Вступление

Я вхожу в палату, женщина на кровати бросает на меня тяжелый взгляд.

– Ну вы не можете быть акушеркой, – раздраженно огрызается она.

– Нет, я акушерка, – отвечаю я с улыбкой. – Приятно познакомиться. Мое имя Филиппа, но вы можете звать меня Пиппа.

– Пиппа? Вы уже достаточно взрослая, чтобы быть акушеркой? – с подозрением переспрашивает пациентка.

Хорошо, глубокий вдох. Будет немного сложно.

– Да, конечно, – отвечаю я и беру записи около койки, чтобы быстро посмотреть анамнез. Это первый ребенок Эмили, ее шейка матки расширена на 4 см, и все, по-видимому, продвигается весьма успешно. До сих пор все шло хорошо, только я не очень-то понравилась пациентке. Я улыбаюсь женщине, как мне кажется, самой обаятельной улыбкой из своего арсенала.

– Сколько вам лет? Держу пари, у вас даже своих детей нет. Как вы можете понять, что я переживаю?

– Может, я и молода, но уже приняла миллион родов, так что не волнуйтесь, вы в надежных руках. Вы будете в порядке. Доверьтесь мне.

Проблема в том, что мне двадцать лет, а Эмили боится. Это абсолютно понятно. Принимать роды нелегко, но я спокойна, расслабленна и веду себя профессионально. Я не в силах изменить свой возраст. Все, что я могу сделать, – это попытаться переубедить женщину. Она еще не знает, на что я способна, но я полна решимости изменить ее мнение.

Я акушерка, и мне 20 лет. Прими я хоть миллион родов до этого, большинство рожениц все равно не будут мне доверять.

Дон, муж Эмили, сидит у ее кровати, нервно сжимая бутылку с водой. Я представляюсь, и он одаривает меня теплой улыбкой. Теперь я начинаю измерять давление у Эмили, и она резко спрашивает:

– Что это?

– Тонометр. Я только измерю ваше артериальное давление.

– Зачем?

– Просто хочу убедиться, что все хорошо и давление нормальное – не слишком высокое, не слишком низкое.

– Зачем?

– Ну, если у вас слишком высокое артериальное давление, это может повлиять на роды. Давление немного поднимается во время родов, поэтому мы ожидаем, что оно будет выше, но не чрезмерно, иначе может возрасти нагрузка на сердце и почки. Но вы в полном порядке, так что не беспокойтесь.

Фу-х! Это похоже на полицейский допрос.

– Значит, это ваш первый ребенок? Вы уже приготовили детскую комнату? – спрашиваю я, быстро меняя тему разговора и проверяя, как бьется сердце плода.

Эмили вздыхает и отворачивается от меня.

– Да, это наш первенец. Мы почти закончили с домом, но, боже мой, было невероятно тяжело!

– Можешь повторить это еще раз, – усмехается Дон.

– Видите ли, мы купили чудесный старый дом в июне прошлого года. Красивый участок, дом моей мечты, потрясающий вид, там полно места для собак – у нас три лабрадора, – но ремонт требует слишком много работы, понимаете?

Я киваю и улыбаюсь. Они, очевидно, очень состоятельны – я никогда не смогла бы позволить себе огромный дом за городом и трех собак. Но хорошо, что Эмили говорит, пока я слежу за сердцебиением ребенка. Это также оставляет ей меньше шансов огрызаться на меня и дает мне немного времени, чтобы лучше узнать пациентку и ее интересы. Женщина оживленно рассказывает о домашних хлопотах, и я улыбаюсь самой заинтересованной улыбкой, но, честно говоря, кривая на ЭКГ выглядит не очень хорошо. Нам обычно нравится видеть красивую равномерную, но неровную линию – вроде горного хребта без пробелов или больших провалов. У ребенка Эмили кривая гораздо более выражена, чем обычно. Это не совсем патология, но уже выходит за пределы нормальных параметров.

Пока нет нужды упоминать об отклонении. Я не хочу беспокоить пациентку. Женщина и без того изрядно встревожена, и моя задача – сделать так, чтобы она чувствовала себя спокойно и комфортно, а не усугублять тревогу. Эмили закрывает глаза и стискивает зубы – начинается схватка.

