Пилот особого назначения

Глава 1 ОСВОБОЖДЕНИЕ

Декабрь 2621 г.

Изолятор тяжелого авианосца «Римуш»

Местоположение неизвестно

Карцер. Опять он.

Как я уже, кажется, говорил: кому суждено быть повешенным — не утонет. Эта старая истина вела меня по тропинке судьбы с детерминизмом механического хронометра. Щелк! Поворот шестерни и стрелка перемешается… как обычно — в карцер, отмечая начало нового этапа моей жизни.

Оставалось надеяться, что это именно начало нового этапа, а не конец старого. Так ведь можно допрогнозироваться и до виселицы.

Впрочем, шутки шутками, а мы с Комачо Сантушем влипли крепко! Ой крепко! И виселица вдруг оказалась до ужаса реальной — ведь мы во власти чокнутых из Великой Конкордии, где, как мне объяснили, за шпионаж полагалось именно это архаическое устройство — перекладина, скользкая веревка с петлей на конце, люк и недолгий полет к предкам длиной в метр.

Нам шили именно шпионаж.

Что значит шили?!

Пришили, друзья мои и внимательные читатели! При-ши-ли! Вот так! В одно касание!

Конечно, клоны нас спасли от быстрой кремации. Наши с Сантушем «Хагены» были обречены, когда мы улепетывали от плазменной волны сверхновой, в которую превратили злобные пришельцы наш Моргенштерн. И никуда бы мы не улепетнули, если бы не очень вовремя подвернувшийся легкий авианосец «Гард» военно-космического флота Великой Конкордии.

Вот тоже, кстати, удивление миру…

Вдумайтесь: чужаки взорвали звезду! Это ведь не петарда, не контейнер силумита и даже не сверхзащищенная петербургиевая[1] БЧ. Звезда взрывается согласно собственному жизненному циклу, который повинуется законам настолько величественным, что все телодвижения сапиенсов рядом с ними — суета муравьев.

И тут на тебе: прилетели и взорвали. Разрыв шаблона и отвал башки. Но это к слову — в те дни моя башка болела о другом.

Полчаса прошло после выхода из X-матрицы, когда «Гард» умчался из гибнущей системы звезды Моргенштерн. Вот вам мизансцена: мы с Комачо Сантушем на полетной палубе авианосца. Сидим на стопорных башмаках подле моего «Хагена» и мерзко потеем. Нас только что вынули из скафандров, поэтому пот особенно заметен — летными комбезами можно селедку засаливать.

— Ну что, брат…

— Это трындец, брат!

— Ах-ах-ахренеть!

— Ну ваще, что-то у меня сердце раззвонилось…

— До инфаркта — один шаг!

Так между нами проистекал содержательный диалог. Вокруг шустрили клонские палубные техники, как обычно величаво и с чувством важности момента, а на бимсах сияли золотом фравахары — тоже как обычно.

И тут…

Пространство палубы рассекает маршевый топот, десантники в полной экипировке — целое отделение: ствол под дых, лежать, морды в пол!

В чем дело?

Извольте:

— Вы задержаны по подозрению в шпионаже и проносе особых следящих устройств на борт боевого корабля Великой Конкордии!

— Каких, в червонную задницу, особых устройств?! — заорал я и попытался обернуться, чтобы посмотреть в бесстыжие глаза клонского офицера, оттарабанившего сию ахинею.

Рядом блажил по-испански Сантуш, а меня, больно стукнув, вернули в исходное положение «мордой в пол». Это здорово прочищает мозги, товарищи. Точно говорю.

Потому что, когда в плечо впечатался приклад автомата, голову навестила ценная мысль: «Мать моя! Ниппонский бог! Да у меня же на руке целый натуральный шпионский комбайн! Замаскированный под переводчик „Сигурд“!»

Вот так всё просто. Среди пиратов это был просто киберпереводчик, а стоило попасть в руки государства — готовое дело.

Я тогда не знал, как именно, но его работу запеленговали, быстро раздедуктировали кто, где и что (ваш покорный слуга, весь такой нежный, у них в гостях) и разобрались. Быстро, четко и безжалостно. Это не талантливые любители. Это настоящая контрразведка, за которой мощь огромной империи.

Нас с Сантушем предусмотрительно заточили в разных карцерах, чтобы мы не могли скоординировать вранье. И всего через сутки перевели на тяжелый авианосец «Римуш», который теперь пёр через пространство в неизвестном мне направлении.

Я вывихнул мозг, придумывая, как объяснить клонскому дознавателю, что ГАБ подложило мне свинью в обличье «Сигурда» вовсе не для того, чтобы шпионить за Великой Конкордией, и при этом не расколоться, зачем именно я должен был шпионить. И как вообще спасти свою драгоценную жизнь?!

С последним пунктом выходило неладно. Собственно, с нами все еще цацкались только потому, что надеялись выведать, как работает или хотя бы как активируется моя машинка.

Что я мог сказать? Какие тайны выдать? Чем купить жизнь? Решительно нечем. Меня можно было растерзать калеными щипцами — я ничего не выдал бы, потому что ничего не знал.

Голые железные стены, руки скованы за спиной, холодная стальная табуретка привинчена к полу, хрестоматийная лампа в лицо и голос дознавателя из темноты.

Лампа такая яркая, что я не вижу его лица, и кажется, что со мной разговаривают руки, перебирающие карандаш под конусом света.

— Напоминаю, что вы обвиняетесь в шпионаже. Вас ждет виселица. Если выдумаете, что это легкая смерть, вы заблуждаетесь. Я могу шепнуть пару слов и вашу петлю затянут недостаточно плотно. Или укоротят шнур — есть варианты. Умирать в петле можно до четверти часа, смотря как подойти к делу. Итак…

Эта или схожая по смыслу изуверская тирада была лейтмотивом всех моих бесед с дознавателем.

— Видите ли, Андрей… Официально вы мертвы. Вас никто не будет искать. Взрыв звезды Моргенштерн — очень удобная катастрофа, на которую можно списать тысячу таких, как вы. Никто не знает где вы. Так что, право, вам лучше перестать упрямиться и начать сотрудничать. Надежды для вас нет. Отвертеться не выйдет — улика железная, как… как этот стол. И она была надета на ваше запястье.

Это длится долго.

Чертовски долго.

Свет режет глаза, но я не замечаю, уже не замечаю его — мне хочется спать! Спать!

Начинаю клевать носом, когда в ахиллово сухожилие бьет ботинок клона, стоящего сзади. Несильно. Но когда в тысячный раз… Боль возвращает меня в вертикальное положение, и мы продолжаем бессмысленный диалог.

В промежутках — карцер.

Я не знаю, как держится Сантуш, уж он-то вообще ни при чём, по крайней мере, в части шпионажа. Правда, на его долю за глаза хватит доказанного участия в незаконном вооруженном формировании (НВФ) «Алые Тигры».

О-о-о! И на мою долю тоже хватит! Я состоял в двух, сразу двух НВФ! Не забудем «Синдикат TRIX»! Ну и что с того, что я лично сдал координаты главной базы «Синдиката» властям Конкордии? Когда они выяснят (а это не так мудрёно), что я активный, очень активный участник разгрома клонского конвоя на рейде планеты Набу…

Так что в коротких промежутках между «собеседованиями» я вспоминаю строки поэта-ваганта далекого XV столетия, незабвенного хулигана Франсуа Вийона.

Вот будет смешно, если меня укокошат!

Через три дня его святейшество «Римуш» прибыл в некую расчетную точку пространства и меня опять перевели. Новый карцер — как под копирку с двух предыдущих.

Не знаю точно, где я оказался, но по зрелом размышлении — в крепости. С вероятностью одна вторая: или наземной, или орбитальной. Никаких серьезных посадочных маневров мой чуткий военно-космический вестибулярный аппарат не распознал, то есть на крупную планету мы не приземлялись. Но это ни о чем не говорит: мало ли у Конкордии планетоидов?

А силовые эмуляторы последних поколений творят чудеса! Создают любую удобную для нас, людей, силу тяжести хоть на корабле, хоть на орбитальной крепости, хоть на планетоиде с пониженной гравитацией.

Никто моих измышлений не опроверг и не подтвердил.

— Где мы находимся?

— Вопросы здесь задаю я.

Какого ответа можно ожидать от особиста?

Впрочем, для понимающего человека — море информации. Сперва легкий авианосец «Гард», который, как вы помните, шел в компании с фрегатом «Шираз». Потом, почти сразу — тяжелый авианосец «Римуш». Три дня, целых три дня «Римуш»… И вот теперь — какая-то крепость.

Товарищи! Я не настолько важная персона, чтобы ради меня гонять авианосец! Но! Это что же за ротация сил происходит в Тремезианском поясе, если в короткий срок здесь очутились сразу два звездолета первого ранга?!

Легкий авианосец — почти всегда чей-то эскорт. Кого эскортировал «Гард»?

Тяжелый, ударный авианосец — вообще основа целой эскадры кораблей.

Или вот: у меня на глазах клоны раздраконили базу «Синдиката TRIX» — «Последний Ковчег». Раздраконили посредством линкора «Шапур». Линкора! Когда хватило бы фрегатов и пары легких авианосцев.

Извините, но я никогда не поверю, что такие крохоборы, как клоны, не сосчитали каждую копеечку, в которую встала прогулка целого линейного корабля в наше захолустье.

А теперь извольте видеть: главные пираты превратились в облака атомов, а «Римуш» все еще здесь. Надо думать, что и «Шапур» где-то неподалеку.

Дальний рейд линкора плюс полновесный тяжелый авианосец плюс полновесный наряд сил эскорта — это месячный бюджет небольшой субдиректории! А долговременное пребывание в удалении от метрополии — это вообще черт знает какие деньги. Вывод: где-то здесь имеется крупная база флота.

И что за база, каких размеров, если она в состоянии поддерживать функционирование серьезной эскадры? Зачем? Пиратов гонять? Не смешно!

Сплошные вопросы, которые мне ой как не нравились.

Не нравились они мне относительно недолго, как и мое убогое, безнадежное положение.

Недолго? Да.

Потому что потом было явление Прекрасной Дамы.

По закону рыцарского жанра Дама, то есть Рошни Тервани, должна была спасти героя из заточения еще на своем родном «Римуше» — ведь это ее авианосец. Но так бывает только в плохих романах. Мой роман, смею надеяться, не настолько плох: Рошни так и не объявилась, за что ей большое спасибо. Очередное унижение мне было совсем некстати. Переговариваться с любимой через решетку — слуга покорный!

Итак, Прекрасная Дама.

На четвертый день заточения (первые сутки в неведомой крепости) заработала трансляция. Динамик пролаял:

— Заключенный Румянцев! Встать! Подойти к двери! Кругом! Руки за спину!

Такие команды надо выполнять быстро и без намеков на гражданские права — могут серьезно побить. Встал, подошел, открылось окошко и большие пальцы оказались в плену стальной стяжки.

— Три шага вперед! Не оборачиваться!

Дверь карцера скрипуче отъехала в сторону, и я внутренне сжался, готовясь к очередному сеансу «собеседований».

На стену легла строенная тень. Раздались приглушенные голоса — переговаривались на фарси, не понял ни слова. После чего две тени удалились, дверь звонко встала на место.

— Здравствуйте, Андрей, — сказал голос. Приятный женский голос. — Вы предложите мне присесть?

Я обалдел. Обернулся и обалдел еще раз. И голос, и облик были мне очень хорошо знакомы и совершенно неожиданны.

— Александра, мы же были на «ты»?

Да-да! Это была она — Саша Браун-Железнова. Героиня многих моих кадетских фантазий, ангел моей судьбы, не пойму только, черный или белый.

Всё такая же прекрасная, идеальная, наутюженная и аккуратная.

Первым позывом было наговорить ей гадостей. Что, мол, по вашей воле я попал в очередную передрягу, какого черта и так далее. Но первый позыв — он как блин — всегда комом. Не стал я ругаться, ведь и тугодум догадается, что появилась она здесь не просто так.

— На «ты»? — переспросила она. — Ах да. Но это в неслужебной обстановке, а сейчас, извините, служба. Или вы думаете, что я на свидание к зэка Румянцеву прилетела?

— Нет, не думаю. Присаживайтесь.

Она очень изящно опустилась на табурет — единственный предмет мебели, кроме койки.

— Сразу к делу? — поинтересовался я. — Или о погоде поговорим для разминки?

— Как вы язвительны, Андрей! — восхитилась она. — К делу, к делу. Если коротко, я примчалась вас спасать.

— Меня или ваш чудесный шпионский обер-комбайн?

— Для начальства вы равноценны: уникальное оборудование и уникальный агент.

— Пф-ф-ф! Спасибо за откровенность!

Александра сцепила руки в замок на колене, откинулась к стене и посмотрела на меня долгим взглядом.

«Вот же идиот! Убила бы гада!» — читалось во взгляде.

Вздохнула:

— Ну что, еще поиграем в пинг-понг словами? Может, позволите изложить суть вопроса?

— Валяйте.

— Суть такова: как только у вас начались неприятности, мы быстро вычислили ваше местоположение. Конкордия — наш союзник, поэтому их службы предпочли не обострять отношения и выдать вас. То есть отсюда я вас вывезу в любом случае. Далее у вас два пути. Первый — продолжить служить по специальности в ГАБ; второй — отказаться, на что вы имеете полное право. Не скрою: первый вариант для нас и для вас предпочтительнее. Есть интересное предложение. Вам доверят боевой флуггер. Хоть и будет ваша служба совсекретной, ни в каких личных делах не отмечаемой, но это — полноценная военная служба.

— А если я выберу второй вариант? Если честно, ваши подходцы к моей персоне попортили мне столько кровушки, что я даже не знаю, как я смогу дальше на вас работать.

— Что ж, ваше право. Но тогда мы не сумеем, понимаете, официально не сумеем вас прикрыть от закона. Вы же у нас не просто так — пират! Боюсь, у государства возникнут к вам вопросы. И мы не сможем вас выручить. Незаконно это будет, понимаете?

— Понимаю, немаленький. — Я помолчал. — Ладно, чего уж там… чай, не девочка, и так замазан с вами по самые уши. Будем действовать по первому варианту. Давайте ваш контракт. Подписывать кровью?

— Кровью, Андрей, вы уже подписались, — серьезно сказала Саша, не приняв шутливого тона.

— Хорошо. Тогда один вопрос: как, черт возьми, вы так быстро умудрились меня найти?

Со слов Саши выходило, что «быстро найти» и «попасть в лапы конкордианской контрразведки» получилось благодаря той самой хитрой шпионской штучке, которую я таскал на руке все эти месяцы.

Во-первых, умная машина была, в самом деле умная. Когда нас с Сантушем занесло на авианосец «Гард», электронные мозги оценили риск раскрытия как неприемлемый и принялись действовать. Начинка «Сигурда» дистанционно внедрилась в контуры управления боевой сетью звездолета, взяла под контроль станцию X-связи и послала сигнал тревоги через прокси-адреса в ГАБ.

— Это что, шутка? — не поверил я (если честно, до сих пор не верю).

— Нет. Это уникальная технология перехвата управления. Признаюсь — не наша. Чоругская. Разработка основана целиком на их образце. Полностью скопировать его не удалось, но принцип работы мы воспроизвели, хотя и на порядок проиграли в эффективности.

— А-а, я-то думаю: чего клоны со мной возятся?! Как работает ваш агрегат? Как активируется? Ну еще бы! Чужая НВТ![2]

Так вот, дежурная смена, естественно, засекла перехват управления и подняла тревогу. «Сигурд» проделывал такие штуки регулярно, сливая накопленную информацию. Но штатские шляпы от «Тьерра Фуэга» до Кастель Рохас засечь его не могли. Другое дело — военные. Еще бы! Даже секундное внедрение в управляющие контуры звездолета — это ЧП таких размеров, что и описать невозможно!

Итак, во-первых, комбайн послал запрос о помощи. Поэтому клоны меня немедленно арестовали. Во-вторых следует из «во-первых»: ГАБ сигнал приняло, и Саша полетела меня спасать.

Вот такая история про змею, которая жрет собственный хвост: без самовольной инициативы «Сигурда» клоны меня не повязали бы, но без оной в ГАБ ничего не узнали бы о моей судьбе в данной точке времени.

Словом, я это всё переварил и говорю:

— Буду на вас работать, но при одном условии.

— Условии? — удивилась товарищ Саша. Очень уж в ГАБ не привыкли, когда им ставят условия.

— Условии. Вместе со мной упекли хорошего человека — Комачо Сантуша. Это пилот из клана «Алые Тигры». Пилот он отличный, Тремезианский пояс знает, как свои пять пальцев. К тому же он мой друг. Или вытаскивайте нас обоих, или я вас знать не желаю — пусть меня клоны вешают.

— Сантуш? — Александра поджала губы и нахмурилась, словно что-то припоминая. — Ах, ну да. Знакомый персонаж! Только ведь ему тоже придется работать на нас.

— Именно. Вам одни плюсы: два хороших пилота вместо одного!

— А он согласится?

— Вот у него и спросите.

Конечно, Сантуш согласился.

Я думаю, что клонам легче было бочку гноя выпить, чем расстаться с «Сигурдом». Я и Комачо — так, бесплатное приложение. Нас таких красивых по десять штук в каждую дверь входит, а вот эта вкуснятина — другое дело.

Но наши державы — союзники. А Сашенька имела при себе мандат полномочного представителя Объединенных Наций. Полномочного представителя! Девочка в чине капитана с такой бронированной бумажкой!

Так что деваться им было некуда.

Нам тоже.

И полетели мы в родные пределы, за грани дружеских штыков, как говорил поэт.

Я тогда еще подумал: какая ты непростая персона, товарищ Браун-Железнова! И какое у тебя непростое начальство!

Впрочем, мне тогда только предстояло узнать, насколько непростая организация накрыла нас сенью крыл двуглавого орла!

Глава 2 «ЛЕВИАФАН»

Декабрь 2621 г.

Космодром Новогеоргиевск

Планета Грозный, система Секунда,

Синапский пояс

— А это, товарищи, будет наш офис. — Александра Браун-Железнова обвела рукой немаленькое помещение.

Пожалуй, его размеры были единственным зримым достоинством. В смысле офисном, конечно. Здоровенный ангар очень мало походил на административное строение. Зато склад из него получился бы отменный.

Впрочем, почему «получился бы»? Получился! Фактически! На двери имелась табличка: «СКЛАД № 5» — то есть не я один такой умный.

Мы гуляли. Знакомились с рабочей обстановкой. Врастали. А Саша вызвалась нашим добровольным Вергилием.

Где гуляли?

Извольте видеть: родные пределы, куда меня с Сантушем занесла судьба изящной, но твердой рукой Александры, были планетой Грозный, что в системе Секунда, Синапский пояс. Город Новогеоргиевск, одноименный космодром и его родной брат Новогеоргиевск-Военный.

На военном космодроме проходило формирование Эскадрильи Особого Назначения. Без всякой помпы, тихо, незаметно. За колючим забором, периметром телекамер и детекторов движения, за лазерной сигнализацией и внимательными прицелами осназа ГАБ. В Секторе 13, куда не было хода никому. Даже коменданту космодрома.

Есть, есть у каждой звездной гавани свой секретный уголок. «Зона Омега», «Участок Б», «Ангар 18» — не в названии дело. Дело в том, что это вотчина ГАБ или Главного Разведуправления Военно-Космических Сил. Куда, извините, ходят только люди с допусками, и плевать, будь ты хоть адмирал — на входе тебя встретят хмурые парни с автоматами и малиновой выпушкой на погонах. И очень вдумчиво обыщут.

Малиновая выпушка — традиционный опознавательный знак парадной формы ГАБ. Если участок застолбила флотская разведка — тогда есть варианты. Скорее всего парни будут наряжены в обычную повседневную форму флота, но с маленькой нашивкой «Санконтроль», потому что нет у ГРУ ВКС своей формы. Ни парадной, ни какой иной.

Таким же «бесформенным» соединением и планировалась наша ЭОН — Эскадрилья Особого Назначения.

Только еще хуже, еще секретнее. Ибо слова «Санконтроль», «Управление по борьбе с эпидемиями» (УБЭ), «Кинологическая служба» (КИС) и просто «Террариум» — слышали все. Пусть краем уха. Что логично — есть флот, значит, должна быть и разведка.

А о нас никто не слышал. Потому что нас не было. Но об этом ниже.

Кстати, на гражданке свято верят, что «Санконтроль» — это псевдоним контрразведки ГАБ. Не вполне верное убеждение. Ибо контрразведывательные функции в большинстве экипажей и гарнизонов ВКС выполняет пятый отдел ГРУ.

Сложно для цивильного мозга понять глубинную разницу между Особым Отделом в ведении ГАБ и флотской «Пятеркой», и на хрена они вообще сдались, если функции стопроцентно дублируются!

Ну да ладно, сие замечание чисто информативное и к делу не относится.

— Холодно, — пожаловался Сантуш, когда мы покинули склад и проследовали в столовую для немедленного принятия пищи.

Он зябко ежился, занимаясь инстинктивным, но совершенно бесполезным делом — всячески напрягал мышцы организма в надежде согреться. Южанин, что поделать! Да и отвык за долгие годы в стерильном искусственном климате орбитальных станций и купольных городов от нормальной зимы.

— Это ничего! — сказала Саша без всякого сочувствия. — Вот сейчас поедим — станет теплее.

— Поедим… — проворчал я. — Водочки бы граммов двести!

Комачо определенно желал схожего:

— Вот-вот. Глоток текилы не повредил бы!

«Ну сейчас Александра тебе выдаст, насчет армейской дисциплины!» — подумал я и ошибся.

— Текилы не обещаю, а водочку найдем, — ответила она. — Только про детоксин не забудьте, пожалуйста, — нам через два часа надо быть на Складе № 5 — товарищ Иванов прилетает. Будем знакомиться.

— Ну вот… детокси-и-ин, — протянул Сантуш разочарованно. Его, да и меня, не покидало желание крепко выпить с целью перезагрузки мозга.

— Гос-с-споди! Мужчины! Вечером напьетесь! Да и я с вами, — неожиданно резюмировала Саша и пошла в сторону приземистого двухэтажного здания, где помещалась фабрика по переработке органики в калории — столовая, короче говоря.

Комачо пристроился чуть позади, беззастенчиво лаская взглядом ладную попку провожатой.

Широкие улицы не отличались многолюдством и на нас откровенно пялились. На лицах прохожих читалось любопытство, а на лицах патрулей — подозрительность. Еще бы!

Сногсшибательная кралечка-капитан вела двух хмырей в зимних парках без знаков различия. Причем один, в верхней полусфере бритый наголо и шикарно небритый в районе щек, отличался наружностью выраженно неславянской и выраженно невоенной: горбатый нос, кинжальная антрацитовая борода и смуглая кожа — двенадцать баллов из двенадцати по шкале смуглости.

Приземистое здание, обсаженное елочками араукарий, из дверей выходят, в двери входят, а на улицу вырываются вкусные запахи. Офицерская столовая. Да еще в закрытом секторе. Никто не питается под барабан, все тихо, я бы даже сказал, интеллигентно. И очень вкусная еда. Почти домашняя, бальзамом на наши желудки, измученные концентратами и полуфабрикатами.

Саша не обманула. На отдельном подносике к столу приплыл потный от холода графин на двести граммов с парой стопок. И таблетками детоксина, служившими явственным напоминанием: вы, парни, теперь на службе, пора привыкать!

Отобедав, выбрались на улицу.

Не успели шагнуть за шеренгу араукарий, как товарищ Саша встала столбом, упершись в спину незнакомого майора.

Майор тоже остановился не по своей воле.

На нас глядели внимательные глаза двух бойцов осназа и не менее внимательные зрачки автоматов «Нарвал».

Взор направо, налево… Да вся улица оцеплена!

— Товарищи, — сказал «спец» с погоном сержанта, — подождите, пока на тротуар выходить нельзя.

— А в чем дело? — поинтересовалась Саша.

— Спецгруз, — коротко пояснил сержант.

Ну, тогда понятно. Спецгруз. Зачем только всю улицу огораживать? Кого стеречься за стенами закрытого сектора?

Воздух взрезала сирена. Короткий, тревожный рев. И голос из скрытых репродукторов:

— Весь персонал, внимание! Идет спецгруз! Воздержитесь покидать здания! Выход на тротуары запрещен! В случае нарушения бойцы осназа имеют приказ стрелять без предупреждения! Весь персонал, внимание! Идет спецгруз!..

Из-за поворота в конце дороги зарычало.

Показался бэтээр, кажется, это был новый осназовский «Тарпан», раньше мною не виденный. За ним еще один. Башни развернуты «елочкой», перекрывая пространство.

Дальше в пешем строю две шеренги солдат в тяжелых скафандрах.

А между ними шестнадцатиосный тягач.

И еще один.

И еще.

Проблесковые маячки, красота.

И знак на бортах фургонов: желтый круг с тремя радиальными секторами черного цвета.

— Ядерный поезд, — сказал незнакомый майор.

— Куда это они? — спросил Сантуш.

— Бес знает. — Майор извлек сигареты, вышиб одну из пачки и защелкал зажигалкой. — Второй за неделю.

— Сюда привозят? — подключился к беседе ваш верный повествователь.

— Отсюда вывозят! — Майор глянул на меня через плечо. — Что в мире происходит, черт…

В мире было куда как неспокойно.

Для меня неспокойствие с недавних пор отлилось в фигуру товарища Иванова: черный костюм, белая рубашка, старенькие, но ладные ботинки, голос надтреснутый, как и его заслуженное пенсне.

В стенах Склада № 5 нас встретил именно он. Сидел на ящике из-под пушки «Стилет» и что-то писал в планшете. Вокруг бродили, стояли, тихо общались несколько пилотов. Четверо. А еще чуть поодаль один лейтенант. Судя по телосложению — или десантник, или осназовец. Среднего роста, плотный и, даже по первому впечатлению, страшно сильный.

Увидев новоприбывших, Иванов отложил планшет, встал.

— Товарищи, прошу ко мне. Нет, не надо в одну шеренгу, мы не в армии.

Мы собрались.

— Позвольте представиться. Меня зовут товарищ Иванов. Я специальный уполномоченный ГАБ. Уполномочен я в данном случае организовать Эскадрилью Особого Назначения. Личный состав, то есть вы, отобран по весьма строгим критериям. Коротко скажу: считайте себя элитной штрафной эскадрильей. Именно так: штрафной и элитной.

— Прошу прощения! — поднял руку один из пилотов. — Как ваше имя-отчество? И звание? Как обращаться к вам?

Спецуполномоченный слегка скривился.

— Обращайтесь ко мне, как я и сказал: товарищ Иванов. Имя мое вам без надобности. С днем ангела мы друг друга поздравлять не будем. Еще вопросы? Хорошо. Задачи эскадрильи будут сугубо секретные. В основном это разведка. А также разные мероприятия, не имеющие прямого законного обоснования, но необходимые для страны. Официально мы не существуем. Вы подчиняетесь только мне или моему заместителю: товарищу Браун-Железновой. — Кивок в сторону Саши. — Я подчиняюсь непосредственно Центру. Вы должны понимать, что это значит.

О да, мы понимали. Центр, особенно когда не называют конкретных имен и названий — это очень круто. И подчинение без посредников тоже круто.

— У нас огромные, почти неограниченные права. Точнее, права наши ограничены лишь требованиями целесообразности. Всё, что целесообразно и на пользу дела — хорошо. Сообразно, ответственность на нас огромная. Страшная ответственность. Как я уже сказал, официально нас не существует. Более того, почти весь личный состав числится погибшим, пропавшим без вести или отбывающим различные сроки заключения. В случае успеха нашей деятельности вы будете восстановлены в званиях, личные дела будут абсолютно чисты. Стаж засчитают по военным нормам: год за три. При этом нужен контроль за вашей деятельностью. Присяга в нашем случае — не гарантия. Поэтому каждому из вас будет имплантирована миниатюрная бомба с дистанционным взрывателем. В район первого шейного позвонка…

— Кнопка, амиго! — перебил его Сантуш и зловеще ухмыльнулся. — У кого будет кнопка?

— Товарищ. Товарищ, а не амиго, с вашего позволения. — Иванов подарил Комачо колючий взгляд.

— Товарищ, а флуггеры тоже заминируют? Хорошая гарантия, не будь я Павел Кутайсов! — Пилот, подавший голос, аж подпрыгнул от эмоций.

— Кнопка будет у меня, это раз. Флуггеры будут заминированы, это два.

— Отказ от вашего благородного предложения не предусмотрен? — спросил Кутайсов.

— Из ворот этого склада у вас две дороги. Первый — в состав ЭОН. Второй… вы уже являетесь носителями гостайны высшего разряда. Понимаете мою мысль?

И это мы понимали. Даже саркастический Павел Кутайсов — гладко выбритый шатен кирасирского сложения. То есть высокий, длиннорукий и кривоногий.

Иванов между тем продолжал:

— Слово предоставляется… если никто не возражает… лейтенанту Степашину.

Из своего угла поднялся тот замеченный ранее осназовец, выбивавшийся из нашей летучей компании.

— Здравия желаю. Я — Лев Степашин, комвзвода 92-й отдельной роты особого назначения.

— Зачем в эскадрилье осназ? Флуггеры с толкача заводить? — спросил пилот Кутайсов, не растративший язвительного задора.

— Ну заче-е-ем ты так? — протянул с укоризной обладатель русой бородки и очаровательной стрижки под горшок.

Степашин, впрочем, в защите не нуждался. Он улыбнулся и ответил:

— Затем, что разведка! Оно ж как? Бывает разведка тихая, а бывает — с музыкой. Так вот, музыкант — это я. И парни мои все из консерватории. Штурмовать, минировать, зачищать — полная партитура.

Осназовец был настолько типичный, что в своей обыденности являл несомненный колорит. Невысокий, крепкий, очень подвижный, будто отлитый из живого металла. Физиономия — самая простецкая: блеклые волосы, какие-то бесцветные глаза, многократно ломанный нос и оттоптанные борцовским ковром уши. Общая потертость, заметная лысина и неуставная бородка однозначно указывали на изрядный для лейтенанта возраст.

«Засиделся ты, брат, — подумал я. — За тридцатник, а все лейтенант!»

Лейтенант он был, похоже, из категории вечных. Таким «псам войны» в древних лейб-гвардиях присваивали разные невозможные звания, вроде «обер-штабс-вахмистров» — и выслугу не обидеть, и до верхов не допустить.

Познакомились и с остальными.

Язвительный пилот Павел Кутайсов, высокий здоровяк Артем Ревенко. Обладатель «горшка и бороды» — Клим Настасьин — естественно, с Большого Мурома. Четвертый пилот носил примечательную фамилию: Разуваев.

Муромское происхождение Клима выяснилось почти моментально, хоть он и не говорил, дескать, «я оттуда-то». Когда Иванов закончил нас пугать и вводить в курс дела, мы всем скопом пошли принимать матчасть, и бородач предложил развлечься анекдотом.

— Исповедуют друг друга два архимандрита в монастырском алтаре. Один другому и говорит: «Грешен, брате! Зол я и нетерпим. Вот и вчера на отце келаре сорвался». «Псалтирь читаешь?» — «Читаю». «И как?» — спрашивает второй, разумея, внимательно ли читает. Первый же ему: «Оч-ч-чень остроумно!»

Сантуш потом долго не мог понять, что же тут смешного. Я тоже.

Такой историей мог угостить или муромчанин, или семинарист. Семинаристов на флот не призывают, так что выбор невелик. Ретроэволюция искривила муромчанам мозги в сторону древнеславянскую в весьма странном, лубочном варианте — отсюда и речь, и манеры, и другие колоритные странности.

Знакомиться с матчастью нам выпало на собственном взлетном поле сектора.

Лично для меня знакомство оказалось неожиданным и легким. Неожиданным, потому что для обеспечения работы ЭОН на Грозный пригнали авианосец «Дзуйхо» — старое учебное корыто, на котором я начинал еще в Академии. Легким — по той же причине. Сколько кадетского пота во время оно было пролито на его заслуженную палубу!

В общем, здравствуй, «Дзуйхо»! Не виделись меньше года, а ощущения, как от призрака из прошлой жизни!

Жизнь потому что очень насыщенная.

Мы уходили на первое задание. ЭОН по плану начинала экстренную боевую учебу. Я знаю, что означает этот корректный эвфемизм. Он обещает жуткую пахоту по двадцать пять часов ежедневно. Эскадрилья наша, конечно, в кавычках — всего шесть пилотов. Зная товарищей начальников, уверен, что народ они подобрали сплошь бывалый и опытный. Но все же, кроме нас с Комачо — никто друг друга в глаза не видел, что уж говорить о совместной боевой работе! Эскадрилью нужно было срочно слётывать, так как нам гарантировали массированное веселье в самом скором времени.

Каким конкретно способом и где именно будем развлекаться, нам не объяснили. В конце инструктажа, когда товарищ Иванов разрешил задавать вопросы в «любом количестве, но не больше трех», данный интерес он мастерски игнорировал.

— Локализация и специфика летных заданий в настоящий момент находится на этапе доуточнения. Еще будут вопросы? Если нет, прошу незамедлительно проследовать на летное поле сектора и заняться получением матчасти. Вас ждет легкий авианосец «Дзуйхо», временно переданный в мое… наше распоряжение.

Наш старенький самурай стоял на бетонке — не нашлось ему места в подземных капонирах. Начавшийся снегопад (в районе Новогеоргиевска зимой бывает мокрый снег, хотя вот и джунгли вроде бы совсем под боком: чего хотеть от планеты с названием Грозный!) выбелил его чело, так что на вид корабль стал седым и совсем дряхлым.

Когда мы — семеро смелых — шестерка пилотов во главе с капитаном Александрой, шли сквозь размеренную космодромную суету, пелена снегопада в стороне от «Дзуйхо» пришла в движение. К небу устремились могучие шлюзовые створки, и предвечерний сумрак загустел черной тенью.

Она вздымалась все выше, рождая тектоническую вибрацию. Наконец, наружу выплеснулось пламя и могучий рев, которые подняли тень выше, еще выше и еще. И вот над головами поплыло, потянулось бесконечное бронированное брюхо, выкрасившее вечерний снег светом дюз и габаритных огней.

«Дзуйхо» совершенно потерялся на фоне собрата по небесной тверди, а мы дружно ухватились за головные уборы, которые рвал ураганный стартовый ветер.

— Во дают! — восторженно закричал Ревенко. — Авианосец «Слава»! Силища!

— Красота неземная, — широко улыбнулся Кутайсов. — Но, говорят, его еще с полгода доводить будут.

— То есть он еще не в боевом составе флота? — полюбопытствовал я.

— Нет.

— Они тут совсем с ума посходили! — злилась Саша. — Взлетает авианосец, а где тревожный ревун, световая сигнализация, где предупреждение?! Угробят же кого-нибудь!

— Ой! Будьте проще, товарищ капитан, это же Грозный, я вас умоляю! — отозвался Разуваев и лихо сплюнул сквозь зубы, взяв сигарету на отмах.

Сеня Разуваев родом с Екатерины, но является потомственным одесситом, поэтому Привоз рвется из него через букву и через каждый жест. «Хрозный», «Буте прошэ» и так далее.

Что интересно, Сеня никогда не был в Одессе, в отличие от меня, который провел там немало упоительных дней, но выражается и жестикулирует — чисто Беня Крик, залюбуешься. Ой, наверное, непросто ему было на флоте с таким шарнирным устройством психики! Не любят у нас расхристышей, будь ты сто раз профессионал! Ничего удивительного, что дорожка Сени вырулила в ЭОН — са-а-амое ему место.

Матчасть приняли без замечаний.

