Глава 10

Камерон Уильямс пришел к выводу, что до отлета из Нью-Йорка ему не следует звонить инспектору Скотланд-Ярда Алану Томпкинсу, который был общим другом его и Дирка Бертона. При том, что связь еще не наладилась и работала с перебоями, после странного разговора с инспектором полиции Бак хотел быть уверенным, что его не подслушивают. Меньше всего он хотел поставить под угрозу свои контакты в Скотланд-Ярде.

Бак из предосторожности взял с собой два паспорта — настоящий и «липовый». Он отправился из «Ла-Гардиа» поздним рейсом в пятницу и прибыл в «Хитроу» ранним утром в субботу. Бак поселился в отеле «Тависток» и проспал там до обеда. Отдохнув, он решил приступить к расследованию обстоятельств смерти Дирка.

Прежде всего он позвонил в Скотланд-Ярд Алану Томпкинсу, который был там не мелкой фигурой — занимал пост среднего ранга. Они были почти одного возраста. Бак познакомился с этим худощавым, черноволосым, уже с сеткой легких морщин следователем, когда брал интервью для очерка о терроризме в Англии.

Они сразу понравились друг другу и с удовольствием провели несколько вечеров в пабе в компании Дирка. Потом Дирк, Алан и Бак стали друзьями, и всякий раз, когда Бак приезжал в Лондон, они встречались. Сейчас по телефону Бак постарался заговорить так, чтобы Алан сразу узнал его, но вместе с тем нельзя было бы подумать, что они друзья — на тот случай если разговор подслушивается.

— Мистер Томпкинс, мы не знакомы с вами. Меня зовут Камерон Уильямс. Я из — «Глобал уикли», — прежде чем Алан успел рассмеяться над шуткой друга, Бак быстро продолжил. — Я нахожусь в Лондоне для подготовки очерка, предварпющего международную финансовую конференцию в ООН.

Голос Алана стал неожиданно серьезным:

— Чем я могу быть вам полезен, сэр? Не понимаю, какое отношение к этому может иметь Скотланд-Ярд?

— Я не могу найти человека, с которым договорился об интервью, и подозреваю, что со мной ведут какую-то нечестную игру.

— О ком вы говорите?

— Его имя Бертон, Дирк Бертон. Он работает на бирже.

— Я тут посмотрю и позвоню вам.

Несколько минут спустя телефон Бака зазвонил.

— Это Томпкинс из Ярда. Не будете ли вы любезны зайти ко мне?

В субботу утром Рейфорд Стил снова позвонил в «Церковь новой надежды». На этот раз он услышал в ответ мужской голос. Рейфорд представился как муж бывшей прихожанки.

— Я знаю вас, сэр, — ответил человек. — Мы с вами встречались. Я Брюс Барнс, сейчас я временно замещаю пастора.

— Да, да.

— Я полагаю, когда вы представились как муж бывшей прихожанки, вы имели в виду, что ее больше нет с нами?

— Да, и сына тоже.

— Рея-младшего, не так ли?

— Да.

— У вас еще была старшая дочь, которая не посещала церковь?

— Хлоя.

— А она?

— Она со мной. Меня интересует, что вы думаете обо всем этом, сколько людей исчезло, продолжаете ли вы собираться и все такое. Я знаю, что в воскресенье у вас будет проповедь, что предлагаете кассету с записью.

— Вам следует узнать все, мистер Стил. Почти все члены этой церкви и ее постоянные прихожане исчезли. Из всего персонала остался только я один. Я пригласил себе в помощь несколько женщин. Совершенно не представляю, сколько человек придет в воскресенье. Буду рад снова увидеть вас.

— Меня очень интересует кассета.

— Я буду рад дать вам кассету, когда вы будете здесь. В воскресенье мы собираемся ее обсуждать.

— Как мне вас звать, мистер Барнс?

— Просто Брюс.

— Хорошо, Брюс. Что вы собираетесь делать: учить, проповедовать или что-нибудь иное?

— Мы будем обсуждать. Я собираюсь дать прослушать кассету тем, кто ее не слышал, а затем мы будем обсуждать.

— А вы… Простите, как вы объясняете, что остались здесь?

— Мистер Стил, этому есть свое объяснение. Я бы предпочел поговорить об этом с вами при личной встрече. Если вы можете сказать мне, когда вы придете за кассетой, то я обязательно буду на месте.

Рейфорд сказал ему, что он и, может быть, Хлоя будут завтра днем. Алан Томпкинс ожидал Бака в вестибюле Скотланд-Ярда. Когда Бак подошел к нему, тот приветствовал его официальным рукопожатием и прошел с к малолитражке, на которой они быстро доехали до плохо освещенного паба9, расположенного в нескольких милях.

