Паутина

36

Когда я открыла глаза, меня встретил привычный утренний сумрак спальни. Карл сонно протянул руку, чтобы заглушить трезвон будильника. В первые мгновения я не могла понять причину беспокойства, с которым проснулась, а потом вспомнила: бригада стекольщиков работала допоздна, Карл даже извинялся перед Лиз за шум. Я вспоминала стук молотков, визг пил и незнакомые мужские голоса, звучавшие в кухне и в гостиной, словно небольшое армейское соединение захватило наш дом и разбило лагерь в комнатах первого этажа.

Закончили они лишь в половине первого ночи, собрали инструменты и уехали. Мы сразу же отправились спать, не сказав друг другу ни одного слова о том, что было для нас действительно важным.

— Пора вставать, — со вздохом произнес Карл.

— Ты разве пойдешь на работу? — Я не могла поверить. — Сегодня?

— Сегодня только среда, Анни. — Он улыбнулся. — И почему я должен оставаться дома? Вчера нас ограбили, но никто ведь не умер.

Он явно делал вид, будто вчерашнего разговора не было, а если все-таки был, то закончился полным согласием. И я невольно последовала его примеру.

— Сегодня разузнаю насчет установки охранной системы. Отыщу надежную фирму. Чем скорее мы установим сигнализацию, тем лучше — хотя бы для нашего душевного спокойствия.

Он пошел в ванную, я услышала шум воды. Даже здесь, в нашей спальне, где грабители не дотронулись ни до чего, все казалось мне до ужаса изуродованным, изменилась сама атмосфера в доме, что-то новое, незнакомое и опасное проникло в нее и расползлось повсюду. Я вздрогнула от мысли, что Карл уедет на работу и оставит меня здесь в полном одиночестве. Но признаться ему в своем страхе я не могла — не хватало еще усилить его нелепые подозрения. «Похоже, все повторяется, — сказал он мне вчера вечером, — вспомни, что ты рассказывала мне о своем первом семестре в университете…»

Выйдя из ванной, он начал одеваться, продолжая строить планы на день.

— Со страховщиками тоже свяжусь — они должны заплатить нам за украденные вещи. Не знаю, правда, что делать с твоим компьютером. Я в компах ничего не смыслю, но сдается мне, что с ним придется распрощаться, вряд ли его можно починить.

— Пожалуй, — согласилась я. — Как и с микроволновкой.

— Убытки, конечно, смехотворные, но все же возмещение мы получим. А DVD-плеер и стереосистему можно сразу купить. Поедем в субботу в Борнмут и выберем, не возражаешь?

Мы обращались друг к другу с нарочитым вниманием, склеив отношения как разбитую вазу, которая в любую секунду может развалиться, если ее использовать по прямому назначению. Мы будто по тонкому льду ходили, не смея коснуться самого главного.

— Отличная идея, — кивнула я. — Заодно возьмем системный блок. В «Компьютерном мире» наверняка смогут определить неисправность.

Вскоре Карл уехал на службу, и в доме воцарилась мертвая тишина. Я подошла к окну и так же, как вчера, провожала взглядом его удаляющуюся машину, но сегодня я с ужасом ждала момента, когда черное пятно скроется за перевалом холма, и очень скоро это произошло. Мир вокруг стал таким же чужим и мрачным, каким казался мне в первые дни после нашего переезда, но сейчас все было хуже, в тысячу раз хуже.

Приняв душ и торопливо одевшись, я медленно сошла вниз, словно кто-то меня тащил, а я упиралась — уж очень не хотелось видеть комнаты на первом этаже. В гостиной яркий свет обнажил оставшиеся следы ремонта: крошки штукатурки на паласе под окнами, наполовину недопитая чашка с кофе, оставленная возле плинтуса кем-то из рабочих. В воздухе стоял слабый запах клея и древесной стружки — так пахнет в еще необжитых новостройках. Все выглядело ободранным, запущенным, брошенным.