Попутно выяснилось ближайшее учебно-боевое задание — штурмовка звездолета. Нам вменялось прикрывать высадку осназа.

Старшина палубных техников Семен Фёдорович Симкин усадил всех нас на прекрасные новенькие «Горынычи» самой свежей модификации. Фёдорыч меня узнал, но сделал вид, что это не его ума дело! Все в порядке! А чего? Парня выперли из СВКА, все его послушные однокашники еще в кадетах, а этот «штрафник» занимает лейтенантскую должность, интенсивно летает… Великое дело, подумаешь! Это Россия, брат, страна великих чудес и неограниченных возможностей!

Разуваев выдал настоящий бенефис вокруг своего флуггера, так что Фёдорыч не выдержал и спросил:

— Ты так интересно разговариваешь! Случайно не из Одессы родом?

— Ой, — не убавляя клоунского накала, ответил Сеня, — я специально не из Одессы родом!

Вообще, скажу вам по секрету, верные мои и внимательные читатели: возвращение на «Дзуйхо» далось мне ценой полкило нервных клеток. Ступить на ангарную палубу, чтобы меня увидели все мои инструктора, которые были в курсе искрометного анабасиса вашего скромного повествователя… Будто смотришь нелепую комедию положений, когда за героев неудобно настолько, что пальцы ног сжимаются в кулаки. Вот ровно те же ощущения, только сильнее — ведь главного идиота играл я…

Однако всё прошло ровно.

Булгарин, мой инструктор по пилотажу, узнал сразу и, не чинясь, потряс за руку. Гурам Зугдиди, пилот-инструктор из соседней учебной эскадрильи, даже остановился поболтать.

— Андрей, это не жизнь, это дурдом! — сказал он вместо «здрасьте», будто расстались полчаса назад.

— Привет, Гурам. Что такое?

— Где, в каком законе написано, чтобы учебный авианосец гонять на границу, мы им что? Транспорт? Ты видел, что на ВПП сгружали?

— Торпедоносцы, Гурам. Разобранные торпедоносцы в контейнерах.

— Андрей, ты подумай: тридцать шесть «Фульминаторов»! Тридцать шесть! На Грозном! За каким шайтаном столько, да еще так срочно, что нормального транспорта не нашли!

— Так оно дело такое — Тремезианский пояс рядом, а там пираты. Мало ли что?

— Тридцать шесть «Фульминаторов»?! Андрей, этого хватит три линкора завалить! У пиратов есть три линкора?

— Да у них и одного нету… Откуда?

— Вот я и говорю: ду-у-урдом!

А совсем вечером, когда мы нацелились выпить «за знакомство», пить пришлось стременную. Потому что ровно через полчаса, считая от того момента, когда за нами закрылась дверь гостеприимной настасьинской каюты, у Александры запищал коммуникатор.

— Иванов, — сказала трубка. — Немедленно в инструктажную. Румянцев с вами? Он проводит.

— Авианосец готовится к экстренному вылету, — поприветствовал нас начальник, не вставая из-за стола. — Получен сигнал SOS. Танкер «Кутзее» атакован на орбите планеты Цилинь.

— Цилинь?! — вскинулся я. — Так это же Тремезианский пояс, система Шао! Мы там что забыли? Крепость «Амазония» на Цандере всяко ближе — пусть поработают!

— Румянцев, я бы на вашем месте начал собирать подписи на установку памятника изобретателю детоксина, это раз. Два: в системе Шао нашими разведзондами «Метеор» при помощи детекторов Бруно-Левашова была зафиксирована дельта-сигнатура магистрального контейнеровоза типа «Фрэнсис Бэкон». В тех краях это может быть только один корабль.

— Господи! — выдохнул Сантуш. — Неужто «Левиафан»?!

— Есть такая вероятность. Большинство из вас не знают, что такое «Левиафан» и отчего мы так им интересуемся… Вот, ознакомьтесь с официальными коммюнике. — Иванов выложил на стол несколько папок. — В район планеты Цилинь уже выдвинулся фрегат «Камарад Лепанто», который постарается блокировать «Левиафан» в системе до нашего прибытия — если это, конечно, он. Таким образом, учебно-боевая задача естественным путем трансформировалась в боевую. Конкретные вводные — по прибытии. Прошу разойтись по каютам и отдохнуть. Через три-четыре часа вам, возможно, предстоит бой.

Бой.

А ведь было время, когда я мечтал об этом! Настоящий бой в космосе, с пикированием в атмосферу, пуском ракет под прикрытием магнитной бури планеты-гиганта, жестким маневром и лазерной дуэлью на дистанциях… Какая романтика! Кадет Вениамин Оршев, мой вечный сокаютник, говорил о нашем будущем ремесле:

— Любимый спорт за счет государства!

Черт возьми, но за последние полгода в меня палили так азартно, и так азартно палил я, что настрелялся на всю оставшуюся жизнь. Внутрь черепной коробки заползла ужасная мысль: «Не люблю воевать. Ни хрена прикольного!»

Я понял, что слово «бой» не вызывает никаких положительных эмоций, да и звуком напоминает гвоздь по стеклу: бо-й-й-й-й, ар-р-р, аж мурашки по коже.

Поделился этими соображениями с Комачо, который растянулся на соседней койке. Тот ответил, что именно так становятся профессионалами, что он от рефлексии такого рода давно избавлен, и буду ли я пить.

— Смеешься? — Я полуобернулся к моему другу. — Какое «пить» — сейчас маневр закончат, X-переход, а там уже и в космос…

— Ты что как школьница? Детоксином своим зажуешь. На вот… — и он протянул фляжку.

Пить не хотелось. Хотелось курить, очень.

А потом на нас свалилась X-матрица и заменила все желания бесконечным калейдоскопом ничего, в котором скрыто не меньше, чем всё.

Да, это был он: «Левиафан», чудовище Тремезианского пояса. Бывший магистральный контейнеровоз, обшитый броней, а поверх усаженный лазерпушками ПКО и торпедными аппаратами в качестве артиллерии. Нелепое, если вдуматься, сооружение, но против гражданских судов — настоящий монстр. Да и против военных, если речь идет о любимых пиратами засадах и ударах в спину.

Но слава «Левиафана» прошла, как зима. Долгая зима Тремезианских трасс. Скорее всего Бладу потребовался люксоген. Банальный люксоген. Он не мог быстро купить его под «крышей» своих легальных компаний — по официальным каналам эта жидкость текла медленно и со строгим учетом каждого грамма. На черном рынке случилось затишье — какая незадача! — и пришлось выходить на большую дорогу, как на заре пиратской карьеры.

Танкер «Кутзее» неожиданно развернул башенку самообороны со спаренной лазерно-пушечной установкой, принялся удирать, уклоняться и стрелять почем зря. Капитан оказался необученный — не стал задирать лапки кверху.

Часа три рейдер гонялся за танкером и был лишен возможности «исцелить его огнем», как говорили пираты Иеремии Блада — иначе фига, а не люксоген!

После был абордаж, перекачка люксогена, глумление над командой. Страшно подумать, что им пришлось пережить перед смертью — Блад уважал тех, кто сопротивляется до конца, но уважение оказывал очень уж специфическое.

В это время из X-матрицы наконец вывалился «Камарад Лепанто». Правильный бой пираты приняли вынужденно и проиграли его за десять минут, получив ракету в правый маршевый двигатель.

«Левиафан» потерял ход и не мог уйти в X-матрицу, так как фрегат постоянно успевал встать на разгонном треке.

В зените могущества группировки «Синдикат TRIX» — которой, напомню, принадлежал «Левиафан» — пираты могли бы выставить примерно тридцать флуггеров-штурмовиков на базе истребителей «Черный Гром» и даже десять торпедоносцев. У такой своры имелись шансы исцелить фрегат огнем, ну или по крайней мере повредить, вытеснить с разгонного трека корабля.

Однако почти все ударные флуггеры «Синдикат» потерял в двух ноябрьских мясорубках: сперва в бесплодной попытке отразить удар конкордианской эскадры по базе «Последний Ковчег», затем — на Шварцвальде, в бою с «Алыми Тиграми».

Так что драться с новейшим кораблем южноамериканского флота «Левиафану» было по сути нечем.

В свою очередь, капитан фрегата сеньор Мачетанс не отдавал приказ об уничтожении пиратского рейдера, поскольку его убедительно просили «поспособствовать в захвате». Пираты сдаваться не собирались, вели огонь, а десантно-штурмовых флуггеров для абордажа на фрегате, естественно, не было.

И тут на сцене появился «Дзуйхо». Престарелый самурай выхватил саблю и ринулся в бой.

«Сабля» — это мы, москитные силы, чтобы вы понимали метафору.

Бладу пришлось дать команду на подъем флуггеров, сбежать шансов не было. Но и теперь пиратов ждал быстрый и бесславный конец: красота жеста хороша на сцене, а никак не в космосе.

Их было двадцать два. Двадцать два «Черных Грома», устаревших, без нормального техобслуживания — все, что осталось от мощи «Синдиката TRIX». Против полусотни «Горынычей» под управлением кадровых пилотов. А с фланга выходил на позицию «Камарад Лепанто» — специализированный фрегат ПКО, за пультами которого, я думаю, подвывали от нетерпения наши аргентинские друзья, у которых давно свербило перестрелять влёт всю эту мразь.

— Говорит капитан второго ранга Кайманов! — раздалось в рации, когда весь наш атакующий ордер выстроился в космосе. — Приказываю…

Пока кап-два рисовал стратегию, толково и кратко, я вглядывался в окрестности.

Что-то мне не нравилось…

Голос папы Лёвы, как ласково за глаза называли своего командира члены экипажа — порядок. Проклятая звездная семейка Шао светит ровно (а с этим, как недавно выяснилось, бывают накладки). Анахорет — мелкий на расстоянии шарик цвета тухлого апельсина — вот он, двигается по орбите планеты Цилинь, бордового футбольного мяча.

Задница в ложементе и рука на стике ощущают мощь любимого змея РОК-14-тер, тушка в надежных оковах скафандра «Гранит» — порядок.

Тактическая панорама показывает, как на четыре стороны расходятся эскадрильи истребителей — сорок шесть машин! Да не кадеты-желторотики! Кадровые офицеры во главе с матерыми пилотами-инструкторами, которые имеют налет такой, что любой ас от зависти удавится! На правом фланге обманчиво медленно ползет отметка «Камарада Лепанто» — его самого не видно даже в оптику, но он здесь со всеми своими ракетами, лазерными зенитками и самое главное — чудовищно-зоркой универсальной станцией обнаружения (радаром в просторечии).

А вот враг.

Двадцать две отметки — истребители. Блад не успел увести с базы «Последний Ковчег», гибнущей под ударами клонов, ни одного ударного флуггера, на что рассчитывает — не ясно. Чуть поодаль, ближе к Анахорету — сам флагман-без-флота — «Левиафан».

— Далее, — вещает папа Лёва, — штурмовикам в драку не лезть, пока «Горынычи» не расчистят кубатуру боя. Основная масса машин у врага — устаревшие «Черные Громы». Один флуггер опознать не можем, но сюрпризов не ожидается. И тем не менее…

Вот оно!

И тем не менее сюрпризы будут!

Гарантированно!

Ох, ё-моё!

Как же повезло, что ваш покорный слуга подвернулся! А то стольких ребят могли недосчитаться! А чего Аргентина молчит?! Они ведь тоже в курсе!

— Вызывает «Комета»! Вызывает «Комета»! — надрываюсь я на общем канале. — Сообщение первостепенной важности, воздух! Требую включения в закрытую командную сеть! Вызывает «Комета»! У меня воздух!

— Здесь Кайманов! — мигает зеленым индикатор командного канала. — Не блажи, «Комета», что у тебя?

— Товарищ кап-два! Неопознанный флуггер — это «Дюрандаль»!

— Какой еще «…даль»?! Что вы несете, «Комета»?!

— Это секретный истребитель, который угнали с базы «Тьерра Фуэга». Он прикрыт силовым щитом! Против него все энергетическое оружие бесполезно! Предупредите наших, чтобы работали по нему только ракетами или твердотельными пушками… ох ты черт…

И только тут до меня доходит, что вся наша армада пошла в вылет без боеприпасов к пушкам «Ирис» — зачем они нужны? Ракет «борт-борт» совсем не густо — каждому истребителю подвешены по две противокорабельные «Мурены». А у «Дюрандаля», как я помнил, феноменально мощный блок информационной борьбы — почти такой же, как на тяжелом «Хагене», который отлично сводит с ума легкие противофлуггерные средства…

— Так! Отставить «черта»! — Кайманов не стал выспрашивать ненужные подробности — он командовал, ярко и рельефно являя всё то, чем отличается боевой офицер от цивильного хлюпика. — Приказываю штурмовикам выдвинуться в атакующий ордер вместе с истребителями! Внимание, истребители! Неопознанный флуггер атаковать только ракетами! Внимание, штурмовики! Разрешаю применять по неопознанному истребителю твердотельные пушки. И запомните: никаких лазеров!

Конечно, это был «Дюрандаль» и, конечно, внутри сидел Тойво Тосанен — мой старый заклятый друг, чтоб его…

Как бы я ни «любил» Тойво, но надо признать: он был хорош! Мы разорвали «Черные Громы» за десять минут, причем потеть пришлось только первые три — пока до пиратов не долетела волна ракет MENADA с «Камарада Лепанто».

Потом мы только ловили и добивали в составе одной эскадрильи — остальные пошли к «Левиафану» избавляться от «Мурен». Цель: средства ПКО и маршевые двигатели.

Итог атаки: один сбитый «Горыныч» (пилот катапультировался), один поврежденный штурмовик «Белый Ворон» (в строю). От «Синдиката» остались четыре машины.

Вся наша шестерка во главе с Ревенко — единственным каплеем в славной компании — имела приказ работать по «Левиафану», чем мы и занимались в относительной безопасности.

Поймал корабль в визир, обозначил спонсон зенитных орудий, вывалил ракету; обозначил радар ПКО — и еще ракету.

Поэтому я не видел, как погиб «Дюрандаль» прототип 5-бис. Говорили, что он напоролся на очередь 57-мм снарядов с борта «Белого Ворона» и машину разнесло на запчасти.

Охотно верю.

Можно, конечно, было затребовать записи парсеров, которые в обязательном порядке сводились в большой корабельный «прокрутчик»… Да и до сих пор не поздно — уничтожение всяких секретных прототипов случается не каждый день и оседает в архивах навечно.

Но я не стал тогда, не стану и сейчас.

Есть в этом какой-то… некровуайеризм. Погиб человек (хоть и говном был непередаваемым), не вижу в этом ничегошеньки любопытного. Если бы выпало мне — убил бы гада, не колеблясь. Но вот так, из чистого любопытства подглядывать… Увольте.

Пока добивали четверку пиратов, мы со штурмовиками успели выпотрошить «Левиафан». Это же не линкор, как справедливо заметил Гурам Зугдиди. Корабль потерял ход окончательно, прижухли и зенитки.

Вперед ушли «Кирасиры» с осназом. Теперь можно было курить! Не было на борту пиратского рейдера Салмана дель Пино, который умел доставить хлопот любому, будь ты хоть сто раз осназ. Здоровяк по моей милости был теперь бог знает где. Буквально: где угодно.

Всё прошло четко. Не успели с «Кирасиров» доложиться о начале штурма, как в мировом эфире разлился спокойный голос лейтенанта Степашина:

— Корабль, если кому интересно, взят под полный контроль абордажной команды. Потери: два легких трехсотых, один тяжелый трехсотый. Неприятель… не знаю точно, постреляли на твердую пятерку… Думаю, трупов за полсотни. Имеются тридцать девять пленных — этих половина раненые. Короче, приезжайте сами и присылайте медицину. Назрело. С вами было Радио Особого Назначения, до новых встреч, лейтенант Степашин.

— Здесь Иванов. — В голосе уполномоченного ГАБ можно было расслышать нотки удовлетворения; при хорошей фантазии, конечно. — Благодарю за службу, лейтенант. Сейчас будем. Кто из пиратов уцелел?

— Так поди разбери. Все в кровище и молчат… партизаны Черного Неба… м-м-мать…

— Разберемся. — Иванов на глазах — а точнее, так сказать, «на ушах» — скисал до своего обычного печального состояния. — Да, и не вздумайте предоставить отчет в выражениях… вашего выступления в эфире. Жду подробный рапорт. Я знаю, вы их любите.

— Тьфу, пропасть… прошу прощения! Так точно, слушаюсь, есть рапорт!

— Ждите. Истребителям приказываю осуществлять барраж зоны пиратского рейдера, пока техники не подготовят «Левиафан» к буксировке. «Комета» и «Че Гевара», следуйте к «Левиафану» немедленно, вы мне будете нужны.

«Че Гевара» — это позывной Комачо Сантуша. На его вертикальном стабилизаторе красуется трафаретная голова в берете, древняя, как сама революция в Латинской Америке.

Зачем мы понадобились Иванову, догадаться нетрудно: трупы опознавать. А также общаться с выжившими.

Да, «Левиафан» здорово изменился с тех недавних пор, когда я сообразил, что сии регенерированные ветры вредны для меня. Нынче посадочная палуба здорово смахивала на морг и кладбище погибших флуггеров одновременно. Или даже не морг. Реквизиторский цех из антикварного забористого хоррора про расчленителей.

Осназовцы стаскивали в центр палубы разнообразные фрагменты тел, тела относительно комплектные и нечто, в чем очертания бывших костюмов человеческой души не читались вовсе.

Дэ-э-э…

Бой в замкнутом пространстве — апофеоз войны. Современное оружие умеет делать такое!

Простроченные автоматными очередями на кадрах старой кинохроники кажутся усопшими во сне — в собственной постели, среди любящих домочадцев.

По слабозащищенным целям здесь применялись тропфен-кугели. Это такие пульки, начиненные кинетическим гелем.

При попадании в препятствие оболочку разрывает, и в разные стороны несутся капли плотной жидкости на сверхзвуковой скорости. Профессиональная короткая очередь — шесть выстрелов, в то время как одного попадания хватит, чтобы оторвать руку начисто. Шесть же пуль… Шесть пуль, цивильные мои друзья, разваливают тело пополам, с гарантией.

Осназ занимался первичной сортировкой трофеев, подсчетом тел и так далее. Всюду велись нормальные такие разговорчики, какие бывают в конце нормального рабочего дня (я интонации имею в виду — никак не содержание).

— А почему я должен опять убирать кишки?!

— Р-р-р-азговорчики, Свиньин! Это ты «баклажан» в коридоре шарахнул? Тебя просили? Вот теперь убирай!

— Так Хамадеев…

— Р-р-разговорчики!

— Ты смотри, это вот этот нас на входе в ангар из пулемета прижал.

— Да? Не-е-ет! Вроде не этот! Тот был темнокожий, а этот прям белоснежка.

— Иди ты!

— Точно запомнил — темнокожий!

— Тела в кучу не валить! Отдельно иденте… идентифици… блин, в общем тех, кого опознать можно!

— А как мы это поймем, старшой?

— А вот я сейчас из тебя неопознанный летающий объект сделаю, для примера — вылетишь в технологический колодец, тебя потом никто не опознает!

— Нежности в вас нету, старшой…

И так далее. Ни-и-икаких эмоций — на работе люди.

У меня эмоции были. Пару раз я чуть не сблевал. Сантуш держался надменным молодцом. А потом… потом, товарищи, я глянул на шеренгу ходячих пленных и увидел ее — Фэйри Вильсон.

С перевязанной головой, спекшейся коркой вместо волос, но очень злую. Порадовался, что в скафандре человека, то есть меня, не вдруг узнаешь.

«Надо бы предупредить наших циклопов. Она ж сейчас кинется — вон как глазами стреляет!»

Не предупредил — уж очень убедительно выглядела победившая сторона.

Прибыл товарищ Иванов, запакованный в какую-то редкую модификацию «Саламандры» серебристого цвета. Обычные легкие скафандры такого рода — оранжевые или голубые, а тут видать по всему — статусная вещь! С ним: Александра, техники и смена пилотов-навигаторов.

Он сразу подошел ко мне, откинул забрало (на удивление, ангар не был разгерметизирован, да и силовой эмулятор уверенно выдавал 0,8 «g»).

— Приступайте, Андрей. Мы без вас Блада не опознаем, да и в иерархии не разбираемся.

— Так нечего приступать. Жив и здоров — вон он, пятый справа. А возле него — Чарли Небраска, их лучший истребитель… не знаю, может быть, на настоящий момент — старшина истребителей.

— Небраска, пф-ф! — фыркнула Саша. — Всегда было интересно — это фамилия или позывной?

— Не могу знать, — это я.

— Фамилия, — это Комачо.

— Лишнее! — Это Иванов. — Салмана дель Пино и Доктора Скальпеля не видно?

— Никак нет. «Алые Тигры» полагают, что оба погибли на Шварцвальде в ноябре.

— Товарищ Сантуш, подтверждаете? — поворот к Комачо.

— Да бес их знает! Там такая мясорубка была, тушите свет! А мы тела не очень-то опознавали — не успели просто. Ну, вы понимаете — чужаки, а потом Моргенштерн взорвался…

— Понимаю. Значит, запишем пока в пропавшие без вести, — поворот ко мне. — Надо с Бладом и этим Небраской предварительно побеседовать. Пока от боя не отошли. Идите, Андрей.

— Насчет чего побеседовать?

— Насчет всего. Напугайте их, ваше появление будет психологически выгодно. Вдруг сболтнут нечто полезное? И вы, Лев, — обратился он к лейтенанту Степашину, который заблаговременно подступил к начальству, — ступайте для достоверности. Подыграйте по ситуации.

Сказано — сделано, я пошел. Вдогонку раздались печальные слова Иванова:

— Жаль, Румянцев не разбирается в методах оперативного дознания — такой момент пропадает…

Приободрил, блин! Я ж в самом деле ни уха ни рыла! Ну что же, будем пугать!

Вот он, Блад! Всё так же аккуратно выбрит, наутюжен, будто и не был в бою! А глаза — абсолютно безумные…

Двое осназовцев выдернули его вместе с Небраской из шеренги и подвели к нам.

— Здорово, предатель! — бросил мне Небраска.

Блад промолчал, глядя в подволок.

— Взаимно, — ответил я. — Ничего не хочешь сказать? А, Кормчий?

Долгий взгляд, дьявольщина, а в глазках-то совершенно нешуточное сумасшествие!

— Мне с тобой разговаривать не о чем, мой нечестивый брат! — сообщил Иеремия торжественно.

— А если подумать?

— Смешно слышать такой совет от того, кто сам ни разу в жизни не думал самостоятельно…

— Церемонии разводить будем?! — взревел Лев, очень натурально, я аж подпрыгнул, а он рванулся к Бладу, засадив тому в горло ствол автомата. — Я тебя, суку, прямо здесь кончу! И уродов твоих заодно! И никто мне ничего предъявит! «При попытке побега»! Ты меня понял, гондон?! Говори, падаль! Будешь сотрудничать?!

— Н-ну, я так и думал, кхе-кхе, — прохрипел Кормчий. — Вам всем от меня что-то надо. И вы мне ничего не можете предложить взамен. Даже сделать ничего не сможете, так как смерти и пыток я не боюсь — боль очищает.

— Может, ну его к лешему, а? — сказал Лев, показательно успокаиваясь и убирая автомат. — Предлагаю устроить всей компании прогулку в открытый космос без скафандров. Скажем, что ритуальное самоубийство. А то у нас царит нездоровый гуманизм — затаскают еще по кабинетам за жестокость. Ну а так — нет человека и спросить не у кого. Как тебе идея?

Блад улыбнулся окровавленными губами. Весь его вид выражал живейшее желание и полнейшую готовность прогуляться без скафандра.

— Смерть очища-а-ает, братья.

— Смерть очищает! — как робот повторил Небраска.

— Смерть очищает! Смерть очищает! — пошло гулять по рядам пиратов, до которых долетали некоторые слова.

Все-таки Кормчий был артист. Даже сейчас он играл, хоть и мала аудитория — не его уровень. И как играл! Жил ролью!

Ну что же, я тоже кое-чему научен.

— Нет, Лева, нет! — Я покачал корпусом, так как головой в летном скафандре не больно покачаешь. — Плохая идея! У меня есть идея лучше!

Ваш верный повествователь возвысил голос, чтобы меня гарантированно услышал весь выводок:

— Смерть, конечно, очищает, кто бы спорил? Но смерть бывает разная! Я предлагаю передать их всем скопом в руки конкордианских властей! Никакой головной боли для нас и награда хорошая! За живого Блада обещают сто тысяч терро. Да за остальных набежит по мелочи. А уж этим кадрам военные дознаватели устроят настоящее и очень небыстрое исцеление огнем! Это будьте любезны! Вот эту идею ты как оцениваешь, Лёва?

— Сто тысяч! Ядрёна матрёна! Ого! Ну все, уломал, чертяка языкастый, пошли отсюда. — И бойцам: — Этих двух — к остальным!

Мы развернулись и пошагали прочь. Блад только тихо рассмеялся, а вот Небраска, Небраска сломался.

— Эй, эй! Румянцев! Давай поговорим!

— О чем? Что ты мне можешь предложить? Завтра ты будешь отдыхать на «Римуше» в обществе милейших клонов, мы с лейтенантом получим за вас оптом тысяч двести, и все будут счастливы! — бросил я через плечо.

— Э нет, несправедливо! Вы нас взяли, при чем тут Клон?

— Бра-а-ат Чарльз, стыдно… — затянул из шеренги Блад, но его голос захлебнулся в звуке смачного удара.

Я взял Степашина под локоть, и мы подошли к Небраске.

— «Несправедливо»?! Это я от тебя слышу? Развеселил! Я лично сдал координаты «Последнего Ковчега» клонам. Что мне мешает сдать вас? Капитан Кавос мне доверяет. Один сеанс X-связи — и готово!

— Ладно. Ладно. Поторгуемся. Я тебе сливаю информацию о звездолетах чужаков, а ты гарантируешь мне жизнь.

— Я тебе могу гарантировать только суд в Российской Директории. И потом, сведения о звездолетах я у тебя купил перед нашими искрометными гонками. Или не помнишь?

— Ну я же не дурак, брат! Зачем рассказывать все, что знаешь, за один раз, а?

— М-м-м… ну если тебя устраивает суд у нас…

— Устраивает, — быстро согласился Небраска.

Еще бы его не устраивал! Против Российской Директории брат Чарли нагрешил ой как умеренно! В отличие от Конкордии.

— Излагай.

— Какие гарантии, кроме твоего слова?

— Только одна гарантия: ты продолжаешь молчать и завтра оказываешься у клонов. Это я твердо гарантирую, брат.

— Нехорошо брать за горло коллегу, пусть и бывшего… Ну слушай…

В июне некий брат Этьен с группой единомышленников из «Синдиката» захватили легкий конкордианский транспорт в районе внешнего пояса астероидов системы Альцион. Погоня и абордаж затянулись, в системе появился фрегат, и им пришлось срочно делать ноги.

Разогнались, ушли в X-матрицу без проблем, а вот вышли — вышли с проблемами.

Совсем не там, где планировалось: всё в той же системе, но на орбите планеты Береника. С наглухо запоротым люксогеновым дьюаром у первого двигателя и разболтанной системой прецизионной ориентации — у второго. Кроме того, двенадцать часов после этого экипаж переживал не самые приятные последствия по симптоматике «Осложненный выход из X-матрицы». Тошнота, полная потеря мотивации, апатия, жуткие головные боли, сердечная аритмия, тремор конечностей — вкусный набор, превративший отчаянных парней в стадо безвольных неврастеников.

Пришли в себя. Сообразили, что клоны их не преследуют. Собрали из двух двигателей один действующий. Ну понятно: тот, что с треснувшим дьюаром, пошел на запчасти.

И вот доделывают они двигатель, как вдруг… Их искалеченную посудину берут в коробочку неизвестные флуггеры! После чего обмениваются пренеприятными сигналами, которые звучат в эфире, как царапающее нервы шипение.

Однако пронесло.

Покружив вокруг немного, неизвестные, видимо, решили, что угрозы калеки не представляют, а потом за ними прилетел материнский корабль.

— Всё как ты описывал, Румянцев. Синий цвет, просто невероятные размеры, форма счетверенного крючка.

— А флуггеры?

— Этьен говорил, что геометрия однотипна кораблю, но конкретная форма и размеры уникальны — ни одного одинакового. Он их тогда хорошо разглядел — было время.

— Что дальше?

— Да ничего. Чужаки убрались. Наши прилетели домой на куске клонской колымаги — той, что попала в лямбда-сферу уцелевшего двигателя. Слили нам эту историю, постирали панталоны и — дальше работать.

— Как бы мне с этим вашим Этьеном поговорить? А, Чарли?

— Если только запасешься столом для спиритического сеанса. Этьена грохнула «Эрмандада». Кажется, в сентябре.

— Это точно все?

— Точно. Кроме того, что я рассказывал перед гонками. Насчет того, что чужаков видели в системе Моргенштерн. Слушай, а что это за корабли такие, а?

— Вопросы здесь задаю я! — с наслаждением отрезал ваш верный рассказчик. — Эх, Чарли, зачем только я тогда тебе заплатил?

— А ты как хотел? Я свою жизнь оцениваю сильно дороже вонючих десяти хрустов! Вот видишь: пригодились сведения!

— Не поспорить… Ладно. Бывай. Замолвлю за тебя словечко. Заработал.

Небраску увели, а мы со Степашиным доложились Иванову. В том духе, что Блад, похоже, свихнулся на религиозной почве, а Небраска раскололся.

— Альцион… Береника… — пожевал губами уполномоченный. — Негусто. Жаль. Но вы молодцом! Оба. Ступайте отдыхать. Лев, рапорт, так и быть, подождет завтрашнего вечера. Альцион… Надо проверять! Всё, ступайте. Здесь без вас есть кому распорядиться.

И мы удалились.

Когда я проснулся на «Дзуйхо» (первое полноценное общение с подушкой с начала всей этой безумной свистопляски, между прочим!), меня нашла Александра и сообщила, что некая Фэйри Вильсон выхватила из бедренной кобуры одного осназовца пистолет и разрядила его себе в рот.

Слава тебе, Господи, что я не видел, как красивая голова Фэйри разлетается на куски, покорная безжалостной воле девятимиллиметрового тропфен-кугеля.

Я не стал даже выяснять, что будет с остальными, потому что какая теперь разница!

Глава 3 ЭСКАДРИЛЬЯ ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ

Декабрь 2621 г.

Космодром Новогеоргиевск

Планета Грозный, система Секунда,

Синапский пояс

До сих пор не представляю, кем был товарищ Иванов. То есть теперь я узнал и как его зовут, и воинское звание, только ерунда это все. Масштаба фигуры, которая находилась рядом, не постичь. Да и сегодня в этом отношении мало что изменилось.

Он был очень тяжелый, неприятный человек. Простое пребывание в одном помещении с ним здорово выматывало, будто кирпичи таскаешь. Но он был человек. Много встречал сильных людей, да только рядом с товарищем уполномоченным все они — как электромобиль рядом с истребителем.

Нас он не щадил. Подчиненные были для него инструментом. Да только и себя он не щадил.

Когда мы вернулись на Грозный, не успел изрубленный «Левиафан» встать в орбитальный док на ремонт, товарищ Иванов сделал нам ручкой, пересел на «Кирасир» и куда-то усвистал. Даже не позавтракал, я уж не говорю о койке. А о ней во всю ширь своих душ мечтали парни куда моложе и крепче физически.

«Дзуйхо» маневрировал по высокой орбите, наматывая прицельные витки, а его высокопревосходительство зашел к нам в трапезную, о чем-то посекретничать с Александрой. Он был опять в костюме и надраенных старомодных ботинках, выбритый, прямой и годный к употреблению.

— Товарищ Иванов! — позвал его Степашин, откладывая вилку с изрядным куском омлета. — А что же покушать? Давайте к нам!

— Некогда, Лев! — отмахнулся тот. — Время не ждет — на фрегате позавтракаю.

И убежал, если его манеру перемещаться можно назвать столь громким термином.

— Он вообще когда-нибудь спит? Ест? — спросил боец осназа Щедролосев, который, не чинясь, сидел за командирским столом в офицерской столовой.

— Было дело… пару раз, — рассеянно отозвалась подошедшая Александра.

— Куда его понесло? — спросил Сантуш.

— Да, в самом деле, куда? «Левиафан» захватили, пиратов угомонили, все круто! — поддержал Ревенко.

Александра ответила в том духе, чтобы мы ели, отдыхали и набирались сил. За нас уже подумали — как-то так.

Два дня мы потратили на душеполезное дело. Пилили орбиту и атмосферу обтекателями наших «Горынычей», слётывая звенья и группу в целом.

Много наработаешь за два дня? Да, блин, «девочкины слезки», как говорила Алиса в Стране Чудес (безумную книжку эту, которую в России не переиздавали лет триста, я мусолил как-то пару дней на борту «Левиафана»). С другой стороны: «Маршировать лучше, чем разлагаться» — так говорил классик армейского летописания.

Кадры подобрались опытные, так что результаты не очень печалили. Налет часов, в том числе боевой, у всех был на уровне, да и «Горыныч» осваивать с нуля пришлось одному Сантушу.

Таким образом, я стал ведущим своего старшего товарища. Ревенко, наш летный командир, получил в ведомые Настасьина, а Кутайсов — Сеню Разуваева.

Между учебой мы болтали. Все — устало, а я — радостно. Потому что родной РОК-14, родная флотская казарма и родная флотская форма наполнили жизнь смыслом, а вашего неумелого повествователя — энергией.

После всего!

Друзья мои!

После суда военного трибунала! После унизительного для кадрового истребителя (пусть и недоделанного) прозябания в концерне «Дитерхази и Родригес»! После пыточного подвала «Эрмандады»! После постыдной работы на пиратов! С волчьим билетом!

Я!

Безобразная скотина!

Носил лейтенантские звезды (хоть и фуфлыжные), а меня носил наш русский военный флуггер! В то время как страницы моего личного дела носили запись: «От боевой службы отстранен пожизненно».

Вот это вираж биографии, правда?!

Когда я поделился своими мыслями с Комачо, тот, как обычно, полез за словом в карман и вынул оттуда мудрую фразу:

— Знаешь, Андрей… Создатель вообще такой шутник!

— Ого! Сам придумал?

— Только что.

— Не могу не согласиться.

Эта шутка Создателя сделала мне так хорошо, что я готов был целовать Иванова в отсутствующие габовские погоны и безропотно снес бы имплантацию в череп не одной, а десятка миниатюрных бомб!

Бомбы, кстати, вшили. Маленькие такие штучки, размером с крупинку сахара. Не соврал Иванов.

Ну и Сашу я готов был целовать. И в погоны, и куда угодно. Да только она редко показывалась, а когда снисходила, всегда отгораживалась субординацией и казенным «вы».

Да, зацепила меня товарищ капитан, ох зацепила. До сих пор вспоминаю наше с ней свидание на орбитальной крепости «Амазония», что стережет покой системы звезды Лукреции изо всех своих антикварных сил.

О чем я думал? Любовь к Рошни Тервани никуда не делась и не думала даже. Но, по меткому германскому определению, душа и тело разрывались между «Ich liebe» и «Ich will» — «я люблю» и «я хочу».

Скотина вы, товарищ бывший кадет, а теперь товарищ непонятно кто. Форменная скотина.

Слава Богу, ни времени, ни каких других резервов на душевные страдания не оставалось.

К вечеру второго дня наши машины в красивом строю зашли на посадку и замерли на ВПП Сектора 13. Согласно распорядку товарищи пилоты выстроились в шеренгу и предоставили себя товарищам техникам, так как разбирать летные скафандры самостоятельно мы не имели права.

