Паранджа страха

Долгожданный развод

Наконец настало благословенное седьмое октября 1994 года. Я с детьми находилась в зале ожидания, когда вошел Абдель. С его появлением нахлынули те ужасные воспоминания, которые он олицетворял. Бросая на нас ненавидящие взгляды, он старался смутить нас, но цели так и не достиг.

Я едва сдерживала себя от гнева и отвращения, которые он во мне вызывал. Нора стояла опустив глаза, а Мелисса вцепилась мне в руку. Хусейна не было. Мы решили, что его присутствие могут счесть предосудительным. Заседание началось ровно в десять. Я хотела, чтобы все поскорее закончилось. Наконец настала наша очередь.

Не церемонясь, Абдель наговорил судье кучу непристойностей обо мне и о моей родне.

— Я хочу, чтобы мне отдали всю мебель, которую я сам покупал, господин судья. Вот счета на мое имя.

Нора подняла голову и посмотрела отцу в глаза.

— Извините, господин судья, — сразу произнес он, — но я передумал. Я хочу взять только машину. Все остальное пусть забирает моя супруга, в том числе и детей.

Я была ошеломлена — я не понимала его поведения.

Что означала эта быстрая смена решения, после того как он обменялся взглядом с Норой? Менять свои решения в чужую пользу было не в правилах Абделя.

Чего он боялся? Вряд ли это можно назвать запоздалым раскаянием. Я знала, что совести у Абделя не было и не будет. Его поведение объяснялось чем-то другим, и я решила, что рано или поздно узнаю это от Норы.

Главное, что все нужные бумаги были подписаны, — развод состоялся.

Ко мне возвращалось второе дыхание. Ко мне и к моим дочерям. Абдель — мой уже и юридически бывший супруг — покидал зал. Чем дальше он отходил от меня, тем чище становилось вокруг. Внезапно он обернулся и сделал уже знакомый жест: провел пальцем по шее. Эта угроза оставила меня совершенно равнодушной, настолько была велика радость, чтобы обращать на это внимание. Теперь я официально разведена и стала единственной, полной опекуншей своих детей. Экс-супруг подписал официальный отказ от права навещать их, и я наивно полагала, что эта бумага позволит моим девочкам в случае необходимости беспрепятственно выехать из страны. Несколько позже я узнала, что они навсегда остались детьми своего отца, несмотря на то что он отказался от своих прав. Какая ужасная страна!

Домой я летела словно на крыльях, спеша позвонить Хусейну, чтобы поделиться радостной новостью.

— Я так счастлив, Самия! Наконец-то ты сможешь вздохнуть свободно. Теперь никто не помешает нам пожениться.

— И чем скорее, тем лучше! — ответила я, как никогда осознав, что влюблена.

— Что ты скажешь насчет конца этой недели?

— Я готова, Хусейн. Я так хочу быть рядом с тобой!

Мы решили заключить религиозный брак в следующую пятницу, а через неделю зарегистрировать его в мэрии.

В Алжире брак заключается дважды: религиозный и гражданский. Церемонии проходят не одновременно.

Религиозный брак освящается имамом либо в мечети, либо дома в присутствии двух благочестивых мусульман, соблюдающих религиозную практику, один из которых выполняет роль свидетеля, — как правило, это человек, достигший почтенного возраста. Юридический брак фиксируется в мэрии путем записи, которая позволяет мужчине вписывать своих будущих детей в семейный реестр. Женщина должна представить свидетеля, которой носит туже фамилию, что и она, или же дать письменное разрешение отца.

В пятницу Хусейн явился в сопровождении имама и троих друзей. Пожилой человек представлял моего отца. Я ждала начала церемонии в присутствии дочерей и соседки. Только в момент благословения я окончательно поверила своему счастью. Когда имам прочитал необходимые стихи из Корана, соединил руки Хусейна и моего свидетеля, я стала женой перед Богом и людьми.

Больше я не была одинока в борьбе с жизненными трудностями.

Та ночь стала для меня первой ночью любви. Первый раз в жизни присутствие рядом мужчины переполняло меня страстью и трепетом. Я училась любить и быть любимой с мужчиной, которого не надо бояться. Какое это было счастье — засыпать и просыпаться с человеком, который любит и любим!

Моя жизнь значительно улучшилась. Я ждала Хусейна со службы и больше не вздрагивала, когда в замочной скважине поворачивался ключ. Меньше я стала беспокоиться и за Нору — теперь Хусейн отвозил ее в школу.

В следующую пятницу мы с Хусейном пошли в мэрию, чтобы заключить юридический брак, однако служащий отказался это делать.

— Госпожа, вас должен сопровождать отец либо вы должны предоставить подписанную им доверенность, разрешающую вам вступить в брак.

— Почему? — недоумевал Хусейн. — Ей уже больше тридцати лет, она официально разведена.

Служащий равнодушно вернулся к чтению газеты, бросив напоследок:

— Да хоть шестьдесят. Женщина не может представлять себя сама! Госпожа, вам требуется опекун. Идите за вашим отцом и без него не возвращайтесь.

Хусейн взял меня за руку.

— Идем из этого проклятого места, пока я не потерял терпение, — воскликнул он гневно.

Этот закон ограничивал права женщин, но он же затрагивал права мужчин. Хусейн не мог жениться на той, которую любил. Только теперь он осознал полное бесправие женщины в Алжире. Даже немолодая женщина не могла принимать решения самостоятельно. Родившаяся женщиной страдает от этого всю жизнь!

— Понимаешь ли ты теперь, как нам жить в этой стране? — спрашивала я.

— Все больше и больше. И что теперь делать?

— Может, поговорить с кем-то другим? С начальником, который мог бы приказать этому служащему?

— Точно! Как я мог забыть! У меня же есть друг, который работает в мэрии небольшого городка в ста километрах отсюда. Поедем туда. Бог с ним, с расстоянием.

— Да хоть за границу, если понадобится, — с улыбкой добавила я.

Хусейн связался с другом, и тот согласился зарегистрировать наш брак, сказав, что будет ждать нас завтра.

Мелисса и Нора отправились с нами, и мы прибыли на место в праздничном настроении. Так я и стала мадам Рафик и снова получила законное право на существование, равно как и мои девочки.

Однако небу не суждено было оставаться чистым долго: вскоре на горизонте появились тучи. Впрочем, меня это не удивило, ведь я по-прежнему оставалась проклятым родными ребенком и такой должна быть всегда, пока жила в окружении фанатиков.

Угрозы по телефону продолжались, правда, теперь голоса были мне не знакомы. Вот несколько примеров:

«Грязная шлюха, ты опозорила род. Ты прогнала мужчину, чтобы променять его на грязное животное. Будь ты навеки проклята! Мы доберемся до тебя! И до того предателя, который женился на тебе!»

«Ты сдохнешь, проклятая! Мы зарежем тебя и выпьем твою кровь. По твоей крови мы придем в рай».

«Мы те, кто очищает землю от нечистых женщин, таких, как ты и твои дочери. Мы убьем тебя! А перед тем как убить твоих детей, мы будем развлекаться с ними в горах. Они так молоды и красивы!»

Звонившие вульгарно хихикали. Я бросала трубку, но звонки не прекращались. Несколько раз мы меняли телефонный номер, но через время все начиналось сначала.

Фундаментализм в стране набирал силу. Раньше ислам позволял женщинам работать, поэтому многие из них стали парикмахерами. С подъемом фундаментализма они потеряли право на эту профессию. Как-то вечером по телевизору рассказали о женщине, которую террористы убили только за то, что она, не вняв их угрозам, не закрыла свой салон красоты. Перерезав несчастной горло, убийцы зашили ей рот колючей проволокой. Так они хотели показать, что будет с женщинами, которые осмелятся возражать, то есть с теми, у которых слишком большая пасть. Смотреть на это было ужасно, душа уходила в пятки.

Эта страна перестала быть моей. Я все больше утверждалась в мысли уехать вместе с детьми. Стоило девочкам выйти за порог — и я не находила себе места, пока они обе не возвращались домой.

На следующий день после телепередачи я получила очередную порцию телефонных угроз.

— Видела, что показывали по телевизору вчера вечером? Правда, интересно?

— Я не боюсь. Плевать я на вас хотела! — ответила я.

— Значит, не боишься, большая пасть?! А знаешь, что происходит с такими большими пастями? Такие пасти зашивают колючей проволокой, а уже после этого режут горло.

Испуг заставил меня бросить трубку. Я начинала воспринимать эти угрозы всерьез. В отличие от Хусейна.

Для него это были просто слова, и он посоветовал класть трубку на первом же слове.

Несмотря на поддержку мужа, я жила с непроходящим чувством беспокойства. Когда Нора уходила из дому, я начинала нервничать. Как-то вечером Хусейн поехал забирать Нору из школы, но ее там не оказалось.

Переговорив с директором, он узнал о частом беспричинном отсутствии Норы на занятиях. Прочесывая улицы в поисках падчерицы, он обнаружил ее в компании подружек. Дома он поставил меня перед фактом.

Я была шокирована. Оказывается, Нора прогуливала уроки! И это в то время, когда ей угрожала опасность!

Какая безответственность! Я не могла ни понять, ни принять такого поведения и потребовала от Норы объяснений.

— О чем ты думала?! — на грани истерики выкрикивала я. — Почему ты так поступаешь? Я и так рискую, отправляя тебя в школу. Хусейн отвозит и привозит тебя ради твоей безопасности, а ты, ты бездумно шатаешься с приятельницами по улицам! Назови мне хоть одну причину, которая может оправдать подобное поведение. Я слушаю.

— Мама, это выше моих сил. Пропуски уроков — единственный для меня способ найти новых подруг в Алжире.

Мне ведь не столько лет, как тебе! Утебя есть муж, которого ты любишь, а у меня никого. Я совсем одна. — Нора перевела дыхание, буравя меня взглядом, и продолжила нервно, срываясь на плач: — Это ты виновата в том, что мы застряли в Алжире, а я хочу во Францию, к своим друзьям. Ты относишься ко Мне как к пленнице со своими дурацкими страхами!

Услышав подобные обвинения, я потеряла контроль над собой и вспылила. Я говорила не думая, чего раньше себе не позволяла.

— Ты врала мне. Я больше не могу тебе верить. Ты прогуливаешь школу, и я вообще не знаю, где ты шатаешься! Я не могу себе представить, что со мной будет, если ты попадешь в беду. А если ты находишь мои страхи дурацкими, то, может, твой отец будет с тобой более лояльным. А как же: он обязательно предоставит тебе желанную свободу. Я могу навести справки и разыскать его, чтобы ты отправилась жить к нему.

И вдруг Нора расплакалась. В ее рыданиях отчетливо слышалось отчаяние, но меня это не трогало — я все еще была зла на нее.

— Только не это! Если ты отправишь меня к нему, я убью себя! Я не хочу, чтобы он снова подвергал меня всему тому, что было раньше!

— Ты хотела сказать «подвергал меня». А не тебя. Не забывай об этом, — поправила я.

— В том-то и дело, что не только тебя, мама! Не одна ты была жертвой насилия! — в отчаянии кричала Нора. — И все это длилось несколько лет!

Мой гнев улетучился — настолько услышанное потрясло меня. Это происходило у меня под носом, а я ни о чем не догадывалась! Я, конечно, знала, что Абдель чудовище, но не предполагала, что до такой степени.

В правдивости слов дочери я не сомневалась. Так стало ее жалко, что хоть умирай. Как мне хотелось в тот момент вернуться в прошлое и оказаться на ее месте, чтобы оградить от всех ужасов!