— Помолчим, пока не доберемся до места, — сказал Алан, — непрерывно поглядывая в зеркала. — Мне нужно сосредоточиться.

Бак никогда не видел своего друга таким возбужденным, даже испуганным.

Они заказали по кружке темного эля и устроились в уединенном уголке. Алан даже не притронулся к своей кружке. Бак, который вообще ничего не ел после посадки обменял свою пустую кружку на полную кружку Алана и опорожнил ее. Когда официантка подошла, чтобы забрать посуду, Бак заказал сандвич. Алан не заказал ничего. Бак зная свои возможности, на этот раз ограничился содовой.

— Я знаю, что это похоже на попытку гасить огонь бензином, — начал Алан, но я должен сказать, что это очень грязное дело, и тебе следует держаться от него как можно дальше.

— Черт возьми, ты уже распалил мой огонь, — воскликнул Бак. — Так в чем же дело?

— Они говорят, что это самоубийство, но…

— Но ты и я знаем, что это чепуха. Что говорит за это? Ты-то сам был на месте?

— Да. Выстрел в висок. Пистолет в руке. Записки нет.

— Пропало что-нибудь?

— Похоже, что нет. Но, Камерон, ты же знаешь, в чем дело.

— Не знаю!

— Рассказывай… Дирк увлекался построением теории заговоров и все время разнюхивал что-то насчет связей Тодд Котрана с международными финансистами, его роли в конференции о системе трех валют, его близости с твоим Стонагалом.

— Алан, на эту тему написано множество книг. Люди увлекаются тем, что приписывают все зло Трехсторонней комиссии, иллюминатам, даже масонам. Дирк считал, что Тодд-Котран и Стонагал были членами какой-то организации, которую он называл Советом десяти, или Советом мудрецов. Ну и что? Это же совершенно безобидно.

— Но если мы имеем служащего, стоящего на несколько ступенек ниже главы фирмы, и он подозревает своего босса в каком-то заговоре, у него могут возникнуть неприятности…

Бак вздохнул:

— В таких случаях обычно вызывают на ковер, может быть, даже увольняют. Но объясни мне, почему его убивают или толкают на самоубийство.

— Короче, вот что, Камерон, — сказал Алан. — Я знаю,

что его убили.

— Вот именно. Я тоже в этом уверен. Потому что никогда не замечал у него склонности к суициду.

— Они стараются пришить это к его скорби в связи с утратой близких людей в этом великом исчезновении. Но это явно не проходит. Насколько мне известно, он не потерял никого из очень близких людей.

— Но ты знаешь, что он был убит? Очень сильное утверждение для следователя.

— Я знаю, потому что я знал его, а не потому что я следователь.

— А вот это не пойдет, — сказал Бак. — Я тоже могу сказать, что знал его и что он не мог совершить самоубийство. Но это моя личная предвзятая точка зрения.

— Камерон, это так просто, что было бы штампом, если бы Дирк не был нашим другом. Вспомни, за что мы все время подшучивали над ним?

— За многое. Ну и что?

Мы смеялись над ним за то, что он такой увалень.

— Да. И что?

— Если бы он был с нами сейчас, где бы он сидел? До Бака вдруг дошло, к чему клонит Алан:

— Он сидел бы по левую руку от одного из нас. Он был немного увальнем, потому что он был левшой.

— Он был убит выстрелом в правый висок. А то, что было названо орудием самоубийства, было найдено в его правой руке.

— И что же сказали твои начальники, когда ты сообщил им, что он был левшой и это было убийством?

— Ты первый человек, которому я сказал об этом.

— Алан, что ты говоришь!?

— Я говорю, что я люблю свою семью. Мои родители пока еще живы. У меня старший брат и сестра. Еще у меня бывшая жена, которую я еще люблю. Пожалуй, сам я был бы не прочь прикончить ее, но я определенно не хотел бы, чтобы кто-нибудь другой причинил ей вред.

— Чего ты боишься?

— Я боюсь того, кто стоит за убийством Дирка.

— Но за тобой весь Скотланд-Ярд, дорогой. Ты сам называешь себя офицером правопорядка, и ты позволишь, чтобы это сошло им с рук?

— Да. И ты поступишь так же!

— Ну, нет. Тогда я не смог бы жить дальше в ладу с самим собой.

— Если ты попытаешься что-то сделать, ты просто лишишься жизни.

