Откровение

ГЛАВА 5

В апреле началась активная подготовка к выпускным экзаменам, академия стояла на ушах, старшекурсники проклинали себя за пять лет раздолбайства, преподаватели и инструкторы разделяли их мнение, но, хоть и угрожали не принимать просроченные «хвосты» и не проводить дополнительных консультаций, кроме тех, что были оплачены, «хвосты» принимали и консультации проводили. Работали на износ. Зверь на первом году преподавания удивил всех коллег предположением, что готовиться к выпускным экзаменам нужно в течение всех пяти лет обучения, а не в последние полтора месяца. Сейчас его пятикурсники, единственные из всех выпускников, существовали в штатном режиме, не имели «хвостов» и не нуждались в дополнительных занятиях.

В чем они нуждались, так это в ежедневной дисциплинарной порке, но Зверь считал это непедагогичным, да и законами Готской империи телесные взыскания не приветствовались.

Хотя какая уж теперь педагогика? За пять лет физических нагрузок и сбалансированного питания костлявые шестнадцатилетние подростки превратились в здоровенных парней. Вымахали под метр девяносто, и смотрят на господина майора сверху-вниз. С неизменным, правда, почтением во взглядах, но когда их двенадцать, все выше на голову и все смотрят… почтение как-то мало выручает.

Быстрай как-то сказал, что Зверь в окружении своей группы похож на воробья, воспитавшего эскадрилью кукушат. Зверь себя примерно так и чувствовал. Из гнезда не выбрасывают, уже хорошо.

А ведь, казалось бы, должен привыкнуть. Дети растут. Гуго, вон, тоже здоровенный лось. Но Гуго был один-единственный, а, вообще, в Саэти люди особо высокими не вырастали. Даже вальденцы и радзимцы. Здесь же рост в четыре тнаирзи — два метра, если переводить в земные мерки — считался чуть выше среднего для Готской империи, Венедии и Сванхейна. И для Харара, о, да. Причем отнюдь не потому, что там правил двухметровый шефанго.

Эльрик рассказывал, что, когда господин Уртай создавал его гвардию, отбор прошли только парни на два сантиметра выше его величества. Оставив в стороне вопрос, почему созданием гвардии занимался советник по общим вопросам министерства финансов, сам факт того, что в Хараре среди военнослужащих легко набралось полсотни лбов в двести четырнадцать сантиметров ростом, вызывал оторопь.

У господина Уртая такое чувство юмора. Понять можно. Сам он ростом уступал даже Зверю, и постарался обеспечить своему королю непреходящее чувство дискомфорта от пребывания в окружении людей, на которых нужно всегда смотреть снизу-вверх. Эльрик говорит, что так до сих пор и не привык.

Еще бы! Когда ты всю жизнь выше всех, а дома все выше тебя… привыкнешь тут, пожалуй.

Но ради того впечатления, которое производил король Харара в сопровождении своих гвардейцев, дискомфорт стоило потерпеть. Белоснежная ледяная башня в окружении эбеново-черных. Рядом с ними все остальные люди и нелюди казались такими маленькими, такими незначительными, что стоило удивляться, почему после разных официальных парадных церемоний с участием глав государств, другие страны не объявляют Харару войну просто из чувства обиды за своих правителей.

М-да. Возвращаясь к кукушатам, Зверь-то Эльриком не был. И во главе эскадрильи выглядел далеко не так внушительно, хоть пешим, хоть в машине. Блудница тоже была вполовину меньше здешних болидов.

За пять лет он не успел научить их всему, что умел сам. Он и цели такой не ставил. Научил главному — летать и учить других. Но с выпуском обучение не заканчивалось, и кукушата об этом знали, и сам Зверь знал. Никуда им друг от друга не деться. Парни отслужат свои пять лет в космосе, вернутся и сами станут преподавателями. Вернутся не просто так, а с навыками и умениями, о которых пока ни они, ни Зверь ничего не знали. Что-то еще, сверх того, что могла Блудница, что-то принципиально новое.

