7

Человек со знаком паука быстро глянул на нас, потом обратился с вопросом к нашему конвоиру. Сосредоточенно выслушал ответ, задал еще несколько вопросов и отдал распоряжение своему спутнику. Тот сделал шаг вперед и ухватился за мой рюкзак. Протестовать было бессмысленно. Я отдал его.

Они обнаружили пульверизатор, понюхали его, понимающе кивнули, отвинтили крышку резервуара и вылили содержимое на землю. Потом нашли запасную банку с инсектицидом и тоже вылили. Остальное их не заинтересовало. С пульверизатором из рюкзака Камиллы они расправились таким же образом и выбросили его.

Человек с рисунком на груди снова посмотрел на нас. Он подошел ближе, поднял мою руку, понюхал рукав и кивнул головой.

– Снимите одежду, – сказал он по-английски. – Вы тоже, – добавил он, глядя на Камиллу.

Когда мы в нерешительности замешкались, наш похититель угрожающе повел мачете. Ничего не оставалось, как повиноваться. Нам разрешили остаться в трусах. Оставили и обувь.

Третий мужчина связал нашу одежду в узел и понес к деревьям. Человек со знаком паука обернулся к нашему конвоиру и сказал что-то, протянув к нему руки. Тот несколько неохотно вынул из-за пояса револьвер, отдав его, махнул рукой на прощание и отправился в обратный путь вверх по тропинке.

Прежде чем водворить револьвер себе за пояс, человек со знаком удовлетворенно осмотрел его. Несколько мгновений он пристально глядел на нас, потом отвернулся и, ни слова не говоря, направился к деревьям, оставив нас одних.

Камилла села на землю.

– Вот так, – сказала она. – Очень просто. Очень действенно.

Прибавить к ее словам было нечего. Не было необходимости охранять нас. Без одежды, защищающей нас от пауков, мы не могли и пытаться вернуться тем путем, каким пришли сюда. Без мачете не было надежды пробиться на север и повернуть оттуда на запад в обход владений пауков, да и уверенности, что мы не наткнемся на них и там, тоже не было. Все, как и сказала Камилла, было очень просто.

Я опустился на землю рядом с ней, и так мы некоторое время сидели, молча обдумывая положение.

– Я этого не понимаю, – наконец тряхнула головой Камилла. – Они могли без труда убить нас. В лагере бы просто решили, что мы погибли от пауков.

Почему они так не сделали?

– И вообще, для чего им было убегать с корабля и оставаться здесь? – задал я встречный вопрос.

Мы опять помолчали.

– Для чего им надо было носить пауков в тех тюках? – тревожно спросила она.

– Если это были пауки. Содержимое тюков шевелилось, что там еще могло быть? – нетерпеливо ответила она.

Мы поразмыслили немного и об этом. Потом я махнул на все рукой и потянулся за рюкзаком, который по-прежнему лежал там, где его бросили. Там все, за исключением пульверизатора и инсектицида, осталось нетронутым: даже полевой бинокль не пробудил в наших похитителях алчности – утешение, правда, небольшое, потому что здесь, за стенами кратера, он был практически бесполезен. Там же лежало и то, что осталось от захваченной нами провизии. Я дал Камилле бутерброд и сам сжевал один. Потом мы разделили пополам плитку шоколада. Больше делать было нечего.

Солнце опустилось ниже. Наползла тень, отбрасываемая стеной кратера.

Мы решили насобирать под деревьями ветвей и листьев, чтобы соорудить себе ложе и хоть какое-то подобие укрытия на ночь. В результате получилось нечто весьма далекое от комфорта. Хотя мы набросали на ветки листьев, они все же выпирали, впиваясь в тело. Кроме того, тут не было пауков, но именно поэтому водились насекомые. Да и наши попытки укрыться листьями, вернее остаться под этим рассыпающимся покровом, оказались безуспешными.

Вскоре после наступления ночи двое островитян разожгли костер. Мы лежали и целый час смотрели сквозь ветки на отблески огня. Камилла беспокойно ворочалась. Вдруг она села, выпрямившись.

– К черту, – решительно сказала она. – Будь что будет, но я намерена согреться у костра.

– Нельзя этого делать, – возразил я. – Вас могут – то есть, я хочу сказать, что могут возникнуть неприятности.

Она поднялась с земли.

– Мне все равно, – заявила она. – Хуже, чем сейчас, уже вряд ли будет, – и она зашагала к костру.

Мне пришлось следовать за ней.

Оба островитянина сидели у костра, уставившись на огонь. Они не могли не слышать нашего приближения, но обратили на это не больше внимания, чем если бы нас не существовало вовсе. Камилла продолжала идти, не сворачивая.

Даже когда мы подошли совсем вплотную, островитяне не пошевелились, казалось, они не видят нас. Мы приблизились к костру с противоположной от них стороны. Камилла с уверенностью, которой я мог только позавидовать, сразу села и протянула ладони к огню. Я следом сделал то же самое, желая выглядеть столь же спокойным, как и она. Оба мужчины даже не двинулись.