– Руку! Руку! – она пыхтит, и Дон протягивает руку, чтобы жена ее сжала. Эмили хватает энтонокс[2], и я замечаю, что до сих пор пациентка пользовалась только им, и это замечательно. Значит, женщина хорошо справляется с болью – какое облегчение! Потому что с такими показателями сердечного ритма я, конечно, не дала бы ей ничего сильнее.

– Правильно, сделайте глубокий вдох, – шепчу я. – Вы очень хорошо справляетесь, Эмили.

На несколько секунд в комнате воцаряется тишина, Эмили морщит лицо и пытается справиться с волной боли, накатывающей на нее. Отдаленный вопль в коридоре напоминает мне, что сегодня в отделении еще четыре роженицы. Я смотрю на секундную стрелку карманных часов, чтобы установить продолжительность схваток, затем вижу, как все тело пациентки сжимается, когда боль проходит, и, кажется, не делая вдоха, она снова начинает говорить.

– Но строители не могли приступить к работе до сентября прошлого года, а потом у нас возникли трудности с планировкой и, о, просто бесконечные проблемы. Мы не могли достать правильное зеркальное стекло для нижних окон. А потом, когда такие появились, оказалось, что они не того размера… Бла-бла-бла… Итак, наша спальня закончена, детская тоже, но у нас нет кухни, и лестницу все еще не поставили.

Когда принимаешь роды, любое действие нужно оценивать с двух сторон: не навредит ли оно роженице и не испугает ли оно ее.

– Нет лестницы? Как же вы тогда поднимаетесь и спускаетесь?

– По приставной лестнице.

– По приставной лестнице? Как вы собираетесь управляться с ребенком, когда у вас только приставная лестница? – говорю я, смеясь, хотя и немного встревоженно.

– О, мы справимся, – отмахивается Эмили. – Я просто в бешенстве из-за задержек, но, впрочем, чего я ожидала, когда купила амбар семнадцатого века в этой глухомани?

– А еще эта крыша, – добавляет Дон.

– А еще и крыша, – повторяет Эмили. – Можете себе представить? Чертова крыша!

Они оба качают головами от нелепости крыши своего дома. Я не спрашиваю. Мне не нужно знать, что не так с крышей, прямо сейчас. Отсутствие нормальной лестницы меня немного беспокоит, но Эмили кажется решительной дамой – как раз из тех людей, которые с удовольствием поднимаются и спускаются по приставной лестнице с крошечным младенцем на руках.

Я все еще недовольна следом КТГ[3], поэтому вызываю координатора родильного отделения, чтобы он взглянул на монитор.

– Это Анджела, – я представляю коллегу своей пациентке. – Она собирается взглянуть на КТГ.

– Зачем? Что-то не так?

– Все в порядке. Просто нам нужно убедиться, что у ребенка нет никаких проблем, и КТГ скажет нам об этом.

Очень трудно не переступить тонкую черту, когда вызываешь второго врача. Вы не желаете беспокоить беременную женщину, но в то же время хотите, чтобы она чувствовала, что получает наилучший возможный уход. В конце концов, мы команда, и, если возникает какая-то проблема, мы полагаемся друг на друга. Это не чрезвычайная ситуация, но мне важно, чтобы Анджела была в курсе. К счастью, она такой профессионал, что выражает только положительные эмоции.

Ее карибский акцент словно мед для ушей взволнованных будущих родителей:

– Ну а теперь давайте посмотрим, что там? Как поживаете, мамочка? Вы хорошо себя чувствуете? А как папа? Вы счастливы? У вас есть все, что нужно? Отлично. Я просто хочу взглянуть на сердцебиение ребенка. Хорошо?

У Эмили уже есть измерительный сенсор на животе, который прикреплен к ее талии эластичным поясом, и Анджела сразу смотрит на сердцебиение плода на мониторе.

– Хм-м. Да, пока все в порядке, – говорит Анджела. – Вам совершенно не о чем беспокоиться. Давайте продолжим следить за вашим состоянием, и я скоро вернусь, чтобы посмотреть, как у вас дела.

В течение следующих двух часов схватки усиливаются и становятся интенсивнее, а шейка матки Эмили теперь расширена до шести сантиметров. Расширение происходит медленно, и женщина становится все более требовательной с каждым часом.

– Принесите мне воды! Мне нужна вода! – в какой-то момент взрывается она.