Так и будет. Но пока им хотелось в полной мере освоить его искусство, его и Быстрая, а времени оставалось все меньше, и кукушата все сильнее спешили. Напрасно они так. Зверь объяснял, что напрасно, Быстрай объяснял. Они, вроде, верили…

Да без «вроде». Верили. Все, кроме курсанта Тилге. Тот спал и видел, как освоить мгновенное перемещение в пространстве. Не телепортацию, не портал — телепорты и генераторы порталов на болидах и так были установлены, — а пресловутый «прыжок», из которого вырастала цепочка дополнительных навыков: «призраки», невидимость, исчезновение с радаров. Умения, очень полезные в бою и просто интересные.

Тилге, как и остальным кукушатам, в самом скором времени предстояло принять участие в реальных боевых действиях. Базу для обучения «прыжку» Зверь им дал. Остальное должно было прийти постепенно в процессе тренировок и боевых вылетов. Тилге знал — как. Все они знали — как. Нужны были время и практика, много практики, много времени. Много места. Учиться «прыжку» в атмосфере небезопасно. Программа занятий в космосе была расписана по минутам, и места для «прыжков» в ней не нашлось. Потому что, о чем Зверь не уставал напоминать, и Быстрай, когда находил возможность поучаствовать в тренировках, твердил снова и снова, — это тот навык, который появится сам.

Нойеру Тилге хотелось научиться всему сразу, здесь и сейчас. Он спал и видел, как будет учить пилотов своей эскадрильи — все кукушата уходили на службу в должностях комэсков. Он осознавал опасность «прыжков» в атмосфере и не нарушал запрет, но напряжение росло.

Зверь был бы рад позаниматься с ним дополнительно, но Тилге, в отличие от него, нуждался в еде и отдыхе, хоть и отказывался это признавать. Учебную программу для кукушат Зверь составил такую, что парни все пять лет работали на пределе возможностей. У них даже каникул не было. Десять недель в году, положенных курсантам на отдых от учебы, они проводили в графстве Шарни. Летали на болидах, арендованных у Холланго.

…Резх-Сурух конунг Холланго отдала болиды в аренду на условиях очень простых и совершенно необъяснимых: никакой оплаты, ремонт и техобслуживание за ее счет, а по окончании обучения болид станет собственностью того курсанта, который на нем летал.

— Реклама пойдет на пользу моему заводу, — сказала она Зверю, в ответ на резонный вопрос, с хрена ли.

Все бы ничего, но зачем реклама монополисту? Зверю этот вопрос показался даже более резонным, чем предыдущий. Ответ, однако, не оправдал ожиданий.

— Реклама, доктор фон Рауб, это настолько не ваша область, что даже не пытайтесь ее понять. Я же не пытаюсь разобраться, как вы заклинаете инферналов или учите детей.

«Если я чего-то не знаю, зачем вам что-то знать?» Сомнительная аргументация, но Зверь не знал законных способов получить информацию от конунга, не желающего ее давать. Кроме того, он был признателен Резх за экскурсию по самому первому в мире авиазаводу. И за рассказ о том, откуда же взялся МиГ-37 на крыше главной башни замка.

Прием, вроде бы, несложный: сделай человеку подарок, а лучше два, и ему будет неудобно донимать тебя вопросами. Зверь и человеком не был, и неудобства такого рода никогда не испытывал, но, поди ж ты, когда увидел с каким энтузиазмом его первокурсники отнеслись к приглашению побывать на авиазаводе, решил, что черт бы с ней, с Резх и ее мотивами. Что бы она ни задумала, в этом не было ничего плохого.

— Когда чхаги вторглись в Этерунскую систему, мы столкнулись с необходимостью строить не только космические корабли, но и москитный флот, — так Резх начала историю про МиГ-37. И, конечно, это была история про Эльрика. Не в том смысле, что на Этеру все истории были про Эльрика…

иногда казалось, что все

а в том, что… ладно, все истории, связанные с людьми или предметами из других вселенных точно были про Эльрика. Никто больше не жил одновременно в четырех мирах.

