Петля на зайца

Глава шестая

Все трое были его учениками. Любимыми и талантливыми. Еще учась в школе, более двадцати лет назад, они посещали Клуб юных геологов при Дворце пионеров, в котором он, молодой аспирант Университета, проводил занятия. Выезжали в Саблино, в знаменитые саблинские пещеры, на Карельский перешеек. Потом все трое закончили геолфак Университета. Работали под его руководством во Всесоюзном геологическом институте. Полевые работы по всей стране… А затем — крах. Неожиданный, бессмысленный и жестокий.

Постперестроечная жизнь разбросала их, крепких, выносливых и толковых мужиков, не раз смотревших в глаза опасности, продавцами по ларькам и сторожами автостоянок. Но вот он, Сафронов Михаил Глебович, позвал, и они пришли.

— Парни, — сказал он, — есть возможность заработать неплохие деньги. Работа разовая, но более-менее геологическая. Да нормальная работа, черт подери! Сейчас я вам все подробно объясню, но сначала — к столу.

Как водится между полевиками, немножко выпили, закусили. Поговорили о жизни, покурили, опять выпили. Потом Михаил Глебович перешел к делу.

— Вот что, парни, вы, наверное, знаете, что в семидесятые годы, а точнее — в семьдесят шестом, здесь, на севере Ленинградской области, — он показал район на карте, — были начаты поисковые работы на имплазивные структуры. — Все трое покивали головами, мол, знаем, знаем…

— Работали не на пустом месте — были хорошие геологические предпосылки, геофизики выделили весьма интересные аномалии. В общем, проект был интересным и обещал дать неплохие результаты. Ну, алмазы, то да се… Стратегическое сырье — сами понимаете — все сразу же максимально закрыли. С этим ясно. Дальше — смешнее. Идея проведения работ была моя, я ее несколько лет проталкивал. В Министерстве, как нищий, деньги клянчил, специалистов начал подбирать. Одним словом — пробил тему, но как только приступил к проектированию, все материалы у меня неожиданно забрали и передали в Невское объединение. Меня самого отстранили, причем весьма бестактно. Вот такой парадокс. Я — туда, сюда… ничего не понимаю. Руководство института морды прячет, избегают меня. Эти, из спецотдела, врут мне что-то невразумительное. Ну, вы же понимаете: спецотдел — это спецотдел. Темнилы все, как один. Но я все-таки вытряс из нашего институтского начальника первого отдела Иванова причину, докопался: кагэбэшники мне отвод дали. Якобы нашли темное пятно в моей биографии. То ли дядька по материнской линии в немецком плену был, то ли еще что. Разумеется — чушь собачья. Дураки, прости их, Господи. Одним словом, доблестные чекисты решили подгадить мне. Обидно… — Михаил Глебович, помолчал, закурил папиросу, пыхнул пару раз дымом и продолжил: — Думаю, не в дядьке моем дело. Видите ли, еще в студенческие годы произошел со мной некий казус. Где-то на третьем или на четвертом курсе меня вызвали в деканат, и некий товарищ, вальяжно расположившийся в кресле нашего декана, предложил мне сотрудничество. Ну, вы понимаете, какое. Стучать, постукивать… Вначале в качестве сексота, а затем и в штат обещал зачислить. Перспективы рисовал офигенные, обещал карьеру помочь мне сделать. Да, таким вот образом. Я, естественно, отказался.

— Это ж сколько лет прошло с того момента? — спросил один из товарищей Сафронова. — Неужели действительно там все фиксировали?