Я смотрю на Дона, который глядит прямо на меня. Я? Она со мной разговаривает! Так что я принесу немного воды, пока Дон потирает ей спину. Эмили морщится от боли, а растирания, похоже, не помогают.

Если женщина рожает вместе с партнером, я всегда стараюсь вовлечь его в процесс.

– О нет! Только не здесь. Убери от меня свои чертовы руки! – лает она на мужа.

– Вас беспокоит боль в пояснице? – тихо спрашиваю я.

– Да, – стонет пациентка.

– Я посмотрю, что можно сделать, – я делаю горячий компресс из мокрых полотенец и прикладываю его к пояснице Эмили. Она вздыхает с облегчением.

– О, так гораздо лучше. Спасибо, Пиппа.

Я жестом приглашаю Дона подойти и провести полотенцем по ее спине. Считаю, что всегда полезно вовлечь партнера и дать ему возможность почувствовать себя частью этого опыта.

– Как только они остынут, дайте мне знать, и я принесу новые, – говорю я.

– А нельзя ли мне еще что-нибудь от боли? – спрашивает Эмили.

– Но, Эмили, вы так хорошо справляетесь с энтоноксом. Вам на самом деле это не нужно.

– Нужно. Нужно. Мне чертовски нужно!

– Учитывая, что сердцебиение ребенка нуждается в тщательном контроле, вероятно, будет лучше, если я не буду давать вам диаморфин[4]. Я могу подтвердить это в присутствии врача, если хотите, но, поверьте мне, для вас обоих будет лучше, если вы просто будете дышать энтоноксом.

Эмили смотрит на меня скептически. Она до сих пор не уверена на все сто процентов, что я подхожу для работы акушеркой. И хотя женщина не просит позвать доктора, я знаю, что это, вероятно, единственный способ успокоить ее. К счастью, врач приходит почти сразу, что несколько необычно.

– Эмили, это доктор Хадид.

Доктор Хадид – превосходный врач, и я всегда чувствую поддержку, когда она рядом.

Вдобавок ко всему она отлично общается с пациентами – тепло и уважительно, – что сразу же успокаивает всех будущих мам. Доктор Хадид быстро пролистывает записи и осматривает Эмили – шейка матки теперь расширена почти на восемь сантиметров, – затем проверяет все предыдущие КТГ. Все это время она не переставая болтает с пациенткой о собаках!

– Три собаки дома! Да еще и большие! Лабрадоры довольно энергичны, не так ли? – бормочет доктор Хадид, окидывая опытным взглядом карты. – Держу пари, вам приходится часто выводить их на прогулку.

– Нет, вы удивитесь, – выдыхает Эмили. – Но им нужна только одна длинная прогулка в день. Но это… Это было действительно полезно во время беременности. Я люблю ходить пешком, и, представляете, собаки определенно знали, что я беременна, не так ли, Дон?

– Они перестали на тебя прыгать, – вставляет тот.

– Вот именно. Они вообще не прыгали на меня в последнем триместре. А по ночам Борис и Хьюго лежали рядом на диване, уткнувшись носами в мой живот. Верно ведь, Дон?

Если роженица достаточно хорошо справляется с болью самостоятельно, врачи не будут давать ей обезболивающее.

Доктор Хадид вежливо смеется. Она не любит собак. На самом деле она вообще не очень любит животных. Я знаю это, потому что она не проявляет никакого интереса всякий раз, когда кто-то показывает фотографии своего нового питомца.

– Что ж, очень хорошо. Все выглядит отлично, – доктор Хадид завершает осмотр. – На данном этапе я бы не рекомендовала принимать диаморфин. Похоже, вы замечательно справляетесь с болью, Эмили, и вы в прекрасных руках здесь, с Пиппой. Я уверена, вы уже убедились, Пиппа – первоклассная акушерка, которая точно знает, что делает. Сердцебиение ребенка в порядке. Малыш в безопасности. Мы будем продолжать внимательно следить за всем, но я не думаю, что вам нужно более сильное обезболивающее прямо сейчас, так как его прием может еще заметнее повлиять на сердечный ритм. Эпидуральная анестезия[5] всегда остается доступным вариантом, если анестезиолог находится рядом.

Эмили спокойно кивает, но говорит, что не хочет делать эпидуральную анестезию.

Я вижу, как у пациентки начинается еще одна схватка.