В кухне то же самое — воздух донельзя спертый, каждый звук оглушает. Я открыла кран, и шелест текущей воды был сравним с грохотом водопада. Напряжение вокруг меня сгущалось, становилось осязаемым, вбирая голоса, воспоминания, призраки прошлого.

Я поняла, что не в силах оставаться дома. Пустые комнаты наводили ужас. Во что бы то ни стало надо отсюда выбраться!

Схватив сумку и ключи, я прыгнула в машину и направилась в Борнмут. Никаких дел там у меня не было, но город представлялся мне временным безопасным прибежищем — он чем-то неуловимо напоминал Рединг, к тому же в городе проще отвлечься от страха. Даже Ребекка теперь не занимала столько места в моем сознании, ее историю вытеснили паника и животный инстинкт самосохранения.

В Борнмуте время тянулось медленно — но и слишком быстро. Я бесцельно бродила по магазинам, не собираясь ничего покупать, и пыталась согреть заледеневшую душу незнакомыми голосами. Они доносились со всех сторон — макушка лета, дети на каникулах, кругом семьи, влюбленные пары, компании друзей. Лишь я в одиночестве. На жаре, в шумной толпе я то и дело мысленно возвращалась к своему пустому дому, где меня ждали только абсолютная тишина да вымытая чашка из-под кофе возле раковины. Я думала о Карле, представляла, как он сидит в офисе, где я никогда не была, и морщит лоб, вспоминая события вчерашнего вечера, терзаясь вопросом, что же, черт возьми, происходит с его женой и не сходит ли она с ума…

Нет, не схожу! Скоро я позвоню Петре и расскажу ей обо всем. А позвоню я ей в уикэнд, когда Карл будет заниматься садом. Она все поймет, услышав историю полностью. Между ней и Карлом есть существенное различие, порожденное обстоятельствами: в отличие от Петры, он не знал меня во время того ужасного первого семестра. Петра сможет понять, что ситуация сейчас совсем другая и опасность мне угрожает более чем реальная.

Я завернула в «Старбакс», села за столик под зонтиком — с газетой, на которой не могла сосредоточиться, с чашкой кофе, вкус которого не ощущала, и с гигантскими часами, тикающими в голове. Каждая секунда приближала меня к неизбежности возвращения домой. Чтобы отсрочить этот момент, я заказала еще чашку кофе, потом еще одну, выкурила пропасть сигарет — лишь бы не думать о неотвратимом моменте. Но мир будто ополчился против меня, самым садистским способом напоминая о наступлении вечера: тонкий солнечный луч сполз со столика, соседние столы опустели. В конце концов я заставила себя посмотреть на часы. Почти половина шестого…

При всем желании я не могла здесь больше торчать. До возвращения Карла с работы нужно пропылесосить палас в гостиной и хотя бы начать готовить ужин. Мне была несносна мысль о том, что мое отсутствие дома в течение всего дня подтвердит его худшие опасения, превратив их в уверенность. Мое сегодняшнее поведение покажется ему бессмысленным, как побег двоечника с урока.

Всю дорогу до Эбботс-Ньютона я старалась увидеть ситуацию глазами Карла — никакой опасности нет, нас попросту обворовали… Но все ведь совсем не так. Я-то знала, что он не прав. Чем ближе я подъезжала к Плаумэн-лейн, тем сильнее меня обдавало холодом.

На этот раз полицейских автомобилей возле дома не было, как и машины Лиз в проезде. Только наш белый дом, пустой и разгромленный. Лишь кофейная чашка, засыпанный штукатуркой палас, гробовая тишина.

Я не помнила, чтобы Карл хоть раз отложил какое-либо важное дело, и установка охранной системы не стала исключением. Уже через день у дома появились двое рабочих. Они с благодарностью принимали от меня чай и расспрашивали об ограблении с сочувственным интересом. Я даже немного успокоилась, утопив страхи в тривиальности ситуации: практичная молодая жена принимает необходимые меры для предупреждения повторного грабежа.