— И что мы такой кислый? — поинтересовался Разуваев, которого распатронивали по правую руку от меня.

— Оставь, Арсений, человека в покое, — прогудел Настасьин. — Человек в телесном удручении пребывает.

— Не, ну а шо я такого сказал? Я ж с целью пообщаться, поддержать, посочувствовать и все такое!

— Ты когда шевелюру пострижешь, сочувствующий? — спросил Ревенко на правах командира.

Принятый техником шлем явил миру роскошный Сенин чуб, упавший чуть не до носа. Завязалась перепалка, за что Артему большое спасибо — прилипчивый одессит отлепился.

Удручение меня накрыло внезапно, так сказать, второй ударной волной. Я просто посчитал, сколько времени пришлось провести в космосе — на адреналине, на нервах, когда жизнь на кончиках пальцев…

Штурм Шварцвальда, разведка в районе Тирона, взрыв звезды Моргенштерн, клонский карцер и клонская допросная, а потом сразу захват «Левиафана», гибель Тойво Тосанена и Фэйри Вильсон. О первом слова хорошего не найдется, а о второй не грех бы и всплакнуть.

Это ж я, выходит, почти три недели в боях и походах. Или, точнее, в боях и допросах. Не вынимая! Устанешь тут! И хорошо еще, что есть Сантуш, с которым всем этим можно поделиться! Так как нас очень настоятельно попросили насчет своих биографий друг с другом не откровенничать!

Кстати, как Комачо переносит эти нагрузки? Ему ж крепко за тридцать — возраст для истребителя совсем не юношеский.

Пока я страдал в руках техников, пока они паковали скафандры в рундуки, на взлетку вырулил легкий двухместный мобиль с Александрой на борту. Она выскочила на бетон, невыразимо свежая и прекрасная среди всеобщей армейской серости. Серая взлетка, черные истребители высятся заснеженными скалами, серый вечерний воздух и она — такой контраст!

— Мужчины! Товарищ Иванов прибыл, ждет вас немедленно на пятом складе. Будем новую матчасть принимать! — воскликнула она и улыбнулась.

Так улыбнулась, что никто даже не сказал ничего матерного, приличествующего моменту. А я сперва хотел! Да сразу перехотел — умеет подкатить!

— Все слышали? Тогда в одну шеренгу и за мной — шагом марш! — скомандовал Ревенко, дыша морозным паром.

Ну что же, потрусили на Склад — в нашу секретную замызганную штаб-квартиру. Оно и хорошо, ибо снимать скафандр на поле зимой, даже такой мягкой, как новогеоргиевская, — удовольствие ниже среднего. Только ничего не попишешь — наша шестерка квартировала на космодроме сверх штата, все помещения оккупированы пилотскими сменами, а «Дзуйхо» зачем-то висел на орбите.

Космодром, забор, КПП, хмурые осназовцы, елочки-араукарии, робот-уборщик борется с хламом, два поворота направо, полкилометра по прямой, и вот он — Склад № 5. На отшибе, уродливый, огромный, возвышается над пейзажем полукруглым гофрированным сводом.

На входе нас проверили еще раз, для порядка. Мы вошли. И увидели нечто такое, что просто нет слов.

Техники муравьями облепили… нет, на техников мы не обратили никакого внимания!

На обширной палубе стояли они.

Крупные, побольше «Хагенов». Оливково-зеленые. Без намека на фонарь пилотской кабины. Короткокрылые настолько, что непонятно вообще, где корпус, а где крылья. Вместо посадочных опор вывалены на штангах элементы бронирования днища. А сама броня такой фактуры, что и описать невозможно — не хватит слов — констелляция каких-то жгутов, утолщений, канелюров и наплывов непонятного технического и аэродинамического назначения.

Мы подошли.

Мы издали удивленные звуки.

Нехорошие слова говорил даже Клим, не жаловавший мат, как и все муромчане. За процессом любования нас застал Иванов.

— Ну что, кто опознает данные летательные аппараты? — спросил он и улыбнулся.

— Это…

— Это…

— Это развлекательно-боевые планетолеты чоругов! — выпалил я, так как совсем недавно потел над «Техникой ксенорас».

— Только этого не может быть, — резюмировал Кутайсов. — Как вы их достали?!

Иванов довольно хмыкнул:

— Слова «бета-каталитический крекинг люксогена» вам о чем-нибудь говорят, Павел Сергеевич?

— Нет… То есть я знаю, что люксоген в промышленных объемах синтезируется при использовании катализаторов, которые заставляют ядра урана трансмутировать в странглеты. И что одним из популярных катализаторов выступает эмпориум. Но без подробностей.

— Конечно. Новейшая установка бета-катализа — это гостайна. И я отвез подробную техдокументацию… в некое место, где обменял ее у восхищенного чоруга первого ранга Автандила вот на эти машины. Если вы не в курсе, обмен техническими достижениями с нашими братьями по разуму поставлен на широкую ногу. Хотя и не на такую широкую, как в Конкордии. К сожалению.

Иванов словно проснулся, заговорил живо и даже начал прохаживаться, заложив левую руку за спину.

— Чоруги, друзья мои, совершали межзвездные перелеты тогда, когда у нас на Земле король Харальд Хардрада погиб в битве при Стэмфордбридже, когда христианскую церковь постиг раскол, а толпы немытых франков с крестом и мечом жгли Иерусалим. Нам сильно повезло, что чоругские сообщества склонны к гомеостазу и далеки от мыслей об экспансии — как научной, так и военной. В основном ими движет любопытство. На котором мы и играем.

— Зачем им наша технология? — спросил я. — У них фора по времени — две тысячи лет! Целая бездна!

— Любопытство! Чоруги, особенно из касты восхищенных, обязаны каждодневно перерабатывать новую информацию — это залог физического выживания мозга. Не знаю, зачем именно им наша установка. Может быть, они ее в производство запустят. А может, им просто интересен ход человеческих мыслей.

— Так спросили бы у него… у Автандила этого! Он, кстати, шо, чоругский армянин? — поинтересовался Разуваев.

— Автандил — гостевое имя, — автоматически откликнулась Саша, хотя у нее ничего и не спрашивали.

— Именно! — подхватил Иванов. — Чоруги всегда берут имя из той культуры, с представителями которой собираются общаться. Да не просто берут! Как бы перерождают сознание! Так что Автандил — не просто кличка. Это вполне нормальное, полноценное имя, полученное в ходе особой церемонии. Насчет второго вопроса: Арсений Ростиславович, вы когда-нибудь общались с чоругом? Особенно восхищенным? Докладываю: занятие специфическое. Представьте себя наедине с двухметровым прямоходящим скорпионом, который живет на свете уже лет сто пятьдесят, а знает и помнит больше всего Совета Директоров, вместе взятого. Острейший ум, логика безупречная и настолько же нечеловеческая плюс не вполне ясная мотивация… Могу сказать, что человек неподготовленный за пару-тройку дней такого общения может загреметь в психиатрическую лечебницу на пару-тройку месяцев. Бывали прецеденты. Вызнать у восхищенного нечто, если он сам не захочет рассказать — дело абсолютно гиблое. Вы лучше спросите, зачем нам уникальная матчасть!

Ну, это скучно. Это даже мне, с моими недоделанными тремя курсами, понятно.

Разведка же! А машины чоругские!

То есть мы вне подозрений — пускай чоругов подозревают. А это бесполезно, так как их любознательность, экстерриториальность и наплевательское отношение к космической собственности известны от Цихлиды до Кай Аракса и от Вайтштраля до Армаити. К тому же до сих пор никто не знает, располагают ли космораки унитарным государством… И, соответственно, неясно, кому могли бы адресовать свои возмущенные дипломатические ноты наши сверхдержавы.

Идеальное прикрытие!

Перспектива полетать на легендарных чоругских планетолетах очень стимулировала. Я даже забыл, что недавно собирался помирать от усталости. Во всей Сфере Великорасы не наберется и дюжины пилотов, сидевших за штурвалом этих машин. И в их числе вот-вот появится Андрей Румянцев! Почетно и дьявольски заманчиво!

Но только есть одно «но».

— Амиго… товарищ Иванов! — озвучил мои сомнения проницательный Сантуш. — Не знаю как остальные, но я едва осваиваюсь с «Горынычем». А его все-таки люди строили… Чтобы нормально облетать флуггер, нужно недели две. Так то наш, людской флуггер! А это что? Я даже не знаю, как его назвать, потому что «планетолет» — условное обозначение. У нас будет месяц-другой до начала работы? Иначе я на боевое задание вот на этом лететь отказываюсь!

Иванов опять сдулся. Перестал расхаживать и вновь включил свой гнусный, царапающий тембр:

— Нет. Месяца у вас не будет. Даже недели не обещаю. Отставить беспокойство. У чоругских машин феноменальная управляемость — благодаря тому, что они оснащены полноценным искусственным интеллектом. По сути, пилот превращается в киборга, симбионта собственного флуггера. Уверяю, что через два дня… нет, асом вы не станете, но полный спектр эволюций вам будет доступен. До утра на машинах смонтируют агрегаты управления для человеческих конечностей, и начнем осваиваться. Впрочем, если через два дня вы скажете, что машина вам не по душе — можете от вылетов отказаться, никаких санкций не последует. Слово офицера. Пока возьмите, это всех шестерых касается, техдокументацию. Мы подготовили кое-что на скорую руку…

Жили мы там же — на Складе.

В противоположном от входа конце, извольте видеть: надувные модули обитаемости из стандартного НЗ боевых звездолетов. Осназ ворчал, что десантные эллинги куда лучше, но выбирать не приходилось.

В общем, я сидел, а Комачо валялся на раскладной койке в нашей каюте. Мы оба дрючили тома руководства по эксплуатации, если можно так выразиться.

«На скорую руку» получилось приблизительно девятьсот страниц формата А-4. Понять, как устроена машина, было решительно невозможно. Из текста следовало, что спецы ГАБ тоже не сильно блистали.

Самая прозрачная часть — «Энергетическая установка». Как известно, чоруги используют вполне вменяемые, сходные с нашими технологии реактивного движения (а не загадочные ПАГД, пропульсивные антигравитационные двигатели — как джипсы, например). Но когда я дошел до слов «мезонный магназерный реактор» и «принцип действия в точности не установлен» — сломался.

Полез в раздел «Управление и применение вооружений».

Полегчало.

Начать с того, что умные космораки пожлобились поделиться своими замечательными плазменными пушками, так что планетолеты срочно оснащались нашими родными лазерами и подвесными ракетными установками.

— «Слово офице-е-ера», — передразнил Иванова Комачо с часовым запозданием. — Черт лысый! Ну не бывает такого, чтобы принципиально новую машину освоить за два дня! Не бы-ва-ет! Искусственный интеллект у них! И что теперь? Если они такие умные, так пусть вместо меня летают! Я им не мальчик из церковного хора! Киборг, понимаешь, симбионт… Я пилот, а не симбионт! Не желаю быть симбионтом! Или это что получается? Придет тот самый мальчик из церковного хора и за два дня научится тому, что я постигаю полжизни?!

— Да, бред какой-то, — согласился я. — И документация эта — ни слова не понять и почти тысяча страниц. Освоить до утра. Я ж не восхищенный чоруг первого ранга!

В дверь постучали. «Да-да, войдите», — и в каюту ввалился Клим Настасьин, сразу заполнивший своим славянским басом всё помещение.

— Здравы будьте, братие!

Вслед за ним появился Ревенко, такой же большой и надежный — отец-командир, словом. Мы выгнали Сантуша из койки и расселись.

— Где остальные? — осведомился я.

— Кутайсов с Разуваевым завалились дрыхнуть, — доложил Ревенко и помахал в воздухе пухлой папкой. — Вот это, говорят, за месяц не освоишь, не то что до завтра!

— Верно! Утро вечера мудренее! — это, ясное дело, сказал Настасьин.

— Оно, конечно, командир. Только уж очень стремно идти в космос на абсолютно незнакомой таратайке! Что думаешь? — это Комачо.

— Не знаю. Я Иванову верю, не станет такой человек своих подводить под монастырь. Да и любопытно. Ты, поди, чоругскую технику не видел никогда, а тут тебя пускают за штурвал!

— Видел! — обиделся Сантуш. — Я их ульи пару раз наблюдал в дикой природе, так что не надо тут!

— Так то издалека! — сказал Настасьин. — Хотя летают на непотребной заразе! Это где видано, чтобы машина за тебя думала!

— Видано. Но давно. Ты, Клим, будто истории не учил! У нас до самой Берлинской конвенции вся техника сложнее кофеварки оснащалась собственным интеллектом. — Ревенко почесал затылок. — Это, в конце концов, всего лишь вопрос быстродействия и оперативной памяти электроники.

— Все равно не дело. Железяка — она бездушная, ей думать не положено! Это же не кофеварка, это оружие.

Сантуш пожал плечами:

— Будто есть разница, кто давит на гашетку: ты или автоматика. В меня стреляли тысячу раз, и могу сказать, что мне абсолютно по барабану, кто там, с той стороны прицела.

— Не о том мыслишь, друг Комачо! Вопрос ответственности. Вот помрешь ты, и сам за все свои мерзости будешь отвечать: кого убил, почему. А железка бездушная? Кто за нее отвечать будет? Я слышал, у чоругов почти все заводы управляются думающими машинами. Машина сделала машину, которая сделала оружие, которое по произволению своему машинному отправило на тот свет живую душу. Кто за нее отвечает? Неужто конструктор, который тысячу лет назад придумал и построил думающий завод?

— Не знаю. Это все философия, я в ней не силен.

— И правда, Клим, — сказал я. — Мы получили… ну скажем так: флуггеры. Не БПКА. Нам на них летать. Надо думать, как с ними работать будем. Кроме того, что ты так на чоругов взъелся? Они боевые БПКА, как и мы, не используют.

— Используют, — сухо возразил мне Комачо Сантуш. — Называются дископтерами за свою характерную форму, входят в арсенал некоторых боевых чоругских планетолетов. Но это так, для справки, амиго. Я всегда и во всем на твоей стороне! И действительно, — это Сантуш адресовал уже Климу, — к чему нам здесь вся эта твоя философия?

— Ну я так. В отвлеченном смысле, — прогудел Настасьин.

— Ага! — поддал жару Ревенко. — И как ты себе представляешь чоруга после смерти? Не думаю, что он попадет в наш православный рай или ад! У них, поди, и Бога-то нету! «По образу и подобию своему» — это про нас, про людей. А по чьему образу сделаны эти хреновы раки?

— Не богохульствуй, Артем! Нехорошо это! Бог един! А «образ и подобие» — к телу не относится, ибо Бог бестелесен!..

— Вообще-то чоруг — это, по мнению конкордианцев, типичная храфстра, — ехидно заметил я. — И сделана она Ангра-Манью, то есть их дьяволом…

— Свят-свят, — открестился от меня Клим.

После этого Ревенко с Комачо еще некоторое время подкалывали Клима, а тот велся и объяснял прописные истины. Потом до него дошло, и он обиделся.

Оно, конечно, в самом деле свинство со стороны Артема. Но командир был атеист, не верил ни в Бога, ни в черта (огромная редкость среди пилотов), хоть и поминал обоих всуе и с удовольствием по сто раз на дню. Так что ему простительно.

После Сантушу надоело издеваться над Настасьиным, и он спросил, с чего Ревенко так верит Иванову.

— А с того, — ответил Артем, серьезный, как сто медитирующих буддистов, — что он меня спас. Я не могу рассказать, как именно, но он спас мне жизнь. И я подозреваю, что я не один такой.

— И что с того? Иванову вашему просто нужны абсолютно преданные и зависимые люди для грязной работы, вот и все. Ты же не думаешь, что это он из природного благородства расстарался?

— Да какая разница, — встрял я, пока Артем не принялся скандалить, а он хотел — видно было по лицу, — из благородства или нет? Артем прав, он нас вытащил. Всех. И ты прав — мы ему нужны. Так неужели Иванов вместе со всей Конторой потратил столько сил и денег, чтобы поглядеть, как мы угробимся на чоругских машинах? Чисто поржать над дебилами? Иванов совсем не похож на идиота.

Комачо откинулся к надувной стене. Видимо, мое объяснение его удовлетворило.

— А, ну если так посмотреть, тогда — да. Исходя из моего личного опыта, самые лучшие отношения строятся либо на взаимном вранье, либо на взаимной выгоде.

Он помолчал и безо всякой связи спросил:

— Товарищи русские, не пойму: Разуваев — это что за фамилия такая? От слова… как это… снимать обувь?

Ревенко и Настасьин удивились этакому зигзагу в беседе, а я их успокоил, напомнив, что разговоры на флоте редко бывают связными. Тогда Артем Сантуша просветил:

— Именно снимать обувь. Разувать. Только не подумай, что с себя. Прапрапрадедушка нашего Арсения скорее всего был видный разбойник и любил отбирать обувь у прохожих.

— Ничего себе! Интересно!

— Это что! Я учился в Казанской Военно-Космической Академии, так у нас на потоке был парень. Нормальный паренек, еврей. Так его звали Шура, а фамилия была Гопник! Шура Гопник! Это трындец, как тяжко ему было жить с таким паспортом!

— Ага, — подхватил я, — а на Новой Земле в СВКА заведующий штурмовым факультетом — по фамилии Саваоф!

Словом, поговорили.

Потом завалились спать.

А потом было утро.

Чоругские машины…

Нет, асами мы не стали. Более того, опасения Сантуша насчет мальчика из церковного хора оказались беспочвенными. Я уверен, что человек без нашего образования и опыта даже взлететь не сумел бы.

Но рачий вариант искусственного интеллекта меня потряс. Да и вообще — машина.

Конечно, насчет киборга-симбионта товарищ Иванов слегка присвистел. Но только слегка.

И все-таки, когда я расположился в кресле и, согласно инструкции, активировал местный аналог парсера… Планетолет, который я по привычке и ради краткости буду называть флуггером, слушался настолько хорошо, будто ваш покорный слуга летал на нем не первый час, а десятый год. Умная электроника вовсю общалась с моими нервными окончаниями, с моим мозгом, без всяких вопросов угадывая пожелания товарища пилота. Реакция на управляющие импульсы в результате была такой, что возникла проблема «переуправления», когда летун не успевает сдерживать маневры слишком чуткой машины.

Два дня мы осваивали флуггеры. А флуггеры осваивали нас, калибруя собственную иннервацию под скорость реакции пилотов.

Очень непривычным оказался кокпит без панорамного остекления. Сплошная глухая броня. О-о-очень это для человека нехорошо — полная сенсорная изоляция. Хотя десятки камер и сотни световодов исправно транслировали картинку, но от мысли, что все это не настоящее, не глазами рассмотренное, отрешиться до конца не получалось. Более того, с каждым часом становилось все хуже — привычка не возникала, наоборот, накапливалось лютое раздражение.

Но что поделаешь?!

Ах да! Наши личные гербы на вертикальном оперении нарисовать не получилось. Во-первых, у чоругских планетолетов килей не было. Во-вторых, демаскировка. Хороши мы будем, если разведка засечет рачьи планетолеты с картинками!

Так что я остался без своей кометы. Сантуш — без головы команданте Че. Настасьин — без жар-птицы. Кутайсов — без гренадерского кивера. Ревенко — без грудастой девицы с мечом в руке (его позывной был «Ника» — сиречь Победа). А Разуваев — без разбойничьего кистеня.

Позывные, правда, сохранились. Братья по разуму использовали вместо раций гравимодуляторы, ничем себя не проявляющие в радиодиапазоне и, соответственно, не засекаемые средствами технической разведки Великорасы. Хитрая машинерия формировала гравитационные колебания, которые улавливались чуткими приемниками, наподобие наших детекторов масс, только сложнее на порядки порядков. Как всё это устроено, понять было невозможно в принципе — натуральная НВТ, невоспроизводимая технология!

Куда подевались вертикальные кили, в просторечии «хвосты», и как летучие раки без них обходились? Замечательно обходились. Повороты креном, а плоскостные маневры по горизонту — на доле маневровых дюз, даже в атмосфере.

Устройство дюз ураганное! Как и мы, чоруги применяли поворотные сопла. Только у нас (от Хосрова до Москвы) они набирались из хризолиновых лепестков, а у них были монолитными. Из некоего «конвульсирующего полиметалла» на основе всё того же хризолина, который умел изгибаться в нужную сторону под воздействием направленного электроразряда.

В результате тяжеленная машина, раза в полтора против «Хагена», умела вертеться так, что казалось, будто можно облететь столб по кругу на второй космической.

Но это, конечно, иллюзия, вызванная несоразмерностью объемов и массы с маневренными показателями, которые все-таки были похуже, чем у «Горыныча» — законов физики-то никто не отменял! Инерция, друзья — такая упрямая штука! Если есть реактивный движитель и кусок металла в несколько сотен тонн, то после определенного порога увеличение тяговооруженности не коррелирует напрямую с улучшением маневра, какие ты технические хитрости ни выдумывай. Только пресловутый «вычитатель массы» что-то мог с этим поделать, но реализовать его в габаритах планетолета чоруги не умели — как и мы.

А еще специалисты пророчили нашим планетолетам какую-то нереальную живучесть.

Мол, есть у чоругов в комплекте целый выводок ремонтных роботов: от наноботов до вполне заметных глазу полимерных паучков, которые буквально на глазах чинят полученные повреждения. Не знаю (точнее, не знал), насколько они эффективны (верилось с трудом), но пару паучков, бежавших куда-то по моему флуггеру с непонятными целями, я видел.

В общем, через два дня даже Сантуш, расстроенный, как рояль, был готов влюбиться в чоругский планетолет. От публичного проявления чувств его удерживало только ослиное упрямство.

Летали сурово. Очень помногу.

И секретность вокруг сразу сделалась такая!.. Аж земля тряслась!

Сыскались и помещения, и мощности, ранее задействованные на обслуживание местных штатных эскадрилий. Когда тягачи выкатывали наши машины на ВПП, там не было никого. То есть вообще — кроме сотрудников Склада № 5. Вы ведь понимаете, что эскадрилья, даже вот такая половинчатая — это огромный организм, который обслуживают самые разные люди в изрядном количестве?

Не знаю, где Иванов набрал столько надежных товарищей и насколько они были надежны, но ведь набрал! Представляю, какие неприятные бумажки им приходилось подписывать едва ли не каждый день!

Режим секретности! Альфа! Красный! Код!

Это в переводе на человеческий язык означает, что даже члены Совета Директоров не имели права знать о нас и вмешиваться в наши дела. Точнее так: только они и имели. Но не все и не всегда.

Как намекнул Иванов в ответ на прямой вопрос из уст Ревенко:

— Директора меняются, а интересы России неизменны.

Как хочешь, так и понимай.

Конечно, Директору Культуры товарищу Киму вряд ли рассказали о такой интересной структуре в составе ГАБ, как ЭОН — зачем ему? А кому рассказали?

Мы шестеро никаких бумажек не подписывали. В самом деле, мы же покойники! Чья подпись, скажите на милость, должна красоваться под обязательством о неразглашении? Нас контролировала иная гарантия — бомба, имплантированная между первым и вторым шейными позвонками.

Моментально возник еще один вопрос: кто стоит над высшим органом власти в России? Кто имеет такие полномочия? «Оживить» шестерых мертвецов (а может, и не шестерых), поставить их в строй вне и над законом? Да еще и суровый бюджет в виде полновесных терро и амортизации огромной матчасти под это дело совершенно секретно заполучить… Поневоле всплывали в памяти строки из незабвенных «Скрижалей Праведных» пера Иеремии Блада.

Впрочем, над подобными проблемами я тогда не задумывался. Точнее задумывался, но на самом дне мозга, при помощи самого краешка мыслительного аппарата. И не только потому, что ответы на подобные вопросы попадают в категорию «меньше знаешь, крепче спишь».

Времени не оставалось, времени и сил.

Но реяла над мелкими непонятностями большая и главная: за кем, за кем мы будем шпионить? Против кого создали ЭОН — жуткую, если вдуматься, штуку?

От всех этих вопросов, на которые не было ответов, рождался страх. Что будет, люди?! Что всех нас ждет?!

Через два дня тренировок поступил приказ о перебазировании на «Дзуйхо». Начиналась фактическая работа.

Шесть чоругских машин замерли в ангаре авианосца.

Рядом замер штабной «Кирасир», который товарищ Иванов любил использовать в качестве космического лимузина.

А вот, кстати, и он.

В вечернем освещении ангара — одна работающая панель через три — наш начальник выглядел каким-то домашним, почти дряхлым. Он подошел, поговорил с каждым о необязательных пустяках.

Последним командир общался с Сантушем, а я все слышал, потому что стоял неподалеку и заполнял летный формуляр, подсунутый мне техником.

— Ну как, амиго, отказываетесь от вылетов? Не понравилась машина?

— Смеетесь, товарищ начальник?! Машина — зверь!

— Значит, я вас не обманул?

— Не обманули.

— Скажите честно, почему у вас тогда такой похоронный вид? Неужто такое впечатление от чоругской техники?

Комачо вздохнул, присел на посадочные салазки, едва не стукнувшись затылком о непривычно низкое брюхо флуггера.

— Как вам сказать… Машина-то отличная… Лучше ничего не видел.

— Да бросьте темнить, Сантуш! Я же не слепой, вижу — у вас на душе кошки скребут. В чем дело?

— Вы, товарищ Иванов — разведчик, а я — пилот, существо суеверное, вам меня не понять.

— А вы попробуйте. Простите, конечно, что я навязываюсь, но мне, может статься, вас в бой отправлять. Моя ответственность.

— Ладно, чего уж там… Просто я чувствую… как вам сказать, черт… Машина прекрасная, но я знаю: это моя последняя машина.

Я накрыл рукой рамочный планшет с формуляром и обернулся на голос. И только тогда заметил, что в густой смоляной щетине моего друга щедро рассыпана первая седина.

Глава 4 ЧАРЫ ВЛАСТИ

Декабрь 2621 г.

Станция «Тьерра Фуэга»

Орбита планеты Цандер, система Лукреции,

Тремезианский пояс

Подполковник Ахилл Мария де Вильямайора де ла Крус пребывал в дурном расположении духа. Внешне это никак не выражалось. Он не имел привычки срываться на подчиненных. Не ходил по расположению своей орбитальной вотчины «аки лев рыкающий» и тем более не появлялся на людях с хмуро-кислым видом из-за недоделанной работы.

Тем не менее всегда есть коллеги, для которых мимика, интонации, пусть даже неверная тень чувств, говорят не меньше, чем сокрушаемая в ярости мебель.

У Ахилла Марии были такие чуткие или просто хорошо его знающие коллеги. Когда интегрированная в интроочки гарнитура капитана де Толедо заговорила ровным начальственным голосом, он сразу сообразил, что дело пахнет люксогеном.

— Просперо, Ахилл Мария.

— Слушаю, шеф.

— Прямо сейчас зайдите в мою каюту.

— В кабинет?

— Я сказал: «в мою каюту». Еще вопросы?

— Будет сделано, шеф.

Просперо Альба де Толедо занимал должность начальника Отдела Внутренних Расследований (контрразведка «Эрмандады») — то самое кресло, что до повышения попирал аристократический зад Ахилла Марии.

Капитан хотел напомнить, что не прошло и получаса, как он получил пухлую папку аналитических документов, по которой шеф требовал заключения. Но голос начальника показался тяжелым, как осмий-иридиевый двутавр, и он почел за лучшее не перечить.

«Почему подполковник позвонил лично? Ведь для этого есть секретарша и текстовые сообщения! — подумал де Толедо, впрочем, ответ напросился самый очевидный: — А потому, что в каюту Сам никого просто так не вызывает».

Ради подобных случаев мудрые проектировщики разместили апартаменты начальства прямо в дисковой надстройке базы на офисном уровне. Не пришлось капитану преодолевать многокилометровые подъемы и элеваторы, которыми было пронизано колоссальное тело станции.

Ахилл Мария курил сигару. Скромный интерьер личных покоев затянул сладкий никотиновый яд. Парящее кресло, как полагается, парит возле стола, на нем выключенный планшет, взгляд расфокусирован.

Де Толедо почтительно поклонился, поняв, что дело дрянное — шеф курил очень редко — нехороший знак и весьма говорящий.

— Присаживайся. — Подполковник толкнул ногой второе кресло, которое проскользило над полом и уткнулось в колени Просперо.

Тот опустился в объятия анатомических подушек и стал ждать.

Ахилл Мария молча тянул дым, будто никто и не нарушал его приватности. Наконец он извлек из кармана пирамидку, из которой выщелкнулся блестящий костылек, сильно смахивавший на безопасную бритву.

— Блокировка дверей, — подал он голосовую команду и, обращаясь к капитану: — Не мог принять тебя в кабинете — там нельзя включать «глушилку».

— Не вопрос, шеф.

— Не вопрос… Вопрос другой и вопрос, Просперо, поганый.

— И?

— Я приказываю активировать вариант «Аутодафе», Просперо.

Капитан не удержался и присвистнул.

— Даже так? «Аутодафе»?.. Ну и что такого? Сделаем! Не о чем беспокоиться. По кому работать?

— «Что такого», — сумрачно передразнил шеф. — Ты знаешь, что на станции чины флотской разведки ЮАД? Тот самый рейс, что прибыл вчера?

— Конечно, знаю, я их сам встречал… Неужели?!

— Не делай таких больших глаз, капитан. Именно. «Аутодафе» предназначено именно для них. Сегодня вечером они отбывают на крепость «Амазония». Завтра в 9.00 по стандартному времени от крепости отваливают паром «Умбрия» и фрегат «Камарад Фидель». «Умбрия» потащит все три «Кассиопеи-Е» — всё, что есть в крепости. Дармоеды из аналитического не могут сказать точно, куда они собрались, но полетят они в систему Ташмету — это я вам говорю…

Ахилл Мария ткнул сигарой в сторону переборки, где должны были находиться «дармоеды».

— Не перебивай меня, Просперо! — Хотя тот и не думал. — Так вот… Я не знаю, как ты это сделаешь, но разведка не должна никуда полететь. Более того, о разведке все должны забыть на некоторое время. У тебя все полномочия по варианту «Аутодафе». В этот раз я не хочу и не должен знать деталей. Ты меня понял?

Капитан переваривал услышанное. Выходило не очень. Несварение выходило, грозящее изжогой в сознании.

— Я все понял, Ахилл. — Он обратился к начальнику по имени, подчеркивая, что будет говорить неофициально. — Я все сделаю. И я даже не спрошу зачем. Но «Аутодафе» — не крутовато ли? Скажи мне, Ахилл, не по службе, по душе скажи: ты уверен? Даже не так: ты уверен?! Это же наши, да еще из разведки…

Подполковник выпустил в подволок клуб дыма, закрутивший недолгий балет в лучах световой панели.

— Уверен. Более того: у нас нет выбора. У меня его нет. Приступай. Иди.

Он больше не смотрел на своего протеже. Он смотрел на дымовороты, умножая энтропию в каюте и собственном организме.

Де Толедо встал и раскланялся. Возле дверей Ахилл Мария его окликнул:

— Просперо! Прости, что впутываю. Этим должен заниматься я лично. Но в этот раз не могу. Нельзя. И вот еще что: задействуй Хесуса.

Насчет «чинов флотской разведки» Ахилл Мария и его подчиненный заблуждались дуэтом. Чин был один, остальные двое — флотские офицеры в штатском платье. Да не просто офицеры. Охрана плюс оперативный резерв «на всякий случай». Оба происходили из знаменитой разведывательно-диверсионной группы «Скорцени», в которой в свое время тянул лямку некий Салман дель Пино.

«Знаменитой» группа была лишь в узких кругах, так как обыватель наслышан в основном насчет штурмовых бригад десанта и осназа мобильной пехоты. Официально по документам группа проходила как 2-я дон — дивизия особого назначения ГРУ ВКС (ЦП). ЦП означает центральное подчинение в ведомстве Главного Штаба Объединенной Группы Флотов.

1-я дивизия из серии знаменитых — группа «Судоплатов», которая формировалась преимущественно в Российской Директории. 3-я «Хаттори» — из Директорий Ниппон, Океания и Азия. Ну а «Скорцени» собирала личный состав в Европе и обеих Америках.

Дивизия — это, конечно, громко сказано, так как численность ее не превосходила батальона усиленного состава — шесть-семь рот, согласно специализации.

Два человека в резерве — это смешно, скажете вы? Конечно, если они не из группы «Скорцени». Да и разумно ли портить конспирацию полнокровным взводом осназа? В разведке работает правило «лучше меньше, да лучше», против рядовых флотских задач, где «меньше» зачастую означает проблемы катастрофического масштаба.

Разведчики прибыли на «Тьерра Фуэга» ранним утром, намереваясь осмотреться и навести контакт с самыми информированными коллегами в секторе — с «Эрмандадой».

Межведомственное общение заняло чуть меньше суток. Глава группы, полковник Пуэбло, взял на заметку явное невнимание «Эрмандады» к интересующему их региону — системам Иштар и Ташмету. И вот настала пора лететь к «Амазонии» за необходимой матчастью.

Разведчики (точнее, разведчик и два убийцы) вошли в ангар, где их дожидался «Кирасир» и очищенная от аборигенов палуба Б.

— Господин полковник, личный состав согласно вашему распоряжению… — начал было доклад лейтенант СТР — службы технической разведки.

— Оставьте, — поморщился Пуэбло. — Сколько можно просить, чтобы без этих церемоний с вытаращенными глазами…

— Виноват, господин полковник! — лихо извинился лейтенант и прекратил козырять, приняв стойку «вольно».

— Пилоты готовы? Флуггер готов? Тогда давайте тихо на борт и полетели… Время, время, лейтенант! И не надо говорить «Слушаюсь, господин полковник», я уже в курсе.

Все трое переглянулись. Во взглядах читалось: «Вот откуда набирают таких дуболомов?! И куда?! В разведку!»

Палуба окончательно опустела — «Кирасир» принял людей и пополз к шлюзу, покорный ленте транспортера. Вскоре за ним сомкнулась диафрагма, а потом и перепускные ворота. Загорелось табло «Катапульта готова», что означало — с той стороны поднимается броня, за которой притаился злой и голодный космос.

Еще через минуту надпись сменилась на другую: «Есть старт», а потом: «Шлюз герметизирован».

«Кирасир» оказался в родной для флуггера стихии. Некоторое время он скользил, движимый лишь импульсом, полученным от катапульты, после чего корма расцвела маршевыми огнями. Огромный сдвоенный крест станции стал уменьшаться, отставать, пока не выродился в точку.

«Кирасир» уверенно оседлал орбиту и понесся к недалекой крепости.

А на палубе Б растворились двери выгородок, загрохотали удаляющиеся ботинки караулов «Эрмандады», среди флуггеров воцарилась привычная суета.

Старший техник Пьер Валье подошел к транспортной «Кассиопее», аккуратно промокнул пот на черных щеках и скрутил две папироски, как обычно, ловко и не глядя. Одну он освоил сам, а вторую протянул бригадиру летной смены Хуаресу.

— Ну что, вы сегодня летите в скопление АД-186?

Хуарес промолчал, усердно дымя табаком.

— Ты чего смурной, мучачо? Что, трудно сказать? В АД-186?

— Увольняться надо, к чертовой матери, — невпопад ответил Хуарес.

— Чего так, брат?

— Того так! — Хуарес сплюнул на посадочную опору. — Последние полгода тут постоянно трутся всякие ненужные перцы. После той телеги с секретным истребителем так вообще не продохнуть!

— Ну да, работать мешают…

— Какое там «мешают»! Страшно! Я не за тем летел в Тремезианский пояс, чтобы вокруг меня толпами бегали вояки и законники! Это ж верный сигнал! Как только появились вояки, жди беды! Нет, четверть века назад тут было веселее. Мелкие фирмы, вольные пилоты… — Он мечтательно сощурился сквозь дым. — Я тебе рассказывал, что я был директором концерна?

