Палач. Нет милости к падшим

Глава XXXVI Труваров и Тимофеев

Труваров взял в руки темный опал неправильной формы и вставил его в перстень. Он идеально подошел, не оставляя никаких сомнений в том, что именно там и должен был находиться. Поймав недоуменный взгляд Евгения Викторовича, Али сказал: «Этот камень передавался в нашем роду самым достойным мужчинам, и мой дядя, живущий в Махачкале, пару лет тому назад дал его мне. Он — великий человек, создавший для моего народа письменность и учебники, настоящий просветитель, ученый, муалим. Ему уже много лет, и силы его покидают. Не знаю, почему он выбрал именно меня, но у нас не принято об этом спрашивать. Важно другое — он сказал, что, согласно преданию, это камень из кольца Помпея, и рано или поздно он должен быть возвращен хозяину. Когда и как он объявится — неизвестно. Но это будет истинный господин, царь, на котором благословение Всевышнего! Что ж. Видимо, он имел в виду вас. А теперь давайте спать. На рассвете встанем и спокойно, часа за четыре дойдем до дома Рамазана». Не дожидаясь ответа гостя, Али расстелил на каменном полу что-то типа коврика, затем вышел из грота на улицу, откуда донеслись звуки льющейся воды. Труваров догадался, что Али совершил очистительное омовение перед намазом. Так оно и было: вернувшись в убежище, Али встал на заранее подготовленное место и начал молиться:

— Во имя Аллаха Всемилостивого и Милосердного! Хвала Аллаху, Господину миров, Всемилостивому и Милосердному Распорядителю Судного Дня! Я предаюсь лишь Тебе, О Всевышний, и лишь у Тебя прошу помощи и поддержки! Направь мои деяния и мысли по праведному, предначертанному Тобою пути, и не дай мне ступить на дорогу шайтана! Я благодарю тебя, мой Повелитель, за то, что именно мне было уготовано исполнить то, что завещали мои предки. Дай, Аллах, сил и мудрости этому человеку для выполнения своей миссии, Тобою предопределенной. Помоги ему, Владыка миров, сделать счастливыми нас и наших близких. Ибо на все есть только Твоя воля! — Монотонные звуки мусульманской молитвы постепенно ввели Труварова в состояние своеобразного транса. Перед его мысленным взором возникали чудесные картины, на которых шапка Мономаха венчала заснеженные вершины гор, а орлы несли в своих цепких когтях скипетр и державу. Вскоре его сморил сон.

Утром они без особых приключений добрались до Мамруха, оттуда — в Баку, где, как и обещал Дин, все прошло предельно гладко. В посольстве Уральской республики его встретили без лишних расспросов, так как циркулярная ориентировка, полученная послом накануне, предупреждала о возможном визите Труварова, и через несколько часов он уже приземлился в екатеринбургском аэропорту Кольцово, где у трапа самолета его поджидал Лазуренко:

— С вами очень хотел встретиться Президент. Если не возражаете, мы сразу поедем к нему. — Несмотря на усталость и весьма поздний час, Труваров согласился. Он чувствовал, что эта встреча крайне важна, и не столько для него самого, сколько для Тимофеева.

— С приездом! — Тимофеев поднялся из-за массивного стола, подошел к Труварову и обнял его. — Евгений Викторович! Я долго думал, с чего начать этот разговор. Но понял, что лучше будет без обиняков перейти к главному. Я глубоко убежден, что для России самое худшее уже позади. Начинается время ее преображения, и именно сейчас она, как никогда, нуждается в лидере, вожде, который обладал бы духом, столь необходимым для больших свершений, волей для того, чтобы довести начатое дело до конца и сломить сопротивление противостоящих сил, любовью к стране и ее народу и, что немаловажно, правом такую власть на себя взять. Полагаю, что лучшей кандидатуры, чем ваша, на эту роль нам не найти. Это главное, о чем я хотел сказать именно сейчас, сразу же после вашего приезда. Теперь Вы можете ехать домой. Да-да, домой! Вы не ослышались, так как отныне, и вы, надеюсь, с этим согласитесь, ваш дом — здесь. Феликс Игоревич вас проводит, и все детали объяснит по дороге. Желаю вам хорошо отдохнуть и — до завтра, — он протянул слегка растерявшемуся Труварову руку и проводил до двери приемной, где его ожидал Лазуренко.

Тимофеев очень устал за эти дни и нуждался в отдыхе, но мысли, одолевавшие его в последнее время, не давали уснуть. Он говорил с Труваровым о духе и воле. Но что есть дух? И что есть воля? И что представляет собой искусство управлять великим государством?

Дух. Мы столь часто используем это слово, что не задумываемся над его смыслом. Вроде, и так все ясно. Но объяснить словами, что же это такое, да так, чтобы все поняли — практически невозможно. Хотя некоторые попытки в этом направлении предпринимались, и небезуспешные. Иван Николаевич считал, что ближе всех к истине был Юнг, описавший дух как образ, возникающий на основе определенного опыта и окрашенный определенными эмоциями. К этому, по мнению Тимофеева, следовало бы добавить еще кое-что: в его понимании дух был совокупным образом цели-идеала, основанным на сознательном и бессознательном личном опыте и эмоционально окрашенным в соответствии с личностными характеристиками человека. Интенсивность его воздействия на поведение личности зависела от внутренней энергетики индивидуума, и отсутствие хотя бы одного из этих компонентов вело к бездуховности. Он вспомнил одно из ранних стихотворений А. С. Пушкина, где тот писал: «Я сердцем римлянин. Кипит внутри свобода. Во мне не дремлет дух великого народа». Цель-идеал Пушкина — обретение свободы — воплотилась в ярком, эмоционально окрашенном образе римлянина. И поскольку Пушкин сам был человеком темпераментным, то и воздействие этого образа на его поведение было весьма активным. Следовало, правда, учитывать, что такой образ может иметь и не столь возвышенный характер, и в литературе советского периода наличие таких образов приписывалось обывателям и мещанам: «Жена, да квартира, да счет текущий — вот это отечество, райские кущи. Ради бы вот такого отечества мы понимали б и смерть и молодечество!» Таких людей ошибочно называют бездуховными. Но это не так. И обыватель, как правило, жизни своей не жалеет ради сохранения «честно нажитого». А сила сопротивления попыткам лишить его «нажитого» зависит от внутреннего темперамента.