Вкратце сюжет сводился к тому, что чхаги вторглись в систему, а на Этеру к этому не были готовы. Понадобилось срочно что-то придумывать. Шефанго, в других мирах вовсю пользовавшиеся летательными аппаратами, не стали делиться технологиями (традиции — основа благополучия, а Первая директива[12] — вообще святое), но поделились идеей. А Эльрик (нарушение традиций — двигатель прогресса) вспомнил увиденные в одном из миров болиды, пошел и забрал один. Вместе с пилотом.

Моральные страдания пилота, разлученного с семьей, оказались столь сильны, что сентиментальный Князь забрал еще и семью. Причем всю. Даже родственников настолько дальних, что они и не подозревали о существовании друг друга.

Ну, а поскольку времена были суровые, к мысли о густо населенной вселенной этерунцы еще не привыкли, да и война с чхагами не добавляя любви ни к кому из чужаков, очень способствовала подозрительности и шпиономании, то происхождение болида, пилота и всего клана иномирян решено было держать в тайне.

Сейчас в этом уже не было смысла, но на Холланго хранили верность традициям.

С кукушат, для которых чхагская война была героическим эпосом, где их предки сражались бок о бок с шефанго и эльфами, Резх не стала брать обещания о неразглашении, однако юные готские рыцари сами поняли, что причастились тайны.

За следующие пять лет никто из них не рассказал о болиде никому из непричастных.

Зверь знал бы, если б рассказали.

Резх утверждала, что любой из клана иномирян, кто пожелал бы вернуться в родной мир, имел такую возможность. Включая, собственно, пилота. Он ведь и в болиде-то в тот момент оказался случайно — Эльрик машину прямо с аэродрома увел, внутри никого не должно было быть. Но парень заинтересовался, не испугался, на Этеру ему понравилось, да, к тому же, довольно скоро выяснилось, что у него серьезные способности к магии. В общем, возвращаться домой он не слишком захотел. Чада, домочадцы, ближняя, дальняя и ну очень дальняя родня тоже проявила поразительные способности к адаптации и освоилась в чужом мире в предельно короткие сроки.

Все огромное семейство оказалось наделено талантом к созидательной магии. Ну, и, в силу национальности — о чем здесь не подозревали — генетической привычкой к вынужденной перемене мест. Зверь, кстати, и магические способности туда же склонен был отнести, к национальности. Кровь всегда кровь. Кто-то создает Голема в Праге, кто-то — двигатели для болидов на Холланго, кто-то — кундарбы в Нершилле, а кто-то медицинские тамэнах в Воеводствах. Не важно, где. Важно, что все отлично функционирует.

Производство Големов, правда, не стало семейным делом, в отличие от конструкторского бюро на авиазаводе Холланго, но, может, оно и к лучшему.

А «МиГ-37» в его родном мире запустили в производство в конце девяностых двадцатого столетия.

Зверь слушал, как Резх рассказывает историю, а думал о том, что они с Эльриком были на Земле одновременно. Эльрик приходил туда за машиной, потом — за семьей пилота. Змей помогал ему, это точно, без него Князь не нашел бы весь клан до последнего человека. Они были там… где-то… Где-то были Князь и Змей, и одновременно там же, в другом месте, но на той же планете, на крошечном шарике, где каждый человек на виду, а нелюди вообще бросаются в глаза, был Зверь.

Змей искал его к тому времени уже больше двадцати лет. На самом деле, Змей к тому времени искал его целую вечность — тысячелетие или около того, но это все дурные демонические фокусы со временем, их лучше вообще не держать в голове.

Стоило представить себе реакцию профессора Даргуса на решение «не держать в голове демонические фокусы», и Зверь немедленно зарекся от опасных формулировок. Обо всем, что могут демоны, нужно помнить каждое мгновение. Помнить и учитывать.

И все же, это были странные мысли о странном. Змей искал его тысячу лет, а Эльрик тогда знал о его существовании, но, вероятнее всего, был заинтересован в том, чтоб найти и отдать Змею. Хорошо, что не нашел. С его-то осаммэш, он мог оказать другу такую услугу. И себе заодно. Избавить себя от необходимости уничтожать еще одну вселенную.

