5. глава пятая

С этой замечательной мыслью о восстановлении семьи Георгия вышли они из гостиницы и сразу попали под лениво начинающий своё гадкое дело степной дождь при ветре с севера. Означало это, что пробежка до автовокзала пробежкой уже не будет. Через пять минут прилетит мокрая красная пыль, добавится к той, которая уже была, расквасит частыми мелкими каплями тротуары и дороги, превратит их в хлюпающее месиво и начнет стекать по стенам домов вязкой жидкостью, похожей на кровь. А до автовокзала надо будет уже стараться успеть доползти. Рейс на Зарайск в связи с переменой погоды никто отменять не будет.

– У меня вторые сапоги есть. Размер ног у нас одинаковый, – Виктор схватил Цыбарева за локоть и потащил его на третий этаж. Переобулись. – А вот плаща-накидки брезентового нет у меня. Доползём?

– Не в первый же раз, – отозвался Жора. – Успеем. Ещё час в запасе.

– Едете куда-то? – спросила дежурная по этажу. Потому, что одеты оба были в выходные костюмы и сумку большую спортивную несли вдвоём. Там лежали две пары туфель на толстой подошве да подарки для жены Георгия Татьяны – отрез шерстяной на красивое синее платье и Машке, дочери шестнадцатилетней, купил Жора набор серёжек с разными камнями. От бирюзы до граната. И большую коробку ещё вёз он обеим в Зарайск с прибалтийскими латвийскими духами и мылом «Dzintars». В горкоме партии Кызылдалы на первом этаже был маленький магазин. Жора попросил своего приятеля, инструктора горкома, купить. Самому туда не пройти. Милиционер на входе завернёт обратно. А приятель был хороший. Они на рыбалке пару лет назад познакомились и общались иногда.

– В Зарайск. Через час автобус, – на ходу ответил Сухарев.

– Тогда вот палки лыжные мои возьмите, – дежурная метнулась в свою комнатку.– Я на сутки заступила, а утром завтра муж на машине в рейс едет. Заскочит, меня домой отвезёт.– Так мы их потом как вернём? – остановился Жора. – Не шарахаться же нам с палками по городу. Не поймут. Можно в автобусе оставить, но потом именно на нём же и уехать. Если получится.

– Скажете шоферу. Сергей его зовут. К нам и в Зарайск один автобус ходит пока. Пусть на нашем автовокзале оставит в милицейском опорном пункте. А муж, Гена, заберёт по пути. Он на трассу всегда как раз мимо едет. Дежурная Валентина Андреевна сунула палки в большую ладонь Сухарева. – Без них по глине мокрой вы не успеете за час. А с палками даже я, толстая, не опоздаю.

Посмеялись. Слегка поругали грязь, глину из руды бокситовой. Потом Валентина Андреевна пошла чай заваривать, а Сухарев с Георгием рванули на автовокзал. Каждому досталась одна палка. И если её воткнуть в землю чуть впереди себя, потом подтянуться, оттолкнуться, то быстрое скольжение метра на три тебе обеспечено. Без палки – это продвижение вперёд на метр максимум. Шагать уверенно, выдергивая сапог из липучки и дожидаясь пока кусок липкой грязи отвалится, а потом перемещать эту ногу на полшага и ту же операцию творить с другой ногой в тяжелом сапоге – это же вполне изнурительное занятие. Пытка, точнее.

С палкой лыжной плыть по клейкой размазне было очень удобно. Многие в городе без замечательного инструмента лыжников при дожде на улицу не выходили. Смешно со стороны смотрелось это экзотическое передвижение. Нигде в Казахстане таких красных рудников не было, и грязь являла собой грязь, а не адскую смесь клейкой пыли, воды, песка и срезанного ножами грейдеров верхнего слоя почвы. По другому город бы тут не поставили. Надо было степную траву вырезать с корнем, а потом засыпать песком и прикатать.

Но вот только про период дождей архитекторам никто, видно, не доложил и о северном мощном ветре, уносящем с карьеров красную рудную пыль, тоже. Народ свыкся и с этим неудобством. А и как не свыкнуться? Никого в Кызылдалу пинками не гнали. Все ехали подальше от цивилизации, имея всякие причины спрятаться подальше. Кого-то начальники отправляли во спасение. Хорошие люди как-то ухитрялись влипнуть в очень некрасивую историю, чреватую при лучшем раскладе большим понижением по службе, а при худшем – судом и сроком. Были желающие побольше заработать за счёт добавок «за вредность» и «степные». Их называли комсомольцами. Вроде бы как, энтузиастами. Но они не выигрывали большинством.