Я прижала Нору к себе. Так, обнявшись, мы сидели некоторое время. Потом я потребовала, чтобы она мне все рассказала.

Нора призналась, что Абдель начал домогаться ее, когда девочке было пять лет, и продолжалось это вплоть до нашего разрыва. Она говорила срывающимся от переполнявших эмоций голосом, голосом маленькой перепуганной девочки, который мне было больно слышать.

Она хранила свои страхи, свою беспомощность, и не забудет этого никогда. Отец грозился убить меня, если Нора расскажет об этом. Долгие годы она вынуждена была скрывать свой постыдный секрет, чтобы не заставлять меня страдать еще больше, и чувствовала себя виноватой, хотя не понимала почему. Немногим облегчением было то, что теперь всю вину она возлагала на своего отца. Он зашел слишком далеко, говоря ей, что все послушные детки должны ублажать своих отцов, чтобы заслужить их любовь.

С тех пор ей всегда неловко было слушать рассказы подруг о своих парнях. Она чувствовала себя оскверненной.

Как мне было стыдно! Моя маленькая девочка подвергалась сексуальной тирании в течение восьми лет, а я ничего не замечала и не подозревала! Какая же я мать после этого! Она меня защищала, но я не смогла защитить ее!

Я зациклилась на своих собственных страхах и знать не знала о тех унижениях, которым она подвергалась у меня под носом. Насиловать собственного ребенка показалось мне чудовищным преступлением, которое ничем не искупить. Дочь — это не жена, насилие по отношению к собственному ребенку нельзя ни понять, ни оправдать.

Я винила себя в случившемся, как вдруг почувствовала, что меня накрывает волна ярости по отношению к этому человеку. Если бы в тот момент он оказался рядом, я убила бы его собственными руками за то, что он сделал с моей дочерью. Такой моральный урод заслуживал немедленной смерти. Я хотела отомстить за дочь, а заодно и за себя. Моя бедная маленькая Нора! Понадобилось время, чтобы осознать, что сильная девочка, зрелая и рассудительная в душе, — просто перепутанный и уязвимый ребенок.

Тогда же Нора призналась, что именно она заставила отца развестись со мной, заключив с ним сделку. В тот памятный вечер, когда они говорили по телефону, Нора пригрозила, что выдаст его — расскажет всем, что он с ней проделывал, если он не согласится на развод и не исчезнет из нашей жизни навсегда.

Это обстоятельство озадачило меня. Годами моя дочь хранила свой ужасный секрет о пороках отца, страдая в одиночку.

Я заверила Нору, что она в любое время может рассказывать мне о своих проблемах; я твердила, что буду ей помогать, буду всегда рядом, буду стараться найти решение и защитить ее. Пусть моя жизнь будет наполнена невзгодами, но моя дочь не должна защищать меня — взрослую и более опытную женщину. Она может доверять мне, делиться своими проблемами.

Внимательно меня выслушав, она наградила меня счастливой улыбкой и бросилась на шею. Реакция дочери сгладила мое чувство вины. Но если бы боль, которую причинили ей, можно было просто стереть ластиком!

В тот день я дала себе слово быть более внимательной к ней и ее потребностям, какой бы сильной ни казалась мне моя девочка.

Раскрыв свою тайну, Нора заметно повеселела. Она перестала прогуливать уроки, а я старалась не выказывать явного беспокойства, когда она выходила из дома.

Отчим был внимателен к ней, как мог. Когда позволяла служба, он провожал ее в школу и домой, и Нора с доверием относилась к моему новому мужу.

Через некоторое время я обратила внимание на появление уже подзабытых, но все же знакомых признаков: тошноты, усталости, сонливости и поняла, что нахожусь в положении. Хусейн обрадовался перспективе стать отцом. Я же надеялась, что это будет в последний раз.

Моя хорошая знакомая, гинеколог, сделала УЗИ.

— Милая Самия, — с улыбкой произнесла она, — у те-' бя двойня. Ты родишь двух мальчиков.

— Ты уверена?

— Еще бы!

Хусейн был горд, что станет дважды отцом.

— Отец сразу двух сыновей! Благодаря тебе я смогу ходить с высоко поднятой головой перед своими родными и друзьями! Спасибо тебе, Самия!

Решительно все мужчины в этой стране были зациклены на одном — на чести стать отцом первенца мужского пола. Раньше, когда мы говорили о будущих детях, Хусейн сказал, Что хочет иметь двоих — мальчика и девочку! Тогда я подумала, что он не такой, как остальные мужчины.

Дочери были рады новости, но Нора предостерегла:

— Как же теперь бежать из страны с двумя младенцами на руках? Все так усложнилось.

— Ты права, но даже не будь я беременна, все равно не смогу выехать из страны. С ребенком или без — проблем меньше не станет. Мы обязательно найдем выход и покинем страну рано или поздно, обещаю!

Говорила я уверенно, в глубине души понимая справедливость слов дочери. Я с трудом представляла себя скитающейся по свету с четырьмя детьми. Казалось, положение становилось все более безвыходным. Лучше об этом не думать. Когда придет время, тогда и будем решать. Каждому овощу свой сезон.

Между тем обстановка накалялась с каждым днем. Несколько раз, возвращаясь домой без Хусейна, Нора замечала, что за ней следят. Всякий раз, когда такое случалось, она отсиживалась дома по несколько дней. В конце концов учителя Норы сочли причины отсутствия на занятиях неуважительными и исключили ее из школы.

С одной стороны, я расстроилась, что она не сможет продолжить обучение, с другой — я не могла не обрадоваться тому, что теперь дочь все время будет рядом.

Возможно, это проявление эгоизма, но и вопрос безопасности не казался мне второстепенным.

Мелисса ходила в школу, расположенную рядом с домом, поэтому в окно я могла видеть, как она заходит или выходит из дверей заведения.

Шли месяцы, моя беременность близилась к завершению. Я стала большой и малоподвижной, у меня, казалось, не осталось сил. Я пыталась не нервничать, как советовал врач, но не очень-то это получалось. Врачи сказали, что плоды расположены неправильно, и мне назначили операцию — кесарево сечение.

Я этого не хотела — боялась умереть на операционном столе. Особенно я боялась общего наркоза и даже умоляла врачей обойтись без него, но по-другому они не оперировали.

Тогда я подумала, не поехать ли рожать во Францию, а дочерей оставить на попечение Хусейна. Однако из-за большого срока беременности авиакомпании отказывались продать мне билеты, не желая принимать на себя ответственность за возможные роды во время полета.

В общем, я разделяла их мнение.

Однажды, когда я была на последнем месяце, мы решили с Норой пойти погулять.

— Хочется выйти, а то я совсем задыхаюсь в четырех стенах. Пойдешь со мной?

— Еще бы. Мне тоже кажется, что здесь я медленно умираю.

— Не переживай, здесь ты не умрешь. И не забывай, что когда-нибудь мы уедем. А пока просто пойдем погуляем.

Надев вуаль, вместе с дочерью я вышла на улицу. Идти было трудно и непривычно — как правило, Хусейн возил меня в автомобиле. Я еле передвигала ноги.

— Хорошо вот так пройтись по улице!

— И это ты называешь пройтись по улице, мама! Мы просто вдохнули немного воздуха, не более.

— Я понимаю, это не та свобода, которой ты жаждешь.

Это лишь небольшой глоток, подаренный нам Господом.

Когда-нибудь мы станем свободными и пойдем туда, куда пожелаем.

— Я больше не верю в этот твой день. Он удаляется и удаляется, а не приближается. Мне кажется, что мы так и сдохнем в этой проклятой стране! — выпалила Нора в слезах.

Вдруг нас нагнал незнакомый мужчина и, посмотрев с презрением, плюнул нам под ноги и крикнул:

— К дьяволу нечистых!

Большего Норе не требовалось — она сразу убежала домой. Политическая ситуация не изменилась: по-прежнему царила атмосфера террора и отчаяния. Сколько еще так могло продолжаться? К счастью, Мелисса еще не сталкивалась с подобным. Она была младше и, в отличие от сестры, лучше приспосабливалась к жизни здесь.

Поздно вечером раздался телефонный звонок. Уверенная, что это Хусейн звонит предупредить, что опаздывает, я взяла трубку. Это был не он.

— Значит, ты ждешь радостного события? А знаешь ли ты, каким оно будет? Мы вспорем тебе живот, вырвем твоего ублюдка и убьем, а вместо него засунем голову твоего мужа. — И говоривший зашелся демоническим смехом.

Я быстро отошла от аппарата.

От пережитого волнения сон как рукой сняло. Да и Хусейн до сих пор не вернулся. Я молила Бога, чтобы с ним ничего не случилось, и, не в силах усидеть на месте, ходила по комнате из угла в угол.

— Кто звонил? — поинтересовалась Мелисса.

— Хусейн. Сказал, что задерживается. Спи, моя хорошая, — соврала я, чтобы успокоить ее.

Хусейн вернулся поздно ночью. Стоило ему переступить порог, как я сорвалась на крик. Мой гнев пронесся по дому подобно урагану. Я договорилась до того, что обвинила его во всех своих бедах. Конечно, это было несправедливо, но я никак не могла себя сдержать. Сохраняя спокойствие, Хусейн пытался меня успокоить, но тщетно.

Вдруг я почувствовала, как по ногам потекла теплая жидкость — начали отходить воды! Но ведь до родов еще три недели! Я не хотела кесарева сечения! Я отказывалась рожать, потому что была убеждена, что анестезиолог воспользуется случаем и убьет меня. Постепенно я становилась параноиком, все больше впадала в панику.

По-прежнему сохраняя хладнокровие, Хусейн пошел за машиной. Я воспользовалась моментом, чтобы прийти в себя, Дети дремали, я лихорадочно соображала. Они не должны были оставаться одни дома, пока не вернется Хусейн. Моя соседка Малика могла бы за ними присмотреть, и я позвонила ей.

— Малика, прости, что разбудила. Я вот-вот рожу. Сможешь присмотреть за девочками, пока не вернется муж?

— Уже одеваюсь и бегу, Самия.

Я вздохнула: одна проблема решена. В коридоре я увидела Нору.

— Что случилось?

— Воды отходят, мне нужно в больницу. Твои братья спешат с тобой познакомиться. Сейчас к вам придет соседка. Если вдруг со мной что-то случится, обещай заботиться о сестре. Не позволяй, чтобы вас разлучали.

Я хочу, чтобы вы всегда были вместе. Не забывай — я люблю вас обеих.

— О чем ты, мама? Ты говоришь так, словно покидаешь нас навсегда!

— Я сделаю все, чтобы вернуться. Успокойся. Это так, на всякий случай. Роды все-таки.

Вошел Хусейн с Маликой. Я обняла старшую дочь и вышла с Хусейном, который одной рукой поддерживал меня, а в другой держал сумку. Я покидала семью с неспокойным сердцем.

Бригаду медиков предупредили о нашем приезде, и меня сразу же уложили на операционный стол.

— Неужели необходимо меня резать? Может, я смогу родить сама? — спросила я.

— Необходимо, мадам. В противном случае мы рискуем потерять ваших детей.

Пока готовились к операции, я увидела, что Хусейн куда-то уходит.

— Куда ты, Хусейн?! — закричала я. — Вернись, ты мне нужен!

— Буду через минуту. Позвонили со службы. Что-то важное. Я тебе потом объясню.

Вскоре медсестра сообщила, что мужа срочно вызвали, но он вернется, как только освободится. Анестезиолог был готов.

— Я отказываюсь, чтобы меня усыпляли в отсутствие моего мужа, — твердила я без умолку, еще больше пугая себя.