— Да ну! — удивился Валье.

— Хрен гну! — передразнил Хуарес и потер седую щетину. — Продал дом на Кларе, купил древнюю «Малагу», четыре автоматические буровые, старше моей бабушки, нанял второго пилота и штурмана в кабаке между пивом и текилой… И первым паромом сюда! Называлась вся эта мама: концерн «Хуарес, Анжело и компаньоны».

— И чего?

— Мечта, мой черный брат! Жили в эллинге на долбаном астероиде, да вот прямо здесь, в АД-186! Хризолин искали, дейнекс… Через год у меня уже были две вполне приличные «Кассиопеи», а через год — еще две. Закрутилось дело! Мой свояк — тот самый, который Анжело — продавал руду, вел бухгалтерию, а я пахал как проклятый.

— А как же бандиты?

— Куда ж без них… Отстегивал десятину Биллу Пистолету. Душевный был чувак! С понятиями! Переселились на Кастель Рохас, его тогда только-только начали отстраивать…

— А потом?

— Потом пришли настоящие концерны. «Уайткросс», а затем и «Дитерхази», да передушили всю мелочь вроде меня. Пришлось наниматься к кровопийцам! Вот уже восемнадцатый год на них вкалываю. А теперь появились вояки, черт!

— Чем тебе так вояки не угодили, брат?

Хуарес стряхнул ностальгическое наваждение и окрысился:

— Говорю: страшно! Валить, валить надо в спешном темпе! Еще пару смен корячусь, а потом получаю премию и подаю заявление! И ты не тормози!

Дурное расположение духа витало над станцией. И внутри, и снаружи — разносимое пилотами на миллионы километров. Только если страхи Хуареса и ему подобных были в известной степени экзистенциальны, то фрустрация коменданта сектора имела четкие причины.

А точнее, одну причину: недолгий, но судьбоносный разговор с вышестоящим начальством. Не штабом «Эрмандады», нет. Личная X-связь донесла до подполковника волю Братства. От самой Земли.

Брат Лебедь предупредил о прибытии разведки. Рассказал, зачем именно разведку принесло. И недвусмысленно потребовал, чтобы рейд к звезде Ташмету не состоялся.

Ахилл Мария изобразил удивление: зачем брат Лебедь утруждает себя персональным выходом на связь? О нет, X-передачу было невозможно перехватить! Но, право слово, достаточно и простого кодированного сообщения.

И только когда прозвучал приказ о варианте «Аутодафе»…

— Брат Лебедь! — воскликнул подполковник. — При всем уважении — это неразумно! Разведка ВКС — не те люди, с которыми стоит связываться! Тем более по варианту «Аутодафе»!

— Вы не владеете полной информацией, — отрезала голографическая голова брата Лебедя после пятидесятисекундной паузы. — Сейчас это не важно. Сейчас важно только время. Поэтому действовать должно быстро и действовать должно жестко!

— Вы представляете возможные последствия?

— А вы представляете возможные последствия в случае успешного разведрейда в систему Ташмету? Поймите, это не сонные мухи из крепостного гарнизона «Амазонии». Это профессионалы, с высочайшей подготовкой и лучшей техникой! Надо сделать нечто, чтобы о разведке вообще забыли — это даст нам фору. А потом — потом — не важно.

— Тут вы правы, брат Лебедь. Я до сих пор не владею информацией, хотя официально принят в ряды. Я не знаю сроков и не знаю результата, на который я работаю. Мне не известно в точности почти ничего… Но ведь это война! Вы понимаете, фактически это война!

— Именно, именно так. Что есть вся наша жизнь? Война! И это станет ее продолжением. Что касается точных данных… Пока я требую полного подчинения. Пусть это будет актом веры с вашей стороны. Поверьте, оно того стоит!

Ахилл Мария задержал воздух в легких и медленно выдохнул, прежде чем начать наговаривать ответ. Чтобы не ляпнуть лишнего.

— Хорошо. На этот раз я все сделаю. Но дальше вслепую я работать не буду. В конце концов, на моем месте это просто вредит делу! Я требую, вы слышите, я требую, чтобы меня держали в курсе! Хотя бы на «необходимо достаточном уровне». Поскольку сейчас я квалифицирую уровень как явно недостаточный!

Кнопка «Отправить» — и пакет электромагнитных волн унесся в X-матрицу.

Бюст брата Лебедя, сплетенный лазерной голограммой, сверкал над экраном стационарного планшета. И даже когда пришел сигнал «Принято ответное сообщение», он продолжал молчать долгие секунды, тем более долгие, что ради этой тишины покорились тысячи парсеков.

Наконец он ожил:

— Согласен, поддерживаю. Обещаю и гарантирую. Мы в самом деле иногда увлекаемся и перебираем с конспирацией — специфика, ничего не поделать. Приношу официальные извинения. А пока действуйте! И готовьтесь к тому, что действовать придется все быстрее! Точка невозврата пройдена, события приняли лавинообразный характер! Теперь наша задача эту лавину оседлать, потому что с этой минуты все произойдет и без нашего участия… Кстати, еще раз напоминаю, что полковника Пуэбло сопровождают два человека из формирования «Скорцени». Надеюсь, вам не надо объяснять, что это значит? Поэтому я санкционирую использование агента Пси. Прощайте. И да пребудет с вами Свет!

Да пребудет Свет и с вами, брат.

И вот тогда подполковник распаковал коробку сигар, вышел из кабинета, напугав секретаршу мертвым, мраморным профилем, заперся в каюте и закурил. На второй сигаре Ахилл Мария вызвал Просперо Альба де Толедо.

«Агент Пси, вариант „Аутодафе“… — повторял он. — Дьявольщина! Не думал, что до этого дойдет. Во что ты вляпался, подполковник? Но отступать поздно».

Ахилл Мария поиграл коммуникатором, щурясь сквозь дым. Потом сказал коротко:

— Связь с секретариатом.

— Я вас слушаю, — пропела трубка голосом секретарши Талиты, таким знойным, что казалось, будто даже стены покрываются загаром, а в воздухе разносится сумасшедший пасадобль.

— Через полчаса дайте X-связь с Землей. Абонент генерал Эскобар. Вызов наличный номер.

— Слушаю, господин комендант.

— Отбой.

Ахилл Мария стал думать, в какие слова облечь исполнение своего недавнего обещания. Как предупредить старого учителя? В том, что предупреждать пора, он больше не сомневался.

Готфрид Штольц иногда ловил себя на мысли, что забывает собственное имя. Гораздо чаще он откликался на позывной Нибелунг. А также разнообразные «творческие псевдонимы», которыми была так богата его служба.

Десять лет в группе «Скорцени». Десять лет, где, черт возьми, исчисление стажа год за три — не пустой звук.

Он служил в седьмой, так сказать, «роте», чья численность иногда не дотягивала и до взвода. Специальность: нелегальные операции. Силовая разведка в глубоком тылу, стратегические диверсии, ликвидации, захваты, сопровождение грузов и лиц на враждебной территории. Если группа «Скорцени» — элита сил особого назначения, элита элит, как ее справедливо называли, он, Нибелунг, принадлежал к элите группы.

Элита элиты элит — такая элита в кубе.

Этих людей в лицо знало лишь высшее руководство дивизии да непосредственный командир. Показываться перед сослуживцами без мимикрирующего грима они не имели права. Режим действия в основном одиночный. Реже — парами. Совсем редко — в составе подразделения.

Когда Готфрид слышал слова «мирный космос», его колотил смех, так как его космос не был мирным ни одного дня из десяти лет. Самый смешной анекдот — текст закона «О запрещении биологической и межвидовой имплантации».

Его организм был буквально начинен опровержениями: от дублирующей нервной системы, позаимствованной у акселерированного богомола, до капсул с наноботами. Последние могли залатать почти любую дыру за секунды, поддержать работу поврежденного органа… а могли и убить по кодированной команде. Буквально выжрать тело изнутри. О таких мелочах, как усиление мышц и армированные карбоновыми трубками кости, умолчим. Это рутина всех сотрудников элитных групп еще на этапе учебки.

— Нибелунг, как слышишь? — раздался голос в шлеме.

— Вест, слышу тебя чисто.

Стандартная проверка связи.

Оба агента еще в брюхе «Кирасира» приняли новое обличье, чтобы не бросаться в глаза — это так важно, быть незаметным. Если на борту «Тьерра Фуэга» оба выглядели корректными штатскими «пиджаками», сопровождающими полковника Пуэбло, то на «Амазонии» они должны были явить себя в виде техников. Усиленные герметичные комбинезоны, монтажные шлемы — если что, можно ненадолго выйти в открытый космос. А можно заниматься отладкой излучающей аппаратуры без риска для здоровья. Стандартная, словом, комплектация.

«Кирасир» достиг «Амазонии». Теперь Нибелунг и Вест споро помогали перетаскивать и устанавливать на флуггеры инфоборьбы «Кассиопея-Е» спецсредства, доставленные из метрополии.

Естественно, они занимались своими прямыми обязанностями: присматривали за группой и лично полковником Пуэбло. Мало ли что? Ведь их присутствие означало неприглядный факт: вводная определяет данную территорию как территорию врага. А значит, любой человек здесь враждебен. И не только человек. Все: от воздуха и пыли до роботов уборщиков — потенциальная агрессивная среда.

Нибелунг не удивился заданию.

За десять лет случалось и похлеще. Так бывает, когда родная земля становится враждебной. Даже тротуары Москвы и Берлина, не говоря уж о каких-то занюханных базах в Тремезии.

Его не удручил даже потрепанный внешний вид «Амазонии», хотя объективно по крепости давно плакали металлорезка и доменная печь.

Нибелунг позволил себе удивиться только тогда, когда выяснил, что на задание, вполне обычное, без «подводных камней» задание, он полетит в компании Веста.

Готфрид знал этот позывной, хотя, естественно, не знал лица. Им доводилось работать вместе, Вест был отличным профессионалом.

Но двое, господа! Зачем? За-чем? Вдвоем они могли бы вырезать половину станции «Тьерра Фуэга» до того, как аборигены сообразили бы, что их кто-то режет.

Впрочем, удивлялся Нибелунг недолго — секунд пять. Потому что знал: начальству с его высокого командного мостика виднее.

И вот теперь на «Амазонии», пока руки помогали техникам грузить и монтировать, а отточенные до остроты молекулярного лезвия чувства сканировали кубатуру, кусочек мозга размышлял.

Через восемь дней день рождения. Сорок лет. Хороший повод подвести итоги!

Без одного месяца десять лет в группе «Скорцени». Всего лишь корветтен-капитан — в осназе на звания всегда скупились. С другой стороны, по армейским меркам он подполковник, а при демобилизации, можно не сомневаться, кинут вдогонку очередную звезду.

Демобилизация.

Грустно?

Пожалуй, нет. Все возможные сроки Нибелунг выслужил, пора, наверное, возвращаться герру Штольцу.

Полковник Штольц…

Полковник Штольц — неплохо, черт возьми!

Если бы довелось служить в рядовом осназе… Увольнение, шумные проводы, пиво с сосисками и шнапс рекой; коллеги хлопают по плечам: а помнишь, как оно было, не пропадай, камарад Готфрид, заезжай в часть; пьяные слезы, пьяные песни, похмелье и домой.

А в реальности?

Нету «камарада Готфрида». Есть агент Нибелунг и почти десять лет фактически на нелегальном.

Как оно было? Не с кем вспомнить, не с кем залить огненную память литром шнапса. И дома нет — возвращаться некуда.

Но — все будет. Надбавки к окладу накопились такие, что представить страшно. Тратить-то все эти годы не приходилось. Он бы и рад, да некуда и незачем — контора платит за все.

Да и сорок лет — не возраст. Самый расцвет для мужчины. Свой дом, где-нибудь под Мюнхеном, фрау Штольц, глупая миловидная блондинка (обязательно глупая) и пяток детей, чтобы не скучать. И ничего не подозревающие соседи, которые никогда не поверят, что отставной полковник, этот невысокий, сухопарый тихоня — живые ворота в Вальхаллу, машина смерти, способная упокоить весь квартал сотней способов.

Хороший план.

«Вот ты дожил… — подумал он. — Уже строишь планы на будущее! А ведь еще недавно не было никакого будущего!»

Крепость жила обычной жизнью крепости, помноженной на специфику глубокого, ну очень глубокого внеземелья. Боевая готовность без всяких дураков плюс крайнее, какое-то нарочито трапперское разгильдяйство будет равно орбитальной крепости «Амазония».

Все-таки Нибелунг имел военное воспитание, хоть и со скидкой на последние десять лет за границами устава. Резали глаз военфлотцы, одетые как попало, офицеры, которым никто не козырял при встрече, беспорядок на палубе. Когда он наткнулся на разобранную флуггерную пушку неизвестной модели прямо в ангаре, притулившуюся в переборочной тени и давно забытую, он только вздохнул.

«Ничего не попишешь — Латинская Америка как она есть. У них тут, небось, и сиеста бывает…»

Не успел подумать, как за недалеким шпангоутом заиграла музыка, а молодой парень и высокая, фигуристая девица сплелись в яростном аргентинском танго. Прямо под обтекателем боевого флуггера. Возле транспортно-заряжающей машины. На парне был серый комбинезон палубного техника, а девица красовалась в голубой повседневке с нашивками пилота-истребителя.

«Капитан-лейтенант, — автоматически подметил Готфрид. — Командир эскадрильи, не иначе. Танцует с палубным матросом. Не жизнь — сказка!»

Да, похоже, сиеста тут не прекращалась! Или прекращалась только на время боевых вылетов. Хотя победные реляции пели в эфир, что с пиратством в Тремезии покончено… То есть отныне — да здравствует вечная сиеста?

Кстати, о сиесте. Который час? Чего это они расплясались?

В нижнем углу на забрале шлема высветились цифры: 14.00, время местное. Однако обеденное время. И где носит камарада Веста и господина полковника? То есть понятно, что шеф ушел на встречу с комендантом станции, договариваться насчет деталей по использованию «Кассиопей-Е». Как-никак, они реквизировали все три «летающих глаза».

Когда вернут? Что можно? Чего лучше не делать? Сплошь важные вопросы.

С господином Пуэбло ушел старший пилот, тот самый дуболом — лейтенант технической разведки, и Вест, под видом его зама. Оперативное охранение ценного кадра — полковника Пуэбло, который был, по всей видимости, ну очень ценный, раз к нему приставили сразу двух агентов спецгруппы.

Тем не менее два часа прошло. Пора бы назад…

Нибелунг собрался было вызвать Веста, но в дальнем торце поднялась дверь и послышались голоса — знакомые голоса коллег по миссии.

— Значит, так, — вещал полковник кому-то невидимому за рядом истребителей, — сеньор комендант настаивает, чтобы нас сопровождали шесть истребителей — по два на «Кассиопею». Ладно, не помешает. Далее, в подфюзеляжный оружейный отсек «Кассиопеи» принимают по четыре ракеты «Мартель». Тоже, в общем и целом, разумно.

— Машины не перегрузим?

Нибелунг понял, что полковник общается со старшим пилотом.

— Это вам виднее. Но вряд ли, учитывая, сколько штатных блоков мы демонтировали — наше оборудование гораздо легче.

Процессия появилась из-за флуггеров, миновала шпангоут, возле которого тангерос уже подходили к стадии оргазма, поддерживаемые аплодисментами однополчан.

Возле «Кассиопей» сеньор Пуэбло оглядел техническую суету и обратил начальственный глаз на лейтенанта.

— Теперь вы. Доложите готовность нашего оборудования. Только умоляю, не надо орать в ухо «Разрешите доложить!»

— М-м-м… — промычал обескураженный офицер, вспоминая неуставную манеру речи и не вспомнил, — почти все готово. Прогноз по окончании работ — шестьдесят-шестьдесят пять минут.

— Отлично. Значит, в 16.00 по местному времени можем стартовать. Пока еще заправщики отвалят… Напоминаю, лейтенант, как только оборудование встанет на борт, вы лично активируете блоки самоуничтожения. Аппаратура секретная, протокол вы знаете не хуже меня. Да, вот еще что: сейчас местный персонал должен подкатить «Мартели», так что не удивляйтесь.

Последняя фраза обращена в адрес Веста, который стоял чуть позади, лениво помахивая снятым шлемом — портрет опупевшего от службы воина. Потом полковник поймал зрачками Нибелунга. Мол, все понимаю, и ты не беспокойся.

— «Амазония», вызывает борт семь два ноль, как слышите?

— «Хинете» семь два ноль, слышу вас чисто. Прошу посадочный коридор.

— Принадлежность, имя, цель визита?

— «Эрмандада», приписка на «Тьерра Фуэга», везу капитана де Толедо.

— Ого! Даю коридор. Следуйте пятым коридором по телекоду. Очоа, ты, что ли? Зачем вас принесло?

— Здорово, Рауль! Капитан привез ящик коньяку и поздравления с Днем Ангела вашему коменданту от нашего коменданта.

— Ящик коньяку! Хорошо живут! Так это… опоздал слегка ваш комендант! На месяц!

— Ага! Говорит, лучше поздно, чем никогда!

— Точно! Лады, заруливай! Пока начальство расшаркивается, может, заглянешь в диспетчерскую?

Вот такой диалог сопровождал юркий флуггер «Хинете» примерно за час до прибытия в крепость группы разведчиков.

«Хинете», малотиражное дитя конструкторов «Дитерхази и Родригес», задумывался как сверхлегкий десантный транспорт, этакий облегченный во всех отношениях аналог русского «Гусара». Кому он такой нужен — этот вопрос на стадии проекта не прозвучал, и флуггер в результате завернули. Неинтересно, когда машина может принять всего половину взвода.

Военным он оказался без надобности. В гражданском обороте «Хинете» тоже сначала не прижился — как и большинство конверсионной техники, он был нелепо мощен, избыточно быстр и весьма прожорлив. Да и стоил каких-то совершенно неразумных денег.

И быть бы машине, хорошей во всех отношениях, списанной за ненадобностью. Но вышеперечисленные нелепости вдруг показались весьма привлекательными людям и организациям с мешком лишних терро и заниженной самооценкой.

Короче говоря, «Хинете» стал популярным в узких кругах космическим лимузином. Огромный, могучий, быстрый и о-о-очень дорогой — то, что надо, короче говоря. Для метания понтов по орбите и запуска звездной пыли в глаза лучше не придумаешь.

Вот и теперь, когда капитану де Толедо потребовалось прибыть на «Амазонию», он решил не таиться, а применить обратную маскировку с максимальным уровнем шума и помпы. Для этих целей радикально черный в серебряных молниях «Хинете» подходил идеально.

Сработало на все сто.

Ни диспетчер, ни дежурный офицер, ни караульные не задались простым вопросом: какого дьявола принесли черти лично начальника контрразведки «Эрмандады», фактического замкоменданта сектора? Все глазели, как посадочный транспортер втягивает в крепость пятьсот тысяч терро, отлитые в роскошь нарочито аэродинамических обводов, и грезили о красивой жизни.

Насчет «ящика коньяка» на именины с опозданием в месяц де Толедо тоже не побоялся переборщить, потому что врать надо чудовищно, нагло и нелепо — тогда поверят. Он знал, что сеньор комендант любит ром, но — Санта Мария де Гваделупа! — в кладовой приличного рома не сыскалось, пришлось ограбить шефские запасы коньяку.

Получив приказ на проведение «Аутодафе», капитан принялся действовать. Рабочие моменты его совершенно не смущали, все было продумано и толково распланировано заранее, про запас. Более того, не было сомнений в месте акции — крепость «Амазония».

Во-первых, учинять такое на вверенной территории неразумно, особенно после угона секретного флуггера. Во-вторых, «Амазония» — это военфлот, то есть к «Эрмандаде» вопросов не возникнет. В-третьих, шеф ясно сказал: «Задействуй Хесуса».

Но что-то грызло капитана. Смущало. Нервировало.

Не возникли бы вопросы к службе и персонально к нему безотносительно места акции. А когда он внимательно посмотрел против кого придется работать, ему стало не просто беспокойно, стало ему страшно.

Полковник ГРУ ВКС не впечатлил, а вот двое других…

Один невысокий, худой, соломенноволосый. Второй чуть покрупнее и пополнее, чернявый. Обличье, конечно, липовое, но на дне глаз блестели одинаковые льдинки, заметные только очень подготовленному человеку, каким был капитан де Толедо.

«Скорцени»… Все понятно. Но ничего не поделаешь, придется работать. В конце концов, у него преимущество — он на своей территории, есть несколько заготовок…

Наверное, ни один боец героического гарнизона «Амазонии» не смог бы объяснить, ради какой причины курилку технического уровня на авианесущем модуле назвали «Колумбией».

Любой искушенный и повидавший сразу возразит: все курилки техников на тяжелых вымпелах ВКС ЮАД назывались так. А почему?

У меня есть одна идея, но она не безупречна. Дело в том, что такого рода помещения (условно мирного назначения) на боевых кораблях ЮАД отделываются фирмой Colturn. Так что во время сдачи судна в эксплуатацию, или в ремонте, переборки обычно затянуты пленкой с логотипом Col. Col. Col. Ну а дальше понятно: быстрое мыслью южноамериканское туземство достроило навязчивое сокращение до полной, наиболее привычной формы.

Как всякая традиция, эта давно переместилась в область соматических реакций. То есть никто вдруг и случайно не станет обсуждать, с какой такой радости наша курилка столь нелепо прозвана.

Все сии обстоятельства выглядят невинно, по-домашнему, как положено бытоописательной стороне жизни. Но их умудрились использовать для крайне мрачных нужд.

«На Колумбии» сидело человек пять (а может, и шесть, нынче этого не выяснить).

Все увлеченно дымили, один предавался пассивному вдыханию отравы.

Накурено было крепко. Старый кондиционер сражение за свежесть явно проигрывал. И аромат весенней Долины Маринеров (Марс, Солнечная система, степное разнотравье, близкое море, много кислорода), который должен был царить в помещении по воле аппаратуры, здесь вовсе не царил.

Разговоры не отличались от точно таких же в разнообразных курилках за пятьсот лет до этого.

«А как сыграли наши? А что он? А она? Шеф-то ваш, какой, прости Господи, мудозвон! Ну ничего себе! Пять-ноль, трагедия, поверить не могу. А ведь еще в позапрошлом году… Ну и дурень, надо было ее послать. Я бы точно послал. А шеф все равно мудозвон».

Общение типичное, неинформативное, но необходимое для снятия трудового стресса и перезагрузки мозгов. Конкретно эти мозги нуждались в перезагрузке с витальной необходимостью — в курилке собрались инженеры-оружейники, секция боепитания, очень важные, словом, мозги.

Когда отворилась дверь, никто поначалу не обратил на это внимания. Народ сидел на банках, оперевшись спинами на Долину Маринеров (трехмерная панорама по переборке), новоприбывшего одарили парой взглядов да убавили громкость — вошел чужой человек в черном комбинезоне «Эрмандады», гость с «Тьерра Фуэга».

Смежники и коллеги по силовому воздействию бывали в крепости часто — обычное дело. Поэтому гостю без вопросов поднесли огоньку и забыли. Пусть покурит человек, да и невелика птица — какой-то пилот, судя по нашивкам.

— Прошу прощения, амиго, — прошептал пришелец, дотронувшись до рукава одного из курильщиков, — не подскажешь, кто здесь инженер Хесус Квартерон? Мне сказали, что он ушел на Колумбию, а Колумбия — это вроде здесь…

— Ну я Квартерон. — Курильщик повернулся к новенькому. — Чем могу?

— Очень хорошо! Удачно я вас нашел! — Пилот отчего-то стал говорить медленно, с расстановкой и почти без интонаций. — Вы не могли бы проконсультировать меня насчет программирования ракетных детонаторов «Шарль»? Французская техника, я слабо разбираюсь, а вы, как говорят, специалист.

Инженер Квартерон полностью развернулся в сторону собеседника, стряхнул пепел в бумажный кулек (до урны было далековато).

Он хотел просто и доходчиво разъяснить странному парню, что есть биос,[3] прошитый в электронику, который только и можно там программировать. Но в котором лучше вообще не рыться, так как есть операционная система, она управляется бортовым парсером, а для пилотских нужд больше и не надо. Стандартный набор команд…

Но он с удивлением понял, что губы произносят нечто совсем иное.

— Да, хорошо, конечно.

Вслед за удивлением пришел испуг. То есть пока еще не испуг, а нечто сырое и холодное в диафрагме. Тело и, что хуже всего, язык не слушались. Последнее, что он слышал, были слова, все такие же медленные, падающие крупным тяжелым градом.

Их хотелось слушать.

Их надо было слушать.

Это было важно.

Важнее всего. На. Свете.

— Прекрасно. А тогда, быть может, вы знаете, откуда такое забавное обыкновение, называть курилку «Колумбия»? И отчего так называются только курилки техслужб?

Больше он не слышал и не видел ничего.

Ни совершенно школьного, но очень смешного анекдота про то, как Данко Липич, Паскаль и Ньютон играли в прятки, ни фразы «Я пойду проконсультирую коллег», — которую сказал он сам, ничего.

Вслед за черным пилотом встало и ушло существо, которое лишь выглядело в точности как инженер Хесус Квартерон.

Сеньор Квартерон попал на флот в 2621 году.

Уроженец планеты Лючия, тридцати лет, окончил Ракетно-Артиллерийскую Академию имени Вернера фон Брауна (Манхейм, субдиректория Германия), факультет боеприпасов, специальность — монтаж и программирование боевых частей.

Отличный специалист, обеспеченное будущее, интересная работа.

Поразмыслив, на военную службу не пошел, оставаясь вольнонаемным сотрудником. Социальных преимуществ не так много, зато свобода, сам себе голова и так далее. Да и с презренным металлом вышло куда как чудно!

К двадцати восьми он изрядно помотался по нашему ломтю Галактики и накопил такой опыт, что разрядность зашкаливала, а его самого без звука принимали на любую работу с любым окладом. Предложений было столько, что Хесус мог позволить себе разные капризы, которые так любят кадровики.

Сеньор Квартерон отличался умом, завидной прагматичностью и ясными целями. Результирующий вектор этих качеств позволял ему переть по жизни, словно линкор через атмосферу — болтает и мотает, но с курса хрен собьешь!

Собственно, генеральная цель была одна — выйти на пенсию годам к тридцати пяти — тридцати шести. То есть выписать пенсию себе самому. Молодость, здоровье, куча денег и абсолютная свобода!

Иллюзий насчет Очень Больших Денег Хесус не питал. Но вот на Настоящие Деньги рассчитывал вполне обоснованно. В конце концов, человеку нужно не так много. Миллиард терро не потратить и за десять жизней, а в четырех особняках ты будешь жить точно так же, как и в одном. Его запросы были скромнее и разумнее.

Яхта прогулочного класса (не крейсерская, упаси Бог!), дом, пара мобилей, хорошая выпивка и много женщин.

С кучей денег, правда, выходило не совсем ладно.

По его расчетам, вожделенная свобода с такими заработками светила лет на десять позже плана, а такой темп его категорически не устраивал. И Хесус обратил взгляд на частные концерны, которые поддавались доению куда легче, чем государственные конторы, связанные трудовым законодательством и Единой Тарифной Сеткой.

Где Настоящим Ценным Кадрам платят больше всего (на деле, а не в рекламных проспектах)? Правильно, там, где есть Настоящие Экстремальные Условия, куда нормальный человек по доброй воле не полезет. Короче говоря, где у нас «далеко и плохо» разом?

Тремезианский пояс!

И сеньор Квартерон подал заявление на работу в отделе вооружений «Эрмандады».

Итак, 2620 год, последняя работа, последний большой заработок. Как говорил сам Хесус: Большой Рывок. Этот рывок привел его на «Тьерра Фуэга».

Собеседование проводил офицер безопасности Ахилл Мария де Вильямайора, неожиданно заинтересовавшись анкетой молодого спеца.

— Сеньор Квартерон, я вижу, вы написали, что у вас совсем нет родственников?

— Близких точно нет. Таких, о которых бы я знал.

— Тогда, простите за любопытство, ради кого вы стараетесь? Вы же здесь только из-за денег, я прав?

— Именно. И я этого не стыжусь.

— Нечего стыдиться! Мы платим, вы работаете — идеальные отношения! И все же? Ради кого это все?

— Честно? Исключительно ради себя. Я из породы прагматичных эгоистов. Надоело, знаете ли, побираться по крохам в центральных мирах. Мне нужна оплата, достойная моей квалификации и моего опыта.

— Спасибо за откровенность! Ну что же… Не обижайтесь, но мы проверим вас по нашим каналам — это обычная процедура, и я дам ответ. Пока беру паузу. Жду вас в этом кабинете через три дня!

Через три дня сеньор Квартерон был зачислен на службу.

Вскоре начались странности. Хесус стал замечать провалы в памяти. Иногда он не мог вспомнить, какой сегодня день, чем именно он занимался вчера и где был. Доктора в голос сказали, что все в полном порядке, просто нужно больше отдыхать.

«Ну сейчас! А кто будет зарабатывать деньги?!»

Примерно через полгода все прекратилось.

«Втянулся в режим», — подумал он и был не вполне прав.

Да, его состояние на языке профессионалов называлось именно так: режим. Но только использование возвратной формы глагола «втянулся» было неправомочно. Втянули — так вернее. Втянули в режим. Уточним: режим ожидания.

Таких, как он, называли агентами Пси, или «сонными торпедами». И смеялись:

— Почему так? Потому что медленный, но агрессивный! — У всех есть профессиональный юмор, даже у патологоанатомов.

Хотя, надо сказать, «врачи» с уровня 11 орбитальной базы «Тьерра Фуэга» были циничнее любого прозектора раз в сто. Сеньор Квартерон, который был специалистом по взрывчатым веществам и приспособлениям и очень удачно не имел близких, могущих озаботиться его судьбой, в первый же месяц сел на весьма специфическую дыхательную диету.

В его каюте распыляли пентадотоксин из группы запрещенных нейроморферов. Потом были некоторые интересные процедуры под гипноизлучателем с инъекциями других, но не менее запрещенных токсинов. Процедур он не помнил, откуда и провалы в памяти.

Когда Хесус втянулся в режим, его сознание было заряжено смертоносной начинкой, которая активировалась двумя фразами. Первая — «готовность», вторая — «исполнение».

Внешне все было лучше не придумаешь.

Счет в банке округлялся с запланированной скоростью.

А в 2621 году ему предложили пройти стажировку на флоте в крепости «Амазония». Совсем рядом, на той же орбите, да и полный оклад сохранялся плюс премии плюс повышение разрядности плюс все, что заработает у военных.

И Хесус согласился, ничуть не удивившись, чему он вообще может научиться в этой глухой галактической заднице! К тому времени наш герой вообще ничему не удивлялся. И вопросов не задавал.

Надо ли говорить, что гарнизонное начальство согласилось принять такого классного спеца, подвывая от радости!

Три «Кассиопеи-Е» стояли на палубе в полной готовности к вылету.

Полной? Что-то вроде этого.

Оставались мелочи: принять жидкое топливо и дождаться парома. Гелий-3 для ТЯРД[4] заправлен, аппаратура смонтирована…

Еще, правда, нужно было подвесить в оружейные отсеки нестандартные модули с ПУ на четыре «Мартеля», но это заботы местных техников.

А вот, кстати, и они — шагающая тэзээмка с тремя контейнерами — под одному на флуггер. Позади заряжающей машины вспыхивали оранжевые проблесковые маяки, а в воздухе повис тревожный рев — это ехала вереница заправщиков.

Значит, конец работе! Скоро начнется служба (техническая разведка в космосе — ответственная да и опасная штука), а вот утомительной работе — конец.

Вся разведгруппа расслабленно слонялась по палубе. Шесть пилотов и дюжина операторов (радарные комплексы, СР-сканеры, БПКА, связь — на одной «Кассиопее» смонтировали миниатюрный X-передатчик всего двадцать тонн весом).

Легко догадаться, что всеобщее внимание приковал к себе роскошный черный «Хинете» с эмблемой «Эрмандады» на киле.

— Какое у него ускорение, вот интересно?

— Откуда я знаю?

— Ну ты же пилот!

— Чудак человек! Где?

— Что «где»?

— Ускоряться ты где собрался? В космосе? В атмосфере? Какой атмосфере? Какая гравитация планеты? Погодные условия? Взлетаешь ты или пикируешь? Что ты узнать-то хотел?

— Во зануда!

— И не говори!

— Академик хренов, это называется «удельный импульс двигателя»! Ты вообще чему учился в своей академии?!

— СР-сканированию вообще-то.

— Сколько такая штука стоит, вот что интересно?

— Пятьсот тысяч в стандартной комплектации, я узнавал. Только у этого комплектация явно нестандартная. Видишь, фрагмент днища выдвигается на палубу вместе с салоном? Ну, чтобы пассажиры ноженьки не натрудили? Это вообще только на заказ делают, «Хинете» Х-5! В серии таких нет.

— Ах-х-хренеть!

— Там не серия — смех. Полсотни машин в год.

— Красиво жить не запретишь, да!

Нибелунг и Вест в обсуждении принимали участие на «необходимо-достаточном» уровне, чтобы не вызывать подозрений у местных. Их внимание было поглощено окружающим пейзажем, особенно сейчас, когда до отлета оставалось меньше часа.

Например, Нибелунг ухватил взглядом двух эрмандадовцев, которые неспешно шествовали по палубе, направляясь к «Хинете».

— Вест, «безопасность» на три часа, — сказал он в рацию на всякий случай.

— Вижу.

В самом деле, какого лешего «Эрмандаду» принесло в крепость? Это не их территория. На заметку.

— Вон, хозяева идут, — бросил кто-то из скучающих разведчиков.

— Ага, они, — согласились с ним. — Шевроны видал?

— Красивая у них парадка…

— Это повседневка! Ты бы парадку видел! Все в эполетах, аксельбантах, мрак, короче, попугаи!

— А повседневка красивая.

— Факт.

Нибелунг оставил эрмандадовцев с их красивой формой на попечение Веста, тем более что гуляли они с его стороны, а сам сфокусировался на тэзээмках и заправщиках.

Между тем секуридады прогуливались не спеша с умыслом. Они разглядывали разведгруппу не менее внимательно, чем она их.

— Смотри, — шепнул де Толедо, — видишь, двое в монтажных шлемах и комбезах? Это ребята из «Скорцени».

— Ну мастера! — восхитился второй, пилот Рауль Очоа. — Как загримировались, вообще не узнать!

— Ты уверен, что все сделал верно?

— Просперо…

— Докладывай, ты, убоище!

— Все четко, по инструкции. — Рауль на секунду замер. — Слушай, как-то оно нервно: а если не сработает? Может, надо проконтролировать?

— Кого ты проконтролируешь? Если не сработает? Ты собрался схватиться с этими? Проживешь секунд пять, и то много. Так, время! Марш на борт, пора отваливать!

Под брюхами «Кассиопей» копошилась тэзээмка, возле кормы разворачивали топливные штанги заправщиков, а с борта «Хинете» уже запросили взлет. Транспортер, рыча натруженным механизмом, вывел флуггер в шлюз, катапульта пнула его в пространство.

Нибелунг верил полученной подготовке, опыту, но более всего — интуиции, потому прожил целых десять лет.

В его карьере было чем гордиться. Например, он в одиночку ликвидировал пару умников (какие-то очень ценные ученые — муж с женой), которые инсценировали свою смерть, а сами бежали в Конкордию. Нибелунг перевел их статус-кво к фактическому состоянию прямо на улице Хосрова — клонской столицы. Ножом.

Банально? Банально. Но попробовали бы вы оттуда эвакуироваться после акции!