В основном случайно натыкались на затерянный в степях и прописанный далеко не во всех картах городок алиментщики да разругавшиеся с роднёй нормальные мужики и женщины. Мелкие нарушители закона смывались удачно от следствия и суда. Искать их в Кызылдале ни одному умнику не пришло бы в голову. Остальных специально направляли. Обкомовцев, работников горкома, исполкома, профсоюзов. Специалистов разных профессий, ну, и, сами уже знаете – священнослужителей. В общем, здесь не было почти никого, кому на прежнем насиженном месте жилось хорошо и безопасно.

Кроме партийных и советских чиновников, которых посылали в Кызылдалу на пересидку перед повышением. Ещё три года назад ни обкома, ни Дворца профсоюзов, кинотеатра, универмага и церкви тут не было. Как, собственно, и верующих. Народ атеистически пересиживал здесь положенное время, становился денежным и закалённым, после чего либо возвращался в места родимые, либо взлетал на окрепших крылах и уносился в большие города.

Доплыли к автобусу Сухарев с Георгием за пять минут до отправления. Помыли сапоги в большом корыте, которое всегда возил с собой шофёр и плюхнулись на заднее сиденье. Пустое.

– О! – обрадовался Жора. – Можно лечь и вздремнуть по ходу движения.

– Это вряд ли, – сказал Виктор. Он ехал в Кызылдалу, когда было сухо. И то вздремнуть кочки и пробоины не давали. А по мокрой, не пойми из чего сделанной дороге, проехать почти пятьсот километров без приключений, не имея даже малого отдыха для расслабления мускулатуры, и притом всё же докатиться до Зарайска – вообще сама по себе большая удача.

– Интересно мне, – Жора глядел в окно. С него стекало столько воды, что виден был только свет утренний да само стекло, вздрагивающее от очередного налёта ветра с миллионами капель. – Плохую погоду, ветры бешеные, дожди как из ведра, солнце, которое жжёт живое и неживое, колотун в феврале под сорок с минусом, метели, при которых сиди дома, не гуляй, тоже Бог нам посылает?

– Ну а кто ещё? – засмеялся Виктор. – На небе больше никого. Он да ангелы его. Сатана, не у нас, правда, землю трясёт, вулканы открывает. Из ада лишний расплав огненный спускает как через клапаны. Погода такая – нам испытание. Господу нужны крепкие люди с крепкой верой в себя и в него. А без испытаний человек как одуванчик. Ветер дунул – и развалился он на пёрышки. Это я символически сравниваю. Не выдержавший испытаний господних – это человек пропащий для жизни. И жизнь его коротка, и толку от его жизни – ноль. А больше, чем можешь выдержать, Бог тебе нагрузки не даст. Не бойся. Что бы ни стряслось, молись, проси у него помощи, но из последних сил сам всегда борись до победы.

– Вот же падла – жисть! – согласился Цыбарев. – Но он мог бы сразу производить крепких людей, чтобы они всё могли. И жили тихо-мирно без проблем и бед. Он же может. Чего, бляха, мучит народ?

– Жора, ты слово «прогресс» слышал? – первая серьёзная промоина на дороге подбросила обоих почти до потолка. Сухарев оттолкнулся от него и чётко упал на своё место. Жора таких хитростей не знал и вернулся из полёта на пол. Похлопал себя по пострадавшей заднице, обматерил яму и плюхнулся на сиденье.

– Так вот главный двигатель прогресса – Бог. Ну, были бы мы все до одного одинаково умные и бронированные. Сделали бы, кто что может, и валялись бы на диванах потом полусонные. Делать-то больше нечего. Всё готово. И тишь кругом, гладь и Божья благодать. Всё. Жизнь замерла, застыла.

А он видишь как сделал! Все разные. Одни других догоняют. Хорошие лучших желают обогнать. Испытание преодолевают одно и то же все по-разному. Добиваются своего. Движут вперёд всё только через проблему преодоления. Себя, трудностей, непонимания. Учатся, узнают как и что, делают. Короче – борются. Результатов в борьбе два всего. Победа и поражение. Победил – это уже вклад в прогресс.

– Это ты про меня всё? – спросил Цыбарев. – Я иду к прогрессу? Борюсь ведь.

