Пилот на войне

Глава 1 АНТРАКТ

Март, 2622 г.

Город Полковников

Планета С-801-7 (код «Ямал»), система С-801

Сражение за Восемьсот Первый парсек мы выиграли.

Очень хочется сказать «вчистую», «в одну калитку», «всухую», но нельзя, потому что — неправда.

Конечно, финальные фазы флот отыграл на пять баллов. Остаются первые фазы. Далекие от радужных. Клоны растерзали Интерфлот, проредили Второй Ударный до неузнаваемости. И самое главное: сожгли драгоценный люксоген.

Адмирал Шахрави сказал чертовски красивое «прощай».

Перед отступлением знаменитый на всю Конкордию орденоносный флотоводец приказал расстрелять люксогеновые хранилища планеты С-801-7 — как в Городе Полковников, так и далеко за его пределами. Разумеется, те хранилища, чье местоположение вскрыла клонская разведка. А вскрыла она немало! Куда больше, чем мы могли рассчитывать, с учетом сверхсекретного статуса нашей главной космической цитадели.

В результате сотни и тысячи тонн стратегического ресурса превратились в прощальный салют удиравших клонов. Видел я те воронки. Размером с полноценные футбольные стадионы! Пары люксогена умеют замечательно детонировать!

Мы потеряли более шестидесяти процентов хранилищ. Принимая во внимание объемы, которыми люксоген до войны забрасывался на Восемьсот Первый парсек, дело пахло если не мгновенной катастрофой, то близким параличом флота. Это значило, что война грозит затянуться. А вот эта перспектива уже пахла катастрофой!

Пока еще заводы синтетического люксогена наработают необходимый резерв…

А плюс к тому: люди!

Конечно, можно повторить древнее восклицание генерал-адмирала Апраксина: «Народу хватит, крепость возьмем! А бабы еще нарожают!» Или это граф Шереметев, еще один «орел гнезда Петрова», так отличился? Не помню.

Отбросив моральную сторону проблемы, скажем так: в отличие от времен героических, сейчас невозможно набрать рекрутов, выдать фузеи и отправить на войну. Генералы Петра I находились в куда более выигрышном положении.

Сейчас боец только тогда чего-то стоит, если получил серьезную, очень серьезную подготовку. Потому что в его руках техника, сложные агрегаты и так далее. Пилот флуггера, на секундочку — офицер с высшим образованием. Он обязан разбираться не только в тактике и стратегии, но и в матчасти, навигации, астрономии, физике, плюс владеть тысячей условно вспомогательных дисциплин.

Четыре года, друзья, — это нормальный срок подготовки боевого пилота.

А наколотили клоны нашего брата на Восемьсот Первом парсеке столько, что хотелось выть! Нам — от скорби по павшим друзьям, а Генеральному Штабу — от лавины проблем с комплектацией личного состава.

Как-никак, а мы, пилоты, — основа военного могущества!

Ужасно лестно ощущать себя основой чего-то, а в особенности могущества. Но время, время, время! Как прикажете пополнять убыль в кадровых частях?! Пацаны с ускоренных курсов, всякие гражданские шпаки — паллиатив, эрзац. Что в полной мере продемонстрировали яростные схватки от Кларо-Лючийской оборонительной операции до Битвы Двухсот Вымпелов.

Кадровые пилоты — те, кто выжил в начале войны, конечно, гибли.

Но мобилизованных клоны вышибали с пугающей скоростью! Лично я просто не поспевал запоминать фамилии и лица всех Лёх, Серёг, Петек, что полегли в великом множестве на моих глазах за эти страшные месяцы.

Честь вам и хвала, ребята. Жаль, что мы, кадровые, не справились самостоятельно. Мировая война — жуткая вещь, которая приходит в каждый дом, в каждую семью. Наша война была мировой в полном смысле. Война миров…

Почему выжили те, кто выжил?

Извольте видеть: Главный Ударный флот!

Главком Пантелеев хранил этого туза в рукаве до последнего, всё втягивая клонов в пучину сражения.

Довтягивался.

X-крейсера пришли, когда до катастрофы не оставалось и шага.

Между прочим, в появлении Главного Ударного есть заслуга контр-адмирала Пушкина, который тогда был сопливым лейтенантом. Я ужасно горжусь фактом нашей дружбы. Все-таки друг, который совершил подвиг, да еще такой — это ценная запись в личной биографии!

Пока наша сводная эскадрилья металась по разрушенному капониру, страдая потерей связи и полной дезорганизацией, потерялся не я один. Пушкин тоже потерялся, да так удачно, что попал прямиком на открытую ВПП, где совершил посадку на своем «Орлане» курьер Главного Ударного флота.

Курьер был смертельно ранен перегрузками и вскоре отдал Богу душу. А Пушкин прочел сверхсекретный пакет, который тот вез. В компании капитан-лейтенанта Меркулова (того самого здоровилы с «Нахимова») они умудрились взлететь, дотянуть «Дюрандали» до полюса и выйти на орбиту, где караулили X-крейсера.

Связи-то не было!

Вот они и поинтересовались самым допотопным методом курьерской связи: не пора ли на выход?

Пушкин и Меркулов все сомнения рассеяли.

Пора! Очень пора!

Ну а удар двенадцати X-крейсеров… Это, братцы, такая штука… Чисто как из дробовика картечью в упор! Башку сносит напрочь!

У клонов снесло. Они очистили орбиту в рекордные сроки! Точнее, орбиту очистили ракеты Главного Ударного, а выжившие пехлеваны ударились в бегство.

Вполне предсказуемый результат. Они же не знали, что такое X-крейсер!

Я, кстати, тоже.

Когда схлынула волна первой радости (выжил, м-м-мать! Выжил!), нахлынула вторая: победа! Еще не Победа с заглавной буквы, но все же: решительная и безоговорочная!

Генеральное сражение выиграно! Космос наш! Горжусь Россией!

Потом пришла третья волна.

Усталость, дикая апатия на грани депрессии.

Я смертельно вымотался. Да и все мы.

Здесь надо помнить, что, по хорошим делам, мне полагалось куковать в госпитале, так как до боевых вашего покорного слугу допустили как «условно годного». Шутки шутками, но военврач покойного нашего авианосца (военврач тоже, кстати, покойный) был прав: непосредственно перед войной мне досталось изрядно. Доза приключений на медицински небезопасном уровне.

Служба в концерне, со всеми ее издержками. Работа на пиратов. Работа на других пиратов из клана «Алые Тигры», тоже ничуть не лучше. Безумные гонки на флуггерах среди астероидов, закончившиеся госпитализацией с очень нехорошими повреждениями от запредельных перегрузок. Сражение за Шварцвальд. Разведка Тирона. Стремительный драп, когда Моргенштерн превратился в сверхновую. Служба в ЭОН. И сразу — война.

После всего я вспоминал тихую рутину коммерческого пилота в Тремезии как курорт!

И тут на тебе: сражение. Да какое!

Но я выжил, хоть и превратился на время в амебу.

Нас разместили в офицерском общежитии посреди заснеженного Города Полковников.

Бердник собрал остатки Второго Гвардейского. Прямо в холле общаги. Через сутки после битвы. Раскидал сообщения на коммуникаторы: явиться в холл к 8.45 для инструктажа.

— Ну что, соколы, — начал он, прохаживаясь перед дверьми столовой, где нам полагался завтрак, — главное вы знаете: авианосец наш геройски погиб. Другого корабля нам пока не выделяют. Поэтому приказ: отдыхать. На Земле формируют экипаж пополнения. Как прибудет, нам определят новый авианосец. Пока больше никаких задач.

— Как никаких?! — воскликнул Ибрагим Бабакулов, от удивления сдернувший очки с носа. — А дежурство на орбите?! Ну хоть что-нибудь! Ведь война!

— Ибрагим, где твое «разрешите обратиться, товарищ капитан первого ранга»? — нахмурился Бердник, но тут же заулыбался, мол, шутка. — Я, честное слово, ничего не знаю. Все что знал — сказал. Фактически нас вывели из боевого состава на переформирование. Хоть официального распоряжения и не поступало.

— Клонов бить надо, а не баклуши… — Бабакулов водрузил очки на место.

К нему наклонился Бердник и, похлопав по плечу, громко сказал, улыбаясь во все тридцать два зуба:

— А на чем ты до клонов доедешь, чтобы их бить, ненормальный?! На служебном автобусе? Отдыхай, пока можно! Кушать пошли, завтрак стынет.

Из столовой пахло унылым НЗ, которое могло вызвать отделение желудочных соков только у таких вот военных организмов, как мы.

Мы…

Сорок шесть тел, переживших драку за космодром Глетчерный.

Мы не перемещались больше строем и учинили вполне гражданскую давку в дверях. А холл наполнялся людьми. Серые комбинезоны почти не встречались, все успели переодеться в повседневную форму. Фуражки, пилотки, отросшие шевелюры, гомон голосов.

Через огромные, во всю стену, окна, заклеенные крест-накрест липкой лентой, виднелось целехонькое здание военной комендатуры. По улице ходили люди, падал снег, будто и не было войны.

Уходя, я слышал как Белоконь «на правах пресс-офицера» выговаривал Бабакулову насчет неуставного обращения к командиру перед подчиненными во время построения. Бабакулов вместо того, чтобы послать зануду, оправдывался, что, мол, не было никакого построения.

Хороший он все-таки, добрый. Интеллигент. Хотя и не подумаешь, глядя на его могучую фигуру и заросшие черным волосом лапы. Ведь чисто горилла в очках! Не дай бог ночью встретить! Можно заикой сделаться! А терпит. Я бы на его месте точно послал.

После завтрака собрались покурить.

Я, Пушкин, Оршев и некурящий Кожемякин, который пошел «за компанию».

В холле дымить разрешалось, но мы потопали в курилку — специальную рекреацию в торце, напротив столовой. Там собралось немаленькое общество. Торпедоносцы.

— Да тут целая конференция! — воскликнул Оршев, едва переступив порог.

На нас заоборачивались, а Яхнин, сидевший на подоконнике, взмахнул своей шикарной капитанской трубкой — проходите, не мешайтесь.

— …Вот я и говорю: так операции планировать нельзя! — закончил спич обвинительного свойства старлей Игнатьев, испытанный космический снайпер из Т-01. — Потому что сражение выиграно по чистой случайности!

Мы оккупировали свободный диван, я одарил Веню сигаретой, а он извлек огонь из зажигалки. Набрали полные легкие терпкой отравы. Табак «Гвардейский». Хорошо!

— По какой случайности, Слава? Главный Ударный флот — это случайность? — ответили из дымного угла.

— Флот, пф-ф-ф! — презрительно фыркнул Игнатьев.

— Ну да, дюжина вымпелов на флот не тянет. Так, усиленная эскадра, — поддержал его Коновницын, второй пилот Яхнина.

— Оно конечно! — Яхнин авторитетно затянулся. — Но ведь это X-крейсера!

— А что это, Максим Леонидович? — спросил Игнатьев. — Почему наши жизни доверили этому непонятно чему?

— Не в курсе. А врать не хочу.

Началось многоголосое, стыдное для военных профессионалов обсуждение в стиле «мне один мужик сказал».

— X-крейсер — это такая зверюга, которая пускает ракеты прямо из X-матрицы!

— Чушь.

— Полный бред, как не стыдно повторять такое!

— Мне, товарищи офицеры, по барабану. Хоть прямо из рая. Факт налицо: клоны моментально обгадились, а мы живы! — Единственная разумная мысль.

— X-крейсер оснащен генератором невидимости. Точно говорю. Не засекается вообще никакими средствами обнаружения. Поэтому и «Икс».

— Такого не бывает. Махину первого ранга по-любому засекут. Ты же массу, скажем, в миллион тонн не спрячешь. Такое маскировке не поддается.

И тут поднялся Пушкин.

— Товарищи офицеры, вы, конечно, извините, но вы все не правы.

— Ну-ка, Саша, просвети! — попросил Яхнин.

— X-крейсер передвигается в так называемом граничном слое X-матрицы. Засекает цели посредством детекторов масс, выныривает в обычное пространство, осуществляет наводку, стреляет и ныряет обратно в X-матрицу. То есть выход на цель он проводит в граничном слое, а окончательное наведение и сама стрельба у него в обычном пространстве. Бой X-крейсера ведут как и любой другой вымпел, и только потом прячутся туда, где их ни засечь, ни достать невозможно.

Изложив всё это, Пушкин сел обратно.

— А я о чем? — Пилот, что высказывался о пусках ракет из X-матрицы, горделиво поднял палец. — О том самом!

— Нет. — Саша Пушкин был само терпение. — Я же сказал: в граничном слое X-крейсер подкрадывается в жертве. А стреляет уже после выхода в обычное пространство.

— А разве это возможно?

— Да. Потому что граничный слой это такая зона, где X-крейсер может идти в нормальном режиме. И фиксировать гравитационные тени объектов, которые, в самом деле, не спрячешь. Собственно, тот факт, что X-крейсер стабилизируется в граничном слое X-матрицы, и отличает его качественно от остальных звездолетов.

— Ты откуда знаешь? — поинтересовался Яхнин, жуя чубук.

— Во-первых, я в составе сводного отряда офицеров летал на Землю… ну… после плена. Нас возили в… скажем так, в одно специальное место, где прочли целую лекцию по этому поводу. Во-вторых, я был на борту X-крейсера. Пока вы клонские танки жгли. Строго говоря, я в Город Полковников прилетел именно оттуда, с борта X-крейсера.

— А чего раньше ни гу-гу?

— Так ведь военная тайна. Но, наверное, теперь уже можно. — Пушкин заскромничал и залился малиной, совсем как в счастливые кадетские годы.

В мой бок ткнулся локоть Вени Оршева.

— Румянцев! — зашептал он. — А не такой ли корабль нас тогда возле Титана спас? Ну, помнишь? На «Дзуйхо»? Когда мы зачет сдавали и напоролись на чужаков?

Я, конечно, помнил. Более того, все мозговые мощности были заняты именно этими мыслями.

— Тише, дурак, — тоже шепотом ответил я. — Насчет чужаков подписку еще никто не отменял!

«Какая же ты, Румянцев, самовлюбленная сволота! — думалось мне. — Сидишь тут и гордишься причастностью к гостайне! Ты-то, в отличие от Венечки, в курсе насчет чужаков. Даже название знаешь!»

Пушкин выхватил долю восхищения от торпедоносцев. Ну, ясное дело, они обсуждали его приключение, гадая, получит он Героя России или нет. Сашка окончательно засмущался и ушел.

Ушел и я.

Хватило соображения не дергать Пушкина, хотя свербило расспросить, как же так ему случилось посвататься к конкордианскому офицеру? Самохвальский в общих чертах просветил…

Мысль о Коле привела в чувство и поставила на верную волну. Его смерть вместе с тем фактом, что пушкинская невеста служит в клонском флоте, то есть воюет против нас и, чего уж там, подвергается смертельной опасности — вовсе не тема для разговора с Пушкиным. Тем более что моя предполагаемая невеста сейчас в действующем флоте. Всё том же, вражеском. Пусть не на передовой, но это может в любую секунду измениться.

А вот эта мысль показалась весьма своевременной.

Я помчался к информационному терминалу, где имелись списки пленных и погибших клонов. Из тех, разумеется, что были опознаны.

Рошни среди них не значилось. Это хорошо.

От Рошни моя прыткая мысль доскакала до ее авианосца. «Римуш» болтался сейчас на орбите. И где-то неподалеку болтался мой личный то ли ангел хранитель, то ли демон — товарищ Иванов.

Я достаточно знал этого человека и свою судьбу, что так тесно с ним связана. Если он неподалеку, значит, совсем скоро моя личная скука оборвется самым необычным способом.

Переговоры Иванова по рации я слышал при захвате «Римуша». Это факт, как говорится, медицинский. На Глетчерном столкнулся с Сашей Браун-Железновой. Тоже факт.

Стоило держать ушки домиком!

Интуиция и здравая житейская логика не подвели, хоть и довелось проверить их выкладки опытным путем не скоро. По военным меркам, конечно.

Вернувшись в общежитие, я решил, что раз уж у нас повисла оперативная пауза, то приведу-ка я в порядок личные вещи.

Начал разбирать свой офицерский чемоданчик и наткнулся на папку с надписью «Vector. Дело № 56».

Я нахмурился. Что за папка? Откуда? Какой «Вектор», да еще «дело номер пятьдесят шесть»?

О том, что папку пригнала мне прямо в руки взрывная волна, когда мы с Колькой Самохвальским пережидали взрывы ракет «Паирика» подле НИИ Экологии Глубокого Космоса, я вспомнил не сразу.

Мне в первую секунду показалось, что словом «Vector» озаглавлена часть документации к истребителю «Дюрандаль» — у новой машины была умопомрачительно продвинутая и сложная система управления вектором тяги. Не только на маршевых дюзах, но также на большинстве тангажных и креновых.

«А, ну техдокументация, понятно… — подумал я. — Приложения какие-нибудь…»

Непривычный значок (аббревиатура «ХЗ» в красном треугольнике) в правой верхней части папки меня тоже не насторожил, потому что у нас на флоте секретен почти весь документооборот; применяется огромное количество пиктограмм, отвечающих различным уровням секретности и различным службам; короче, мало ли!

«ХЗ? — пронеслось по задворкам сознания. — В смысле икс-три? Или… Х его знает, что это за ХЗ!»

Я раскрыл папку. Все ее содержимое — страниц пятьдесят на глазок — было запаяно в прозрачную пленку.

В заголовке первой страницы значилось: «Документ 1. Стенограмма».

Ниже, очень мелким шрифтом (бумагу экономили?) и впрямь шла стенограмма какого-то совещания… Мелькнули слова «безопасность», «органы», «ГАБ»…

Тут только я сообразил, что держу в руках документы, адресованные определенно не мне. Вспомнил, что папка прилетела из разбомбленного клонами НИИ космической экологии, каковая вывеска служила явно прикрытием для какой-то секретной конторы.

И что, наконец, я намеревался отнести эти документы в ГАБ еще тогда, в феврале!

Я уже захлопнул папку, когда вдруг сообразил, что мой взгляд скользнул по фамилии «Румянцев».

«Чего-о?! Какой-такой Румянцев?!»

Я вновь распахнул папку.

Прочитал пару строчек вверх-вниз и понял, что речь идет о моем отце, Константине Румянцеве.

Тут уж, дорогие друзья, вы меня извините, я не выдержал.

Включил в изголовье койки красную лампочку аварийного света (в казарме царил сумрак). Разорвал прозрачную пленку, достал бумаги и принялся читать…

На этом месте стенограмма обрывалась. Насколько можно было судить по сквозной нумерации листов дела, еще три страницы кто-то когда-то зачем-то изъял.

Легко догадаться, что я был заинтригован. Еще бы! Стенограмма упоминала моего отца, причем в связи с какими-то учеными-беглецами с борта станции «Лобачевский» («Лобачевский»! Куда ваш покорный слуга заглядывал осенью 2621 года со свежепойманным халкозавром на поводке!) Пришлось читать дальше, куда деваться.

Я родился в 2599 году, вот что.

Мои родители покинули станцию из-за меня? Или так совпало?

Что там у них творилось вообще на этом «Лобачевском»?

Чем они занимались все?!

Что такое эпигенетика, в конце концов?

Да что они там, с цепи сорвались?!

Каждый лист «Дела № 56» в той или иной форме касался меня!

Ведь это я, я нашел потом яхту «Рената»! На Блэк Принцесс, спутнике планеты Бэйдоу!

Нашел и перепрятал, между прочим.

У следующего документа отсутствовали первые два листа.

Но, могу вас уверить, и того единственного, который в деле оставался, мне хватило.

Товарищи, вдумайтесь! Какой-то Голышев, пойманный ГАБ на борту яхты «Рената», сообщил, что у «Андрюши Румянцева» (то есть у меня! или у кого?! у моего полного тезки?!) «всё хорошо».

А почему у меня всё должно быть плохо?! Я в 2619 году в СВКА учился. У меня и было «всё хорошо».

И этот вот Андрюша «уже летает»… Ну да, я уже летал на самом настоящем истребителе, на учебном РОК-14У. Хотя конкретно в марте 2619-го… В марте, наверное, еще не на РОК-14У. А на чем? На суборбитальном Т-102, ага. Ну да… Но тоже, согласимся, считается. Летает ведь.

Ну и почему это достойно упоминания?! Эка невидаль! Какой-то кадет уже летает… Суборбитально. Летает.

Или… Или о чем тогда он бредит?!.

Чем он там обдолбался, этот Голышев?! Не знаю, как там мой неведомый двойник, непонятный «Андрюша» с неведомой «Энои», а Голышев летал очень даже! Так летал, что улетал вместе с крышей!

Да что это вообще такое? О чем разговор? А?

Просто волосы шевелятся…

Я оторвался от чтения и вперил невидящий взор в полутьму.

Сердце стучало молотом.

Я с огромным трудом, преодолевая спазм, выдохнул.

Вдруг кто-то — этим кем-то оказался въехавший в помещение робот-уборщик — включил весь верхний свет.

От неожиданности я зажмурился.

Когда я решил вернуться к чтению, вместо белой бумаги в папке лежала только черная пыль. В лицо мне дохнуло вдруг могильным холодом.

Сработала ХЗ — химическая защита от несанкционированного чтения. Хитроумный полимер, из которого была сделана бумага дела номер пятьдесят шесть, среагировал наконец на сочетание кислородной атмосферы и света. Запустилась цепная эндотермическая реакция и — всё.

Я держал в руках тайну. Самую важную тайну своей жизни.

И пролюбил ее за одну секунду. Пролюбил потому, что не обратил внимание на маркер ХЗ в красном треугольнике.

Я расхохотался.

Мой надрывный, истерический хохот утонул в победительном рёве — робот-уборщик запустил свой пылесос.

Глава 2 ЛИКИ ВОЙНЫ

Март, 2622 г.

Город Полковников

Планета С-801-7 (код «Ямал»), система С-801

— М-да… Ну и что мне с вами делать? Ума не приложу! — сказал полковник Сергеенко, барабаня пальцами по экрану стационарного планшета.

Полковник служил в военной комендатуре Города Полковников — вот такая военная тавтология, товарищи…

Гражданского населения здесь было кот начихал, так что проблемы мобилизации Сергеенко, по сути, не заботили.

Патрули, обеспечение, склады и прочая рутина. И вот на тебе.

Свалились буквально как снег на голову.

В прямом смысле.

Восемьдесят шесть человек на гражданском сухогрузе упали с неба на космодром «А» прямо в разгар сражения.

