Вальтер Варлимонт В гитлеровских высших штабах[46]

В двух молниеносных кампаниях с сентября 1939 года по июнь 1940 года Германия разбила наголову армии Польши, Франции и Англии. Мир был поражен эффективностью немецкой военной машины, и было справедливо предположить, что раскручивали эту машину штабы, укомплектованные военными талантами, великолепно организованные, полностью контролировавшие обстановку и информированные о ней. Однако это совсем не соответствовало истине. В действительности даже в период высшего немецкого военного триумфа уже были очевидны слабости структуры командования вермахта.

Гитлер часто говорил, что вооруженные силы страны никогда не бывают «готовы» полностью к войне. Однако противник также не бывает полностью готов, поэтому важно в своей подготовке опередить потенциального противника.

Как бы то ни было, но остается удивительным, что в начале второй мировой войны даже военный штаб штаб-квартиры Гитлера не был «готов». Наш мобилизационный план, конечно, предусматривал такой штаб — Высшее командование вооруженными силами, или Оберкомандвермахт (ОКВ). И действительно, ОКВ по мобилизации получило некоторое пополнение: в том числе такую фигуру, как генерал Роммель, ставший комендантом ОКВ, ведавшим вопросами безопасности и организации штаба.

В период «легких войн», начиная с аншлюса Австрии и кончая присоединением Мемеля[47] к рейху, Гитлер приобрел привычку пользоваться своим «специальным штабным поездом фюрера» для посещения завоеванных территорий, иногда немедленно после вступления в них немецких войск. Во время этих поездок его сопровождал всего один или два офицера. Штаб ОКВ, включая его самую важную часть — оперативное отделение, оставался в тылу: в тихой заводи, какой являлся тогда Берлин.

В штабном поезде фюрера размещалось его ближайшее окружение: представители «государства, партии и вермахта», как было принято говорить в то время. Они-то и входили в состав первой штаб-квартиры фюрера. Однако фактически военный элемент этого антуража был весьма немногочисленным: он состоял всего из двух старших генералов ОКВ Кейтеля и Йодля вместе с одним-двумя офицерами связи и адъютантов и потому не имел возможности выполнять задачи, выпадающие на долю высшего военного штаба страны. В действительности это оказалось благоприятным обстоятельством, поскольку дело касалось проведения фронтовых операций, так как на протяжении короткой Польской кампании руководство операциями оставалось в ответственных руках командования сухопутных войск и их генерального штаба, а Гитлер не имел возможности вмешиваться в действия войск — как он делал это впоследствии с такими гибельными результатами.

Таким образом, процедура, сымпровизированная для формирования этой первой штаб-квартиры фюрера, привела к характерной для немецкой высшей военной организации слабости, которая порождала бедствия на протяжении всех последующих событий: Гитлер одновременно был верховным главнокомандующим и диктатором; его личное влияние доминировало и пронизывало всю организацию и при нем не было четко организованного военного штаба с ответственным старшим генералом во главе для противовеса ему.

Единственного, весьма странного примера достаточно, чтобы продемонстрировать недостаток координации внешней и военной политики: 17 сентября 1939 года генерал Йодль, будучи извещен о том, что войска Красной Армии вступают на территорию Польши, с ужасом спросил: «Против кого?»

Даже в чисто военных вопросах штаб ОКБ был не способен высказать свое мнение «за» или «против» сумасбродной политики Гитлера. Эта основная слабость приводила к более серьезным последствиям, обусловливала все большую неспособность ОКБ добиться установления удовлетворительных рабочих взаимоотношений с любым главнокомандованием трех видов вооруженных сил.

С самого начала армия, военно-морской флот и военно-воздушные силы возражали против принципа существования «настоящего оперативного штаба вермахта», стоящего над их генеральными штабами; по их мнению, такой штабной орган был несовместим с возложенными на них обязанностями. Как бы ни были весомы и основательны их аргументы, результатом было противодействие организации штаба вооруженных сил страны, основанного на твердых принципах. В конечном счете споры по этому вопросу только сыграли на руку Гитлеру, который давно уяснил, что единственной угрозой его безграничной жажде власти является объединенный вермахт.

До начала войны структура и обязанности оперативного штаба ОКБ не отличались от тех, которые установил еще фельдмаршал Бломберг[48] в 1935 году. Штаб состоял всего из 12–15 офицеров, что само по себе ограничивало его эффективность. Более того, офицеры штаба сами избегали расширения круга функций штаба; например, в его составе не были предусмотрены отделы военной разведки, тылового обеспечения или управления оккупированными территориями. В результате этого штаб ОКБ в значительной степени зависел от главнокомандования видов вооруженных сил, что делало бессмысленными его притязания на роль генерального штаба вооруженных сил.