– А то! – улыбнулся Виктор – Ты бы уже «бичевал» кабы не Господь. Он тебя из пропасти пьянства выдернул. Но, вдумайся, так он это сумел обставить, будто ты сам силой воли пришлёпнул в себе алкаша. Сам! И жену вернёшь сам. Я только помогу при милости Божьей. Денег через меня на дом ты сам пробил? Сам. Я только подсобил маленько. Дом со СМУ-15 вместе будешь строить? Будешь. На руднике ты за месяц – победитель общего соцсоревнования. Я узнавал. Пятьсот девяносто рублей раньше получал?

– Нет, падла-жисть, не получал, – почесал затылок Георгий.

– Так есть прогресс у тебя лично? – Виктор похлопал его по плечу. – Есть!

Он потому есть, что были, да не пропали испытания и ты их по очереди осиливаешь. Каждое. Так и дави вперёд и вверх с Божьей помощью.

– А крещение скоро моё? – тихо спросил Жора. – Бог ближе будет, так я любую трудность ломану через колено.

– Куда так торопишься? В кино опаздываешь? Работай на руднике и в церкви. Молитвы учи. Новый и Ветхий завет читай. Всем святым дань отдай молитвами. И потом точно расскажешь мне сам – в чём смысл крещения. Это не подарок, скажу я тебе, не облегчение жизни. Это тоже испытание, но самого высокого достоинства. С милостью божьей, Верой да крестом освященным и благословенным ты ближе к Господу. А потому сил и разумения он будет давать тебе больше. Тоже прогресс. Я скажу, когда тебе крещение принять, не забуду.

Километров сто проехали хоть и медленно, зато без остановок. Но после придорожного посёлка Карагоз с дорогой стали происходить опасные чудеса. Никакого карьера близко не было, а дождь здесь тоже летал с ветром под ручку. Но это ладно. Земля без бокситовой пыли тут тоже почему-то была скользкой как лёд и липкой, похожей на жидкую смолу. Автобус стало таскать с правого края на левый, разворачивало поперек движения. Шофер оказался грамотным и находчивым.

Не боясь соскочить в кювет, он дергал машину мелкими рывками и как-то снова ставил её носом на центр бывшего шоссе. Колыхаясь, двигаясь юзом и ныряя разными колёсами в мелкие ямки, автобус прошел ещё километров десять и, чего не ожидал сам водитель, внезапно воткнулся в продольную промоину, накренился вправо и забуксовал. Дергал его Сергей назад и вперёд, потом взял сбоку от сиденья ведро с золой и высыпал её под переднее колесо. Машина вроде бы стала выкарабкиваться, но потом скатилась обратно и заглохла.

– Вот, мля! – обиделся шофер. – «ПАЗик» – это ж почти вездеход. -Ну, ты и дурак, – сказал он автобусу, – какого пса ты сюда врюхался? Места тебе мало на дороге?!

Постояли. В салоне было шестнадцать человек. Семь мужиков и одиннадцать хорошо одетых тёток. Мужики закурили. Женщины моргали глазами, продолжали грызть семечки, плохо соображая, что случилось.

– Попробую ещё раз, шофер завёл движок. – Не выдерну – толкать надо будет. Иначе тут и заночуем. Кроме меня, рейсовика, ни один придурок сегодня сюда не сунется.

Он ещё минут десять выбивался из сил вместе с «ПАЗиком», потом повернул ключ зажигания и плюнул в окно. Говорить ничего при дамах не стал.

– Ребятушки! – сказал Сергей, шофёр, после недолгих раздумий. – Я часто перечитываю Ильфа и Петрова. Они написали много умных крылатых фраз. Вот одна. «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих!» Надо выковыриваться. А то здесь дня три поживём. А тут вокруг только волки и сурки. Коршуны сверху, гадюки в траве. По малой надобности – и то страсть выходить. А по большой – считай погиб от укуса в… Или гадюка клюнет, или тарантул. В худшем варианте – одинокий волк, не жравший три дня, откусит малость. Короче – толкаем телегу. Давайте, мужики.

– А мы что, хуже мужиков? Я в столовой работаю. Пятидесятилитровую кастрюлю с гороховым супом одна переношу с плиты к раздаче, – обиженно крикнула розовая тётка в габардиновом осеннем пальто.– Да и мужиков, вас, то бишь, рожали не члены политбюро. Мы, бабы! А тут сила нужна, чтоб родить. Ну, чего вам рассказывать? Так что и нас выпускай.

Стали толкать. Шло туго. Ноги было переставить трудно. Подошвы ботинок как гвоздями кто-то приколачивал. Пока оторвёшь ногу, пока другой упрёшься в почву – половины сил как не было. Оставшиеся мощности помогали автобусу продвигаться по колее со скоростью три метра в час. Сухарев и Георгий обосновались в самом ответственном месте. Возле заднего бампера.