Уверяли, что с Махаона. Мобильная пехота и танкисты, которые проводили всю эту компанию под белы рученьки в распоряжение полковника Сергеенко, в один голос клялись, что парни появились в тылу у клонов в очень напряженный момент и здорово помогли.

Если бы не этот факт, полковник, недолго думая, отправил бы их в фильтрационный лагерь — пусть там разбираются. Подозрительно потому что. До предела. Чтобы гражданское корыто вырвалось с оккупированного Махаона…

Попахивает.

Ой, попахивает!

Однако трое парней — на кладбище, шестеро — в госпитале. И клонов положили до полусотни. Как это пишется: «Инициативно воспользовавшись сложившейся ситуацией, мастерски применяя весь арсенал личного оружия, отряд действовал умело и мужественно, добившись решительного перелома в ходе боя».

Где это «пишется»? А вот, в официальных рапортах, которые подали… так… капитан Трифонов А. К. (5-й танковый полк) и майор Карабутов А. Н. (мобильная пехота, 127-й полк). Также имеются расшифровки данных парсеров — как скафандров МП, так и танков Т-10.

А это такой аргумент, что не рыпнуться. Ребята подсобили очень здорово!

— М-да, — повторил полковник и снова выбил дробь по многострадальному планшету. — И что с вами теперь делать?

— Решай, товарищ начальник, — ответил тот, который отрекомендовался командиром сводного партизанского отряда (майор запаса, осназ ЮАД). — Мы все мобилизованные, так что вот, сам понимаешь…

Полковник собрался было одернуть хамоватого партизана, но передумал. Не та ситуация, чтобы козырять уставом.

Партизан был изрядно здоров, грузен, носил пиратского вида бороду и брился наголо. Вид имел, чего уж там, бывалый. С ним вместе прибыли: два капитана — Богдан Мита и Дитер Карлофф (последний представлял штурмовую пехоту ЕД) и один мобилизованный полковник (ого!) частной военизированной охранной компании «Эрмандада», Южно-Американская Директория.

Сборная солянка та еще.

Штурмовики, мобильные пехотинцы, толпа мобилизованных гражданских и, до кучи, какие-то эрмандадовцы аж из Тремезианского пояса.

Их общая история здорово походила на сюрреалистический бред. Когда полковник ознакомился с первичным рапортом, то подумал, что даже по серьезной пьянке поверить в такое трудно.

Однако официальные документы всю эту ахинею вроде как подтверждали. Особый Отдел, который по всем правилам принял пополнение в умелые и крепкие объятия, переправил весь отряд в его полковничье распоряжение.

Парни, мол, чистые. Разбирайтесь, товарищ Сергеенко.

— Ну ладно, — наконец решился полковник. — Кадровых мы переведем в действующие части. Это не обсуждается. Но куда девать вас? И вас?

Он указал электронным стилом на бородача и какого-то там полковника из непонятной частной конторы.

— Вы люди военные, но что делать с вашими бывшими студентами? Из Кирты? Не обратно же на передовую?!

— Не могу не согласиться! — с жаром кивнул бородач. — Этот балласт мне уже вот где! — Он изобразил харакири по шее указательным пальцем, толстым, как сарделька. — Таскался с ними по всему Махаону! А парни хорошие. Жалко. Вон их сколько положили…

Полковник задумался. Даже затылок почесал для бодрости мыслей. Такая прорва дел, а тут еще эти! Не вовремя! Как же, черт возьми, не вовремя!

— Хорошо. Хорошо, — сказал он наконец. — Рецепт будет такой. Студенты ваши все поголовно призывного возраста. Добровольцы. То есть отправить их в тыл я не имею права. Сделаем вот как. Студентов зашлем в учебку мобильной пехоты. Скажем… да вот к майору Карабутову, который так активно за вас ратовал. Пусть его сержанты делают из мальчиков мужчин. Или как там у Киплинга?

Из здания военной комендатуры отправились кто куда.

Добровольцы — на Глетчерный. В учебку. Богдан Мита и его парни — в тот же самый полк, так как изначальная дивизия приписки считалась полностью уничтоженной. Эрмандадовцы и господин майор запаса — в штурмовую пехоту, вместе с партизанским военврачом. Одиннадцатая отдельная бригада Европейской Директории сейчас проходила переформирование в Городе Полковников. Значит, господина Дитера Карлоффа туда же. Вместе с его недобитыми немцами.

«Ф-фух, — выдохнул полковник, глядя из окна на милитаризованную суету улицы. — С этой проблемой разобрался!»

Из окон было видно, как патруль загоняет в офицерское общежитие разнообразных военфлотцев. Двумя домами дальше по проспекту работали саперы, выковыривавшие из фундамента неразорвавшуюся ракету клонского штурмовика. И еще дальше несколько бульдозеров разгребали завал, над которым возвышался закопченный до полной черноты киль какого-то неопознаваемого флуггера… Счастливая весенняя пора!

Заснеженные задворки завода № 7 исполняли ныне скорбную, но необходимую функцию. В недалекой хронологии здесь загружались машины, принимавшие панели флуггерного бронирования.

Завод был небольшой, имел вспомогательную роль. А теперь лишился и ее из-за планирующей бомбы, сброшенной со стратосферных высот штурмовиком «Кара». Бомба набрала скорость в три Маха, после чего бетонные перекрытия вкупе с капитальными стенами стали преградой не серьезнее спичек с обшивкой из папиросной бумаги.

Бомба легко прошила их, какие-то стальные мелочи внутри корпуса, фундамент и разорвалась под главным конвейером. И всё, готово дело, завод встал.

Зато уцелела плавильная печь со всей энергетической подводкой, так как располагалась она в другом цеху.

Это важно. Потому что в здании заводоуправления заседал теперь исполнительный комитет суда военного трибунала. Во дворе периодически грохотали залпы, после чего печь получала черный тюк с траурным содержимым.

Завод стоял на широкой улице, занимая половину квартала в районе Интербригад. Вокруг очень даже ходили люди, так что сцены казни теоретически могли видеть многие. Их специально не стали прятать в подвалах для усиления педагогического эффекта. Но и на оживленные площади решили не выносить. Для «невнесения нервозности».

— Ну что? Следующий? — спросил капитан, ёжась (теплая парка и зимние штаны, выпущенные поверх ботинок, не спасали).

— Так точно, вот личное дело и приговор, — ответил лейтенант и протянул рамку планшета.

— Пятый за сегодня. — Капитан склонился над планшетом. — Ясно. Выводи.

Два автоматчика с нашивками комендатуры ГАБ вытолкали из дверей заводоуправления понурого человека. Глаза дикие, лица не видно из-за дыхательной маски. Одет в повседневную форму с сорванными погонами. Нелепо загребает ногами, постоянно озирается.

Конвой отвел его к стене цеха.

Стена изрублена пулями, постоянно падающий снег почти совсем запорошил красные комья под ногами.

Вслед вышло отделение — десять человек, все с теми же малиновыми нашивками.

Напротив простой пластиковый стол. За ним стоит капитан, смахивая перчаткой снежные хлопья с планшета. Капитану холодно. Он поднимает голову, сморит на человека у стены. Делает знак рукой, после чего конвойные удаляются.

Серый бетон в красно-коричневой патине, крупные снежинки, серое небо. Если смотреть сверху, похоже на сцену античного театра, но никто не смотрит сверху. Зато в стороне, на улице, стоит кучка зрителей, которым всё видно через пролом в стене.

— Трушевский Борис Вячеславович. — Голос капитана усилен динамиком, видимо, под маской прячется микрофон. — Вы обвиняетесь в хищении служебного имущества в особо крупных размерах по статье 160 пункт 2. Суд военного трибунала приговорил вас к высшей мере пресечения через расстрел. Казнь будет приведена в исполнение немедленно отделением Особого Отдела Главной комендатуры ГАБ. У вас есть последнее слово? Пожелание?

Долгий взгляд на приговоренного. В глазах лед.

— Дайте закурить, — наконец отвечает человек у стены.

Капитан кивает, и лейтенант быстрым шагом направляется к лобному месту. Трушевский скидывает маску, надсадно кашляет — это легкие протестуют против бедного кислородом воздуха. Сигарета, тем не менее, разгорается — направленный сноп огня всепланетной зажигалки воспламеняет табак в долю секунды.

Три жадные затяжки и снова мучительный кашель. Сигарета летит в снег.

— Не желаете повязку на глаза?

Отрицательная реакция.

Капитан тихо командует:

— Приступайте, товарищ лейтенант.

— Отделение!.. Смирно!.. Оружие на изготовку!

Десять бойцов вскидывают автоматы перед собой. Глаза самым уставным образом смотрят на индикаторы боепитания.

— Оружие к бою! — Большие пальцы перебрасывают флажки предохранителей в положение одиночного огня.

— Целься! — Десять прикладов упираются в плечи, затянутые пехотными разгрузочными жилетами.

— Пли!

Сухой морозный воздух разламывается слитным треском десятка стволов. Приговоренный дергается, за его спиной повисает багровый туман, и он валится в снег. Рядом с побелевшей рукой дотлевает огонек сигареты.

— Ну вот и всё, — сказал один из нечаянных зрителей. — Одним интендантом стало меньше.

Он невысок, строен и удивительно ловко носит форму. Такое впечатление, что это не толстая парка, а смокинг, или даже концертный фрак. На рукаве шеврон медслужбы, а морщинки вокруг глаз выдают вовсе не юношеский возраст.

— Откуда ты знаешь, что он интендант, Док? — спросил второй.

— Ну ты сказал тоже, Просперо! — Первый хлопнул себя по бедру от избытка эмоций. А может, просто пытался согреться? — Нельзя настолько не интересоваться последними известиями! Это же сам Трушевский! Трушевский! Интендант Города Полковников! Главный! Там вся служба отличилась: поставили патронов для А-98 на целую дивизию. А дивизия-то вооружена «Зиг-Зауэрами»! Стали копать, оказалось, что этот вот тип не просто воровал, а воровал в промышленных масштабах! Ну и сам видишь: к стеночке паразита. Еще князь Суворов говорил, что любого интенданта через год службы можно вешать, — заключил первый, которого звали Док. — Пойдем, холодно, а до госпиталя километр, не меньше.

Трио направлялось в госпиталь с благородной целью: проведать раненых, ребят, с которыми бежали с Махаона сюда, на Восемьсот Первый парсек.

Нетрудно догадаться, что Док не кто иной, как доктор Скальпель, он же Ричард Фарагут. Просперо — мобилизованный сотрудник «Эрмандады». Третьим был парень из штурмового батальона по имени Питер Мэй Окленд, чья судьба так неожиданно переплелась с бывшим начальником Просперо Ахиллом-Марией де Вильямайора де ла Крус.

Впрочем, теперь все трое носили темно-зеленую форму с черной гранатой на рукавном шевроне — штурмовая пехота, наследники гренадеров.

— А чего их вот так расходуют? — поинтересовался Питер, дитя хмурых Британских островов. — Ну вот так, целым отделением? А, Док?

— Это чтобы никто из расстрельной команды не знал, чья пуля принесла смерть, — ответил Скальпель, вдумчиво давя снег ботинками. — Десять человек, у половины холостые заряды.

— Зачем так сложно?

— Затем, друг мой, чтобы расстрельщики не рехнулись. Сейчас война, через их руки должна проходить чертова уйма приговоренных. Трусы, дезертиры, шпионы, пособники… смертных статей много, почитай литературу.

— Да ну, вот еще, читать… Мне устава хватает! — Питер задумался. — А я вот слышал, что положено в затылок расстреливать?

— Это в обычное время. Делается так: заключенному говорят, что его переводят в другую камеру. Практика обычная, их часто переводят. В коридоре специально обученный человек достает пистолет… Бах — и всё. Пуля в затылок, просто гаснет свет. Самый гуманный способ казни, между прочим. Не успеваешь даже испугаться.

— Ого!

— Вот тебе и «ого»! Это русские придумали пятьсот лет назад.

Рядовой первого класса Окленд потрясенно замолчал, в очередной раз пораженный широтой кругозора военной медицины в лице доктора Фарагута.

Мимо медленно плыли здания, падал бесконечный снег. Три звезды, как три звезды на полковничьих погонах, силились пронзить слабыми лучами серое небо, а госпиталь был всё так же далеко.

Добрались.

Пехотный госпиталь располагался у выезда из района Интербригад. Этому участку города во время бомбардировки досталось на удивление мало. Ну а госпиталь клоны вообще не пытались обстреливать, верные законам войны. На крыше каждого корпуса сияли грандиозные красные кресты, чтобы, если вдруг возникнет желание, каждый комендор, оператор наведения или пилот знал: ты убиваешь медперсонал, который, быть может, станет лечить тебя, раненого.

Рядовой Окленд умчался по пеленгу регистратуры к своим штурмовикам, а Док и Просперо проведали мобилизованных студентов из Кирты. Одного бойца «Эрмандады», который схлопотал очередь в живот, поместили в отделение интенсивной терапии. Он был в состоянии управляемой комы, так что ему часов посещения не полагалось.

Студентов латали заботливые медкомбайны — ничего особенного. Хотя парочке светила демобилизация по ранению. Простреленная селезенка и уничтоженный разрывной пулей коленный сустав к шуткам не располагали.

— Не пойму, — сказал Просперо, когда с благородной миссией было покончено, и оба поджидали Питера в людном больничном холле, сидя на диванчике.

— Чего?

— Вас не пойму. Обоих. — Бывший эрмандадовец покосился на доктора. — Тебя и Салмана.

— Неудивительно, учитывая наш антагонистический статус-кво в недалеком вчера. — Фарагут поддернул штанину и заложил ногу за ногу.

— Да я не об этом. Это дело прошлое. Вы чего здесь надрываетесь? Жизнью рискуете? Уверен, что такая хитрая сволочь, как Салман, мог обеспечить себе надежное прикрытие в тылу. Что-то я не уверен, что вы так быстро… перековались.

Доктор рассмеялся.

— Просперо! Ты слишком сложно мыслишь!

— Поясни, — потребовал тот.

— Нечего пояснять. — Доктор отрезал изрядный кусок атмосферы взмахом руки. — Салман, как всякий художник, не может существовать вне своего искусства…

— Художник? Что-то я не понял.

— Художник. Именно так. Салман — виртуоз войны, понимаешь? Он абсолютно гениальный убийца. Это его призвание. Он, конечно, временами напоминает гориллу в экспозиции музейного фарфора… Но на самом деле этот человек имеет три высших образования. Военных образования, естественно. Он в армии лет с семи, когда его отдали в кадеты. Ты думаешь, Салман у пиратов осел из-за криминальных наклонностей? Чушь! Просто там ему давали бесплатные патроны! Стараниями милейшего Гая Титанировая Шкура и его компании карьера джентльменов удачи оборвалась. Ну и что же? Зато очень вовремя подвалила война! Если бы не этот прискорбный факт, мой друг, я уверен, изыскал бы иных приключений на наши пятые точки. И вдруг — война! Настоящая, полноценная война! Салману сорок девять лет. Он ждал своей битвы сорок два долгих года. Он просто не может ее пропустить.

— А ты тут при чем?

— Я? — Доктор удивленно приподнял брови. — Я при том, что обязан Салману. Я его однажды спас, а значит, теперь до конца жизни за него в ответе. Потом он вытащил меня со Шварцвальда. Куда нам теперь деваться друг от друга? Кто-то должен приглядывать за этим центнером бешеной тушенки. По крайней мере до тех пор, пока он не найдет свой финальный кусок железа.

— Ненормальный, — констатировал Толедо и отвернулся, потирая красный след от маски на смуглом лице. — Псих.

— Я знаю. — Голова военной медицины согласно склонилась. — Но ты, боюсь, не представляешь, как сильно повреждена моя бедная психика.

Помолчали.

Вокруг было шумно и суетно — еще бы, крупнейший пехотный госпиталь на планете! После такого побоища! В регистратуре, не умолкая, стрекотали принтеры, кто-то с кем-то ругался, а в воздухе плыл закономерный больничный запах.

— Просперо, меня давно гложет одно большое любопытство. — Доктор, в свою очередь, пристал с расспросами. — Ты же из «Эрмандады», как-никак, большая шишка. Может быть, ты в курсе? Ну, в рамках бывшей служебной информации.

— Насчет чего?

— Кто такой Гай Титанировая Шкура? Его никто никогда не видел, а слухи ходят самые дикие. Мне небезынтересно, что это за персона.

— Именно так: никто и никогда. Я в том числе. Честно, не знаю. То есть знаю, что он босс клана «Алые Тигры». Больше ничего. Ни ориентировок, ни фотороботов, ни фотографий, ничего. А я достаточно высоко летал по службе, чтобы иметь доступ к любой информации. Вот Роберт Джи Кейн — его заместитель, он — да. Его черную физиономию я видел.

— Ну! Кейн! Удивил! Я с мистером Кейном знаком лично. — Доктор совершил плавное движение ладонью, вроде как прося «ах, оставьте». — Интересный, кстати, человек, этот негр. Жаль, что он непрерывно пытался меня убить — пообщаться не получилось. Значит, о Гае ничего?

— Ничего, — постановил Просперо, укрепив отрицание хлопком по колену. — Зато ты должен знать, где на самом деле Салмана так отделали? Как лечащий врач.

— У-у-у! — Доктор сложил губы трубочкой и прошелся пальцами по седеющей шевелюре. — Ты про шрам через брюхо?

— Да.

— Этого я тебе не расскажу. Это относится к одному такому секрету из нашего прошлого, что знать не положено. Никому. Дольше проживешь, как бы сия фраза ни отдавала черным юмором в военную пору.

Просперо обернулся к собеседнику, перекинув руку через спинку дивана.

— Ты знаешь, что Ахилл лично возглавлял группу захвата на Шварцвальде?

— Знаю. Я там был. Ваши ребята прострелили мне бедро и плечо. А еще одна пуля прошла мимо печени в паре сантиметров. А в чем вопрос?

— Правда, что тогда, на Шварцвальде, убили мистера Масс Грейва?

— Истинно так. Этот достойный человек полез на Салмана врукопашную. И лишился головы. Я был здорово занят собственным внутренним миром, но все видел.

— Очень хорошо. Одной сволочью в мире стало меньше. — Просперо удовлетворенно откинулся на диване.

— Сволочью? Я удивлен. Ваша служба, по крайней мере в границах Тремезианской помойки, не отличалась ни щепетильностью, ни чистотой намерений. Мистер Масс Грейв — обычный продукт пограничной среды. Много нас таких, и далеко не все сволочи. Кроме меня, естественно. Я себя к порядочным или просто хорошим людям отнести не могу. — При этих словах доктор поднял палец. — К сожалению, придется оставить обмен впечатлениями. К нам направляется молодой мистер Окленд, которому вовсе не стоит нюхать наше общее грязное белье.

— Согласен. Чертовски интересный вышел разговор. — Просперо нахмурился. — Слушай, Док, а что ты всю дорогу выражаешься, будто ты в обществе королевы, а не в пехотной казарме?

— Ах, простите, воспитание, — ответил доктор и улыбнулся.

По возвращении в казарму их встретил донельзя мрачный Салман.

— На пару слов, Док.

Отошли.

— В чем дело, друг мой? — поинтересовался Фарагут. — На тебе лица нет. Кто-то умер?

Он посмотрел по сторонам и рассмеялся собственной неловкой шутке.

Салман ухватил товарища за парку.

— Кончай ржать, Док. Командование отправляет нас и роту русского осназа на Бартель 2–4.

— Вот это поворот! — восхитился доктор. — Знаково! Откуда начали, туда и возвращаемся… Но зачем?

— На Бартеле высадились клоны. Сам понимаешь, наверху боятся, как бы они там чего не выискали. Внутри остатков периметра. Иначе с чего такая честь этой занюханной дыре?

Салман дель Пино был прав, но не на все сто процентов. Так, приблизительно процента на тридцать два. Потому что не был стратегом и мыслил соображениями сугубо тактическими.

Во-первых, никто в армейских кругах не знал и не мог знать о Периметре Чавеса, где в свое время оборвалась военная жизнь майора… Майора имярек. Имя и фамилия тогда были другие.

В недрах ГАБ, конечно, переполошились, узнав, что на Бартеле 2–4 хозяйничают клоны. Уж очень соблазнительным куском могли стать секреты уничтоженного периметра. Вдруг что-то уцелело под молотом термобарических БЧ, вдруг что-то ускользнуло от внимания чистильщиков?

Во-вторых, система Бартель Два располагалась уж очень неудачно. Или удачно?

От нее до Фиваиды — один X-переход для любого звездолета первого ранга. А Фиваида — это внутренняя территория ОН. Это даже не Синапский пояс, который, как ни крути, пограничье.

Фиваида — место, как говорят, двояковыпуклое. Система парной звезды — коричневый карлик Аида и оранжевая Феба.

С одной стороны, система критически нестабильна, так как красотка Феба может упасть на карлицу Аиду, последует термоядерный взрыв баснословной мощности и тогда всем незащищенным объектам вокруг — кранты. С другой стороны, коричневый карлик (всего семьдесят пять масс Юпитера) поставляет чистый тритий из верхних слоев атмосферы. А четыре газовых гиганта вокруг — массу разнообразного благородного газа.

Всё это богатство высасывают аэростатические платформы. На единственной твердой планете, Иокасте, продолжительность суток точно равна местному году. Иными словами, одна ее сторона всегда обращена к Фебе и там всегда день, а на другой стороне — всегда ночь. Вот на этой ее вечной ночной стороне прячется подземная база ВКС РД, защищенная от возможного термоядерного поджига Аиды всей толщей представительного астрообъекта. Иокаста — удобный перевалочный пункт между Восемьсот Первым парсеком и Тремезианским поясом.

Именно этот факт растревожил военных. Их явная тревога очень удачно совпала с тайной тревогой чекистов. Тем более что на Бартеле 2–4 было куда как удобно накапливать силы для переброски на секретную оперативную базу «Цитадель» перед генеральным наступлением.

Вот он: Бартель Два.

Если условно развернуться спиной к Земле, он лежит на одной линии с Восемьсот Первым парсеком, по правую руку. По левую — Тремезианский пояс. А прямо — выбирай на любой вкус: Зерван — центральная система Конкордии, или Вахрам, где вокруг газового гиганта Бирб кружится люксогеноносная Паркида — основа экономической и стратегической мощи врага.

А четвертая планета Бартеля Два имеет кислородную атмосферу. Очень удачная база для атаки в обе стороны.

Говорят, что, узнав о десанте на Бартель 2–4, председатель Совета Обороны Растов хлопнул по столу так, что подпрыгнул планшет, и потребовал сеанс с главкомом.