– Конечно, но, если что-то изменится, я всегда смогу вернуться, – успокаивает пару доктор Хадид, но Эмили опять тяжело дышит, закрывает глаза и готовится терпеть схватку. Я благодарю доктора Хадид, и она уходит, а пациентка снова морщит лицо, когда ее охватывает боль.

Проходит еще час, и мы с Эмили весело болтаем между схватками. Я постепенно начинаю завоевывать ее расположение, но это не мешает ей подвергать сомнению все, что я делаю, или командовать мной, если уж на то пошло. Во время разговора я выясняю, что Эмили – финансовый директор крупной юридической фирмы, а Дон работает адвокатом, специализирующимся на правах собственности. Так что они оба очень успешные люди в своей сфере. Наверное, пара больше привыкла к офисной обстановке, чем к больничной.

Способ Эмили справиться с ожиданием – попытаться взять все под контроль, устраивая мне допрос с пристрастием, в то время как Дон счастлив уступить инициативу. Они познакомились всего два года назад через друзей, и Эмили, которой сейчас тридцать семь, очень хотела сразу же завести семью. Им повезло, что ей удалось забеременеть так быстро, говорит женщина, поскольку она принимала оральные контрацептивы почти двадцать лет. Я смотрю на часы – прошло уже пять часов, и, хотя Эмили скоро родит, это ни в коем случае не быстрые роды, поэтому я решаю, что пришло время ускорить процесс.

– Эмили? Слушайте, вы так хорошо справляетесь. Ребенок действительно скоро появится. Компресс из полотенца поможет снять боль в пояснице, но, чтобы вы продвинулись немного дальше, мы поднимем вас с кровати и вы походите.

– Что? Нет. Зачем мне вставать? – возражает Эмили, как всегда.

Я знаю, что она устала, но именно поэтому мы должны помочь ей, и лучший способ ускорить роды – поставить пациентку на ноги.

Если долго принимать оральные гормональные контрацептивы, вряд ли получится быстро забеременеть после отмены.

– Нам необходимо заставить вас двигаться, чтобы ребенок появился. Дон? Вы не хотите мне помочь? Ну же!

До сих пор все, что я делала, встречалось перекрестными допросами и сопротивлением, но я акушерка и знаю, что делаю. Я уважительно и вежливо, но совершенно решительно помогаю Эмили подняться с кровати и встать на ноги. Женщина постоянно упирается, но я не отступаю и с улыбкой продолжаю настаивать, что так лучше всего можно ускорить ее роды.

– Да ладно вам, Дон.

Я советую ему взять жену под одну руку, а сама беру ее под другую, и мы осторожно водим Эмили по палате. Ей не требуется много времени, чтобы прогнать нас обоих и начать двигаться самостоятельно, медленно, но неуклонно. Покачиваясь из стороны в сторону, она ковыляет и морщится от следующей схватки.

– У-у-уф! – женщина останавливается и потягивается, почти присев на корточки. Хороший знак.

– Вы хотите тужиться, Эмили? – спрашиваю я. – Вы хотите потужиться?

– Я… Я думаю, да, – ее голос напрягается.

– Очень хорошо, – улыбаюсь я. – Будем надеяться, это означает, что ребенок готов появиться на свет. Почему бы вам не перебраться сюда, к краю кровати, тогда вы сможете держаться за нее, когда захотите тужиться? – на этот раз она делает то, что я предлагаю, без единого возражения.

Эмили подходит ко мне, и я вижу в ее глазах знакомую смесь трепета и доверия. Чем дальше она продвигается, тем дальше уходит в царство неведомого. Теперь она посреди неизведанных вод, и все барьеры разрушены. Это ее первые роды, и женщина теряется в том, что происходит, поэтому должна целиком довериться мне как проводнику. И я знаю, что делаю. Приняв роды много раз, в этот чрезвычайно важный момент я спокойна, уверена в себе и веду себя профессионально. Я вижу, что теперь у Эмили появляется желание тужиться, и призываю ее оставаться на ногах, поскольку гравитация помогает в разрешении родов.

– Послушайте меня, Эмили. Сейчас вам придется сильно тужиться, – объясняю я пациентке, когда она садится на корточки у кровати. Быстрым взглядом я оцениваю происходящее. – Уже близко! – говорю я нараспев. – Ребенок скоро родится. Я вижу только голову. Вы так хорошо справляетесь, Эмили. Продолжайте тужиться.