Были моменты страшные. Нибелунг предпочитал не вспоминать схватку с эзошами на одном безымянном планетоиде, когда их группа недосчиталась четырнадцати человек! Вест там, кстати, тоже был и выжил.

Один эпизод казался совершенно отвратительным, его Готфрид не любил и постарался запечатать в самой дальней кладовке памяти. Тогда им приказали зачистить базу на Бартель Два. Целая рота из его родной дивизии «Скорцени» не смогла выполнить задание, нарушила режим секретности и ее накрыли с орбиты главным калибром линкора. А они дочищали. Своих коллег. Братьев.

Так что с интуицией у Нибелунга был полный порядок. И сейчас она буквально вопила.

Ему очень, очень не нравился поезд тэзээмки. Конкретнее — персонал. Совсем точно — один инженер, который уже минут пять выстукивал что-то на планшете, подключив его к внешнему разъему пусковых контейнеров.

Вот и камарад Вест семафорит: проверь! Опасность!

Он не спеша, вразвалочку, прошел сквозь суету техперсонала, похлопал инженера по плечу и дружелюбно спросил:

— Амиго! Чего ты так долго? Может, помочь?

«Амиго» обернулся.

Медленно. Совсем не так, как полагается человеку, которого внезапно хлопают по плечу.

Глаза уже смотрят на Нибелунга, а пальцы продолжают плясать над клавиатурой.

Глаза.

Зрачки неподвижные. Расширенные…

— …А то ты так страшно вкалываешь, прямо жалко тебя! Давай пособлю, я же монтажник второй категории! А ракеты эти — так мне же с ними лететь!

— Не. Надо. Я. Справлюсь. Осталось. Не. Долго, — ответил инженер.

Весь этот разговор только выигрывал время. Нибелунг оценил самого парня — одурманен суровой дозой наркотиков, не иначе. А теперь он вглядывался в монитор, анализируя, что именно вбивает в их ракеты специалист.

Он достаточно разбирался в программировании, чтобы понять: никакого отношения к штатной работе боеголовки или двигателей данная последовательность символов не имеет!

А к чему?

Это не имело никакого значения.

Парень прошелся по двум ПУ из трех. Что он в них ввел? Сколько секунд до завершения последней программы?

Режим полномочий Нибелунга включал в себя лицензию на убийство.

Он вытянул из набедренного шва шестидюймовую нить. Прозрачная, как стекло, толщиной в миллиметр. Его пальцы сдавили ампулу в основании нити. Электроразряд инициировал связи в кристаллической решетке конвикорда, и шнур на пять секунд превратился в невидимое шило алмазной твердости.

Острие вошло в сердце инженера, даже не заметив преграды одежды, кожи и мышц. Пронзив аорту, шнур разлетелся мельчайшими и острейшими осколками, которые растворятся в крови без следа.

Спец даже не охнул. Просто тело сделалось тяжелым и стало оседать на палубу. Нибелунг аккуратно подхватил его под мышки и усадил на бортик тэзээмки — умаялся человек, пусть отдохнет.

Одобрительный взгляд Веста. А больше никто ничего не заметил, потому что во вторую «Кассиопею» в это время заводили топливную штангу, а она никак не заводилась.

— Ну мать же вашу! — разорялся пилот. — Почему я в атмосфере на лету умудряюсь заправиться, а вы на ровной палубе нет?!

— Попробуй! — отвечали ему.

До уставшего инженера ли?!

— Ребята, — сказал Нибелунг, подходя к кучке людей с нашивками инженерной службы. — Ребята, там вашему нехорошо. Сел и сидит. Вы бы глянули, а то нам улетать пора, да и парня надо проверить.

Техники недовольно зашевелились, прервав созерцание чужой работы.

— Ну и?

— Что «ну и»? Я говорю, ваш камрад, вроде как поплохело ему, сел на тэзээмку и молчит. Так вы бы разобрались. Это ж ваш камрад, — обстоятельно разъяснил герр Штольц, автоматически кривляясь и бутафоря «под деревенщину».

— Ты не перегрелся? А то уже который час в шлеме! — ответил некто участливый, после чего «ребята» хором отвернулись.

— Ау! Я не понял!

Дальше все заговорили разом:

— Что ты не понял?

— Вон Хесус, стоит, работает.

— Шатает его, правда.

— Так его с обеда шатает, как потрещал после курилки с тем эрмандадовцем, так с тех пор сам не свой. Устал, наверное.

Голос Веста в рации:

— Тревога!

Он резко обернулся, рука легла на кобуру.

Этого не могло быть. Инженер с разорванной сердечной мышцей стоял у тэзээмки и упрямо вбивал код.

Нибелунг не думал. Обездвижить и пусть наука разбирается. Не думал и Вест.

Две тропфен-пули угодили в колени Хесуса. В стороны брызнули осколки костей, мяса и много крови. Очень много крови.

— А-а-а-а! — По палубе шарахнул многоголосый крик, но там не было одного голоса — инженер Хесус молчал.

Молчал, стоя на обрубках ног, и продолжал печатать.

— Валим его! — выдохнул Нибелунг.

Ствол остановился на уровне чернявой головы в пилотке, палец выбрал слабину спускового крючка…

Пальцы того, что раньше было Хесусом Квартероном, ввели последние цифры и переместились к кнопке «ввод»…

Бинарная смесь смешалась в каморе «Тульского Шандыбина», проскочила искра…

Пистолет взорвался выстрелом!

Но его никто не услышал, потому что мизинец утопил «ввод». Оглушительный в замкнутом пространстве выстрел пропал во взрыве сокрушительного могущества.

Шесть тяжелых ракет «Мартель» детонировали разом! Им вторили полные баки и люксогеновый танк X-передатчика.

Все произошло слишком быстро, слишком быстро даже для феноменальной реакции агента Нибелунга. Он не успел подумать «Это конец», не успел зажмурить глаза, ничего не успел.

Просто какая-то часть души, функционирование которой не связано с мозгом, злорадно констатировала: «Шиш тебе вместо демобилизации!»

Мечты герра Штольца о мюнхенском домике, мечты сеньора Квартерона о красивой жизни, равно как и мечты десятков людей мгновенно испарились в нестерпимом жару. По палубе прокатилась многократно отраженная ударная волна, расшвыривая тяжеленные флуггеры, как картонки, не говоря о хрупких и беззащитных человеческих фигурах.

Аутодафе состоялось.

Глава 5 ЧУЖИЕ МОГИЛЫ

Декабрь 2621 г.

Авианесущий рейдер «Левиафан»

Планета Береника, система Альцион

Набег на Беренику вспоминать одновременно страшно и неинтересно, хоть и имел он последствия труднооценимые.

Именно так: страшно и неинтересно. Обычно эти кони в упряжке не ходят — или страшно, или неинтересно.

Да только не в тот раз.

Мы освоили пилотаж чоругских флуггеров в первом приближении, а на орбите в доках крепости «Керчь» отремонтировали «Левиафан» в приближении втором. Товарищ Иванов, конечно, секретничал по спецслужбистской традиции, но только идиот не догадывался, куда мы направим бушприт нашей каравеллы.

Собственно, после общения с братом Небраской вариант оставался ровно один: Береника, система Альцион. То самое место, где потерпел крушение корабль француза и где тот видел множество аппаратов аэрокосмической агрессии весьма выразительного облика.

Раз там может быть гнездовье чужих, там точно будем мы, вооруженные всем нашим любопытством. А как иначе? Ведь чужие не просто агрессивны — они в состоянии инициировать взрыв сверхновой, а значит, обречены на пристальное внимание со стороны органов.

Нет, ну подумать только, я, Андрей Румянцев, теперь сам — органы! Поверить не могу!

Итак, чтобы не лить воду: неинтересно, поскольку я почти ничего не видел (да и слышал мало — одни недолгие панические вопли в эфире). Страшно, в общем, по той же причине — когда ничего не знаешь, страшно бывает до поноса. Тем более кое-что я о чужаках знал. И этого «кое-чего» было достаточно для приведения организма в состояние трепетной бдительности.

Еще раз: итак, в середине декабря, когда матчасть была в строю, товарищи пилоты были в строю и товарищи осназа были там же, нас всех собрал шеф и открыл страшную тайну: мы выступаем. И тут же раскололся, в каком направлении.

Дело было на нашем секретном складе. За время брифинга ВПП космодрома очистили от лишних глаз, мы выкатили туда машины, да и стартовали без лишних слов. За нами потянулись «Кирасиры» с осназом.

Очень непривычная была орбита. Оч-чень!

Орбита населенной планеты — оживленное место. Особенно если это центральная планета колониального сектора — как Грозный. Здесь всегда густо засижено спутниками, суетятся планетолеты с катерами, из атмосферы взлетают могучие корабли первого ранга и обильно роится всякая мелочь.

Вся эта летучая братия сверкает дюзами: мелкие светофоры маневровых и настоящие вулканические жерла, когда маршевые выходят на разгонный режим.

В результате орбиты Земли или, скажем, Марса, где пашет дюжина межзвездных космодромов и чертова куча взлеток планетарного калибра, похожи на реки огня с целой системой притоков — чем дальше, тем реже и тоньше.

Наша орбита была совсем иной.

Режим секретности освобождал не просто стартовый коридор — целое, блин, стартовое полушарие!

Представляю, как матерились гражданские, для которых были захлопнуты окна пролета почти на час!

Ну да ничего. Планета с мощнейшей военной инфраструктурой — должны были привыкнуть. В дальнейшем взлетать с планеты планировалось на борту рейдера, чтобы не светить наши невоспроизводимые чудо-машины, да и гражданских жаль, если честно. Свои же люди, родные, в конечном итоге ради них стараемся!

Я помню, как вылез из флуггера на палубу. Знакомая, до дрожи знакомая палуба «Левиафана»! Над воротами капитальной переборки, ограничивавшей полетный отсек, виднелась стертая до брони краска. Участок метров в десять.

— Это что за беспорядок?! — Ревенко ткнул палец по пеленгу прорехи.

— Это ты вон у Андрюши попытай, — заметил Клим. — Он на сем корыте летал, сказывали.

— «Летал»… — передразнил Разуваев. — Летает, Клим, фанера, мы — ходим!

— Тут была надпись «Огонь исцеляет» на латыни, — сказал я. — Игнис, кажется, санат.

— Не надо, не надо, амиго! Можно подумать, ты этот «санат» в эфире не слышал сто и один раз! — Это, понятно, Сантуш. Кто еще в нашем насквозь славянском коллективе будет величать товарища «амиго»? — Или забыл?

— Тысячу и один раз, — машинально поправил я. — Такое забудешь! Скажи лучше, Комачо…

Пауза, чтобы он смог по-идиотски схохмить.

— Комачо, — схохмил он.

— …Думал ли ты, что придется ходить вот по этой палубе, вот под этим подволоком, как дома? А?

— Нет, амиго Андрей! Максимум о чем мечталось, так о том, чтобы увидеть, как его торпедами расковыряют! А теперь вроде как свое…

— Это оттого, что на саблю взято! — рассудил Настасьин. — А что за обычай такой? Что за «Огонь исцеляет»?

— Это пираты любили для бодрости в эфир орать. Вроде как боевой клич. Ну и чтобы жертва знала, кто прилетел. — Сантуш пустился в воспоминания. — Про огонь — общий девиз, а еще были индивидуальные. Много разных. Чарли Небраска кричал: «На ножи!» Фред Пикок, Андрей его не застал: «Ад переполнен!» А Фэйри Вильсон: «Зацелую до смерти!» Ну и всякое еще было, всего не помню.

— Вот же богомерзость! — сказал Клим. — Всех, всех упокоили, слава Создателю!

— Не, не всех. Небраска теперь сидит, как и Блад, — под следствием. Надеюсь, обоих шлепнут.

— А Фэйри что за баба? — спросил Разуваев и облизнулся.

— А Фэйри мертва! — отрезал я, пока народ не начал вспоминать, а я не дал кому-нибудь в рожу.

После чего разговор сам собой свернулся в сингулярность, так как техперсонал извлек наши тушки из скафандров.

По трансляции прозвучал голос пилота-навигатора:

— Экипаж, внимание! Выход на разгонный трек через пять минут! Приказываю: всем занять места согласно расписанию! — Потом голос откашлялся и по-человечески предупредил: — Я серьезно, тут дейнекс-камера на ладан… если во время разгона накроется силовой эмулятор, всех храбрых намажет на переборки! Потом закрасим, чтобы не отшкрябывать!.. По местам, короче!

«Веселый!» — одобрительно подумал я.

После чего мы все расселись в креслах-компенсаторах, а «Левиафан» как следует поднатужился и нырнул в X-матрицу.

Альцион.

Чтобы нырнуть туда, изношенным и не самым совершенным движкам LM-225 пришлось пять раз погружать корабль в подпространственный кисель. Потому что Альцион далеко.

Далеко — не то слово!

Если представить владения Великорасы в сильно упрощенном виде, получится колоссальная буква Y, где нижняя планка — Объединенные Нации, правая — Конкордия, точка в середине между ними — Большой Муром, а левая — это Тремезианский пояс и небольшой известный нам кусок Чоругского Домината. От середины нашей планки, где расположена Земля, до Тремезии — две тысячи парсеков. Еще две тысячи — до чоругов.

И вот за ними, за территорией, которую братья-раки почитают сферой своих интересов, за границей даже условного их контроля, лежит система Альцион. Совсем пустая и совсем ничья, потому что хрен достанешь.

Каюсь, я не знал, что это за звезда и где. Вся ЭОН спасовала, кроме эрудированной Саши Браун-Железновой, которая имела под кудряшками «много кое-что», по выражению Сени Разуваева.

Туда бы прыгать на рейдере Главдальразведки… Их мама верфь и папа военфлот рожают именно для таких случаев!

Но нельзя.

Потому что мы не существуем. Рейдер пиратский, ворованный. Флуггеры чоругские — одна сплошная неучтенка. А нас нет и быть не должно: ни документов, ни уникальных сигнатур, ни позывных в эфире — ничего.

Описывать наш рейд от моего лица — тоска смертная. Хоть я и могу заполнить полноценный авторский лист рассказом об эволюциях на высоких орбитах, а также какие меня в это время терзали эмоции, не думаю, что тебе, мой верный читатель, будет интересно.

Да, выгрузились в космос на орбите Береники.

Да, «Левиафан» поднял «Асмодеи», те вошли в атмосферу, врубили могучие СР-сканеры и обнаружили компактное скопление… некоего материала на поверхности Береники. Первое и третье звенья ушли вместе с «Кирасирами» осназа к планете, а мы, второе звено, остались караулить, усевшись почти на рубеж магнитосферы.

Болтовне в эфире поступила дробь, и это зело верно. Ведь то, что мы не умеем перехватывать гравимодуляции чоругских раций, вовсе не означает, что искомые чужаки тоже такие тупенькие.

Начались тоска и разложение.

Осназ на планете работает тяжело и опасно. Переговоры по узконаправленным каналам — хрен засечешь. Нам общаться запрещено. Ску-у-ука!

Недаром я говорил, что военный пилот — профессия терпеливых! В тот раз терпеть пришлось больше восьми часов, даже бояться надоело. Пока наконец события не начали разгоняться.

Ожила связь:

— Здесь Иванов. К месту осуществления поисковых работ на полной скорости приближается групповая цель. Это определенно наши старые знакомые. Приказываю свернуть патрулирование! Маршрут 5 по автопилоту, следуем в точку эвакуации! Обеспечить барраж до прибытия основных сил!

— Что осназ, что ребята? — спросил Комачо, пока было можно.

— Осназ сворачивается, ЭОН прикрывает. Всё, полетели! — Иванов, как всегда, бесподобно отрывист, но стопроцентно содержателен.

Конечно, мы полетели! Пока Сантуш трепался, мои пальцы сами включили маршевые и нашли маршрут.

«Ёпт!» — только и смог подумать я.

Парабола почти втыкалась в планету. Точка рандеву с рейдером назначена в семидесяти кэмэ над поверхностью! Прямо над куцей местной стратосферой! Это даже не опорная орбита. Это мы, считай, упали!

Пятый маршрут был разработан для скоростного, самого экстренного драпа. Когда времени нет, когда осназ едва успевает сняться с планеты, когда враг покусывает пятки. Для полного форс-мажора, в который, по слабой человеческой природе, никто не верил и к которому никто не готовился всерьез.

Как водится, подоспевший жареный петух клюнул в самое интересное место.

Вот тут и случилась самая страшная часть моей личной саги. Нас догоняли (кто именно, мы не видели), а мы не могли убежать, потому что ждали флуггеры осназа.

Дождались. Практически обдристались со страху, пока два «Кирасира» заруливали на финишер. Какие же, мать их, они оказались неспешные! А еще «десантно-штурмовые»!

Наконец, все забрались в брюхо рейдера, и тот слинял из мрачной системы. Я даже не понял, мы успешно скатались или как? Товарищ Иванов молчал, а осназ разгружался в другой секции ангара — не подглядишь, не спросишь. Пилоты же ничего не видели. Много насмотришь с орбиты?!

Самое интересное в тот раз произошло на планете, на ее поверхности и под нею. И мы скоро туда попадем, дайте срок, мои внимательные читатели.

Между первым и вторым X-переходами двигатели проходили стадию релаксации (люксоген-детонаторы остужались, 5400 Кельвинов — не шутка!), техники тестировали дьюары на предмет микротрещин, а спин-стержни на предмет микродеформаций.

У экипажа, у нас то есть, тоже случилась релаксация. Извольте видеть: в ангаре есть выгородка с рядами противоперегрузочных кресел. На случай экстренного разгона, когда летный персонал не успевает добежать до своих штатных мест, а валить надо срочно и никакой уверенности в работе силового эмулятора. Наш случай.

«Левиафан» выпал из X-матрицы, а мы со стонами посыпались из кресел. Выгородка сильнее всего напоминала пассажирский салон флуггера, которой мог попасть в аварию, но не попал. И конструктивно, и, так сказать, онтологически: пассажиры счастливы, но перенервничали настолько, что похлопать умелым пилотам сил уже не осталось.

— Отчего ж меня так каждый раз колбасит, а?! — воскликнул незнакомый боец осназа и показательно застонал. — Каждый выход из X-матрицы как маленькое похмелье!

— Маленькое?! Ни хрена себе «маленькое»! Будто после литра водки без закуски! — отозвался второй по фамилии, кажется, Арбузов.

— Это, товарищ Дементьев, не от X-матрицы. Это от… от… мля, кто как, а я заколебался сверх всякой меры! Адреналин аж сифонит! Как мы с той пещерки драпали! — сказал третий, некто Алихан.

— Ага, я уж молчу, чего мы насмотрелись! А драпали груженые, как грузовой монорельс! — Не знаю, кто это сказал, так как размещался позади меня.

Когда осназ 92-й отдельной роты принялся делить впечатления на всех, в салоне стало тесно. Уж очень здоровые мужики: физически и морально. Профессия «защищать Родину вручную» накладывает отпечаток. Если они говорили, перебивать и встревать не хотелось, и чувствовал я себя рядом с ними, как школьник со взрослыми дядями. Допустим, мы, пилоты, претерпеваем не меньше, да и, по статистике, служба у нас опаснее, но общение глаза в глаза — их участок, не наш.

А вообще, когда сошлись поближе, парни оказались золотые.

В тот момент «золотые парни» вопили все восторженнее — навь X-матрицы схлынула, а на ее месте случилась радость: все живы, дело сделано, идем домой!

— Так, слушаем сюдой! — В голове выгородки встал Лев Степашин, выражением лица основательно выбивавшийся в диссонанс с общим весельем. — Сюдой, я сказал! Свиньин! Сюдой значит сюда! Все наобщались? Тогда встаем, колонной по одному в проход и — шагом марш.

— Ну что ты, отец-командир, такой серьезный!

— Да, в самом деле, нам до дома еще пиликать и пиликать, время есть, дай вздохнуть-то!

— Отставить! Я тебе дам, вздохнуть! Пока не упакуете скафандры и личное оружие, не будете ни вздыхать, ничего! Командирам отделений через час представить формуляры на расход боеприпасов! — Он помолчал и добавил с заметной усталостью: — А мне еще отчет Иванову струячить… о проделанной работе… Да вдобавок с тем, что с планеты натаскали, разбираться! Со скидкой на X-матрицу десять минут даю, чтобы прийти в себя, и строимся!

В бронированный бок моего «Гранита» сунулся чей-то локоть. Я поворотил корпус, насколько позволял скафандр, и обнаружил, что сижу рядом с осназовцем, который улыбается во всю пасть.

— Малой! — сказал он и протянул руку.

— Э-э-э… Андрей.

— Фамилия у меня — Малой. Сильвестр Малой. Сам понимаешь, что имечко выговаривать запаришься, так что лучше так — Малой.

— Очень приятно!

Фамилия подходила к облику только в виде оксюморона — парень был здоров и крупен, напоминая общим телесным впечатлением незабвенного квотермейстера дель Пино. Надо думать, кровавый Салман выглядел так лет двадцать назад.

— Во, погляди, Андрюха, что я нарыл!

Он протянул мне открытую ладонь. Трижды витая спираль диаметром буквально пару сантиметров, казалось, жила своей жизнью. Не то металл, не то минерал, тек внутренним светом, неуловимо меняя колер. Красиво.

— Это что такое?

— Это я подобрал на Беренике! — пояснил он, будто надоедливому школяру. — Мы там наткнулись… ну, в общем, для простоты, на нечто среднее между складом и помойкой.

— Да ну! Чужаки?.. Они, да? — Я разволновался, так как во всей нашей компании этим чужакам я был самый не чужой.

— Ну ты догадливый! Они, кому ж еще быть?

Тут ваш покорный слуга разволновался еще хуже и отстранился, насколько возможно далеко, от непонятной штуковины.

— Ты что, хочешь сказать, эта фигня оттуда?! Ты ее сюда приволок?! За каким чертом?!

— Сам ты фигня! — Обида в голосе Малого зазвучала вполне явственно, и он убрал вещицу в набедренный карман. — Мировой сувенир! Колечко! Настюхе своей подарю, как раз на палец!

— Ты, Малой, точно псих! — Я постучал кулаком по шлему. — Ты собираешься подарить девчонке инопланетный артефакт?! А вдруг это бомба? Или он элементарно радиоактивен?! Или ядовит?! Ты вообще знаешь, что это такое?!

— Надо очень… чего там знать-то? Кольцо, оно и есть кольцо, чо сразу: «Бомба, ядовит, радиоактивен»?! А сувенир-то мировой!

— Вот что я тебе скажу, друг: ГАБ пронюхает, откуда это, отберет, да еще и по шапке получишь.

— Ништо… поди не пронюхает!

Так и поговорили.

ГАБ, конечно, пронюхало, о чем я догадался по лицу Малого, с которым мы встретились между вторым и третьим прыжком. Бывает такое застывшее выражение, когда лицо страстно желает дать кому-нибудь в морду, но некому.

Мы встретились по дороге из трапезной, когда шли с завтрака. Малой был закономерно грустный, и я его пожалел, начал расспрашивать и вот что он рассказал. Не про кольцо, нет — кому интересно, как его излаяли в Особом Отделе за проявленную тупость и мешочничество? Я думаю, что никому, тем более что справедливо излаяли.

А вот про дело на Беренике интересно.

Я историю запомнил, а когда очутился в каюте, занес ее в планшет для памяти. Потом, много лет спустя, мой старый планшет всплыл, а история вместе с ним.

Ровно тогда в голову пришла мысль написать эту книгу. Вот я и пишу, так что слушайте про Беренику от первого лица сержанта Малого.

«Степашин-то наш… отец-командир, нет, не сломался. Просто стал как мешком ушибленный. А все отчего? А оттого, что баба.

Нет, Андрюха, не лыбься, все ты понял! Не он — баба, а довела его баба. Ему еще на Лючии наш комроты капитан Плахов говорил: „Лёва! Девки, они как лошади! Капризные и подлые все, а красивые крайне редко. Те, что красивые, про свою редкость знают и пользуются, так что не надо им верить! Как старший по званию приказываю!“.

А уж папе Лёве девка досталась! Не приведи Бог! Видел фото — краси-и-ивая! Сил нет! Коса вот досюда, ноги, как у фигуристки, задница, все дела… а глаза бедовые и блядские. Самая опасная тварь.

Извела нашего папу! Не желает к нам на Грозный лететь! Почему не желает? Так поди разбери!

Ну Лёва и поплыл. Держится вроде, а голова плывет. И тут приказ: выступаем на Беренику. Нам в бой, а у командира мысли! Стало что терять — раз. Не поймешь: а она вообще с тобой или как — два.

На войне думать нельзя! Тем более про такое. Ну да что я тебе рассказываю?! Ты истребитель, сам под Богом ходишь. Только задумался — сразу кранты.

Папа Лёва еще и комвзвода, за всех своих циклопов в ответе. Чуем: быть беде, с таким командиром удачи не будет! Молчим, конечно, но идея такая вертится.

Почему Степашин папа? Так старый он для осназа, сам посуди: тридцать пять лет, а все лейтенант! Они же с Плаховым одногодки, ему бы майором быть… Андрюха, чем перебивать, дай лучше сигаретку!

Короче говоря, долетели до Альциона, нашли Беренику. Вы на орбите сторожите, а нам на выход, ну и пошли.

Береника — та еще планета. Да и место сброса — натуральный ад. Как на старой картине: кругом сера, лавовые озера, гейзеры, разломы с дымком, небо низкое красно-оранжевого колера. А на горизонте вулкан курит. Только чертей со сковородами нету.

Рельеф — трындец! С бэтээрами даже соваться нечего — не проедут. Пилим на своих двоих. Скафандры вглухую, сопим в кислородные баллоны, снаряжения на каждом, как на верблюде, потому как непонятно: чего ждать?

И Лёва с похоронной рожей… возглавляет. И вопрос еще что хуже: командир в таком состоянии или совершенно неразведанный маршрут? Хотя о чем это я?! Мы же и есть разведка!

Но страшно! Небо давит, серная дымка, ни пса не видно. Средства обнаружения работают в штатном режиме, но психика у людей требует всё видеть глазами. Электронике не доверяет. А много рассмотришь в чертовом тумане?!

Товарищ Иванов на инструктаже взбодрил… Показывает картинки и пару видео: вот, говорит, вражеские флуггеры. А вот это — звездолеты. О наземной компоненте сил противника ничего не известно, есть ли пехота, ручное оружие, минные поля… короче, ничего.

Искать, говорит, я вас попрошу, вслепую. Уверен, СР-сканирование с орбиты выявит концентрацию какого-то эсмеральдита, на основе которого у чужих сделаны то ли основные конструкции, то ли двигатели летательных аппаратов. Наш сокол Румянцев сумел добыть обломок такого флуггера, так что СР-сканеры точно откалибровали по опорным данным вещества, засечку координат выдадим, не сомневайтесь! Кто б сомневался…

Предмет поиска определять вам, то есть нам. Задача: выйти по координатам, определиться по ситуации, важна любая информация — вперед, за работу.

Слушай, так это ж ты Румянцев! Что-то я туплю после всей этой свистопляски! Ты что, правда кусок флуггера добыл? А то машины-то у них — это звиздец просто! Впечатляют! Не поделишься подробностями? А чего не поделишься, жалко, что ли? Подписка? Ах ты черт… ладно, с пониманием.

Топаем, значит. Потеем.

„Валдай“ — хорошая броня, но тяжелая, а электромышцы слабоваты.

Лёва командует:

— Применение ракетных ранцев запрещаю! Пока не выясним возможности противника по засечке целей, уровень их агрессивности и средства наземного нападения.

Это верно, но до чего же муторно! Потому что по координатам-то мы вышли, ага, но это квадрат в десять километров! Десять квадратов и нас — сорок рыл. Ты бы видел те скалы, распадки, ущелья, что мы на пузе проутюжили!

Разбились на звенья, встали в поисковую спираль и давай витки наматывать.

Час, два, три. Сменили баллоны. Еще час. И тут третье отделение докладывает:

— Здесь Самохин, — это их комод, чтоб ты понимал, — у нас контакт вроде.

Так и сказал: вроде. Прямо по боевой трансляции. Я все ждал, когда Лёва его выматерит, что доклад не по форме. Он вообще на боевом делается резкий, а уж за „вроде“ можно так схлопотать! Но Степашин не своим голосом отвечает:

— Миша, никуда не лезьте, ждите нас. Всем выдвигаться по координатам третьего.

Миша! Хорошо хоть не Мишутка! Ну, думаю, совсем командир плохой.

За полчаса все собрались. Самохин выискал отличный распадок: с гребня долина видна от сих до сих, а нашего НП не заметишь, пока по головам не пройдешься. Так вот, перед гребнем — долина, за ней — здоровенная скала, в скале — пещера. Именно „вроде как“ — дымка проклятая мешает.

Начали сканировать местность. Да, контакт имеется, но вот с чем? Лёва потребовал уточненного наблюдения с орбиты, кто-то из ваших прошел сверху и нате вам, товарищи осназ:

— Наличие искусственных объектов у входа в пещеру подтверждаю. Пять скоплений металла примерно два на три метра каждое. Принимайте точные координаты…

Приняли.

— Ну что, парни, вперед не полезем, — говорит Лёва. — Выпускайте „стрекозу“.

„Стрекоза“ — это, если по науке, НБПЛАП-3М — Носимый Беспилотный Летательный Аппарат Пехотный, модель третья, мля! Хрен выговоришь! Полезная полуметровая штука с комбинированным реактивно-вертолетным движителем. Две на взвод полагается. Есть еще индивидуальные „мухи“, но они миниатюрные, а значит, дерьмовые. В тех условиях уж точно.

Ну, блин, пошло насекомое! Слава Богу, оператор догадался вывести ее не в лоб, а сильно с фланга! Только машинка подлетела поближе, только пошла нормальная картина, ожили те объекты! Да как ожили!

Какие-то плазменные пушки. В три секунды сожгли „стрекозу“ и еще с полминуты палили в направлении ее подлета по секторам. Для профилактики, не иначе. Там базальт кипел! Как бульон!

Наши станковые плазмометы против тех пушек — рогатка, отвечаю. Пушки-то вроде и небольшие, а пашут не слабее танковых! Во как!

Степашин посовещался с командирами отделений, покумекал и говорит:

— Диагноз ясен: автономные боевые системы. Охрана периметра, вернее всего, стационарная. Ходить, летать и искать то есть не будет.

— Ага, — подхватил Жаргалов, умный мужик, хоть и не скажешь, — зато готов спорить, эти штуки уже настучали кому следует о нарушении охраняемой зоны!

— Верно, — отвечает Лёва. — Надо торопиться. Потому что мы не знаем, ни кому настучали, ни откуда и сколько эти „они“ будут сюда лететь.

С пушками проблем не возникло. Автономные — значит тупые. Мы их схроны разъяснили до миллиметра во время ведения огня. Рассредоточились, развернули переносной ракетный комплекс „Шелест“ и расшибли пушки к звездной матери! Ничего, мы тоже не грязным ногтем деланые! Супротив ракет их броня жидковата — разнесло в куски!

Ага, верно подметил! Если б поперлись дуром в лощинку — половина ребят там бы и сгорела. Ну это Степашин, интуиция у него работает в любом состоянии души и тела.

— По звеньям, входим в пещеру! — командует Лёва. — Первое отделение, за ним — второе, третье прикрывает тыл.

Первое отделение — это я. Мы с Алиханом — простые бесполезные парни с автоматами — вот нас в голову отряда и нарядили, дескать, не жалко, если что. Простые-то да, но жить хочется! Ка-а-ак мы по той пещере крались! Кто мешал чужакам в глубине установить пулемет? Или автономную снайперку? Или что похуже? Да хоть заминировать все в такую-то дивизию!

Обошлось.

Прошли триста метров. Смотрим — туннель обрывается, а за ним вход… куда-то.

Темень полная, оптика даже в режиме ПНВ не берет, а фонариком светить боязно, даже инфракрасным. Думаю: раз наше ПНВ не добивает, значит, за входом чертовски здоровая комната, типа зал. Селективный тепловизор — тот добивает. И ничего не показывает. Нет, то есть в поле видения никаких контрастных пятен — все одинаково горячее, как на всей этой долбаной планете, м-мать… „Что будет, если скрестить Меркурий с Венерой“…

Зато масс-детектор показывает: там впереди есть пара охренительно тяжелых предметов! Точнее, один тяжелый охренительно, а второй — просто охренеть какой тяжелый!

Сверили мы наши данные, прикинули шансы и решили: вот теперь пора запускать „мух“. А они не взлетают, точнее, взлетают и в момент теряют управление. Там в пещере электромагнитные поля оказались жуткие! „Валдай“ нормально экранирован, нам всё как с гуся вода, а вот „муха“ выходит из наплечного контейнера, летит метр и все — конец синемашке.

Пришлось лезть в зал наобум, что было, конечно, головотяпством.

Да делать нечего — полезли. Нас с Алиханом по справедливости сменили, но все равно очко играло на минус, а пальцы на спусковых сделались ну очень легкие.

Ушла пара. Пять-шесть секунд, и тут из зала орут: „Контакт!“

И автоматы загрохотали! Ай, думаю, маманя! Пропадай, головушка! „Нарвал“ к плечу и побежал, да и все наши тоже.

В кого стреляют, что случилось — про то никаких мыслей. Раз контакт, надо помогать! Да оно и полегче на душе, когда ждать больше не надо и появилась перспектива. Пусть и поганая.

Скажу так, Андрюха: было отчего менжануть! Я сам пальнул раз пять, пока не сообразил, в чем притча.

Притча такая: гигантский прозрачный кристалл — яйцо метров двадцать в высоту. В кристалл вмурована туша. Слизняк с пучками щупальцев и кучей каких-то отростков и ложноножек.

Слизняк… чтоб не соврать, за десять метров точно — огромный. И все это добро раскинуто в стороны и как будто парит над полом! Кристалла-то почти не видно! Терентьев включил нашлемный фонарь, так как в зале вроде никаких опасностей. И вот, когда луч высветил того красавца… Так сразу он по камню-камушку из „Нарвала“ длинно засадил, чисто, как в песне поется.

И вот картина: ребята заскакивают, видят урода и моментально открывают огонь. Потом соображают, а за ними следующие, и снова палить! Хамадеев со своим крупнокалиберным пуль сорок не мог успокоиться. А в наушниках непрерывно:

— Что у вас?! Что у вас?!

А у нас вас не бибет, вот бл-л-лин. А из нашего окна баня женская видна… Короче, цирк прекратился сам собой, как только весь народ зашел.

— Товарищи осназ! — говорит Лёва. — Зажигаем фальшфейеры, осматриваемся! Не забываем всё записывать в парсеры скафандров!

Можно подумать, что парсер глупее его, дурня влюбленного.

Там было где и на что посмотреть! Прямо за слизняком стоял флуггер. Точно как на картинках. Центральная гондола и четыре серпа по сторонам. Синий, как сирень. А у подножия три больших рундука и пяток поменьше с разнообразным барахлом. Что такое и зачем, не понять, но выглядит ровно как кладовая Плюшкина. Гадом буду: какие-то приятные мелочи, которые хозяин при жизни любил.

Слизень-то дохлый, надо пояснять, нет?

И тогда Свиньин, уж на что балбес, а выдал умную мысль.

— Ё-моё! — говорит. — Да это же кладбище! Вот это гроб, в нем уважаемый покойник, а все вокруг — кладбище!

— Балда, — отвечаю, — не кладбище, а склеп. Гробница.

— Справедливое замечание. Но совершенно несвоевременное. Так. Давайте-ка выпилим уважаемого покойника. Пусть наука порадуется. — Это, ясное дело, Степашин.

