Пирамида Мортона

10.

- Вы убили Тору! - сказал я. - Ей я уже ничем не могу помочь. Но война, которую ведет Телемортон в Индии, должна сегодня же кончиться.

- Трид, успокойся! - зашептал Мефистофель. - Хочешь, я вызову врача?

- Он сошел с ума! - Лайонелл заметался по комнате. - Это невозможно! Сколько таланта, сколько средств вложено! Наш лучший козырь! Двадцать процентов всей программы на полгода вперед! Мы просто не можем позволить себе такое безрассудство!

Я размахнулся, чтобы ударить его, но он ловко увернулся.

- Хватит! - тихо сказал Мефистофель. - Даже Александру Македонскому случалось изредка вспомнить, что он - человек… Война будет прекращена, Трид, это я тебе обещаю! Немедленно! Слышишь, Лайонелл?

Лайонелла с нами уже не было. Вместо него вошел секретарь, доложивший о приходе господина Бонелли.

Я столкнулся с этим господином в дверях. Выйти мне не удалось, он схватил меня в свои лапищи. Мои кости затрещали под его могучими бицепсами.

- Мой дорогой Мортон, если бы вы только знали, как я рад, что вы еще живы. Но положитесь на Джеймса Бонелли - с сегодняшнего дня вам больше ничто не грозит.

- Кто этот болван? - спросил я ошалело.

- Ваш бывший телохранитель Джеймс I. Неужели вы меня не узнали, дорогой Мортон?

Узнать его было трудно. Солидный костюм, солидное брюшко, дорогие перстни на пальцах, высокопарные фразы вместо прежних односложных «да» и «нет» - сразу заметно, что Джеймс преуспел.

- Коммерсантом стали, а, Джеймс?

- Угадали, мой дорогой Мортон! - Он фамильярно похлопал меня по плечу.

- Подходящая профессия для бывшего главаря молодежной банды, - хмыкнул я, сам удивляясь своей способности поддерживать этот в высшей мере идиотский разговор. Но так, очевидно, устроен человек - за пять минут до эшафота просит шляпу, чтобы не простудиться (это я вычитал в мемуарах какого-то знаменитого палача), за пять минут до самоубийства, со страшным потрясением в полупарализованном мозгу, пытается пустячной болтовней облегчить невыносимую ношу.

- И не вспоминайте, мой дорогой Мортон, - сокрушенно покачал головой Джеймс. - Просто стыдно подумать, сколько времени зря ухлопано. Сейчас я серьезный деловой человек. - Он направился к Мефистофелю и, выложив на стол аккуратно отпечатанный на машинке листок, весело сказал: - Вот вам предварительная смета, господин Эрквуд. Один процент соответствует десяти тысячам долларов. Итак: 1) за организацию и планирование операции - 20 %, 2) основному исполнителю за проведение операции - 10 %, 3) двум помощникам - еще по 10 %, 4) на адвокатов - 25 %, 5) от 10 до 15 % - на непредвиденные расходы, в том числе компенсацию за тюремное заключение (из расчета 1 % на человеко/год), 6) от 20 до 25 %…

Его прервал экран. Расплывчатая стена, вдоль которой молниеносным фантомом мелькнул автомобиль. Не сбавляя скорости, неистовый смерч грохочущего металла и выхлопных газов наскочил на встречную машину, превратил ее в обломки, и без кузова, с искореженным радиатором, теряя на ходу выброшенное страшным ударом заднее сиденье, помчался дальше. Перелетел через лежащий поперек дороги охваченный пламенем грузовик, загорелся, встал на дыбы, опрокинулся.

Я снова увидел стену. Она приблизилась вплотную, раскололась на сотни человеческих лиц, ожила в нечеловеческом вопле. Гонщику чудом удалось выпрыгнуть, весь запеленутый в кожу - от шлема до защитного костюма, он пытался уползти с дороги, а по ней уже мчалась следующая машина, вернее то, что от нее осталось, - мотор и колеса.

Из подъехавшей кареты скорой помощи к нему бросились спасатели, сбили мокрым брезентом пламя, сдернули дымящийся шлем с плексигласовой маской, и когда под ней показалось окровавленное, в ожогах лицо, живая стена колыхнулась в единодушном порыве. Благодарные зрители награждали гладиатора громовыми рукоплесканиями.