Эльрик не любит уничтожать. Да, он Меч Закона, он карает, когда кара неизбежна, но он же и защищает. Делает все, чтобы спасти накренившийся мир.

Получается, что не всё. Эльрик готов восстанавливать статус-кво, подчистую истребляя народы, служащие Полудню или Полуночи, но не готов вернуть в семью блудного сына. Он оказался не готов даже использовать свой дар для поиска Зверя.

А спустя годы… или столетия?..

сколько там для него прошло времени, с двадцатого века на Земле до двадцать шестого века в Саэти?

он, с помощью своего осаммэш, нашел Гуго. Ребенка, от которого не зависело ни спасение мира, ни душевное спокойствие самого Эльрика. Ребенка, которого мать пыталась спасти от отца. Так же, как жена Змея спасала своего не рожденного сына.

В чем, спрашивается, разница? За исключением спасения мира.

Зверь не понимал, в чем.

Он не сомневался, что дело было не в традициях Ям Собаки. Эльрик чтил традиции, но Эльрик же и нарушал их, когда считал нужным, когда традиции противоречили здравому смыслу или нормальному человеческому сочувствию. Зверь видел, как Эльрик использовал осаммэш для решения проблем, близко не сравнимых с бедой, в которой оказался Змей. И все же, факт оставался фактом: Князь был на Земле одновременно с ним, знал, что Змей его ищет, и не помог найти.

Если б помог, Зверя бы здесь не было. Нигде бы не было.

Что ж, оставалось считать, что в этом и разгадка. А семья де Фоксов просто не может не подкидывать ему поводов для размышлений. Тоже, блин… генетика. У кого-то Големы, а у кого-то природная склонность к необъяснимым поступкам.

На Холланго они тогда прожили три дня. Утренние часы Зверь отвел под теоретические занятия и предметы общего курса академии, днем его курсанты летали на новых машинах, а по вечерам исследовали авиазавод.

Это называлось экскурсией, на деле же им просто позволили ходить, где вздумается, и задавать любые вопросы, как живым сотрудникам, так и разнообразным представителям общезаводского ИИ. Если кукушата сами не додумывались о чем-то спросить, кто-нибудь из людей или внезапно активирующиеся голограммы обращали их внимание на интересные нюансы болидостроения.

Завод существовал сто пятьдесят лет. По земным меркам серьезный возраст, не рекордный, но заслуживающий уважения. По меркам Этеру — младенчество. Памперсы, молочные каши в бутылочках и погремушки над колыбелькой. На планете, насчитывающей девять тысяч лет осознанного существования разумной жизни, всего сто пятьдесят лет назад начали строить машины для полетов в атмосфере и космосе. Причем и там, и там — одновременно.

В Саэти в космос не летали вообще, а летать в атмосфере начали, когда Эльрик объяснил, что такое болиды и зачем они нужны, но в Саэти и эпоха была другая. Позднее Средневековье, в котором, к тому же, искусственно поддерживалась стагнация науки и магии. А здесь-то! При живых богах и людях, которые порой казались равными богам. Чего, спрашивается, ждали?

Ничего. На Этеру человеческие возможности сыграли против развития авиации. Летать людям хотелось, им для этого небо дадено, и люди летали, кто во что горазд: освоив общеобразовательный курс левитации; присобачивая антигравитационные установки к кустарным носителям; прибегая к помощи дружественных или подчиненных духов. Захотелось тебе в небо, да пожалуйста! Главное, силовую страховку надеть не забудь, чтоб не убиться, если вдруг гробанешься.

На Этеру небо открыли без авиации, а планетную систему освоили без полетов в космос. И такое возможно, когда мощности порталов хватает, чтобы ходить хоть последовательно с планеты на планету, хоть прямиком с первой от солнца Аснары на Бахари, замкнувшую Этерунскую систему в свою орбиту. А договоры с духами стихий сделали возможным этеруформирование без причинения планетам критического вреда.