Через несколько минут один из них наклонился вперед и помешал сучком что-то разогревавшееся в консервной банке. Когда он снова отклонился назад, я почувствовал, что человек со знаком паука, сидевший неподвижно, следит за нами глазами.

Я попытался разглядеть выражение его лица, но пляшущие блики костра и проткнутый костяной шпилькой нос довольно сильно затрудняли мою задачу.

Взгляд его глаз, сверкавших в отблесках пламени, был пристален и неподвижен. Я решил, что выражение их было скорее задумчивым, чем опасным.

Через томительно долгий промежуток времени, кончив присматриваться к нам, он без предисловий спросил: – Зачем пришли сюда?

Камилла снова протянула руки к огню.

– Чтобы согреться, – сказала она.

Не изменив выражения лица, он сказал: – Зачем пришли на Танакуатуа?

Камилла внимательно посмотрела на него.

– А вы почему здесь? Разве Танакуатуа для вас не табу? Для нас он не табу.

Мужчина нахмурил брови.

– Танакуатуа табу для всех – и мужчин, и женщин. Мы пришли, только чтобы помочь Сестричкам. Это дозволено. – Он нахмурился еще больше и продолжил: – Танакуатуа – наш остров, наш дом, наша земля.

Камилла мягко возразила: – Нам дали понять, что остров куплен Британским правительством, которое продало его нам.

– Танакуатуа отобрали у нас обманом, – начал он.

Камилла заинтересовалась.

– Как вас обманули? – спросила она.

Мужчина ответил не сразу. Он оценивающе посмотрел нам в глаза, как бы решая, стоит ли посвящать нас в эту историю. И решил все же рассказать.

Это было во времена Нокики – моего отца… – начал он. Рассказывал он на разговорном английском, а встречающиеся иногда не совсем правильные фразы и незнакомые обороты придавали его речи особую волнующую окраску.

Так, у костра, куда второй островитянин время от времени подбрасывал сучья, мы впервые услышали о Проклятии Нокики и его жертве. Повествование было, как и следовало ожидать, отмечено несколькими смещенными акцентами, но Наита – так звали рассказчика – вел его искренне и с большой эмоциональной силой. Сведения, которые нам удалось раздобыть позже, разнились от представшей тогда перед нами картины весьма незначительно, да и то лишь во второстепенных деталях – отличала их в основном точка зрения на происходившее.

История была длинная, но начав, Наита уже не отвлекался. Дважды соплеменник предлагал ему поесть сготовленного в банке блюда, но оба раза он отмахивался от еды, и тот, пожав плечами, снова ставил банку на угли. И только поведав нам все до конца, обрисовав отплытие четырех последних танакуатуан на каноэ с проклятого острова, он взял эту банку и начал есть.

Мы сидели молча и ждали, пока он доест, потом Камилла сказала: – Но ведь в таком случае, если вы сами не могли больше жить на Танакуатуа, вполне естественным и единственно разумным решением было бы продать остров.

Наита бросил на нее мрачный взгляд.

– Мы не продавали, Танакуатуа наш, – сердито сказал он и принялся объяснять дальше, что им выплатили пособие, возмещавшее убытки.

Правительство, которое выманило их с острова и, следовательно, было виновато в наложении проклятия, поступило только верно, предоставив им другой остров, где можно было жить, но из этого еще вовсе не следует, что они продали свой остров. Ни они сами, ни кто-либо другой не могли жить там – так зачем им продавать его, и как кому-нибудь вообще может придти в голову купить его? Он был бесполезен, поэтому любому здравомыслящему человеку ясно, что его никто не покупал. И хотя никакого прока в нем больше не было, он все же не перестал быть их родным островом. Завоевали остров они, и закрепились на нем, и освоили его они, там покоятся кости их предков. С жизнью в изгнании они мирились, пока не узнали, что правительство снова обмануло их, продав Танакуатуа, хотя не имело на то ни малейших прав.

Тут он так разгорячился и стал говорить так путано, что мы уже с трудом его понимали. Только позднее, путем терпеливых расспросов, мне удалось составить более или менее связную картину.

По всей видимости, новость о продаже Танакуатуа достигла Айму, где теперь жили танакуатуане, в виде слуха, но даже еще не подтвержденный, этот слух тут же пробудил сильные чувства. А после подтверждения в племени произошел раскол.