То обстоятельство, что в начале 1938 года Гитлер принял на себя непосредственное командование вооруженными силами, не повлекло за собой повышения престижа или расширения власти оперативного штаба ОКБ. До начала войны Гитлер вряд ли выполнял свою новую функцию; не проявлял он и какого-либо интереса к проблемам организации своего штаба и был склонен предоставить внутренней борьбе между видами вооруженных сил идти своим чередом.

Начальником оперативного штаба ОКБ был генерал (впоследствии фельдмаршал) Кейтель, занимавший этот пост и при Бломберге. У него не было никаких командных функций, и на иерархической лестнице он занимал место ниже главнокомандующих видами вооруженных сил; не был он и председателем Комитета начальников генеральных штабов. Три главнокомандующих видами вооруженных сил лично встречались вместе только в редких случаях и всегда в присутствии Гитлера. Предыдущая карьера Кейтеля в оперативном штабе не подготовила его к исполнению высоких командных или штабных постов, и он ограничивал свои военные обязанности безоговорочной переработкой указаний фюрера в приказы, в большинстве случаев не вступая ни в какие споры. Назначая его на должность начальника оперативного штаба ОКБ, Гитлер торжественно заверил Кейтеля, что он будет его «единственным доверенным лицом и советником по военным вопросам». Однако вскоре он сделался немногим больше чем «начальник канцелярии».

Главный помощник Кейтеля по оперативным вопросам генерал Йодль быстро ухитрился превратиться в действительного советника Гитлера в этой области. Его несомненный военный талант, однако, сводился на нет всепоглощающей верой в фюрера. Он слишком преклонялся перед «гением фюрера», не смея сам и не допуская других ни на йоту уклоняться от указаний Гитлера, и считал своим долгом и долгом штаба служить верховному главнокомандующему вермахта в качестве «рабочего», а не «генерального» штаба.

Такая позиция вышеназванных двух генералов привела ко многим несчастливым последствиям в руководстве военными действиями: сохранились расхождения во мнениях и раздоры — к тому же еще со времен Бломберга — между офицерами ОКБ, новыми «фронтовиками», смотрящими на все глазами нацистских бонз, и более консервативными старшими офицерами, в основном армейскими. Фактически эти раздоры имели место и в других высших штабах; даже в самом оперативном штабе ОКВ, например, не было взаимного доверия между Йодлем и мной, его заместителем.

В результате всего этого в начале войны оперативный штаб Гитлера оставлял впечатление очень слабого оперативного органа. Внутри его раздирали указанные выше расхождения во мнениях, а внешне он был на ножах со штабами видов вооруженных сил и ни у кого не пользовался авторитетом. Короче говоря, оперативный штаб ОКБ был совершенно не способен оказать необходимую помощь государственному деятелю, не имевшему ни малейшего опыта в управлении вооруженными силами и который вдобавок был склонен развязать новую мировую войну. Даже если бы у нас имелась тщательно разработанная и логическая стратегическая концепция, оперативный штаб ОКБ был не способен обеспечить целеустремленное управление всеми видами вооруженных сил.

Пока длилась Польская кампания, остававшемуся в Берлине штабу было приказано разведать возможность размещения ставки ОКБ в Западной Германии. Она должна была разместиться возможно ближе к фронту, но за пределами дальности огня французской артиллерии. Около ставки фюрера предполагалось разместить ставку главнокомандующего сухопутными войсками.

До начала войны Гитлер всегда считал, что его ставка должна находиться в столице рейха; в 1939 году он даже отверг предложение построить защищенный командный пункт в районе немного западнее Берлина под смехотворным предлогом, что он не может двигаться на запад, когда армия марширует на восток. Теперь стало ясно, что он отказался от этой точки зрения.

Намного большую важность для всего хода войны — и для послевоенных событий — имело второе решение Гитлера: начать наступление на запад осенью 1939 года. Это решение было принято в середине сентября единолично, наедине, в тиши штабного вагона: он ни с кем не обсудил этот вопрос; он ни у кого не попросил совета; он посвятил в эту тайну только своего адъютанта Шмундта, и то лишь после того, как принял это решение. Шмундт раскрыл этот секрет начальнику оперативного штаба ОКБ, якобы единственному советнику фюрера по военным вопросам. Когда 20 сентября я собрался посетить ставку главнокомандующего сухопутными силами, Кейтель под строгим секретом поделился со мной этой новостью и при этом всем своим видом выразил изумление этим решением.