Пятеро с резаками принялись расковыривать кристалл, остальные занялись „первичным сбором материала“. Тащили, проще говоря, все, что плохо лежит.

Я именно в это время то козырное колечко подобрал. Вспомнил о Насте и прибарахлил сувенир. Настюха у меня хорошая!

Степашин, голова, нашел на самом почетном месте — на крышке центрального рундука — яйцевидную фиговину всю в выемках. Иванов говорит, что это наша самая ценная находка. Ему виднее.

Щедролосев тогда еще заметил, что дело наше насквозь аморальное и что грабить чужие могилы нехорошо.

— И добром то не кончится.

А Арбузов ему порекомендовал заткнуться, выполнять приказы и не каркать.

Успел, впрочем, накаркать.

Представляешь, резаки верещат, их хозяева тоже верещат, потому как кристалл дикой прочности. В это время два циклопа добрались до противоположного торца залы и нашли там панель из какого-то пафосного камня. А на панели треугольный выступ — явно кнопка. На ней еще знак: по центру шарик, а вокруг три шарика помельче, посаженные на эллипс — вроде как планета со спутниками.

Пока все работали — воровали, снимали, подтаскивали к выходу, — эти двое учредили диспут: кнопка это или что? И что будет, если на нее нажать?

И ведь по рации общались на своем канале, но у командира доступ есть! Но Лёва в это время силился найти у флуггера кокпит с целью полюбопытствовать изнутри. Хрен-то там! Ни щелочки, ни шовчика. Не обратил внимания на тех балаболов, а зря.

Потому что если есть кнопка, русский человек ее обязательно нажмет. Всю пещеру залил голубоватый свет, идущий невесть откуда, будто со всех сторон.

— Вы чего творите, упыри?! — орал папа Лёва и запоздало матюгался. — Вы знаете, что включили?! Вдруг это бомба?! Или еще что!

Эти двое говорили, что вообще не собирались ее нажимать, как так вышло, не знают. Ну это уж как водится. Оба ведь русские, хоть один и еврей, Зимин его фамилия.

Вроде взрываться не собиралось. Выходило так, будто пафосная кнопка просто включала свет. Но Степашин себя накрутил, закошмарил всех и велел вызывать „Кирасиры“, пусть, мол, срочно снимают.

Вызвали.

Как оказалось, очень вовремя. Потому что через десять минут с „Левиафана“ сообщили, что к нам приближается групповая воздушная цель. Надо думать, сторож кладбища явился или разъяренные родственники. Не хотел бы я попасть к тем родственникам, учитывая их машинки: что пушки, что флуггеры.

Степашин — тот вообще выдал:

— Бегите, хлопцы! Я вас прикрою!

Вот от чего бы он нас прикрыл?! Вот сам подумай, Андрюха?!

Даже если мы ему все наши три пулемета подарили бы?! От штурмового удара с воздуха? Мы, конечно, осназ, но ведь не волшебники!

А лицо такое возвышенное, что аж страшно. Еле уломали хороняку погодить с суицидом!

Уважаемого покойника пришлось бросить. Похватали мелочи, и дай Бог ноги! Еле успели слинять! Ну да это ты знаешь.

На борту отчитывались перед Ивановым и его сочной капитаншей. Наука, во шустрые, пока взад прыгали по X-матрице, успела прошерстить находки. Яйцо Степашина оказалось какой-то не то книгой, не то дневником — золотые пластины с протравленными символами. Сейчас переводят.

Но как меня сочная капитанша выволокла за колечко! Мол, самоуправство! Преступная халатность! Да вам за такое статья положена! Ну да, ты предупреждал… я ж не думал, что это что-то важное!

А Иванов потом меня в сторонку отвел.

Видит, что я с лица спал, и отвел на поговорить. Не тушуйся, говорит, гляди веселей! Дальше ЭОН тебя все равно не пошлют. И даже выговор в личное дело тебе не пришпилить, потому что официально мы не существуем.

Потом улыбнулся и сказал, что за настоящий косяк меня бы прямо здесь шлепнули. А все остальное — мелочи жизни. Да на Сашу чтоб не обижался — нервная очень стала из-за режима службы. Так я что, я с пониманием. Еще пара таких ненормальных рейдов, сам на людей прыгать начну.

Во-о-от, а колечко все равно отняли. Осталась Настюха без натурального инопланетного сувенира.

Ну да фигня!

Она девка хорошая!

Другое колечко подарю, с аквасоляром. Вот Анастасия — простая русоволосая казачка, хоть и не писаная красавица, зато никаких закидонов! Не то что папы Лёвы стервочка. Как ее, чертовку… Любава, что ли?

Вот выйдет за меня — сменит фамилию… Настя Малая… Слу-у-ушай, а круто-то как! Хотя она такая же малая, как и я! Сто восемьдесят сэмэ, кровь с молоком!

Слушай, гром занебесья, дай еще закурить, а то у меня весь табак постреляли, черт! Завязывать надо, а никак, потому что нервы!»

Глава 6 РЫЦАРЬ ЭПОХИ РЕТРОРЕВОЛЮЦИИ

Декабрь 2621 г.

Космодром Новогеоргиевск

Планета Грозный, система Секунда,

Синапский пояс

Товарищ Иванов — запасливый и невероятно предусмотрительный сукин сын!

Так думал я, полифонически совпадая мыслями со всей нашей доблестной ЭОН. Начальник потащил в рейд на «Левиафане» целую свору ученых-криптографов, будто точные сведения о характере находок ему на голову свалились. Но ведь проинтуичил, зараза! Как так у него получается?

Уверен, что получается до сих пор. Хотя лет прошло немало, а на момент знакомства был он уже не мальчик. Сколько ему сейчас? Не знаю. Знаю только, что товарищ Иванов ураганит где-то и сейчас — такие люди не умирают!

Признаю: насчет сукина сына — погорячился! Но почему я назвал его предусмотрительным? Извольте: то самое «яйцо Степашина» (красивый золотой предмет в форме куриного яйца тридцать на пятьдесят сантиметров) оказалось книгой. Чем-то средним между дневником и комментариями к Священному Писанию.

Священному? Ну по крайней мере в понимании наших инопланетных оппонентов.

Так вот, наши умники ухитрились «яйцо Степашина» перетолмачить, причем прямо там, на рейдере, пока мы прыгали, отдыхали и снова прыгали через X-матрицу к родному Грозному.

На мой тупоголовый взгляд задача за гранью выполнимого.

Начнем со «страниц». Видели бы вы те страницы!

Еще в Особом Отделе, где компетентные лица принимали у осназа находки, Степашин умудрился случайно книгу открыть. Он нажал на одну из выемок, которые имелись на поверхности яйца, и артефакт ожил.

С тихим щелчком яйцо раскрылось, выпустив наружу вогнутую поверхность наподобие параболической антенны из тончайшего золотого листа. Изнутри лист покрывали символы: кружочки вокруг точек, соединенные друг с другом разномастными линиями.

— Лев… — выдохнула Александра после того, как все отпрыгнули от стола. — Лев… фух-х… хорошо, что это не бомба.

— Хорошо, — согласился Иванов, промакивая лоб платком — проняло даже нашего начальника.

— Прошу извинить! Не ожидал! — Степашин сделался кругом виноватый и подавленный. — Вот я маху-то дал! В самом деле!

— Бросьте, лейтенант, — отмахнулся Иванов. — Кто же мог предположить? Да и сканер не показал внутри активных реагентов… Не бомба. А что, позвольте спросить?

И тут один из бойцов, замкомвзвода Арбузов, помогавший Степашину сдавать материалы, подошел к беспокойной штуковине, заглянул внутрь «антенны» и сказал:

— Да это же книга!

— Основания? — спросил Иванов.

— Ну, я не знаю. Вот эти значки, уж очень они похожи на буквы. Если есть много значков, много букв в одном месте — это книга. Я так думаю, — пояснил незатейливый Арбузов.

В дальнейшем оказалось, что он зрит в корень.

— Будем исходить из предположения, что товарищ младлей прав, — заключил Иванов и «вроде книгу» передали криптографам.

— Коллеги, — сказал младший, когда все наигрались, открывая и закрывая золотой талмуд, — массивная точка в окружностях, на которые нанизаны менее массивные точки, очень напоминает планету со спутниками.

— Или атомы, — развил аналогию другой.

Как только прозвучало слово «атом», дело дешифровки пошло на удивление быстро. В самом деле, если рисовать графически атом водорода, то будь ты человек, чоруг или лироногий трифибионт из Магелланова Облака, это всегда будет ядро (массивная точка), окружность (орбита) и электрон (немассивная точка на орбите).

Нашли гипотетический символ водорода. Их оказалось на удивление много. Приняли допущение и… короче говоря, заработало. Я не специалист, но на языке химических реакций и физических процессов можно выразить любое, даже абстрактное понятие или действие.

Да и удобно. В самом деле, водород будет водородом в любой точке Вселенной. И это поймут любые, самые далекие инопланетяне.

Закавыка случилась одна, причем сразу. «Сигурд», наш безупречный переводчик, отказался читать поверхность вращения, как на сухом языке геометрии именовалась страница вражеской книги. Пробовали по-всякому, но ничего не вышло.

Оказалось, что проклятые чужаки не умеют ни читать, ни писать, как мы. Даже понимают иначе. Мы читаем текст слово за словом. Они читают сразу всю страницу, постигая ее смысл, не обращая внимания на способ изложения: слова, предложения, стиль и прочие мелочи. Соответственно, никакой орфографии для них не существует. Есть логические да смысловые ошибки — и всё.

Естественно, тупоголовые работяги войны, типа вашего верного повествователя, до таких высоких эмпиреев допущены не были. Зачем? Как я мог помочь при расшифровке? Или, может, Сантуш? Много страниц назад написано: истребитель — парень незатейливый; тангаж, форсаж, крен вправо, крен влево, огонь.

Зато я нагл и ненормален. Сейчас поясню.

Перед последним прыжком к Грозному «Левиафан» пер через космическую пустоту, остужая люксогеновые детонаторы. Мы слонялись по кораблю. Разуваева, Настасьина и меня занесло в двигательный отсек.

Злой, напряженный, как вольтова дуга, инженер-капитан Серапионов выглянул на техническую галерею, которая поверху опоясывала отсек X-двигателей. Увидел нашу славную компанию, точившую лясы с техниками, и, грозно размахивая дефектоскопом, заорал:

— Заняться нечем?! У нас вибрация по компаунд-экранам! У нас, быть может, трещина в дьюаре! А они болтают! Штих, Семенов, Терешко! Детонаторы остыли?

Упомянутый персонал вытянулся по стойке «смирно», поглядел вверх на галерею, а храбрый Штих ответил:

— Никак нет, товарищ инженер-капитан!

— Почему? Почему детонаторы до сих пор не в строю?! Исправить!

— Как же мы исправим, товарищ инженер-капитан? Стандартный режим отрабатывается…

— Я не-е-е знаю! Хоть ссыте на них, хоть друг другу в ладошки, а потом поливайте! Всё! Всем работать!

Свирепый и оскаленный командир БЧ-5 скрылся в корпусе, а Терешко развел руками и попросил нас гулять в другом месте.

— Ну вы же видите! — извинился он. — У вас свое начальство, у нас свое. Вас БЧ-5 не тронет, а нас сгноит. Так что…

Терешко сделал жест, будто подметал что-то, мы «подмелись» — пошли скучать кто куда.

Я двинул по длинному коридору от двигательного, через четвертый отсек в пятый и на лифте поднялся на верхнюю обзорную площадку. Хотел посмотреть на звезды и предаться бытовым мечтам, на которые времени и сил катастрофически не хватало.

Обзорная показалась пустой — ряды кресел и ни одной волосатой макушки над спинками.

Но, обойдя их, я понял, что ошибся. Центральное седалище оккупировал товарищ Иванов, сгорбившийся над пачкой бумаг.

Он почуял меня и поднял глаза — уставшие, невыспавшиеся, красные.

— Андрей, — сказал он, и я невольно засобирался прочь, но следующая фраза меня остановила: — А ведь я был не прав.

— В чем, товарищ Иванов? — спросил я, переминаясь с ноги на ногу.

— Я настаивал до последнего, что ягну используют математический язык записи и общения. Математика — универсальное средство, одинаковое во всех рукавах Галактики. Химию с физикой я не учел.

— Ягну? — переспросил я.

— Ты присаживайся, Андрей. — Иванов указал на кресло подле себя. — Ягну — так называются наши недобрые знакомые. Эти самые. Стрелявшие в вас над Титаном, спасшие тебя в наотарском лесу, взорвавшие, наконец, Моргенштерн.

Я замер над креслом, а потом тяжело в него плюхнулся.

— Неужели книгу расшифровали?! — воскликнул я.

— Расшифровали. Не думаю, что мы когда-нибудь сумеем перевести ее дословно, но некоторые смыслы нам открылись. Вот распечатка. — Он потряс кипой бумаг.

— Так это же здорово! Разрешите полюбопытствовать, о чем книжка?

Иванов усмехнулся, погладил лысину, пролистнул листы и прищурился в мою сторону.

— А тебе зачем?

Я сделал такое лицо, что Иванову оставалось только расхохотаться.

— Ха-ха-ха! Ладно! Большого секрета нет — ты свой, тебе можно. Это не вполне книга. Это нечто среднее между дневником пилота ягну и комментариями к их… их, если можно так выразиться, Библии. Насколько я понял из чтения, в их среде считается комильфо писать религиозные комментарии, перемежая с собственными мемуарами. Потом — когда и если — пилот умирает достойно, его записи увековечивают на золоте и хоронят вместе с ним.

У меня возникла тысяча вопросов. Две тысячи.

Еще бы!

Начальник наш замордовался настолько, что броня его непрошибаемая дала трещину, и наконец с ним можно потолковать, да еще по такому любопытному поводу!

В результате я задал самый идиотский вопрос:

— Пилот? А как его зовут, выяснили?

— Представь себе. В нашем понимании имен у них, судя по всему, нет. Есть позывной, который напрямую коррелирует с иерархическим статусом и заслугами. Наш клиент — очень и очень заслуженная персона, точнее, персоны. И звали его — или их — Позитрон Первый.

— Господи! Что за имя такое! — удивился я.

— Физико-химическая азбука, Андрей. Они общаются на таком языке. Для них имя, скажем, Натрий Фтор значит не меньше, чем для меня Алексей Сергеевич Фомичев. Не меньше, а куда больше.

Далее Иванов пустился в нуднейшую лекцию о сложностях понимания письма чужаков, о чем я в меру своей испорченности поведал выше. Не дано мне понять подобные штуки. Философско-химическая подготовка хромает.

А потом пошло поживее.

— Разрешите вопрос, товарищ Иванов? — спросил я, когда лекция выдохлась.

— Чего уж там, спрашивай, — дозволил он и откинулся в кресле, глядя на звезды.

— Вот вы сказали: «Библия».

— Сказал.

— У них что, тоже есть религия? Неужто эти страхолюдины верят в Бога?

Иванов помычал, впервые на моей памяти затруднившись с выбором слов.

— Видишь ли… м-м-м… Во-первых, религия — неверное слово. Философия, возведенная в ранг религии, так будет точнее. Называется она «Осевой Доктриной», «Стержневой Доктриной» или просто: «Доктриной». Сразу оговорюсь, что все названия мы адаптируем к нашему уровню понимания. Они условны, но смысл примерно такой.

Он посмотрел на меня со значением, делая паузу для моего встречного умного вопроса.

— А во-вторых? — спросил я (не самый умный вопрос, чего уж там, признаю).

— Что «во-вторых»? — не понял Иванов, но затем сообразил: — Ах, ну да! Удивительно! Но! В Бога они безоговорочно верят! Называют его Единый Повелевающий Информаторий Вселенной. То есть ягну — стопроцентные монотеисты. Но никаких моральных последствий осознание реальности божества у них не имеет. То есть ягну отлично понимают, что такое хорошо и что такое плохо, но это их ни в малейшей мере не беспокоит. Бог для них недостижимый субъект… над-астрополитики. А значит, он не служит источником и проводником какой-либо морали.

— Как же они живут… ну… сосуществуют друг с другом? — не понял я. — Ведь если нет морали, значит, все можно! По отношению друг к другу тоже!

Иванов в редком для него возбуждении вскочил с кресла и принялся зачитывать выдержки из своего гроссбуха, темпераментно бия ладонью в страницы.

— Не все так просто! Слушай… где это… ах, вот! «Доктрина предусматривает исключительно понятие взаимной выгоды». — Он поднял глаза от бумаг и ткнул пальцем в мою персону. — Этот сегмент Доктрины — учение наших евростаричков Гоббса, Локка и Руссо, логически развитые до абсурда. Квазигосударство ягну называется Генеральным Партнерством, где объединение индивидуумов происходит на основе взаимной выгоды. Чтобы не возникало общественных трений, общество разделено на касты по биологическому признаку. Специальные особи, созданные искусственно в далекой древности, пилотируют флуггеры. Особо уважаемые Патриархи-навигаторы управляют звездолетами и так далее. Им друг без друга просто не выжить, стало быть, объединение выгодно.

Я настолько увлекся изучением чужих идей, что невольно принял ажитированный тон Иванова, отставил левую ногу под кресло, а в колено правой впился локтем, подавшись вперед.

— Ого! Я так понимаю, миляге Бладу с его «Скрижалями Праведных» до ягну далеко! Что же они могут сотворить с посторонними сапиенсами, если так относятся друг к другу?! Посторонние-то им для выживания явно не нужны!

— Именно! Мораль у них совершенно зулусская. Украсть корову у соседа — хорошо и благолепно. А вот если у тебя украли корову — значит, ты впал в страшный грех! Все разумные соседи подразделяются на три типа: слабые, с которыми вообще можно не считаться, временные партнеры, могущие оказаться полезными, и сильные, связываться с которыми себе дороже.

— М-да… — протянул я. — Хотел бы я оказаться в числе сильных!

— Да нам хотя бы во вторую категорию угодить, Андрей! Технология у них… за пределами воображения! Ты думаешь: как и, главное, зачем они взорвали Моргенштерн? А очень просто! Они швырнули в его недра планету Геленда! Ну и понятное дело: за этим последовали дестабилизация ядра звезды и взрыв сверхновой. Они такие штуки проделывают регулярно, судя по дневнику. Наш Позитрон Первый — герой семи подрывов! У него даже есть почетное звание: Пожиратель Звезд! За счет этого они получают энергию и ресурсы для производства «Базовой Триады». Что это такое, пока не до конца ясно. Я думаю, что в нее входит некий материал… суперлюксоген… транслюксоген, который позволяет производить беспрецедентно мощные X-двигатели с выдающимися ТТХ. Иначе как они осуществляют бросок целой планеты?! Со второй позицией полегче. Это эсмеральдит — вещество, лежащее в основе антигравитационного движения, служащее для выработки антиматерии, которой стреляют их пушки. Волшебное, словом, вещество. Какой-то изотоп металла, полученный при температурах и давлении, единственно возможных при взрыве сверхновой!

Иванов остановился против меня и потряс папкой.

— Эти канальи легко подставляют свои звездолеты под фронт плазменной волны оболочки сверхновой!

— Быть не может! Ненаучная фантастика! — вскричал я, ужасаясь попранию основ. — Да они там просто-напросто испарятся!

— Х-ха! На странице пятьсот сороковой очень подробно описан подвиг Патриарха-навигатора Цезия Пятого! «…Двадцать седьмой цикл. Период 459 от Разрушения… Когда мы бились с космическим прикрытием Обреченных, Бурильщики подготовили бросок, и нам пришлось спешно отступить на борт Патриарха-навигатора Цезия Пятого. Он смело развернул Больших Пожирателей в первой трети ударной сферы звезды и они встретили взрыв. Благая плазма ворвалась в отворенные приемники и пронеслась по промышленным каналам, произведя элементы Базовой Триады. С удовлетворением мы осознали, что флот Обреченных погиб в чреве сверхновой в полном составе, а также их жалкая планета, созданная Великим Повелевающим единственно для нашей пользы. Тогда же погибли Водород Два Кислород и Метан, сбитые Обреченными. Нейтрино не успел отступить на борт Пожирателя и сгорел. Их переход в тонкие тела мы воспринимаем как приемлемые потери и оттого радуемся. Это был великий подвиг Патриарха-навигатора Цезия Пятого. Операция, проведенная по его плану, была оплачена смертью всего трех Партнеров, а принесла нам великие блага». Вот так, Андрюша! А ты говоришь: «Быть не может»!

«Ого! — подумал я. — Это ж, выходит, против их брони не поможет никакое энергетическое оружие! При такой-то теплостойкости! Первая треть ударной сферы! Да там планеты испаряются!»

И тут меня настигла вторая мысль, додумав которую я испугался. Испугался до внезапного пота.

— Господи… — выдохнул я. — Это что же… получается?! Те чужаки, которых мы встретили у Титана… Это же разведка! Это ж какое счастье, что они не добрались до нас лет триста назад! Теперь-то мы сумели показать им, где раки зимуют! Всех упокоили! «В тонкие тела»!

Иванов наклонился и похлопал меня по плечу.

— К счастью, Андрей, есть еще один подтип разумных соседей: бесполезные. Это мы с нашей крохотной желтой звездочкой, которая сверхновой не станет никогда. Только обычной новой! Насколько я понял, уровень энергетики такого плана ягну не устраивает категорически — слишком мелко.

— Да-а-а… Вот парни! Всего три партнера ласты завернули! Приемлемо! Прагматики, черт! — восхитился я.

— Да уж, — вздохнул Иванов. — Но, боюсь, с этими прагматиками нам предстоит схлестнуться не на жизнь! Если уж они добрались до наших пределов — жди беды. У нас ведь далеко не одна звезда! И население, которое будет активно мешать! Драться-то мы станем за каждую систему! Нас могут признать неприемлемой помехой… И тогда пройдутся по всем краям и весям. Насколько я понимаю, в их истории были прецеденты.

— Отобьемся, товарищ Иванов! Кровью умоемся, но отобьемся! Я их видел в деле. Впечатляет, но поиметь их можно!

— Поиметь! Ха-ха-ха! — Иванов внезапно зашелся резким, каркающим смехом и упал обратно в кресло. — Андрюша, иметь их замучаешься! Наш друг Позитрон упоминает одиннадцать Партнерств: от двадцати до полусотни Пожирателей в каждом. Пожиратель, как ты догадался — это звездолет. Они несут до семи-восьми десятков… м-м… флуггеров и до двух десятков неких Специальных Партнеров. Если они навалятся все вместе, от нас останется мокрое место, вместе с братьями-клонами. А ведь мы еще не всех видели! Что это за Специальные Партнеры? К тому же Позитрон упоминает некие Материнские Констелляции — что это? Особо крупные корабли-ульи, или что? А живут на них Партнеры Прерыватели, или Закрывающие Путь. Чем они опасны? Эх, пообщаться бы с парочкой красавцев тет-а-тет!

Теперь вскочил я.

Подошел к панорамному иллюминатору и оперся на стекло. За полимеркарбоновой гранью царил безграничный космос, и только родная полоса Млечного Пути, рассекшая черноту, говорила, что мы дома. Вот только чей это дом? Наш или невозможно уродливых слизняков?

— Так что же до сих пор не навалились? Мое понимание стратегии говорит, что если есть потенциальный враг, нужно нападать, пока располагаешь подавляющим превосходством!

— Насколько можно вынести из дневника, ягну не имеют никакой центральной власти, которая может применить эту стратегию. Генеральное Партнерство — крайняя форма конфедерации. Каждый субъект сам по себе, они разбросаны на весьма значительном пространстве и практически не общаются. Как пишет Позитрон, без всяких обсуждений они идут вместе только против… сейчас удивишься, против других наших знакомых — джипсов!

Я не то чтобы удивился. Что джипсы и ягну на ножах, я видел своими глазами на Наотаре, когда один благородный слизняк на очень странном шагающем флуггере спас вашего рассказчика от плотоядного растения в местном флорозоидном лесу. По всему выходило, что сделал он это в качестве благодарности за уничтожение джипсов, которые его накануне неплохо обработали. Однако возник закономерный вопрос:

— А с чего они именно на джипсов так взъелись?

Иванов мечтательно закатил глаза и причмокнул от удовольствия. Определенно что-то с нашим хризолиновым командором сегодня было не так! В положительную сторону, разумеется!

— О-о-о! Это целая история длиной в миллион лет, а может, и больше! Во-первых, мы не можем разобраться с их летосчислением. Они все меряют периодами, а какими? Не написано.

— Логично предположить, что раз они так повернуты на химии с физикой, то периодами полураспада какого-то радиоактивного изотопа.

— Молодец, товарищ пилот! Голова варит! — похвалил Иванов. — Может, заодно подскажешь, какого именно изотопа? Позитрон, собака, ничего не написал. Не знаешь?.. Вот и мы. Так вот, во-вторых, отчего ягну себя называют совершенно нехарактерным для них именем собственным? Отчего не «группа товарищей»?

— Надо думать, они так назывались в глубокой древности, когда еще имели совесть и молились Богу. С тех пор помнят, что-то вроде того? — Я вопросительно поднял брови.

— Опять молодец! Тогда слушай историю, заслужил…

История вышла убийственной силы!

Как рассказал Иванов, ягну проживали в том участке рукава Центавра, который находится в относительной близости от ядра Галактики. И, соответственно, на огромном удалении от Солнца. В какой-то момент у них случилась «философская революция», закончившаяся чудовищной кровью. Некто Великий Патриарх выдвинул Доктрину, проповедовавшую Положительный Индивидуализм.

К счастью, на Земле подобные дорогостоящие социальные эксперименты натыкались на неодолимую преграду научно-технического убожества. Ягну же имели все возможности для счастья и взялись за дело борзо.

Половые различия — явная преграда индивидуализму. Поэтому устойчивая семейная ячейка ягну из восьми особей путем невероятно сложной генной операции объединялась в единую особь с восемью мозгами, каждый из которых осознает себя частью единой личности, но функционирует отдельно.

Есть предположение (хотя прямо об этом Позитрон Первый не пишет), что размножение происходит путем почкования одного такого отростка с мозгом во время сезонной линьки. Таким образом, семья как оплот архаических отношений была уничтожена и заменена идеальной личностью — неделимым атомом. Что и закрепили на генном уровне, создав серию специализированных особей для всех нужд.

Но дело революции, раз возникнув, никуда не исчезает!

Были у Великого идеологические противники, которые проповедовали тотальный коллективизм! Нет, они были полностью согласны с порочностью семьи как ячейки общества и всяких половых различий. Только в идеале у них даже разум должен был стать коллективным.

Пока Великий занимался дальнейшим прожектерством, эти парни, к несчастью оказавшиеся сплошь из умелых щупальцастых технократов, занялись перестройкой собственных тел путем массированной имплантации различных приборов и агрегатов. Они были уверены в конечности суммы знаний во Вселенной и считали, что их цивилизация достигла апогея. Поэтому всякий научный прогресс и социальная эволюция — мерзость и пустая растрата ресурсов.

Мерзость надо было прекратить, и они ее прекратили самым решительным образом.

Армада биороботов в один прекрасный день уничтожила все живое на материнской планете метрополии, захватив ее и превратив…

— Не понятно, что он имеет в виду, наш Позитрон, — говорил Иванов. — «Они взорвали Метрополию ради создания Роя».

Началась трудновообразимая гражданская война. Будущие джипсы, оседлав флот астероидов, выжигали планеты насухо одну за другой, пока, наконец, ягну не применили против них тактику «горящей системы». При появлении роя, с которым тягаться в открытом бою они тогда не могли, подходящая планета забрасывалась в звезду, и вся система сгорала вместе с агрессором.

Население уходило на громадные звездолеты, сконструированные специально для выживания в расширяющейся раскаленной оболочке сверхновой. Ягну даже научились извлекать из этого пользу в виде наработки необходимых ресурсов, а потом кочевали к другой звезде, чьи орбиты еще не оседлал враг.

Подобный самурайский подход привел к закономерному финалу: планеты кончились. Вся империя ягну была сожжена — жить стало негде. В результате джипсы превратились в джипсов — звездных кочевников, да и ягну тоже.

Теперь ягну кочуют прочь от центра Галактики в поисках ресурсов для выживания, а джипсы ищут новые подходящие планеты.

— Вот это, Андрей, единственное романтическое место во всей прагматике ягну! Они ненавидят джипсов с чистой и незамутненной белой яростью! Готовы уничтожать их при каждом удобном случае, не считаясь с потерями. Не надо никаких аргументов «за» и никакой выгоды: увидел джипса — убей! Позитрон Первый, кстати, одолел за свою жизнь шестьдесят четыре гребешка! Прямо Кожедуб ягну!

— Долбанутые. Наглухо долбанутые. И те и эти, — констатировал я под конец, когда уже буквально разинул рот от валящихся на меня сведений космического масштаба и невероятия.

Иванов опять рассмеялся, на этот раз довольно. Он радовался такому благодарному слушателю, который ранее не вкушал высоких материй, а оттого был искренен.

— Долбанутые, в нашей координатной сетке ценностей — ягну. Джипсы в текущей своей форме — общественные насекомые. Их грандиозный эксперимент по коллективизации разума в некий единый моноразум закончился полной утратой оного путем преобразования в набор инстинктов. На Наотаре мы столкнулись с этим феноменом в полной мере. Ты должен помнить: они были совершенно эффективны и совершенно предсказуемы, как… осы.

— Хороши осы! — Я даже хрюкнул от возмущения. — Вместо жала рентгеновский лазер на пять импульсов в секунду!

— А как иначе? Настоящие насекомые, например, знаменитые осы с планеты Цилинь, пережили неизменными миллионы лет эволюции в крайне неблагоприятных, агрессивных условиях. Значит, они совершенны. Со своими ошибками Господь Бог поступает сурово и безжалостно. А главное, быстро. Джипсы тоже совершенны, нельзя не признать. И совершенно безмозглы. Игры с тем, что подарил нам Бог, опасны. Можно играться с энергией атомного ядра, антиматерией и люксогеном. Но душу трогать нельзя!

— Глубоко копаете, товарищ Иванов. — Я откинулся на спинку кресла. — А как тогда, позвольте спросить, джипсы пошли на мировую? Когда наши истребители кружили над единственной уцелевшей домной, разродившейся гребешками?

Он пожал плечами.

— Не знаю. Значит, набор инстинктов у джипсов шире, чем у обычных наших насекомых.

Возразить по существу я не мог, а спорить ради того, чтобы лишний раз провести оселком по лезвию ума, не в моих привычках, поэтому я заткнулся. Иванов посидел молча. Ему явно не хотелось прерывать разговор, интересную беседу с младшим коллегой, перед которым можно блеснуть, выстроить кирпичики информации (что полезно для дела), да и просто отдохнуть (что еще полезнее).

— Дай-ка я тебе прочту любимый отрывок из сочинения партнера Позитрона Первого. Не против?

— Очень за!

— Тогда слушай. — Он зашелестел страницами. — Вот!

«Великий Патриарх ошибался в единственном — в определении подвига. Все мы помним, что нет выше доблести, чем прожить все отпущенные медициной периоды, убить много врагов и принести себе, а значит, и Партнерству максимальную пользу. Но чем дольше я живу…» — тут Иванов прервался и посмотрел на меня:

— Вообще-то ягну никогда не говорят о себе «Я». Только «Мы». Но во многих местах мои спецы переводят единственным числом первого лица для пущего пафоса…

«Но чем дольше я живу, тем сильнее поднимается в моей душе убеждение, что это неполное определение. Иначе отчего меня охватывает такой восторг, когда я несусь среди звезд, режу твердый вакуум, а враг попадает в захват прицела? Такой радости не испытываешь даже, когда дело выиграно и Пожиратели подставляют свои несокрушимые носы потоку солнечного огня! Эта эмоция настолько сильна и благодатна, что только ради нее стоит жить. Приобретение столь положительных ощущений есть высшая выгода, которую не сравнить с материальными приобретениями. Итак, подвиг может быть скрыт не только в выгодном размене и получении пользы, но и в процессе боя ради него самого. Я обсуждал этот феномен с другими партнерами и не нашел понимания. Однако мои подвиги велики и жизнь долга, что говорит о том, что я прав. Я сражающийся партнер, Пожиратель Звезд, заслуживший имя Позитрон Первый».

Ваш покорный слуга заслушался. Если бы эти строки вышли из-под пера нашего брата-истребителя, тогда ничего удивительного. Но я видел фотографии этого урода! Подумать только, сей ночной кошмар сумел написать такое!

А ведь другой такой кошмар выручил меня из чувства благодарности… Или он рассудил, что живой я принесу больше пользы в благом деле изничтожения племени джипсов? Короче говоря, невероятно диалектичные ребята, эти ягну!

Из задумчивости меня вывел голос Иванова:

— Я вот думаю, Андрей, как бы их обозвать?

— Зачем? — не сообразил я, все еще режущий «твердый вакуум» вместе с камрадом Позитроном.

— Экий ты, братец, сделался медленный, — поддразнил начальник. — Я говорю: в документах их боевые машины надо как-то называть!

— А-а-а… ну это вы лучше с товарищем Сашей посовещайтесь. Я в прикладной лингвистике не очень, — признался я.

— Брось прибедняться! Давай, как на духу, первая ассоциация: Позитрон!

— Рыцарь! — выпалил я.

— А неплохая идея! Так и запишем: истребитель — рыцарь… нет, лучше паладин ягну. Молодцом, товарищ пилот! Ну, с Большими Пожирателями все ясно. Учитывая тягу нашей науки к латыни и греческому… пусть будут Пожирателями Звезд, то есть астрофагами! И ягну, как раса, пусть будут астрофагами, для экономии. По технической, так сказать, специальности. — Он вытащил старомодную ручку и записал на обороте распечатки, а потом хитро глянул на меня. — Тебя не гложет профессиональное любопытство, как ягну называют свои истребители?

— Ну… — помялся я, потому что из-за переизбытка информации меня уже ничего не глодало. — Интересно, конечно.

— Там целый комплекс понятий прописан, но если одним словом, то: доспех! Да-да, именно так! Так что твоя идея с рыцарем очень верная. По сути, их истребители — это сверхпродвинутый скафандр, экзоскелет. Изготавливаются строго индивидуально, согласно вкусам и запросам пользователя. Аналогия все ближе, не так ли?

Аналогия-то рисовалась более чем адекватная, но меня вдруг одолел совсем иной интерес — практический. Ведь особое назначение нашей эскадрильи в данный момент — разъяснение этих вот диалектиков космоса. Дневник, нет слов, здорово и полезно, но сия польза требует действий. Каких?

Вариант в прицеле маячил ровно один, но я хотел услышать твердое начальственное «да».

— Товарищ Иванов, простите, но какие следуют из всей этой… как бы выразиться… феерии данных организационные выводы? Что делать будем, проще говоря?

Иванов моментально поскучнел и отложил бумаги.

— М-да… оргвыводы… — Он хлопнул себя по колену, будто и сам боялся произнести их вслух. — Такие будут оргвыводы, товарищ Андрей. Будь у ягну метрополия, полетели бы туда на разведку. Дабы знать куда бить, если что. Материнских миров не имеется. Но у них есть временная стоянка, и теперь мы знаем, где примерно она может находиться.

Он ткнул перст в папку.

— Позитрон Первый любезно дал привязку. Система Альцион. Береника — планета-кладбище, там хоронят героев. Следующая от звезды планета — наша цель. Но тут есть нюанс. По нашим данным, у Альциона ровно одна нормальная планета — Береника. Плутоиды[5] не в счет. Дальше за Береникой идет аномально плотный газопылевой диск. Похоже на остатки очень мощного взрыва, разнесшего шарик в дым. Такое бывает, хоть и редко… так вот… я не могу и не имею права посылать вас «туда, не знаю куда». Поэтому я полечу в систему Альцион сам. На «Левиафане». Закажу БЧ-5 полную профилактику и как только буду уверен, что у корыта все в порядке с X-двигателями, — сразу стартую.