Кусаке, унаследовавший звание вождя от своего отца Татаке, был уязвлен, однако не давал настроениям управлять собой. Руководствуясь словами и примером отца, он усвоил себе качества, необходимые современному вождю. Он полностью осознавал, не в пример некоторым своим соплеменникам, что каковы бы ни были претерпеваемые ими притеснения, на них нельзя реагировать, как в прежние времена – современный мир неласков к романтически настроенным предводителям воинов. Легендарные герои принадлежали истории, которой можно гордиться, – однако, поступать подобно им, достойным почитания, не стоило. И задачей вождя в годину бедствий было сохранить племя от распада, чтобы было кому передавать легенды прошлого, когда судьба снова повернется к ним лицом. А пока вождю следовало быть в основном политиком, а не военачальником, воинам же его – прилежными работниками. Доблесть следовало скрыть за хитростью, благородную ярость смирить холодной решительностью. Огонь гордости и веры должен гореть в душах неугасимо, но снаружи его разумнее будет заслонить от чужих глаз как бы закопченным ламповым стеклом.

Собственные чувства Кусаке относительно продажи Танакуатуа были сложны, но как политику ситуация ему была совершенно ясна: Британское правительство не только лишило их родины, но и продало ее за гораздо большую сумму, чем уплатило им в качестве компенсации, прилично поживившись на этом; правительство повинно в мошенничестве, так как продало остров-табу покупателю, который никогда не сможет воспользоваться своим приобретением. Все это дело было вопиющим безобразием с разных точек зрения. Поразмыслив над этим, Кусаке остановился на двух планах – А и Б.

План А – обратиться в органы юстиции и получить юридическую консультацию.

Если же там ничего дельного не посоветуют, то приступить к выполнению плана Б, согласно которому следовало известить о случившемся тех членов оппозиции, чьими стараниями их перевезли из резервации на Айму, с тем, чтобы они подняли этот вопрос в парламенте.

Но, к сожалению, как ни трезв и правилен был подобный подход с политической точки зрения, он претил наиболее решительным из подданных Кусаке, и недовольные сплотились вокруг Наиты.

Наита – сын Нокики – в молодые годы как раз был одним из тех троих мужчин, кто оставался с Нокики на Танакуатуа до конца. Поэтому он пользовался должным уважением среди соплеменников и стал через некоторое время, унаследовав в этом отца, главным знахарем племени.

Отвращение, возбужденное в нем продажей острова, было так велико, что он пошел дальше вождя, заявив, что Танакуатуа никогда совсем и не был собственностью государства. Он утверждал, что компенсация была вовсе не уплатой за покупку, а откупом за нанесенный ущерб, так как именно государство было повинно в том, что над Танакуатуа теперь тяготило табу.

Кроме того, выступление Нокики в защиту родовых богов и его самопожертвование сделали остров хоть и запретной, но навсегда священной землей племени, а для людей клана Нокики – вдвойне священной.

И если принять все это во внимание, то предлагаемое Кусаке решение, которое, даже если требования островитян и удовлетворят, выразится лишь в малоутешительной денежной подачке, представало мелким и никчемным. Наита был поистине потрясен самой возможностью превращать честь и священные места предков в предмет сделки. Подобное оскорбление заставит души предков стенать от отчаяния в Стране Блаженных. Настало время действовать.

Танцующая-На-Волнах – женщина, почитаемая как та, что сплела Нокики погребальную циновку – придерживалась слегка иного мнения. Известно, говорила она, что теперь любого ступившего на землю Танакуатуа человека поразит ужасная смерть. Накаа выполнил просьбу Нокики. Поэтому нет надобности предпринимать какие-либо действия в этом направлении, как предлагает Наита. Теперь важно, настаивала она, показать насколько сильна и крепка их вера в Накаа; пришла пора отдать ему должное, выразить свое благоговение и почтение, искупить свои прегрешения, вину тех, кто поддался на соблазны бога белых; покаяться в недостатке веры, лишившем их сил, необходимых для защиты своего острова, что и послужило причиной того, что на него легло проклятие Нокики; и испросить справедливого возмездия для врагов.

В ответ на это Наита сказал, что оставлять исполнение возмездия одному Накаа – значит еще раз выказать себя робкими и нерешительными людьми. Если и дальше не вмешиваться в ход событий, пока пришельцы оскверняют своим присутствием священную землю и топчут могилы предков, то не надо удивляться, если придется перенести новые, еще большие испытания.

Теперь необходимо продемонстрировать действием веру в законы Накаа, свершить посвященные ему поступки, действовать не от своего имени, а от лица Накаа, чтобы вернуть себе благосклонность прежних богов и пробудить радость в душах предков.

Люди старые и средних лет придерживались либо стороны Кусаке, либо Танцующей-На-Волнах. Молодежь тоже разделилась во взглядах, но по-иному.

Некоторые молодые мужчины, как жаловался еще Татаке, во всем разочаровались, ни во что не верили, и к развитию событий относились скептически, хотя и не прочь были бы получить денежную компенсацию посущественней: но были и другие, которых притягивали речи Наиты, и они вместе с ним обсуждали планы будущих действий.

Одним из камней преткновения было отсутствие денег. На рассмотрение Кусаке и старейшин было предложено несколько планов. Каждый натыкался на безоговорочный отказ, и в результате стало ясно, что надеяться на казну племени не придется.