На мой взгляд, все дети прекрасны: крошечные, но идеальные человеческие существа.

Дон сейчас стоит рядом с Эмили и повторяет за мной, подбадривая ее.

– Она видит головку, – возбужденно подхватывает он. – Малыш скоро появится. Продолжай тужиться.

Я улыбаюсь про себя. Для мужа пациентки это тоже ново, и он не уверен, какую роль должен играть во всем процессе, поэтому делает то, что считает нужным, – следует моему примеру.

Теперь я стою на коленях позади Эмили, и она изо всех сил тужится. Прошло уже шесть часов, женщина устала, но сейчас нельзя останавливаться. Мы с Доном непрерывно подбадриваем ее:

– Продолжай толкать. Тужься! Давайте вытащим этого ребенка! Вот так. Вот так, Эмили. Он уже близко… Уже сейчас.

Эмили производит на свет идеального малыша, вот так, сидя на корточках в ногах кровати. Такой эмоциональный момент! Я помогаю Дону перерезать пуповину и смотрю на маленького мальчика: он прекрасен, просто неотразим! Но на мой взгляд, все дети прекрасны: крошечные, но идеальные человеческие существа. Если бы это зависело от меня, я бы их всех забрала домой. Я быстро растираю малыша полотенцем и передаю его измученной матери. Она сияет от гордости и удивления, как будто не может до конца поверить, что младенец настоящий.

Этот взгляд! Первый контакт матери с ребенком так драгоценен, что я чувствую, как у меня перехватывает дыхание. Они были вместе уже девять месяцев, но только сейчас состоялась их первая настоящая встреча, когда формируется мгновенная и нерушимая связь.

– О, только посмотрите! – шепчет Эмили в маленький сверток. Глаза Дона блестят от слез. Я поднимаюсь с пола, где стояла на коленях, и вижу, что мои колготки залиты кровью. Потом поменяю.

Я выхожу из комнаты, радуясь за Эмили и Дона, что помогла им благополучно родить ребенка, но также счастлива, что мне удалось завоевать доверие своей пациентки. Вначале она была настроена крайне скептично, но я сделала все, что было в моих силах, чтобы женщина чувствовала: ее уважают и слушают. Да, мне всего двадцать, а Эмили почти вдвое старше меня, но здесь родильное отделение и моя работа, и я точно знаю, что делаю.

В течение следующих двух дней, пока Эмили находилась в послеродовом отделении, я несколько раз заглядывала к ней, чтобы убедиться, что все в порядке. Они назвали своего сына Эдвардом Захарией Льюисом, что кажется очень громким именем для такого маленького человечка, но я уверена, ребенок будет ему соответствовать. В конце концов, он должен выстоять против стаи лабрадоров! Я рада видеть, что с малышом все хорошо и Эмили, кажется, поправляется. У нее все еще много вопросов: «Это нормально? Он достаточно спит? Может, нужно еще одно одеяло?» Я по возможности стараюсь на все ответить. В конце концов, она новоиспеченная мама – в первый раз никто из нас не знает, что делать.

На следующий вечер Эмили и Дон с Эдвардом на руках подходят ко мне, готовясь покинуть больницу.

– Это вам, – шепчет женщина, вкладывая мне в руку конверт.

Я быстро кладу его в карман халата, так как иду в операционную, чтобы помочь с кесаревым сечением. Позже, после полуночи, когда кончается смена, открываю письмо:

Дорогая Пиппа,

Спасибо вам за все, что вы сделали для нас, и за то, что помогли нашему маленькому мальчику благополучно родиться на свет. Простите, что была так груба, когда вы только появились в палате. Я не могла и мечтать о том, чтобы кто-то другой вошел к нам в тот момент.

Вы приняли роды с большой осторожностью и опытом, и я считаю, что вы – фантастическая акушерка. Я так благодарна, что вы помогли родиться Эдварду. Даже миллиона «спасибо» не будет достаточно.

С наилучшими пожеланиями,

Эмили

Пятнадцать лет спустя я все еще храню это письмо. Время от времени, по прошествии многих лет, я брала его, чтобы прочитать снова, и каждый раз оно давало мне уверенность в том, что я правильно выбрала профессию. Надеюсь, сегодня я все та же акушерка. Я беру ручку и начинаю писать: «Меня зовут Филиппа Джордж, и я акушерка, только сегодня я ею не являюсь…»

Загрузка...