— Мадам, успокойтесь. От этого зависит жизнь ваших детей, — пытался успокоить меня врач, постепенно теряя терпение.

Я не доверяла никому. Мне казалось, что весь медицинский персонал состоит из террористов, которые причинят мне зло. Чтобы ввести мне наркоз, пристегнули руки и ноги ремнями. Анестезия подействовала сразу, и я отключилась.

Я не реагировала, хотя находилась в полусознательном состоянии. Так, словно я беспомощно качалась в лодке по волнам. Акушер и анестезиолог переговаривались между собой, не обращая на меня внимания. Потом чей-то голос провозгласил о рождении первого ребенка:

— Два килограмма сто граммов.

Мне становилось все хуже, и я решила подать знак, что я здесь, наполовину в сознании. Сконцентрировав всю силу на пальце, я подвигала им, чем привлекла внимание анестезиолога. Тот предупредил своего коллегу:

— Надо срочно усыпить ее до конца. Хотя, учитывая ее возбужденное состояние, я вкатил ей дозу, от которой уснула бы и лошадь. Впервые в моей практике происходит нечто подобное.

После повторной инъекции я заснула, но опять ненадолго и вскоре снова пребывала в полусне. В тот момент, когда врачи доставали второго ребенка, было очень больно, и я снова пошевелила пальцем.

— Мой Бог! Она снова проснулась! Ты уверен, что вколол ей двойную дозу?

— Только без паники. Сейчас дам еще! Она в самом деле отказывается спать! — ответил анестезиолог обеспокоенному акушеру.

Я уснула в третий раз и очнулась, когда мне накладывали швы.

— Все хорошо, мадам, не беспокойтесь! Остался еще один маленький стежочек. Знаю, вам было больно, больно и сейчас. Все, конец!

Анестезиолог погладил меня по лбу.

— Я работаю анестезиологом с двадцати семи лет. Это первый случай, когда пациент не смог заснуть после стольких уколов. Вы упрямая, мадам. Сказали, что не будете спать, — и не спали! — сказал он смеясь.

— Ваши дети абсолютно здоровы, — добавил акушер вежливо.

Только теперь, когда я поняла, что врачам можно полностью доверять, я смогла расслабиться. После трех часов глубокого сна я услышала голос Хусейна. Я отвернулась от него, потому что сердилась за то, что он оставил меня одну в столь критический момент.

— Что делать, — оправдывался он, — я обязан подчиняться приказам начальства. По-другому никак.

— Смог бы и по-другому, если бы захотел. Ты знал, что я не доверяю здешним врачам, и все-таки оставил меня одну. Никогда тебе этого не прощу.

Хусейна мои слова огорчили. Он взял меня за руку.

— Здесь ты в полной безопасности. Я знал, в чьих руках тебя оставляю. Это военный госпиталь.

— Военный или нет, но при желании меня могли убить, без тебя я беззащитна. Я боюсь умереть, потому что тогда мои дети останутся одни.

Последняя фраза была моей коронной, Хусейн знал ее наизусть.

— Самия, напоминаю тебе свое обещание: я позабочусь о тебе и твоих детях. В который раз клянусь тебе.

Хусейну не терпелось увидеть своих близнецов, а вернувшись, он рассыпался комплиментами в их адрес.

— Какие они хорошенькие оба! Они так лежат рядышком: старший, Риан, как мы с тобой договорились его назвать, положил руку на щеку брата Элиаса. Они прекрасны. Спасибо, Самия! Я так тебе обязан.

И поцеловал меня в лоб.

— Ты не обязан меня благодарить, Хусейн. Мальчики — это дар Божий. Я здесь ни при чем.

Произнеся слова из своего далекого прошлого, я вспомнила свое детство и мать, для которой я была отравленным даром дьявола.

Мне хотелось объяснить мужу, отчего я умолкла, но момент казался неподходящим, да и вины Хусейна в моем несчастном детстве не было. Он буквально искрился от счастья. Мы условились, что в следующий раз он придет меня проведать вместе с девочками. И муж вернулся домой, предоставляя мне возможность отдохнуть.

Я осознавала, что не стоило сердиться на него, но и он должен был понять степень отчаяния, которое я испытала. В глубине души я так и не смогла простить ему, хотя никогда больше вслух об этом не вспоминала.

Меня клонило в сон, необходимо было выспаться, но, засыпая, я спросила себя, смогу ли защитить четверых детей и уехать из этой страны. Усталость раздувала опасения.

Утром с Хусейном приехали Нора и Мелисса, чтобы проведать меня и познакомиться с братиками.

— Какие они маленькие! Какие они крошечные! — восклицала Нора.

— Это Риан, а это Элиас, верно? — догадалась Мелисса.

— Верно. Можно сказать, что ты уже с ними знакома, — улыбнулась я и повернулась к Норе. — Дома все в порядке?

Я успела увидеть, как Нора с Хусейном обменялись взглядами, и настояла на том, чтобы мне сказали правду.

— Было несколько звонков с угрозами. Всякие глупости, как обычно.

— Что именно говорили?

— Что твоя радость не будет длиться долго. Я ответила, что у тебя двойная радость, потому что у тебя два ребенка и ты счастлива. Тогда звонивший сказал, что счастье скоро закончится, как и твоя жизнь.

Я взяла ее за руку и погладила.

— Не позволяй, чтобы это выводило тебя из равновесия. Нам угрожают давно. Но за этим ничего не стоит.

Нас просто хотят запугать. Только и всего. Они агрессивны только на словах, на самом деле они ничего нам не сделают.

— Не надо было тебе все это рассказывать, мама. Не хотелось омрачать твою радость.

— Ты не омрачила мою радость, Нора. Меня это меньше всего трогает. С каждым днем я становлюсь более толстокожей. Хусейн, спроси у доктора, когда меня выпишут. Так хочется вернуться домой вместе с вами!

— Не рано ли? Кто поможет тебе с малышами, если мы заберем тебя сейчас?

— Нора поможет мне. Соседка придет, когда у нее будет свободное время. Я хочу домой, пожалуйста.

Мой муж отправился на поиски врача, а я стала кормить малышей.

Мне позволили поехать домой при условии, что через три дня я вернусь, чтобы снять швы. Как хорошо было оказаться дома! Я чувствовала себя легко. И не только физически, но и морально. Я была готова встретиться лицом к лицу с проблемами, готова активно действовать.

Последующие месяцы 1996 года я посвятила все свои силы семье и близнецам. К счастью, старшие дети не отказывались мне помогать, когда у них появлялась такая возможность. Когда я занималась Рианом, а Элиас начинал плакать, они спешили к нему, не дожидаясь просьбы.

Благодаря дочерям и Хусейну заботиться о близнецах было легче, чем восстановить силы после родов. И хотя мы жили в Алжире, в нашей семье царил мир.

Я не выходила из дома и чувствовала себя вполне нормально. Как-то раз ко мне с визитом зашла младшая сестра Амаль. Это стало большим сюрпризом для меня! Родители не знали и не должны были знать, что она пришла к нам. Иначе она могла пожалеть. Ее визит взволновал меня. Она пришла, узнав о рождении племянников, а я решила спросить у нее о семье.

— Мать знает о рождении близнецов?

— Да. Я сама ей об этом сказала.

— Как она отреагировала? Должно быть, довольна.

Два мальчика сразу.

— Не хочу тебя расстраивать, но она не считает их своими внуками. Для нее они незаконнорожденные. Ты ведь знаешь мать. Она сначала говорит, а потом думает.

— Еще бы. Ну и пусть. Мнение матери для меня уже ничего не значит. Я даже счастлива, что моим детям не придется общаться с ней. Знать ничего не хочу о своих родителях. Сколько зла они мне причинили! Моя семья — это мои дочери, близнецы и мой муж Хусейн. Я думаю только о том, чтобы уехать отсюда и жить спокойно.

— Я люблю тебя, — со слезами на глазах заверила меня Амаль, перед тем как проститься. — Береги себя!

Визит сестры стал для меня символичным: впервые я проговорила вслух, что сжигаю все мосты, связывающие меня с семьей, и беру на себя ответственность за свои поступки.

Семейные узы для меня означали связь с моими детьми, а моя новая семья стала самой главной. Мы сами строили свою жизнь. Наконец-то я выросла.

Нора не посещала школу в течение многих месяцев, всю себя отдавая младшим братьям. Она сама стала им как мать. Однако меня беспокоило то, что она перестала следить за своей внешностью, потеряла к этому интерес.

Я была признательна ей за помощь, но все же не хотела делать собственную дочь несчастной. В таком возрасте у подростков совсем другая жизнь.

Как-то утром в дверь постучали. Вежливо, но требовательно. Это была соседка. Она была чем-то взволнована.

— Позови своего мужа, Самия! Быстрее!

Хусейн сразу прибежал на мой зов. Он был крайне удивлен, ведь прежде Малика никогда не обращалась непосредственно к нему.

— Пойдемте со мной, господин Рафик. Кто-то исписал все стены вашего дома!

Осмотрев дом снаружи, Хусейн вернулся за краской, чтобы стереть угрозы. Он попросил нас не выходить из дома до тех пор, пока не закончит. Но я стала надевать вуаль.

— Не выходи, мама, пожалуйста! — просили девочки.

— Не могу. Это сильнее меня! Я должна знать, что осмелились написать эти негодяи.

Вот что там было:

Эти слова, написанные красной краской, повергли меня в шок. К подобным угрозам я привыкла, но видеть их на стенах собственного дома было ужасно. Некоторые соседи озадаченно смотрели на меня, а один бородатый мужчина, стоявший поодаль, плевал на землю и что-то бормотал.

Я пристально смотрела на собравшихся. Душа уходила в пятки, но я хотела показать всем, что я сильная женщина. Прежде чем войти в дом, я повернулась к ним спиной.

Пока Хусейн стирал надписи, тот бородач подошел к нему.

— Как ты можешь жить с проклятой Богом женщиной?

— Сам ты проклятый! — заорал Хусейн.

Когда он рассказал нам об этом, Нора едва сдерживала себя от ярости.

— Мы сдохнем в этой стране сумасшедших!

Я не знала, что делать. Уезжать с четырьмя детьми?

Это будет нелегко. Может, стоило немного подождать?

Но пока я раздумывала, случилось то, чего я опасалась: я опять забеременела.

Пятая беременность была для меня сюрпризом из-за регулярных непрекращающихся месячных.

Когда появились уже привычные признаки, я расплакалась и принялась ругать себя, а заодно и Хусейна, которого записала в главные виновники. Даже разговаривать с ним не хотела. Рассорившись с мужем, я опять обратила гнев на себя: «Если бы я была внимательна… если бы…» Мое настроение не могло не передаться детям.

Нора теперь тоже часто плакала или просто сидела в своей комнате с угрюмым видом. Она стала меньше общаться с братьями, хотя очень их любила. В доме установилась тяжелая атмосфера. Каждое утро, поднимаясь с постели, я старалась настроить себя на положительную волну, чтобы пережить день. Но получалось неважно. Первые месяцы беременности были скучны и монотонны. Из дома выходили только Хусейн и Мелисса, а Нора погрязла в домашней рутине.

Шел девятый месяц, а мой живот оставался небольшим, меньшим, чем с другими детьми. Впрочем, врач заверил, что ребенок развивается нормально, но все равно я не хотела рожать в Алжире, боялась, что мне опять сделают кесарево сечение, которого на этот раз я точно я не переживу. Не хотелось, чтобы повторился кошмар предыдущих родов. Мы с Хусейном решили, что я отправлюсь рожать во Францию. Я поеду одна и вернусь с новорожденным, а Хусейн возьмет на это время отпуск и останется дома с детьми.