– Давай! – орал водителю мужик, который давил вперёд правое крыло, держась за ручку двери. Женщины облепили автобус с боков и прихватили дно автобуса снизу.

Они почти в лежачем положении жали массой тел на кузов, а ногами пытались отталкиваться от жижи. Рядом с Григорием пристроился ещё один молодой парень в плаще и кирзовых сапогах.

– На кирзе подошва как протекторы на «ЗиЛу», – показал он подошву. – Да, такой можно отталкиваться и от грязи хоть неделю. А толкали автобус всего каких-то полтора часа.

В нужный момент Сергей дал газу и автобус как с цепи сорвался. Подкинул зад и, бешено вращая колёсами, пополз из ямы, медленно выравнивая правую сторону. Шофер стал сигналить, а это значило, что дело сдвинулось к победе над стихией. Все поэтому радостно заверещали:

– Пошла, мать её!

Из-под задних колёс жирными жидкими пластами полетела порода с водой. Она частично улетала на дорогу, а частично устраивалась на выходной одежде Сухарева, Цыбарева и незнакомого парня. Автобус странно взвизгнул, правая сторона его выпрыгнула из ямы и он рванул вперёд, выстрелив из-под шин последним залпом грязи. В этот раз она взлетела высоко, на фоне солнца утреннего комки отливали радужными цветами. А те, что летели как растрёпанные пули на уровне голов мужчин в красивых одеждах и ниже кепок да причесок, влеплялись в волос, лица, в белые рубашки и галстуки, болтались ошмётками жирными на расстёгнутых плащах, зависали уродливыми серыми кляксами на бостоновых костюмах, изменили цвет брюк и всего одеяния до неузнаваемости.

Остановились ребята. Закурили, стёрли со лба грязный пот. Они молча разглядывали друг друга. Без выражения, но внимательно. Думали, конечно, о том, что стихию обыграли, хорошее дело сделали за полтора часа всего и об одежде думали. Все ехали по делам или в гости. Потому надели всё лучшее. Сверху – сбоку, с севера, холодный ветер продолжал гнать холодный дождь наискось. Через пару минут следов битвы людей с природой уже не было видно. Все следы борьбы за освобождение автобуса залило водой и гладь её скрыла все ямы да мелкие бугорки.

– Слушайте, люди! – крикнул всем Цыбарев Жора. – Раз мы все такие изгаженные непогодой и грязью, давайте полчасика постоим под дождём. Если правильно крутиться вокруг своей оси, то вода с неба под давлением ветра нам все шмотки отстирает! А?

– Простынем и сдохнем в Зарайской больничке. Если живыми туда доедем, – сказала красивая женщина, но грязная как «бич», года два живущий на свалке в коробке из-под запчастей, добротно смазанных солидолом.

– Чтоб не простыть, надо бегать. И одежда постирается быстрее, – предложил мужик лет пятидесяти с золотыми часами, которые он снял и глядел под стекло – не попала ли туда хоть капля. Лицо было довольное. Значит, уберёг часы.

– Ну да, ты пробеги хоть пять шагов, – засмеялась тётка-повар. – Попробуй. Сковырнёшься, рухнешь пластом в это месиво. Ну и сверху сам на себя грязи кинешь, когда свалишься пластом.

– Пошли в автобус, – сказал Сухарев. – Сергей печку включит и мы до Зарайска сухие будем. Только грязные. Поэтому предлагаю всем сразу поехать в ближайшую химчистку. Там всегда есть комната, где мы сможем подождать, когда почистят и погладят.

– Все вместе будем сидеть в трусах и пялиться друг на друга? – засмеялась красивая женщина.

– Нет. Закроем глаза и будем дремать, – Виктор пошел к шофёру: – Серёжа, печки все вруби.

До Зарайска ехали весело. Рассказывали анекдоты и пели песню, которую в стране знали все. Песню «О тревожной молодости», которую выучили с её рождения, с пятьдесят восьмого года.

Забота у нас простая,

Забота наша такая:

Жила бы страна родная, —

И нету других забот.

И снег, и ветер,

И звёзд ночной полёт…

Меня, моё сердце

В тревожную даль зовёт.

Пока я ходить умею,

Пока глядеть я умею,

Пока я дышать умею,

Я буду идти вперёд.

– Пахмутова. Ошанин. Какие талантливые у нас в СССР люди есть! – подвела итог путешествия повариха. Потому, что въехали в Зарайск.

