7

Еремею помогло то, что он уже третий раз читал про себя молитву о ниспослании твёрдости духа. Поэтому он воспринял последние слова старшины спокойно и даже отстраненно.

– Поселение Но-Ом вправе ждать, что я выполню долг священника, – ответил он.

Подобный ответ, очевидно, не вполне удовлетворил достопочтенного Хармсдоннера. Долг священника – понятие для мирянина отвлечённое.

– Учтите только, отец Еремей, что, несмотря на внешнее простодушие, круглолицые – продувные бестии, с ними следует держать ухо востро. Вы ведь собираетесь на переговоры с шаманом?

Воистину, стеклянный дом.

– Да, я думал, принимать ли мне это предложение.

– Я бы посоветовал принять. Приглядитесь к шаману, к племени. Новый, свежий взгляд дорогого стоит.

– Я могу выделить сопровождение, трёх-четырёх богатырей, – добавил Брасье.

– Вы считаете, что существует какая-то опасность?

– Нет, но, быть может, вам будет спокойнее с охраной, отец Еремей?

– С меня достаточно и Рона. Тогда, с вашего позволения, я покину вас, – Еремей поднялся. Хотелось уйти поскорее.

– Одну минуту, – достопочтенный Хармсдоннер достал из кармана своей красиво расшитой куртки маленькую коробочку. – Это медальон.

– Медальон?

– Да, тот самый медальон из рашшина и свинца. Снаружи он покрыт толстым слоем золота – так красивее, да и в глаза меньше бросается то, что сверкает.

– Зачем он мне?

– Видите ли, шаман круглолицых очень силён. Тут, на территории поселения зона молчания. Под нами хоть и бедные, но залежи рашшина. Взаимодействуя со свинцовыми рудами, они образуют статис-поле, потому-то никто из нас не может осуществить ментальную связь даже на расстоянии этого стола. Удаляясь же от поселения на пару миль, вы опять окажетесь вне поля. Кто его знает, шамана, вдруг ему удастся пробить ваш ментальный барьер? Мы, советники, всегда носим медальоны вне поселения, где есть опасность ментального шпионажа.

Еремей и сейчас не выказал удивления. Удивления и облегчения. Дело-то оказывается не в нём, ментальная глухота – свойство местности.

– Вы правы, достопочтенный Хармсдоннер, не воспользоваться вашим предложением было бы неосмотрительно.

Он взял медальон. На вид – обыкновенное украшение. Крест и меч в круге. Семинаристу золото носить не пристало, да и священнику тоже, золото считалось металлом покоя, достатка, даже роскоши. Но уж как сделали.

– Я распорядился, отец Еремей, чтобы вам выделяли из конюшни стражей границ клося, буде в том нужда, – добавил капитан Брасье.

– Благодарю вас, – Еремей покинул Дом Совета.

Всегда полезно узнавать новое. Сейчас у него столько сведений, что они роились в голове, того и гляди, жалить начнут. Рашшин, таинственный металл. Медальон штука, конечно, хорошая, да о двух поверхностях. Положим, ему он действительно, нужен. Ментальный блок он учился ставить с самого детства, но человек, наделенный силою, ломал его с той легкостью, с которой курица склёвывает червячка. Тюк – и нет блока. Но ведь с медальоном и сам ничего не слышишь. Опять же ему, Еремею, много не услышать и без медальона, но человеку чуткому он помеха. Тут нужно думать. Интересно, а нельзя ли сделать медальон таким образом, чтобы свои мысли глушить, а чужие слышать? Поместить его, к примеру, в серебряную полусферу, открытую наружу? Хотя об этом, вероятно, размышляют лучшие заклинатели Совета Монастырей.

Теперь о проблеме Народа Льда. Предложение достопочтенного Хармсдоннера казалось слишком уж радикальным. Развязать войну может только Совет Монастырей, и без прямых на то указаний он, Еремей, воздержится от высказываний. Хотя он не знает, насколько, действительно, велика потребность Рутении в рашшине, и какие указания уже получил от Настоятеля Дормидонта отец Колыван. Никто ведь не предполагал, что ему, Еремею, придётся занять место священника прихода Но-Ом. Да, кстати, разъяснился и выбор Настоятеля Дормидонта. Если ментальные силы в скиту бесполезны из-за статис-поля, то расточительностью было бы посылать в помощь отцу Колывану обладателя совершенного ментального слуха. Им, чутким, найдётся служба, где можно проявить талант. А сюда годится и полуглухой. Такой, как он. Не очень лестно, зато ясно.