— Все, — уверенно кивнул лысой головой Сафронов. — Относительно своей особы я в девяносто первом все точно вынюхал. Тогда как раз разгул гласности бушевал. Ну вот я и попер в Большой дом напрямик. Записался на прием к какому-то полковнику, рассказал ему свою историю, он мне все и выложил. Папка, досье на меня у них было в архиве. Каждый штришок фиксировали и хранили. А тогда, в молодости, — продолжил Сафронов, — я и не придал особого значения этому, как мне казалось, пустяку. Ну, вербовали, ну, не получилось у них. Одним словом, припомнили мне грехи молодости и в семьдесят шестом ударили по самому больному месту. Я тогда здорово понервничал. Одно время даже из института хотел уволиться, потом успокоился. К счастью, теперь это неактуально, их время, кажется, кончилось… В общем, еще тогда, двадцать лет назад, я был отстранен от работы по теме. Ну, запреты запретами, но знания при мне остались, и иногда мои более молодые коллеги из Невского все же привлекали меня, как специалиста, для консультаций… — он помолчал, раздавил окурок папиросы в пепельнице.

— Разумеется, приватным порядком и сугубо между нами, девочками. Так что, я кое-что о той работе все же знал. Следил издалека. Потом вдруг узнаю от знакомых, что работы по проекту ни с того ни с сего совсем закрыли, и все быстро затихло. Прекратили финансирование без каких либо объяснений… Ну, это все — дела давно минувших дней, неинтересно. Гораздо интересней другое: недавно совершенно случайно я прознал, что по тому проекту в семидесятые годы на перспективной площади успели пробурить около трех десятков скважин. Чувствуете, какой размах? Аналитика по керну этих скважин, как нетрудно догадаться, на сегодняшний день в фондах отсутствует. Кто, где, когда, и какие результаты — неизвестно. Вообще, нигде никаких материалов нет. Хотя, по слухам, пробы отправляли в Тулу, и некоторые результаты были очень любопытные. Более-менее достоверно известно, что шестью скважинами вскрыли трубку. Самую настоящую, прямо классическую трубку взрыва! Кимберлит, пиропы, хромдиопсид и, возможно, кристаллы. Недавно встречаю одного своего старого приятеля — в Университете в одной группе вместе учились. Он сейчас уже на пенсии, два инфаркта перенес, но держится бодро. Так вот — в то время, двадцать лет назад, он, оказывается, тоже по алмазному проекту в Невской экспедиции работал. Поговорили, то да се, и он кое-что любопытное вспомнил и поделился со мной. От него я и узнал, что керн тех скважин остался на месте в целости и сохранности. До сих пор лежит там. И я более-менее точно знаю, где расположено это хранилище. Он мне даже калечку нарисовал с привязками. Конечно, калька — это только калька, но более точно мы и сами определимся с этим хранилищем. Найти не проблема… Вот такие пироги с котятами.

Все тактично помолчали, еще по чуть-чуть выпили водки, закусили. Неожиданно Михаил Глебович спросил:

— Помните Мишу Фридмана?

Молодые коллеги Сафронова помнили Мишу Фридмана. Впрочем, молодыми их можно было считать с большой натяжкой и только относительно Михаила Глебовича — все уже разменяли четвертый десяток. Поэтому Мишу Фридмана который в восемьдесят четвертом «рванул на Запад», то есть успешно эмигрировал в Канаду, они очень хорошо помнили. Тогда к этому относились по-разному…

— Я его на днях встретил, — продолжил Михаил Глебович. — Здесь, в Питере. Вернее — он меня встретил. Машина черная, очки золотые, зубы белые. Прямо сюда приехал, к моему дому. Ума не приложу, откуда он мой адрес узнал? В квартиру не заходил, застеснялся. Да я и не приглашал. На улице потолковали. Он сейчас в Канаде крупной шишкой стал: в какой-то горнорудной компании — в совете директоров. Их компания как-то связана с нашим Российским бизнесом, и он, Мишка, то есть Майкл, предложил мне десять тысяч долларов за образцы из тех скважин. Повторяю для слабоумных: де-сять ты-сяч! — за столом мгновенно стихли все разговоры, и тишина стала такой, что было слышно, как муха зудит в пустой бутылке под столом.

— Почему бы и нет? — продолжил Сафронов. — Я лично никакого криминала здесь не вижу, а заработок неплохой. Кто «за» — прошу разлить остатки огненной воды и поднять стаканы.

Поскольку обнищание присутствующих достигло крайней стадии, а никакого явного криминала в предложении шефа не просматривалось, — все дружно проголосовали «за», звякнули стаканами, выпили и закусили.