В день отъезда — это было за три недели до намеченного срока — я чувствовала себя очень усталой.

Одолевали сомнения: а вдруг я рожу по дороге в аэропорт? Или, чего доброго, во время полета? Чтобы меня пропустили на посадку, я надела очень просторную одежду, а стюардессам соврала, что у меня пятый месяц.

Оказавшись в кресле самолета, я подумала, что когданибудь улечу вместе с моими детьми. Мечтала я недолго, хватало и земных проблем. Куда я пойду? Я давно не бывала во Франции. Ни на кого из родственников я рассчитывать не могла.

Оставались подруги, но их адреса могли измениться, да и я много лет не поддерживала с ними отношений. Но главная проблема состояла в отсутствии медицинской страховки, без которой меня могли не положить в больницу, а в кармане оставалось несколько франков.

Только теперь я осознала свою безответственность.

Я ввязалась в авантюру без заранее продуманного плана, без финансовых и иных средств. Я так хотела не попасть в алжирскую больницу, что ни о чем другом не думала! Я была уверена, что Франция примет меня с распростертыми объятиями, как птенчика, выпавшего по неосторожности из гнездышка. Где же выход из этого тупика?

Схватки начались, когда самолет заходил на посадку. Из аэропорта меня увезла машина «скорой помощи». Первое, о чем спросили у меня в больнице:

— Вашу страховую карту, пожалуйста!

— У меня уже давно нет страховки, — честно призналась я.

— Нет страховки! Но ведь вы наблюдались у врача во время беременности? — уточнила медсестра.

— У врача я была всего один раз. В Алжире. Я уехала из Франции пять лет назад.

— Подождите, я сейчас.

Через несколько минут медсестра вернулась в сопровождении врача, который осмотрел меня и сразу ушел.

Медсестра осталась со мной.

— Вы выглядите слабой. Наверное, вы плохо питались во время беременности? Какой была ваша жизнь в Алжире?

— Я питалась хорошо, но с первого дня после возвращения туда, то есть на протяжении пяти лет, я живу в постоянном напряжении.

— У вас есть еще дети?

— Это мой шестой, — гордо ответила я.

— Где они?

— Долго рассказывать. Четверо сейчас с мужем, а самый старший вырос с бабушкой.

Я немного рассказала медсестре о своих злоключениях.

— Я должна буду уйти, раз у меня нет страховки?

— Не беспокойтесь. Вы слишком слабы, чтобы куда-то идти. У вас низкий уровень гемоглобина, значит, высок риск потери сознания в любой момент. Подождем результатов анализов, а потом вы свяжетесь со службой социальной помощи, и они обязательно что-нибудь придумают.

Я поняла, что попала в надежные руки. Как хотелось разделить с моими детьми это чувство свободы, эту заботу, которые я испытывала! Здесь я бы без колебаний согласилась и на анестезию, и на кесарево сечение.

Представителем службы социальной помощи оказалась женщина средних лет маленького роста, которая при ходьбе опиралась на тросточку. Я рассказала ей все.

Ее тщедушность контрастировала с необычайной деликатностью и великодушием.

Она сразу приступила к делу.

— Когда вы покинули Францию?

— Пять лет назад, мадам.

— Значит, пять… Я пока не знаю, как буду действовать, но решение найду обязательно. Постараюсь добыть для вас страховку. Разумеется, вы останетесь в больнице.

Для вас это шанс.

Маленькая женщина ушла, одарив меня на прощание внимательным взглядом поверх очков, от которого хотелось жить. Оставшись одна в палате, я думала о хорошем, настраиваясь на роды.

Схватки становились все интенсивнее. Медсестра сказала, что для операции я слишком слаба, поэтому мне сделают стимулирующую капельницу, и я смогу родить самостоятельно.

Это меня устраивало как нельзя лучше. Как это отличалось от предыдущих родов! Оставаться в сознании и помогать рождению своего ребенка! Какое счастье!

Роды благодаря Господу прошли легко, без мучений.

Вскоре я держала в руках хорошенького мальчика.

Женщина из службы социальной помощи принесла сумку с детскими вещами, игрушками и продуктами.

Я думала, что успею обзавестись всем этим до родов.

Жизнь распорядилась иначе.

В больнице я абсолютно ни в чем не нуждалась, только скучала по детям. Ко мне относились как к королеве, а к малышу как к принцу. Представитель социальной службы получила для меня медицинскую страховку на срок до шести месяцев.

Здесь я провела две недели. Отдохнув, окруженная заботой врачей, я набрала несколько килограммов и обрела здоровый цвет лица.

Но настало время готовиться к отъезду. Так не хотелось покидать этот островок благополучия и внимания!

В то же время я хотела поскорее увидеть детей, мне их так не хватало. Я уезжала, обещая вернуться с ними.

Работники больницы пожелали мне счастливого пути, и я горячо поцеловала женщину из службы социальной помощи, благодаря за то, что она позволила мне почувствовать себя счастливой. Моего сына положили в нагрудный рюкзачок, и машина «скорой помощи» отвезла меня в аэропорт. Вот это сервис!

Полет прошел нормально, экипаж был приветлив, но сразу после посадки я почувствовала себя зажатой в тиски. Алжирский климат мгновенно стер французское благополучие. Я узнавала суровые, изможденные лица жителей своей страны. Неохотно надела вуаль.

Какое-то время я думала, что это последствия родов, но потом поняла — я опять отказывалась от себя как от личности.

Меня встречал муж. Увидев меня с ребенком, он побежал навстречу и с гордым видом взял сына на руки.

— Привет, Захария! Ты самый лучший!

Меня же он просто чмокнул в лоб. За время, пока мы не виделись, мы успели стать друг другу немного чужими.

По дороге я рассматривала красочные пейзажи моей земли. Алжир можно было бы назвать красивой страной, если бы не его обитатели, которые делали тамошнюю жизнь невыносимо сложной. Что особенно хорошо у них получалось, так это сеять в сердцах страх и ненависть. У кого была возможность уехать, давно это сделали. Тот, кто этого не смог, просто пытался выжить всеми возможными способами.

Я торопилась к детям, так хотела рассказать дочерям о Франции и о тех замечательных людях, которых я там встретила.

Мелисса увидела меня первой и с криком: «Мама приехала!» — бросилась ко мне в объятия.

— Мама, мы так по тебе соскучились! Я не хочу, чтобы ты еще уезжала. Мы так долго тебя ждали!

— Обещаю, что больше не уеду. Как вы?

— Хорошо, только этот проклятый телефон постоянно звонил. А так все в порядке.

Она прыгала на одной ноге вокруг себя, и я, счастливая, прижала ее к груди. Ничто в мире не могло сравниться со счастьем увидеть детей. Моя семья была и до сегодняшнего дня остается моим самым главным богатством.

Радость оказаться дома заставила меня забыть на какое-то время о горестях. В тот же вечер с Хусейном и Норой мы серьезно обсудили перспективы переезда во Францию. Хусейн уже был в курсе нашей предыдущей неудачной попытки, поэтому обещал сделать все возможное, чтобы мы уехали. Самое большое препятствие заключалось в том, что Мелиссе было только двенадцать лет, и для того чтобы пересечь границу, ей по-прежнему требовалось разрешение биологического отца. В Алжире совершеннолетняя девушка, то есть если ей исполнилось восемнадцать и она не замужем, может ехать из страны без разрешения. Нора уже могла ехать, но Мелисса…

Выхода не было, и мы в который раз отложили осуществление нашего плана, с головой окунувшись в повседневные заботы.

Вскоре Нора сообщила, что при помощи соседки нашла работу в гостинице класса люкс на окраине столицы. Новость меня обрадовала и обеспокоила одновременно, ведь теперь ей придется работать время от времени и по вечерам. Даже то, что ее будут привозить домой служебным транспортом, не гарантировало безопасности в пути. Но и держать дочь возле себя я больше не могла. Нора помогала мне по дому и с малышами, но она должна была жить собственной жизнью. Я подбодрила ее, зная, что расплачиваться буду собственными нервами. Я боялась засад: террористы одевались в военную форму, останавливали машины, убивали пассажиров и похищали молоденьких девушек. Каждый вечер со страхом я ждала возвращения старшей дочери. Увидев ее живой и здоровой, я благодарила Господа и получала удовольствие от ее рассказа о прошедшем рабочем дне и радовалась оттого, что у нее проснулся интерес к жизни вне семейного кокона.

Однажды, когда я допоздна не ложилась, ожидая Нору, пришел Хусейн, от которого пахло женскими духами. Присмотревшись к мужу, я увидела, что воротник его рубашки испачкан губной помадой. Я страшно разозлилась. Теперь мне стали понятны его поздние возвращения со службы.

Припомнила я и случай во время родов, когда он оставил меня одну. Что это было тогда? Работа или объятия другой женщины? Этого я так никогда и не узнала.

Хусейн признался, что у него есть любовница, с которой он не желает расставаться, потому что она ему тоже дорога. Тот вечер стал началом конца наших отношений, и потихоньку мы стали отдаляться друг от друга.

Обвинив его в неверности, я перенесла недовольство на себя за то, что не смогла удержать мужа. Упрекала себя за неуравновешенность и частую несдержанность.

Неудивительно, что он пошел на сторону, устав от моей обеспокоенности и вечных страхов. Об истинных причинах его поведения я у него так и не спросила.

Как-то вечером, когда Хусейн уже спал, а я ждала Нору, зазвонил телефон.

— Шлюха не может родить никого, кроме другой шлюхи. Твоя байстрючка скоро попадет в засаду. Ты не увидишь ее больше!

Я бросила трубку, словно та обожгла мне руку. Нора действительно опаздывала, и меня охватила тревога. Я несколько раз обошла вокруг дома, а потом, взяв себя в руки, села смотреть телевизор. Отвлечься на телепередачу не удалось. Вдруг я услышала шум открывающейся двери — это была Нора, целая и невредимая. Я хотела обнять ее, но неожиданно она расплакалась. Мне не терпелось поскорее узнать, что же произошло, но я сдержалась.

— Мама, мне страшно за свою жизнь!

— Успокойся, а когда тебе станет лучше, ты мне все объяснишь.

Отдышавшись, Нора стала рассказывать.

— Водитель автобуса спас меня от смерти. За несколько метров до патруля он понял, что это переодетые террористы, и велел спрятаться под сиденья. Самир и Амин набросили на свои колени куртки, чтобы меня не было видно. Я лежала на полу автобуса, не смея пошевелиться, и дрожала от страха. Хотя друзья прикрыли место, где я пряталась, я понимала, какой опасности подвергаюсь.

Автобус замедлил ход и остановился. Я перестала дышать, чтобы лучше слышать каждый звук — ведь мне ничего не было видно. Внезапно чей-то грубый голос спросил, есть ли в автобусе девушки? Казалось, что время остановилось. Я молилась, просила Господа помочь мне. Вокруг автобуса что-то происходило, но я не знала, что именно.

Меня бросало то в жар, то в холод, я была готова к самому худшему. И вдруг среди звуков я различила вой полицейской сирены. Господь внял моим молитвам. Террористы убежали, спасаясь от полиции, а я смогла наконец вздохнуть и выбраться из убежища. Мне повезло. Я горячо поблагодарила водителя и своих друзей.

Закончив рассказ, она опять расплакалась. Я обняла дочь. Этот ложный патруль подтверждал реальную опасность, которой Нора подвергалась по пути с работы.

Мои страхи были не беспочвенны, а подобное везение не могло длиться вечно.