– Прекрасно, – заявил Наита. – Они в своей робости показали нам, как сейчас обстоят дела. Наши доблестные предки не нуждались в деньгах – этой выдумке белых. Их богатством была благосклонность богов. Поэтому поступим подобно им. Будем молить богов о руководстве в пути. Если мы докажем крепость нашей веры, они подскажут, как стать орудием их мести.

Много месяцев боги, казалось, были глухи к их молитвам. И вот пришла весть, что вербовщик в Уияньи пытается набрать людей для высадки на Танакуатуа. Неудивительно, что, зная о репутации острова, люди не поддавались на его посулы.

Прослышав об этом, Наита погрузился в размышления, а потом возблагодарил богов за то, что они подсказали ему путь.

Вечером того же дня он созвал соплеменников и изложил новый план. Об этом плане Наита поведал нам в беседе у костра как-то путано, и мы мало что поняли. Кроме одного, что и вызвало недоумение у Камиллы.

– Вы по своей воле приехали на остров-табу. Я этого не понимаю.

– Накаа понимает, – кивнул он с серьезным видом. – Он знает, что здесь мы только для того, чтобы выполнить его волю. Помочь Сестричкам. Мы не собираемся здесь поселиться. Это он позволяет, и потому мы в безопасности.

– Ясно: разрешение на отступление от правил, – вполголоса проговорила Камилла. – Всегда есть способ обойти правила…

Наита ничего не ответил на это. Он пристально посмотрел ей в глаза и повторил тот вопрос, который задал в самом начале: – Теперь расскажите, зачем вы сюда приехали?

– Хорошо, – согласилась Камилла и в общих чертах обрисовала ему Проект.

Насколько он понял изложенное, судить было трудно. Слушал он, не выдавая чувств ни единым движением, безотрывно глядя в огонь. Я же воспринимал ее слова с ощущением какой-то отрешенности. План, который казался таким продуманным и осуществимым дома, когда его подкрепляли внушительные средства лорда Фоксфилда, со времени нашей высадки постепенно становился все более и более нереальным. Теперь он потерял былой смысл и стал не вещественнее пустых мечтаний.

Камилла закончила свой рассказ объяснением причины выбора Танакуатуа в качестве места, где община сможет обрести новый образ жизни, не боясь чужого вмешательства.

Когда она замолчала, Наита поднял на нее взгляд и медленно покачал головой.

– Нигде в мире не осталось такого места. Нигде больше.

– Возможно, вы и правы, – согласилась Камилла, – но мы думали, что нам удастся. На этом маленьком острове, затерянном в океане…

– Вы знаете о табу, но не посчитались с этим. Белые люди смеются над табу, я знаю. Это глупо, очень глупо. Вы не знали о Сестричках.

– Вы все время говорите о каких-то Сестричках. Кто они?

Наита молча указал себе на грудь, где виднелись желтые линии.

– Ах, пауки. Нет, о них мы не знали. Почему вы называете их Сестричками?

– Потому что они мои Сестрички. Накаа произвел их из тела моего отца, Нокики. Поэтому они сестры и братья для меня.

Наита остановился. Камилла воздержалась от замечаний. И он продолжил: – Они – посланцы Накаа. Он наслал их на мир, чтобы наказать его. Как некогда он изгнал мужчин и женщин из Блаженной Страны, теперь он хочет изгнать их из мира. Это его месть, а Сестрички – исполнители этой мести.

Пока они живут только на Танакуатуа, но Накаа научил их летать. Они уже разлетаются вместе с ветром, который разнесет их по всему свету.

Камилла наклонила голову.

– Да, мы это видели.

– Там, где они опустятся на землю, они станут плодиться, а когда размножатся повсюду, то распространят табу с Танакуатуа на весь мир. Так свершится месть Накаа.

Камилла поразмыслила, потом тряхнула головой.

– Я все же не понимаю: месть за что?

– За недостаток веры, – сказал Наита. – В прежние времена люди повиновались повелениям Накаа – судьи и учредителя законов. Они чтили свои тотемы, оберегали святилища, почитали кости предков, выполняли похоронные обряды по его наказам, чтобы в день, когда их собственные души предстанут перед его судом, он не задушил бы их и не бросил на колья в Ямы, а открыл врата Страны Теней, где они смогли бы вечно жить счастливо.

Из поколения в поколение праведные люди и их потомки повиновались этим законам, и, благодаря их вере, души этих людей отправлялись в Страну Блаженства, остальные же – в Ямы. А потом пришли белые люди. Они принесли с собой зловещее оружие, дурные болезни, зло денег и зло алчности. Но хуже всего было, что они разрушили веру, показав, что все злое и дурное было сильнее достойного и добродетельного. Они не повиновались ни законам Накаа, ни обычаям мужчин и женщин, но их все же не поражало несчастье.

Несмотря на сосредоточенное в них зло, могущество их не убывало.