Несмотря на предупреждение Кейтеля, немедленно по прибытии в Берлин я тут же проинформировал генерала Штюльпнагеля, первого заместителя главнокомандующего сухопутными войсками, зная, что его начальником ему поручено подготовить для Гитлера меморандум о том, что потребовались бы годы, прежде чем немецкая армия будет готова вести войну на западе иного характера, нежели оборона «Западного вала». Поскольку я разделял эту точку зрения — Йодль никогда не разговаривал со мной по этому вопросу, — мне казалось (и по-прежнему кажется и теперь), любые методы были оправданы, чтобы предотвратить медленное сползание к развязыванию второй мировой войны.

В довоенный период как открытая, так и тайная оппозиция игре Гитлера в политику силы была неэффективной; его молниеносные победы своими поверхностными эффектами неоднократно создавали видимость его правоты. В тот момент, однако, казалось, что для блага нашей страны и народа должны быть предприняты величайшие усилия, чтобы удержать его, пока еще не поздно. Однако все попытки в этой области оказались бесплодными.

В оперативном штабе ОКВ других мнений, кроме мнения, которого придерживались в «высших сферах» (как говорил Йодль), не было. Фактически после Польской кампании и временного возвращения Гитлера в Берлин старшие генералы оперативного штаба стали еще более изолированы, чем до этого. Генералы Кейтель и Йодль переехали из помещений штаба в рейхсканцелярию, где жил и работал Гитлер. Это по его желанию они должны были принять участие в совещаниях тесного кружка, своего рода «малого военного совета», как это имело место в сентябре в штабном эшелоне фюрера. В рейхсканцелярии их единственным компаньоном был Гитлер и его адъютанты и помощники; генералы были обречены на выслушивание потока его нескончаемых речей, особенно во время ежедневных инструктивных заседаний; Йодль, кроме того, присутствовал на завтраках фюрера вместе с высшими сановниками «третьего рейха».

Тем временем старшие офицеры оперативного штаба оставались в тихой заводи штабного здания в Берлине. Единственной их работой было получение указаний из рейхсканцелярии и подготовка приказов, содержание которых чаще всего противоречило их собственным убеждениям; это занятие перемежалось сбором информации и данных, которые с неохотой предоставляло им высшее командование и штабы видов вооруженных сил. Однако этой информации неизменно не хватало, для того чтобы на ее основе повлиять на предвзятые идеи Гитлера. Армейские офицеры, входившие в состав оперативного штаба ОКВ, в особенности были лишены моральной или интеллектуальной поддержки своих непосредственных начальников, поэтому им приходилось обращаться за утешением в генеральный штаб сухопутных войск.

Два поразительных инцидента особенно ярко иллюстрируют расхождения между нацистской идеологией и мышлением военных. Вскоре после окончания Польской кампании Гитлер спохватился, что военное немецкое управление обращается с поляками разумным и цивилизованным образом; осознав это, он пришел в ярость и, совершенно не считаясь с военной целесообразностью, внезапно передал управление оккупированными территориями одному из партийных функционеров, который в качестве «генерал-губернатора» слишком буквально выполнял указание фюрера превратить оккупированную Польшу в «ад на земле». Даже Кейтель пришел в ужас от грубости и пренебрежения законностью, проявленных Гитлером в припадке ярости.

Второй инцидент произошел 5 ноября 1939 года, когда главнокомандующий сухопутными войсками прибыл в рейхсканцелярию, чтобы сделать последнюю попытку отговорить Гитлера от плана наступления на Западном фронте; Браухич при этом ссылался на недостаточно крепкую дисциплину в некоторых соединениях армии во время Польской кампании. Аргументы Браухича задели чувствительное место Гитлера: его гордость воспитанием немецкой молодежи в нацистском духе. Он оборвал Браухича и потребовал конкретных доказательств его утверждений.

Присутствовавший при этом Кейтель как пробка выскочил из кабинета фюрера и с обычной истерической суетливостью приказал мне достать «Список генеральского состава армии», по-видимому, для того, чтобы Гитлер мог немедленно подобрать замену Браухичу. Получив этот список, они так увлеклись поиском преемника, что пропустили незамеченным время, назначенное для отдачи приказа о переходе Западного фронта в наступление. Когда Кейтель снова появился в моем кабинете, я спросил его, отдал ли Гитлер приказ о наступлении, несмотря на возражения Браухича. Кейтель поспешил возвратиться в кабинет Гитлера и вскоре вышел оттуда с решением фюрера начать наступление 12 ноября, несмотря на все возражения и на то, что было слишком поздно начинать боевые действия в текущем году.