— Товарищ Пантелеев! Вы уже знаете, что система Бартель Два захвачена клонами?

— Так точно, знаю, — последовал ответ.

— Не думаю, товарищ Пантелеев, что после виктории на Восемьсот Первом парсеке нам нужно фиаско на Фиваиде. Даже террористического налета на сопредельную Бартелю систему я не потерплю, не говоря уже о захвате! Вам известно стратегическое значение Фиваиды как перевалочной базы и ценнейшего источника сырья, в частности, трития.

— Я принимаю меры, — пообещал Пантелеев. — Штаб уже ознакомился с данными разведки и активировал план «Крюк» для парирования фланговой угрозы. К планете Иокаста для прикрытия высланы линкор «Пересвет» и фрегат «Огневой». Они же будут оперативным резервом эскадры, которая разворачивается в соответствии с планом «Крюк».

— Действуйте.

— Слушаюсь, товарищ Растов.

— Но с оглядкой. В генеральном сражении мы потеряли слишком многих.

— При всем уважении, товарищ Председатель, флотом командую я, — отрезал Пантелеев.

Вот такая история.

Не ведаю, каков в ней удельный вес правды и вымысла. Этот диалог столько раз обмусолен в художественной литературе и художественном же синема, что теперь уже не разобрать.

Однако операция «Крюк» — факт исторический.

Первого апреля к Бартелю направились ККО — корабли контроля космической обстановки — «Вещий Олег», «Такеда Синген» и «Винкельрид», оснащенные армадой беспилотных разведчиков.

Четвертого апреля по их целеуказанию выслали «адекватный наряд сил»: тяжелый авианосец «Жоффр», десантные авианосцы «Швабия» и «Бавария». Эскорт: линкор «Лотарингия» и авианесущий рейдер «Кельн», которому наспех залатали носовую оконечность, сильно поврежденную в результате тесного знакомства с многоцелевой ракетой линкора «Видевдат». Плюс четыре фрегата и пять тральщиков, куда же без них!

Сводная эскадра Европейской Директории готовилась нанести левый крюк в скулу конкордианских ашвантов.

Апрель, 2622 г.

Планета Бартель 2–4, система Бартель Два

— Господин контр-адмирал, с «Вещего Олега» докладывают: вскрыто минное заграждение на орбите. До полусотни дрейфующих мин и до двух десятков торпед в спящем режиме. Еще одна минная постановка — на орбите первого спутника. До полусотни мин.

— Высылайте тральщики, Рихард. Все к планете. Спутник — потом, дистанция для мин великовата. Но потом — обязательно! Не хочется получить мину в дюзы!

— Слушаюсь, господин контр-адмирал.

Глава сводной эскадры контр-адмирал Дитрих Клеве поднял свой командирский вымпел на «Лотарингии». Капитан первого ранга (или, как говорят немцы, капитан цур вельтраум) Рихард фон Лауниц вынужденно потеснился на своем ГКП, смирившись с тем, что он временно не является первым заместителем Господа Бога. Только вторым.

Флотоводец водил флот посредством специальной «адмиральской» консоли в центральном отсеке, которая располагалась по левую руку от «капитанского органа» — возвышения с многофункциональным пультом, который позволял опрашивать все без исключения системы дредноута.

Кроме того, с возвышения был виден весь ГКП, что для командира очень важно.

Субординация, правда, страдала — капитан общался с адмиралом сверху вниз, ибо тот помещался на одном уровне с пилотами, штурманами, связистами и так далее. Но в Еврофлоте на подобные мелочи не обращали внимания.

— Что с эскадрой клонов? Нас уже засекли? — Герр Клеве заворочался в своем ложементе, обратив на капитана забрало — все были облачены в легкие скафандры «Саламандра» на случай разгерметизации.

— Не могу знать. — Шлем фон Лауница отрицательно качнулся. — Но сейчас точно обнаружат — тральщики выдвигаются.

Линкор и авианосец шли в строю фронта, схваченные «коробочкой» из четырех фрегатов.

На удалении двести рейдер «Кельн» резал вакуум уродливыми латками на носу. Этот «танцующий утюг» мыслился подвижным резервом и не нуждался в сопровождении благодаря своим выдающимся маневренным качествам.

Далеко позади в режиме полного радиомолчания двигалась пара десантных авианосцев, которые несли бригаду штурмовой пехоты, бронеполк и роту осназа.

Всю картину простреливали зоркие станции обнаружения и контроля с разведывательных звездолетов. А вперед, к планете, устремились эскадренные тральщики, раскрывшие свои громоздкие панели КОМ — комплексов обнаружения мин.

Четвертая планета надвигалась навстречу, исполняя свой вечный вальс вокруг светила — желтого карлика. Местная звезда была не столь благосклонна к планете, как Солнце к Земле, но и не столь невнимательна, как Солнце к Марсу.

Сама же планета, бледно-голубой шар в полтора земных радиуса, успела захватить в эпоху юности целых восемь лун. За второй луной таилась эскадра Еврофлота, а за первой — Конкордии.

Отряд тральщиков приступил к работе.

На удалении двести тысяч от «четверки» по геосинхрону полз минный рой. Темные и смертоносные подарки были в состоянии испортить любой праздник воинской доблести подлыми уколами исподтишка. Их требовалось вычистить — и тральщики занялись своими прямыми обязанностями.

Экипаж каждого кораблика отвалил в сторону на модуле дистанционного управления, а к минам же ушла шестерка космических беспилотников, БПКА. Да, очень больших — но все-таки беспилотников.

Первая пара тральщиков растворила исполинские километровые пленочные панели, прошитые излучающими кабелями. Во всех диапазонах приключилось настоящее буйство, шторм демаскировки. Электромагнитные волны, инфракрасное излучение, сигнатуры защитных полей — всё, чтобы свести с ума терпеливые минные парсеры.

Космос ожил. В черноте сверкнули десятки огней, ознаменовав пробуждение мин к недолгой их жизни.

Авангард тралящих БПКА был обречен.

Взрывы мин пробивали в пленке огромные бреши, но не сразу, совсем не сразу им удалось найти сердца беспилотных ловушек-тралов. Когда одна за другой погасли метки тралов, вся кубатура оказалась буквально прошита всевидящими станциями локации, каждая уцелевшая мина засечена и уверенно сопровождалась ожившими радарами наведения.

Дистанционно управляемые лазеры ПКО принялись кромсать атакующий рой, точнее, его остатки. Парсеры мин и «сонных» торпед слишком поздно сориентировались по настоящим целям — по тральщикам.

Зато их очень даже засекла эскадра клонов.

Таков сценарий классического, правильного сражения на орбите.

Из-за первого спутника вынырнули конкордианские фрегаты.

Тройка фрегатов атаковала тральщики, удирающие из кубатуры грядущего сражения. Тральщики пыжились, выжимали из своих двигателей последние килоньютоны тяги, маневрировали, сыпали ловушки. Им приходилось рассчитывать только на себя, поскольку эскадра была слишком далеко, чтобы сразу прийти на помощь. Да и нельзя было раскрывать ее реальный состав, пока враг не втянулся в бой, задействовав основные силы.

Именно поэтому минных офицеров считают смертниками, без пяти минут камикадзе.

Именно поэтому космические саперы носят на левом запястье браслеты из титанира, навечно запаянные молекулярной сваркой.

Именно поэтому в пьяном угаре офицерской кантины с ними стараются не связываться даже бойцы десанта, на всю Галактику славные забияки.

Прежде чем на шахматной доске сражения появились европейские фрегаты, клоны подстрелили два тральщика.

И тогда началось сражение.

— Не могу поверить! — воскликнул капитан фон Лауниц, глядя на боевую панораму, которую транслировали всевидящие «Такеда» и «Вещий Олег». — Это же «Аббас»! Это от него мы улепетывали на Кларе!

На фоне планеты из-за терминатора на дневную сторону в самом деле выплывал силуэт «Аббаса» — одного из серии лучших конкордианских линкоров. За ним следовал эскортный авианосец «Сардар» — тяжеловес в своем классе.

Трудно было не узнать обводы его девятисотметрового тела. V-образные пилоны с вынесенными по сторонам кормовой надстройки орбитальными двигателями и акульим плавником поста дальнего обнаружения, что возвышался над парным жерлом посадочных палуб.

— Шестьдесят флуггеров… мда-а-а… — протянул тогда Дитрих Клеве.

— С вашего позволения, господин контр-адмирал, шестьдесят пять. — Капитан фон Лауниц был точен, как всегда. — И еще три фрегата. Вот они. Тип «Шиватир II».

— А, черт с ними! Приказ по ордеру: в огонь! — Адмирал повелительно потряс кулаком, пронзив голограмму над своей консолью. — Рейдеру «Кельн» X-переходом занять позицию в тылу вражеского построения! Дайте мне сеанс с «Кельном»!

— Слушаюсь, — откликнулся дежурный связист.

Через полминуты на адмиральском пульте ожил экран, над которым поплыл трехмерный бюст капитана Байера.

— Камрад Байер, мы атакуем, — сообщил герр Клеве.

За прозрачным забралом встопорщились соломенные усы, что было видно, невзирая даже на искажения связи.

— Превосходно, господин контр-адмирал.

— Зная вашу горячность, Байер, напоминаю план. Вы вступаете в игру в самом конце и только по моей команде.

— Как можно, герр Клеве?! Я помню диспозицию…

— Прошу извинить! — прервал их диалог голос в трансляции. — Говорит командир БЧ-7, Браух. Фрегаты опознаны как модификация «Асмарот»!

— Да-да, это «Асмароты»! — вклинился фон Лауниц. — У них на борту сверхтяжелые плазменные пушки. Учтите, Байер, в ближний бой с ними лучше не вступать — защитное поле такого потока плазмы долго не выдержит!

— Я обучен танцевать с сатаной, камрад, — ответил капитан «Кельна».

БЧ-1, штурманская боевая часть, выдала прокладку курса на X-переход.

«Лотарингия» и «Жоффр» подернулись желтым маревом, их силуэты потеряли глубину, будто злой шалун украл одно измерение, а потом пропали из эвклидовости, чтобы возникнуть вновь, среди невидимой волны дираковских монополей на орбите Бартеля 2–4.

Конкордианская эскадра поначалу была в выгодном положении — она встретила бой, построившись. В то время как «Жоффр» и «Лотарингия» материализовались на расстоянии полутора тысяч друг от друга и более чем в десяти тысячах от фрегатов.

«Сардар» поднял флуггеры, которые устремились к линкору, а его «одноклассник» «Аббас» пошел на сближение, одновременно отрабатывая маневровыми, чтобы прийти в точку синхронного выстрела развернутым по ходу движения бортом.

До эскадры клонов оставалось порядка пятнадцати тысяч километров, и фрегаты обеих сторон спешили занять места подле подопечных вымпелов первого ранга.

«Аббас»… Новейший звездолет Конкордии. Дитя «Программы 12–12». Вооруженный восемью 747-мм орудиями в трех башнях, простреливающих всю сферу вокруг корабля. Многоцелевые ракеты «Аждат» в двух пусковых установках, защищенных главным бронепоясом.

Это от его огня сбежала «Лотарингия» в сражении на орбите Клары. И теперь капитан фон Лауниц жаждал реванша.

На удалении десяти тысяч носовая оконечность германского динозавра озарилась серией ослепительных бликов. В черной броне отразились факелы маршевых двигателей МРК «Пацифик» — мощнейших ракет Великорасы.

Одновременно пилоты переориентировали дредноут, подставляя под ответные залпы несокрушимый бронепояс. Заворочались башни ГК с четырнадцатью 545-мм орудиями.

Артиллерийская дуэль была короткой и страшной.

«Аббас» вынужденно встал на маневр уклонения, давая возможность своему ПКО отстреляться от ракетного удара. По стае «Пацификов» врезали батареи ИНБ, стараясь обмануть блоки наведения. На перехват устремились легкие зенитные ракеты, заработали батареи лазеров.

Пять ракет обратились в облака мельчайших осколков, еще одна ушла в «молоко», поддавшись электронным морокам.

Однако снаряды ГК обмануть невозможно. Они слишком стремительны и тупы. Через девять секунд после гибели последнего «Пацифика» залп обрушился на «Аббас».

Два снаряда в фугасном исполнении брызнули конусом поражающих элементов над батареями ПКО в корме. А еще один — монолитная болванка на метеоритной скорости — угодил в бронепояс.

Чудовищной мощи удар буквально испарил три тонны стали и паракорундовый бивень на стержне из обедненного урана. Броня взорвалась. Взбесившиеся молекулы, миллиарды миллиардов частиц вылетели из гнезд кристаллических решеток, разлетаясь вихрем гиперзвуковой ударной волны, в которую превратился участок бронепояса пятнадцати метров в диаметре.

Струя плазмы пронзила переборку, а вторичные осколки выкосили все живое в отсеке.

Остальные снаряды прошли мимо. Что поделаешь, за скорость и прочность приходится платить меткостью.

Ответ «Аббаса» был не менее впечатляющим.

Два бронебойных тарана сокрушили группу маневровых дюз на боку «Лотарингии». Из разорванных топливопроводов хлестало горючее, тут же замерзая мириадами ледяных шариков в разгерметизированном отсеке.

Удар был так силен, что германский линкор повело в сторону и пилотам пришлось отрабатывать двигателями, чтобы компенсировать отклонение от курса.

Вслед за снарядами ГК свою цель нашел и один «Пацифик», разрушивший правобортную катапульту для флуггеров.

Клонский линкор продолжал выписывать полуциркуляцию со случайными рысканиями. Так пилоты затрудняли наведение комендорам «Лотарингии», одновременно стремясь сохранить выгодную дистанцию.

Фон Лауниц в то же время вел линкор в ближний бой, где отменная скорострельность и численное превосходство его пушек могли переломить ход драки.

Пятым залпом комендоры добились двух попаданий бронебойными. У «Аббаса» начала стремительно скисать мощность на одном маршевом двигателе.

«Аждат» прошил две переборки и уничтожил запасной мостик германского дредноута. Одновременно 747-мм фугас вырвал из легкого корпуса целую батарею лазерных пушек ПКО.

Бронированный германский монстр, пользуясь частичной потерей скорости «Аббаса», прорвался на ближнюю дистанцию. Маршевые дюзы горели победным огнем, пробоины искрили, плевались фонтанами огня орудийные компенсаторы, зенитные установки плели разноцветную паутину вокруг могучего полистального тела, а солнце заливало светом черные бока.

И тут на сцене появились флуггеры Великой Конкордии.

— Третья! — раздался голос в наушниках командира третьей башни ГК линкора «Лотарингия».

— Здесь третья, — отрепетовал капитан-лейтенант Леопольд Кастельхофф.

— Доложить повреждения. У башни не опрашивается второй откатник.

Инженер-капитан Куммель по кличке Окурок волнуется. Окурок — это из-за привычки непрерывно смолить сигару, а также из-за фамилии (Куммель — Штуммель, какая, в сущности, разница?!).

Командир сидел за пультом в бронированной полусфере. Прямо в башне. Проклятые клоны умудрились перебить короб с кабелями дистанционного управления. Пришлось бежать сюда, под стальные своды, совсем ненадежные, когда речь идет о 747-мм снарядах…

Взгляд на индикаторы.

— Порядок с откатником. — И подумав секунду: — Дистанционный короб разбит, как ты знаешь. Что там вообще может опрашиваться?!

Тут же возник голос капитана Лауница:

— По всем башням ГК! Приказываю огонь в предельном темпе. Огонь по готовности!

Окурок наверняка собирался ввернуть что-нибудь из обычного рациона, которым он любил угощать коллег, насчет устава в бою и резервных каналов связи. Как будто кто-то не в курсе насчет резервных каналов!

Но после сессии командира заткнулся.

Предельный темп огня по готовности — это не шутки.

Башня начинает работать сама по себе, не координируясь в залпах с остальными. Самостоятельная, индивидуальная наводка при темпе выстрел в пять секунд требует от комендоров полной концентрации.

А то, что оборудование из центра не опрашивается, так и бес с ним. Главное, что башня в работе!

Вот он, «Аббас»!

Километровая акула на голубом фоне планеты. Его хорошо видно в телеметрии. При максимальном приближении можно разглядеть даже фактуру брони. Что такое тысяча километров для хорошей оптики?

«С верхней полусферы норовит зайти, дерьмо кошачье! — подумал Лео. — Это хорошо».

Хорошо, потому что его четырехорудийная башня как раз на спине «Лотарингии».

— Упреждение сто двадцать, — доложил расчет наводчик. — Дистанция тысяча пятьдесят восемь, семьдесят!

— Фугасными!

— Есть фугасными.

Лео спиной почувствовал вибрацию элеваторного короба. Четыре снаряда только что поступили из крюйт-камеры в замки.

Голограмма прицеливания. Силуэт мишени. Расчет местоположения в точке контакта.

— Огонь!

Бинарная смесь взорвалась, вышибая снаряды. Гулкий удар прокатился по всему организму, порождая волны мурашек на коже.

Он мог бы справиться один, со своего пульта. Слава Богу, парсер в строю! Но с товарищами гораздо надежнее и гораздо быстрее. Их пятеро. Два комендора на каждый двухорудийный сегмент. Наводчик. Оператор элеватора. И он, командир.

Коллег не видно. Элеваторщик, ясное дело, сидит в глубине артиллерийского трюма. А комендоры и наводчики — каждый в отдельной бронесфере, закованные в скафандр «Гранит». Иначе нельзя.

Двухслойная полутораметровая защита башни с прослойкой из «умного» пластика не спасет от снаряда. И тогда, без индивидуальной брони, им всем коллективная крышка. Впрочем, и это не окончательная страховка…

— Есть попадание! — радостно доложил наводчик. — Носовая оконечность!

— Дистанция?! — Теперь очередь командира проявлять показную нервозность.

В самом деле, попадание он и сам видит, а стрелять надо еще и еще.

— Девятьсот двадцать, двадцать.

Надо же, как хорошо сблизились!

— Бронебойные!

Многогранник башни с наплывами артустановок по бокам ворочается вслед цели. Солнце отбрасывает длинную тень на борт корабля. Пушки поднимаются. И…

Стороннему наблюдателю лучше не смотреть.

Ослепительная счетверенная вспышка!

Повторенная четырьмя соплами откатников!

В космос уносятся двенадцать тонн стали, поглощая тридцать километров ежесекундно! Максимальная мощность, максимальная скорость! Сейчас не до миндальничания, как при работе по наземным целым, когда необходимо укрощать порыв снарядный!

Вдали тусклые вспышки — это заработали маршевые двигатели снарядов. В пустоту улетают отработанные поддоны с чеканными надписями «Semper fidelis».

— Лео! — Внезапный вопль трансляции отвлек от прицела.

— Что?! — Индикатор седьмого канала пульсирует красным. Цитадель ПКО на связи.

— Чертовы «Фраваши»! К вам торпеда! Перехват не успеваю, прогноз: шесть секунд!

«Знать бы откуда, — пронеслась бессильная мысль. — И ведь активная защита выработана подчистую…»

Если знать направление, теоретически можно успеть развернуть ложемент с двухдюймовой бронеспинкой. Всё лучше…

Пять… четыре… три… две… ну же!.. Неужели мимо?!

Сотрясение.

Вспышка.

Удар: затылок о подголовник!

Голова мотается в сфере шлема. Что это? Крепление страховочного ремня. Вырвано с корнем.

Пульт. Искры. В правой части клавиатуры вмятина. Как раз по размеру налобника. Голограмма прицеливания. Дрожит и дергается. Или это с глазами непорядок?

Только не прицел. Только не прицел. Только не прицел. Что это на губах? Соленое. Кровь. Что это застит глаза? Тоже кровь.

Умница «Гранит» вытирает губкой.

Жив?

Жив.

Укол в шею.

Скафандр колет стимуляторы.

Пусть. Теперь не важно. Теперь химия не повредит.

Точно жив.

Верхняя часть бронеколпака сорвана. Прямо по линии сварки. Вот она, болтается у переборки. Всё правильно, дейнекс-камера сюда не добивает и не должна добивать, нет гравитации.

В подволоке звездчатый пролом, который на глазах затягивает пена расширяющегося «умного пластика». Материал помнит свой изначальный объем и старается его восстановить. герметизируя отсек. В дыру видны звезды. Красиво.

Внутренняя обшивка висит черными хлопьями. И это правильно. Это же пирофаг.

Жив.

Взгляд вокруг, благо теперь все видно без электронного посредства.

Удар пришелся справа и сверху. Волна по касательной сорвала крышку с его сферы.

Цитаделей первого комендора и наводчика больше не существует. Раскуроченный тоннель темнеет жерлом опаленного металла. Наводчик… Бедняга Петер. Надо понимать, что это его рука только что кувыркалась в проломе?

Гнездо комендора изорвано, форма теперь только угадывается.

Вслед за рукой проплыла голова в шлеме.

Кусок позвоночника белеет за нашейным сегментом. Замерзшая кровь.

Внезапно Лео включается. Заработал стимулятор. По телу хлещет волна заимствованной бодрости и злости. Ну, с-с-суки!

Интегрированная в ложемент выносная консоль управления в строю… Частично. Очень частично. Но прицел работает, хоть голограмма и подернулась рябью, дрожит и выделывает несолидные па.

Короб элеватора?

Порублен осколками, но цел.

— Комендор! На связь! — Вторая цитадель полностью цела, но кто знает?..

— Здесь… я… здесь. — Дитмар Кауц сопит в микрофон, ему нехорошо, но он жив.

— Отставить «здесь»! У меня поворотник не опрашивается, треть пульта — к чертям!

Молчание. Вестибулярный аппарат подсказывает, что башня пришла в движение.

— Горизонт в работе. Вертикаль правой установки заклинило. Левая — только до девяноста градусов.

— Связь с центральным есть?

— Нет.

— А с элеватором?

— Команды на подачу боеприпаса принимает. Голосовой связи нет.

— И у меня нет. К дьяволу! Вылезай из будки и марш в правую установку. Посмотри что с механикой. Может, получится растормозить. Я тут справлюсь.

Дитмар опять сопит. Через пару секунд отъезжает люк, показывается его скафандр.

— Что, командир, похоже, мы одни остались?

— Похоже на то.

Башня ожила.

Лео почувствовал вибрацию сервоприводов сквозь ложемент. Он видел, как на панорамном экране появился борт линкора. Его линкора. В створ медленно вплывал исполинский золотой щит, где восседал посеченный осколками, непобежденный орел.

Клоны дрались отчаянно.