Видя это, многие из наших начали испытывать сомнения. Они потеряли веру в законы Накаа, в свои традиции и обычаи, потеряли веру в себя. Они перестали быть гордым и смелым народом, в путанице мыслей и чувств став робкими и слабыми. Они не понимали, что это Накаа проверяет их, столкнув лицом к лицу со злом, и что они не выдерживают испытания.

Но Накаа, сидя у врат, ведущих в Страну Теней, наблюдал за ними. С каждым годом все меньше и меньше душ пропускал он туда и все больше отправлял в Ямы. Когда до него донеслась просьба Нокики о наложении табу на Танакуатуа, он вынес решение. Люди оказались бесполезными. Сначала он изгнал их из Страны Блаженства, потому что наши предки ослушались его, теперь он изгонит нас из этого мира; поэтому он велел Сестричкам исторгнуться из тела Нокики и погубить всех людей.

– День Великого Суда, – задумчиво проговорила Камилла.

Наита покачал головой.

– Накаа уже вынес решение, – сказал он. – Теперь настал День Исполнения.

– И все же я не понимаю, зачем вы здесь, – снова сказала Камилла.

– Среди нас есть еще чтящие законы Накаа, те, кто может не упасть в Ямы по дороге в Страну Теней. Мы с благоговением принимаем решение Накаа и выполняем его повеление, чтобы, когда настанет и наш день, предстать перед его судом, он сказал: «Вы были моими верными слугами», – и открыл нам путь. Вот почему мы и пришли сюда, чтобы помочь Сестричкам.

– Как же вы это делаете? Они вроде прекрасно обходились и без вашей помощи, – продолжала настаивать Камилла.

– Когда вы повстречали Сестричек, то захотели бы послать о них сообщение и попросить помощи, чтобы расправиться с ними. Белые люди умные люди, – признал Наита, – и может нашли бы способ уничтожить Сестричек. Или вы могли бы вернуть обратно корабль, чтобы избежать табу – и исполнения воли Накаа. Мы не дали этому случиться. Мы дали Сестричкам время, чтобы они могли сильнее размножиться и разлететься по свету. Мы позаботились о том, чтобы нарушители табу были наказаны.

Камилла несколько секунд разглядывала его лицо.

– Вы хотите сказать, что это вы разбили радиопередатчик? – спросила она.

Наита кивнул.

– Так было нужно, – коротко сказал он и, немного помолчав, добавил: – Теперь, когда вы мне рассказали, почему вы пришли на Танакуатуа и что вы собирались тут делать, я понимаю, почему Накаа хотел, чтобы мы помогли здесь Сестричкам. Это хорошее дело.

– О, – уклончиво произнесла Камилла.

Наита кивнул.

– Белые люди, – сказал он, – обрушились на нас как проклятие. Они ничего не уважали. Они разрушили наш образ жизни, попрали наши обычаи.

Принесенные ими искушения смешали наши ценности. Их законы были законами их бога, а не нашего. Они понимали только земное, жизнь духа была для них закрыта. Белые несли зло, но все же победили, так как потеряна была наша вера. А без веры, без обычаев человек ничем не отличается от животного. Он становится ничем. Но Накаа справедлив и сделал так, что отнявшие у нас веру тоже будут страдать. Поэтому мы делаем доброе дело.

По лицу Камиллы было непохоже, что она уловила все повороты его мысли, но Наита, очевидно, счел сказанное последним словом. Он встал и, ничего больше не говоря, скрылся в небольшом шалаше, сплетенном из веток и листьев, стоявшем неподалеку. Его соплеменник уже давно незаметно удалился туда, пока мы беседовали. Я подбросил в костер оставшиеся сучья, и мы легли подле него, стараясь хоть ненадолго уснуть.

Проснувшись я увидел, что Наита вместе со своим безымянным помощником сидит на корточках около своего шалаша. Они готовили еду. Состояла она из какой-то грубо размолотой массы, размешанной до кашеобразного состояния в консервной банке, куда каждый по очереди погружал пальцы.

Я услыхал движение рядом с собой – Камилла тоже проснулась. Мы немного понаблюдали за островитянами.

– Не думаю, что стала бы есть эту дрянь, даже если бы они и предложили нам попробовать, – заметила она, – но от глотка воды я бы не отказалась. – И она, не задумываясь, встала и пошла к ним, чтобы попросить немного воды.

Наита, поколебавшись, кивнул и сказал что-то своему помощнику. Тот наклонился вперед, открутил крышку канистры и налил воды в две скорлупы кокосового ореха, которые передал Камилле. Наита смотрел, как она брала воду из его рук.

– А теперь уходите, – сказал он, махнув прочь левой рукой.

Осторожно, чтобы не расплескать свои чаши из скорлупы, мы пошли обратно к оставленным рюкзакам, где позавтракали двумя последними плитками шоколада. Закончив, мы посмотрели друг на друга.

– Ну, что мы теперь будем делать? – спросила Камилла.

Я пожал плечами.

