Матвей

Пока Светлана Валентиновна была жива, Матвею даже в голову не приходило поинтересоваться, почему она живет одна. Он вообще ничего не знал о ней, кроме того, что она доктор аж двух разных наук и руководит кафедрой. Была ли замужем? Если была, то вдова или в разводе? Есть ли дети и внуки, а может, и правнуки? И где они, почему не взяли к себе «на дожитие», как семья Матвея взяла старенькую прабабушку? Не то чтобы Светлана была скрытной, просто он не спрашивал: не казалось важным и интересным.

Когда встал вопрос об организации похорон, все хлопоты взял на себя университет. При встрече у подъезда Светланы тот бородатый, из учеников, дал Матвею свой телефон и сказал, глядя вслед отъезжающей машине, на которой увозили тело:

– Захочешь прийти проститься – звони, скажу, где и когда.

Вообще-то идти на похороны Матвею не хотелось. Но ему казалось, что если человек в старости живет один, то и провожать его будет особо некому, и при мысли о том, что гроб старой профессорши понесут к могиле в сопровождении всего пары учеников, ему становилось больно и горько. «Пойду», – решил Матвей.

Бородатый, которого, как выяснилось, звали Борисом, сообщил, что траурный митинг и отпевание состоятся в ритуальном зале, продиктовал адрес.

Ишь ты, целый траурный митинг… И почему Матвей решил, что старуха в свой последний день на земле останется в одиночестве? Дурак он, совсем не подумал, что если профессор Стеклова столько лет руководила кафедрой и написала столько монографий и статей, то уж в научном-то мире ее многие знают и уважают.

– А хоронить на каком кладбище будут? – спросил Матвей.

Он не хотел присутствовать ни на митинге, ни на отпевании, там все чужие, он никого не знает. Он хотел только проводить, чтобы Светлане не было так уж одиноко в ее последнем путешествии. Хотя теперь уже понятно, что одиноко ей не будет. Может, вообще не ходить? Ну кто он ей? Компьютерный мальчик по вызову, не родственник, не ученик и даже не сосед по дому. Провожающих и без Матвея хватит.

– Ее кремируют, – ответил Борис. – Светлана Валентиновна сама так хотела, она уже давно распоряжения на этот счет оставила.

– Почему?

– Говорила, что за могилой все равно ухаживать будет некому, а место на кладбище стоит дорого.

– Разве у нее нет родственников?

– Есть, конечно, но не в Москве. Кремация в Николо-Архангельском. Это неправда, конечно, насчет могилы, – Борис заговорил торопливо и виновато, – и деньги нашли бы, и памятник поставили, и ухаживали, мы Светлане Валентиновне тысячу раз говорили, но она же упрямая была, ее не переубедить. Говорила, что на родню надежда слабая, а быть в тягость чужим людям она не привыкла.

«За могилой ухаживать некому…» Сердце Матвея снова сжалось. Ну чего он рассиропился, как девица?

«Ну и не пойду тогда», – подумал он.

И все-таки пошел.

Бывать в крематории ему прежде не доводилось; на похоронах он, конечно, бывал, но церемонии проходили на кладбищах, и Матвей ожидал, что гроб будут сопровождать все те люди, которые присутствовали в ритуальном зале на митинге и отпевании. Однако из автобуса, на котором привезли Светлану Валентиновну, вышло всего человек десять, в том числе и бородатый Борис, и тот второй, который был с ним, когда Стеклова скончалась. Представительного вида седой мужик вел себя как большой босс, отдавал распоряжения. Борис сказал, что это сын Светланы, прилетел из Хабаровска. Кроме сына и четверых учеников в крематорий приехали какие-то бабульки, такие же ветхие, как сама усопшая, ну, может, чуть помоложе.

Процедура последнего прощания заняла не больше двадцати минут, Матвей даже удивился, что так быстро все прошло. Зашли в маленький зальчик, встали вокруг гроба, сотрудница ритуальной службы проникновенным голосом сказала несколько фраз под льющуюся из динамика органную музыку, молча постояли, недолго совсем, и гроб начал плавно опускаться вниз. Никто не плакал, даже сын, и от этого Матвею казалось, что похороны какие-то ненастоящие.

На поминки он не поехал. Уверен был, что эту страницу своей жизни перевернул окончательно.

Но на следующий день неожиданно позвонил Борис. Светлана Валентиновна оставила завещание, все ее имущество переходит к единственному сыну, так что никаких наследственных споров не предвидится. Сын осмотрел квартиру и предложил Борису забрать все, не представляющее для наследника никакой ценности: книги, рукописи, бумаги.

– Либо вы это забираете, если оно вам нужно, либо я это выбрасываю на помойку, – заявил он. – Компьютер и ноутбук тоже можете забрать, что мне делать с этим старьем? На таком сейчас уже никто не работает.

Борис ответил, что художественную литературу можно отдать в ближайшую библиотеку, а научную и все рабочие материалы они, разумеется, заберут.

– В этой связи у меня к тебе два вопроса, – сказал он Матвею. – Первый: ты же работал со Светланиными компами?

– Ну да.

– Пароли знаешь?

– Само собой, я же их и ставил после того, как полностью чистил. И между прочим, железо действительно старое, а софт весь хороший, я за этим следил.