Бак подозвал официантку и заказал чипсы. Она принесла тарелку, переполненную жирным месивом. Это было как раз то, что надо. Эль уже начал действовать на него, а сандвича явно было недостаточно. Он чувствовал легкое головокружение. Но теперь он уже опасался, что ему не скоро захочется есть.

— Я слушаю, — шепотом сказал он. — Так кто тебя так достал?

— Если ты мне веришь, тебе это очень не понравится.

— У меня нет никаких оснований не верить тебе, и мне это уже не нравится. Ну так открывай тайну.

— Смерть Дирка была инсценирована как самоубийство. На месте все было прибрано. Тело кремировано, Я предлагал произвести аутопсию — меня подняли на смех. Мой начальник, капитан Салливен, спросил, что, по моему мнению, может дать аутопсия. Я показал ему, что на теле были царапины, ссадины, следы борьбы. Он спросил, уж не думаю ли я, что покойный мог бороться с самим собой, прежде чем застрелиться. Мне ничего не оставалось, как придержать язык.

— Почему?

— Я почувствовал, что дело дурно пахнет.

— А что если я опубликую эту историю в международном журнале, указав на несоответствия? Это должно как-то повлиять.

— Я уже сказал тебе, чтобы ты отправлялся домой и забыл о том, что вообще что-либо слышал об этом самоубийстве.

Бак посмотрел на него с недоверием:

— Никто не узнает, что я был здесь.

— Возможно, это и так, но легко предположить, что ты был здесь. Я-то вот не был удивлен, что ты приехал.

— А почему бы и нет? Мой друг умер, якобы наложив на себя руки. Я не могу пройти мимо.

— Теперь ты пройдешь мимо!

— Ты думаешь, я буду таким же трусом, как ты?

— Камерон, ты знаешь, что это не так.

— Теперь я сомневаюсь, что вообще знаю тебя! Я думал» что мы родственные души, фанатики справедливости, искатели истины. Я — журналист. Ты следователь. Как можно отступать от истины, особенно если она касается друга?

— Ты так и не понял меня! Мне было приказано отшить тебя, если ты здесь появишься.

— Почему же ты меня пригласил?

— У меня были бы неприятности, если бы я стал обсуждать это по телефону.

— От кого неприятности?

— Я надеялся, что ты не станешь спрашивать. Ко мне приходил человек, которых вы в Америке называете киллерами.

— Крутой?

— Вот именно.

— Он угрожал тебе?

— Да. Он сказал, что если я не хочу, чтобы со мной и моей семьей случилось то же самое, что с моим другом, я должен делать то, что он мне скажет. Боюсь, что это был тот самый человек, который убил Дирка.

— Да, наверняка, это был он. Но почему ты не написал рапорт об угрозе?

— Я собирался, но решил сначала кое-что предпринять сам. Я сказал ему, что он может не беспокоиться насчет меня. Но на следующий день я отправился на биржу и попросил, чтобы меня принял Тодд-Котран.

— Сам Великий Человек?

— Собственной персоной. Конечно, у меня не было на это полномочий, но я заявил, что по делу Скотланд-Ярда, и он принял меня. Его кабинет производил мрачное впечатление. Сплошное красное дерево и темно-зеленые занавески. Я сразу перешел к делу. Я сказал ему: «Сэр, я убежден, что вашего служащего убили». — «Вот что я скажу тебе, кореш…» — это слово употребляют кокни в обращении друг к другу, но совсем не люди его статуса по отношению ко мне. Во всяком случае, он сказал: «Вот что я скажу тебе, кореш. Когда в следующий раз кто-то навестит тебя дома в десять вечера, вроде того джентльмена, который был у тебя вчера, передай ему от меня привет, ладно?»

— А ты что сказал?

— А что я мог сказать? Я был так ошеломлен, что у меня отнялся язык. Я только смотрел на него и кивал. «А вдобавок, — сказал он, — передай вашему другу Уильямсу, чтобы он держался подальше». Я переспросил: «Уильямсу»? — как будто не понял, о ком он говорит.

— Кто-то подслушивал телефон Дирка.

— Никаких сомнений. Потом он сказал еще: «Если его придется уговаривать, скажите ему, что я так же неравнодушен, как и он, к его отцу и Джеффу». Это твой брат?

Бак кивнул.

— И ты смотался?

— А что было делать? Я попытался разыграть крутого парня. Я сказал: «А если у меня магнитофон, и я записал наш разговор?» Он ответил абсолютно спокойно: «Он был бы уже зафиксирован детектором на металл». Я говорю: «У меня прекрасная память, я все запишу». А он в ответ: «Рискуешь, кореш. Кому поверят, тебе или мне? Даже Марианна не поверит тебе, конечно, если она будет настолько здорова, чтобы вообще что-либо понимать…»

— Марианна?