Насколько мне помнится, генерал Йодль не присутствовал при этом инциденте. Однако в последующие дни он весьма хладнокровно участвовал в знаменательном процессе неоднократных переносов даты начала наступления — не менее 13 раз, каждый раз от двух до семи суток — процедура, представлявшая собой издевательство над стратегическим планированием. Однако Йодль показал, чего он стоит, во время Норвежской кампании в апреле 1940 года. В этом случае при первых признаках кризиса Гитлер проявил жалкую растерянность и был готов приказать отступить из Нарвика, главного объекта всей кампании. Только твердость характера, проявленная Йодлем, удержала фюрера. В этой тяжелой обстановке Йодль впервые полностью опирался на свой штаб. В виде исключения даже Гитлер признал по окончании кампании, какую большую услугу оказал ему Йодль. В последующем это привело к тому, что он еще больше стал полагаться на советы Йодля.

Противоречивые давления, которым подвергался Йодль, иллюстрируются проблемой вступления Италии в войну, вставшей примерно в то же время. Гитлер оказывал сильнейший нажим на Муссолини, вплоть до обмана, чтобы побудить его к вступлению в войну. Вместе с молодыми офицерами оперативного штаба ОКВ Йодль был против этого; в конце концов он представил Гитлеру докладную записку, суммировавшую все аргументы против отказа Италии от статуса невоюющей державы и ее активного участия в боевых действиях. Поэтому офицеры оперативного штаба ОКВ были обеспокоены и сбиты с толку, когда первое свидание Гитлера с Муссолини, состоявшееся в начале войны, внезапно изменило ситуацию. В марте 1940 года Гитлер возвратился со второй встречи с дуче, состоявшейся на перевале Бреннер, «сияющий и очень довольный», поскольку Италия, казалось, была готова к скорому вступлению в войну. Как часто случалось в штаб-квартире фюрера, политика грубо попрала военную необходимость: даже военный советник Гитлера был готов допустить, чтобы требования военной стратегии были отставлены на второй план.

С началом кампании на Западе наконец началась целеустремленная работа оперативного штаба. Гитлер приказал подготовить три командных пункта для его штаб-квартиры: на севере, в центре и на юге в тылу «Западного вала», а до этого штаб должен был следовать в штабном вагоне за штабным поездом фюрера.

Впервые полевая ставка оперативного штаба прибыла 10 мая 1940 года в северный район «Западного вала», недалеко от Бонна.

Однако и здесь штаб-квартира не находилась в одном месте. Гитлер и его ближайшее окружение — из военных только Кейтель, Йодль и их адъютанты — расположились в подземных укрытиях, в так называемом 1-м районе штаб-квартиры; остальной состав штаба — небольшое число офицеров и горстка обслуживающего персонала — остановился на небольшой ферме, именовавшейся 2-м районом штаб-квартиры. Другие отделы штаба квартировали в штабном поезде, поставленном неподалеку. Остальные управления и отделы ОКБ находились в помещениях, занимавшихся ими в мирное время в Берлине. Там же размещались управления главнокомандующего военно-морским флотом.

Главнокомандование сухопутных войск было вынуждено разместиться в охотничьем замке близ Бонна; там же в специальном штабном поезде стоял и штаб люфтваффе с Герингом во главе; здесь же квартировали Риббентроп и Гиммлер, считавшие себя членами штаб-квартиры.

В общем «Гнездо в скалах» — кодовое название, присвоенное фюрером расположению своей штаб-квартиры, — жило в эйфории, вызванной нашими успехами в Западной кампании, превзошедшими все ожидания. Тем не менее, по мере того как становилось ясно, что в действительности всеми действиями войск управляет главнокомандование сухопутных войск в тесном взаимодействии с люфтваффе, в оперативном штабе ОКВ нарастало беспокойство: выходило, что штаб-квартире ОКВ или оперативному штабу функции управления войсками не определены.

Офицеры оперативного штаба из 2-го района штаб-квартиры пытались как-то изменить ситуацию, посещая возможно чаще войска, находившиеся во фронтовых районах, и поддерживая тесные контакты с генеральными штабами сухопутных и военно-воздушных сил. С другой стороны, Гитлер — при бесспорной поддержке своего ближайшего окружения — старался использовать каждую возможность самому взять на себя управление боевыми действиями.