Их эскортные авианосцы причислялись к легким лишь в угоду классификации. Тем более тип «Сардар», способный вывезти в небо шестьдесят пять флуггеров.

Лихая атака «Лотарингии» отвлекла на себя внимание всех ударных эскадрилий и полностью блокировала главный калибр «Аббаса» — единственные средства, которые могли помешать подъему флуггеров с «Жоффра».

Сотня машин обрушилась на конкордианскую эскадру!

Но окончательно судьбу орбитального сражения решило появление «Кельна» на выгодном кормовом ракурсе.

Согласно официальным сводкам, его отбуксировали на Землю для прохождения капитального ремонта. И данные конкордианской разведки это подтверждали.

Во-первых, инструментальное наблюдение фиксировало попадания снаряда ГК в район группы X-двигателей, а также ракеты «Аждат» в носовую оконечность.

Во-вторых, специально выделенный каботажный транспорт тщательно эмулировал радиопереговоры «Кельна» из района ожидания на орбите Луны.

Таким образом, появление рейдера в системе Бартеля оказалось полной неожиданностью. Пушки 210-мм калибра в двух башнях — неприятный сюрприз. Еще более неприятный сюрприз — две полные эскадрильи тяжелых истребителей «Хаген» (двадцать четыре машины). Однако главной неожиданностью стали восемь истребителей барража «Гриф», которые рейдер притащил на уникальных стыковочных консолях.

Их убойные ракеты «Альбатрос» на сверхмалой дистанции нанесли тяжелейшие повреждения двум фрегатам.

Истребитель барража — очень серьезная огневая платформа!

Даже не флуггер, а боевой планетолет!

Плохая маневренность, никаких шансов против полноценного истребителя в правильном бою… Но о каком «правильном» бое речь?! «Кельн» вывалил их прямо в гуще драки, прикрывая собственным ПКО и дюжиной «Хагенов».

А потом и прикрывать стало не от кого.

«Сардар» потерял до двух третей ударных флуггеров — «Фраваши» и штурмовиков «Гэдир», — которые просто не успели вернуться из очередного захода на «Лотарингию».

А когда «Сардар» получил в борт две торпеды, его капитан отдал приказ уходить из боя через X-матрицу.

Дальше работала простая математика войны.

Три из шести фрегатов успели отступить, а вот «Аббас»…

Атака «Фульминаторов» лишила его хода. «Лотарингия» вырулила с нижней полусферы…

«Аббас» выдержал попадания еще десяти снарядов ГК и трех «Пацификов», после чего взорвался, разломившись на пять частей, которые дрейфовали на высоких орбитах планеты до конца войны.

В дело пошел десант.

Мобильная бригада клонов засела точно по прогнозу аналитиков ГАБ.

56 градусов и 7 минут северной широты, 92 и 56 восточной долготы по местной координатной сетке.

Там были какие-то развалины. Весьма капитальные развалины, надо сказать.

Причем вполне «человеческие». То есть явно результат деятельности Великорасы.

Контр-адмирал Клеве удивился, но виду не подал. Мало ли что?

Хотя Бартель 2–4 имел индекс малой экономической привлекательности, он был покрыт вполне годной атмосферой. Мало ли кто и что здесь построил (а потом сломал)?

Есть приказ: обеспечить высадку.

Линкор повис над обреченной бригадой. В атмосферу ввинтились беспилотные корректировщики огня.

Часовая бомбардировка выбила основные средства ПКО и ликвидировала вскрытую разведкой капитальную фортификацию.

Одновременно в зоне прямой досягаемости высадился осназ. Бойцы роты встали на сопровождение основных подразделений неприятеля: танков, артиллерии, мобильного ПКО, наведя комбинированный штурмовой удар флуггеров и точечный артналет с линкора.

«Лотарингия» накрывала зенитные средства, после чего над обреченными позициями проходили «Белые Вороны» и — в стратосфере — «Кормораны».

Собственно десанту не нашлось настоящей работы. При полном, стопроцентном господстве в воздухе действовала все та же беспощадная математика войны.

Сколько продержится пехота (численность — сильно потрепанная бригада, то есть меньше трех тысяч штыков) с выбитой ПКО и броней, против танков, артиллерии и полноценного десанта?

В этом отдельно взятом случае — два часа. Очень долго.

— Как дела, Док? — бросил в рацию Салман дель Пино, он же Салман Эстебан.

— Нормально. Фельдшеры и медкомбайны справляются, зачем я тут нужен — не знаю. — Голос заметно разочарованный.

— Что, надеялся повторить свой давний подвиг с операциями без наркоза, а? — Салман, не скрываясь, ехидничал.

— Ну… была такая мысль. Это же знаково: именно здесь зародилась моя уникальная методика!

— Старый извращенец! — констатировал Салман и дал отбой.

Солнце медленно заходило за горизонт. Заканчивался еще один, чертовски длинный день войны. Солдаты собирали трофеи, мимо шла колонна танков. «Тэ десятые» победно грохотали гусеницами, направляясь к дыму недалекого пожарища. Датчики скафандра показывали минус двадцать три имени Цельсия.

Салман с кряхтением опустился на заиндевевший обломок пенобетона, откинул забрало и вздохнул. Полной грудью. Огляделся. За спиной возвышался огрызок башни. Квадратный цоколь и совершенно раздолбанная пристройка метров двадцати пяти в длину.

Напротив — еще одна руина. При жизни это была казарма, не иначе. В стороне — глубочайшие воронки, танкам их приходится объезжать. Вон, командир «коробки» высунулся по пояс из люка, размахивает руками и что-то повелительное кричит. Слов не слышно, но мимика матерная.

Отсутствие гари ясно говорило: руины не свежие, не сегодня сделанные. Диаметр воронок намекал на что-то очень пятисотмиллиметровое. То есть линкор. Но не сегодня.

По всему выходило, что сидит Салман прямо на развалинах узла X-связи. Того самого, где его достал заряд бластера неизвестной конструкции.

«Ну что… — подумал он и посмотрел на нагрудный погон. — Вот я и снова комбат! Подтвердили довоенное звание и дали батальон, потому как потери в штурмовой пехоте страшные. Особенно среди офицеров».

Пино сидел среди суеты его нового батальона и размышлял, как же интересно извивается его личная судьба. Сколько раз он вдыхал этот воздух — сладкий запах горелого силумита напополам с сажей и сталью?

Элита сил особого назначения. Проваленное секретное задание. Настолько секретное, что командование решилось зачистить периметр с орбиты. Справедливо. Никаких обид, потому что служба такая. Пираты. Долгие восемь лет в Тремезианском поясе. И вот снова Бартель 2–4, и он снова майор, правда, теперь штурмовой пехоты.

Его тень все удлинялась по воле заходящего солнца, пока не превратилась в огромную стрелку компаса, указывавшую точно на восток.

Поверх нее легла еще одна. Такая же длинная, но явно уступавшая в ширине. Салман обернулся. Сзади стоял Док Фарагут, более известный как Скальпель.

— Ну что, медицина?

— Да все неплохо… разведка. — Доктор сделал неопределенный жест рукой.

— Я больше не разведка.

— Ты для меня навсегда разведка.

— Вот будет интересно, если мне дадут какую медаль! — сказал Салман и засмеялся.

— Это будет справедливо, друг мой, — ответил доктор и присел рядом.

— Звезда нашла своего героя, вроде того? — спросил Салман.

— Вроде того. Мировая справедливость, — согласился доктор.

Помолчали. Потом Салман изобразил, как в воздухе затягивается воображаемая петля, и захрипел, высунув язык. Оба зашлись в приступе совершенно безудержного веселья.

Так они и сидели, пока на развалины бывшего Периметра Чавеса не упала ночь.

На Бартель 2–4 началась переброска войск. Десантные соединения и десантные же средства. Осторожное, постепенное накапливание под прикрытием эскадры Еврофлота.

Момент решительного рывка еще не наступил, так как главная стратегическая проблема не была решена. Над Объединенными Нациями во весь рост поднялась угрожающая тень люксогенового голода.

В районе Иокасты (система Фиваида) по-прежнему дрейфовали линкор «Пересвет» и фрегат «Огневой», готовые в любой момент выдвинуться на Бартель.

Сетад-э Бозорг, Фармандехи-йе-Коль, Народный Диван и Благое Совещание Заотаров Великой Конкордии были на грани паники. Лишь группа «ястребов» во главе с заотаром Хабадом сохраняла трезвую мысль и холодное сердце, как айсберг возвышаясь над мечущимися коллегами.

Заотар Хабад выступил с яркой речью в Благом Совещании, призвав к войне до победного конца. Сорокаминутный призыв транслировали все визорные каналы Конкордии. После чего главнокомандующий Пентад Шахрави лично встретился с ним и объявил всенародно, что отныне поддерживает мужественного вождя во всех начинаниях.

Это было странно и неожиданно, ведь все причастные знали, что Шахрави всегда недолюбливал Хабада, отзываясь о нем предельно нелицеприятно. Но теперь все изменилось. Адмирал нуждался в поддержке, которая позволила бы победоносно закончить войну.

Хабад, сразу после переговоров с главкомом, вылетел на Тэрту — столицу конкордианской науки. Там в сверхзащищенном пункте связи Института Аномальной Астрофизики, что в городе Синандж, он принял одно и сам отбил несколько сообщений.

Глава 3 «ОРБИТА ПОТЕРЯНА, ГОСПОДИН АДМИРАЛ!»

Март, 2622 г.

Планета Грозный, система Секунда

— Командир! Фарид, я серьезно! Решай уже, что делать! Нельзя же вот так просто сидеть, честное слово!

— Послушай, Петр… То есть какое, квант тебе в грызло, «послушай»?! Отставить!

— Товарищ капитан второго ранга, со всем уважением, но БЧ-2 дело спрашивает. Ее радары регулярно ведут множественные неопознанные летающие объекты на орбите. Я не могу идентифицировать сигналы госпринадлежности. Их просто нет, этих сигналов. Петр Владленович интересуется: эти НЛО сбивать, или что?

— Сбивать? Кого? Все зафиксированные цели имеют размер флуггера! Я не позволю тратить ракеты «Зенит» на малоразмерную чепуху!

— Но, Фарид…

— Петя, балда титанировая! — Бариев наклонился в кресле и говорил тихим злым шепотом: — Ты не мог бы обращаться по уставу?! Хотя бы в центральном?! Блокада — не повод для панибратства, честное слово! То, что мы с тобой знакомы десять лет…

— Я понял, прошу прошения, товарищ капитан второго ранга.

— Вот так лучше. Ты пойми, я не имею права давать приказ на открытие огня! Не имею! Я послал запрос Святцеву. Оттуда пока молчок… Всё, разговор окончен! Сидим под водой, караулим клонские транспорты! Согласно полученному ранее приказу! А теперь: кру-гом! К вверенным боевым частям! Шагом! Марш!

Фарид Бариев, капитан второго ранга и командир дивизиона субмарин ПКО, остался в центральном отсеке своей подлодки «Иван Калита». БЧ-2 и БЧ-4 (ракетчики и связь) очистили горизонт. Центральный притих. Все чуяли, что батя сильно не в духе, у всех срочно нашлись занятия.

Кап-два устроился в кресле поудобнее, положил правый локоть на адаптивный подлокотник, а подбородок ладно улегся в ладони. Кап-два думал.

Конечно, мерзавец Валера прав. И неуставной болван Петя тоже прав. (Мерзавец Валера — Валерий Тихонович Вольский и неуставной болван Петя — Петр Владленович Евтеев, по совместительству капитаны третьего ранга и командиры БЧ-4 и БЧ-2 соответственно.)

Неопознанные аппараты взяли моду ходить буквально по головам. Это, конечно, не клоны. Но кто? Или клоны? Беда, если так. Таких клонов на Грозном еще не видели. И нигде не видели. Тем более что хитрые сволочи наловчились эмулировать сигналы «свой-чужой». Причем до ужаса правдоподобно эмулировать. Приходится всячески выкручиваться…

А эти просто молчат. Вообще.

Ой, беда, беда!

И так, и этак — всё криво.

Вот пальнем из воды. Допустим, распылим контрацептива космического. И окажется, что это… то, о чем капитан и помыслить отказывался — долбаный Фактор К! Которым пугали с кадетских лет.

Окажемся повинными в развязывании галактического конфликта.

Ну, насчет «галактического» тут Бариев себе не льстил, здраво смотря на вещи.

Но вот серьезно встрять — это запросто.

А если все-таки клоны?

Беда…

И Святцев молчит. Зараза бронированная! Командир обороны Грозного, едрить… Хотя — что Святцев? Просто у танкового полковника есть X-связь, а у него, у Бариева, нет. Была, но лодка с единственным на весь дивизион X-передатчиком того-с. Всё то есть. Без вести пропавшая. Учитывая кислые блокадные дела, «Юрия Долгорукого» можно записывать в безвозврат.

Фарид почесал жесткий черный ус, отросший сверх всякого приличия.

От грустных мыслей отвлекло ощущение чего-то мохнатого в районе голеней. Мохнатое терлось все сильнее.

Капитан поглядел под ноги.

Так и есть, под пультом окопался корабельный кот по кличке Фульминатор, или просто Филя. Здоровенная, жирная, шерстяная скотина с проблесковой совестью. Филя назначен в экипаж для прохождения службы по обнулению проклятущих крыс. В помощь доктору, стало быть. Последнее время не блистает успехами, вследствие чего отлучен от центрального.

— Харлампиев! — рявкнул капитан.

Подбежал вестовой.

— Харлампиев — это что?

Вестовой принялся разглядывать командирские туфли. Кот сообразил, что любви с пониманием не дождется, и успел спрятаться еще глубже под пульт.

— Это-о-о… — Вестовой озадачен.

— Это, Володя, кот! Которого я запретил пускать в центральный пост! Что он здесь делает?

— Кот-то… — Володя почесал затылок, сдвинув пилотку почти на брови.

Пока вестовой выдворял нарушителя прочь (как только умудрился прорваться через переборочный люк?!), а Фульминатор шипел и плевался не хуже одноименного торпедоносца на взлете с тяжелой планеты, капитан нашел доктора. По внутренней связи, естественно.

Доктору грозил нешуточный разнос, потому что крысы задолбали экипаж страшнее клонов. Честно, кроме шуток.

Крысы жрут продовольствие. А что не жрут — портят.

В условиях блокады, когда и ракеты, и провиант доставляют из метрополии ценой суровых драк с орбитальной группировкой, крысы превращаются из досадной помехи в диверсантов.

Хвостатые, как всякий антисанитарный элемент на борту — зона ответственности доктора Хомякова.

— Ты что себе думаешь, Хомяков?! — начал кап-два, чуть не ухватив зубами «каштан» (микрофон трансляции). — Или ты ощущаешь расовое родство со своими грызунами?!

Словом, «батя» взялся за медицинское тело грубой пятерней. И уже нащупал, нашарил, дотронулся до сокровенного, когда на пульте зашелся индикатор вызова.

— Товарищ капитан! БЧ-4 вызывает! — выкрикнул дежурный связист. — Срочно!

«Что себе старпом думает?! Где он вообще шляется?! Почему я должен сам настраивать доктора?!» — такая мысль пронеслась в голове командира, пока он переключал каналы.

— Да!

— Святцев передает шифровку из штаба. Пометка «совсекретно». Принимаете, товарищ капитан второго ранга?

— Давай.

«Та-а-ак! Приплыли! Этого я и боялся, — вздыхал Бариев, раз за разом вчитываясь в текст. — Фактор К! Не открывать даже ответного огня… до особого распоряжения. Вот наказание! Это кого же принесло в наши Палестины?! Как будто клонов мало! Что за жизнь?!»

Он еще раз включил запись радиоперехвата, которыми его кормила БЧ-4 вторые сутки. Надел гарнитуру и стал слушать.

«Шшшшап-шап-шпанат-шшап, шшшшшапп, шпан-нн-нн-шапанат, шап».

Нервы царапнуло. Аж мурашки по коже.

В самом деле, рассчитывать, что вот такие звуки может издавать почти родная, вдоль и поперек изученная клонская аппаратура — верх наивности. Фактор К! Неизвестная ксенораса! Кушайте ее без соли!

Опять вызов.

На этот раз БЧ-2.

— Что у вас? — бросил Бариев.

— Радар наведения засек на горизонте видимости эскадренный буксир клонов. Предположительно тип «Мул». От буксира отделилась метка. Предположительно «Хастин» или гидрофлуггер «Сэнмурв». Прет по направлению к субэкваториальной зоне. Если флуггер не сменит курс, то войдет в район действия 4-й танковой дивизии через двадцать семь минут. Прикажете сбивать?

Капитан еще раз почесал усы.

«Надо бы побриться! Совсем себя запустил, как европейский кригсмарине, честное слово!»

— Буксир один? Никого не приволок, кроме «Сэнмурва»?

— Никак нет… то есть, так точно, один, — ответила рация.

— Тогда хрен с ним. Пусть БЧ-4 сообщит Святцеву об одиночном транспортном флуггере. Ну и прогноз маршрута вышлите — пусть жестянщики сами разбираются.

В самом деле, что там может быть, в том «Хастине»? Рота десанта? А в «Сэнмурве»? Взвод со штатной техникой, тремя бэтээрами? И какого лешего их несет прямо в лапы танкистов, без прикрытия? Неужели проклятые «скорпионы» настолько оборзели?! Ну да ничего, сейчас им броня покажет клонскую маму!

И кто же такой умный придумал использовать целый эскадренный буксир, чтобы приволочь на Грозный один-единственный «Сэнмурв»? Так не бывает. Буксир, да еще такой представительный, как «Мул», используется для транспортировки… скажем, поврежденного фрегата! Но никак не флуггера. Нерентабельно.

Нет, что-то у клонов определенно сломалось. Испортилось что-то в голове!

Субмарина «Иван Калита» уверенно резала резиново-черную воду на глубине трехсот метров. Тихая, стремительная и смертоносная.

Батарея мобильного ПКО была замаскирована на «пять с плюсом».

Хотя особой заслуги расчета в этом не было. Просто невозможно замаскироваться как-то иначе в джунглях планеты Грозный!

Исполинские деревья до ста — ста двадцати метров высотой. Кроны с жирными, толстыми листьями переплетены так плотно, что образовывается настоящая зеленая крыша, на которой гнездится целое сонмище паразитной растительности — вторичный слой надлеска.

А ведь есть еще и полноценный подлесок!

Стволы густо оплетены лианами, разнообразными ползучими паразитами, которые на весь мир славятся пышностью и размером соцветий.

Когда Секунда стоит в зените, под пологом джунглей воцаряется зеленый сумрак. В двадцати метрах не видно ничегошеньки! Ну а ночью… ночью расстояние вытянутой руки считается шикарной видимостью. Если нет фонаря, а еще лучше, ноктовизора, «Гекаты», например — шагу не ступить.

Жарко и влажно так, что даже танковый двигатель на полных оборотах не выглядит контрастной целью уже с трех километров. Пятно тепловой засветки расплывается на экранах — проверено еще до войны.

Во время учений танкисты ставили ящик коньку, если «Асмодей» крепостного авиаполка сумеет отыскать их в джунглях. Из доброй дюжины ящиков летунам перепал всего один.

А ведь это «Асмодей» — всевидящий глаз и всеслышащее ухо! С экипажем, который знает местность как свою пятерню!

Если прибавить сложный рельеф с холмами, оврагами, распадками к буйному норову погоды (небеса Грозного в любой момент готовы разразиться ливнем), условия разведывательного наблюдения получаются самые дикие.

Короче говоря, командир ракетного дивизиона майор Пехтерев был спокоен. С маскировкой полный порядок!

В боях января-марта уцелели пятнадцать ЗРК «Тау» из двадцати четырех.

Сейчас они сведены в три батареи по два взвода в каждой.

ЗРК «Тау» — новая техника, страшно капризная. «Тау» сменили испытанные «Вспышки» в декабре прошлого года. Привыкнуть к ним не успели, обслуживать толком не научились. В результате две трети потерь — из-за поломок.

Еще есть двадцать семь лазерно-пушечных ЗСУ «Кистень». Это, слава создателю, старые знакомые. От которых, увы, так мало толку, учитывая непроглядные джунгли!

И сорок шесть расчетов ПЗРК «Сержант». Машинки серьезные, но против тяжелых штурмовиков «Гэдир», которыми клоны взялись утюжить их прошлым месяцем, — слабовато.

Сейчас командир мчался на личном мобиле во взвод управления огнем. УССН (универсальные станции слежения и наведения) «Альтаир» показывали такое непотребство, что майор решил поглядеть, что вообще происходит. Не случился ли уличного состава массовый тепловой удар? Или кто-то опять злоупотребил самогоном из сахарных клубней местных орхидей?

Леонид Витальевич Пехтерев — сухопарый мужчина с ранней сединой и не менее ранней плешью — был отличным водителем. Поэтому любил рулить самостоятельно.

Водитель скучает на пассажирском кресле, выставив автомат в амбразуру. Позади навис над дистанционным управлением башенного пулемета адъютант. За кормой шелестят гусеницы бэтээра-20 «Зубр» с охраной.

Все затянуты в опостылевшие бронекомбинезоны. Как полагается — на головах закрытые шлемы, все включены в боевую сеть.

Иначе по родным джунглям перемещаться теперь нельзя.

Во-первых, можно напороться на засаду спецназа «Скорпион». Очень даже запросто.

Во-вторых, десять против одного, что их уже выследили проклятые вольтурнианские всеяды, которых клоны запустили в джунгли, чтобы усложнить жизнь. Всеяды с планеты Вольтурн — страшная гадость. Плюются ядом, ничего не боятся и очень хитрые. Хрен засечешь, пока по забралу не мазнет смачная порция желтоватой дымящейся дряни.

Поэтому только так: в закрытых машинах, с полноценной охраной, по-боевому.

Хотя как таковых боев нет и уже давно. С середины марта, когда клоны обгадились на Восемьсот Первом парсеке и вынуждены были отвести с Грозного основные силы. Тогда четвертая танковая знатно всыпала им вдогон!

К сожалению, вылезти из джунглей им не дали, не говоря уже о штурме оккупированной столицы — Новогеоргиевска.

Слишком много флуггеров у проклятого Клона. И орбита засижена спутниками слежения. И ползает по орбите фрегат, который, конечно, далеко не линкор, но тоже очень не подарок.

А ведь танки в боях успели истратить почти все запасы пассивной защиты. Имеющихся запасов хватит на десять минут атаки с воздуха. Ну а изрядно поредевшая ПКО дивизии всё качественно прикрыть не сумеет.