Исходя из интенсивности воздействия совокупного образа на поведение и поступки, Тимофеев всех людей делил на сильных и слабых духом, что совершенно не зависело от их возможностей и физических данных. Кроме того, он полагал, что у личности могут возникать не только положительные совокупные образы, но и отрицательные, и он считал, что в последнем случае речь идет о людях, одержимых злым духом, при этом наличие у них самого духа под сомнение не ставилось. Причем касалось это, в равной степени, как отдельных людей, так и социальных групп, где он наблюдал ту же картину: что на уровне небольших коллективов, что на уровне народов, что на уровне цивилизационных проектов. Когда в коллективе, бьющемся над решением определенной задачи, возникало единство понимания цели-идеала, становилось видно, что в нем царит дух коллективного творчества. Если же подавляющая, системообразующая часть населения, народ, достигал такого результата, то история становилась свидетелем поистине удивительных вещей:

— на заре христианства совокупный образ близкого Царствия Небесного, сформированный проповедниками нового учения, подвиг сотни и тысячи людей на принятие новых догматов и новой ценностной парадигмы, ради которых люди шли на мученическую смерть, проявляя удивительную терпимость и подвижничество;

— совокупный образ великого единства на основе новой веры в единого Аллаха привел к созданию в исторически короткие сроки халифата и торжеству мусульманской религии на огромной территории, покрывающей три континента;

— светлый образ коммунистического будущего заставил значительную часть населения России в начале XX века отказаться от привычного уклада жизни и веры предков и искать счастья в новых формах человеческого общежития, несмотря на то что ломать старое приходилось в кровопролитных классовых сражениях.

Ему не очень хотелось думать о фашизме, но и тот предложил народу Германии нечто такое, что заставило людей объединиться под красно-коричневым флагом. Что же до сильного темперамента, то под ним Иван Николаевич понимал, прежде всего, высокое внутренне напряжение и энергетику человека, результат противодействия его страстей и попыток их подавления. Он представлял себе человека в виде колебательного электрического контура, благо образование позволяло, где роль отрицательно заряженного полюса выполняли его подсознательные импульсы, служащие удовлетворению основных потребностей, а положительно заряженного — сознание, причем источником первого в самом утрированном виде являлись инстинкты выживания, а второго — разум. Как и в колебательном контуре, между этими двумя полюсами и возникало внутренне энергетическое поле человека, которое было тем мощнее, чем сильнее были обуревающие его страсти и значимее сознательные попытки их подавления. К сожалению, измерительных приборов для определения уровня заряженности этого поля еще не изобрели. А жаль. Так что выводы о конкретных людях он мог делать только, основываясь на внешних поведенческих проявлениях, что нередко приводило к ошибкам. Но в случае с Труваровым он не ошибался. В этом он был убежден.

Во-первых, у Труварова был совокупный образ цели-идеала, способный сплотить народ на новой духовной основе. Это даст возможность в короткие сроки внедрить этот образ с помощью испытанных средств агитации и пропаганды в массовое сознание людей, а через смысловой ряд символов и звуков (герб, гимн, флаг, ритуал, парад, соборность и т. д.) — в их подсознание, как это уже делалось для накачки духа в Японии и Германии и мобилизации советского народа во время Великой Отечественной войны.

Во-вторых, он обладал сильной духовной энергией, основанной на светлых божественных началах, а не на темных образах необузданных страстей. За ним давно наблюдали люди Лазуренко, которые установили, что он не увлекается азартными играми, не распутничает, не стремится к роскоши. Правда, и Юлий Цезарь, и Петр I были обуреваемы сильными страстями, что не помешало им, однако, выполнить свою историческую миссию. Главным было то, что положительный заряд нацеленности Труварова на достижение провозглашенной цели-идеала был намного выше по своей энергетике тех обыденных страстей, которые влекут человека к наслаждениям, удовольствиям, удовлетворению личных амбиций. В противном случае был бы тот же результат, к которому пришли Ельцин и его команда «реформаторов»: цели-то были провозглашены самые что ни на есть благие, а закончилось все банальщиной в виде банковских счетов, вилл, яхт, молоденьких любовниц.

В-третьих, Труваров, без сомнения, волевой человек. А если мы ищем на престол личность яркую и неравнодушную, способную что-то изменить, без сильной воли не обойтись. Иначе он не устоит перед соблазнами власти и погибнет, как до него погибали многие из тех, кто испытание медными трубами не выдержал. Труваров сможет делать то, что необходимо, а не то, что хочется. Сумеет не поддаться искушению и не использовать колоссальные возможности власти для удовлетворения собственных амбиций, направить свою энергию на сознательные действия по достижению все той же цели-идеала.

— А потом — у него есть право! Все-таки потомок Рюрика! — это был последний и очень весомый аргумент в пользу Труварова.