Нора долго не могла успокоиться, и ее судорожные рыдания передавались и мне.

— Представляю, как ты перепуталась. Ты увидела реальную опасность. Было бы лучше, если бы ты бросила работу. Стоит тебе опоздать хоть на минуту, как мне кажется, что тебя похитили.

— Мне нужно работать. Ты знаешь, что я. не хочу сидеть дома. Обещаю: я потребую, чтобы мне изменили график. Днем дороги хорошо охраняются. Так будет лучше для нас обеих.

На следующий день Нора осталась дома. Вчерашнее событие подкосило ее, хотя внешне она старалась не подавать виду. Объяснив начальству причину своего отсутствия, она попросила составить для нее другой график работы и получила согласие.

Еще раз она вспомнила о своем злоключении через день. Я внимательно слушала ее, не перебивая, потому что понимала: таким образом она хочет избавиться от пережитого стресса. И тогда я упомянула о телефонных угрозах той ночью.

— Перед твоим приходом мне позвонили и предупредили, что ты попадешь в засаду, а я больше тебя не увижу.

— Прости меня за беспокойство, которое я тебе причиняю, но мне нужно работать. Работа — это единственная отдушина, которая помогает мне забыть, в какой дурацкой стране мы живем.

— Я все понимаю и не сержусь.

День за днем политическое напряжение возрастало, приближаясь к нам, подобно змее, обвивающей свою добычу.

Муж часто менял места службы, его рабочий день был не нормирован. Он приходил и уходил, разрываясь между работой, домом и любовницей, а я все время сидела дома — ухаживала за малолетними сыновьями и переживала за дочерей.

Вскоре произошел еще один инцидент. Это случилось на рассвете в пять часов утра. Нора ожидала свой автобус в двухстах метрах от дома, а я дремала с Рианом — малыш перебрался ко мне ночью из-за приснившегося кошмара.

Внезапно щелкнул дверной замок, и вбежала Нора, в отчаянии выкрикивая мое имя. Я поняла: случилось что-то серьезное — вскочила с кровати и выбежала из спальни.

У дочери слезы текли ручьем. Я пыталась приласкать ее, успокоить, а она бормотала, икая.

— Если бы ты знала, как мне страшно, мама! Я думала, что больше тебя никогда не увижу. Думала, все, конец.

Обними меня, мама!

— Что с тобой случилось? Кто тебя напугал? На тебя напали? Ты не ранена? — Я засыпала ее вопросами, хотя понимала, что должна сохранять спокойствие, необходимое моей дочери в этот момент.

Я несколько раз глубоко вздохнула. Дочь тоже. Я опять спросила, не ранена ли она? Слезы хлынули с новой силой. Вид ее оставлял желать лучшего: одежда измята, волосы взъерошены, щеки бледны. Ей нужно было время, чтобы прийти в себя.

— Мама, они меня чуть не схватили! Они меня чуть не схватили!

— Рассказывай, милая! Что произошло?

— Я ждала автобуса, как вдруг рядом со мной остановилась машина. Там было двое мужчин. Один из них вышел и направился ко мне. Двигатель автомобиля продолжал работать. Если бы ты его видела, мама! Он был омерзитеден. Некрасивый, грязный, бородатый! Рубашка перепачкана кровью. Я хотела убежать домой, но мой автобус вот-вот должен был подъехать.

Он спросил, что я делаю на улице в столь ранний час.

Недовольный моим, ответом, он повысил голос, глянув при этом на товарища, сидевшего в машине: «Ты смеешься надо мной. Какая может быть работа в пятницу утром?»

Нора сделала паузу, чтобы отдышаться. Я гадала: может, она ищет силы, чтобы продолжить рассказ, который шокирует меня? Неужели эти мерзавцы изнасиловали ее посреди улицы? Далее Нора говорила спокойнее:

— Ласковым голосом он сказал, что он медиум и умеет предсказывать будущее по линиям руки. Я сразу спрятала руку за спину, ответив, что только Богу дано предсказывать будущее. Он пришел в ярость и закричал, что я ничего не знаю. Что он и есть Бог. Я поняла, что имею дело с сумасшедшим, который может стать вообще неуправляемым. Я не знала, как поступить. Даже хотела показать ему руку, чтобы он успокоился. Я видела следы засохшей крови на его рубашке и на руках. Дело принимало опасный оборот, и мне стало страшно. Он схватил меня за руку и потащил в машину, а я отбивалась, как могла. Я поняла, что это террористы и они могут меня убить. Я кричала, но улица была пустынна, никто меня не слышал. Он схватил меня за волосы. Мне было очень больно. Потом он вынул нож и приставил лезвием к горлу.

Я была уверена, что он убьет меня. Ноги меня не слушались, и я даже перестала отбиваться, как вдруг услышала визг тормозов и крики. Какая-то машина развернулась. Кто-то, спеша ко мне на помощь, выкрикивал мое имя. В тот момент я была почти без сознания и не очень помню, что произошло дальше. Я словно превратилась в куклу, с которой можно было делать что угодно. Как в тумане, я отметила, что бандит отпустил меня, и я упала на асфальт, а потом снова услышала свое имя и почувствовала, как кто-то пытается меня поднять…

— Кто это был?

— Не помню, как их зовут. Двое моих школьных товарищей. Ночь они провели в баре и, возвращаясь домой, совершенно случайно оказались рядом. Они узнали меня и пришли на помощь. Если бы не они, то… Я боюсь даже подумать…

— Хвала небесам, что в нужный час они послали тебе этих добрых самаритян. Эта страна все более и более опасна. Твои мучения не напрасны. Мы точно уедем отсюда, поверь мне. А пока прими ванну и отдохни.

Окончательно убедившись, что ходить на работу для нее рискованно, дочь решила уволиться. Целую неделю Нору одолевали кошмары, в которых ее похищали и мучили. Она перестала есть, часто плакала без видимой причины. Ее поведение стало непредсказуемым: то она впадала в истерику, то в апатию. Я перестала ее узнавать.

Нора перенесла настоящую психическую травму, и требовалось время, чтобы последствия сгладились. Но чем больше времени проходило, тем меньше она интересовалась жизнью и всем, что ее окружало. Я видела, как она становится все несчастнее, и это все больше меня тревожило.

Всем вместе уехать из страны очень сложно, но Нора могла это сделать, потому что была совершеннолетней.

Я высказала подобное предложение.

— Я не смогу уехать одна. Я не смогу быть счастлива, зная, что вы остались здесь. Я хочу, чтобы уехала вся наша семья! — ответила она, глядя мне прямо в глаза.

Беда никогда не приходит одна. После обеда все было очень спокойно. Вытянувшись на кровати, я играла с Захарией, а Нора и Мелисса читали в своей комнате. Хусейн курил на балконе, близнецы играли в мяч возле дома.

Внезапно в дом с криком вбежал Элиас:

— Папа, мама! Быстрее! Злой бородач схватил Риана. Он приставил к его горлу нож и хочет отрезать ему голову!

В три прыжка мы с Хусейном оказались на улице. Риан лежал на земле и смотрел на нас своими огромными перепутанными глазами. От пережитого страха он не мог вымолвить и слова; лежал и не шевелился. Тщательно осмотрев его, мы обнаружили только небольшую царапину на горле. Отец держал сына на руках, а я вытирала ему лоб.

— Риан, папа и мама с тобой. Поговори с нами! Ответь маме, малыш!

Ничего. Тишина. Риан не реагировал. Увидев это, Нора расплакалась и убежала в комнату.

Элиас рассказал, что случилось.

— Мы играли с Рианом в мяч. Потом мяч покатился и остановился возле белого автомобиля, который стоял в стороне. Когда Риан побежал за мячом, из машины вышел бородатый грязный человек. Он схватил Риана за голову и приставил к его шее нож. Потом громко сказал:

«Передай отцу и матери, что в следующий раз я зарежу тебя, как барана». Риан заплакал, а я побежал в дом за вами.

Из рассказа Элиаса мы составили представление о состоянии его брата. На всякий случай Хусейн отвез ребенка в больницу и показал врачу. К счастью, Нора захотела поехать с ними. Пусть лучше успокаивает брата, чем неподвижно сидит и переживает. Нападение, пережитое ее маленьким братом, воскресило в памяти ее собственное злоключение, но этот случай задел еще больше, потому что она очень любила своих братьев и старалась беречь их как зеницу ока. Беда Риана означала беду и для Норы.

Я тем временем взяла Элиаса на руки и, чтобы он поскорее забыл о случившемся, стала рассказывать ему истории с хорошим концом. Через несколько часов из больницы позвонил Хусейн и сообщил, что Риан до сих пор находится в шоковом состоянии, но, слава богу, его здоровью ничто не угрожает.

Чрезвычайное положение Мападения на Нору и Риана, происшедшие одно за другим, поставили ребром вопрос об эмиграции.

Хватит увиливать, строить воздушные замки.

Если бы мишенью была только я, можно было бы вытерпеть, но то, что из-за меня страдали мои близкие, заставляло перейти к конкретным шагам. Я не могла больше видеть, как мои дети рискуют жизнью и растут в страхе. Хусейн помог мне найти решение. Нужно спасать детей, а я поеду с ними.

— Я готов расстаться с детьми, лишь бы они были в безопасности. Я буду чувствовать себя лучше, зная, что вам ничто не угрожает. Я сам с трудом переношу этот кошмар, — признался он.

Сидя на кухне, мы вдвоем выработали план отъезда.

Поскольку я родилась во Франции, у меня были личные документы. Один высокопоставленный военный, друг Хусейна, взялся ускорить получение необходимых виз для совершеннолетней Норы и троих детей Хусейна.

Дело было за разрешением для Мелиссы. Коррупция в Алжире была распространенным явлением, и мы решили извлечь из него пользу для себя. Только осторожно, а не так, как в прошлый раз.

В этом помог тот же друг Хусейна. Он знал комиссара полиции, который мог сделать фальшивое разрешение с условием, что я нигде не буду упоминать его имя, что бы ни случилось. Если бы власти обнаружили злоупотребление служебным положением, он и мой муж могли бы надолго оказаться в тюрьме за фальсификацию документов.

Дело продвигалось. Через несколько месяцев со всеми необходимыми документами и билетами мы были готовы к отъезду. Сбывались наши мечты! Вылет в Париж назначен на 30 июля 2000 года.

Мы молили Господа помочь нам. Мы не знали, как устроимся в Париже, не знали, куда обратимся, у нас было мало денег и немного ювелирных украшений. Мать с пятью детьми, готовая на все ради них. Мать, которая знала: что бы ни ждало нас впереди, хуже, чем в Алжире, все равно не будет.

Утром 30 июля все были возбуждены и взволнованы.

Как обычно, больше других беспокоилась я: а вдруг пограничники обнаружат, что разрешение фальшивое, и мы никуда не улетим? Как могла, я гнала от себя эту мысль.

Мелисса жаловалась на боли в желудке — она волновалась не меньше моего.

Вне всякого сомнения, Нора была самой счастливой.

Как долго она упрашивала меня вернуться во Францию!

Ей никак не удавалось усидеть на месте. Нора решала, что заберет с собой, поскольку хотела бы увезти большую часть своих вещей. Рассматривая какую-то вещь, она раздумывала, брать или не брать, потом непременно относила ее в разряд вещей, которые стоит увезти с собой. Может быть, потому что ей просто не'хотелось ничего оставлять после себя в Алжире и чтобы ничто не обязывало ее вернуться.

Что касается меня, то я ограничилась минимумом.

Я оставляла без сожаления дом, вещи, одежду — все, за что обычно держится женщина.