До быткомбината я вас довезу, – крикнул от руля Сергей. – Химчистка слева. Синяя дверь. Табличка есть, не перепутаете.

– Спасибо! – Сухарев снова подошел к водителю. – Ты палки лыжные в Кызылдале у дежурного милиционера не забудь оставить. Их заберут.

– Угу, – ответил шофер и все пошли в химчистку, где выяснилось, что одежду можно забрать только через три дня, поскольку очередь. Работы много, пропади она пропадом!

Все высказались в меру своей воспитанности и разошлись.

– Мы в церковь пойдём. Я там знаю протоиерея. Дадут нам рабочую одежду. А трудницы нам всё постирают и возле печи высушат, да погладят после всего. К вечеру будем как манекены с витрины Челябинского ГУМа.

– Не был в Челябинске, – сказал Жора. – Но не сомневаюсь.

И они, грязные как профессиональные побирушки-оборванцы побежали окольными дорожками в Зарайский Никольский храм.

– Витя! Сухарев! Отец Илия! – узнал его протоиерей и настоятель Церкви отец Димитрий. – Спаси Христос!

– Во славу Божию! – откликнулся на приветствие Сухарев, а Жора просто перекрестился и поклонился.

– Вы никак пешком добирались из Кызылдалы? – настоятель потрогал мокрый и пятнистый плащ Виктора. – Я позову трудниц Настасью и Марию, они всю одежду приведут в порядок, а вы идите в комнату для гостей, переоденьтесь там в халаты махровые. Антон, дьяк наш, проводит и чаем напоит. – Отец Антон, поди к нам!

Подбежал молодой дьяк, тоже поздоровался «Во славу Божию!» и застыл в поклоне. Протоиерей ему всё объяснил.

– Ну, ступайте с Богом. – настоятель перекрестил всех троих. – Дела сделаете, так вечером возвращайтесь. У нас заночуете. На Кызылдалу автобус завтра в семь вечера. Идите с Богом.

Жоре и Виктору хотелось спать. Устали. А до того, как прибежали в храм – бодрость из обоих наружу выплёскивалась. Хоть неимущим раздавай.

Переоделись они, чаю по две кружки употребили с мёдом и баранками.

– Отдыхайте на диванах, гости дорогие, – трудница Настасья кинула на диванные валики по пуховой подушке и тканому пледу. Часа через три принесём всё отстиранное и поглаженное.

– Спаси вас Христос, – поблагодарил трудниц Виктор. Женщины бросили одёжку выходную в огромный таз, поклонились и ушли.

– Я сплю на ходу, – зевнул Георгий.

– Меня тоже клонит к дивану, – улыбнулся Виктор. – Хорошо мы с тобой попутешествовали.

Они легли в халатах, головы провалились в пух гусиный, утонули в подушках и отключились от тел и церковной благодатной тишины. А вечером, когда люди включили в домах своих и государственных квартирах электролампочки, когда моментально сделали улицы светлыми большие пятисотваттные фонари на серебристых столбах да в приоткрытые форточки диктор центрального телевидения стал громко рассказывать о новых трудовых победах советского народа за сегодняшний день, остановились Цыбарев и Виктор возле пятиэтажки под номером сто тридцать два на улице имени Чкалова. Здесь в восьмой квартире на третьем этаже жили жена Георгия Татьяна и дочь Машка.

– Может, с утра лучше? – испуганно спросил Жора. – Вечером после работы Танька всегда сердитая. Клиенты задалбливают. Дамский парикмахер – специальность опасная для здоровья. Тётки к дорогим парикмахерам ходят вредные, капризные. Давай завтра с утра, а?

– Утром ей собираться на работу, дочь в школу отправлять. Спешка, нервы. Лицо косметикой облагородить – полчаса минимум. Позавтракать надо успеть. А тут мы с больным трудным вопросом. Самый подходящий момент, – Сухарев нежно ткнул Жору огромным кулаком в грудь. – После работы она расслабилась. Целый вечер впереди. Телевизор. Может она картинки крестиком вышивает или про любовь читает литературу. Нет. Идём сейчас. Бог в помощь.

На третьем этаже он трижды перекрестил восьмую квартиру, Георгия и сам осенил себя крестом один почему-то раз.

– Звони

Дверь открыла худенькая женщина лет сорока с большим слоем пудры на лице и туши на ресницах. С губ она не успела стереть коровавого оттенка помаду. Недавно, видимо пришла.