— Но, товарищ Иванов, разумно ли самому?

— Отставить разумно. Как говорил генерал Скобелев: «Если хочешь победить, войска надо водить в бой, а не посылать». Адмирал Нахимов говорил не хуже: «Побуждать людей к службе можно при помощи наказаний, наград и личного примера. Из всех трех последний способ наиболее действенный». Вот так. А у меня с вашей эскадрильей пока с личным примером и вождением не складывается. Так что — отставить. Я полечу сам.

Не знаю, кого он больше убеждал: меня или себя? Скорее, себя. Ваш покорный слуга и не пытался возражать.

В писании Позитрона Первого потаенная планета именовалась Инда. На ее поиски и отправился Иванов через три дня после прибытия на Грозный. За старшего оставил прекрасную Сашу. Мне же вручил дневник паладина для удовлетворения любопытства.

«Левиафан» благополучно вошел в X-матрицу, просквозив разгонный трек на высокой орбите Эфиальта.

А обратно… не вышел.

Рейдер просто погрузился в небытие и в реальности не появился — так говорила вся наша аппаратура.

А мы не знали что и сказать.

Глава 7 ПОСЛЕДНИЙ РЕЙД «ЛЕВИАФАНА»

Декабрь 2621 г.

Легкий авианосец «Дзуйхо»

Планета Инда, система Альцион

Никто не видел и не мог видеть, как «Левиафан» шел через X-матрицу.

Корабль, обращенный в ничто, в пространстве, которое есть ничто. Магия трансмутации, алхимия космической эры, позволила возбудить люксогеновые шашки, разобравшие сущность на дробный, бесконечно повторяющийся фрактал. В складки фрактала ушло километровое стальное тело корабля.

Там, за горизонтом всех событий, махина попала в космос без звезд, где есть тени, видения всего того, что было, есть и еще будет. Неодолимая инерция X-движения понесла превращенный в ничто «Левиафан» через сотни парсеков за короткие минуты.

В недрах потаенной планеты Инда, система Альцион, спали титанические механизмы.

Огромный контур циркуляции. Он шел вдоль экватора на глубине в километр. Сверхпроводящие катушки разгонного механизма спали. И ждали. Спал и эллиптический гиперболоид, спрятанный в тектоническом разломе меж скал — зеркало десять на десять километров.

Невозможно контролировать всю сферу планеты, даже в обычном пространстве. Нет таких систем ПКО. Тем паче невозможно контролировать X-матрицу — зону полной, почти полной свободы.

Партнеры Прерыватели ягну тоже не могли этого. Нарушить законы мироздания дано лишь Единому Повелевающему Информаторию Вселенной. Почти всё могли Предтечи. Партнерам Прерывателям было дано лишь кое-что.

Они не пытались закрыть всю сферу системы Альцион контролирующими полями — слишком затратно и незачем. Но они закрыли планету в оптическом, гравитационном и радиодиапазонах. И они поставили узконаправленный гиперболоид…

Когда «Левиафан» скользнул по X-матрице…

Когда X-двигатели сотворили чудо…

Под матерыми базальтами Инды, изрытыми позитронными бурами Больших Пожирателей, сотворилось иное, злое чудо.

Транслюксоген — совсем немного, всего четыре килотонны — брызнул под адским давлением из танков по периметру экваториального канала. Электромагнитные катушки ожили и благодарно приняли ток. Трансвещество, полученное при температурах и давлении ударного фронта сверхновой, забурлило, вспенилось и понеслось по контуру циркуляции, всё ускоряясь.

Когда скорость обращения достигла околосветовых показателей, блокиратор гиперболоида — квадрат тормозных стержней километровой площади — поднялся из активной принимающей зоны, окруженной миллионом тонн эсмеральдита. Заработал пионный реактор, подавая ток на контур, где в мгновение образовалась направленная виртуальная масса, равная массе планеты, и зеркало мазнуло по туманному небу невидимым колдовским конусом.

Грандиозная энергия разогнанного транслюксогена была сконцентрирована гиперболоидом и выплеснулась на миллиарды километров, далеко за пределы притяжения Альциона.

А там…

В X-матрице, складчатой по природе, поднялась суперскладка — гребень, который торчал среди единообразия фрактала, как указательный палец над кулаком.

Бесконечные минуты шла сия дробноразмерная волна через ады X-матрицы…

«Левиафану» не повезло столкнуться с системой пассивной безопасности стоянки ягну.

Рейдер, по сути не летящий, а падающий в подпространство, меж его складок, напоролся на асимметричную стену, невозможную в природе фрактала. И он рикошетом вылетел из X-матрицы.

Дьюары X-движения не выдержали нагрузки, которая скачком превысила допустимые нормы на порядок. Корабль кувырком вышел в обычную эвклидовость. Члены экипажа, от капитана до механика, вдруг превратились в безвольных амеб, которые видели, как их судно несет прямиком в атмосферу неведомой, зловещей планеты, и не могли пошевелить даже пальцем ради своего спасения.

По отсекам метался лишь одинокий инженер Степан Павлович Приходько, не понимавший, что случилось: с двигателями, кораблем, экипажем, X-матрицей, непостижимой и незыблемой.

Он пинками загнал мычащих коллег в бронированную цитадель центрального отсека и заблокировал переборочные ворота снаружи. Сам же припустил в двигательный, бороться за живучесть, пытаться реанимировать хоть что-то, что на этом несчастном корабле еще могло работать…

Практическая астрография не радовала. Совсем не радовала. Я стоял в полном одиночестве над стационарным планшетом, так и этак вертя голограмму системы Альцион. Планшет жил в «ученой» выгородке Склада № 5, на Грозном.

Эскадрилья Особого Назначения сидела (а также лежала, слонялась и разлагалась) в расположении Тринадцатого Сектора Новогеоргиевского космодрома. Вовсе не потому, что «мы к земле прикованы туманом», как поется в древней песне. С тех пор, как те ноты легли на бумагу, минули века, и для флуггеров нет нелетной погоды — по крайней мере, если мы говорим не об атмосфере газовых гигантов. А вот нелетное состояние очень даже есть.

Нас, всю эскадрилью, будто обухом по голове хватили, когда барраж из четырех разведывательных зондов сообщил: «Левиафан» в расчетной дельта-зоне не появился.

Следовательно, мы остались без Главного Начальника. Хотелось надеяться, что временно — однако с надеждой выходило не очень. Лично у меня уж точно.

Два вопроса, связанных с воинской практикой, встали как… м-м-м… в общем, крепко встали, как зверь, на двенадцать часов!

Первое: как воевать будем? Нам даже никто приказа отдать не мог, ведь официально мы не только никому не подчинялись, мы даже не существовали.

Второе следовало из первого: что будет с нами? Ну вот так, по-простому? Пока нас прикрывала могучая тень товарища Иванова, мы были секретными пилотами особого назначения, такими таинственными, что даже ГАБ не смело чирикнуть: кто это оккупировал родной Сектор 13 и здрасьте не говорит?!

А теперь? Куда нас всех без отца-командира, учитывая ой какие непростые биографии?!

«И понесло же тебя, товарищ Иванов, к черту на рога, — думал я. — Самурай, блин, монополь Дирака тебе в пульсар…»

Я ворочал голограмму с боку на бок. Вот Альцион. Ладонь на себя, пальцы в стороны — увеличение и приближение. Голубой гигант.

Щелчок, возле картинки возникла сопроводительная цифирь. Класс В9 III — ничего особенного. Вот Береника, с которой мы недавно столь удачно слиняли. Еще пять ледышек на дальних, очень дальних орбитах — бесполезные скопления льда и пыли, вроде нашего Плутона. Не планеты — недоразумение.

Пояса астероидов… что-то их многовато в системе… Ягну над чем-то потрудились? А вот жирный, очень жирный газо-пылевой диск. Его внутренний край сереет примерно в десяти миллионах километров от Береники.

Над диском должен был материализоваться «Левиафан». И не материализовался.

Тысячи парсеков от Солнца, тысячи парсеков от Грозного. Далековато. Естественно, никакие наши средства обнаружения не могут контролировать на таком расстоянии выход корабля из X-матрицы. Но в ходе первого рейда нами были выпущены в систему Альцион четыре больших БПКА (в просторечии — разведзонды) «Метеор». В числе прочего они должны были засечь прилет «Левиафана» и сразу же отбить нам депешу по X-связи.

Да и сам «Левиафан» на связь обязан был выйти! Это ж вам не жене забыть позвонить! (Что тоже свинство, не спорю. Но подобная забывчивость на службе не просто свинство, а преступление!)

«Ну и куда ж вы делись, черти?!»

Такая мысль мучила не одного меня. Причем я уверен, что люди более звездатые погонами мучились куда сильнее. Где, где они, с крупнокалиберной компетентностью?!

В унисон мыслям чавкнуло кольцо сфинктерного входа. (Ученый хлам располагался в обычном для нас надувном модуле со всеми туристическими последствиями для антуража.)

— Здравствуй, Андрей.

— Наше вам!

— Андрюша.

— Салют, лейтенант!

Я обернулся. Пожалуйте: Ревенко, Разуваев и Космолинский — непонятного звания гражданин в штатском, который заведовал у нас наукой. «Андрюша» — это, конечно, прекрасная капитан Браун-Железнова. Теоретически «Андрюшей» меня мог приласкать и Сантуш, но из уст Александры оно гораздо приятнее.

Капитан выглядела нехорошо: прическа в растрепе, глаза красные — сразу видно: плакала.

Поручкались.

Зареванные глаза Саши сообщили, что сегодня я именно Андрюша, то есть дробь службе.

— Вникаешь? — поинтересовался Космолинский, засовывая ученые руки в голограмму.

— Скажи, Саша, что, никаких вестей? — спросил я, проигнорировав риторический вопрос науки.

— Молчат, проклятые.

Сеня Разуваев обнял ее за плечи, тряхнул неуставным своим чубом и принялся утешать.

— Ой, ну шо вы, товарищу капитану! Шаланда наша вон куда шнобель сунула! Тут бикицер не выйдет — далековато! Еще двух суток нет, а вас уже штивает, як на волне. Спокойнее треба! — Ударение на первое «е», одессит, мля.

Саша вежливо, но настойчиво спихнула его руку и отошла в сторону. В мою сторону, за что ей огромное мерси.

— Однако непорядок, — констатировал Ревенко, как водится, бдительный. — Я понимаю: вышли в дельта-зону, напоролись на неприятности, все умерли. Но X-связь-то есть! «Метеоры» летают! Сообщение послать! «У кого жена, брат, мы не вернемся назад!»

— «Зато будет знатный кегельбан. И старший ответил: есть, капитан», — машинально продолжил цитату Космолинский, гипнотически и бесполезно вращавший голограмму.

Делать этого явно не следовало, так как капитан у нас был совсем не такой железный, как в бессмертном стихе. Саша всхлипнула, уложила лицо в ладошки и принялась дрожать. Галантный одессит Разуваев моментально смахнул с банки стопку планшетов и усадил ее, всячески ободряя.

— Та они не за цэ говорили, цэ ж пустой базар, цикависти ради разговору!

— М-да, — только и смог сказать ваш покорный слуга, беспомощно посмотрев на Сашу. — Слушай, Артем, а если предположить, что «Левиафан» из X-матрицы вообще не вышел? Ну вот так: вошел и там остался? Это ж пространство дробной размерности, бес его знает, как там оно…

— Бред, — прокомментировал Космолинский.

— Ты в Академии своей вообще чему учился, голубь мира? — Это Ревенко, которому и был адресован вопрос.

— Ладно, ладно, я ж так, в формате предположения! — Мне пришлось для надежности отрицать свои слова взмахами ладоней.

— Цена такому предположению дерьмо. — Артем был непреклонен. — Корабль двигается в X-матрице, пока работает привод люксогенового двигателя. Только он держит корабль между складок пространственного фрактала! Если X-двигатель выйдет из строя, борт просто вышвырнет в обычное пространство! В самом худшем случае — по кускам! Это физика! «Левиафан» не появился в расчетной дельта-зоне, значит, появился в другой, нерасчетной. А мы его не засекли, потому что смотрели не туда! Никаких вариантов! Скажи, Космолинский!

— Космоли-и-инский… — протянула наука, все еще созерцая астрографический объем. — Кхм. Ревенко, конечно, прав, но, так сказать, практическое наблюдение Румянцева рисует нам оперативную картину, с которой придется работать. Рейдер исчез — это факт. Бредовость допущения общей картины не меняет: для нас «Левиафан» потерян так же верно, как если бы он в самом деле остался в X-матрице.

— Их надо искать! — воскликнула Саша сквозь слезы.

— Солнце лучистое! — ответил сухарь Космолинский. — Надо, но где? Где ты их собралась искать? Кубатура поиска имеет сторону в десяток астрономических единиц! И это минимальная оценка!

— Но надо же что-то делать! — Она вскочила, пламенея взором, вскочила так резко, настолько дерзкая и прямая, что даже стул свалился. — Вот так и будем штаны просиживать?! Там товарищ Иванов, там ребята! Они сейчас, быть может, последний кислород сжигают! Ждут нас, надеются! А вы… мужчины! Сделайте же что-нибудь! Предложите! Б…дь, да что угодно, любой вариант! Надо действовать!

Слово «блядь», отнесенное по ошибке к матерным, в устах Сашеньки произвело магическое действие. Или это обращение к нашему мужскому статусу так сработало? Мы все подтянулись, мозги заскрипели, на лицах отобразилась мысль.

— Ну?! — Она обвела нас глазами.

Мы молча переглядывались.

Когда стало ясно, что умных предложений не последует, капитан порывисто подбежала к планшету, оттолкнула Космолинского, и, пожалуйте, извольте видеть максимально увеличенную картинку газопылевого диска.

— Вот! — Она ткнула пальчиком в его самую толстую область. — Вот сюда намеревался лететь товарищ Иванов! Он предполагал там планету! Нам надо лететь туда же! Что замолчали?!

— Якая же вы огненная! — восхищенно пробормотал Разуваев, усевшийся на Сашин стул. — Я за вами согласный куда угодно! Чего мы тут мульку гоняем? Хлопцев треба вынимать — дело святое! Чем базарить: одна нога здесь, другая там, надо слетать!

— Это авантюра, Саша, — твердо сказал Артем.

— Именно, — поддержал Космолинский. — Гипотеза Иванова основана на прочтении дневника ягну. Во-первых, нет гарантий, что перевод верен. Во-вторых, записки не содержат точных координат. Только туманный намек на некую «временную стоянку» под покровом «непроницаемого шлейфа». В-третьих, и это самое главное: планету невозможно спрятать. Допустим, ее не видно в оптику. Допустим, некое аномальное скопление пыли экранирует от радиоволн и потому не работают радары. Но масс-детектор не обманешь! Это не флуггер, не звездолет и даже не эскадра! Это массивное космическое тело! Оно обязано вносить гравитационные искажения в лоцию системы! А их нет! Это значит, что и планеты там быть не может, иначе мы бы ее засекли во время первого рейда к Беренике! Вам формулу на салфетке нарисовать?

Саша подошла, почти подбежала к ученому. Я думал, что она его сейчас ударит, так свирепо сжимались ее кулачки, так порывисто она дышала.

— Вы… вы… Виталий Евгеньевич! Вы… — Затем ее прорвало: — Вот такие, как вы, на салфеточках запросто рисовали формулы, доказывали Циолковскому, что ракетный полет в космос невозможен! Курчатову, что атомное ядро неделимо! Яровому и Кипнису, что холодный термоядерный синтез — ненаучная фантастика! Липичу, что его трансмутация вещества — бред сумасшедшего! А они брали и делали! Вы — анахорет! Мракобес! Гиря на ногах науки!

Космолинский опешил, так его припечатало. Да мы все опешили. Сашенька же, Сашенька по завету великих взяла и стала делать.

— Всем встать! Смирно! Товарищи офицеры, слушай боевой приказ! Выдвигаемся в систему Альцион по предположительным координатам, указанным в полетном плане товарища Иванова! Эскадрилье Особого Назначения даю готовность три часа!

— Г-хм… — откашлялся Ревенко. — Разрешите? На чем полетим? У нас в распоряжении остался «Дзуйхо», но я не уверен, что Кайманов позволит…

— Кайманов! — Александра прямо-таки взвилась. — О нем не беспокойтесь! Сейчас я с ним свяжусь! Он позволит! Он полетит! Если надо, он у меня «Дзуйхо» впереди себя толкать станет!.. Приказ ясен? Вопросы есть? Тогда вольно, разойдись! И кто-нибудь, разбудите Сантуша!

Товарищ капитан сделала «кругом» и своим обычным фасонистым шагом промаршировала на выход. Выпускное кольцо сомкнулось за ней.

Я смотрел вслед и думал, какая гордая да независимая! Про такую невозможно даже предположить, что по вечерам наводит педикюр, утыкав меж пальцами комки ваты, а по утрам воюет на кухоньке с капризным комбайном. А ведь наводит и воюет.

— Что с Сантушем? — спросил я вслух, хотя ответ был очевиден.

— Нажрался от безделья как скотина, — сказал Ревенко. — Добыл в трапезной водки и теперь мордой в пульт.

— От широкий человек! — одобрил Разуваев и завистливо вздохнул.

Кайманов отнесся с пониманием. Полномочия Браун-Железновой — врио Иванова, — видимо, были растяжимы, как, пардон, презерватив, и также прочны.

«Дзуйхо» — беспросветный антиквариат, оно конечно. И все же боевой корабль по праву рождения — это вам не переделанный напильником гражданский сухогруз, каким был «Левиафан»! До Альциона допрыгали не в пример проворнее.

Когда авианосец достиг расчетной дельта-зоны Альцион 175-93-61(70), всю ЭОН воткнули в ангар, в скафандры, к флуггерам! Боевая готовность!

Последняя цифирь — 70 — обозначала расстояние до цели. Семьдесят тысяч километров. Эта цифра расчетная, реально вокруг плановой точки выхода идет еще весьма заметный случайный разброс. Соответственно, мы вышли на фактическом расстоянии в восемьдесят две тысячи километров.

«Дзуйхо», повинуясь железным рукам пилотской смены, подкрадывался к газопылевому диску, а мы торчали подле машин и не видели, как тот роскошно голубеет в лучах колоссальной термоядерной топки.

Ну что же, машины роют палубу копытом, пилоты тоже, расход по топливу и кислороду ноль. Забрала подняты, но парсер уже сопряжен с чипом скафандра.

— Сантуш, гляжу на тебя и думаю, что надо бы изобретателю детоксина памятник поставить по всем военным космопортам, — пробасил Настасьин. — Не ведаешь, может, какой добрый человек докумекал?

— Я ведаю, Клим, что если ты не отгребешься, я тебе дам в рыло, — огрызнулся Сантуш, но без всякого энтузиазма.

— Да-а-а… — протянул я, просто чтобы не молчать.

Хотя вру, «да» относилось к неприглядному факту: детоксин полностью осаждает алкоголь в организме, но демоны похмелья из души никуда не деваются. После суровой пьянки случается полный разлад психических контуров, не имеющий ничего общего с химическим отравлением. Человек делается дерганый, раздражительный, всего пугается. Химия, конечно, может многое, но не всё!

Мы вяло трепались, вышучивали несчастного Комачо, а все оттого, что уселись на диком нервяке. Такое бывает, когда ждешь вылета, а его все нет и нет, а задача стоит самая непонятная. Да и за ребят на «Левиафане» боязно. Как подумаешь, что они сейчас испытывают!

Корабль не на ходу, наверное, крепко поврежден, раз даже X-передатчик накрылся. Разгерметизация? Очень похоже. Сидят по отсекам, задраенные, чисто как в гробу. Бр-р-р-р… Негоже про такое думать перед вылетом!

В ангаре было пустенько. Только мы да осназ перед «Кирасирами» — тоже в полной боевой. Кайманов, оправдывая свою крокодилью фамилию, разогнал из ангара всех, даже дежурных техников. Кроме выпускающего диспетчера, конечно. Что-то про нас судачат среди личного состава!

На большом табло горели цифры: 09.03 — универсальное время.

— Товарищи пилоты! — раздался голос в наушниках, Сашин голос. — Авианосец завершил маневр. Капитан второго ранга Кайманов считает, что лучшего ракурса для пуска флуггеров не найти. Особенно с учетом того, что мы не знаем точных координат цели. Словом, приказываю вылет! С Богом!

— Да хранят меня дух истории и Вечное Черное Небо, — пробормотал неверующий Ревенко и герметизировал шлем.

— Ты бы не богохульствовал, командир, нехорошо, — не забыл одернуть его Настасьин.

— Эх-х-х, не жди меня, мама, хорошего сына! — гнусаво пропел Разуваев.

— М-м-мать же вашу! — это болезный Сантуш.

Я ничего не сказал, как и Кутайсов. А чего говорить-то? Только если как Гагарин: поехали!

Поехали. Поехали! Поехали!

В полную неизвестность, в темноту, как из тепла да в прорубь самой черной крещенской ночью.

Лев Михайлович Кайманов, конечно, крокодил. Такой же свирепый, исполненный таких же нехороших привычек: лют, зол, безжалостен. Но дело знает крепко!

Авианосец действительно вырулил на самый выгодный ракурс. Это стало ясно, как только мы вывалились за борт, точно кенгурята из сумки мамы кенгуру.

Газопылевой диск был вот он, прямо под нами. «Дзуйхо» выплюнул нас по центру его титанической непроглядности. Запредельно таинственный и грозный пейзаж. Обманчиво застывшее буйство волн, провалов и гребней, сияющее голубым светом, украденным у Альциона.

А что там? Там, под покровом этой незрелой материи, которая не иначе слюна Сатаны, раскиданная по Вселенной от зависти к Творению! Что?!

— Командуй, командир, — сказала рация, точнее, гравимодулятор — это был Кутайсов.

В самом деле, чего ж еще?

На его машине был установлен мощный спин-резонансный сканер, благо чоругские планетолеты были куда как просторны. Настасьин волок масс-детектор, Разуваев — сверхмогучий телескоп. На него не пожалели целых два подфюзеляжных пилона.

Подготовились, короче. Только вот куда лететь? Сатана харкнул смачно — километров этак в три десятка миллионов…

— Здесь командир, — сипло отозвался Ревенко. — Слушай меня! Идем строем пеленга по звеньям! Я в голове, Кутайсов замыкающий! Ивановские координаты мне Александра нарисовала, вот по ним и следуем, больше ничего не остается. Далее: гравитационная связь там, в газопылевом диске, будет работать. Рации без команды на передачу не включать вообще! Только на прием! Делай как я!

Командирский флуггер сделал полубочку, показав чужеродное бугристое брюхо с родными сигарами ракет «Ягдхунд». Сверкнули дюзы, и первая пара устремилась в кипящее враждебным светом варево.

Я напоследок бросил взгляд на поле космического тумана без конца и края, низ поменялся с верхом, теперь завеса была прямо над головой, отработал тангаж и пошел вслед за Артемом и Настасьиным. За мной увязался Сантуш. Где-то рядом, но так далеко, отрабатывало маневр замыкающее звено.

О, друзья! Скажу вам, это была самая необычная разведка в моей жизни! И самая страшная.

Газопылевой диск, пожалуй, единственное место в космосе, где у взгляда есть видимый горизонт. Это вам не астероидное поле, которое сквозит прорехами в сотни тысяч километров при самой высокой плотности! Здесь туман, форменный туман, возможный локально только в хвосте кометы. Так что видимость упала от «почти бесконечности» до вполне ощутимых на космической скорости десятков тысяч километров.

То есть все внимание на приборы! Не дай бог, напороться в этой хмари на небесный камушек! Или с потоком мелких метеоритов не разминешься! Сразу край! Двигатели-то выдавали вторую космическую!

Добавьте еще к этому вполне понятному страху полную неопределенность! Кто нас мог поджидать — понятно: синие головоногие рыцари, старые знакомые, век бы не встречаться… Но где?

Опять-таки не покидало ощущение пустышки. Никаких то есть гарантий. Вдруг ребята сейчас подыхают на занюханном планетоиде в двух миллиардах кэмэ позади дюз? А мы тут ползаем в облаках трижды продолбанной межпланетной взвеси!

Прошел час.

Пошел второй.

И третий.

Четвертый.

Если помножить их на описанные ощущения, то после знака «равно» выползет полноценная неделя. Неделя субъективных переживаний против четырех часов по стандартному циферблату.

По плану мы приближались к точке, обозначенной Ивановым. То есть точка имела размеры с лунную орбиту, но все же именно там мы должны были вставать на поисковую спираль.

Если. Если в точке ничего не обнаружится.

Авантюра она и есть! Зря Саша ругала Космолинского мракобесом и гирей.

Прочесать подобную туманность при условии полной оптической непрозрачности — для этого нужна полновесная эскадра! Чоругский планетолет имеет высокую автономность, как истребитель барража, не меньше. Но человеческий ресурс гораздо ниже. Сутки. Двадцать четыре часа — это край, вдвое превышающий обычную уставную норму. И они нам светили очень даже, без… да какой там гарантии! Без надежды на результат!

За сутки в кокпите можно сойти с ума.

С ума спрыгнуть, как обязательно сказал бы одессит Разуваев (и говорил).

А тут еще фактор чоругской специфики — у них не предусмотрено остекление кабины! Не предусмотрено! То есть мы имеем оркестр световодов, внешних камер и так далее. Тот самый, проклятый еще при царе Горохе видеоиллюминатор, который не умеет обмануть психику, ведь человеку в космосе обязательно нужна живая картинка! Или можно приземлиться в доме имени Сербского для починки нервов…

Ой зря я все это думал!

Меня немедленно накрыла волна фрустрации и все зачесалось. Нестерпимое желание снять перчатки, снять шлем, потрогать себя, начесаться наконец всласть! А-а-а-а! Мама! Сенсорная изоляция может стать пыткой! И она стала, будьте уверены.

Умный парсер «Гранита» уловил эмоциональный скачок через психошунт, скачок температуры и частоты сердцебиения, после чего мне в шею вонзился инъектор и сделал хорошо. Заемное химическое спокойствие разлилось по венам, артериям и лимфатическим узлам. Плечи, спина, виски, подмышки пошли мурашками под массажной щеточкой, а на дальнем фоне заиграла тихая музыка.

Хорошо. Хорошо!

Я вернулся в строй.

Очень вовремя, потому что на забрале мигала пиктограмма — вызов.

— А… — Я чуть не сказал «аллё», но опомнился и отрепетовал. — Комета здесь.

— Комета, здесь Ника, — сказал Ревенко. — Ты чего не отзываешься? Помер?

— Никак нет. Накрыло. Но сейчас в строю.

— Раз в строю, тогда не зевай, начинаем маневр! Настасьинский детектор дает скачок!

— Что?!

— То! Там планета! Масса светит в две трети земной! До нее тысяч двести! Очень повезло! Мы по ивановской кривулине, считай, перли почти напрямую!

— Вот интуиция у мужика! — вклинился Сантуш, с которого оздоровительная прогулка сдула все похмелье.

— Саша в него не зря верила! — подал голос Кутайсов.

— Золотая баба! — Разуваев как всегда хамоват, но наблюдение точное.

— Да погодите! Планета — это хорошо, но где мы Иванова искать будем?! — Я был наполнен объяснимым скепсисом и осторожностью — лучше заранее сильно не радоваться.

— Слушай команду! Идем до визуального контакта с планетой, после начинаем облет. Если «Левиафан» там — СР-сканер даст засечку. Внимание, за мной!

Флуггер победно расцвел маршевыми факелами, раскрасив туман газопылевого диска. Машина была ох как красива, когда в солнечном пламени движков сгорали мельчайшие частицы вещества, превращая ее в болид призрачного синеватого огня.

Шесть сияющих сгустков шли через пыль, газ и прочий космогонический мусор, а позади тянулись, переливаясь, хвосты искристого субстрата, бушевавшего, как новогодняя ночь в Москве.

Третья космическая, товарищи, друзья и граждане.

Не заскучаешь! Куда девалась фрустрация?! В жопу! Только в такие глубины организма проваливались отрицательные эмоции, когда его размазывала по креслу, по спинному сегменту скафандра святая положительная перегрузка! В ушах звенело, печенки отзывались победным ёком, им вторил умница парсер, врубивший громкий «Полет валькирий».

Древний гимн европейских пилотов, бессмертный, пока жив хоть один истребитель! Хотелось рвать врага, брать его руками, зубами, острыми звериными когтями и рвать в клочья и на куски! Будь то кобальтовые ягну или ониксово-черный, неподатливый вакуум.

Сумасшествие космической гонки закончилось.

Мы увидели контуры планеты, а потом и всю ее, во всей смертоносной красе!

Не ведаю как, но газопылевые покрывала внезапно разорвались, освободив обзор.

В голубеющей сфере, как брильянт на бархатном ложе. Планета.

Дымчатая атмосфера, дрожащие в нави очертания гор и материков. Недобрая, ядовитая, чужая.

— Команда по ЭОН! — возгласил командир. — Встаем вдоль экватора! За мной!

И вновь его маршевые сыграли боевитое крещендо, исторгнув снопы пламени, плотного, почти скульптурного в основании, рассеивавшегося призрачным хвостом в метрах, метрах и метрах за кормой.

Так вот какая ты, стоянка чужих рыцарей Черного Неба…

Страшный сон Иеронима Босха, как и все астрообъекты данной системы. С поправкой на непроницаемое местное небо за атмосферой. Синее небо для синих ягну. Отчего-то я сразу поверил, что им здесь должно нравиться.

Но где же ты, товарищ командир, хризолиновый командор, проклятый потеряшка, товарищ Иванов?!

Вопрос был снят сам собой.

Сразу.

Не успели мы перевалить терминатор (смена интенсивного голубого сияния — приглушенно голубым), как эфир — наш, обычный радиоэфир, а не чоругское гравитационное черт знает что — взорвался. Сей взрыв услышали все. И вопрос, как и было сказано, ушел.

— Говорит звездолет «Левиафан». Терплю бедствие над неизвестной планетой. Аварийный вход в атмосферу. Предполагаю, нахожусь в системе Альцион. Всякого, кто слышит меня, прошу немедленно обратиться в ближайший отдел Глобального Агентства Безопасности. Просто скажите: «По делу товарища Иванова» и передайте эту запись… Попробую покинуть корабль, хотя… Саша, прости за всё.

Это был Иванов. И это была запись. Закольцованное, непрестанно повторяющееся сообщение в треске помех, среди которых терялись отдельные слова и отдельные слова возникали.

— Андрей! — позвал Комачо. — Слышишь?

— Да.

— Координаты взял?

— Само берет, сигнал нечеловеческой силы!

— Орлы! — рявкнул Ревенко. — Румянцев, Сантуш — по координатам, мы с Настасьиным прикрываем в атмосфере, Кутайсов, Разуваев, на орбите! Ниже опорной не опускаться! К исполнению!

Вот такую службу я люблю!

Командир сказал: фас! И я полетел: рвать в лоскуты, сторожить, подсматривать — как пожелаете. Главное: думать не надо.

До «Левиафана» тянули всего четверть часа — на общем фоне мелочи.

Прилетели, глянули. Вай-вай-вай…

Рейдеру досталось — даже писать страшно. Не дай бог, представить себя на месте экипажа!

Кораблик ахнулся о грунт (камень, камень и еще раз камень) со всего маху. С какой высоты, с какой скоростью? Есть разные возможности, то есть были. Но это не главное. Главное: «Левиафан» отлетался. Это был его последний рейд. Не «крайний», как любят говорить пилоты, а именно последний.

Поднять «Левиафан» смог бы лично Господь. Ну или архангел Михаил, наш истребительный покровитель.

Но у парней архистратига нашлись дела поважнее, а Господь… Когда берет крепкая нужда, он именно та инстанция, которая все слышит, но ничего не делает. Так говорил безбожный Ревенко. Гадость для православного, но конкретно в тот момент — абсолютная, фактическая истина.

Небеса, которые выше X-матрицы, молчали, хотя ох как искренне я молился в те минуты!

Я заложил круг.

Картина маслом: рейдер упал на невысокий гребень, который разломил его ровно по линии отсека X-движения.

«Надо же! Вот чудо чудное! Люксоген еще фонит!»

Чудесное вещество сифонило из пробитых танков и, оправдывая свое имя, светило в атмосферу мертвыми огоньками. Нехороший свет. Рейдер угораздило упасть так, что «светород» потек из самой гнусной части судна — из утилизатора шлаков. Отработанный люксоген. Дьявольски радиоактивный. Обещание мучительной смерти.

Бог мой! Сколько же там рентген сейчас?!

Я знал сколько. Много. В легком скафандре гарантированный каюк через пять минут. И никакая больничка не спасет. Вскипевший мозг и мясо облезает с костей — радиационный ожог распоследней степени.

А в радиодиапазоне все неслось и неслось:

— Саша, прости за все!

Нервный был голос у нашего начальника! Ничего удивительного.

Надеюсь, экипаж укрылся в бронированной цитадели, в скафандрах, что дает хоть какие-то шансы на жизнь. Ядовитая атмосфера: метан, аммиак, сера в самом поганом своем исполнении — H₂SO₄, то есть серная кислота… Да еще и люксоген протек…

Чем же так стукнуло грозу Тремезии? Боевых повреждений на первый взгляд не видно…

— Румянцев, Комета, твою маму! — кричит Ревенко.

— Здесь!

— Приземляйся, братишка.

— Чего?

— Того, что слышал! Приземляйся! Приказываю провести визуальный осмотр! Мне осназ вызывать или что?!

— Принял, выполняю, — без всякой охоты отрепетовал я.

Что-то такое маячило с самого начала вылета. Но была надежда, что минет чаша сия. Пусть бы Сантуш прогулялся — он старенький, ему все равно. А мне бы еще детишек соорудить…

— Давай, Андрей, я покараулю, гуляй спокойно, — сказал мой друг, словно услышав предательские мысли, что, впрочем, было нетрудно.

Километровая громада изломанного и измученного металла. В ней еще жила былая слава. Но это был остаточный фон, которым доступно любоваться ксеноархеологу через тысячу лет, но не мне, который помнил «Левиафан» в активной фазе, когда от его появления и вопля «Игнис санат» в эфире трепетали все коммерсанты Тремезианского пояса!

Но — отставить лишние мысли!

Я нашел ближайший к грунту люк. Им оказался вывороченный с мясом шлюз катапульты. (Вот было бы смешно, если бы мне пришлось лезть в разлом прочного корпуса, через все убойные бэры двигательного отсека!)

Хороший скафандр «Гранит»! Я имел шанс убедиться в этом еще на Шварцвальде, когда на своих двоих улепетывал от группы захвата «Эрмандады» — ох каких натасканных ребят!

Путь мой лежал через такие знакомые и теперь уже навсегда мертвые коридоры корабля.

Ваш неумелый рассказчик топал в ходовую рубку, то есть на главный командный пункт, в центральный отсек. Хорошо, что сия тропинка мне так знакома!

«А Ревенко-то молодца! Сообразил кого послать! Не Комачо же! А Румянцева, который, скотина пиратская, эти палубы исходил вдоль и поперек!»

Скотина пиратская, между тем, добралась до капитальной переборки центрального… Ну и как будем связываться с Ивановым? Если он, конечно, живой.

Массивные ворота целы. Переборка тоже. То есть надежда в комплекте.

А чего я думаю?

Разъем наручного планшета — в маму терминала на переборке. Энергия на борту по нулям, но радиоизотопных батареек аварийного питания должно хватить лет на двести.

— Вызываю товарища Иванова! Вызываю товарища Иванова!

Молчание.