Сказочный мир. Если не сказочный, то волшебный. О существовании других обитаемых планет в других звездных системах на Этеру знали, но пребывали в уверенности, что сообщение между ними невозможно без божественного вмешательства. Теоретическая предельная мощность порталов была рассчитана еще во времена юности Эльрика, и она не позволяла добраться даже до ближайших звезд. А про возможность полетов в космосе здесь не задумывались ни на мгновение. В космосе ни жизни, ни духов, ни даже воздуха. Как там летать? Да и зачем?

Не вторгнись в систему чхаги, не было бы здесь ни космических кораблей, ни атмосферных болидов.

Первый корабль — на скорую руку сляпанное подражание чхагским образцам — был настоящим летающим гробом. Броня, система жизнеобеспечения, которую никто даже не тестировал, и двигатели, в каждый из которых духов пришлось вербовать персонально, на абсолютно грабительских условиях.

У него не было даже названия, только серийный номер и прозвище: «Бандитское гнездо».

Потом, очень скоро, были составлены новые договора со стихиями, пересмотрены условия взаимодействия с духами, производство двигателей поставлено на поток, да и шефанго рассекретили технологии других миров сразу, как только смогли себе это позволить. Корабли модернизировались буквально на глазах, каждая новая модель — совершеннее предыдущей. Но тот, первый, вошел в легенды.

Можно было бы сказать, что он вошел в легенды вместе со всей командой, если бы команду на «Бандитское гнездо» не набирали из Мечников. А Мечники на Этеру не стремились хвалиться сверхъестественными способностями, поэтому тайну личности каждого из членов экипажа хранили строже, чем тайну происхождения МиГ-37. Кто служил на легендарном корабле, до конца войны остававшемся флагманом космического флота Этеру, так по сей день и было неизвестно ни широкой публике, ни историкам, ни даже ученым и инженерам, его создавшим. Знали только имя капитана.

Самого шебутного шефанго во всем Аррангогратт[13].

Во время трехдневного пребывания на Холланго, Зверь с безграничным изумлением выяснил, что в академии считается, будто он — один из пилотов «Бандитского гнезда». Этим объяснялись и его непонятное происхождение, и умение летать, и умение учить, и — главное — протекция Эльрика де Фокса.

Это люди. Они такие. Непонятное для них неприемлемо, но вместо того, чтобы поискать и найти верное объяснение, они придумывают неверное, зато удобное.

Зверь поразмыслил над тем, идет ли ему мантия самозванца, и решил, что черт с ним, хуже не будет. Подтверждения легенды от него никто не ждал, в опровержение бы не поверили, а текущий расклад был удобен всем. И руководству академии, и ему, и Эльрику. И Кукушатам.

Те, пожалуй, насовали бы звиздюлей любому, кто попытается оспорить его причастность к «Бандитскому гнезду». А учитывая, что их двенадцать, и ко времени поездки на Холланго они уже научились работать командой, звиздюли вышли бы знатные.

Кукушата, несмотря на безусловную преданность Готской империи и готским ВКС, подумывали попросить на авиазаводе политического убежища и остаться там жить. Они тогда были еще маленькие, шестнадцатилетние, они тогда еще не научились любить и понимать машины так, как сейчас, но мощью и сложностью процесса прониклись до печенок. Осознали красоту болидов на всех стадиях их создания, от появления трехмерной дизайнерской фантазии на проекторе кундарба, до ее воплощения в магии и полимерных сплавах. Зверь когда-то постигал таким образом красоту людей, наблюдая за развитием своего сына в чреве женщины.

Тогда он понял — лучшее, что можно делать с людьми, это расчленять тела заживо также последовательно, тщательно и кропотливо, как природа их создавала. Воспроизвести процесс в обратном порядке не удалось бы, но в этом и не было необходимости. Целью было разрушение, а не возвращение к истокам. Разрушение, уничтожение огромной и тонкой работы, высвобождение максимального количества энергии.

Утоление голода.