— Моя сестра. Но я не дошел еще и до половины. Ему нужно было довести дело до конца. Он позвонил моему капитану по громкоговорящему телефону и сказал ему: «Салливен, если один из твоих людей пришел ко мне в офис и утомляет меня, что мне делать?» И Салливен, один из моих кумиров, отозвался, как малый ребенок, он сказал: «Мистер Тодд Котран, сэр, делайте с ним, что считаете нужным». Тогда Тодд Котран спросил: «А что, если я прикончу его тут на месте?» Салливен ответил: «Сэр, я не сомневаюсь, что это будет оправданное убийство». Учти при этом — Тодд Котран говорил по телефону со Скотланд-Ярдом, где записывается каждый телефонный звонок, и Тодд Котран это знает. А если, говорит, это Алан Томпкинс? Вот так прямо, без околичностей. И Салливен отвечает: «Я тотчас прибуду и сам уберу труп…» Ну, вот я тебе нарисовал всю картину.

— Так что тебе не к кому больше обратиться.

— Совершенно не к кому.

— Предполагается, что и я подожму хвост и дам деру. Алан кивнул:

— Я должен доложить Тодд Котрану, что я тебя проинформировал. Он полагает, что ты покинешь Англию ближайшим рейсом.

— А если я этого не сделаю?

— Я не буду тебя выталкивать, но не даю никаких гарантий.

Бак отодвинул в сторону тарелку и придвинул стул.

— Алан, ты меня плохо знаешь. Но ты должен знать, что я не из тех людей, кто спокойно проглотит такое.

— Как раз этого я и боялся. Я тоже не из таких, но куда деваться? Что мне делать? Ты думаешь, что ты можешь на кого-то положиться, но можно ли что-то сделать в этой ситуации? А если это свидетельствует о том, что Дирк был прав, что он чересчур близко подобрался к каким-то тайнам, куда это ведет? Не связан ли с этим твой Стонагал? И еще другие финансисты, с которыми они встречаются? Учти, они могут купить кого угодно. Я читал про ваших чикагских гангстеров, как они покупали полицейских, судей, политиков. Никто не мог их тронуть.

Бак кивнул. Их не мог тронуть никто, кроме тех, кого было невозможно купить.

— Неподкупные?

— Они были моими героями, — сказал Бак.

— И моими тоже, — отозвался Алан, — вот поэтому я и стал следователем. Но если Скотланд-Ярд оказался отхожим местом, куда мне деваться?

Бак положил подбородок на руки.

— Как ты думаешь за тобой наблюдали, выслеживали?

— Я проверял. По-моему, пока нет.

— Кому-нибудь известно, где мы сейчас находимся?

— Я пытался определить, нет ли за нами хвоста. Как профессионал, думаю, что мы ушли незамеченными. А что ты собираешься делать. Камерон?

— Похоже, пока что я мало что могу предпринять. Может быть, я улечу под другим именем, сыграю спектакль для тех, кого это интересует, что я из упрямства остался здесь.

— И что это даст тебе?

— Конечно, Алан, все это заставляет опасаться, но я попробую отыскать какую-нибудь зацепку. Думаю, что сумею найти влиятельных людей, которые помогут мне. С твоей страной я знаком слишком мало, чтобы знать, на кого можно положиться. Я вполне доверяю тебе, но тебя вывели из строя.

— Я проявил слабость, Камерон? Ты считаешь, что я мог бы что-то еще предпринять? Бак покачал головой.

— Я сочувствую тебе. Я не знаю, как бы я поступил на твоем месте.

В это время официантка обходила столики, обращаясь к посетителям с каким-то вопросом. Когда она подошла поближе, Бак и Алан примолкли, чтобы разобрать, что она говорит.

— Кто приехал на зеленом Седане? Тут говорят, что там не выключен свет.

— Это моя машина, — сказал Алан, — но я, как будто, не оставлял свет.

— Мне тоже так кажется, — сказал Бак, — но снаружи был очень яркий свет, поэтому мы могли не обратить внимания.

— Пойду, проверю. Ничего страшного, но старый аккумулятор долго не протянет.

— Будь осторожен, — предостерег Алана Бак, — убедись, что никто ничего не трогал.

— Маловероятно. Ведь мы оставили машину у самого входа.

Бак привстал и проводил взглядом Алана. Да, было видно, что внутри машины горит свет. Алан подошел к машине и выключил свет. По возвращении он сказал:

— В мои-то годы я уже становлюсь слабоумным. В следующий раз забуду выключить фары.