– Если бы нам удалось каким-то образом заполучить обратно нашу одежду, то у нас был бы некий шанс, – сказал я. – Ведь инсектицид еще не мог весь выветриться?

Она покачала головой.

– Я заметила свою пряжку от ремня в углях костра. Но должен существовать выход, – твердо сказала Камилла.

Мы снова сели и стали пытаться отыскать его.

– Можно соорудить нечто вроде гелиографа. Чтобы сверкало в лучах солнца, – предложил я.

– Вы знаете азбуку Морзе? Я – нет, – сказала Камилла.

– Я знаю SOS. Думаю, нам хватит.

– Да, если кто-нибудь из наших окажется на берегу достаточно далеко от кромки деревьев, чтобы заметить сигналы…

– Мы могли бы зажечь костер. Увидев дым они поймут, что здесь кто-то есть. Потом мы можем попытаться передать сигнал.

– Чем? – спросила она.

– У нас ведь есть фольга, в которую был завернут шоколад. Нельзя ли попытаться сделать рефлектор из нее?

Она подняла фольгу с земли и с сомнением расправила ее.

– Разве гелиографы не надо настраивать, наводить? – спросила она. – Ведь нельзя просто размахивать этой фольгой и думать, что сигналы идут в нужном направлении.

– Думаю, нам удастся это сделать. Я установлю рефлектор. Потом вы встанете так, чтобы ваша голова оказалась на одной линии между ним и поселком. Когда отблеск попадет вам в глаза – значит мы нашли правильное направление.

Она по-прежнему не выражала никакого энтузиазма.

– Все это так зыбко. Во-первых, им надо заметить сигналы. Потом найти верную тропу. По дороге они могут наткнуться на островитян, как это произошло с нами. И даже если им повезет и они все-таки сюда доберутся, им придется иметь дело с этими двоими, а у Наиты револьвер. Кроме того, вы так легко говорите об «установке» рефлектора, но как вы собираетесь это сделать? У нас ничего нет, даже перочинного ножа. Честно говоря, я не думаю, что из этого что-нибудь может получиться.

– Ну хорошо, тогда ваша очередь предложить что-то, – сказал я.

Мы продолжали сидеть и думать.

Должно быть, примерно через полчаса мы услышали потрескивание веток под чьими-то шагами и, обернувшись, увидели двоих островитян.

Впереди шел Наита. На поясе у него висел мачете, туда же поместился и револьвер. Они оба несли в левой руке под мышкой короткие скатанные циновки. Бросался в глаза более сильный, чем вчера, блеск их кожи, как бы заново умащенной. Глаза Наиты на секунду задержались на нас, когда он проходил мимо по тропинке, рядом с которой мы сидели, но он не сбавил шага и не заговорил. Второй прошел, как бы вовсе не заметив нас. От них исходил такой же резкий запах, что и от захвативших нас вчера островитян.

Мы глядели им вслед, пока они, поднявшись по крутой тропинке, не исчезли за краем кратера. Я перевел взгляд на Камиллу – она недоуменно пожала плечами. И через некоторое время поднялась на ноги.

– Теперь, я думаю, можно хотя бы пойти и поискать – может что и найдем, – сказала она.

Мы дошли до того места, где вчера горел костер, и стали там рыться.

По разбросанным в великом множестве банкам нетрудно было определить их происхождение. Те же консервы я видел в наших запасах. Еще там был ящик, в котором осталось банок шесть солонины. Полмешка какой-то крупы грубого помола (верно той, из которой они сегодня готовили завтрак) лежало прямо у порога шалаша вместе с запасом банок компота. В канистре все еще оставалось немного воды, но мы нашли еще одну канистру, поменьше, которая была совсем пустой. Она лежала на земле, потемневшей от уже успевшей впитаться жидкости, и было похоже, будто ее опрокинули нарочно.

Камилла подняла ее и понюхала горлышко. Поморщилась, потом взяла щепотку земли и понюхала ее тоже. Я взял у нее канистру. Она издавала тот же резкий запах, что и прошедшие недавно мимо нас двое островитян. Я кивнул.

– Это, должно быть, снадобье, отпугивающее пауков. Они не хотели, чтобы нам досталась хоть капля, – сказал я.

– Верно, – согласилась Камилла.

Она повнимательнее присмотрелась к влажному пятну. Жидкость впиталась почти досуха. Не стоило и пытаться добыть хоть толику.

– Не говорит ли это о том, что им это снадобье больше не понадобится, что они больше не вернутся сюда? – спросила она.

О такой возможности я не подумал.

– Действительно, похоже на то, – согласился я. – Если бы им еще нужна была эта канистра, они легко могли бы спрятать ее где-нибудь.

Она снова поднесла канистру к носу.

– Что же все-таки это такое? Что-то очень знакомое…

– Те, кого мы повстречали вчера, все были пропитаны этой вонью.