— Вызываю живых, мать же вашу в маршевую дюзу! Отзовитесь! Отзовитесь! Здесь Румянцев, Эскадрилья Особого Назначения! Есть кто живой?! Ау!

И тут…

— Андрей?

— Я.

— Андрей, рад слышать.

— Товарищ Иванов?!

— Уже шестой десяток, как товарищ Иванов!

— Э-э-э… А мы вас спасать прилетели.

— Спасибо!

— Саше спасибо, мы тут так, простые исполнители. У вас…

Мысль (гадкая): вдруг они без скафандров?! Тогда без осназа и спецоборудования хрен вытащишь их оттуда! А очень хочется быстро и прямо сейчас. Надо объяснять почему?

— Открываем ворота. — Иванов, как всегда, проницателен. — Мы все в снаряжении. Как там радиационный фон?

— Фонит сильно. Люксогеновый утилизатор разрушен.

— Ладно. Антираду скушаем.

Ворота поползли вверх. Надо же! Аварийное питание пашет!

Иванов. Он. В своей статусной серебристой «Саламандре». Экипаж. Сколько их ушло с Грозного? Девятнадцать мужиков. Один, два, три… десять, восемнадцать.

— Все здесь?

— Нет, Андрей. Палыч погиб в двигательном. До последней секунды пытался маршевые запустить.

— Вечная память.

Один, всего один. Дешево же вышло. Расскажи это семье, кретин…

Пока ждали «Кирасир» — почти обделались.

Одного Иванова я снял бы на планетолете. А еще семнадцать парней? Так что пришлось кочумать до прилета спасателей. Три часа. Три часа на чужой планете. Планете чужих.

Нервы. Как струны арфы. Их перебирала ситуация и Ревенко из стратосферы.

— Вы не поверите, что я вижу! — заорал он в эфир так громко, что мы подпрыгнули.

Третий час исходил нетерпением, и тут такие вопли!

— Они! Они стартуют!

— Кто «они»?! Доложи по-людски!

— Да они же! Товарищ Иванов! Ягну!

— И что нам прикажешь делать? Станцевать канкан?

Только это и оставалось. Если бы ягну нас не проигнорировали…

Прямо над моей чоругской машиной четким строем прошли восемь паладинов. Медленно, будто разглядывая, кто это пожаловал? Уверен: разглядывали. Сволочи синеголовые…

И ничего. Сделали круг почета и убрались.

Машины в стратосфере и на орбите вниманием тоже не обделили. Вокруг прогулялись. Не тронули. Надо думать, с чоругами у них полный мир и любовь. Взаимопонимание и сотворчество.

Блин… Страшно-то как! Залп. Всего один залп пушек, стреляющих антиматерией, и мы обратились бы в облака нейтрино, фотонов и прочей элементарной дряни.

Вернувшись на «Дзуйхо», Иванов потребовал чаю. Крепкого, черного, без сахара.

А мы с Сантушем заперлись в каюте и пили до полной перезагрузки мозга.

Глава 8 КРУТЫЕ ВИРАЖИ

Декабрь 2621 г. — январь 2622 г.

Город Кирта

Планета Махаон, система Асклепий,

Синапский пояс

Шаги за спиной. Шаги почти неслышные, почти неразличимые.

Керуш Нэвид недаром вкушал от благ народной милости и уже третий год служил в консульстве Великой Конкордии на Махаоне. Должность младшего секретаря — традиционное, совсем не оригинальное, но от того не менее удачное прикрытие для сотрудника резидентуры. Постоянные разъезды, вполне официальные, позволяли исполнять функции связного.

Старший лейтенант разведки, потомственный пехлеван уже месяц пахал как вол. Закладки, тайники, проверки явок, сопровождение диппочты, опять закладки. Что он туда помещал? Оставалось догадываться.

Он, впрочем, догадывался — это было оружие. Взрывчатка. Детонаторы. А как иначе? Ведь вся страна буквально изнемогает от напряжения, готовясь к великой схватке со Злом! Керуш Нэвид не отставал. Резидентура не отставала. Личный состав в обеспечение! В обеспечение!

Кто не знает: обеспечение для разведчика — такая работа, что, право, лучше добывать эмпорий на рудниках. Не так утомительно и не так опасно.

Сегодня утром он вернулся из командировки в Ульму — город на севере архипелага. Там он передал официальные приветствия господина консула несгибаемым конкордианским биатлонистам, которые прилетели на чемпионат Махаона по зимним видам спорта.

«Биатлонисты» были с двумя жирными кавычками. Естественно. Диверсанты. Всенародно любимый «Скорпион». Кавычки полагались и должности младшего секретаря, и командировочному заданию. Он был в обеспечении. Контрслежка, сопровождение до места. Где он сдал спортсменов коллегам, а сам отбыл в Кирту.

Не успел пассажирский флуггер прочертить полосу на снегу космодрома Кирты, как ожил коммуникатор:

— Ашвант Нэвид, вас немедленно вызывает господин заместитель консула Бахадур Пехлеви, — сказала трубка голосом куратора.

— Слушаюсь. Выезжаю, — ответил Керуш и вздохнул. Выспаться закономерно отменялось.

Он очень устал. Впрочем, усталость не могла притупить тренированных чувств.

Шаги. Шаги за спиной.

Он услышал их еще поутру, когда шел из посольства проверять тайник на улице Ленина, 25, Юго-Западный район.

Кирта строилась привольно. Город родился в те счастливые годы, когда человечество сообразило, что землеподобные планеты — не такая уж страшная редкость, так что нет необходимости ютиться в многоуровневых городах-ульях.

В самой Кирте жило тысяч триста, но не менее шестисот тысяч стекалось сюда из пригородов днем: работать, учиться и развлекаться. Артерии монорельсов, двухэтажных эстакад, аэротакси насыщали кровь столицы роением человеческих пузырьков. Днем Кирта была весьма многолюдна.

И все равно среди многих сотен ног, шлепающих, шаркающих, топающих, парящих по тротуарам, Керуш Нэвид услышал те самые шаги. Специфическое «топ-топ», такое же уникальное, как радужка глаза.

Лейтенант проверился. Грамотно, чтобы топтун не сообразил, что его заметили. Как бы случайно Керуш перебежал Радиальный проспект, едва не попав под грузовой мобиль, и погрузился в людское море — многобурливый универмаг Никольского, то что нужно.

Но вот опять, тот самый «топ-топ». Шаги не отставали. Одни и те же шаги.

Керуш отлично понимал, что если его ведет ГАБ — дело дрянь, надо сворачиваться. Если ведет. Как положено, целой бригадой. Но младший секретарь — не столь крупная фигура, чтобы так его обкладывать! Да и не способны габовские спецы так топотать! Узнаваемо и все на один лад.

А может, к нему приставили показательную слежку, чтобы дать понять: парень, мы тебя видим, что бы ты ни делал — завязывай.

Но сегодня ничего противозаконного и в планах не было! Обход тайников для непосвященного — простая бессистемная прогулка скучающей сошки из консульства. Да и посвященному хрен что перепадет «на посмотреть» — Керуш не собирался вскрывать закладки и проверять наличие матчасти по накладным.

Невидимые глазом знаки. Никаких нанонапылений с уникальной отражающей способностью. Никаких лазерных передатчиков. Никаких радиоизотопных меток. Все по старинке: сдвинутая ветка, кирпич, утопленный в стене на сантиметр глубже соседей, — это не означало, что за ними прятался тайник. Это означало, что закладка рядом и ее никто не тревожил.

Поэтому, и только поэтому, Керуш продолжал маршрут. От одиночки уйдет. А не выйдет, так тоже ничего страшного, лейтенант не беспокоился.

Впрочем, не беспокоился он лишь первое время. Когда часовая стрелка перевалила за 19.00, а Асклепий за горизонт, Керуш занервничал. Потому что: «топ-топ». И ему до сих пор не удалось его засечь! Шаги есть, а человека — нет. Шаги же — вот они: легкие, быстрые, как будто танцор или некрупная женщина. Иногда пропадают. Иногда надолго, но всегда возвращаются.

Витрины, зеркала мобилей, резкие смены маршрута, быстрая оглядка, все это не показало ему ничего.

Внешность — ерунда! Лицо, сложение и даже внешние половые признаки подвластны наномаскам, мимикрирующему гриму. Но рост подделать невозможно. По крайней мере в условиях оперативной слежки. Походку убедительно имитирует крутейший профи, но только не рост.

Походку топтун не имитировал. Сперва это удивляло. Потом стало настораживать. А когда на город упала ночь в огненных прожилках улиц, он испугался.

Топ-топ. И еще два тайника: на улице Решетова и возле завода «Арсенал». На «Решетке» располагалась крупная сетевая подстанция и городской парк — идеальное место для пряток, потому что близко от цели. И очень пугающее. Потому что: ночь, парк, топ-топ.

Интроочки транслируют в углу задний обзор. И там ничего, никого. Только снег, снег, снег и эстакада над деревьями, как хребет диплодока.

Керуш помялся перед стеной темных деревьев, посмотрел по сторонам, нервно, быстро, совсем уже не скрываясь. Не помогло, как и электронные помочи интроочков, переведенных в режим ноктовизора. Никого не было. Редкие прохожие в далеко не центральном районе. Редкие мобили на дороге. И опять, в который раз за бесконечный день, «топ-топ» замолкло.

«Надо отдохнуть, так и с ума сойти недолго», — подумал лейтенант.

А еще пожалел, что разведчикам не положено оружие. Он был отменно подготовлен, но атавистические страхи, приходящие в темноте, — самые острые. Против чудовищ подсознания не спасает ни рукопашный бой «Атур-Пехлеви», ни самбо русских друджвантов. Стальная тяжесть пистолета сейчас была бы кстати. А еще лучше тяжесть укороченного пистолета-пулемета «Куадж» под мышкой.

Керуш мысленно себя одернул и ступил за линию деревьев.

Парк изнутри — темный храм в окружении световых стен и башен — это десять тысяч огней города били в тучи и растекались по ним в огромную сферу света. Отчего в парке было еще темнее, а сверху продолжал сыпаться мелкий, сухой снег.

Керуш легко и безошибочно вышел к метке.

Проклятый снег! Отчего русские норовят всюду найти себе Сибирь?! На пустом континенте с прекрасной субтропической зоной столицу надо непременно задвинуть в самое сердце холодной тайги! Знак начисто занесло, пришлось раскидать белую крупу, и тут Керуш увидел, что метки нет. Она не просто нарушена, ее нет!

Он повернулся к аллее, относительно которой находил ориентир — все верно, место правильное. Неужели тайник вскрыт?!

А когда повернулся обратно, прямо перед ним стоял невысокий человек в темном пальто с высоким воротом и теплой кепке-двукозырке.

— Привет! — сказал он.

Керуш молча и страшно ударил его сложенными пальцами, метя в селезенку. «Копье верных» легко пронзило мишень. Навылет. Не встретив сопротивления. Вообще. А человек по-прежнему стоял на месте и улыбался. Удар был так силен, что разведчика занесло, а рука его погрузилась в тело визави по локоть.

— Это как?! — выдохнул он.

— Это вот так, — ответили ему сзади.

Он успел ударить на голос, но еще раньше его головы легонько коснулись пальцы в перчатке, в голове взорвалась бомба, ночной парк завертелся каруселью и Керуш потерял сознание. Лейтенант выдерживал зубодробительные апперкоты профессиональных боксеров, а этого человечка сумел бы завязать в двойной морской с закрытыми глазами. Если бы успел.

Потому что с той поры, когда Бог создал сильных и слабых, а полковник Кольт их уравнял, прошло очень много времени, а разнообразных уравнителей стало куда как больше. Человек в пальто вынул из-под перчатки диск — генератор волновых колебаний, способных в максимуме расколоть дюймовое бронестекло.

— Это вот та-а-ак, — задумчиво повторил он, выключил миниатюрный голографический проектор, формировавший его двойника, и, выказав недюжинную силу, взвалил Керуша на плечо. За деревьями человека ждал мобиль.

— Просыпайтесь, просыпайтесь, симпатичнейший господин Нэвид! — Лейтенант попытался игнорировать голос, но тот легко пробивался через забытье.

Он попробовал открыть глаза. Получилось. Попробовал пошевелиться — не вышло.

— Как вы себя чувствуете? — участливо спросил голос, именно голос, так как его обладатель находился вне зоны видимости.

Самочувствие Керуша было на удивление сносным. После адского удара в голову он думал, что умер. А теперь саднит левый висок и слегка плывет перед глазами. Хотя можно было ожидать тяжелого сотрясения.

— Где я? — спросил разведчик и опять попытался пошевелиться.

— А вы попробуйте определить! — предложил голос и в обзор вплыл человек.

Керуш определил, что он лежит на холодной, видимо, металлической поверхности, прикрученный к ней полимерными лямками. Вокруг серый пенобетон и больше ничего.

— Подвал? Я в подвале? — предположил он, все еще не вполне осознавая всю нелепость и беспомощность своего положения.

— Прекрасно! Я вижу, вы пришли в себя окончательно! Совершенно верно, мы в подвале!

— Вы… кто? Немедленно отвяжите меня, я сотрудник консульства Великой Конкордии! — В этот момент до Керуша дошло, что он разговаривает на фарси, а человек ему отвечает на очень чистом фарси, будто он родился в Хосрове, ну или Тебризе.

Человек…

Он был среднего роста, худой, но не слишком, лицо имел бледное, с блеклыми какими-то волосами и такими же бесцветными глазами. Весь облик был настолько нейтрален, что являл абсолютный информационный нуль. Теперь лейтенант вспомнил его.

Да-да. Это был он. Человек-невидимка. Господин Топ-топ.

Он ходил вокруг него, не прячась, практически в открытую, но Керуш его не замечал. По этой скользкой внешности взгляд проскальзывал, как по льду, не встречая смыслового сопротивления, которое и заставляет нас рассматривать и запоминать.

— Отвязать?.. Хм-м… Пожалуй, нет.

— Что вы себе позволяете?! — взревел Керуш и с силой рванулся, но путы держали крепко.

— Позволяю себе представиться. — Человек задумался на секунду, поджав тонкие губы. — Зовите меня… скажем… мистер Фарагут, Дик Фарагут. Впрочем, ваши коллеги и… мнэ-э-э… конструктивные антагонисты из флотской разведки знали меня как Доктора Скальпеля, если вам это о чем-нибудь говорит. Не говорит? Ну да ладно.

— Что за игры?! — снова закричал Керуш. — Немедленно выпустите меня, клянусь Ашей, или вы пожалеете!

Человек скривился и, сохраняя лимонное выражение лица, зашагал вокруг пленного.

— Какой же вы зануда! Вы повторяетесь, я же сказал, что отпускать вас не намерен. У нас будет долгий разговор. Но вот про Истину — Ашу, вы вовремя вспомнили! Вы сотрудник консульства, значит, не из флотской разведки. Значит, вы из Отдела Разведки конкордианской спецслужбы «Аша».

— Подите к дэвам!

— Та-а-ак, — человек продолжил движение вокруг стола, — лет вам двадцать шесть, стало быть, вы лейтенант или старший лейтенант.

— Повторяю! Я вам прика…

— Я залеплю вам рот, уважаемый! Имейте вежливость не перебивать! Итак, господин лейтенант, я следил за вами лично весь день. Вы обошли полгорода, побывав у большинства мало-мальски значимых стратегических объектов. Я сумел разгадать всего три тайника, включая закладку в парке. Теперь вопрос первый: точные координаты остальных.

— Меня зовут Керуш Нэвид, я младший секретарь… — начал было разведчик предельно злым голосом, но его перебили:

— Я знаю, как вас зовут, я знаю, кем вы служите в консульстве, и я знаю, кто вы есть на самом деле. — Человек достал откуда-то снизу продолговатую, изогнутую коробку. — Вот это я нашел в тайнике. МФМ-500, мина фугасная модульная с пятисотграммовым тротиловым эквивалентом. А вот это в комплекте: три сменных модуля на выбор (насколько я помню ваши маркировки) — реактан, эксидин и компонент Зета. Нервно-паралитический газ, биоактивная взвесь и, прошу прощения, генная бомба. Ну, я, наверное, не похож на школьника?

— Кто ваш начальник? — ответил вопросом на вопрос Керуш.

— А! Ха-ха-ха! — Человек легко рассмеялся и даже всплеснул руками. — Вы приняли меня за агента ГАБ! Не-е-ет, уверяю вас, господин Нэвид! Я просто внимательный гражданин, которому поперек горла мутная возня ваших сотрудников. Я собираюсь здесь жить и не желаю, чтобы над городом распылили реактан или, тем более, компонент Зета. Поэтому вопрос номер два: кто еще тут у вас такой шустрый? Всех я один не выловлю, но хоть прорежу. Несомненная общественная польза и несомненное личное удовольствие, да еще и прибыльно.

— Я вам ничего не скажу! — отрезал Керуш. — Я требую передать меня в руки властей!

Доктор отошел куда-то назад и заговорил, слегка задыхаясь, сквозь легкое матерчатое шуршание, будто он переодевался.

— Друг мой! Честный и внимательный гражданин гораздо эффективнее, чем Гэ А Бэ! Да! Вы расскажете все! — Он вернулся. На этот раз доктор был одет как доктор: белый халат, шапочка, маска на лице и резиновый фартук в комплекте с резиновыми перчатками.

— Я умею спрашивать, мой друг, — продолжил он серьезно. — И я специалист по старомодным методикам. Современные умельцы накачали бы вас наркотиками, вплоть до тетратамина. Уложили бы под гипноизлучатель… и вы бы тихо скончались, не приходя в сознание. Потому что вас в разведке обязательно кодируют на такие случаи. Но вот против старомодной боли, друг мой, кодов не существует. Так что, будьте уверены, вы мне сейчас споете.

— Пехлеваны умеют терпеть боль… друг мой! — насмешливо ответил Керуш, передразнивая обычное обращение доктора.

— Я тоже, хоть и не пехлеван. Весь вопрос в интенсивности ощущений. Плюс необходимый психологический эффект и готово дело. Ну-с… умереть я вам не позволю, можете не сомневаться… сейчас я схожу за инструментами и начнем, пожалуй, с флебэктомии по методу Троянова-Тренделенбурга. Проще говоря, я буду извлекать из вас вены. Без наркоза. И спасибо за то, что назвали меня другом! — Доктор коснулся его плеча и вышел.

В дверях он обернулся, сказав напоследок:

— Вы обрекаете себя на мучительную и совершенно ненужную боль. Подумайте над моими вопросами, а также над моим старым именем. Вы же разведчик, вдруг что да слышали — это может помочь принять правильное решение.

Дверь захлопнулась.

О да! В подвал вела железная дверь на петлях с ржавым пружинным досылателем. Никаких диафрагм, поднимающихся и раздвигающихся створок. Под потолком — лампочка в сетчатом колпаке. Керуш забыл, где и когда последний раз видел лампочку вместо люминогенной световой панели…

Зато он вспомнил один относительно недавний инструктаж, а потом еще несколько. Отточенная память не подвела. Он вспомнил имя «Доктор Скальпель», и что оно означает. Вспомнил и громко завыл в смертельной тоске.

Через день его тело нашли в том самом городском парке. Это была первая жертва знаменитого Вурдалака из Кирты.

— Ты долбаный кретин! Ты что творишь, псих?!

— Соломончик! Не надо!

— Не надо?! Ах ты говно! Довольно я терпел! На! На!

— Соломончик! Убьешь ведь! Больно!

— И убью! Сука! Тварь бешеная! Отморозок! Ну-у-у, сука! Куда пошел?! На!

Если бы дом на окраине Кирты имел чуть худшую звукоизоляцию, соседи и прохожие узнали бы массу подробностей из жизни двух средних лет мужичков, которые делили левую и правую его половины. Недавно въехали, вроде как на пенсии, хотят быть подальше от шума центральных планет.

Обычно свое желание они воплощали с завидной аккуратностью. Но только не сегодня.

Сегодня утром один из мужичков — огромный, лысый, с густой короткой бородой — вышел за газетами (оба читали по старинке только бумажные газеты), пробежал заголовки и медленно налился гнилым малиновым цветом. Пудовые кулачищи сжались, а борода встала колом.

Он побежал домой, но не к себе, а на соседскую половину. Открыл дверь своим ключом, подкараулил и теперь выказывал свое неудовольствие.

— Дебил! Больной дебил! Ненормальный сукин сын! Маму твою грубым образом!

Каждое ругательство сопровождалось звучным ударом. Здоровяк не стеснялся, лупил от души. Постепенно возражения страдательного залога стали все тише, а потом совсем стихли. Бородач кинул окровавленное тело на диван, подумал и спихнул ногой на пол — еще испачкает мебель!

Минут через пятнадцать, когда избитый очнулся, здоровяк сидел на столе и пил виски без содовой. Чистоганом.

— Ну что, козел, очухался? — спросил он и отхлебнул из стакана.

— М-м-м… я…

— Ты что удумал? Не нагулялся?! Ты что устроил, а?! Весь город на ушах!

— Соломончик, я не понимаю… — пролепетал избитый. Точнее, попытался пролепетать.

— …Не понимаешь?! Не понимаешь?! Я те сейчас поясню!

Соломончик схватил товарища за грудки и всадил лоб в переносицу. Потом, все так же за грудки, отправил в полет до стены, о которую тот и шмякнулся, распугав по дороге всю парящую мебель. Здоровый вытер с лысины кровь и швырнул на грудь валявшемуся стопку газет.

— Вот это, скажешь, не твоя работа? Четыре трупа без потрохов! Здешнее захолустье в полнейшем шоке, здравствуй, комендантский час, перлюстрация переписки и все прочие радости! Не ты выступил? Ну давай, попробуй соврать! — Соломончик поманил к себе ладонями, будто приглашая сидевшего у стены пойти к нему.

— Ну, я, — ответил тот. — Но я не сорвался, как в тот раз! Нынче у меня очень веские причины. Могу объяснить!

— Ну попытайся! Хотя для четырех расчлененок требуется нечто большее… — Он начал снова закипать. — Ты, кретин, понимаешь, нет, что нам здесь жить?! Я добыл чистые документы! А ты готов из-за своей гнилой башки все засрать?! Да я сейчас тебя просто убью…

Битый закрылся газетами, словно защищаясь, и быстро затараторил:

— Соломончик, я в этот раз действовал не только на благо медицины, но и на благо общественного порядка, так как нам здесь жить, по твоему же справедливому замечанию!

— Комендантский час — это порядок? Ты какого хера двух клонов из посольства завалил?!

— Погоди! В этом-то все и дело! Я не двух клонов завалил, а четырех! Они все клоны! Только эти, посольские — из резидентуры, остальные — нелегалы. Полагаю, что диверсанты! Вот смотри, что я нашел в тайнике, возле которого караулил! — Он протянул бородатому маленький чемоданчик, который выронил во время экзекуции.

Некоторое время тот смотрел внутрь и моргал, потом закрыл и только смог сказать:

— Полный кофр реактана. Это что ж такое? Откуда?

— О! У меня теперь много такого! Это посольские прячут по тайникам, а нелегалы их вынимают. Или не вынимают. Я уже две недели слежу за этими мизераблями. И знаешь что, Соломончик, если уж мы тут собрались жить, надо бы как-то взбодрить начальника местного гарнизона. Ты же понимаешь, что означают вот такие тайники и активность резидентуры?

— Еще раз, как тебя зовут? — спросил полковник-танкист у гостя.

— Салман Гуэрера Маркес Эстебан. Вот мои документы, — ответил гость.

— Так что тут за паника? — Полковник выглядел нахохленным, очень злым и невыспавшимся, хотя и было на дворе 17.00 по местному времени.

— Я повторяю. Я долго сидел и анализировал данные по развертыванию сил Конкордии. Вывод один, с непреложностью математической формулы: на нас нападут не позднее середины января 2622 года. Скорее всего в начале, на праздники — очень удобно. Или на Новый год или на ваше православное Рождество.

— Можно подумать, аналитики в Москве дурнее тебя сидят. — Полковник почесал ус и поглядел зачем-то вверх, видимо, в главном штабном направлении.

— Я, как и ты — человек военный, майор, только в запасе. Кое-что понимаю. Так вот…

Салман долго думал, как бы преподнести информацию военным начальникам Кирты. Ведь не скажешь, что приятель вообще-то конченый псих и любит вырезать у людей внутренности. Только он нынче неопасен, даже наоборот: поймал и запытал вон сколько вражеской агентуры! И взрывчатку не предъявишь, и газы, потому как возникнет вопрос: где те парни, которые владеют всем этим добром?! А парни-то пребывают в немного неживом и совсем некомплектном виде. Неловко.

В результате Салман вспомнил две вещи: как писать аналитическую записку, чтобы хотелось верить, и что он знает командира танкового полка полковника Уховатова, через которого можно было бы добраться до военного коменданта Кирты.

Не то чтобы Салману дель Пино сильно хотелось выполнять гражданские обязанности. Просто воевать ему не хотелось еще сильнее. Тем более воевать с таким сильным, опасным и непредсказуемым врагом, как Конкордия.

Полковник Уховатов оказался давно генерал-майором и служил где-то на Марсе. Так что вторая полезная вещь не сработала, а точнее — сработала частично: он разговорился с нынешним комполка Меликовым. Да только тот, вот беда, не верил ни единому слову. И наотрез отказывался брать аналитическую бумажку.

— Да что мне с ней делать?! В сортир повесить?!

Оба сидели в кабинете комполка, прямо в части, которая располагалась в живописной дубраве возле города.

Салман грустно смотрел в окно, как на далеком танкодроме рота ПКО отрабатывала развертывание из походного в боевой порядок. Ну а Меликов втолковывал ему прописные истины.

— Ты пойми, мужик! Я не имею права беспокоить начальство и рассказывать о какой-то войне на основании мнения майора запаса, пусть и заслуженного. Тем более не имею права выходить на коменданта гарнизона с предложением о полном развертывании. Не! и! ме! ю!

— Ты все сказал, братишка? — Салман сумрачно уставился на собеседника.

Он знал, что этот взгляд настраивает на общение.

— Ну ты того, не кипятись. — Танкист выставил ладони над столом.

— Кипятится чайник. А я… я предупреждаю. Вот тебе, полковник, ребят не жалко, а?

— С чего вдруг?

— А с того, что сегодня 24 декабря. А всего через полторы-две недели на твои танки в боксах зайдет полк штурмовиков «Кара», который выжжет тут все начисто только потому, что ты не захотел меня послушать.

— Ну вот что я могу сделать? «Товарищ военный комендант! Майор запаса… как там тебя… имеет мнение, что на нас! нападут на Рождество! Отмените праздник и отбейте на Землю по правительственной X-связи: война начинается!» Какой же бред! Меня не только с должности… меня за такое в дурдом положено! Да и тебя заодно!

— Ты можешь. Ты многое можешь! Например, можешь мимо начальства поговорить с коллегами. Насчет повышения боеготовности. Скажем, устроить совместные учения. Я не знаю что еще… Главное — вывести личный состав и матчасть из расположения. Тут же все проутюжат! Первым делом! Главным калибром, ракетами, орбитальными бомбами, а потом и в упор, с флуггеров.

— Совместные учения?! Ты охренел? На совместные учения требуется разрешение с Земли!

— Так это если официальные общевойсковые учения! Пусть Махаонский истребительный, твой танковый и вся пехтура с артиллерией просто одновременно вместе решат потренироваться! Я бы хотел ошибиться! Но если вдруг я прав и клоны попрут — хоть не погибнете в казармах!

— Не пойму тебя, майор запаса! Ты-то чего жопу на британский флаг распускаешь? Тебе чего неймется?

— А что ты теряешь? А? Выгони танки покататься — тебе наверху только спасибо скажут за инициативу! Вот смотри дальше, обрисовываю перспективу. Если учения закончились, и никто на нас не напал, я подтаскиваю тебе ящик коньяка… Хорошо, три ящика!

Через пять дней танковый полк развернул походные колонны и ушел в поля, прихватив заодно внушительный запас продовольствия, боеприпасов и прочего. Вслед потянулись бэтээры пехоты, а Махаонский истребительный принялся скакать по запасным космодромам, периодически причесывая орбиту и землю по плану взаимодействия с «пешеходами войны».

Это не принесло победы, но многие из тех, кто жив, живы благодаря этим несанкционированным учениям.

Никто не знал, отчего кафе на бульваре Новаторов называется «Бастилия». Почему «кафе», кстати, тоже.

Двухэтажное здание, отличная и очень разнообразная кухня, неглупый дизайн — «ресторан» подошло бы больше. Однако уже два поколения горожан Кирты с удовольствием заходили в тихое просторное заведение под вывеской «Кафе Бастилия».

В тот день над далекой Землей в часовом поясе Пулковского меридиана куранты били полночь девятого января. Богобоязненные граждане Российской Директории, которые отстояли в храмах светлую Рождественскую службу, разговлялись, приходили в себя после долгого зимнего поста. Все прочие просто допивали и догуливали затянувшиеся каникулы.

То же и в Кирте, за исключением того, что местное время донесло стрелки только до 15.00 восьмого числа.

В «Бастилии» было по традиции тихо и не очень людно.

Компания молодых людей расположилась вокруг планшета, увлеченно внимая сетевому репортажу о чемпионате по армейскому троеборью в условиях переменной гравитации.

Прозрачная цилиндрическая клетка, локальный силовой эмулятор формирует притяжение от нуля до двух «g», и в любую секунду пол может превратиться в потолок. В ассортименте: борьба, шпаги, ножи. Очень увлекательное занятие!

Молодежь патриотично болела за махаонского чемпиона Иоахима Петровича Толочкова, болела тихо, не нарушая приличий. Возле окна, с видом на бульвар, елочки и летнюю террасу, приземлилась группа флотских с орбитальной крепости «Леонид Буркатов». Бармен за стойкой протирал стаканы, всем видом голосуя против иноязычного термина, в пользу названия «трактирщик».

Самый темный и романтичный угол оккупировал худой, невзрачный человек в обществе двух весьма симпатичных дам.

— Что же вы, Ричард, так неаккуратно? — вопрошала первая, черноволосая стройняшка в вязаном платье.

— Не надо, не надо «Ричарда», умоляю! Вы меня еще Ричардом Павловичем изругайте! Я не такой старый, честное слово! — Мужчина прижимал руку к фрачной груди, слегка наклоняясь вперед. Тогда становилась ясна суть вопроса — лицо его украшали два впечатляющих синяка полуторанедельной свежести. — Дик. Просто Дик.

— Дик, ты все равно поступил, как мальчишка! — продолжала вторая, чья ширина плеч и грудной клетки выдавали натурального махаонского антроподевианта о двух сердцах.

— Да-да! Бокс в таком возрасте — это неумно! — настаивала первая.

— Право! В жизни мужчины есть место подвигу. Я отставной военврач, возобновлять практику не горю желанием, а душа просит действия! Вот я и перестарался. Бывает! Не стоит вашего внимания. — И к бармену: — Любезный Михаил Иванович! Будьте ласковы еще кальвадосу! А вы, дамы, что будете?

Скуло-челюстные повреждения Ричарда Павловича навели беседу на самую горячую и одновременно неприятную тему всей Кирты: на Вурдалака.

— Я вообще не понимаю, зачем так броско именовать этого психа?! Ох уж эти журналисты! Носферату! Кровавый Граф! Обычный свихнувшийся отщепенец, так и надо говорить! — возмущалась первая.

— С чего ты, Маша, так переживаешь? Отщепенец убивает только мужчин…

— Василина! Сколько эгоизма! Это же наши мужчины! Хорошо, да, были два клона, но в нашем городе! И потом, с чего ты взяла, что маньяк он, а не она? То есть не женщина?

— Быть не может! — отрезала вторая. — Женщины на такое не способны!

— Женщины способны на всякое, — постановил отставной военврач. — Но это не главное. Главное: его теперь вряд ли поймают, потому что я не думаю, что убийства продолжатся. Это очень сомнительно.

Подошедший трактирщик выставил на стол рюмку кальвадоса и два бокала с каким-то липким пойлом, столь любезным женской глотке.

— Дик, это смело, — бросил он. — С чего такая уверенность?

— Смело? Нет, простой опыт. Видите ли, серия из дюжины мертвых тел представляет…

Он хотел рассказать о явно завершенном проекте, серии, линии, как угодно, но не успел, потому что столик с военными вдруг пришел в слитное, шумное движение.

— Иваныч! Живо счет!

— Да какой счет?!

— Правильно, деньги на столе, пусть забирает!

— А сдача?

— Какая, в пень, сдача?!

— Так, может, тогда «какой, в пень, счет»?

— Хорош хохмить, не время!

— У меня только карта, наличности — ноль!

— Хрен с ним, я заплачу!

Военные суетливо бросали на стол деньги, хватали с вешалок теплые парки с нашивками комендоров на плечах. Подбежал Иваныч.

— Парни, да куда вы?!

— Вот! — Один ловко просунул руку в рукав и потряс перед носом у бармена коммуникатором, одновременно ловя второй рукав. — Дробь увольнению, срочно явиться в расположение!

— Может, шутка?

— Так не первое апреля, блин.

В этот момент из-за сдвинутых столиков молодежи сыпануло матерком.

— Какого лешего?!

— Что с планшетом, в черную его дыру?!

Послышался дробный перестук клавиш — это хозяин пытался реанимировать свой прибор.

— Всё в порядке с планшетом. Сеть отрубилась!

— Иваныч! Иваныч! Беги, проверяй терминал раздачи!

— Пес с ним с терминалом, пусть визор включит, не сломается!

— Да, Иваныч, включай визор, там же Толочков сейчас будет фехтовать!

— А как визор покажет, если сети нет?

— Сударыня, вы многого не знаете! Визор подключен по кабелю!

Иваныч, поймавший волну всеобщей суеты, порысил к стене, где висела здоровенная голографическая панель, которую, как было заведено в «Бастилии», никогда не включали.

Иваныч нажал на кнопку.

По залу молотом прошелся пустой синий прямоугольник. Панель была мертва.

— Что-то странное. — Тревожный ноготь дамы по имени Мария выбивал дробь по коммуникатору. — Трубка не видит сеть.

— И у меня! — воскликнула Василина. — Дик, а у вас?

Отставной военврач поджал губы и полез в карман. Лицо его выражало спокойствие… пожалуй, нет. Скорее это была радость. Тщательно маскируемая радость.

Когда он достал трубку, чопорную обстановку «Бастилии» снова осквернил мат. На этот раз полновесный, отпетый — ругались столпившиеся в дверях военные, используя весь свой богатый опыт, приобретенный на службе.

— Полагаю, ответ очевиден, — сказал Дик и кивнул в сторону флотских, проклинавших внезапно замолчавшие коммуникаторы.

Дамы хотели, очень хотели переспросить, но их вопрос потонул в грохоте. В далеком, но вполне ощутимом раскате грома, заставившем «Бастилию» подпрыгнуть и затрястись.

Над близким городским горизонтом встал тонкий дымный столб.

Молодежь застыла между умершим планшетом и умершей панелью визора. Комендоры побежали на улицу. А белое, беременное снегопадом небо прочертила полоса цвета ночи.

Потом прямо над крышами бесшумно пронеслись три огненных тела, опять приневолив задрожать все здание. Они были так быстры, что никто не успел их рассмотреть. Потом налетел недолгий, но ошеломительно мощный грохот. В унисон ему, истерично всхлипнув, вылетели стекла. Через небо же потянулись новые черные полосы.

Военврач встал, ловко накинул шляпу и пальто, поклонился дамам.

— Полагаю, — повторил он, — ответ очевиден.

— К-к-какой? — спросила Мария.

Дик улыбнулся.

— Меня ждет много работы. Очень много… И это хорошо! Честь имею.

Он развернулся и быстро пошел к дверям.