Патовая ситуация, форменное проклятие.

Клоны не могут выбить их из джунглей, а 4-я танковая не может из джунглей высунуться, потому как на равнине сразу каюк. Выжгут бомбоштурмовым за милую душу, даже помолиться не успеешь. Точнее, только помолиться и успеешь.

И вот в такой незавидной тактической обстановке дежурные УССН передают… Просто черт знает что!

Короче говоря, разобраться можно было только методом личной явки.

Вездеход поревывает, скачет на корнях, сокрушая местный кустарник. Майор уверенно держит полсотни в час. Слышно, как матерится сквозь зубы прапорщик Кантария, прикусивший язык на очередной кочке.

— Товарищ майор! — взмолился он. — Я же так стрелять не смогу! Вы бы ехали потише!

— Ты в кого стрелять собрался, Ерванд? — Еще одна порция тряских корней, по стеклу лупят ветви.

— Так ведь, это… Согласно… как приказывали — во все, что шевелится!

— Что-нибудь шевелится?

— Никак нет, товарищ майор.

— Ну вот как зашевелится — скажи, я специально для тебя приторможу.

Всеядов видно не было. «Скорпионов» тоже. В расположение взвода добрались без происшествий. А доблестный прапорщик так и не пострелял из своего любимого крупнокалиберного.

Расположение, как обычно, появилось внезапно, как суслик из норы.

Только что вокруг мелькали деревья и осточертевшие, но такие спасительные переплетения лиан, как пульт сообщил тоновым сигналом, что опрашивается на предмет госпринадлежности.

Стало быть, машину уже ведет система наведения. Чего именно? А всего в комплексе. Не ответишь вовремя — шандарахнет так, что куски полетят до орбиты. Влепят всем подряд. От управляемых фугасов до банального АГС-30, который тоже очень злой.

«Лихо прячутся, черти!» — восхитился командир, глядя как в лобовое стекло наплывает башня «Кистеня».

ЗСУ поставлено на прямую наводку и готово препарировать любого двумя 30-мм артустановками (девятьсот снарядов в секунду с каждой) или счетверенным лазером.

Самого зенитного танка вообще не видно — работает маскировочная сеть-хамелеон и полтонны зелени.

По сторонам выскакивают часовые.

— Тпру! — гавкнула рация. — Стой, кто идет? Пароль!

Формальный вопрос, но не лишний. Командира они, конечно, узнали, но службу несут как положено. Мало ли что?

— На западном фронте без перемен! — ответил майор. — Молодец, Крестовский! Вы когда «Кистень» перепрятать успели?

— Здравия желаю, товарищ майор. Да дело недолгое. Чтобы бойцы не скучали. Чем бы солдат ни занимался, лишь бы задолбался, — ответил командир дозора, подходя к машине и отдавая честь.

— Обратно хвалю! Где капитан Шапаревич? Что тут за панику развели? — спросил Пехтерев и вылез из мобиля, с наслаждением хлопнул дверью и потянулся, жалея, что поднимать забрало все еще нельзя.

— Не могу знать, товарищ майор. Я же пехотинец. — Он как-то застенчиво замялся и в сторону рядового: — Проводи командира к первому кунгу.

— Да я сам в состоянии… — начал было майор.

— Мы и станции перепрятали, вы не найдете.

— Ладно, сдаюсь. Веди меня, Макдуф!

Часовой отконвоировал командира к «Альтаиру», гадая про себя, кто же такой товарищ Макдуф.[2]

Бронированный кунг на базе гусеничного тягача скрывался под сетью, выставив вверх десятиметровую панель пассивного радара. От кунга к кронам тянулись армированные кабели. Там, в надлеске, скрывались дополнительные средства слежения.

Машин УССН осталось семь штук из десятка. И больше не будет. Их следовало беречь, и их берегли.

Пехтерев поднялся по лесенке, набрал личный код на пульте. Дверь распахнулась.

Майор оказался в перепускном шлюзе — «предбаннике», скинул шлем и пожал руку невысокому кряжистому мужику с погоном капитана на груди.

— Здорово, Миша.

— Здорово, Виталич.

— Что за ахинея? Что ты мне вообще докладываешь?

Капитан пожал плечами.

— Пойдем, командир. Покажу, что и как.

В отсеке боевого управления было как-то суетно.

Операторы сидели за пультами, полумрак секли отсветы голографических экранов, расчет занимался делом. Но нездоровая суета все равно ощущалась. Носилось в безвкусном кондиционированном воздухе нечто такое-этакое, которое ни с чем не спутаешь. Непредвиденная ситуация, вот что это было.

Жутко нервная штука на войне.

— Убиться можно! — констатировал майор, отодвинув от экрана симпатичную рыженькую лейтенантшу — оператора наведения, между прочим.

Лейтенантша неслышно, но недовольно фыркнула, отъехав вбок на кресле под натиском командирского плеча.

— И как это прикажете понимать?

— Именно так, как я и докладывал. Клоны прямо сейчас крепко рубятся от стратосферы до опорной орбиты.

— Сам вижу, что рубятся. С кем?

— Как это с кем?! С этой самой Расой К! По поводу которой нас так жестко инструктировали! Чертовы чужаки взялись за пехлеванов без «здрасьте». Сразу и серьезно. Пока там только какие-то НЛО вроде флуггеров, но их уйма, и они очень здорово справляются.

— Ну что я могу сказать? — Майор выпрямился. — Прыгать от радости или заказывать панихиду — я даже не знаю. Потому как что помешает чужакам уделать сперва клонов, а потом и нас? Ничего. Поэтому оргвывод будет такой: общая тревога по дивизиону, все средства наблюдения на усиленный режим несения службы, связь лично с товарищем Святцевым — мне. Срочно. Пусть поднимает личный состав.

— Толково, товарищ майор, — похвалил начальника капитан и подчиненным: — Все слышали? За дело!

В командном кунге воцарилась недолгая согласная суета.

Капитан Шапаревич собственноручно откинул крышечку на пульте и утопил красную «экстренную» кнопку, поднимая весь подчиненный дивизион «в ружье». А связисты дали сеанс со штабом.

Пока Пехтерев докладывал обстановку, на ум пришла ценная мысль насчет результатов радиоперехвата. Полезно послушать, о чем сейчас разговаривают братья-клоны!

Впрочем, мысль была отметена, как явно утопическая.

Клонов слушали, и слушали серьезно. Но надеяться на то, что в разгар боя они не сменят кодировки и не перейдут на «плавающую» частоту — глупо.

Так и есть. Майор глянул через плечо оператора перехвата, в просторечии «слухача». По экрану бегала весьма необнадеживающая цифирь. Никакой прослушки в оперативные сроки. Жаль!

Уж кто-кто, а пехлеваны должны знать, чем угощает Раса К и с чего, собственно, они взъелись?

А взъелись качественно!

Боевая панорама — голографический трехмерный шар — мерцал в полумраке огнем и смертью. Разнесенные станции сливали в парсер данные всех средств слежения. Активные и пассивные радары, оптика, ИК-сенсоры впивались в горящую орбиту, ежесекундно выдавая пакеты данных, которые сводил в упорядоченную картинку вычислитель командирской машины.

Выходило так, что в космосе и воздухе бушует настоящее сражение. Группы неопознанных флуггеров атаковали конкордианцев. Что интересно: все атакующие машины (формально их следовало именовать НЛО вплоть до присвоения им того или иного кодового наименования) выдавали аналогичную сигнатуру. То есть НЛО не имели выраженной специализации, что обязательно выразилось бы в размерах, выхлопе двигателей, применяемом вооружении и так далее.

Что еще более интересно, никакого вообще выхлопа маршевых не фиксировалось.

И уж совсем непонятно было, как неспециализированные НЛО умудряются эффективно атаковать весь спектр разнокалиберных целей: от фрегата до флуггера! Такого не бывает. За универсализацию всегда приходится платить проседанием эффективности.

Однако факт был налицо!

Клоны улепетывали. То есть еще не улепетывали, пока они упорядоченно отступали, но всё шло к тому.

— Товарищ капитан! Я хочу знать две вещи: как они летают и чем они стреляют, — сказал майор, вдоволь наобщавшись с командиром дивизии.

Он ткнул пальцем в голограмму, испещренную метками целей, и по очереди — в несколько экранов.

— Не знаем. — Капитан развел руками.

— То есть как?

— В прямом смысле. Неопознанные флуггеры перемещаются, не оставляя характерного следа. У них отсутствует выхлоп как таковой. Это первое. Второе: применяется какое-то энергетическое оружие. Ни ракет, ни иных кинетических боеприпасов мы не фиксировали.

— Так не бывает, — констатировал майор, усевшись в операторское кресло.

— Я знаю. — Шапаревич снова развел руками. — С другой стороны, кто говорит, что мы видели все типы чужих аппаратов? Может, у них еще что-то есть? С третьей стороны, мы пока ничего и не видели. В смысле, никакого визуального контакта не имели. А было бы неплохо.

Майор не успел согласиться с этим, надо сказать, совершенно верным замечанием, как из угла контроля воздушной обстановки донесся голос оператора:

— Разрешите, товарищ капитан?

— Ну, что у тебя, Милясов?

— Две новости, — начал оператор, отворачивая кресло от рабочего места. — Во-первых, штурмовик «Кара» только что совершил таран неопознанной машины. Высота порядка двадцати семи километров, удаление — сорок девять на север-северо-запад. В настоящий момент чужая машина идет по баллистической вниз, а штурмовик в режиме планирования также снижается. Вот прогноз траекторий.

Все заинтересованно уставились на высветившуюся карту, расчерченную красными параболами.

— Ого! — восхитился капитан. — Это ж они прямо нам на голову падают!

— Так точно! — отрапортовал лейтенант. — Обе цели придут в зону ответственности первого танкового полка.

— Так, а что «во-вторых»? — Майор оборвал диалог подчиненных.

— С «Ивана Калиты» только что передали, что к нам идет гидрофлуггер «Сэнмурв». Подтверждаю: идет. В настоящий момент мы его уверенно сопровождаем. Если не сменит траекторию, то… в общем, ему некуда приводняться, кроме как на озеро Лесные Глаза.

— Они что, сговорились?! — воскликнул капитан.

Но майор Пехтерев держал собственные впечатления в тактическом диапазоне.

— Связь! Быстро передайте координаты прогнозируемого приземления всех троих. Надо срочно выслать по всем координатам легкие танки!

Через минуту майор говорил со штабом, то и дело повышая голос или, наоборот, переспрашивая: «Что?! Вас не слышу, не понял, повторите».

— В чем дело, что со связью? — бросил он недовольно после отбоя. — Такие помехи, что…

— Ураган надвигается, товарищ майор, — ответил лейтенант, оператор контроля воздушной обстановки.

Ураган надвигался.

И далеко не только в неспокойной зоне субтропиков.

Первым контакт с чужаками засек фрегат «Гильгамеш».

Капитан второго ранга Бехруз Дарияш минуты две сидел на ГКП в своем кресле и слушал свежий радиоперехват. Жуткие, чуждые человеческому уху звуки привели доблестного пехлевана в ступор, что в переводе с латыни означает «удивление».

Удивили капитана данные со спутника и двух беспилотных зондов, которые отслеживали переговоры русских, прятавшихся в джунглях. Дело это было нелегкое. Блокированная дивизия пользовалась узконаправленными рациями с пакетной передачей, которые, как известно, засечь нелегко. Но даже их русские подключали редко, почти полностью перейдя на проводную связь.

Кроме того, наземная разведка докладывала, что русские активно применяют примитивные гелиографы и даже курьерскую почту. То есть попробуй возьми триангуляцию с орбиты!

Но приказ есть приказ, и порядок есть порядок.

Согласно уставным нормам, фрегат разослал БПКА, а также подвесил спутники.

Опускать фрегат на низкие орбиты капитан опасался — в океанской толще рыскали подводные лодки ПКО, способные доставить неприятности даже полноценному линкору. Так что «Гильгамеш» оседлал геосинхронную орбиту, ожидая команды на атаку, когда русские раскроются или выйдут из джунглей. Последнее маловероятно, но все же.

В тот день фрегат шел в тени местной луны под названием Серов.

И вот тогда чуткие приборы БПКА уловили сигнал, исходивший из-за Серова. То есть фрегат их ловить не мог, а зонды, благодаря удаленному расположению, вполне.

Услышав невозможный скрежет и шипение, как уже говорилось, капитан второго ранга сильно изумился. А потом забил тревогу, выйдя на связь с командиром эскадры, контр-адмиралом Рустамом Ардари, который держал вымпел на АВЛ «Хордад».

Последовало долгое молчание.

В это время «Хордад» активно жег люксоген в дьюаре X-передатчика, общаясь с Хосровом.

А как иначе?

Что пожаловали чужаки — дело ясное. (Впрочем, пехлеван Ардари осторожно поинтересовался, а не могут ли это быть русские? Или, например, чоруги?) А значит, по инструкции: связь с командованием и ждать распоряжений. Иначе нельзя. Иначе может получиться нехорошо, как на Наотаре, когда один боевитый мальчишка выстрелил в джипса из винтовки, а джипсы ответным огнем отправили в Страну Теней полновесную конкордианскую авиадивизию.

Бехруз Дарияш был на Наотаре. Те дни ему крепко запомнились. Повторения он не желал изо всех сил пехлеванской души, поэтому фрегат не предпринимал никаких действий.

Чужаки, между тем, тоже не высовывались из-за Серова. Причем держались на таком удалении, что дать точную засечку и рассмотреть визуально никак не удавалось.

Потом пришел приказ вполне ожидаемого содержания: чужаков игнорировать, агрессии не проявлять, и нет, это не русские. И не чоруги. То есть точно: абсолютно чужие чужаки.

Ну а потом неопознанная раса высунулась из-за Серова. Да как!

Приказ тут же пришлось спустить в унитаз… то есть, конечно, предать забвению в силу полной утраты актуальности.

Две шестерки флуггеров сошли с орбиты спутника по параболической траектории и с ходу атаковали беспилотные зонды, попавшиеся на курсе. Курс же вел к фрегату. Никаких иллюзий насчет «игнорировать и агрессии не проявлять» после такого начала у капитана не возникло.

Он отдал приказ «к бою» и «Гильгамеш» успел включить щит. Очень вовремя. Потому что чужаки обстреляли фрегат каким-то неизвестным корпускулярным оружием. Причем на дальности, недоступной для лучших лазерпушек, какие использовались флуггерами Великорасы.

Мощные защитные поля фрегата уверенно парировали обстрел, но скачки напряжения фиксировались такие, что стало ясно: без щита подобную очередь не пережить. Чужие работали именно очередями, неприятно напомнив джипсианские истребители-гребешки в смысле скорострельности бортового вооружения.

К счастью, на этом сходство исчерпывалось.

Они не имели таких фантастических показателей по маневренности, хотя и превосходили любой конкордианский истребитель, даже верткий «Абзу» последней модификации.

Зато пушки впечатляли.

От двух до четырех излучателей (если быть точным: пушек-ускорителей элементарных частиц) на каждом, до двадцати выстрелов в секунду. Они умудрялись сбивать даже легкие ракеты ПКО! Ну и мощность. Мощность выстрела была вполне сопоставима с плазменным орудием танка «Саласар»!

На чужаков лазеры ПКО впечатления не произвели. На большой дистанции сверхтонкий луч лазера неизбежно давал относительно большое пятно, в пределах которого броня отвратительного холодно-голубого цвета лишь оплавлялась, не разрушаясь взрывообразно. Соответственно, сквозных пробитий добиться не удавалось.

Фрегат задействовал ракеты.

Вроде бы помогло. Дюжина вражеских истребителей, если их можно так назвать, моментально отступила, едва сноп осколков посек одну из машин.

По тревоге поднялись флуггеры из Новогеоргиевска. Легкий авианосец «Хордад» также вывел свою усеченную авиадивизию в открытый космос. Флуггеры приступили к преследованию подозрительно малодушных агрессоров, когда из-за диска Серова появились основные силы. Целая армада синих истребителей учинила форменную бойню.

Одного попадания хватало, чтобы испарить центроплан любой машины, даже бронированного торпедоносца!

Пришлось отступать.

Всем же пятерым фрегатам, напротив, пришлось выдвигаться в первую линию, так как только их поля и мощные батареи ПКО гарантировали равный бой с чужаками.

Когда строй фрегатов вышел на рубеж атаки, драка шла и на орбите, и в стратосфере Грозного. Но при появлении тяжелых вымпелов враг опять бежал, не проявляя даже признаков упорства в достижении тактической задачи.

Какой задачи?

Помилуйте, какая задача может быть?! Овладение орбитой, конечно!

В подобных столкновениях прошли сутки.

Синие истребители, более всего походившие на счетверенную скалолазную кошку, нападали с разных ракурсов, словно пробуя на зуб оборону эскадры. За все время удалось сбить всего четыре машины, причем одну из них таранил штурмовик старшего лейтенанта Хоршеда.

Командир эскадры бомбардировал штаб запросами: что делать?!

Штаб неизменно отвечал: удерживать территорию. То есть в данном случае — орбиту.

Ситуация в тактическом плане противная.

Тем более что капитан «Гильгамеша» был уверен: вслед за разведкой всегда следует генеральное наступление. Иначе, как говорят русские, «zachem ogorod gorodit'?». Что означало обусловленность последовательности действий.

Держать территорию можно. Появление фрегата оказывало неизменно волшебное действие на врага. Но что будет, когда им опостылеют предварительные ласки?

Бехруз Дарияш был прав.

На третий день в строю атакующей армады, вынырнувшей из-за Серова, отметились незнакомые сигнатуры крупных флуггеров. В полтора-два раза больше обычного.

Поначалу на них не обратили никакого внимания, а зря.

Они начали бой очередями энергетических импульсов, двигаясь в общем ордере. Но затем они выпустили ракеты! Ракеты-пенетраторы, сравнимые со средними многоцелевыми комплексами Великорасы.

А от ракет, как известно, защитное поле не спасает.

Картина боя поменялась кардинально.

Чужаки более не убегали, наоборот. Истребительные группы по четыре-шесть машин прикрывали ракетоносцев, которые запускали пенетраторы с малых дистанций и на выгодных ракурсах.

За час боя два фрегата были уничтожены, один тяжело поврежден.

Когда две ракеты взорвались в непосредственной близости от «Хордада», а потери во флуггерах превратились из больших в катастрофические, пришлось отступать.

Но и это еще не было генеральным наступлением.

На высокой орбите Грозного появились звездолеты. Очень большие звездолеты. Капитан Дарияш впоследствии любил употреблять слово «колоссальные», хоть и не красят военного профессионала подобные определения.

А он давал их много, этих определений, когда отчитывался о ходе боя, как единственный старший офицер, выживший в том деле.

Но как иначе назвать корабли длиной от четырех до шести километров?!

Даже исполинские ульи чоругов, даже самые крупные транспорты Объединенных Наций типа «Нейстрия» не превосходят двух с половиной тысяч метров! А тут…

Размеры — половина беды.

Или даже не половина.

Жалкий кусочек.

Потому что один звездолет развернулся в сторону уходившей эскадры и дал залп.

Ослепительно-белая вспышка на мгновение засветила оптику «Гильгамеша». Интенсивность свечения была такой, что исполинское инопланетное рыло скрылось в ореоле звездного протуберанца.

Луч поразил фрегат «Рахш». Его щиты выдержали миллисекунду, после чего фрегат взорвался, разлетевшись даже не на обломки — на облака космического пара.

АВЛ «Хордад» выдержал три попадания, только потому что капитан авианосца Ормузд успел перебросить всю мощность на кормовые эмиттеры защитного поля.

А потом «Гильгамеш» закончил разгон и растворился в X-матрице.

Первое сообщение, полетевшее в Сетад-э Бозорг на имя адмирала Шахрави лично после материализации фрегата, заканчивалось выводом, однозначным и прямым, как пехлеванский палаш:

— Продолжать бой посчитал бессмысленным. Орбита Грозного потеряна, господин адмирал!

Глава 4 В ОЖИДАНИИ ДЕВЯТОГО ВАЛА

Апрель, 2622 г.

Город Полковников

Планета С-801-7 (код «Ямал»), система С-801

Апрель выдался на удивление спокойный. За что братьям-клонам огромное военфлотское спасибо.

Еще одна благодарность командованию, которое временно вывело наше авиакрыло из состава действующего флота.

Потому что флот во время нашего отпуска сражался очень даже серьезно. Это сейчас читаешь в учебнике истории: «После сражения за С-801-7 ВКС Объединенных Наций масштабных операций не предпринимали, на фронте наблюдалось затишье».

С одной стороны, правду пишут. С другой стороны, «затишье» на войне — понятие относительное. Когда непосредственно в тебя никто не пускает ракет или критических доз когерентного излучения, ты чувствуешь это самое «затишье». Да ты себя на курорте чувствуешь!

А в это время…

Сражение за Бартель 2–4, рейд на Лючию, маневренная операция «Ребус» на линии Ригер-Вильдештерн-Зара, провальный десант в системе Ориента, показательный налет на метрополию Конкордии — систему Зерван. Я уж молчу о прикрытии Города Полковников, который упрямые клоны еженедельно пытались накрыть обстрелом с ракетных мониторов. И это только самые крупные драки! Сколько их еще было!

Мы же отдыхали. Принимали пополнение. Занимались боевой учебой. Ваш покорный слуга попал обратно в цепкие медицинские лапы. За недополученными клизмами, естественно.

Вообще частая ротация авиакосмических сил более чем соответствует традициям русской стратегической мысли. Начиная… да начиная Великой Отечественной войной, то есть времен очень давних.

А ведь тогда никаких космических сил и в проекте не существовало! Но в верном направлении соображали наши пращуры, заложившие основы военного планирования!

Боевой опыт, без сомнения, ценен.

Больше скажу. Только боевой опыт ценен, потому что никакие тренировки, никакие симуляторы не научат танцевать со смертью, убивать людей, сохраняя жизнь собственную.

Да только много толку в боевом опыте, если бы, например, Второе Гвардейское авиакрыло вот прямо в конце марта снова швырнули в бой? Отвечаю со всей однозначностью: для большой стратегии — ни малейшего.

Да, мы — гвардейцы, да, среди нас высок процент кадровых офицеров, да, мы все поголовно весьма опытные пилоты. По-настоящему опытные, вы понимаете? Есть даже настоящие асы, демоны черного неба! Больше пяти подтвержденных побед у каждого!

То есть польза на передовой от нас несомненна, ведь так? Вроде бы так. Переведи гвардейцев в строевую часть. Да хоть вместе с теми же «нахимовцами», чтобы образовать полноценное авиакрыло! Уж мы бы клонов наколотили! Еще больше!