Белые крашеные локоны ложились на плечи широкими кольцами, на лоб падала до середины косая челка. Красивой назвать её было бы большим преувеличением. Голубые добрые глаза добавляли симпатичности, но не более. Обычная женщина с приятным взглядом. К таким не пристают на улицах и не заманивают в любовницы дорогими подарками. Таких – сотни и сотни тысяч. Любил её Георгий явно не за внешность. Значит, душа Татьяны или совпадала с его душой или была просто ему подходящей.

– Жора! – выдохнула женщина. Заметила Сухарева – Здравствуйте… товарищ.

– Виктор, – слегка поклонился он.

– А что случилось? – она тронула Цыбарева за рукав отстиранного плаща. – Мы с Машей два последних месяца переводы от тебя получаем. Налаживаются дела? Спасибо за деньги. А правда, ничего не случилось? Я не ждала тебя. Мама с отцом живы?

– Живые все. Мы пройдём? – Жора перешагнул через порог.

– Да, что это я! – садитесь на диван. Конечно. Сейчас чай сделаю. Булочки сама пекла. Французские. Подождите на диване. Я быстро.

– Ну, чай никуда не убежит, – Георгий остановил жену у входа на кухню. – Мой товарищ и учитель помогает мне на верную дорогу вернуться, с которой меня пьянка снесла. И мы приехали с тобой посоветоваться и решить главный для меня вопрос.

– Мы просим вас вернуться. Я – священник Илия. Служу в церкви Кызылдалы. В мирской одежде я Виктор Сухарев. Георгий случайно, но уже давно пришел к нам в церковь и искренне раскаялся во всём дурном, что успел сделать за жизнь вам, семье и себе. Я немного психолог. Потому быстро разобрался в его сущности. Он прекрасный человек и любит вас. Нашел он дорогу в мир добра и счастья. Сейчас ему в этом новом мире не хватает только вас и Маши.

– Я верю, – тихо сказала Татьяна. – Я тоже не могу без него. Плохо без Жоры. Без такого, каким он был до начала пьянства.

– Он боялся ехать к вам.– Улыбнулся Виктор. – Меня просил с ним поехать. А я чего согласился – то? Да потому, что легко и быстро его изучил. Жора – чудесный человек. А с Вами вместе и судьба семьи вашей будет снова светлая. Ведь была же?

– Была.– Вздохнула Татьяна.

Они говорили долго вдвоём. Татьяна и Виктор. Она – о своих чувствах к мужу, которые должны были измениться к худшему, но, удивительно, остались теми же. Только жалости добавилось. И страха, который обездвижил её разум. Татьяна тогда, два года назад, видела, как пропадает дорогой человек и очень испугалась. Она не знала, кого просить о помощи, а сама ничего не смогла. И сама до сих пор не осознаёт, не понимает, почему и для чего уехала. Чтобы не видеть медленной погибели близкого человека, наверное. Да, видимо, от страха.

– Это не грех, не предательство, – посмотрел на неё внимательно Виктор. – Это душевный шок. Он действительно одной ногой на том свете стоял. Но сейчас прошло время. Я ручаюсь за него: вам нечего больше переживать. Георгий снова тот, каким, наверное, был раньше. Мне так кажется. Не знаю, какой он был тогда. Но сейчас это простой, неглупый, порядочный, совестливый и добрый мужик.

Прошло четыре часа. Жора молчал, сидя в углу возле шкафа на корточках.

Потом пришла дочь. Цыбарев обнимал, целовал её волос, руки, глаза. С выражением детской радости на лице Татьяна познакомила Машу со священником, коротко пересказала их беседу и спросила:

– Едем с папой домой?

– Я останусь после школы здесь. Буду поступать в педагогический, – сказала Маша твёрдо. – Отучусь – приеду. А ты езжай, конечно, когда захочешь. Человек же с папой приехал не обманывать нас. Он верующий. Священник. А они не имеют права обманывать.

Вроде и не так уж долго разговаривали, а оказалось, что уже и полночь. Татьяна уложила спать дочь, Виктора, а они с Георгием ушли на кухню. Говорить и думать.

– Мне про тебя всё рассказала Евграфова Наталья. Соседка наша. У неё мама в Зарайске. Она меня случайно нашла. Искала, где хорошо причёски дорогие делают. У племянника свадьба была. – Татьяна налила чай, потом вдруг охнула и засуетилась. – Виктор, может, не спит ещё? Позови его. А то наобещала булочек французских. А сама…. Вот же дура-то…

Загрузка...