Далее, нужно составить мнение о досточтимом Хармсдоннере и богатыре Брасье. Ему с ними работать. В семинарии учили: понять человека важнее, чем победить его. Поняв, можно сделать его союзником.

Правда, он пока слишком мало знаком с советниками Но-Ома. Но лучше мало, чем ничего.

Итак, достопочтенный Хармсдоннер, старшина Но-Ома. Умный? Пожалуй. Властолюбивый? Иной старшиной и не станет. Добросердечный? Как знать. Преданный Монастырю? Похоже.

Ерунда. Суждения эти не стоят ломаной ракушки. Единственное, что он знает о старшине наверное, это то, что у него есть дочь Лора, что он носит хорошую одежду и что любит вставлять архаичные слова. «Шпионаж», «Статис-Поле» – всё это из древних книг, такими словами любят щеголять риторы, студенты первых курсов семинарии, думая, что от этого речь их становится изысканной и убедительной. Возможно, достопочтенный Хармсдоннер учился в семинарии, но не закончил учение?

Здесь Еремей размышления прервал: показался Рон, ведя на поводу клося.

Клось оказался покладистым. От Еремея не шарахался, рогами не грозил. Конечно, своего клося, выращенного из теленка, понимающего тебя с полуслова, а то и вовсе бессловесно, иметь было бы лучше, но и на этом спасибо.

Рон протянул сверточек.

– Что это?

– Подарок шаману. Они подарки любят, люди Льда.

Подарком оказался кисет с унцией крепчайшего табака, привезенного ещё из монастыря. Видно, переговорам с шаманом придавали большое значение, раз расставались с ценностью. Не то, чтобы ценностью был табак сам по себе. Любая вещь, привезенная сюда из Монастыря, изрядно поднималась в цене.

Еремей вскочил на клося. Не слишком молодцевато, но вполне приемлемо, поход с малым караваном дал навык, которого в семинарском манеже не обретешь.

– Садись, – сказал он Рону.

– Нет, отец Еремей, никак нельзя. Да и нужды нет, у меня рука больная, а не нога. Путь недалёк. Вам на клосе ехать нужно для уважения, почёта. А то, что я рядом пешком иду, ещё больше почёта придает всаднику в глазах круглолицых. Такие уж у них нравы, отец Еремей.

Еремей не очень и удивился. Среди неразвитых племен неравенство считалось естественным, правильным явлением – так учили в семинарии.

– Тогда показывай путь.

Путь вёл на запад, Рон шёл легко, без напряжения. Да и пять миль для хорошего ходока расстояние не велико, а Рон определённо был ходоком хорошим.

Лес по эту сторону от поселения был совсем низким, почти карликовым. Легко представить себя этакой громадой, человеком-горой, способным крушить все преграды.

Но крушить ничего не пришлось.

Поселение Людей Льда располагалось на полянке. Три дюжины легких конических хижин из кож, вокруг которых бегали полунагие ребятишки. Лохматые собаки бросились было на чужаков, но, не добежав пяти шагов, вдруг осели на задние лапы, словно не смея переступить невидимую границу, и женщина, спешившая отогнать свору от гостей, остановилась и с уважением посмотрела на новоприбывших.

– Ловко вы их, отец Еремей! – одобрительно сказал Рон.

Ловко? Еремей удивился. Ничего он и не сделал. Может, они клося напугались, собачки. Клось ударом копыта любую собаку отправит на пурпурные поля. А их, копыт, у клося четыре. Собачки и одумались.

Тут к ним подбежал юноша, не старше самого Еремей. Неужели шаман? Что-то непохоже. Уж больно прост с виду.

– Мудрый Шугадан-Оглы приветствует тебя, новый шаман светлых людей, и просит пожаловать под его кров, – встречавший взял клося под уздцы. Животное послушно пошло за поводырем. Если не шаман, то ученик, подумал Еремей. Подчинить клося может не каждый.

Кровом оказалась стоявшая наособицу хижинка на сваях. Привязав клося к дереву, встречавший помог Еремею сойти на землю – не потому, что Еремей сам бы не сошел. Из почёта, обычая.

– Мудрый Шугадан-Оглы ждет тебя, – указал юноша на дверь и отошёл в сторонку.

С ним отошёл и Рон. Видно, положено. У семинарии учили при встрече с малыми племенами придавать значение мелочам. Иногда по небрежности можно оказаться в неприятной ситуации. Оскорбить божество. Отвергнуть дружбу. Пообещать неисполнимое.

Вход в хижинку прикрывала странная завеса. Костяная. Кости были нанизаны на жилы и, постукивая друг о друга, издавали особый треск, не лишенный мелодичности. Всё бы ничего, только косточки-то человеческие. Еремей знал это наверное, в семинарии учили искусству врачевания, каждую косточку приходилось заучивать до бугорка, до впадинки. Эти косточки были костями пальцев рук.