Он больше не нуждался в пище, но убивать хотелось по-прежнему. Профессор Даргус объяснил почему, доказал бессмысленность тяги к убийствам и подтвердил, что она не исчезнет. Вечная зависимость от наркотика — поганая перспектива при любых обстоятельствах, и еще худшая — когда почти невозможно получить дозу. Благословенный Этеру, населенный ничего не боящимися людьми, был безопасен. И появление в нем такой страшной твари как Вольф фон Рауб, ничего не меняло. Этеру оставался безопасным. А вот страшной твари лучше было держать клыки и когти при себе.

Это не говоря о том, что убийства потеряли смысл за полной бесполезностью. Делать же просто для удовольствия нечто, гарантировавшее проблемы, было глупостью настолько очевидной, что при одной мысли об этом скулы сводило от отвращения.

А убивать все равно хотелось.

Помощь пришла откуда Зверь не ждал: от шефанго. Причем сами они понятия не имели о положительном эффекте, который оказывали на его психику. Положительное воздействие на психику — это еще одно несовместимое с шефанго понятие.

Мигара де Шарни, по человеческим правилам приходившаяся Резх бабушкой, а по шефангским — признаваемая родственницей только из вежливости, превзошла внучку, предложив Шарни в качестве учебного полигона. Графство на границе с Готской империей, подлетное время до Готхельма — сорок минут. Те курсанты, что были родом из столицы и местностей между столицей и Шарни, могли мотаться домой к родителям хоть каждый день. Те, кто жил дальше, тоже могли — кабины стационарных порталов были установлены и на территории замка, и в каждом поселке — но, конечно, прилетать к папе с мамой на болиде было куда интереснее, чем приходить через портал.

— Пусть привыкают к шефанго, — объяснила Мигара неожиданное гостеприимство.

Объяснение ровным счетом ничего не объясняло, наоборот, вызывало массу вопросов. Зачем готским мальчикам привыкать к шефанго? Им предстоит жить и работать в Готской империи и колониях, а не на Анго и не в конунгатах.

— В замке Шарни живут шефанго, — сказала Мигара. — И твои парни тоже будут жить в замке.

Шефанго превосходно владеют интонациями, всеми тонкостями, и в приятном, низком голосе эльриковой супруги Зверь отчетливо различил: «как можно не понимать элементарных вещей?»

Он прекрасно понимал, что в течение пяти лет проводя каникулы под одной крышей с шефанго, дети, может, и не перестанут бояться (страх перед демонами — это инстинкт, его привычкой не преодолеешь), но наверняка сойдутся с хиртазами Мигары. Преодолеют врожденную готскую неприязнь к нелюдям-северянам. Учитывая, как много в обычаях и нравах готов было заимствовано на Ямах Собаки, причины неприязни крылись в очевидном сходстве двух народов, а отнюдь не в различиях.

Но зачем это Мигаре?

Зачем это Эльрику, если на то пошло?

Уж Эльрик-то должен был ответить на все вопросы. Ведь без него не обошлось. Резх-Суруха де Холланго и Мигару де Шарни вряд ли так уж интересовала судьба курсантов Вольфа фон Рауба или сам Вольф фон Рауб. Но первая была внучкой Эльрика (для определения большей части родственных отношений в зароллаше существовало слово «сэда», вот «сэда» конунг Холланго Эльрику де Фоксу и приходилась), а вторая — вообще женой.

— Понятия не имею, — сказал Эльрик. — Это их дела. Но не воображай, будто Резх и Мигаре нет до тебя дела. — Поразмыслил немного и добавил: — если я скажу, что они к тебе относятся, как к родственнику, это поможет?

— Наоборот.

— Ну, извини.

Зверь соврал. То есть ответил-то честно, правда думал, что не поможет, а только все запутает. Но оказалось, что помогло. Стоило перевести предложения Мигары и Резх в область внутрисемейных дел (дел с Эльриком, а не с ним, разумеется), и картинка прояснялась. У Эльрика появился протеже, Эльрик в людях не ошибается, так почему не помочь ему со своей стороны в меру возможностей?