— Подводим итог: принято единогласно, — резюмировал Сафронов. — В таком случае, предлагаю завтра утром, часиков в шесть, собраться на Московском вокзале. Оттуда электричкой — до станции Юги. Да, чуть не забыл предупредить: с нами пойдут еще трое. Мишка Фридман сказал — какие-то представители его фирмы. Ну, не жалко, пусть идут, если хочется. Давайте сейчас наметим предварительный маршрут. Кальку и планшет-двухсотку я с собой возьму. Более крупного масштаба, к сожалению, у меня нет. Думаю, что за день-два мы управимся. В любом случае — не больше трех дней. Найдем хранилище, отберем наиболее интересный материал, а возможно, что-нибудь и на месте посмотрим. С водой для промывки там проблем не возникнет — болота кругом. Отберем пробы из керна, намоем что-нибудь из рыхлого материала, и — домой. Лотки, тазики, сита у кого есть, возьмите. Правда, Мишка сказал, что у тех ребят из его фирмы сепаратор какой-то портативный имеется, но мы и сами с усами. Экипировка — соответствующая. Ну, не мне вас, старых полевиков, учить.

Николай Иванович Крючков перепутал дни недели. За пятьдесят девять лет жизни прежде такого с ним не случалось. Прямо затмение какое-то нашло. Он встал в шесть утра, когда летнее питерское солнце уже высоко поднялось над крышами.

День обещал быть хорошим, жарким. Нынешний июнь вообще радовал погодой — любил тепло Николай Иванович.

Ограничившись обычной утренней чашкой крепкого и очень сладкого кофе, он за двадцать минут помылся-побрился, оделся, приготовил несколько бутербродов с колбасой и сыром на обед и вышел из дому.

Подойдя к своей шараге «АО Росремчего-то», изумился отсутствию народа у проходной. Еще больше его удивила закрытая дверь. Он позвонил, постучал по ней кулаком, затем пнул в сердцах ногой. В ответ — ни звука. Николая Ивановича охватило недоумение… Глянул на часы над воротами, сравнил со своим наручным хронометром «Ориент» — все точно, без двадцати восемь. Чудны дела Твои, Господи!

С самого момента пробуждения Николая Ивановича охватила какая-то непонятная тоска. Не чувствовалось обычной легкой утренней бодрости. И спал крепко, и лег рано, но все было как-то не так, нехорошо было. Как будто в груди сдавило что-то.

«Может, сердце?» — с тревогой подумал Николай Иванович.

И вдруг здесь, у закрытых дверей родной шараги, — отпустило, разжалось, полегчало. Он устроился на скамеечке в ближайшем скверике и закурил первую утреннюю папиросу.

Почти всю свою сознательную жизнь — сорок лет — Николай Иванович работал столяром. Он был хорошим столяром и практически знал, и мог работать с любым деревом: от ели до палисандра, и даже с черным — железным деревом — приходилось иметь дело. Николай Иванович хорошо стлал инкрустированные паркеты — и в музеях, и в консульствах работал, мебель любую строил — от табуретки до буфета в стиле Людовика какого-то, резьбой владел. Поэтому всякие новые заумные заморочки типа задержек зарплаты, сокращения штатов и банкротств предприятий, внезапно обрушившихся на головы трудового народа России и бывших братских республик, не волновали Николая Ивановича совершенно. Работу, и, как правило, неплохо оплачиваемую, он мог найти — и, случалось, находил, в течение одного-двух дней. Но чтобы вот так…

Неужели разорилась лавочка и закрыли цех? К скамейке, на которой Николай Иванович осмысливал ситуацию, подошла вовсе старая бабушка с позвякивающей стеклом авоськой.

— Бутылочки пустой не найдется? — робко спросила она. Николай Иванович удивился: в такую рань?..

— Нет, бабушка, по будням в рабочее время, да еще и с утра — не употребляем.