Раздвинув завесу, он вошел.

В полумраке хижины глаза не сразу различили сухонького старика. Старик, скрестив ноги, сидел у очага. И старик, и очаг были удивительными.

Старик в одной набедренной повязке, казалось, дремал. Зачем ему одежда, она может скрыть татуировку, татуировку, занимающую всё тело. Это были не узоры, не знаки, а настоящие картины. Вот Люди Льда плывут на длинной узкой лодке по небу, вот они причаливают к горе, покрытой снегом, вот собираются вокруг Дерева Мира, на котором растут и плоды, и звери, и рыбы. И много других картинок. Очаг же представлял собой железную чашу, стоящую на треножнике. В чаше горел синий огонь, поднимающийся от синей же спирали на дне чаши. Неугасимый огонь.

– Я ждал тебя, молодой шаман светлых людей, – шаман открыл глаза, ясные, голубые.

– Я пришёл, – ответил Еремей просто.

– Садись же, и выкурим трубку понимания.

Неприметным движением шаман достал откуда-то трубку.

– Я принес тебе подарок, – Еремей протянул шаману кисет. Очень удачно получилось, а то он всё ломал голову, как вручить подношение.

– Благодарю тебя, мой светлый брат. В непогожий день я буду курить трубку удовольствия и вспоминать о тебе.

Еремей промолчал, усаживаясь на пружинящем полу. Трубка удовольствия, вот как. Представления о вещах у людей разное. Ему вдыхать в себя дым удовольствия не доставляло. Но обычаи круглолицых возникли задолго до появления на их земле поселенцев Монастыря. Придётся приноравливаться.

Он взял из рук шамана трубку, вдохнул. Похоже на лукинагу – в голове словно замигали разноцветные огоньки, мир стал тёплым и близким.

Он вернул трубку шаману. Тот выпустил клуб дыма, и дым вдруг принял очертания головы достопочтенного Хармсдоннера.

– Как поживает Озабоченный Молчальник?

Странное прозвище

– Бодр и здоров, – ответил Еремей.

Шаман вновь передал ему трубку. Не стоит и пробовать. Да и кого ему лепить из дыма, если он никого в племени Людей Льда не знает?

Поэтому он просто запыхтел, этакий маленький кузнечный горн. Дым сложился в дерево с длинными ветвями, которые лениво шевелились. Это не дерево, это Озёрный Сайрин!

– Да, в озере поселился Ненасытный Зов. Две женщины Людей Льда поддались обманным призывам. Теперь женщины Людей Льда не могут навестить Материнский остров. Плохо.

– Материнский остров?

– Да, мой светлый брат. Если женщина хочет стать матерью, она прежде целую луну проводит на Материнском острове. Тогда у неё родится здоровый сын.

– Нам это чудище тоже ни к чему. Погиб наш воин, – Еремей решил больше не вдыхать дым трубки. Уж больно легко стали срываться слова с языка. Неровен час, сорвётся и такое, о чем Людям Льда лучше бы не знать.

– Воины Людей Льда готовятся вступить в бой с Ненасытным Зовом. Мы вернем себе и озеро, и остров. Люди Льда храбрые и смелые воины. Они победили Заур-Руха, справятся и с Ненасытным Зовом, – шаман показал на своё плечо.

Рисунок на плече показывал момент битвы Людей Льда с огромной двуглавою птицей. Одни наскакивали на птицу с копьями, другие осыпали её стрелами, третьи жгли длинными факелами.

– Мой предок, премудрый Ши, дал воинам совет, приведший к победе. Задайте головам такую задачу, чтобы они, головы, стали её решать всякая по-своему. Если две головы, а тело одно, наступит свара меж головами. Один отряд начал жечь птицу, другой колоть. Ужасный Заур-Рух хотел одновременно и кинуться на воинов, и лететь прочь – оттого не сделал ни того, ни другого, – похоже, шаман был одновременно и священной книгою Людей Льда, и её толкователем. – Сейчас я думаю, как нам одолеть Ненасытный Зов. Быть может, светлый брат знает что-нибудь о повадках этого доселе невиданного в землях Людей Льда исчадия?

– Там, где я живу, Мудрый Ша, его называют Озёрный Сайрин. Но и там его нет, лишь дальше к югу, в местах, где Смерть посеяла свои семена, живёт Озёрный Сайрин, посылающий и человеку, и зверю, и лемуту манящие видения. Обманутая жертва становится легкой добычей недвижной монструозии, питает её и её отпрысков, покуда Сайрин не выест всю округу. Только браухли могут селиться рядом с Озёрным Сайрином, но почему они могут разгуливать безбоязненно меж щупальцев, не знает никто.