Все было использовано, чтобы подтолкнуть его к вмешательству в действия сухопутных войск: естественно, армия была наиболее мощным компонентом среди видов вооруженных сил; фюрер очень подозрительно относился к командованию сухопутными войсками, придерживавшемуся независимых традиционных взглядов; ведь у Гитлера был личный опыт в качестве солдата, приобретенный в окопах первой мировой войны; он считал, что лично внес большой вклад в техническое перевооружение сухопутных сил и в составление основных планов операций на Западном фронте. Поэтому теперь он на каждом шагу давал указания армейскому командованию о том, что надо делать, тогда как ему следовало отдавать общие директивы. Фактически Гитлер начал грубо попирать все принципы и нормы управления действиями оперативных и стратегических масштабов, принятые до этого в немецких вооруженных силах.

Поэтому после одного или двух столкновений, происшедших на этой почве, в конце мая 1940 года имел место ряд событий, известных в истории как «драма», или «чудо», Дюнкерка — в зависимости от того, с какой стороны смотреть на эти события. Историки могут соглашаться или не соглашаться в определении степени ответственности Гитлера за эту утраченную победу, ответственности, которую он делит с командующим группой армий «А» генерал-полковником (позже фельдмаршалом) Рундштедтом. Но для всех причастных к этому делу ясно одно: если бы армия имела полную свободу действий, вопрос о неудаче, последовавшей после сражения в районе Дюнкерка, не мог бы возникнуть.

Если бы Гитлер не настоял на принятии на себя ответственности за управление, ни Йодль, ни тем более Кейтель не имели бы причин и возможности ворошить его воспоминания о первой мировой войне и поддерживать вмешательство в управление операцией фюрера, считавшего, что фландрская равнина непроходима для танков. Не будь там Гитлера, никто не придал бы значения хвастливым утверждениям Геринга, что авиация сама может осуществить окружение англо-французских армий на морском побережье в районе Дюнкерка, что в действительности было уловкой, имевшей целью не дать армии присвоить себе всю славу победы.

В этой обстановке предложения молодых офицеров штаба ОКВ совершенно не принимались во внимание; как правило, мы узнавали о решениях Гитлера после того, как они были уже приняты, и любые аргументы, приводимые по поводу этих решений, дальше Йодля не доходили. Несколькими неделями ранее, во время Норвежской кампании, Йодль был готов выслушивать наши предложения, однако теперь его уши закрылись для нас. Гитлер снова продемонстрировал отсутствие у него даже искорки полководческого таланта. Но на этот раз здравый военный смысл у Йодля уступил место его «вере» в «гений» фюрера.

Высший военный штаб Германии теперь работал исключительно на одного-единственного человека и управлялся его интуицией и его ошибками; всякое независимое инициативное долгосрочное планирование офицерами оперативного штаба ОКВ все более и более становилось бесплодным. Поэтому обращение французов с просьбой о перемирии во второй половине июня также было для нас полной неожиданностью. Притом же Гитлер внезапно покинул свою штаб-квартиру для встречи с Муссолини в Мюнхене, не оставив никаких указаний.

В течение последующих нескольких дней оперативный штаб со всех сторон осаждали военные и невоенные чины с предложениями, большинство которых сводилось к повторению суровых условий, продиктованных нам французами в 1918 году в Компьене. Однако Гитлер возвратился из Мюнхена совсем с другими идеями. Его первоочередной целью стало предотвратить отказ нового французского правительства от решения прекратить борьбу и не допустить, чтобы оставшиеся французские вооруженные силы продолжили войну с заморских французских территорий под руководством новых лидеров. Фюрер хотел разоружить Францию насколько возможно, но был против любых условий, особенно капитуляции военно-морского флота, которые не могли быть реализованы в тот момент; он хотел получить от Франции все, что было возможно, но не унижать ее; Гитлер намеревался пожать реальные плоды победы и удовлетворить территориальные притязания итальянцев после мирных переговоров с Англией, так же как и с Францией, которые приведут к окончанию войны.

В то время в штаб-квартире мы не только остро воспринимали все эти перипетии, принесенные перемирием. Мы были твердо убеждены в том, что конец войны не за горами. Однако вместо ее окончания ворота, ведущие к расширению второй мировой войны, распахнулись широко и безвозвратно.

Загрузка...