– Конечно, но я помню, что где-то еще слышала этот запах, но не столь сильный. Тогда я чуть было его не узнала…

– Важно выяснить – делали они это снадобье здесь или принесли в канистре еще откуда-нибудь, – сказал я. – Если они изготовили его тут, должны остаться какие-то следы, которые смогут нам помочь.

Мы прочесали все вокруг, но ничего не обнаружили. Через час, разочарованные, мы сдались. Пока Камилла разжигала костер, я вышиб дно из банки с говядиной, и мы разогрели мясо в одной из пустых банок. Мы молча поели. Потом Камилла сказала, нарушив тягостное молчание: – Я пытаюсь представить, как они могли добыть эту жидкость, – объявила она. – Сок маслянист. Значит, его надо было каким-то образом выдавить. Но пресса ведь у них не было… Как еще – самыми примитивными средствами – можно достичь нужного результата?

Кроме толченья пестом в ступе, мне ничего в голову не пришло. Так я и сказал.

– А если нет ни ступы, ни песта? – спросила она. – Тогда потребуется какое-то естественное углубление – лунка в камне? – Она обвела взглядом стены кратера. – Только здесь скальная порода выходит на поверхность.

Давайте дойдем до того места, где тропка начинает взбираться вверх, и обойдем стену – разойдемся налево и направо, чтобы встретиться на той стороне.

Так мы и сделали. Правда, на успех я не рассчитывал. Через двадцать минут бесплодных поисков я уже начал склоняться к тому, что сок все же принесли с собой уже в канистре, когда крик Камиллы, многократно отразившийся от стен кратера, заставил меня поторопиться к ней.

Она действительно нашла то, что искала. Небольшое углубление в выступе скалы, расположенном не очень высоко над дном кратера. Когда я подошел, Камилла сидела на корточках и рассматривала остатки волокон какой-то растительной массы на склоне рядом с выступом. А на земле под ним лежал ствол молодого деревца, размочаленный на конце.

Я взобрался вверх, чтобы получше разглядеть находку. Естественная выемка подходила как нельзя лучше. Имелась даже бороздка, по которой сок мог стекать.

Камилла подобрала и протянула мне несколько кусочков раздавленных стеблей.

– И что же это, как бы вы думали? Я чуть не стукнула себя по лбу. Это те растения, что напоминают вереск, на склоне. И паукам они не понравились. Помните, на «вересковом» поле паутина покрывала только первые несколько футов?

Мы провели остаток дня за сбором этих, похожих на вереск, растений.

Работа была тяжелая и двигалась довольно медленно, потому что стебли растений были отнюдь не сочными, но все же до наступления темноты нам удалось добыть примерно три четверти пинты маслянистой жидкости.

– Этого, по всей видимости, должно хватить, – сказала Камилла, тщательно завинчивая крышку канистры, вместившей в себя плод наших дневных трудов.

Эту ночь мы спали спокойно, не испытывая неудобств. На следующее утро проснулись с рассветом и позавтракали компотом из банки. Потом Камилла взялась за драгоценную канистру с соком, добытую вчера. Она вылила немного жидкости в ладонь, понюхала ее и скривилась.

– Ну, попробуем, – сказала она и начала натираться.

Вскоре, сияя с головы до ног, издавая аромат, заглушающий все запахи вокруг, мы отправились в обратный путь, прихватив с собой рюкзаки.

Признаюсь, когда первая стая пауков, которую мы повстречали по дороге, устремилась к нам, мне стало не по себе, но все опасения оказались напрасными. В нескольких дюймах от наших ног пауки остановились, покрутились немного на месте, а потом отступили. Камилла с облегчением вздохнула, и то, что она тоже до конца не была уверена в успехе и могла испытывать такие же опасения, как и я, меня несколько утешило.

– Пока все нормально, – сказала она. – Теперь, если мы больше не наткнемся на островитян, то должны дойти. Интересно, а как они узнали об этом снадобье?

– Если тотем вашего клана – паук, то весьма вероятно, что вы будете знать о пауках немало, – предположил я. – Мне достаточно того, что средство действует. Давайте не будем медлить и, пока оно еще не потеряло силу, – вперед.

Мы снова пошли по тропе под деревьями, покрытыми пологом из паутины.

Теперь, когда мы были только вдвоем, царившая там тишина, отсутствие всего живого, медленное покачивание обрывков паутинных полотнищ придавали окружающему лесу еще более потусторонний вид. Обстановка действовала на психику невыразимо угнетающе. Идти здесь в одиночку было бы по-настоящему страшно.

Камилла ощущала это не в меньшей мере, чем я. Она сказала, инстинктивно понизив голос: – Мили и мили такого же опустошенного леса. Все, что движется, стерто с лица земли. Страшно подумать… Как будто все эти сотни тысяч лет они ждали – терпеливо сидя возле своих сетей ждали, чтобы что-то произошло и наделило их силой… И вот что-то случилось: надо было так мало, чтобы все коренным образом изменилось – всего-то способность действовать сообща…

Тут поневоле задумаешься: а на что были бы способны мы сами, если бы действительно могли объединить свои усилия?