- Говорит Бен Абрахам, Телемортон, Соединенные Штаты, 530. Мы показываем встречные гонки с препятствиями, победителю которых достанется пять тысяч долларов. Кроме того, разыгрывается учрежденный Телемортоном дополнительный приз - десять тысяч долларов за самый эффектный зрелищный кадр. Его присудят большинством голосов зрители нашего телевизионного театра… Только что на дистанцию вышел Верной Схимхок, по провищу Дьявол, хорошо известный в Голливуде, где он возглавлял парамаунтовскую группу каскадеров…

- Поздравляю, мой дорогой Эрквуд! - проникновенно сказал Джеймс. - Поздравляю от всей души. Вы делаете большое, нужное дело… Кстати, я уполномочен предложить вам, пока еще в неофициальном порядке, взаимно выгодное сотрудничество. За определенную весьма умеренную плату, мы могли бы заранее извещать Телемортон о наших предстоящих операциях…

На экране стадион сменился снятым сверху зрительным залом телевизионного театра. Он быстро заполнялся людьми…

На сцене - господин Чири на радостях бурно обнимал свою мамашу.

- Для вас, дорогой мой Эрквуд, это, конечно, большой праздник, - прокомментировал Джеймс. - Но у меня, к сожалению, не так уж много времени, - он придвинул листок поближе к Мефистофелю. С трудом оторвавшись от экрана, Мефистофель рассеянно заглянул в смету. - Миллион? Целый миллион? - Он даже присвистнул от удивления.

- А вы сначала прочтите, как следует! - обиделся Джеймс. - Это ваш Васермут мог себе позволить работать по дешевке - мотив ревности, сочувствие рогоносцев среди членов жюри и публики.

Я взглянул на Мефистофеля. «Отрицай, отрицай!» - почти молил я. Но он молчал. Потом еле заметно кивнул. И тогда я понял, что еще надеялся на чудо, - может быть, Телемортон все-таки неповинен в смерти Торы. А теперь с оглушительным шумом оборвалась последняя призрачная ниточка, уже не спасительная, но по-прежнему отчаянно необходимая.

Я хотел броситься на Мефистофеля, но мне еле удалось добраться до ближайшего кресла. А Джеймс тем временем бодро продолжал:

- Наших людей, если их поймают, будут защищать Симпсон и Файербенд - знаменитости, экстра-класс, хотел бы я получать такой гонорар! Но и этим абсолютным чемпионам красноречия вряд ли убедить суд, что небезызвестный, многократно задержанный полицией субъект убил миллионера Болдуина Мортона из-за того, что тот лез под юбку его горячо любимой супруги. Поэтому мы включили в смету пункт шестой: от 20 до 25 % за устройство побега из тюрьмы… Итак, подписывайте чек, и делу конец! - скомкав листок, Джеймс деловито поднес к нему золотую зажигалку и, прикурив от пылающей бумаги длиннкщую гаванскую сигару, разъяснил мне: - Ни одно лицо, правда, не упоминается здесь по имени, но, знаете, мой дорогой Мортон, в нашей тонкой профессии лучше не оставлять следов…

Джеймс был настолько увлечен собой, что не замечал моего состояния. Мефистофель рассеянно следил за догоравшей в пепельнице сметой, но я чувствовал: его недюжинный ум работает вовсю, чтобы секунда в секунду уловить мою следующую реакцию и мгновенно перехватить инициативу.

- Пусть Болдуин живет! - сказал я. - Существует лучший выход!

Мефистофель, не глядя на меня, вытащил из внутреннего кармана пиджака чековую книжку:

- Это отвратительно, я совершенно согласен с тобой, Трид! Но иного выхода нет! К счастью, твой двоюродный брат не знал, что убежище под «Великим Моголом» защищено не только трехъярусной броней, но и противоосколочными амортизационными прослойками. Иначе ты не сидел бы сейчас рядом со мной и не узнал бы горькой правды о своей Торе… А я ведь уже давно собирался тебе рассказать… - он виновато вытер глаза носовым платком.

Мефистофель был кем угодно, только не ханжой. Он ставил ловушку, заманивал в нее противника, беспощадно уничтожал, но никогда, ни при каких обстоятельствах не произносил сочувственных речей над могилой жертвы. И вдруг - это полупокаяние, сделанное в такую минуту, когда, будь у меня револьвер, весь заряд, возможно, прорешетил бы его упрямо открытые, с грустинкой, глаза. Но вместо оружия у меня в кармане был всего лишь номерок от кадоеры хранения. Осязая всем своим существом - победить я могу только мертвого, живой Мефистофель снова возьмет верх, - я грубо вырвал из его руки уже подписанный чек и бросил в пепельницу. Он соприкоснулся с тлеющим пеплом, воспламенился, закорчился в агонии, и я, следя за его медленной смертью, представлял себе, что умирает мой злой гений.

А на экране буйствовал праздник. Тысячи болельщиков с самого утра толпились вокруг телебашни, ожидая исхода великой битвы. Сейчас они были вознаграждены - громкоговорители объявили, что их всех до единого пустят в театр без билета. Давя друг друга, они устремились к подземным тоннелям. Следующий кадр уже показывал, как они заполняют все проходы амфитеатра, кишащим муравейником облепляют обычно пустую галерку, лезут на сцену, качают на руках господина Чири и его огромную мамашу.