А раз все так, тогда какого лешего нас отправили на переформирование в самый разгар войны?!

Мы, кстати, что-то подобное высказывали. Даже рапорты писали коллективные. Требуем, понимаешь, использовать нас по назначению! В огонь желаем!

И никакой реакции от начальства, только Бердник получал регулярные головомойки, чтобы утихомирил свой личный состав. И это правильно! Правильно, что нас почти полтора месяца гноили в тылу, пока другие отдувались!

Почему?

А вот вам диспозиция.

Предположим, Второе Гвардейское авиакрыло бросают на передовую сразу после 16 марта, то есть после победы на Восемьсот Первом парсеке. Неделя увольнительной, реки шнапса, окрестные девочки в восторге, мы тоже в восторге, и пожалуйте на фронт.

Двадцать семь истребителей, среди коих девять асов — каждый третий, мать моя термоядерная! У всех полный порядок с мотивацией, потому как после Битвы Двухсот Вымпелов мы врага были готовы рвать зубами, не то что из пушек!

В ходе операции «Ребус» мы теряем двенадцать процентов личного состава выбывшими по смерти или ранению. В ходе Лючийского рейда — четыре. А потом попадаем на Ориенту, где клоны выбивают шестнадцать процентов парней.

Итого: тридцать два процента. (Учтите, я цифры беру не с подволока — это официальная статистика потерь в указанных операциях!)

Нас остается семнадцать. То есть истребительный сегмент Второго Гвардейского перестает существовать как организационная структура москитных сил ВКС уровня полка.

При этом мы сшибаем не менее семидесяти аспидов, все выжившие становятся асами. А четверо даже сверхасами, вся грудь в звездах и центроплан тоже весь в звездах, по одной на победу.

Таких экспертов сразу же направляют в новое авиакрыло, на укрепление кадров.

В результате ударные флуггеры Второго Гвардейского (а это шестьдесят машин, между прочим) прикрывать некому, потому что молодое пополнение обучено плохо, в жуткой спешке. Ясное дело, потери ударных эскадрилий растут в геометрической профессии.

Как и потери среди истребителей. Иначе никак, если судить трезво.

Одно дело, когда шестерка голубей с ускоренных курсов по «конверсии» гражданских пилотов воюет вместе с шестеркой кадровых офицеров, фронтовиков. Есть с кого брать пример. Есть у кого учиться, да и прикроют качественно в случае чего.

Совсем по-другому, если в эскадрильи большинство новичков. Сами угробятся и немногих опытных товарищей угробят.

Итого: к концу войны имеем во 2-м ГОАКР девять-десять выживших героев и шеренги гробов — минимум три полных летных состава ударных эскадрилий, которых неминуемо настреляют клоны в отсутствие прикрышки. Мы могли бы прикрыть, да вот не прикрыли. Потому что много наприкрывает десяток истребителей? А кого и как прикроют выпускники «школы стюардесс», когда нас нет? Ведь нас, напомню, в такой логике развития событий должны были держать вместе с другими асами в специальных элитных авиаотрядах, которых было бы штуки четыре и которыми силились бы затыкать дыры на тысячепарсековом фронте.

При подобной кадровой политике судьба всей войны ставится под один жирный знак вопроса. Ведь именно ударные флуггеры являются тем, ради чего авианосцы существуют! Ради них красуются истребители, ради них они рискуют, а потом ловят восхищенные взгляды девушек!

Но это я, да и мы все, рассудили «сильно более потом» — как говаривал незабвенный острослов пилот-инструктор Булгарин.

Кстати, насчет секретных операций.

Саша Пушкин куда-то пропал.

С конца марта о нем не было ни слуху ни духу.

Я его засек в компании одной очень хорошенькой девушки, которая даже в гости к нему ходила, прямо в офицерское общежитие.

Впорхнула в наш матерный мужской коллектив этакая чаровница: высокая, длинноногая и до звона стройная. Сквозь побелку просматривались очень даже темно-русые корни волос.

И всё. Сашку как подменили.

Он сделался серьезен, молчалив и даже угрюм. Все что-то ходил, загибал пальцы, будто силился сосчитать в уме параллакс Ригера. А потом пропал.

В силу природного любопытства я начал спрашивать всех подряд, где этого сукина сына носит, в то время как мы обучаем молодое пополнение?

Закончился мой интерес тем, что Бердник взял вашего Румянцева под локоть и отволок на разговор.

Дело было в его личной каюте, то есть комнате.

— Румянцев, — начал он, усевшись на койку. — Румянцев! В кого ты такой непоседа, а? Ты хоть один день для разнообразия проводил, не создавая проблем?

— Так точно! Если память не изменяет, это была суббота.

Я занял откидной стул, повинуясь разрешительному жесту командирской длани. Ну а вопрос-то риторический, так что я притворился дурачком. Сие у меня получается на шедевральном уровне.

— Вот что, Андрей. — Бердник прислонился к стене, так что голова почти уперлась в книжную полку, которая висела над кроватью. — Вот что… Мне тут насчет твоего интереса об одном гвардии лейтенанте позвонили из ГАБ и прозрачненько так намекнули… Короче говоря: немедленно прекращай все расспросы насчет Сашки Пушкина.

— Так точно! — гаркнул я, усевшись по стойке «смирно». — Есть прекратить расспросы!

— Вольно. — Командир поглядел на меня с тягучим недоверием. — Я серьезно, Андрюша. Вот тебе приказ напополам с дружеским советом: временно забудь, что такой вообще существует!

Я исполнил на своем седалище команду «вольно». Растекся то есть.

— Но, товарищ капитан…

— Без чинов. — Бердник поднял ладонь и поморщился.

— Есть… Григорий Алексеевич, вы бы хоть намекнули. А то люди, ну, личный состав, переживает! Боевой друг все-таки.

Комкрыла отлип от стены, упер локти в колени, изобразив позу максимальной доверительности.

— Ладно. Первая часть истории совершенно не секретная. — Он почесал подбородок. — Пушкин где-то заполучил глоббур…

— Ничего себе! — Я изумился до такой степени, что даже перебил обожаемого начальника.

Было чему изумляться.

Глоббур — чоругский инфоноситель. Мудрые космораки создали чрезвычайно совершенную штуку, очень надежную, прочную и почти не подверженную внешним воздействиям. Как нам объясняли в Академии на лекциях по ксенотехнологиям, глоббур накапливает информацию посредством напряжений в кристаллической решетке.

Чоруги славны скрытностью на полгалактики и делятся сведениями с крайней неохотой (хотя сами любопытны до патологии, хуже младенцев). Вследствие чего глоббур — чрезвычайно редкая вещь, которую девяносто девять и девять процентов пилотов видели только на картинках. Я в том числе.

Пушкин же, такой ловкач, завладел настоящим глоббуром! Да где! В Городе Полковников! В разгар войны!

Короче говоря, я удивился.

— Вот именно. — Бердник степенно кивнул. — Дальше — больше. Пушкин взялся меня донимать. Мол, Григорий Алексеевич, дорогой, помогите, очень надо этот глоббур прочесть! Ну я, простая душа, взял да отвел его в Военно-Дипломатический отдел… Знаешь, помпезное такое здание на бульваре Космонавтики.

— Зачем?

— Вот ты нетерпеливый! — Берднику явно хотелось поделиться дозволенной дозой сплетен. — Ты как собрался глоббур читать? С лупой? Во-о-от! А у военных дипломатов есть информационный конвертер. Соображаешь?

Я кивнул.

Соображаю, не настолько ваш покорный слуга темен и туп. Глоббур в разъем планшета не воткнешь — требуется специальная периферия со специальным программным обеспечением, которое сопрягается с чоругскими кодировками и способно перетолмачить их в понятную форму.

— Так вот, дипломаты живенько глоббур разъяснили и отдали Саше распечатку. А через недельку, или около того, нам присылают пополнение. Ну я и напряг Бабакулова, хватит, мол, разлагаться. Ты же знаешь, что Ибрагима официально утвердили из ВРИО в должность комэска И-02 на место Готовцева, царствие ему небесное? Так вот, говорю: «Пусть твои орлы принимают молодежь, которая порезвее». И что бы ты думал? — Бердник поднял палец, этак со значением. — Два дня спустя мне на личный коммуникатор звонок из ГАБ! Пушкина в наше полное распоряжение, все служебные нагрузки снять, а с довольствия, наоборот, не снимать, держать в составе авиакрыла, надбавки к окладу жалованья рассчитывать исходя из боевых, Пушкина числить в командировке, и чтобы никаких расспросов! Все!

— Ого! — Я живо сопереживал Саше, так как сам только что выбрался из-под гнета Конторы. — Интересно, что же за глоббур такой? И откуда он его взял?

Бердник завозился, извлекая из набедренного кармана сигареты. Мы закурили.

— Оперативная версия у меня одна, — сказал он, выпустив изрядный клуб дыма. — Сашка, везунчик, отхватил себе пассию.

— Да я в курсе, — улыбнулся ваш покорный слуга.

— Ну так! Мы же тут как в деревне — все всё про всех знают! Так вот, девушка эта из эвакуированных. Пушкин намекнул, что она ксеноархеолог! И что загремела она на Восемьсот Первый парсек прямиком из экспедиции. Есть мнение, что глоббур её. Просто больше неоткуда ему взяться. Что-то там такое накопала наша археология! В кои-то веки полезное в военно-прикладном смысле! Вот и взяли нашего орла в оборот. Думаю, из-за этого вот глоббура и той информации, которая на нем записана.

Бердник помолчал, потянулся и сказал:

— Черт, кто б знал, как я по жене скучаю! Просто летальная доза женского невнимания! Когда теперь увидимся…

Григорий Алексеевич увиделся с супругой. Очень нескоро, но увиделся.

«Не дай бог мне увидеть свою невесту до конца войны!» — подумал я.

А сам принялся аккуратно выспрашивать у товарищей насчет новой пушкинской пассии. По ее поводу от ГАБ никаких распоряжений не поступало, так что можно.

Следственные мероприятия вышли скомканными. Между ложементом «Дюрандаля» и его же техногенными потрохами. Это так меня задействовали в ходе учебы личного состава.

В промежутках мне доставалось от докторов в пилотском госпитале, что располагается на Алексеенко, 17. Уж какие тут вдумчивые расспросы!

Ведомый Пушкина, младлей Лобановский, чаровницу видел. Но сказать ничего не мог, только глаза прятал — смущался очень.

Егор Кожемякин со всей муромской прямотой заявил:

— Девушка? Русоволосая? Это правильно! А то всё его на клонских баб тянуло! Куда это годится?! Будто нормальных русских девок нету!

Я понял, что Кожемякин не в теме, а сам потупился, так как я тоже из этих. Которым «русских девок» мало.

Ибрагима Бабакулова от вопроса так перекосило, что я и описать не берусь! Удивительное что-то! Никогда не представлял границ человеческой мимики!

Видать, доблестному комэску командировка Пушкина была очень некстати. И тосковал он по подчиненному, как щетина по бритве. Ну еще бы! Зеленые салаги свалились, в том числе, и на его шею, как будто у командира эскадрильи других забот не хватает, кроме муштры новеньких!

Нельзя не упомянуть о новобранцах.

Пополнение, прибывшее в марте, было еще ничего. Все-таки большая часть — кадеты профильных военных вузов, хоть и изрядно недоучившиеся. Но — кадеты. Я вот тоже профилонил два семестра, хоть и не по своей вине, а летаю не сказать чтобы хуже всех.

В следующей партии прибыла тьма ну совсем беспросветная.

Гражданские пилоты, прошедшие трехмесячную переподготовку! (А некоторым и трех месяцев не досталось.) Они не имели понятия о настоящей воинской дисциплине. Не умели даже толком маршировать, не говоря уже о специальных знаниях! И этим людям доверяли боевые флуггеры! В том числе истребители!

Ускоренные курсы в офицерской среде моментально получили меткое кодовое обозначение: «школа стюардесс», о которой я мельком упоминал выше.

Но деваться было некуда. Кадровый голод, друзья мои, кадровый голод. Пока еще академии наклепают специалистов! Война не ждет!

Я вспоминал довоенные газетные публикации и передачи по визору на актуальную тему: кой черт нам сдалось столько военных вузов?! Особенно космических! Страшные деньги из бюджета! Нагрузка на экономику! Налоги простых граждан! Дармоеды преподаватели и бюрократы! Несчастные кадеты, лишенные настоящих профессий!

Посмотрел бы я на этих краснобаев теперь. Ой посмотрел бы!

Особенно после занятий по пилотажу в группе, когда двое мобилизованных на выходе из мертвой петли едва не поцеловались плоскостями. Другой конь в яблоках не успел отработать торможение, и я не знаю, как увел корму моего «Дюрандаля» от его носовой оконечности.

«Дюрандаль» — это, конечно, спасение.

Ни один выпускник «школы стюардесс» никогда и ни за что не смог бы оседлать РОК-14 «Змей Горыныч» в такие сроки. А «Дюрандаль» — пожалуйста!

Конечно, в самых общих чертах, но, благодаря этой машине, мы смогли превратить их в пилотов, а не в смазку для клонских ракет, какими они предстали по прибытии. По крайней мере к середине апреля ребята больше не являлись угрозой друг для друга и окружающих. Теперь они являлись угрозой для врага. И мы могли быть уверены, что маневр ведущего будет повторен, а ракеты полетят вовремя и в нужную сторону.

Пилот-испытатель DiR Гомез буквально сбился с ног, как и все кадровые офицеры. Инженер Андрей Грузинский, самый лучший специалист по матчасти «Дюрандаля», похудел еще сильнее и стал похож на собственный призрак.

А «Дюрандали» шли на Восемьсот Первый парсек полноводной рекой!

Сборочные цеха перевели на круглосуточную работу. Клоны же взялись добавить изюминку в симфоническое звучание слаженного труда. Раз в неделю, а то и два и три, выла сирена, объявляя воздушную тревогу.

Проклятые ракетные мониторы!

Ведь обычное корыто, а сколько они испортили нервов!

Не ведаю, в каком количестве Конкордия запасла этих чудо-кораблей. Потому что доставалось им при каждом налете. «Доставалось» в данном случае означает уничтожение. Сколько попаданий выдержит обычный сухогруз без брони, без защитных полей? Вот то-то и оно — пять-шесть «Мурен» или одну торпеду, если не миндальничать, а долбить сразу и насмерть.

Оставалось удивляться фанатичности их экипажей, которые соглашались идти на верную смерть. Ведь клоны почти никогда не сдавались! По крайней мере я лишь один раз видел колонну пленных, снятых с торпедированного монитора.

Полсотни человек, которые понуро брели по Осевому проспекту Города Полковников. Летная форма совсем не по погоде, казенные ПДУ на лицах, взгляды в землю, автоматы конвоя. Унылое это зрелище — военнопленные.

Но это и все.

Хотя сбивали мерзавцев еженедельно! Как говорят, спаскапсулы всегда оставались на галереях, а попытки выйти на связь экипажи игнорировали. А я верю, потому что сам видел. Живой, так сказать, свидетель!

Вот такие будни навалились на вашего верного повествователя. Никакого огня стремительных атак, никакого космического братства — серая, выматывающая рутина.

Но вы, наверное, догадываетесь, что не зря я затеял этот утомительный рассказ? Не для того, чтобы поныть и как следует нажаловаться на судьбу-злодейку? Кстати, за сии страницы, испачканные нуднейшими подробностями, глубокий пардон. Не мог не поделиться.

Все вы правильно угадали!

Размеренность жизни и докучливую скуку мою разорвал писк коммуникатора.

25 апреля стремительно катилось за горизонт. Я возвращался домой, в общагу после серии оздоровительных процедур в госпитале, где доктора зарядили мою тушку изрядной целебной клизмой. (Это фигура речи, если что.)

Алексеенко, 17, где располагалась и располагается до сих пор наша летунская лечебня, отстоит от общежития километров на семь. Так что меня ждал охренительно нудный моцион перед сном. Ибо монорельс нам клоны разбомбили, а поймать вечером попутку — нереальная удача.

Шел снег.

Необычно густо для местной разряженной атмосферы.

Я продирался через сугробы, сопя в «дышарик», одинокий, усталый и ужасно злой. Улицы пустые, как моя голова после вылета, потому что кругом вечерняя поверка и отбой. Темно, потому что режим светомаскировки, а «полковничий погон», как прозывают три звезды в небе, уже зашел. Тихо, только ботинки скрипят.

Я мысленно ощупывал карманы, вспоминая, куда засунул направление в госпиталь. Если не найду, меня ждет пренеприятная возня на КП в общаге, ведь вечернюю поверку я пропустил. А уж если патруль на улице сцапает, так это вообще караул!

Патрули нынче бдительные. А планшеты у патрулей все больше из довоенных мобзапасов — замумукаешься ждать, пока они проверят по базе твои личные данные. В комендатуру можно загреметь запросто, что означает весьма веселую ночку. А в 6.30 утра подъем. Вот такая перспектива.

До меня не сразу дошло значение некой посторонней вибрации в левом нагрудном кармане. Холодно, парка толстая, а под ней свитер, так что вибрация достучалась до моих рецепторов не сразу.

— Ё-моё! — воскликнул я и остановился, лихорадочно выдирая трубку коммуникатора на свет божий.

Еще секунд десять ушло на возню с подключением гарнитуры — ведь рот закрыт дыхательной маской — не больно-то пообщаешься!

Короткий взгляд на экран. Номер не определен. Здравствуйте!

Кто это такой упорный? Ну-ка!

— Андрей? До тебя не дозвониться, — сообщил знакомый голос. Сухой, потрескавшийся, словно лак на старой виолончели.

— А-а-а… Слушаю, Румянцев. — Совсем невпопад, но говорить что-то надо!

— Знаю, что Румянцев. Я же именно тебе звоню. Иванов говорит.

— Товарищ Иванов?!

— Я. Здравствуй, Андрей.

— Здравия желаю.

— Ты, я так понимаю, из госпиталя? Не успел тебя там перехватить.

— Так точно, из госпиталя.

— Румянцев, сообщи мне свои координаты, я прямо сейчас высылаю за тобой мобиль. Тебя ждет серьезное дело. Считай себя временно зачисленным в состав эскадрильи особого назначения. Через два часа мы улетаем.

— Но, товарищ Иванов, капитан первого ранга Бердник, у меня на завтра учения…

— Отставить. Григорий Алексеевич уже вошел в положение. А что до учений… есть куда более серьезные дела. Приказ ясен?

Приказ был ясен.

Уж если лично товарищ Иванов осчастливил звонком, значит, дела серьезнее некуда.

Не подвела интуиция, буквально кричавшая, что раз Саша Браун-Железнова здесь, значит, и Иванов неподалеку! А значит, не просто так здесь прозябает такой человек! Да и не прозябает! Служит! А раз так, жди, Румянцев, скорой встречи! Жди, Румянцев, беды! Потому что дела у Иванова такие, что плакать хочется.

Глава 5 ПРОЩАЙ, ГРОЗНЫЙ!

Май, 2622 г.

Район Южного Полюса

Планета Грозный, система Секунда

— Борт 309, на взлет, — послышался голос в рации диспетчера. — Коридор 3 свободен. Разгон до первой от эшелона двадцать семь. Как приняли маршрут?

— Здесь борт три ноль девять, принял чисто, — ответил я после короткого общения с парсером, который подмигнул зеленым глазом, мол, не сомневайтесь, товарищ пилот, все в порядке.

— Хорошей тяги, «Комета»! Ни пуха ни пера!

— К черту!

Я затворил шлем, а парсер без напоминаний перевел основные показатели датчиков на забрало и продублировал на остекление кабины. Интегрированный комплекс управления проецировал данные непосредственно на мою нежную сетчатку, так что не было необходимости вертеть головой, обозревая необъятный пульт «Дюрандаля».

— Все системы в норме. — Парсер говорил женским голосом, из которого прямо-таки сочился весь оптимизм Вселенной.

— Вижу.

— Активировать автопилот?

— Отрицательно. — Мне хотелось порулить самому, вот такое странное желание.

Мягким шенкелем я пришпорил двигатели, уже две минуты крутившиеся вхолостую.

Индикатор скорости пополз вверх. Тяга два процента.

Мимо побежал космодром Глетчерный, весь в традиционной побелке, будто валиком прошлись. Потому что хоть и весна в самом соку, но только не на богом забытом «Ямале». Здесь конец апреля ознаменовался жарой в десять градусов ниже ноля.

Рулежная дорожка соседней взлетки, где маневрировал могучий «Фульминатор», осталась позади. На меня неслась череда ориентационных огней, а по левую руку им вторили огни сварки на исполинской туше «Рюдзё», видневшегося в двух километрах.

Покойный авианосец разрезали прямо на бетоне — тащить потому что было далековато. Уже месяц резали, а все никак не могли дорезать до конца, хоть и остался от гиганта голый скелет.

Полоса мягкая, ровная, спасибо пенобетону! Не скажешь, что всего ничего тому назад здесь царил хаос воронок, змеистых трещин и могучих камуфлетных холмов от главного калибра.

Пенобетон — второе по значимости открытие человечества. Первый, конечно, детоксин, который позволяет нам трескать спирт, не шибко заботясь о последствиях!

— Здесь Ревенко, — сообщила рация.

— Слушаю тебя, Артем.

— Ждем тебя на опорной орбите в квадрате…

— У меня есть маршрут, спасибо, — перебил я товарища.

— Тогда отбой. — Рация заткнулась.

Мы.

Ревенко и Румянцев — всё, что осталось от Эскадрильи Особого Назначения. Есть еще Клим Настасьин, но где его носят черти X-матрицы, знают только Бог и товарищ Иванов.

Судя по данным на радаре, опорную орбиту оседлало великое множество флуггеров. То есть уже не эскадрилья, а целое авиакрыло особого назначения! Сводное, конечно.

Но у больших людей большие причуды. На чем мы полетим, вот что интересно… и, кстати, куда полетим? Иванов точным заданием не осчастливил. Марш к «Дюрандалю» — и на взлет. Без «здравствуйте». Прибыть туда-то. И всё.

Очень похоже на нашего вождя!

Флуггер бежит по ВПП, пожирая метры и ночь. Ночь! А я так и не добрался до койки.

Меня никто не торопил, так что все доступные фокусы с форсированным стартом — в топку! Нормальный разбег в полторы тысячи метров. Экономится топливо, ресурс центроплана, да и двигатели нечего жечь сверх меры. Как и мое обожаемое здоровье.