– Только порой действуя совместно, нам и так удалось немало разрушить, – сказал я. – Это место лучше любого аргумента действует против подобной эффективности. Пойдемте дальше, поскорее прочь отсюда.

Наконец безжизненный лес остался позади. Мы дошли до участка, где паутина опускалась ниже. Где пауки по нависающим над тропой ветвям скатывались на нас сверху и отскакивали, будто обжегшись. Теперь, когда мы убедились в силе нашей защиты, даже их присутствие переносилось легче, чем полное безмолвие, стоящее под укутанными паутиной деревьями.

Вскоре мы уже пересекали пограничный район владений пауков, где их стаи рыскали по земле и разбегались во все стороны при нашем приближении.

Еще через несколько сотен ярдов не стало и их. А еще примерно через четверть мили мы оказались на месте, где на нас неожиданно напали островитяне.

Тут мы решили вернуться на свою тропу и пойти дальше уже по ней. По пути мы пока не заметили никаких примет, говорящих о близости островитян, но и не имели ни малейшего представления о том, куда вела их тропа и что нас ждало в ее конце. И продолжать двигаться по ней казалось ненужным испытанием судьбы. По той тропе, что расчищали мы с Камиллой, идти было не в пример труднее, но, чем дальше от проторенной широкой тропы мы уходили, тем спокойнее у меня становилось на душе. Через некоторое время мы ступили уже на тропу, по которой попали сюда и которая должна была вывести нас на берег.

Так мы вышли к лагуне. И сразу, как только выступили из-под деревьев, увидели за линией рифов небольшую лодку с поднятыми парусами, направлявшуюся на северо-запад.

– Странно, – сказала Камилла. Она достала из рюкзака бинокль и всмотрелась в суденышко. – Похоже на нашу лодку, только я никогда не видела ее с установленной мачтой. Над бортом видны несколько голов. – Она повела биноклем вдоль берега до того места, где обычно лежала наша лодка, вытащенная из воды. Там ее больше не было. Тогда она перевела взгляд еще дальше, к нашему временному лагерю.

– Не видно ни души, – встревоженно сказала она.

Мы свернули с тропы и пошли вдоль берега. На подходе к покрытым брезентом рядам ящиков я громко крикнул. Ответа не последовало. Никто не появился.

– Наверно, они работают в поселке, – сказал я неуверенно. И снова позвал…

Мы подошли поближе. По-прежнему не было заметно никаких признаков жизни. Казалось, место совершенно покинуто. Молча мы продолжали приближаться. В двадцати ярдах от лагеря Камилла вдруг остановилась и указала вперед. В нескольких шагах впереди на песке, как коричневая тень, лежало пятно. Оно задвигалось по направлению к нам.

– Нет, нет – нет! – воскликнула Камилла.

Я шел дальше. Стая пауков устремилась ко мне, но остановилась, не добежав до ног. Двигаясь дальше, я обогнул штабель ящиков. Оттуда можно было заглянуть под брезентовый навес, где временно располагалась мужская спальня.

В тени было трудно сначала что-либо различить. Но потом я увидел…

И отвернулся. Я смог отойти всего на четыре или пять шагов, прежде чем меня вывернуло наизнанку.

Камилла двинулась к навесу. Я замахал на нее руками.

– Не ходите туда, – успел сказать я и снова сложился пополам.

Придя в себя, я отправился искать ее и нашел у стены ящиков. Три стаи пауков были в футе-двух от нее и пристально следили за каждым ее движением, но она не обращала на них никакого внимания, всецело поглощенная предметом, который держала в руках. Это был грубо сплетенный мешок, какой мы видели у островитян, но теперь он был пуст, распоротый сверху донизу одним движением.

Ее лицо повернулось ко мне, и наши взгляды встретились. Я знал, что она тоже вспоминает такой же мешок, лежавший возле тропы – только тогда он был полон и что-то слегка шевелилось в нем…

Я огляделся вокруг и насчитал с дюжину валявшихся тут и там мешков, которые были разрезаны тем же приемом.

– Теперь понятно, что они имели в виду, когда говорили о «помощи Сестричкам», – сказала она едва слышно. Потом посмотрела на меня и спросила: – Они – все?…

Я кивнул. Тишина и воспоминание о том, что я увидел под навесом, не оставляли никаких сомнений.

– Наверно, они пришли ночью, и… – она закрыла глаза. – О, как ужасно, как ужасно!

В первый раз с тех пор, как я узнал ее, она потеряла спокойствие.

Я беспомощно стоял, опустив руки.

Белый парус на горизонте почти исчез. Островитяне плыли домой, выполнив свою миссию. Люди, которые хотели уподобиться богам, встретились с равным соперником в лице Накаа, Судии. Этот высший законодатель выполнил просьбу Нокики: на Танакуатуа по-прежнему оставалось лежать табу.

Загрузка...