Положив чемоданы в багажник, мы сели в машину.

Я пообещала Хусейну регулярно сообщать ему о детях.

Он переживал не меньше нашего, но страну покидать не решался.

В одиннадцать часов этого незабываемого июльского дня с чемоданами мы прибыли в Алжирский аэропорт и сразу отправились на таможенный досмотр. Я протянула все наши бумаги. Служащий долго смотрел на меня, словно подозревая что-то. Мне показалось, что он догадался: мы уезжаем навсегда. В сердце закололо. Потом он опустил глаза на документы и внимательно их пересмотрел. Я перевела дух.

— Вы все отправляетесь в отпуск в Париж? — сухо спросил он.

— Да, господин, все.

— Где отец этих троих детей?

— Там. Мужчина, который стоит у двери.

Когда он взял в руки разрешение на выезд Мелиссы, я испугалась еще больше.

— А где же отец этих двух детей? — резко спросил он.

— Он подписал разрешение, когда был в Алжире проездом. Где он сейчас, не имею понятия.

Он опять посмотрел на бумагу, потом в глаза Мелиссы и спросил:

— На сколько ты уезжаешь из Алжира?

— С мамой я проведу во Франции лето. Потом мы вернемся, господин.

Я гордилась Мелиссой — несмотря ни на что ей удалось сохранить внешнее спокойствие. После ее ответа у таможенника отпали все сомнения. Еще раз окинув нас взглядом, он небрежно проштамповал документы и с пожеланием удачного отпуска вернул мне.

Украдкой я подала дочерям знак, чтобы они не показывали своей радости и не привлекали внимания. Мы прошли в зал ожидания и только там, отойдя в сторону, стали смеяться, плакать, обниматься. Каждый радовался на свой лад. Нора скорчила рожицу, изображая таможенника.

— Так, а где же папаша этой девчонки? — говорила она, имитируя его интонации. — Ну ладно, счастливого вам отпуска или, лучше сказать, долгих лет отпуска гденибудь подальше от этой страны. Далеко-далеко.

Она снова рассмеялась от счастья. Этот смех было так приятно слышать.

— Если бы ты знала, мама, как мне хорошо! Я уже чувствую себя свободной и полной энергии.

Самолет нес меня и детей к земле свободы. Моя мечта сбывалась, и женщина, которая родилась для того, чтобы подвергаться тирании мужчин, превращалась в женщину свободную. Подобно бабочке, выпорхнувшей из своего кокона, я начинала свой первый полет. Малыши спали в креслах, Мелисса все время улыбалась, а Нора задумчиво смотрела в иллюминатор.

Расправив крылья и налетавшись, бабочка должна думать, чем будет кормиться и где будет время от времени отдыхать. В Париже нам идти некуда. Денег было мало. Хватит разве что на одну ночь в гостинице. А дальше? Идей у меня не было.

Самолет начал снижаться. Надо было будить малышей.

— Ребятишки, вставайте. Мы прибываем во Францию.

Начинается новая жизнь, и мы должны быть счастливы, — убедительно и совершенно искренне сказала я.

— Мама, а во Франции у нас будет хороший дом? У каждого будет своя кровать? — спросил Риан, которого не занимали заботы взрослых.

— Нет. Не сегодня. Но когда-нибудь у нас будет очень хороший дом и кровать для каждого.

— А где мы будем спать, если у нас нет дома? — обеспокоился он.

— Спать мы будем в гостинице.

— А что такое гостиница? — поинтересовался он.

Нора взяла его на руки и объяснила, что гостиница — это такой большой дом с множеством комнат и кроватей. Выслушав Нору, Риан стал сам объяснять это своему брату.

Французскую таможню мы прошли без проблем. Выйдя из здания аэропорта, Нора не спеша стала на колени и поцеловала землю. Таким торжественным жестом она выразила эмоции к этой земле, которые переполняли и мое сердце: благодарность, надежду и радость.

— Ну ват мы и свободны, мама! — воскликнула Нора, поднявшись. — А я уже и не надеялась, что когда-нибудь вернусь сюда.

На глазах у нее были слезы. Такси отвезло нас'в комфортабельную гостиницу. Для первого раза цена значения не имела, ведь я хотела, чтобы дети запомнили этот день счастливым. Жить одним днем — таков был мой девиз в тот момент.

Сыновья развлекались игрой в прятки, бегая по двум большим комнатам, которые я заказала. Потом они придумывали игры с водой в большой красивой ванной, пока дочери ходили в магазин, чтобы купить что-нибудь к ужину и осмотреться в своей родной стране. Однако беззаботная жизнь не могла длиться долго. Завтра придется решать, как накормить голодные рты и обеспечить крышу над головой. Как не опустить руки и выйти из положения? Я не хотела делиться своим беспокойством с девочками, чтобы не портить им настроение. Я хотела быть на высоте. Еще бы, разве я не выполнила обещание, что мы окажемся во Франции? Я хотела быть уверена, что приняла самое лучшее решение для моих детей!

Девочки вернулись, и мы принялись за еду Глядя на склоненные над столом головы, я набиралась храбрости достойно встретить завтрашние испытания. Решила так: завтра с утра мы пойдем в центр социальной помощи.

Принятое решение помогло мне уснуть спокойно. Завтра будет новый день.

В центре социальной помощи мы стали в очередь. После часа ожиданий близнецы разбаловались, а Захария принялся хныкать, поэтому я облегченно вздохнула, когда подошла наша очередь. Работник социальной службы приняла меня в кабинете, который, когда я с детьми вошла туда, превратился в крошечный.

— Они все с вами?

— Да, это мои дети.

— И эта взрослая девушка тоже? — спросила она, покааывая на Нору.

— Тоже.

— Было бы неплохо, если бы половина из вас осталась в коридоре, — холодно заметила она.

Мелисса с близнецами вышли в холл, а я ввела служащую в курс наших дел. Она слушала внимательно и взволнованно, а потом спросила, есть ли у меня во Франции родственники.

— Есть, но будет лучше, если они не узнают обо мне.

От этого зависит наша безопасность. Те, от кого я бежала, могут найти нас.

— Понимаю. Но вам нужно где-то жить.

— Я ни с кем не могу контактировать. Ни с родственниками, ни даже с друзьями. Я не хочу, чтобы нас нашли.

— Ваша старшая дочь совершеннолетняя?

Я кивнула, ощутив легкий укол в сердце.

— Вам придется разделиться. Ее поселят в Центре молодежи, — проговорила она, пристально разглядывая Нору.

— Я не хочу покидать семью, — резко отреагировала Нора. Ее голос срывался на плач. — Никто не разлучит меня с моими близкими.

— Таков порядок, мадемуазель. Вы взрослая, и ваше место с вашими сверстниками.

— Я не хочу. Мое место с моей семьей. Не разлучайте нас, пожалуйста! Я приехала сюда не для того, чтобы расстаться с любимыми людьми.

Служащая не могла понять реакции Норы. Обычно молодые люди стремятся жить в окружении молодых людей своего возраста, подальше от взрослых. Нора была не такой. Для нее семья была спасательным кругом, гарантом стабильности и безопасности.

Переговорив по телефону с коллегой, служащая сказала Норе:

— Я поговорила с коллегой из Центра молодежи. Он не возражает, чтобы ты осталась с семьей. Если передумаешь, можешь позвонить ему в любое время. В гостинице вы проведете трое суток, также вы получите талоны на питание в ресторане за счет службы.

— Где находится эта гостиница?

— В пригороде Парижа. Не люкс, конечно, но будет где пожить три дня, а я пока придумаю, что делать дальше. Жду вас через три дня, а сейчас отдыхайте.

Гостиница оставляла желать лучшего: ободранные стены без обоев, подходы засыпаны мусором, а окна такие грязные, что едва пропускали солнечный свет.

Дети не осмеливались войти внутрь, а Нора с Мелиссой не скрывая выражали отвращение.

— Это что еще за место? Мы не будем здесь спать!

— Только три дня, девочки! У нас нет выбора. Это лучше, чем оставаться на улице!

С опаской я подошла к стойке администратора, за которой сидел небритый мужчина с трехдневной щетиной и татуировками от ладоней до плеч. Его огромный живот, казалось, вот-вот разорвет пуговицы жилета.

— Это вы та самая женщинах пятью детьми, которую прислали из службы социальной помощи? — вместо приветствия хрипло спросил он.

— Да, это я. А вот мои дети.

— Должен вас предупредить, мадам. Место не оченьто подходящее для маленьких деток. Странно, почему социальная служба направила вас именно к нам. И еще, на ночь не забывайте закрывать дверь на замок.

Услышанное не внушило доверия, поэтому я. перезвонила в социальную службу.

— Сейчас я подыскиваю вам более подходящее жилье.

Пока только в этой гостинице согласились принять вас с пятью детьми. Как-нибудь постарайтесь пережить это время.

Я была разочарована, что моим детям придется ночевать в таком малопривлекательном месте. Надо было как-то обустраиваться.

Нам выделили две комнаты на третьем и четвертом этажах. Особенно ужасна была та, что на третьем: грязные шторы, шатающийся стол, кровать в пятнах. Заглянув внутрь, мы тут же захлопнули дверь. Комната этажом выше была побольше, с двумя кроватями, одна из которых дала крен влево. И разумеется, такая же грязь.

Близнецы тут же прозвали гостиницу отелем «Какашка». Называя его так, они каждый раз покатывались со смеху. Мы решили провести ночь в одной, большей комнате. Так было безопаснее. Элиас спал беспокойно, а я так и не сомкнула глаз, вздрагивая при каждом шорохе, доносившемся из коридора. Девочки спали с Захарией на кособокой кровати, и к утру Мелисса оказалась на полу.

Проснувшись, она пожаловалась на боли в спине и шее.

Два следующих дня ситуацию не улучшили. Мальчики хотели побыстрее покинуть отель «Какашка» и вернуться домой. А ведь наша жизнь во Франции только начиналась. Было больно видеть их разочарованными. Это обескураживало и лишало энтузиазма, но дочери поддерживали меня, уверяя в правильности принятого решения.

Мы много гуляли, чтобы время шло быстрее, но каждый раз возвращение в гостиницу было тягостным.

— Мама, я хочу поехать в Алжир к папе.

Слышать такие слова от сыновей было невыносимо.

Я брала их на руки, объясняла, почему мы должны оставаться здесь, и обещала, что через два дня мы поедем в другое, более подходящее место.

— Мама, а у нас будет дом? — в который раз спрашивал меня Риан.

Что я могла ответить ему на это? Риан прекрасно чувствовал беспокойство, которое вызывал у меня этот вопрос. Я сказала правду:

— Когда-нибудь, рано или поздно, у нас будет место, которое мы назовем домом. Нам никого не нужно будет бояться, мы будем счастливы все вместе.

На вторую ночь к нам в дверь постучали, и тихий голос попросил открыть. Мы переглянулись и не сдвинулись с места. О том, чтобы открыть, не могло быть и речи. Неизвестный долго просил открыть, а потом ушел.

Разумеется, той ночью я тоже не сомкнула глаз — настолько я была напугана.

Три дня переживаний за малышей, три ночи неудобств для старших детей и ужаса для меня наконец закончились. Я позвонила своему куратору из Центра социальной помощи, но, к большому удивлению, узнала, что она взяла два дня отпуска. Я пыталась объяснить по телефону, что у меня пятеро детей и я не знаю, где мне ночевать.

— К сожалению, не я веду ваше дело. Обратитесь в СЭМП, чтобы вас пристроили куда-нибудь на ночь.