– Значит, светлые люди не борются с Ненасытным Зовом?

– Боролись в прошлом, когда границы Смерти простирались далеко к северу. Зимою Озёрный Сайрин слабеет, а в крепкие морозы засыпает. Тогда его и уничтожают

Шаман задумался. Дымок из трубки едва курился, и увидеть в нём можно было всё. Или ничего, только сизый дымок.

– Зима… Зима наступит не скоро. И дети тогда родятся поздно, не весною, а осенью… Но зато сохранятся воины, сильные, здоровые воины. Благодарю за совет, светлый брат.

Они посидели ещё немного. Молча. Наверное, теперь Еремей должен был бы попросить совета, но он не знал, что спрашивать.

– Светлые Люди любят тишину? – вдруг нарушил молчание шаман. О какой тишине идёт речь? О статис-поле, догадался Еремей.

– Да, Мудрый Шугадан-Оглы, – осторожно, осторожно, не наболтай лишнего.

– Люди Льда отдают тишину своим мёртвым. Для мёртвых тишина и есть звук. Там, в тишине, они слышат нас и иногда помогают, посылая оттуда вещие видения. Люди Льда чтят своих мёртвых.

Еремей только склонил голову. Чтят своих мёртвых. Значит, дорожат местом упокоения. И добром оттуда не уйдут.

– А есть ли поблизости ещё Места молчания, мудрый Шугадан-Оглы? Места, где нет мёртвых людей племени Льда?

Шаман помедлил с ответом, посмотрел на Еремея, вздохнул.

– Есть маленькие, но очень тихие пятна молчания. Их трудно найти, можно пройти в шаге и не заметить. Оно же не кричит, молчаливое пятно, оно молчит. Люди Льда знали несколько местечек, но сейчас они боятся Ненасытного Зова. Потом, зимою, когда мы вернем себе материнский остров, я покажу такое пятно тебе, Светлый брат.

Трубка погасла

Шаман поднялся.

– Тебя ждут люди твоего племени. Светлый брат?

– Да, ждут, – поднялся и Еремей. Что ж, пора расставаться.

Он опять коснулся рукою костяной занавеси.

– Когда я умру, мои кости тоже будут стучать на ветру, – вдруг сказал шаман, глядя на свои руки.– Если, конечно, племя признает, что я был хорошим шаманом.

Ага, значит, это шаманские косточки, а не остатки пиршественного обеда. Вот как важно не делать поспешных выводов.

Рон подвёл клося. Помощник шамана сопроводил их до границы стоянки круглолицых.

Когда они отъехали. Еремей спросил у Рона:

– Почему он зовет нас светлыми людьми? Из-за цвета кожи? Но она лишь немногим светлее, чем у людей Льда.

– Отец Колыван говорил, что это из-за того, что мы пришли с юга, светлого места. Места, куда уходит на зиму солнце.

– Вот как…

Похоже, каждое слово мудрого Ша имеет два значения. Или три.

Достопочтенный Хармсдоннер словно случайно прогуливался около Дома Совета. Не прогуливался, а давал указания, как получше обустроить прилегавшую к Дому площадь.

– Отец Еремей, вы уже вернулись! – он подошёл к молодому священнику поближе.

Еремей соскочил с клося, передал поводья Рону. – Отведи его в конюшню.

– Как вы нашли круглолицего? Мудрый Шугадан-Оглы не пытался заморочить вам голову?

– Мудрый Шугадан-Оглы, похоже, пользуется влиянием у Людей Льда, – ответил Еремей уклончиво.

– Вы не намекнули ему, что кладбище круглолицых неплохо бы перенести в другое место?

– Мудрый Шугадан-Оглы сказал, что поблизости есть места полной тишины. Возможно, там располагаются… Как вы их называли, скопление самородков? Гнёзда? Гнёзда рашшина.

– Это интересно. И шаман покажет нам эти места?

– Да. Если мы истребим Озёрного Сайрина.

– Ну… – разочарованно протянул достопочтенный Хармсдоннер. – Истребить эту монструозию раньше зимы никак не получится. Пойти на озеро сейчас и потерять дюжину людей, если не больше, скит Но-Ом позволить не может. Чем это лучше войны?

– Ждать зимы не придётся, – ответил Еремей. – И рисковать людьми тоже.

– А кто же тогда истребит Сайрина?

– Я, – ответил Еремей. – Я и Рон.

Загрузка...