— Какие же будни, сынок? — сказала старушка. — Сегодня выходной, суббота…

Николай Иванович тотчас понял причину закрытой двери в проходной, и удивился собственной глупости: «Суббота! Сегодня же не пятница, сегодня суббота, восемь утра!»

Вот так ошибся! Вместо того, чтобы к себе на Пашу в схрон ехать, поперся, как дурак, на работу. Пора видно, голову лечить, сосуды чистить золотым йодом.

И в душе его не шевельнулось даже самая маленькая мыслишка, что эта ошибка спасла ему жизнь. Поскольку за город он, по многолетней привычке, ездил всегда только в последнем вагоне электропоезда.

Огорченный донельзя, он вернулся домой в свою однокомнатную квартирку в Купчино. Чтобы не задохнуться от непривычного для Питера июньского зноя, распахнул настежь окна, прилег на диван, полистал любимую книгу «Стрелковое оружие» Жука и уснул… И во сне ему было обидно — всю неделю мечтал, планировал в субботу вырваться с первой электричкой на природу, в свой лесной схрон на болотном островке. Не судьба…

А в это время, не дотянув до станции Пупышево, горела эта самая электричка. Огонь полыхнул одновременно из обоих тамбуров последнего вагона и с ревом распространился внутрь. Сорванные пассажирами на полном ходу стоп-краны мгновенно выпустили из тормозной системы воздух, колодки намертво зажали колеса, но поезд, высекая снопы искр из стальных рельсов, остановился только через полкилометра. За это время огонь в вагоне набрал сокрушительную силу. В электричке началась паника. Пассажиры горящего вагона стали бить стекла и через разбитые окна выпрыгивали на насыпь, ломая при этом руки и ноги, калеча и убивая друг друга.

Некоторым решительным пассажирам вместе с помощником машиниста, к счастью, удалось отцепить от основного состава горящий вагон электропоезда, но с пожаром им было не справиться.

Крики раненых и покалеченных людей, нечеловеческие вопли горевших заживо, заглушал рев пламени. Главный путь северной дороги, соединяющий Петербург с Мурманском, Вологдой, Архангельском и Воркутой, оказался заблокированным, и движение встало. По радиосигналу машиниста с ближайшей стоянки на помощь вышел спасательный поезд, но, как часто бывает в подобных ситуациях, прибыл к месту аварии слишком поздно.

Вагон электрички выгорел почти дотла. И в том, выгоревшем вагоне, на обгорелых каркасах сидений, на покрытом гарью полу лежали обгорелые трупы: стариков, мужчин, женщин и детей.

С соседнего пути прибывший через сорок минут спасательный поезд лупил из мониторов тугими струями белой пены по догорающему металлическому остову. Тем, кому удалось вырваться из горящего ада, помогали несколько бригад «скорой помощи» и МЧС.

До станции Юги, откуда Сафронову с товарищами предстояло идти к кернохранилищу, они в тот день не добрались. В электричке случился пожар. И не просто пожар — катастрофа: один из вагонов выгорел полностью. Среди пассажиров были погибшие и раненые.

Кое-как они выбрались из этой передряги, дошли до ближайшей платформы и выяснили, что по крайней мере на несколько часов железнодорожный путь закрыт. Пришлось пешком идти на автодорогу Ленинград — Мурманск. Дошли и несколько часов безуспешно пытались остановить попутку. И здесь не повезло: машины не останавливались. Да и какой водитель захочет взять четверых мрачного вида мужиков с рюкзаками? Опасно.

Домой, в Питер, не солоно хлебавши, вернулись автобусом. Об обманутых попутчиках, представителях фирмы Майкла Фридмана, которые не дождались Сафронова с товарищами, и о, скорей всего, потерянных десяти тысячах долларов старались не думать…

И ни у кого из четверых не шевельнулась мысль, не возникло чувство того, что благодаря чудовищному железнодорожному пожару, унесшему жизни десятков людей, судьба сохранила их жизни. Поскольку там, куда они хотели попасть в тот день и куда, безусловно, попали бы, не случись этого страшного пожара, им всем была уготована беспощадная смерть от маленьких пуль калибра 5,45 мм.