Бак сидел удрученный, задумавшись о том положении, в котором оказался его друг. Служить там, где мечтал служить чуть ли не самого детства, и вдруг обнаружить, что твой непосредственный начальник является пешкой в руках международной мафии.

— Я позвоню в аэропорт и узнаю, смогу ли я взять билет на вечерний рейс.

— В твоем направлении сегодня вечером вряд ли что-нибудь будет, — сообщил Алан.

— Я попробую взять билет до Франкфурта и вылечу отсюда завтра утром. Пожалуй, мне не стоит здесь искушать судьбу.

— Телефон есть у входа. А я пока рассчитаюсь с официанткой.

— Плачу я! — категорически произнес Бак и бросил на стол пятьдесят марок.

Пока Алан получал сдачу у официантки, Бак дозвонился в аэропорт «Хитроу». Ему предложили билет на рейс до Франкфурта через сорок пять минут, что давало возможность в воскресенье утром вылететь в аэропорт имени Кеннеди.

— А что, «Кеннеди» уже открылся?

— Час тому назад, — ответила кассир, — полеты пока ограничены, но из Франкфурта есть рейс туда завтра утром. Сколько мест?

— Одно.

— Имя?

Бак полез в бумажник, чтобы уточнить, на какое имя выписан его поддельный английский паспорт.

— Простите, не понял, — сказал он, затягивая время.

— Ваше имя, сэр?

— Извините, Орешкович, Джордж Орешкович. Подошел Алан и шепотом сказал, что будет ждать его в машине. Бак кивнул.

— Все в порядке, сэр, — сказала кассир, — вечером вы вылетаете во Франкфурт, а завтра оттуда в «Кеннеди». Вам требуется еще что-нибудь?

— Нет, благодарю вас.

Когда Бак вешал трубку, на улице раздался взрыв. Мощная волна снесла дверь паба. Помещение наполнилось ослепительным светом и оглушающим грохотом. Посетители в панике бросились на пол. Опомнившись, люди кинулись к дверям, чтобы увидеть, что там произошло. Бак в ужасе не мог оторвать взгляда от покореженного корпуса и обгорелых шин — того, что осталось от фирменного Седана Скотланд-Ярда, на котором он с Аланом приехал сюда. На тротуаре лежали туловище и нога — останки Алана Томпкинса.

Когда посетители высыпали на улицу, чтобы посмотреть на обломки, Бак протолкался через толпу поближе, вытащил свой настоящий паспорт и в суматохе незаметно бросил его рядом с тлеющими обломками автомобиля с расчетом на то, что он лишь немного обгорит и можно будет прочитать фамилию владельца. Тот, кто хотел его убить, должен предположить, что он убит. Затем он осторожно проскользнул через толпу в опустевший зал и устремился к противоположной стене. Не найдя запасного выхода, он открыл окно и протиснулся через него. С досадой он обнаружил, что находится в узком (не более двух футов ширины) промежутке между двумя зданиями. Протискиваясь через эту щель, он чуть было не порвал костюм. Наконец, он оказался на боковой улице. Пробежав два квартала, он окликнул такси. «Тависток!» — бросил он.

Спустя несколько минут, когда до отеля оставалось три квартала, Бак увидел, что улица перекрыта полицейскими машинами.

— Отвезите меня, в «Хитроу», — сказал он. Он понимал, что оставляет среди вещей свой компьютер, но выбора не было. Самый интересный материал он уже переслал по электронной почте, но одному Богу известно, кто теперь получит доступ к его материалам.

— Значит, вам ничего не нужно в отеле? — спросил водитель.

— Нет, просто я хотел попрощаться со знакомым.

— Хорошо, сэр.

Было похоже, что и в «Хитроу» появились новые наряды полиции.

— Скажите, где можно было бы приобрести фуражку, похожую на вашу? спросил Бак, расплачиваясь с таксистом.

— Это старье? Вы легко уговорите меня расстаться с ней. У меня их несколько. Сувенир, да?

— Достаточно? — спросил Бак, протягивая крупную купюру

— Более чем, сэр. Сердечно благодарю вас. Он отколол с фуражки фирменный значок лондонского таксиста и отдал ее.

Бак натянул кепку глубоко на лоб на манер рыбака и поспешил в терминал. Он оплатил свои билеты на имя Джоржа Орешковича, натурализованного англичанина польского происхождения, отправляющегося в отпуск в Соединенные Штаты через Франкфурт. Он был в воздухе еще до того как полиция выяснила, что он исчез.

Загрузка...