Потом свяжетесь с вашим куратором.

Что я скажу детям?

Как назло, после обеда пошел дождь, и у Захарии поднялась температура, а Элиас начал кашлять. Мокрые и уставшие, мы тащились по улице, с чемоданами. Нас могли приютить только к ночи. Днем мы должны были выкручиваться сами. Талоны на обед кончились, и ресторан «Макдональдс» отказался нас обслуживать. Мальчики просились домой. У Захарии, лежавшего в раскладной коляске, начинался жар. Никогда раньше я так не радовалась наступлению вечера. Наконец-то мы могли отдохнуть. Я позвонила в СЭМП и условилась о месте, где нас заберут. Это была остановка автобуса. Когда мы садились в фургон, люди, ожидавшие автобуса, с любопытством нас разглядывали. Я почему-то на них разозлилась. Зачем было так смотреть! Ведь они не ломали головы, куда пойти на ночь! У них было место, которое они называли домом!

Нас встретили двое обходительных молодых людей, один из которых был медбратом. Он осмотрел Захарию и спросил:

— Что такие люди, как вы, здесь делают?

Я рассказала им нашу историю. Они слушали, онемев от удивления, — подобное они слышали впервые. Потом выдали нам медикаменты, посоветовав обращаться за помощью сразу же, если ночью состояние Захарии ухудшится.

Медбрата так растрогала наша история, что он вручил нам номер телефона, по которому в случае необходимости я смогу в любое время вызвать машину. СЭМП не была идеальным решением, но эта встреча позволила мне не опустить руки и не поддаться отчаянию. Нас привезли в относительно чистую гостиницу, дали талоны на питание и пожелали удачи.

Комнаты были совсем крошечные, поэтому на время мы разделились: близнецы провели ночь со мной, а Захария, у которого к тому времени температура пришла в норму, с сестрами. Уставшие, мы спали очень крепко. Прислушиваться к тому, что происходит за дверью, не было необходимости — место оказалось вполне безопасным.

Встав рано, я первым делом позвонила в Центр социальной помощи, поскольку у меня не было желания провести еще один день, скитаясь по городу с кучей детей.

Слава богу, куратор была на месте. Она сказала, что ждет нас у себя.

Плотно перекусив в «Макдональдсе», мы поехали на встречу. Как и в прошлый раз, в кабинет я зашла с Норой и Захарией. Не успела я сесть, как услышала:

— Трудно найти место в гостинице, которая согласилась бы вас принять. Никто не хочет селить пятерых детей.

— И что дальше? — обеспокоенно спросила я.

— У вас нет выбора. Вы будете ночевать в приюте для бездомных. Там, конечно, нет удобств, но… Видит Бог, я все испробовала.

— О каких неудобствах вы говорите?

— О многих. Надо будет рано вставать, потому что завтрак заканчивается в восемь часов. В восемь тридцать вы должны будете покинуть приют. Вернетесь туда в восемь вечера, не раньше.

— Что я буду делать с детьми с восьми утра до восьми вечера? Куда нам идти?

— Не знаю, мадам. Найдите себе занятие.

— Какое занятие? А малыши, вы о них думали? Двенадцать часов на улице!

— Походите по торговым центрам, погуляйте в парке.

День пройдет быстро.

— Не знаю, отдаете ли вы себе отчет. Да о чем вы!

Какие могут быть прогулки с уставшими детьми? Посмотрите на моего сына. Ему только год. Он не может постоянно находиться в коляске! — И я расплакалась.

Нора сжала мою руку.

— Будет тебе, мама. Главное иметь крышу над головой на ночь. Днем мы будем помогать тебе. Вспомни, нам выпадали и худшие испытания!

Куратор вручила мне талоны на питание и адрес ночного приюта, где нас будут ждать к восьми часам вечера.

Волоча чемоданы, мы направились к приюту. Наше передвижение зависело от погоды. Когда начинался дождь, мы заходили в рестораны быстрого питания и выходили, когда он прекращался. Время тянулось медленно. Быстро уставшие дети капризничали. Мы не думали ни о чем, кроме отдыха.

В восемь часов вечера мы были на месте. Нас встретил довольно любезный мужчина. Он вручил мне анкету для заполнения, в то время как остальные члены моей семьи в сопровождении высокого светлоглазого блондина отправились в столовую. Покончив с анкетой, я присоединилась к ним.

Ко мне подошел молодой человек.

— Меня зовут Рашид. Я тоже алжирец, — приветливо представился он.

Мы были единственной семьей в зале. Было несколько пар, но в основном люди сидели по одному. Рашид принес нам тарелки с едой и все время следил, не нужно ли нам чего-то еще. Он был очень любезен. Нора болтала с ним о пустяках, в основном об Алжире и о Франции, а в конце разговора Рашид заметил с грустью:

— Главное верить, что скоро вы вырветесь отсюда.

Видимо, он хотел подбодрить нас.

Когда настало время укладывать детей спать, Рашид показал нам комнату, которую нам выделили на пятнадцать дней. Огромную, с шестью большими кроватями и одной кроваткой для Захарии. Здесь было комфортно.

И немного напоминало дом. Примечательным было окно в потолке: можно лежать и смотреть на небо и на звезды.

Рашид посоветовал нам закрыть дверь на ключ.

— На всякий случай, — добавил он. — Мало ли кто может прийти в поисках ночлега. И не оставляйте детей одних. Когда они пойдут в туалет или ванную, сопровождайте их. Если возникнут проблемы, зовите меня.

Я всегда рядом.

— Спасибо, Рашид. Я буду осторожна.

— Завтра вы встретитесь с одним из служащих приюта. Пусть вам подыщут другое место, потому что это не очень подходит для вашей семьи.

— Это место никому не подходит, Рашид. Надеюсь, что мое пребывание здесь не затянется. Так хотелось бы жить в тихом уютном месте с детьми. Чтобы они, как все нормальные дети, тоже ходили в школу. Да и… есть много вещей, которые бы я хотела.

Рашид горячо пожал мою руку.

— Твои желания — это желания всех матерей на свете, которые хотят сделать своих детей счастливыми.

Замечание Рашида заставило меня задуматься. Мои желания нельзя назвать чрезмерными, наверное, для их исполнения не пришло время. Смогу ли я когда-нибудь обеспечить своим детям надежную крышу над головой и все, что нужно для достойной жизни?

Перед сном мы принимали душ. Старшие дети присматривали за младшими. Пока одни мылись, другие следили за входом. Уставшие, разморенные, все уснули довольно быстро. Утром в семь часов Рашид постучал в дверь — пора вставать. А так не хотелось, особенно Элиасу, который любил поваляться в постели.

— Я еще не выспался, мама, — жаловался он. — Я не хочу никуда идти.

Я нежно погладила его по голове и напомнила о завтраке. После короткого душа мы пришли в столовую.

Утром народу было гораздо больше, видимо, многие пришли в приют ночью. В основном это были мужчины разных возрастов и национальностей. Многие с лицами хронических алкоголиков. Такая большая семья, как наша, вызывала любопытство. На нас оглядывались.

Представитель приюта пригласила меня в свой кабинет. Я пошла сразу, хотя даже не выпила кофе. Но надо было думать о завтрашнем дне.

Представителем оказалась внушительного вида женщина крупного телосложения с пронзительным взглядом из-за очков с толстыми стеклами в темной оправе.

Она сразу перешла к сути.

— У вас очень деликатная ситуация, — сухо сказала она. — Мы постараемся что-то придумать, но это будет нелегко. У вас есть деньги?

— Уже нет. В основном все ушло на билеты, а то, что осталось, мы потратили в первый день на гостиницу.

Теперь у меня ни гроша.

— Скажу вам честно. Не очень-то верится, что вы бедная. У вас вид ухоженной, чистой женщины. По вашей внешности не скажешь, что у вас проблемы.

— Это правда. Алжир мы покинули не из-за нужды.

Из-за проблем другого рода, но здесь у нас сразу же появились и финансовые проблемы. Не буду скрывать, я никогда раньше не жила в таких условиях. Надеюсь, что решение все-таки будет найдено.

— В подобной ситуации вы оказались по собственной вине, мадам, — произнесла она морализаторским тоном с нотками иронии. — Надо было думать, прежде чем приезжать сюда с кучей детей и без денег. На что вы надеялись? Найти жилье сразу после приземления в аэропорту?

Для меня это было слишком. Чтобы сохранить спокойствие, я должна была глубоко вздохнуть. Нужно было объяснить ей, чем руководствовалась я, приехав во Францию.

— Я знаю, мадам, что сейчас испытываю трудности, но это пустяки по сравнению с тем, что я пережила в Алжире. Там я жила в постоянном страхе. Все время содрогалась от мысли, что могу потерять ребенка или меня убьют.

Поймите меня правильно! Самое важное для меня — спасти жизнь своим детям. Поселить их — это второстепенно. Я была уверена, что в свободной стране смогу найти им жилье.

Она выслушала меня, но понять, тронули ли ее мои слова или нет, было невозможно, настолько непроницаемым казался ее взгляд.

— Теперь я лучше вас понимаю, но найти подходящее жилье для пятерых детей в самом деле сложнее, чем вы думаете. Я даже не могу обещать вам стабильного жилья в течение года. Вы еще столкнетесь с трудностями, будьте к ним готовы. Пока мы будем стараться селить вас в приютах или в гостиницах, в которых есть условия для детей. Счастливого вам дня и до вечера, до восьми часов.

Французская действительность вернула меня на землю.

Ближайшее будущее не обещало ничего хорошего. Надо было запастись терпением. Она сказала «в течение года».

Как перенести это? Я закрылась в туалетной комнате, чтобы никто не видел моих слез.

Оправившись от шока, я вернулась к детям. Застегнула младшим сандалии и куртки. В рюкзак положила большую бутылку с водой, подгузники для Захарии, хлеб и бисквитное пирожное, которое Рашид принес специально для детей. Предстоял еще один день бесцельных блужданий по улицам Парижа, без отдыха для детей и с едой всухомятку.

Это кардинально отличалось от того, как мы жили раньше.

Детский плач, боль в ногах, жажда и голод отодвигали архитектурные прелести Парижа на второй план. Трое малышей, гуляющих целый день под открытым небом, — ничего хорошего в этом не было. Но с ними было трое взрослых, которые могли позаботиться о троих детях.

Вечером, перед сном, Риан вдруг начал кашлять. Лоб его стал горячим, а сам малыш казался вялым. В два часа ночи Рашид вызвал врача. Температура у Риана была высокой, поэтому нас забрали в дежурное отделение больницы. Осмотрев ребенка, врач позвал меня, чтобы узнать номер моей страховки. У меня ее не было, но он успокоил меня, сказав, что все равно не оставит больного ребенка без медицинской помощи. Я дала ему адрес приюта, и врач снабдил меня жаропонижающими лекарствами и рекомендациями.

— Ребенок должен находиться в тепле, в трусиках и майке, хорошо укутанный в одеяло. Он должен соблюдать постельный режим и избегать сквозняков.

Когда я рассказала ему о правилах пребывания в приюте, он дал мне письмо для заведующего, в котором указал условия, необходимые для ребенка. Нужно было вернуться в приют, но я вспомнила, что у меня нет денег.

Врач посоветовал мне позвонить в СЭМП, и я воспользовалась номером телефона, который у меня был.

Ночь таким образом получилась очень короткой. После двух часов сна Рашид разбудил меня, напомнив, что я должна показать письмо врача мадам Танги, сотруднице приюта, с которой разговаривала накануне.

— Не думаю, Самия, что она позволит тебе провести здесь весь день.