Скорость четыреста. Впереди виднеется предупредительное табло, пламенеющее алой цифирью сквозь снегопад. До конца взлетки пятьсот метров. Вполне достаточно.

Педаль упруго погружается в гнездо. Скорость четыреста пятьдесят. Пейзаж за колпаком уже не мелькает — сливается в полосу скучных тонов: черный, серый, белый.

Пора!

Рукоять к себе. Флуггер опускает закрылки, а днищевые дюзы направляют снопы пламени вниз, на бетон. Машина ощутимо вздрагивает.

Добавляю тяги, а рукоять сдвигается еще немного назад. Мягкий толчок, как сквозь подушку. «Дюрандаль» в небе, есть отрыв!

Набираю высоту пятьсот метров и закладываю правый вираж. Внизу остаются строения космодрома, стремительно поддающиеся аберрации дальности. Полукруг разворота и машина встает на красную полосу прокладки, которую уже высветил парсер.

Шасси убраны, полет нормальный!

Вот люблю я это дело — взлет с нормальной планеты, с нормальной силой тяготения и хорошей такой, плотной атмосферой! Чтобы полноценные шесть g, чтобы резать ломтями воздух, почти каменный на таких скоростях.

На двадцати семи тысячах я активировал орбитальный режим, набрал первую космическую и вырвался в космос.

Там меня уже ждали.

Ну-ка, поглядим: красиво. Сорок пять «Дюрандалей», несколько «Кирасиров» и «Андромед», кучкующихся неподалеку.

Раздался голос Иванова:

— Все в сборе? Товарищ Иванов говорит. Следуем за мной, то есть «Кирасиром» борт 777. Курс на «Ямал-1».

И вслед за ним Ревенко:

— Принимай ведущего, лейтенант Румянцев! Ловишь мой пеленг?

— Так точно.

Я занял место позади ревенковского флуггера с красивой бабой на вертикальном киле. Баба наряжена в античный хитон, сверкает сильными ляжками и мечом, потому что это Ника, богиня победы.

Теперь ясно, почему Иванов порол горячку. Если нам к «Ямалу-1» — сейчас самое время. Спутник как раз устроился над ночной стороной планеты, и скоро появится над головами аборигенов космодрома Глетчерный. Возиться то есть некогда. Мы нацелились в точку упреждения.

Местный спутник — мелкая такая небесная фиговина, на которую даже имени собственного пожалели. Только кодовое обозначение — «Ямал-1» и цифры в Астрографическом Реестре: С-801-7-1. По сути его даже планетоидом назвать трудно — слишком маленький.

Кстати, «Ямал-1» обязан своим рождением человеческой деятельности. Когда Военно-Космические Силы взялись за терраформирование планеты, на орбиту вышибли чудовищный рой мусора, так что С-801-7 на какое-то время даже обзавелась собственными кольцами. Мусор в виде обломков льда и камня вылетал в космос при взрывах двухгигатонных терраформирующих бомб, которыми раскручивали шарик и растапливали атмосферу.

Кому нужны лишние метеориты на рабочей орбите?

Правильно: никому.

Поэтому орбитальные мусорщики их собрали вместе, слепив в небесах уродливый ком примерно в две трети марсианского Фобоса. И вот теперь нам туда.

Однако триста двадцать тысяч километров!

Долетим, без вопросов, но ради чего такие церемонии? Наверное, что-то ужасно секретное. Настолько секретное, что даже на родной орбите «Ямала» светиться нежелательно. По крайней мере, по мнению командования.

Раз такое дело, все триста двадцать — наши. Ведь командованию всегда виднее, с его-то космической колокольни!

И что там такого может быть? Такого, что даже банального парома не сыскалось для бедных соколов черного неба? X-крейсер? Полноте! Триумф на Восемьсот Первом парсеке превратил эти корабли из сверхсекретных в сверхпопулярные! Каждая газета, от сетевых до настоящих бумажных, считает своим долгом поместить фото героев со странными историческими именами: «Геродот», «Ксенофонт», «Вегнер», «Соколов»…

Может быть, очередное чудо отечественного военпрома? X-глюонный альфа-дредноут?

Чтобы узреть сие чудо, летели пять часов.

И вот когда телеметрия ухватилась за силуэт на фоне «Ямала-1», у меня чуть глаза не выпали, до того изумился ваш покорный слуга.

Это был…

Это был «Римуш»! Его святейшество первоучитель долбанутых новых персов во всей своей тяжеловесной красе!

Разве можно спутать эту вытянутую коробку корпуса с массивной надстройкой в корме? X-образные гондолы маршевых? Разве не я их выцеливал «Муреной» 16 марта сего года?

Я, конечно, я! И нет, ни с чем не спутать!

Замысел товарища Иванова прояснился.

Клонский авианосец — ценный трофей. Его отремонтировали и теперь мы имеем готовый рейдер для разведки, который не вдруг отличишь от собратьев по серии! Значит, клонов летим разъяснять! Вот почему главком не велел хвастаться таким видным призом после победы!

Хитрецы, мать их за ногу… в хорошем, конечно, смысле.

Вот только непонятно, зачем городить огород со сводным авиакрылом? Меня выдергивать со службы, Ревенко и еще уйму людей. Готов спорить, что здесь собралась весьма разношерстная компания, а не цельная строевая часть.

Судя по характеру пилотажа, более чем уверенному, ни одного выпускника «школы стюардесс» не пригласили — сплошь кадровые. Это сразу видно, кто сидит в кабине: недавний штатский или настоящий боевой офицер.

Вопрос: где сейчас найти целое авиакрыло, с полным комплектом кадровых пилотов?

Ответ: нигде.

Вывод: собрали нас с бору по сосенке.

Вопрос номер два: куда же нацелил товарищ Иванов такую прорву элитного материала? Мы что, Хосров летим разведывать?

Ой, мама… Жить-то как захотелось!

Сели на «Римуш».

У меня даже в глазах защипало, когда я ступил на палубу — такие сильные воспоминания связаны с этой броней, переборками, скупым освещением, техническими галереями в два этажа по верхнему периметру и гнездами у подволока, где совсем недавно сверкали золотые фравахары, а теперь пусто, серо и скучно.

Когда последний флуггер опустился на ангарную палубу, загрохотала трансляция:

— Всем офицерам сводного авиакрыла построиться в колонну по два! Дежурный мичман проводит вас для получения инструктажа. Повторяю…

Оно понятно. Немногие могли похвастаться знанием топографии вражеских авианосцев.

Мичман с повязкой на рукаве появился в створе поднятых герметичных ворот, которые отделяли полетную палубу от ангара. Было до него метров двести пятьдесят, так что он принялся размахивать припасенным красным флажком, будто экскурсовод, собирающий туристов в отару.

— Товарищи офицеры! — закричал он, и ему вторило великолепное эхо. Замечательная все-таки акустика на «Римуше». — Товарищи офицеры! Прошу строиться и следовать за мной! А то вы здесь заплутаете!

Палуба наполнилась топотом ног и голосами. Народ здоровался, тряс руки, общался. Судя по долетавшим фразам, все были не в курсе и живо интересовались, какого лешего здесь происходит.

Огляделся и я.

— Здорово, Васильев!

— Здорово, Румянцев!

Я поручкал невысокого усача с черным ежиком волос. Лейтенант Миша Васильев учился в СВКА на четвертом курсе, когда мы поступили на первый. Шапочный знакомый в новых условиях показался чуть не другом детства.

— Ты как здесь, Андрей?

— Я думаю, как и ты: приказали — прилетел. — Мы пристроились рядом в общей колонне.

— Понятно. А что за тип командует? Что за товарищ Иванов такой? — Строй офицеров как-то сам, без команды взял ножку и левой, левой, двинулся в глубь корабля.

— Как тебе сказать? Большая шишка из ГАБ.

— Да оно ясно, что не маленькая! — Васильев продемонстрировал зубастую улыбку без одного клыка.

Это ему в драке с десантурой так подфартило. Тогда всех отличившихся засадили на губу и люто прописали в «Небесной Гвардии». Мол, в нетрезвом виде посреди города Мурманска, позор и стыд, тень на славное знамя Военно-Космических Сил.

Миша горд боевой отметиной и уже который год не спешит посетить стоматолога, пугая публику щербатым оскалом.

— Ты же на ГАБ работал — это все знают. Расскажи про Иванова вашего, Андрюха!

— Мишаня, ты же знаешь, о начальстве или хорошо, или ничего. В моем случае полезнее, чтобы ничего. Сейчас сам познакомишься.

— Ладно, тихарила! С пониманием, чего уж. Подписки, небось, у тебя! Как сам вообще?

Пока болтали о необязательном (время было: «Римуш» — это без малого полтора километра!), я зыркал по сторонам и появились у меня некоторые предположения.

Мишаня происходит из авиакрыла номер 14 с тяжелого авианосца «Орел». Который, как известно, встретил клонов на Грозном, дрался и отступил, чтобы в марте геройски погибнуть в Битве Двухсот Вымпелов.

Позади я слышал звучный баритон Станимира Димитрова, возмущавшегося, что его выдернули из койки, а теперь ведут куда-то, как овцу.

Станимир, по кличке Сатана (Станимир — Сатанимир — Сатана), начинал службу в крепостном авиаполку на Грозном.

Его возмущение подвергалось терапии со стороны капитан-лейтенанта Седых с АВЛ «Николай Гулаев». Был он орденоносец, знаменитый тридцатизвездный ас, и был он комэск. А «Гулаев» до войны базировался… на Грозном. Опять на Грозном. И уж если целого комэска выкорчевали с грядки любимого личного состава, значит, дело ожидалось не просто серьезное.

Я опознал еще троих грозненских.

Да ведь и мы с Ревенко, как ни крути, тоже знакомы с Грозным!

Так не в систему ли Секунды нацелил форштевень товарищ Иванов?

Шли долго. После подъема на лифте приходилось ждать отставших, так как сотню мужиков за раз не могли осилить даже вместительные подъемники «Римуша».

Наконец растянувшаяся колонна проследовала мимо двери с бронзовой табличкой, возвещавшей, что за ней располагается «Место отдохновения ашвантов». Я невольно зажмурился. Ведь именно здесь я второй раз увидел Рошни Поуручисту Тервани, именно тогда на моем сердце повисли сладкие оковы любви.

Я вообще старался абстрагироваться от того факта, что нахожусь на «Римуше», поскольку каждый миллиметр его палуб вопил: «Рошни!»

Слава богам черного неба и болтовне Мишани, которые удержали меня на краю пропасти, заполненной самой несвоевременной рефлексией. Но я все равно был готов «загрузиться по самую крышку», если бы не конец пути — инструктажный зал, располагавшийся в непосредственной близости от кают-компании с таким экстравагантным названием.

Зашли. Расселись.

Зашелестела дверь и по залу прошествовала согбенная фигура в черной тройке — привычная униформа сотрудника ГАБ с неизвестным именем и неизвестным званием.

Он взошел на кафедру из красного дерева. (Ну это только клоны могли догадаться! Хорошо еще палубу авианосца паркетом не выложили!) Откашлялся. Потушил взглядом все посторонние разговоры. И начал:

— Здравствуйте. Я товарищ Иванов, специальный уполномоченный Совета Обороны, руководитель данного рейда. Должен извиниться за то, что прервал вашу службу столь неожиданно и таким бесцеремонным образом.

Ответом было молчание, ибо все понимали, что не ради расшаркиваний мы собрались.

— Дело ожидается опасное. Возможно, самое опасное в ваших рискованных карьерах. Именно поэтому я собрал только опытных кадровых офицеров. Вторым критерием отбора является ваше знакомство с условиями системы Секунда и географией планеты Грозный. Большинство из вас в разное время служило именно на этой планете.

«Ф-фух! — выдохнул я мысленно. — Мы не полетим разведывать Хосров! И какой же ты умный, Румянцев! Догадался про место назначения!»

— Мы что… простите… разрешите обратиться, товарищ… не знаю вашего звания! — Со своего места поднялся какой-то незнакомый старлей и, не дожидаясь реакции, продолжил: — Мы что, летим Грозный деблокировать? Еще раз извините.

Читать по лицу Иванова, как обычно, дохлое дело. То ли робот, то ли профессиональный игрок в покер.

— Своевременный вопрос. По существу дела, — ответил он, проигнорировав намек-вопрос насчет звания. — Докладываю совершенно секретные данные по обстановке на Грозном. Фактически на сегодняшний день в деблокаде системы нет нужды.

По залу прокатилась недоуменная волна.

— Да, — продолжил он. — Эскадра Конкордии вытеснена с орбиты и в системе Секунды не наблюдается. Это хорошая новость. Плохая новость: клонов вытеснили не мы. Не ВКС Объединенных Наций. В настоящий момент орбита Грозного захвачена весьма агрессивной ксенорасой, действующей по сценарию Фактор К. И эту проблему нам надлежит решить.

Волна недоуменных возгласов поднялась до высоты цунами.

«Ягну! — вспыхнуло в моей голове. — Ягну, мать их инопланетную в черную дыру! Мог бы догадаться! Иванов мух не ловит!»

Я молчал среди волнующегося людского моря в сто голов. Поймал понимающий взгляд Артема Ревенко, который тоже обо всем догадался.

Это еще слабо сказано — «самое опасное дело в ваших карьерах». Парни просто не представляют, с кем им предстоит переведаться!

— Отсюда происходит третья категория пилотов, отобранных для операции. Некоторые из вас — немногие — уже сталкивались с Расой К в бою и знакомы с основными тактико-динамическими характеристиками боевых машин врага. Тише, пожалуйста! — Ладонь Иванова поднялась в дирижерском жесте, который как бы собрал нараставший шум в горсть, и прихлопнул о столешницу. — У вас будет время расспросить товарищей. Более того, знакомство с их впечатлениями я включил в обязательную программу подготовки к операции. К великому сожалению, никаких регулярных разведданных о планах и действиях Расы К мы не имеем. Их появление в системе Секунды для нас — полная неожиданность. Но не реагировать мы не имеем права. Напомню, на Грозном продолжает сражаться наша танковая дивизия, остатки частей осназа и ряда других формирований, успевших отступить из района Новогеоргиевска. А также две субмарины ПКО. Не забудем и гражданских. Всего шестьдесят семь тысяч человек, которым грозит неминуемая и лютая смерть.

«Странно, — думал я после слов Иванова о пилотах, знакомых с ягну, — ребят из 11-го ОУАКР я на палубе не видел. А кто еще дрался с чертовыми слизняками?»

Дополнительный осмотр зала пособил моему любопытству: на заднем ряду виднелась курчавая макушка капитан-лейтенанта Глаголева и, о счастье, темно-русый ершик капитан-лейтенанта Булгарина. Значит, истребители с «Дзуйхо» уже караулили нас на «Римуше».

И это очень хорошо!

Я буду счастлив, если в нашем строю будут такие волки космического пилотажа, как матерые инструктора с учебного авианосца. Эти ребята имеют такой налет, что большинству асов строевых эскадрилий и не снилось. В самый мирный мир они проводят в кабинах флуггеров уйму времени, еженедельно выпасая кадетские стада.

— Товарищ специальный уполномоченный! Разрешите? — Комэск Димитров воспользовался секундной паузой в речи Иванова — тот наливал воду из графина в стакан.

— Да, — ответил тот сквозь бульканье аш-два-о.

— Два вопроса. Первый: почему смерть? Что за спешка? Дивизия Святцева, насколько я знаю, отлично замаскирована в джунглях. Клоны их так и не выкурили! Субмарины в море, под водой. Если они не будут атаковать чужаков, так, может, все и обойдется?.. Вопросов нет, на выручку полетим! Но не так вот, что даже без нормальных учений! Мы же все не слетаны. Так как-то дела не делаются. А вы говорите: смерть! Да еще лютая! Связь ведь есть? Ну так распорядиться насчет непроявления агрессии! Вон, я помню, джипсы на Наотаре. Их же клоны, того, завели! Полезли в драку, не разобравшись, а в итоге — война. Может… да я уверен, что и здесь то же самое! Ну как-то вот так… Хоть авиакрыло слетать, я не знаю. Кто комэски, кто что… Второй вопрос: какая-то странная у вас математика выходит, товарищ спецуполномоченный! Грозный, конечно, мелкая колония, но все же полтора миллиона человек гражданских там до войны было точно! Вы же теперь насчитали шестьдесят тысяч вместе с дивизией — это как вас… прикажете… понимать?

Под холодными колючками габовских глаз оратор окончательно стушевался и сел, почесывая синеватую свою болгарскую щетину. Его тоже извлекли из койки, а значит, побриться человек не мог.

— Начну с конца: конкордианцы с февраля активно вывозят гражданское население Грозного на Екатерину и Лючию, поскольку опасаются восстания, если наши танкисты решатся на очередной штурм Новогеоргиевска. На настоящий момент мирных жителей там осталось пятьдесят пять тысяч — загрузка двух магистральных контейнеровозов с модулями «Колонизатор» в стандартных грузовых ячейках. Теперь второе, насчет чужаков. Боюсь, что ваше предложение основано на неверных посылках. — Иванов утвердил руки на кафедре и будто прицелился по аудитории. — Раса К не станет воевать с танкистами. У чужаков нет такой цели. Цель у них совершенно иная. В настоящий момент корабли Расы К осуществляют сверхглубокое бурение коры планеты. Они закладывают в ее недра серию X-двигателей чудовищной, фантастической мощности. Для чего? Для того, чтобы метнуть Грозный в материнское светило, в Секунду. Что приведет к немедленной инициации взрыва сверхновой. Так что обратный отсчет пошел. А точного представления о том, как быстро чужаки планету подготовят к броску, как не было, так и нет. Опорных данных по чужой технологии недостаточно.

В воздухе инструктажной повисли вопросы: зачем, как и почему. А также вполне объяснимое: так не бывает.

— Отвечу по порядку, — сказал Иванов, расправившись с очередным стаканом воды. Я отметил, что стакан употреблен не вхолостую, а за компанию с какими-то пилюлями. — Зачем? Затем, что это основа технологического существования Расы К. Искусственный подрыв сверхновой — единственный способ получения необходимого уровня энергии для выработки их стратегических ресурсов. И, я вас уверяю, так бывает. Здесь присутствует один живой свидетель того, как работает чужая технология.

Длань спецуполномоченного указала на вашего покорного слугу, изрядно закаменевшего в кресле под сотней взглядов.

— Звезда Моргенштерн в Тремезианском поясе была взорвана посредством броска через X-матрицу планеты Геленда. Товарищ Румянцев находился там при исполнении задания ГАБ и чудом выжил. Как? Посмотрите на модель, которую наши специалисты составили на основе имеющихся данных.

Свет медленно угас, а правая панель кафедры со встроенным проектором расцвела трехметровой голограммой.

Тоже типично клонский загиб — выплевывать наглядный материал вбок, а не вверх, как это привычно нам.

Модель впечатляла даже меня, знакомого с подробным описанием вражеского могущества. Звездолеты ягну забуривались в планету целиком, будто какие-то землеройки… Мощнейшие позитронные излучатели позволяли заглубляться на добрую сотню километров, где производилась закладка X-двигателей. Хорошо еще, что бурение (фактически выжигание и испарение) твердых пород в таком циклопическом объеме отнимало время даже у ягну. Согласно приблизительным расчетам кое-какой резерв времени у нас был. Но именно что кое-какой.

Когда снова засветились световые панели, инструктажная взорвалась. Капитану второго ранга Кильбургу (комкрыла с «Дзуйхо») пришлось возвысить голос:

— Товарищи, тише! Что вы как институтки, ей-богу! Дайте закончить, имейте дисциплину!

Улеглась относительная тишина, а общий вопрос озвучил незнакомый истребитель с «Орла», носивший гренадерские усы и погоны капитана третьего ранга:

— Я, товарищ Иванов, интересуюсь только одним. Затея имеет смысл? Великораса к таким технологиям не приблизилась даже примерно. Нас там не распылят на атомы в первые же две минуты?

Наш вождь кивнул:

— Законный вопрос. Позитронные лазеры Расы К — оружие беспрецедентной мощности. А главное, самого широкого спектра применения. Но надежда есть. Имя ее — «Дюрандаль»! Легкие машины Расы К не сумеют причинить защитному полю истребителя никакого вреда. Именно поэтому мы собрали только истребительные кадры. Никаких ударных флуггеров. Торпедоносцы в сложившихся условиях не сумеют уничтожить звездолеты врага. Сейчас почти весь флот чужаков занят бурением, а прикрытие возложено на легкие флуггеры, для которых, как мы рассчитываем, «Дюрандаль» станет весьма серьезным противником. Поэтому нужны только вы и транспортники для эвакуации. Вторая надежда: мы знаем, что чужаки патологически боятся потерь. Ценность каждого индивидуума в их миропонимании велика настолько, что они не могут и не будут вести войну на уничтожение, если мы сумеем нанести им тяжелые потери. Или хотя бы создать возможность тяжелых потерь в перспективе. По поводу учений. Завтра утром мы проведем разбивку машин на звенья, назначим временных командиров и проведем совместный вылет. Это ничтожно мало, но вы — кадровые офицеры с большим опытом. Справитесь. Должны справиться. А теперь прошу выйти ко мне офицеров 11-го ОУАКР и лейтенанта Румянцева. Задавайте им вопросы, товарищи, не стесняйтесь. Все они участвовали в единственном боестолкновении с Расой К. После настоятельно рекомендую выспаться… Да! Самоназвание агрессоров — ягну. У меня всё. Прошу вас!

И он сделал приглашающий жест, после чего мы неуверенно проследовали в фокус всеобщего внимания.

Импровизированные учения проходили возле планеты С-801-2, подальше от лишних глаз. Операция-то секретная!

Мы определились со звеньями (я попал в ведомые к Ревенко), тактическим взаимодействием, частотами связи и так далее, без чего война — не война. Все прошло на удивление четко. Вот что значит ветераны!

Я тогда подумал, что в германских эксперт-гешвадерах есть несомненные плюсы. То есть с точки зрения стратегии — чушь и глупость, зато внутри такого организма весьма комфортно. Все опытные, обстрелянные, умелые до отвращения, понимают даже не с полуслова, с полумысли.

Эксперт-гешвадер это на понятном языке — авиадивизия асов (гешвадер — «эскадра», примерно соответствует нашему авиакрылу). Конечно, не все там асы, но все поголовно кадровые офицеры с боевым опытом. Никаких салаг.

Такие гешвадеры у немцев никогда не бывают смешанными, формируясь, например, только из истребителей. Обычно состоят из двух полков (они у немцев называются «группами») по тридцать-сорок машин в каждом. Оно и понятно: где ты больше асов наберешь?