– Ну супер! – обрадовался Борис. – Значит, поможешь?

– Да не вопрос.

– Теперь второе: у Светланы осталась огромная куча бумаг, которые необходимы нам для работы. Их нужно тщательно разобрать, рассортировать, чтобы не выбросить что-нибудь важное. Но на это требуется много времени, а сын торопит, он же теперь новый хозяин, – Борис зло усмехнулся в трубку. – Ему нужно по-быстрому оформить документы, открыть наследственное дело, приготовить квартиру под сдачу и возвращаться в свой Хабаровск, у него там бизнес простаивает. Так что наша задача – как можно быстрее все собрать и вывезти куда-то, где потом можно будет спокойно перебрать по листочку, отсортировать, систематизировать.

– Так а в чем проблема-то? – не понял Матвей. – Нужно помочь собрать и вывезти?

– И это тоже, но главным образом – куда вывозить. Там такие объемы… А у нас у всех жилье малогабаритное.

У всех! И сколько их, этих «всех», интересно?

– Нас четверо, – пояснил Борис. – Мы под руководством Светланы работали над одним проектом… В общем, не суть важно, над чем мы работали, важно, что никому из нас условия не позволяют ни хранить это все, ни тем более собираться и просматривать. Кто с семьей живет, кто с подругой, кто в аспирантской общаге. А у тебя с этим как? Ты один живешь?

– Ага, от предков съехал, снимаю комнату в коммуналке. В одной комнате супруги-алкаши, вообще не просыхают, в другой бабулька почти сумасшедшая и жутко скандальная.

– Тоже не вариант… – удрученно протянул аспирант.

– У нас дача есть, – радостно спохватился Матвей. – Зимой мы туда обычно не ездим, холодно, а топить лень.

– Есть что топить? – живо поинтересовался Борис.

– Ну да, печь, хорошая, мастера клали. Когда строили, отец думал, что будет классно дрова колоть, печку разжигать, деревенский стиль, живой огонь и все такое. А потом как-то отпустило. В общем, если вас устроит, то можно к нам на дачу.

Вопрос решился быстро и безболезненно, родители Матвея не возражали, более того, выразили полную поддержку тем, кто планирует разобрать бумаги уважаемого ученого. «Преданность труду старого учителя – это плюс в карму», – одобрительно сказала мама Матвея. А отец тут же предложил организовать заказ и доставку дров.

Матвей встретился с Борисом, отвез его на дачу, все показал, передал ключи и листочек, на котором записал два пароля. Уверен был, что теперь-то уже точно – всё. Больше он со старой Каргой никак не пересечется.

Но почему-то вышло не так, и вот уже месяц, как Матвей при любой возможности ездит на дачу, где постоянно находится хотя бы один из «учеников» Светланы Валентиновны Стекловой, а иногда и все четверо. Он ведь не собирался! Ничего такого не планировал! Ну да, включил вместе с ними сначала компьютер старухи, потом ноут, показал, где что, потому что ориентировался лучше, чем в собственной квартире, сам ведь все ставил и в порядок приводил. Но тут прозвучала фраза – кто-то вслух прочитал выделенный жирным шрифтом текст в открытом наугад файле:

– Только в две тысячи семнадцатом году в нашей стране в результате дорожно-транспортных происшествий погибли семьсот тринадцать детей в возрасте до шестнадцати лет. Семьсот тринадцать малышей и подростков! Только за один год. Семьсот тринадцать семей получили огромную психологическую травму. Более того, в результате ДТП мы имели в том же году больше двадцати одной тысячи раненых детей того же возраста. Вы только вдумайтесь: двадцать одна тысяча. И не забудьте, что у каждого ребенка, по статистике, имеется как минимум один-два близких родственника, которые страдают, переживают, горюют. Так что смело прибавляем еще пятьдесят тысяч по самым скромным подсчетам. Это целый город! И всего за один год. Каждый год – целый город пострадавших детей и их семей. Наших детей и наших друзей, знакомых и родственников.

Ученик Светланы Валентиновны по имени Илья, тот самый, который был с Борисом, когда Стеклова умирала, продолжал читать дальше, но Матвей уже не слушал. Только что произнесенные слова раскаленными шипами впились в мозг и не хотели оттуда уходить. И ведь вроде ничего особенно нового он не услышал, все эти цифры были ему знакомы по графикам, диаграммам и таблицам, которые он же сам и рисовал под диктовку Карги, и про то, что целый город, она тоже говорила, но почему-то зацепило его именно сейчас. Может, триггером послужила фраза о психологической травме? Из-за этой фразы абстрактный «город» вдруг превратился в город, целиком населенный страдающими и горюющими людьми. И это было страшно.

Он сперва надеялся, что отпустит, как всегда отпускало, знал Матвей за собой такую особенность: не умел ничего хотеть слишком долго, быстро загорался и так же быстро остывал. Отец у Матвея точно такой же, видно, по наследству перешло. Но раскаленные шипы оставили ожоги, которые не хотели заживать.

Их было четверо. Борис, Илья, Николай, Александр.

Теперь их стало пятеро. Теперь Матвей с ними.

Загрузка...