— А кроме нее здесь есть еще кто-то?

— Есть. Мсье Менард, только он сегодня не работает.

Дети уже были готовы идти завтракать, кроме Риана, который отказывался есть и лежал вытянувшись в кресле.

— Ни в коем случае! Если позволить вам, придется позволить и остальным, — категорично заявила она, наливая себе кофе.

— Малыш очень болен. Я не могу заставить его ходить по улицам до восьми вечера. У меня нет даже коляски, чтобы уложить его.

— Но у вас же есть коляска!

— Это коляска для самого младшего, — возразила я, не понимая к чему она клонит.

— Ну так выньте оттуда младшего и положите старшего.

Она вернулась в свой кабинет и закрыла за собой двери. Разговор был закончен. Я колебалась: нужно ли идти за ней с риском разозлить ее или, ничего не делая, рисковать здоровьем Риана? Я спросила совета у Рашида.

По его мнению, не стоило идти к ней еще раз. Мадам Танги не меняла своих решений.

Материнский инстинкт перевесил. Постучав дважды, я вошла в ее кабинет и взмолилась:

— Пожалуйста, мадам Танги, пусть одна: из моих дочерей останется с больным братом, а все остальные уйдут до вечера. Только малыш и его сестра. Сжальтесь…

— Нет, я уже сказала. Я не могу менять правила, мадам. Покиньте помещение, мне нужно сделать важный звонок.

Я сделала все, что могла. Одев Риана потеплее, я положила его в коляску младшего брата. Мы нашли убежище в диспансере на углу. Персонал нас хорошо принял. Там не понимали, почему во Франции нам не оказывают адекватную помощь. В четыре часа дня мы отправились в знакомый «Макдональдс», где дети могли не только поесть, но и поиграть. Я взяла Риана на руки, чтобы дать ему сироп. Я гладила его по голове и говорила ласковые слова.

Вдруг я почувствовала, что Нора и Мелисса смотрят на меня, не решаясь заговорить. Неужели они догадывались, о чем я думаю? Я, желавшая избавить детей от ада, который нас окружал, теперь привела их прямиком в чистилище! Из огня да в полымя! Я отвечала за все, что с нами происходило. И не могла вести себя так, словно ничего не случилось. Прямо перед дочерьми я расплакалась. Нора принялась меня утешать.

— Мама, не плачь! Пожалуйста! Ты сделала все, что могла. Благодаря тебе мы далеко от страны, где были пленниками. Благодаря тебе мы свободны и теперь мы сильнее, чем прежде. Ты должна знать: мы признательны тебе за это. Никто не мог предвидеть трудностей, с которыми мы столкнулись. Все эти мелкие проблемы обязательно решатся, и у нас появится дом, где мы будем все вместе.

Эти слова отчасти вернули мне уверенность. Наконецто мы могли идти в приют. Риан очень устал, остальные были голодны, потому что ужин задержали. Пища не отличалась изысканностью, но главное — она была питательной и ее было вдоволь. Блюда предлагались следующие: блины в сладком соусе, чечевица с овощами, белая фасоль. В начале ужина подавали суп. Каждый вечер мы благодарили Бога за еду и пристанище, которые он нам посылал. Дни, прожитые в приюте, изменили отношение моих детей к происходящему, и они перестали воротить нос и ели все, что им давали, не проявляя неудовольствия.

Мы сели на свои обычные места. Риан поел очень мало, после чего мы отправились в комнату. Утром Рашид разбудил нас как обычно. Удивительно, как быстро человек адаптируется к окружающим его условиям. Риан до сих пор кашлял, и я решила еще раз попытать счастья, поговорив с мадам Танги. Я так волновалась, что потеряла аппетит.

Едва заметив меня, мадам Танги скрылась в своем кабинете, но мы с Рианом через секунду уже стучали в дверь.

Мой сын был бледен. Я едва успела ступить на порог кабинета, как вдруг малыша вырвало. Мадам Танги вскочила и замахала руками с криком:

— Вот свинтус! Мало того что мы вас терпим, так вы еще пачкаете чистые полы!

Нора, которую я успела позвать, занялась братом, а я подошла к этой злобной фурии, чтобы сказать все, что я о ней думаю.

— Мадам, у вас есть дети?

— К счастью, нет.

— Вот именно, к счастью. Счастлив тот ребенок, у которого нет матери, похожей на вас. Вы не заслуживаете материнства, — резко бросила я.

Гнев овладел мною, но я вышла из кабинета, боясь окончательно потерять контроль. Атак хотелось выпустить ей кишки! Она догнала меня в коридоре и заорала так, что слышал весь приют:

— Чтобы я вас тут больше не видела! Ни вас, ни ваших детей!

— Этим вечером я приду как обычно, мадам. Слава богу, приют вам не принадлежит.

— А вот посмотрим. Я не позволю вам войти сюда, я отправлю вас к черту!

И она громко хлопнула дверью. Трясясь от злости, похожая на вулкан, который вот-вот разольется потоками лавы, я отважилась еще раз открыть двери в ее кабинет.

— Мадам, я знаю свои права! Я приду сюда вечером и надеюсь, что вас здесь не будет.

Настала моя очередь хлопать дверью.

Собрав детей и все нужное на день, мы быстро вышли на улицу. Я чувствовала, что нахожусь на грани. Надо было срочно связаться с куратором, чтобы изложить свою версию событий. Найдя уличный телефонный аппарат, я набрала номер, но линия оказалась занята. Только через десять минут удалось дозвониться. Куратор сразу перешла к делу.

— Мадам Рафик, я вам доверяла, а вы так нехорошо поступили с мадам Танги. Она ведь хотела вам помочь.

Я расплакалась. Видя это, мои дети, а громче всех Риан, тоже начали плакать.

— Мама, прости, — всхлипывал Риан. — Это я виноват. Тетя рассердилась на тебя, потому что я испачкал пол. Прости, мама! Не плачь, я обещаю больше этого не делать.

И прижался к моей юбке. Риан вернул мне спокойствие. Извинившись перед собеседницей за паузу, я успокоила сына, сказав, что вины его нет, а потом рассказала куратору обо всем происшедшем, упомянув о болезни сына, оскорблениях и угрозах в свой адрес.

Когда я закончила, на другом конце провода повисло долгое молчание. Мой рассказ озадачил ее.

— Если все, что вы рассказали, правда, мадам Рафик, то признаю, что мадам Танги вела себя недостойно. Я обязательно поговорю с заведующим приютом. Он должен быть на месте.

— Я ничего не придумала. Все, кто завтракал, и все сотрудники приюта были свидетелями нашего конфликта.

— Вечером возвращайтесь в приют как обычно. Ни о чем не думайте. Завтра я позвоню вам и сообщу адрес.

Нужно подыскать другое место для вашей семьи.

Я поблагодарила ее за доверие и за то, что меня выслушала. Вытерев слезы, я улыбнулась детям, сообщив, что скоро мы покинем этот ужасный приют. Взволнованный событиями, которые, по его мнению, он спровоцировал, Риан еще раз пообещал, что его больше не будет тошнить.

— Над этим никто не властен. Если человека тошнит, то его вырвет, — сказала я, взяв его на руки. — Мы в свободной стране, и здесь, к счастью, злые люди встречаются реже, чем хорошие. Забудь эту ужасную женщину!

В очередной раз нас принял знакомый «Макдональдс».

Здесь мы могли поесть, а дети поиграть, и никто нас не выгонял. Ресторан стал для нас своего рода убежищем, почти домом. Глядя, как весело дети скачут на батуте, я подумала, что поступила правильно, приехав во Францию. Правда, надо было более тщательно продумать план. Когда я сказала об этом своим дочерям, они безапелляционно заявили:

— Ты поступила правильно, мама. Не жалей ни о чем.

Рано или поздно все как-то образуется.

Нора была для меня примером для подражания. К ее словам я всегда прислушивалась, случалось, я даже спрашивала у нее совета, если мне трудно было разрешить семейную проблему. Это приключение сблизило нас как никогда.

Вечером мы вернулись в приют. Нора повторяла, что я не должна думать о мадам Танги, а я в свою очередь повторяла эти же слова Риану, чтобы его успокоить.

Я как раз вынимала Захарию из коляски, когда незнакомый мужчина обратился ко мне. Я подняла голову и увидела стоявшего рядом высокого мужчину начальственного вида, лет сорока, с лысой головой.

— Позвольте представиться. Моя фамилия Водек, я заведующий этим приютом, — сказал он, протягивая мне руку. — Могу я с вами поговорить несколько минут тет-а-тет?

— С удовольствием, мсье. Мои дети могут идти на ужин?

— Конечно-конечно, мадам. Дети пусть идут в столовую.

Нора бросила на меня вопросительный взгляд.

— Все нормально. Проследите с Мелиссой, чтобы младшие вымыли руки, и идите ужинать. Я поговорю с мсье Водеком и присоединюсь к вам.

Я прошла за элегантным мужчиной, надеясь, что он не выставит нас за дверь этим же вечером. Его спокойствие и манера держаться казались мне хорошим знаком.

Взяв чистый лист бумаги и ручку, он посмотрел мне прямо в глаза.

— Мадам Рафик, приношу свои извинения за утренний инцидент. Мне очень жаль. Мы не терпим агрессивного отношения к людям, которые нуждаются в нашей помощи.

Невольно по моему лицу потекли слезы. Я еще раз пережила утреннюю сцену, припомнив перепуганное лицо своего сына, и эмоции, которые переполняли меня.

Заведующий не в силах стереть это из моей памяти, но он старался утешить меня, выражая сочувствие.

— Я заявляю совершенно искренне, мадам. То, что случилось утром, больше не повторится. Вы можете подать жалобу на нашу сотрудницу, это ваше право, и я вас полностью в этом поддержу. Я и сам не чистокровный француз, но никогда не позволял, чтобы ко мне относились как к человеку второго сорта. Я восхищаюсь вашей храбростью, — сказал он, протягивая мне бумагу и ручку.

— Спасибо, мсье. Я не буду ничего писать. Главное, что на эту ночь у нас есть крыша над головой. Мы подождем, пока нам подыщут другое жилье. Таких людей, как вы, мсье Водек, много, они нам помогут. Спасибо еще раз.

Он пожал мне руку и пожелал удачи. Я вернулась к детям. Нора ни о чем не спрашивала, не желая меня понапрасну тревожить, но понимала, что на эту ночь все устроилось. Уставшие дети с удовольствием забрались на кровати. Еще и еще раз я восхищалась ими. Как они могли переносить тяготы, которые мне давались с большим трудом? Я смотрела на спокойно и умиротворенно спящих детей, а сердце разрывалось на части. Улица не место для детей. Вытянувшись на кровати, я любовалась звездами через окно в потолке, отпустив свои мысли в свободное плавание, и вспоминала те редкие мгновения из прошлой жизни, когда была счастлива. Большинство из них были связаны с детьми, а значит, становились более ценными. Некоторые из них заставляли меня плакать, некоторые смеяться. Я воодушевляла дочерей, объясняя им, что трудности — это благодатная почва для опыта. Со временем мы научимся ценить мгновения счастья и покоя. Место стресса, который я ежедневно переживала в Алжире, заняла уверенность в том, что все будет хорошо. Я сохранила надежду и детей. На такой оптимистической волне я и заснула.

Как обычно, нас разбудил Рашид. Подниматься было непросто — спокойная ночь еще не гарантировала полноценного отдыха. Водные процедуры, короткий завтрак — и вот мы уже снова собирали чемоданы.

В этот момент пришел заведующий и сказал, что я должна связаться со своим куратором из Центра социальной помощи.