— Больше никаких грабежей не будет, миссис Хауэлл, — заверил меня один из рабочих. — Когда наша система срабатывает, то сразу подает сигнал в местный полицейский участок. Только глядите теперь, сами не включите систему. Такое иногда случается. Тогда немедленно звоните в свой участок и сообщите об ошибке, прежде чем оттуда вышлют машину.

— Спасибо, я запомню.

Легко улыбаться, когда рядом люди. Но они слишком быстро справились и уехали. Входная дверь захлопнулась, а я ни в малейшей степени не почувствовала обещанного чувства безопасности. Возможно, охранная система могла защитить от абстрактной жадности, но никак не от ненависти конкретного человека и его жажды мщения.

Нас не просто обокрали. Будь это заурядный грабеж, в первую очередь приделали бы ноги нашему телевизору — бесспорно самой дорогой вещи в гостиной. А его не тронули. Зато книга «Жажда убивать», все документы о Ребекке и мои заметки для книги бесследно исчезли. Я постоянно возвращалась мыслями к драгоценной папке. Для меня это была не просто потеря, а невосполнимая утрата: школьная фотография, переданный по факсу отчет психолога, ксерокопии статей из Лондонского газетного архива — я знала их почти наизусть, но дело не в этом. Они странным образом приобрели для меня сентиментальную ценность, стали памятными вещицами, напоминающими об открытии и осмыслении фактов реальной жизни Ребекки.

Все время, прошедшее с момента ограбления, я оплакивала их — а сама Ребекка отошла на задний план. Последние события как набежавшая волна смыли ее из моей памяти, и она превратилась в небольшое пятнышко на горизонте. Я не сомневалась, что очередной прилив вернет ее на прежнее место, не может она долго оставаться во власти волн. Но сейчас я не могла на ней сосредоточиться, а когда все же пыталась — видела мертвого Сокса, лежащего на садовой дорожке, слышала дыхание в телефонной трубке, вспоминала скептицизм на лице Карла во время нашего разговора на кухне.

Я была убеждена, что со временем моя боязнь нашего дома пройдет, но дни шли, а ничего не менялось. Я могла думать только о том, что произошло здесь и что может повториться вновь; мрачное предчувствие не оставляло меня ни на секунду, ни на час, ни на один бесцельно проведенный день. Как только Карл уезжал на работу, я отправлялась в Борнмут или в Уорхем в тщетных попытках отвлечься от своего страха. Возвращение домой походило на ночной кошмар, с каждым разом все ужаснее: медленный подъем на гребень холма, замирание сердца на ту долю секунды, после которой в поле зрения появляется наш дом…

Присутствие Карла по вечерам должно было обеспечить хоть временную передышку от тревоги, но я все ему рассказала, а он не поверил, и это совсем не улучшило атмосферу в доме. Бремя донимавшего меня страха казалось еще тяжелее от необходимости скрывать его — реакция Карла на все, что я делала и говорила, моментально отражалась на его лице: сочувствие, ободрение, озабоченность. Он следил за мной, притворяясь, что и не думает следить. Я, со своей стороны, из кожи вон лезла, чтобы вести себя естественно, притворяясь, что и не думаю ради него лезть из кожи вон. И ненавидела себя за это. Я ведь права, а он ошибается. Надо было кричать, вопить во все горло, но вынудить его вернуться к тому разговору, что остался незаконченным во вторник вечером, — и вбить ему в голову, что нам грозит опасность. Но что-то меня удерживало, заставляло притихнуть, когда я имела все основания требовать. Я бы просто не вынесла больше его намеков на сдвиги в моей психике. Вспомни, что ты рассказывала мне о своем первом семестре в университете… Эти слова преследовали меня, заставляли сомневаться в себе, хотя я знала, что причин для этого нет. И я продолжала вечерами ходить вокруг него на цыпочках, впрочем, как и он; мы обходили стороной что-то странное, темное и до конца не понятое ни одним из нас.