Первое же лето в Шарни показало, что голодать в компании гораздо легче, чем в одиночку. Зверь настолько привык считать себя исключительным, что вообще никогда, за все время жизни с Эльриком, за годы знакомства с Мигарой и Хортахом, не задумывался о том, что шефанго любят убивать нисколько не меньше, чем он. А растут и воспитываются в обществе, не запрещающем ни убийства, ни использование в пищу разумных существ. Так что для них жизнь в большом мире, в мире, где не действуют традиции Ям Собаки, куда сложнее, чем для Зверя, воспитанного среди людей.

И ничего. Живут. Ежедневно справляются с желанием убивать, с потребностью убивать, держат под контролем агрессивность, неотъемлемую часть своей природы. И прекрасно себя чувствуют.

Зверь присматривался к Мигаре и ее хиртазам, чтобы выяснить, как им удается побеждать голод, как им удается вообще не замечать голода. Но все, что смог понять, это то, что в женском облике шефанго не агрессивны и не испытывают потребности в убийстве. Мигара и Йерх, будучи во многом похожи, в этом отличались как… ну, как будто не были одним и тем же существом.

Предположение о том, что шефанго принимают женский облик для смягчения основных симптомов, не выдерживало критики.

Спрашивать у Эльрика не имела смысла. Эльрик убивал. Когда хотел и сколько хотел, убивал любого, кого хотел убить, и вряд ли голодал хоть когда-нибудь. Остальные шефанго вели себя иначе. К таким как Эльрик, к керват — одержимым неконтролируемой жаждой убийства — на Ямах Собаки относились с терпением и пониманием. Керват не порицали, но никто не желал себе такой доли. Есть болезнь, есть те, кто не в силах с ней справиться, что ж, очень жаль. Здоровые должны сочувствовать больным, радоваться, что здоровы и не позволять себе никаких поблажек. Потому что здоровы. Потому что быть керват не то, чтобы стыдно… но лучше бы их не было.

В конце концов, Зверь собрался с духом, напомнил себе о том, что нужно быть рациональным, что Мигара относится к нему с необъяснимым дружелюбием, и этим глупо не воспользоваться, и просто спросил. Задал вопрос. Причем Йерху, а не Мигаре. Шефанго лучше удавалась рефлексия в том облике, в котором они явились на свет, однако голод и желание убивать принадлежали Йерху. Мигара их не ощущала.

— А ты этого еще не знаешь? — удивился Моруанец. — Живое — красиво, мертвое — нет, убийство делает красивое некрасивым. Иногда надо, — он улыбнулся, и, если Зверь правильно понял, подразумевалось, что улыбка выражает дружелюбие и приветливость, — хорошо, когда надо. Но обычно — не надо. Не надо почти никогда. Вот мы и не убиваем.

Эстетическая мотивация на уровне менталитета. Чего уж проще?

И ведь Зверь давным-давно знал, что шефанго все как один — поехавшие на эстетике, на этом своем «красиво-некрасиво», понятном только им, и с их точки зрения не требующем объяснений. Что сложного было додумать мысль до конца: шефанго не преодолевают голод, не борются с жаждой убийства. Они ждут возможности убить. Просто ждут, ждут и ждут. Знают, что рано или поздно она подвернется.

И она подворачивается.

Они живут так, начиная с двенадцати лет, с шестидесяти навигаций.

«Доктор фон Рауб, — спросил себя Зверь, — вам не стыдно страдать, когда на Ямах Собаки дети голодают?»

Нет, стыдно ему не было, он не знал, как это. Но не справиться там, где двенадцатилетние подростки и те умели решать проблему обычным ожиданием, было неуважением к самому себе.

И он справлялся. Год за годом. Жил и ждал, когда же сможет убить. Хоть кого-нибудь. Иногда ожидание становилось проблемой. Но начинались каникулы, Шарни, населенный демонами-людоедами, распахивал гостеприимные двери перед стаей готских юнцов, год от года становившихся все нахальнее и смелее — и все выше ростом — и голод отступал. Обитатели шефангского замка на границе двух человеческих государств голодали веками. По сравнению с этим, жалкие пять лет строгой диеты вообще не имели значения.