Страшная сила, между прочим.

К сожалению, абсолютно утопическая.

Ради создания трех таких сверхэффективных эскадр в кадровом смысле оголяется почти весь флот. А потом гоняют их, бедненьких, затыкать дыры по всему фронту. Но, кажется, я повторяюсь.

После учений выдалась минутка, и я принялся бродить по нашему дорогому трофею. Дорогому во всех отношениях!

Все-таки «Римуш» очень красивое сооружение. И снаружи и изнутри. Есть что-то такое в клонской помпезности. Мы не догадались бы так отделывать потроха боевого корабля. Просто генетически не способны. Военный вымпел — строго функциональная вещь. Не круизный лайнер, не прогулочная яхта, не летающий дворец.

Но нет.

Конкордианцы так не думают. У них каждый звездолет первого ранга является рекламно-боевым пропагандистским аппаратом.

Вот поднимается на борт какой-нибудь беспросветный матрос из касты демов. И немедленно обалдевает от рушащегося на его слабые мозги великолепия. Позолота где только можно, фравахары горят огнем на каждой переборке, над арками шлюзов змеятся изречения Заратустры или Первоучителя Римуша.

В каждом отсеке — Атур-Гушнасп, то есть Священный Огонь. Под деревянными рамами стендов наглядной агитации — живые цветы. Причем все редкие и редкой же красы. Примитивный боевой листок вывешивается в раззолоченной рамке. И никакой электроники — всё на дорогушей сортной бумаге!

Короче, по мозгам проезжаются знатно.

Но в нынешнем своем состоянии «Римуш» напоминал Большой театр после нападения вандалов. Это наши рембригады постарались. Так они же и не реставраторы, а ремонтники. Да и время военное… Но всё равно, клонский стиль «военно-космическое барокко» впечатлял!

Тебе понятно, мой внимательный читатель, что не только архитектурными излишествами я наслаждатся. Я ностальгировал, тосковал по моей любимой и недоступной теперь Рошни. Взращивал байроновские чувства, каковым выражением я однажды отбрехался от нападок коменданта службы безопасности Ахилла-Марии де Вильямайора на станции «Тьерра Фуэга».

В самом разгаре байроновских настроении я столкнулся с Сашей Браун-Железновой.

Вот еще одна женщина из моего прошлого!

Иду я весь такой печальный мимо отсеков БЧ-5, пропитываюсь вибрациями ходовых агрегатов, и тут — она! Стоит подле потухшего Священного Огня — массивной стеклянной тумбы в специальном тупике.

— Андрей? — сказала она вместо «здрасьте».

— Привет, Саша. Ничего, что я так запросто? — ответил я.

— Ничего, я не на службе.

— Как быстро наши «Римуш» подлатали, а? — Надо же что-то говорить.

— Именно что «подлатали», — презрительно фыркнула она, тряхнув каштановыми локонами. — Не разваливается на ходу — и то хлеб!

— Я-то думал, мы в рейд полетим. Как клоны в начале войны на нашей трофейной технике.

— Должны были, — сказала она и сложила руки на обкомбинезоненной груди. — Да вот ягну не вовремя…

— Кстати, Саша, а зачем шеф тебя с нами поволок? — задал я внезапно возникший вопрос. — Мы имеем все шансы не вернуться. Ладно он! Он начальник и вообще мужик. А ты? Ты же аналитик, не пилот. Да еще и девушка.

— Подумаешь тоже… девушка! — Она снова тряхнула прической. Которая сегодня не была угнетена в училкин пучок на затылке и свободно рассыпалась по плечам, что ей удивительно шло. — Я теперь не девушка, а ведущий специалист по языку ягну. Один из.

— Ого! Растешь! Но… Зачем?

— Ты Иванова плохо знаешь. Думай головой! — Она постучала меня пальцем по лбу. — Для переговоров!

— Обратно «ого»! Даже «огого»! — Я удивился. — Шеф что, серьезно рассчитывает взять пленных? Потому что как иначе с этими кошмариками общаться, я представить не могу.

— Не только рассчитывает, но и имеет для такого расчета все основания, — отрезала она. — Шеф никогда ничего не делает просто так, разве ты не в курсе?

— Это какие же? — Мои пальцы сплясали в воздухе танец неопределенности. — Ну… основания?

— На Грозном, Андрей, базируется полк «Дюрандалей». Машины хранятся в разобранном состоянии на секретном подземном, а точнее, подледном космодроме в тамошней Антарктиде. Космодром называется Фиорд Крузенштерна.

— Толку-то с них, разобранных? — не понял я.

— Слушай, торопыга. Случилось невероятное! Один шанс на миллион! На Грозный буквально свалился… — Саша подняла ладонь. — Ты не поверишь! Сам Роланд Эстерсон!

— Эстерсон, Эстерсон… — Фамилия была смутно знакома, где-то я ее слышал, но ничего определенного в памяти не всплывало. — Кто таков? Какого роду-племени?

— Шведского. Но это не главное. Главное: Эстерсон генеральный конструктор программы «Сталь-2»! Это он изобрел и построил «Дюрандаль»! Числился пропавшим без вести. И тут с Грозного комдив Святцев семафорит: «Роланд Эстерсон у нас»! Мы ему в ответ: «Не самозванец ли? Уж очень невероятно!»

— И впрямь невероятно! — ввернул я.

Александра кивнула и с жаром продолжала рассказ:

— А он: «Нет, все точно, уже приступили к сборке „Дюрандалей“ на космодроме Фиорд Крузенштерна под его руководством. Планируем дать бой инопланетной нечисти и все такое. Санкционируете применение силы?» Главком Пантелеев в курсе насчет технологии и нехороших обычаев ягну, поэтому дал добро. Так что скоро начнется свистопляска. Ягну еще не сталкивались с «Дюрандалями» и нас не уважают. Зная их философию, легко предсказать: как только засекут групповую воздушную цель — атакуют без вопросов. И будет их паладинам сюрприз. Или зачем, ты думаешь, Иванов с такой скоростью рванул на Грозный? Спасать людей — это хорошо и правильно. Но не его уровень. Он хочет вступить с ягну в переговоры, понимаешь? Уверен, что хоть парочку гадов возьмут живьем!

— Охренеть! — только и смог вымолвить ваш покорный слуга, когда переварил информацию.

Что и говорить, ошарашила меня Александра. Однако переговоры ради переговоров — это как спор ради спора. Должна быть цель! Не верю, чтобы такой прагматик, как Иванов, потащился за сотни парсеков, чтобы потрещать с пленным паладином о философии.

Мол, уважаемый Дельта-Глюон Водород, меня интересует вот это узкое место в Стержневой Доктрине вашего Патриарха!

Чушь!

Что я Александре и озвучил.

— А вот это, Андрей, не нашего ума дело.

И она смешно наморщила нос.

Поболтали еще немного про всякое приятное и необязательное, а потом сменилась вахта на БЧ-5 и в коридоре стало людно. Голодные мужики буквально обдали нас завистливым вниманием.

Седой боцман даже проворчал насчет «бабы на корабле», вроде шепотом, ни к кому не обращаясь, но мы услышали.

Еще минуты через две зарокотала трансляция:

— Внимание! Корабль выходит на разгонный трек. Всем занять места в противоперегрузочных креслах. Напоминаю: силовой эмулятор до вчерашнего дня был в ремонте, может дать сбой! Всем занять места в противоперегрузочных креслах согласно боевому расписанию! Разгон через десять минут. Внимание…

— Ну вот и всё, Андрей. Нас догнали фрегаты и транспорт, — сказала Саша, положив мне ладонь на грудь. — Мы опять расстаемся. Пожалуйста, не дай себя убить! Я уже, кажется, двадцать раз тебя просила, понимаю, что глупость говорю, но все же… ты хоть попытайся.

Мы разбежались.

А я все думал: «Какого же черта ты со мной делаешь, Александра?!» И горел на сердце отпечаток ее ладони.

Район Южного полюса

Планета Грозный, система Секунда

Фрегаты «Ташкент» и «Кишинев», сопровождавшие наш «Римуш», и военный транспорт «Колхида» вышли из X-матрицы на значительном удалении по лямбда-сфере. Больше шестидесяти тысяч километров — сказалась изношенность их люксогеновых групп.

Пришлось поджидать.

И далось это ценой больших нервов.

Потому что мы, все семьдесят четыре «Дюрандаля», барражировали вокруг «Римуша» и всё видели.

Что?

Ничего хорошего.

Прямо под нами стелилась голубая планета, а в ее теле зияли черные крестообразные пробоины, каждая больше трех километров в поперечнике. Оптика легко брала эти чудовищные техногенные образования.

На дневной стороне «нашего» полушария их было четыре — ровная линия по экватору. Инструментальное наблюдение говорило, что еще два астрофага заглубляются на океанском дне.

Чего мы ждали?

Не буду говорить за всех, но я ежеминутно поглядывал то на экран радара, то в остекление кабины. Я боялся, что вот сейчас роскошная красная корона Секунды начнет проваливаться внутрь себя, как это было однажды на моих глазах с Моргенштерном.

Конечно, расчеты говорили, что времени до броска полно… Но расчеты — это для электронных мозгов парсера. Для моих живых мозгов требовалась бронированная уверенность. А ее не хватало.

Как вспомню те минуты, когда мы с покойником Сантушем улепетывали из гибнущей системы без всяких надежд на спасение, а позади неслась малиновая стена плазмы, так сердце обрывается!

Мы, пилоты, парни тренированные, в смысле психической устойчивости особенно. Иначе никак нельзя. Но кто, в каких академиях готовит к таким ситуациям?! Когда рядом, рукой дотянуться по космическим меркам, взрывается целая звезда!

Обошлось.

Фрегаты прибыли и встали в строй. И Секунда вела себя образцово, как полагается звезде главной последовательности.

От борта «Римуша» отделился «Кирасир» с товарищем Ивановым. Иванов, как несложно догадаться, проходил в радиопереговорах под позывным Главный.

— Главный — всем! — прозвучал его голос на общем канале. — Поздравляю, товарищи, к драке мы не успели. Более того, местный авиаполк «Дюрандалей» три часа назад одержал блистательную победу! Наши потери — ноль машин, ноль пилотов. Но двадцать семь человек погибли при штурмовке космодрома паладинами ягну. Также потеряна одна субмарина ПКО. Экипаж эвакуирован в полном составе. Уничтожено до тридцати флуггеров врага. В плен взято восемь пилотов ягну. В настоящий момент с ними проведены предварительные переговоры и достигнуто соглашение о перемирии. Наша задача — демонстрировать силовое присутствие на орбите. Надо сказать, что «Дюрандали» сильно впечатлили наших незваных гостей! Хе-хе-хе! — В рации раздалось перханье, обозначавшее смех. — Появление семи десятков таких машин одномоментно должно настроить их на нужный лад, и это главное! Вы профессионалы и понимаете, что перемирие при подавляющем количественном превосходстве врага — вещь зыбкая. Теперь слушайте приказ. Одна эскадрилья сопровождает транспортники на космодром Антарктида. Остальные осуществляют барраж на опорной орбите. Помните, что кроме ягну в системе могут появиться клоны. А теперь заканчиваем общение. Мне необходимо как можно быстрее включиться в процесс переговоров! И еще раз: поздравляю! Товарищ Авксентьев! Выделите мне сопровождение.

Капитан первого ранга Илларион Авксентьев — командир сводного авиакрыла — самый высокий чин и самый опытный пилот из всего собрания экспертов. Служил на «Орле» руководителем полетов, теперь рулит нами.

Рация легким треском возвестила о том, что канал переключился.

— Первый сводный полк! Вторая эскадрилья, приказываю прикрывать «Кирасир» Главного!

По субординации Авксентьев должен был передать приказ комполка Григоряну, а уж выделение наряда — его задача. Но это все формальности.

Однако я заболтался. Вторая эскадрилья — это в том числе я!

Дюжина истребителей пошла на снижение вслед за пузатым и плавным транспортником.

Звезды прыгнули вверх, планета навалилась снизу, а я словно никуда и не двигался — только вестибулярка подсказывала, что не врут датчики, что скорость все нарастает и приближается к первой космической, которая на Грозном всего на полтора процента отличается от эталонной земной.

О! Мы умеем ввинчиваться в любую атмосферу отвесно, с пикирования. Адаптивные кресла и кинетический гель-амортизатор в скафандре «Гранит» позволяют такие фокусы.

Но сегодня есть время, и нет нужды испытывать прочность наших с флуггерами организмов, нет нужды жечь лишнее топливо, выгадывая метры и доли секунд. Это называется штатным входом в атмосферу вне боевой ситуации.

Тринадцать машин взяли проводку маршрута.

Титанировые тела вонзились в верхний слой атмосферы, поднырнули под нее, гася скорость трением, и выскочили вверх, оседлав пологую параболу. И только потом мы с державной неспешностью повторно опустили носы, нацеливая их в землю.

Последним зрелищем, представшим передо мной, было явление астрофага.

Исполин выплыл из-за планетного диска и был автоматически захвачен нашей оптикой. Вокруг пожирателя звезд, словно рыбы-лоцманы подле акулы, шли паладины ягну. Не меньше сотни.

Не самое ободряющее зрелище, можете верить. Что происходит в их восьмиглавых мозгах? А ну как вдарят главным калибром? Если прикинуть размеры флагмана и увеличить пропорционально от размеров паладина мощность его позитронной пушки… Надо думать, что от «Римуша» только перья полетят.

Оставалось надеяться, что неуязвимый для проклятых рыцарей черного неба «Дюрандаль», слишком верткий для «луча смерти» астрофага, окажется достаточно надежным намеком. Парни, лучше нас не трогать: кровью своей синей умоетесь! Мы — люди, мы — молодые и беспощадные дикари! Умрем, но глотку выгрызем!

Вскоре нам открылся вид на секретный подледный космодром Фиорд Крузенштерна.

Сплошное ледяное поле, рассеченное огромной бухтой. В бухте застыла, как влитая (и это — посреди весьма внушительной зыби!) единственная выжившая на Грозном субмарина ПКО «Иван Калита». Лед по обе стороны фиорда был изрублен воронками.

Не буду врать, картинку донесла активная оптика. Я туда не приземлялся, поскольку эскорт встал на барраж в стратосфере, где воздух разрежен и есть возможность максимально быстрого маневрирования. Если что вдруг. Ну вы понимаете.

Фиорд Крузенштерна

Планета Грозный, система Секунда

В капитанском салоне подводной лодки «Иван Калита» под низким подволоком среди карликовых араукарий сидели два человека.

Длинный стол разделял их. В воздухе носилось преддуэльное напряжение.

Первый, высокий, жилистый блондин с широкими плечами и серией шрамов на левой щеке — память о гейдельбергском шлеггере,[3] был одет во флотскую форму без знаков различия. Перед ним лежал старомодный дипломат почти антикварного вида. Блондин буравил взглядом своего визави. Серые глаза нехорошо сверкали.

— Простите, товарищ Иванов, я вас верно понял? — подал он голос в конце затянувшейся паузы.

— Вы все верно поняли, товарищ Цирле, — ответил, точнее, проскрипел собеседник.

— То есть вы…

— Да, именно так. Я отдал Грозный ягну.

Человек по фамилии Цирле оперся кулаками в стол и медленно поднялся во весь свой немалый рост. Судя по его невозмутимому лицу, он прекрасно умел владеть собой, да и вообще отличался уравновешенным характером. Но только не в эти мгновения. В эти мгновения он почти задыхался от злости.

— Как вы… что вы… послушайте… Да как вы смели?! — наконец закричал он. — Кто вам дал такие полномочия?! Вы понимаете, что, что вы сделали?! Результаты… Да, дьявол дери! Ценнейшие результаты переговоров! Завоеванные жизнью людей! Коту под хвост! Да кто вы такой, черт меня возьми?!

— Успокойтесь, товарищ майор военно-дипломатической службы! — Тихий скрипучий голос вдруг наполнился лязгающей броней. Это было до того неожиданно, что Цирле рухнул в кресло. — Я — специальный уполномоченный Совета Обороны в чине генерал-майора ГБ. Смею вас заверить, у меня есть все полномочия. По сути, я представляю здесь высшую власть Объединенных Наций с правом единоличного решения любого вопроса.

Последние слова зазвенели меж переборок. Казалось, что салон накрыла двуглавая тень имперского орла. Но голос вдруг не потеплел, нет, словно выключился. Исчезла командная сталь и лязгающие обертона.

— Послушайте, Йозеф, вы провели блестящую работу. По-настоящему блестящую. Более того, я восхищаюсь вами, ведь вы в одиночку сумели разработать понятийно-реляционную азбуку химико-физических взаимодействий, смогли объясниться с ягну! То, над чем трудился целый криптографический отдел ГАБ, вы осилили один! К сожалению, ваша азбука не совсем точна, поэтому вы не сумели полностью понять ваших… ваших новых знакомых.

Иванов потянулся за стаканом с чаем. Чернейшим и крепчайшим — на вид, как клейстер. Цирле сидел молча.

— Поймите, вы — дипломат, который невольно действовал на основе неверных посылок. А я в данном случае — купец. Вы не осознали главного: ягну уже владеют системой. Фактически. Более того, только страх лишних потерь мешает им раздавить нас за одну минуту. Военное преимущество у них сейчас подавляющее. Если они вытащат все астрофаги из недр Грозного и выведут их на орбиту — нам конец. Более того, им нужна эта система. Вот официальное, но совершенно секретное коммюнике по проблеме ягну.

Иванов извлек из кармана капсулу информационного накопителя и щелчком отправил ее на другой конец стола.

— Ознакомьтесь. Так вот, я умудрился продать ягну то, чем они уже владеют. Систему Секунды!

— Продать? — опешил Йозеф. — Продать? За какую цену?

— Перемирие, гарантированное их пленными-заложниками. Мы сумеем эвакуировать весь личный состав с планеты и всех оставшихся гражданских. Это раз. Два: шестнадцать магистральных танкеров люксогена, который ягну отгрузят нам до того, как мы покинем систему.

— Люксоген? За планету?

— Именно так. Я обеспечил весь наш флот месячным запасом X-топлива. Этого хватит на проведение полномасштабной наступательной операции. А еще вчера у нас этого топлива не было. И мы не могли провести против Конкордии стратегическую наступательную операцию с решительными целями. С вашей помощью мы только что выиграли войну. Такова цена. А планета — это всего лишь планета. Теперь, уважаемый Йозеф, меня ждет задача номер два, — сказал Иванов, поднимаясь. — Мне необходимо увидеть Роланда Эстерсона.

— Господин Эстерсон ранен… я полагаю, тяжело. — Цирле пожал плечами. — Я видел его в таком состоянии, что, боюсь, у него проломлен череп. Он сейчас в медотсеке. Не думаю, что доктор допустит вас.

— Посмотрим. Спасибо вам, Йозеф.

Он обошел вокруг стола и протянул руку военному дипломату.

Только мы собрались сменяться — третья эскадрилья была на подходе, — как по рации прозвучала команда: штыки в землю!

То есть переговоры увенчались успехом и нас не заставят рубиться с паладинами.

Потом начались нуднейшие конвойные мероприятия.

«Андромеды» и «Кирасиры» принимали людей на космодромах. В Антарктиде и Новогеоргиевске. Туда, на орбиту, и обратно. И так до посинения. Все уцелевшие «Дюрандали» принял «Римуш» и вызванный с Восемьсот Первого парсека легкий авианосец «Князь Святослав».

Вообще в системе временно сделалось очень тесно.

Три контейнеровоза с модулями «Колонизатор» во всех возможных ячейках, способные принять по двадцать пять тысяч человек, быстро превратились в этакие ноевы ковчеги в космическом исполнении.

Один за другим прибывали магистральные танкеры, кидавшие рукава питания к борту… астрофага! Да-да, товарищи! Беспринципные космические агрессоры сливали нам драгоценный люксоген!

Мы посменно стерегли феерию мирного сотворчества.

Вместе с нами, можно сказать щупальцем к плечу, прогуливались в космосе паладины. Их кобальтово-синие аппараты, среди которых не было ни одной пары одинаковых, примелькались настолько, что перестали вызывать хоть какие-то эмоции. Хоть и страшные как холера, а всё ж таки братья сапиенсы. А значит, можно договориться по-хорошему.

И ведь договорился товарищ Иванов! Вот голова у мужика!

Кстати, как оказалось, барражировали мы с паладинами не зря.

В один прекрасный день, это было второе мая, из X-матрицы вывалился астероид джипсов. И приволок он с собой чуть не полсотни гребешков! Тех самых, которые «ужас пилота Великорасы»!

Напомню, на Наотаре триста новейших флуггеров гоняли семьдесят гребешков и едва справились. Была такая операция — «Сияние». Гребешок — уродливый, но невероятно скоростной и сверхманевренный аппарат. По сути, биоробот, поскольку это и есть джипс. Не пилот внутри флуггера, а пилот и есть флуггер.

Ох, как на них набросились ягну! Любо-дорого поглядеть!

Когда прозвучала боевая тревога и страшное слово «джипсы!», мы помчались из трапезной, где обедали, опрокидывая столы (точнее сказать, мы бы их опрокидывали, не будь они жестко закреплены)! Подняли машины и ринулись на помощь. Причем каждый читал про себя отходную молитву.

Хотя мы же были на неуязвимых для лучевого оружия «Дюрандалях» — то есть имелись шансы.

Но поучаствовать не довелось.

Когда наш импровизированный эксперт-гешвадер добрался до места, выяснилось, что две сотни паладинов уже добивают последних уцелевших гребешков, а их ракетоносцы только что пустили в распыл астероид. Вдумайтесь: объект одиннадцати километров в поперечнике они смогли расковырять своими пенетраторами! Не такими и большими с виду, между прочим! Но за счет особых технологий заглубления в скальную толщу (на километр и более!), а также боевой начинки из антиматерии пенетраторы эти были подлинными убийцами астероидов!

Надо полагать, что мы стали свидетелями очередного акта гражданской войны длиной в миллион лет. Ведь ягну и джипсы когда-то, очень давно, являлись одним народом, как стало ясно после прочтения мемуаров товарища Позитрона Первого — покойного паладина в больших чинах.

Ну да это все лирика.

А вот то, что 4 мая «Римуш» и фрегат «Ташкент» разгонялись для входа в X-матрицу на виду у полыхнувшей сверхновой — это совсем не лирика. Это напоминание: чтобы выжить в мире разумных, надо быть сильным. Или погибнешь.

Да, товарищи. Мирный космос — романтический бред мечтателей. Реальный космос — это джунгли.