В субботу, во время нашей поездки в Борнмут, я была постоянно начеку — боялась проговориться, что приезжала сюда дважды за последние три дня. В «Компьютерном мире» мы объяснили, что произошло с системным блоком, и мастер предложил заглянуть через неделю в это же время. Потом выбрали DVD-плеер и стереосистему взамен украденных. Взявшись с двух сторон за коробки, понесли их в машину. Наверняка все принимали нас за счастливую пару, обустраивающую семейное гнездышко, — а в действительности наша прежняя близость улетучилась. Страх, я поняла, иногда способен перевесить даже любовь. На обратном пути мы общались как случайные знакомые, начинающие понимать, что у них нет ничего общего.

Дома мы поставили покупки на те же места, где стояли их похищенные предшественники. Глянув на телевизор, я не удержалась от вопроса:

— Странно все же, что воры и его не прихватили, тебе не кажется?

— Может, у них просто не было места в машине.

Видно, мое молчание показалось Карлу подозрительным, поскольку, подсоединив DVD, он обернулся и остановил на мне долгий взгляд.

— Анни… — произнес он негромко, — нет здесь ничего загадочного. Как мне заставить тебя поверить? Ну пойми ты, все закончилось, теперь все прекрасно.

Я рассчитывала, что мой вопрос прозвучит обыденно, словно невзначай пришедшая в голову мысль, — и именно потому посеет в Карле зернышко сомнения. Сердце екнуло, когда я поняла, что ничего не вышло и цели, которые я преследовала, для Карла очевидны.

— Все закончилось и все прекрасно. Я разве возражаю? Просто спросила…

Этот короткий диалог только углубил пропасть между нами. За ужином Карл задумчиво молчал, казался целиком ушедшим в себя и как будто излучал невидимые гнетущие флюиды. Необычайно сильные, но направленные совершенно не в ту сторону. Я чувствовала себя виноватой и беспомощной и бесконечно долгие паузы за ужином заполняла размышлениями о Петре. Она начала обретать в моем сознании образ спасителя — человека, который знал меня прежде и может дать совет, не осуждая. Завтра же позвоню ей, решила я, когда Карл будет копаться в саду.

В тот вечер я выпила больше обычного, зная, что это единственный способ заснуть до рассвета: меня по обыкновению начала мучить бессонница, а другого средства борьбы с нею под рукой не оказалось. Проснулась я с тяжелой головой и ватным телом. Пару секунд спустя я сообразила, что меня разбудил Карл, выбирающийся из постели. Чуть приоткрыв глаза, я наблюдала, как он неслышно семенит к двери, явно стараясь не потревожить мой сон.

Снова закрыв глаза, я услышала, как он вышел из комнаты. Судя по звуку шагов, Карл спускался по лестнице, а не шел по коридору в сторону ванной. Я удивилась. И походка что-то подозрительно крадущаяся даже для заботливого мужа — словно ему жизненно важно, чтобы я не услышала.

Сон вмиг слетел. Стараясь не потревожить скрипучие пружины матраса, я села на кровати и осторожно нагнулась к часам. Половина девятого… По воскресеньям мы еще как минимум час валяемся в постели. Во время своих манипуляций я напряженно вслушивалась в его шаги — сначала по лестнице, затем по прихожей и, наконец, по гостиной, где их звук пропал.

Полная тишина. Затем я услышала голос Карла, но не разобрала слов. Звонит по телефону, догадалась я. Снова пауза — и очередная реплика Карла, более продолжительная. Выпрямив спину, я сидела неподвижно. Расслышать, о чем речь, я по-прежнему не могла, но уловила тон Карла: тревожный, таинственный. Я похолодела. Точно таким же тоном я сама, должно быть, общалась с Петрой в прошлый уик-энд, пока Карл косил газон.

Похмелье бесследно исчезло, сменившись донельзя тревожной бдительностью. Мне жутко хотелось узнать, с кем и что он говорит, но о том, чтобы прокрасться на площадку лестницы и оттуда подслушать, нечего было и думать: свободным от трубки ухом Карл наверняка ловил звуки из спальни. Я сползла с кровати, босиком заскользила по ковру к телефону на туалетном столике и с величайшей осторожностью подняла трубку.

Я легко представила себе его реакцию на неизбежный клик, раздавшийся на линии, но, к счастью, моя операция прошла незамеченной. Я поднесла трубку к уху и зажала микрофон ладонью — иначе, клянусь, Карл услышал бы бешеный стук моего сердца.

— …естественно, я здорово волнуюсь. Тем более что это продолжается уже не одну неделю. Я думал, пройдет, но после грабежа стало в миллион раз хуже. После всей ерунды, что она наговорила мне в тот вечер, она просто замкнулась. Намертво. Ну не могу я поверить ее доводам, у меня от них крыша едет. А она не желает понять, до чего все это глупо, делает вид, будто согласилась со мной, но меня не проведешь… Она по-прежнему живет в страхе, хоть и притворяется, что все в порядке. Но я-то, черт возьми, насквозь ее вижу!

Меня затрясло; казалось, тысячи иголок разом вонзились в тело. Карл прервался, а в трубке зазвучал голос, услышав который я словно примерзла к полу. На другом конце провода была Петра.

— Я тебя прекрасно понимаю. Она звонила мне в прошлое воскресенье, и я почувствовала, в каком она состоянии, — она действительно была напугана тем телефонным звонком. Поскольку я была уверена, что кто-то просто ошибся номером, то так ей и сказала. А она ответила, что я права и что после разговора со мной ей стало намного лучше. Но еще тогда мне показалось, что это не больше чем слова. Анна не сомневается, что ветеринар ей мстит… она рассказывала мне о нем, когда я приезжала к вам в гости… Как считаешь, в ее опасениях есть смысл?

— Ни малейшего. Потому-то я так и волнуюсь.

Мир вокруг меня сжимался, с каждой секундой становился плотнее и горячее, вызывая клаустрофобию.

— Прости за беспокойство, Петра, но ты единственный человек, с которым она может поделиться. Если она позвонит и расскажет что-нибудь, дай мне знать, ладно? Ты только не подумай, что я шпионю за ней. Просто она молчит, и я понятия не имею, о чем она думает, и не знаю, как ей помочь.

— Не переживай, если что-то узнаю — тут же свяжусь с тобой. Но и ты держи меня в курсе ваших дел. Ох, Карл! Надеюсь, с ней все в порядке. Ты и вообразить не можешь, каково ей тогда пришлось…

— Догадываюсь. Она рассказывала. (Я представила себе его бледное, сосредоточенное лицо, внезапно дрогнувшее при взгляде на часы.) Слушай-ка, пора закругляться. Извини, что поднял тебя в такую рань. Но другой возможности поговорить с тобой, чтобы она не слышала, у меня просто нет…

— Не бери в голову. Мог бы и в четыре утра позвонить. Я и сама сейчас волнуюсь из-за нее. Береги ее и себя и…

Я поняла, что разговор закончен и через несколько секунд Карл поднимется в спальню. Аккуратно опустив трубку, я бесшумно вернулась в постель, одну щеку вдавила в подушку, а на вторую натянула одеяло. Плотно сомкнув веки, я вслушивалась в шаги на лестнице и представляла себе его появление в комнате: тревожный взгляд на меня и облегчение на лице, когда он понял, что я все еще сплю мертвым сном. Карл сел на кровать, потом вытянулся рядом со мной.

Мы лежали, касаясь друг друга, — и как будто на расстоянии в целую милю. Я не испытывала ни ненависти, ни неприязни к мужу и к своей лучшей подруге. Разумеется, они хотели мне только добра — как я могла их винить? Злобы и горечи во мне не было, но разброд в душе не исчез, и теперь я осталась с ним один на один.

С этой минуты я одна. Абсолютно одна. Я уже не могла позвонить Петре и поделиться своими чувствами — после звонка Карла она воспримет мои доводы как бред горячечного сознания: украденная папка, убитый кот, развязанная против меня кампания устрашения, которую только я и замечаю…

Я лежала, притворяясь спящей и даже не пытаясь уснуть. Казалось, что дом тоже притворяется. Он напоминал хищника, изготовившегося к прыжку.