- Ты совершенно прав, мой мальчик! - внезапно сказал Мефистофель. Никогда доселе он не называл меня так. - Совершенно прав, - повторил он. - Даже за такого мерзавца, как Болдуин, миллионы - это уж слишком. Мне кажется, наш Джеймс пытается на этот раз сочетать тонкую профессию с грубым вымогательством.

- Я? - Джеймс подскочил. - Дорогой Мортон, объясните вашему Мефистофелю, что не такой я человек. Хотя, состоя при вас телохранителем, научился деловому подходу именно у него! Но Джеймс Бонелли умеет быть благодарным! Для вас, - он поклонился Мефистофелю, - для вас, кто вытащил меня из чикагских трущоб, хоть задаром! Но, увы, это пока еще не мое личное предприятие. И если вы, мой дорогой Мортон, полагаете, что ваш в высшей мере живописный жест внесет коррективы в нашу смету, то глубоко ошибаетесь. Мы работаем по твердому прейскуранту!

- Ладно! - вырвав из чековой книжки новую страничку, Мефистофель повернулся ко мне спиной, чтобы заполнить ее. Только сейчас я заметил, насколько он ссутулился за месяцы моего отсутствия. После больницы мы с ним разговаривали лишь по телефону. Пока я был в Индии, он ни разу не связался со мной по международному видеону. Я помнил его еще прямым, властным, несогбенным в каждом движении и слове. А теперь, глядя на старческую спину, подумал - ненадолго он переживет меня. Его по-прежнему великолепная голова отбрасывала на экран огромную тень, эта тень казалась мне посмертной гипсовой маской, сквозь нее цветными пятнами проступала гоночная трасса. А на ней: два вставших при столкновении на дыбы автомобиля, через них перелетает третий, врезается в четвертый, взрываются моторы, чад горящего бензина густой пеленой скрывает все четыре машины. И двойной ликующий вопль - режиссер умело показал одновременно и публику в зрительном зале, и публику на трибунах. Ликование все нарастало, а аварийная команда, уцепившись длинными крюками за накаленные докрасна обломки, уже стаскивала их с дороги.

- Нет! - я остановил Мефистофеля.

- Ваше дело, - Джеймс пожал плечами. - Не устраивает - Болдуин Мортон останется жив, а вместо него умирает Тридент Мортон.

Вошел секретарь и что-то шепнул Мефистофелю на ухо.

- Хорошо! - Он быстро заполнил чек.

- Нет! - сказал я, медленно придвигаясь к нему. - Я сам!

- Сами? - Джеймс засмеялся. - Не советую. Для такой операции у вас слишком тонкая кишка. Попадетесь, как пить дать! Это - профессия! Дилетантам лучше держаться подальше.

- Глупости, Трид! - Мефистофель безуспешно пытался казаться спокойным. - Вот чек! - Его дрожащая рука-как будто искала кого-то.

- Десять тысяч?! Вы издеваетесь! - Джеймс, заглянув в чек, сердито пустил ему в лицо дым.

- Не вам! - Мефистофель наконец заметил стоявшего рядом секретаря: - Берите, Сэмуэл. Перешлите вертолетом!

Словно нащупывая в темноте опору, он протянул руку.

Секретарь подхватил чек. Рука повисла в воздухе.

Откровенно немощная старая рука со слабо пульсирующими голубыми венами под бесцветной морщинистой кожей.

А на экране я видел другие руки. Руки в асбестовых перчатках. Руки, державшие на весу труп с еще тлеющими на обугленном теле лохмотьями. И когда они с размаху перебросили его через борт грузовика, перед моими глазами предстдла арена времен Нерона - с нее точно так же стаскивали крюками мертвых львов, точно так же навалом грузили на колесницу поверженных гладиаторов.

- Верной «Дьявол», самый вероятный претендент на лавры победителя и пять тысяч долларов, выбыл из состязания! - сообщил телеоператор. - Но зрители нашего театра единодушно присудили ему приз за самый эффектный трюк. Я рад сообщить присутствующей здесь вдове (на экране крупным планом слезы, они смазывают грим с лица безудержно рыдающей женщины), что чек на десять тысяч будет ей вручен после окончания гонок.

- Ты твердо решил? - Мефистофель привстал мне навстречу. Пройдя полрасстояния, он покачнулся, ухватился за Джеймса, минуту простоял недвижимо, потом резко оттолкнулся от него: - Извините, Джеймс, но наша сделка не состоится.

- Как это так - не состоится? Что ж вы мне морочили голову! А моя затраченная на организацию энергия? А два часа машинного времени по высшей расценке? Вы не понимаете? Ну, тогда, я вам объясню! - Джеймс швырнул недокуренную сигару в пепельницу.

Вспыхнуло пламя, заклубился дым, Джеймс, закашляв, перешел с крика на яростный хрип:

- Мы абонируем в электронно-вычислительном центре Колумбийского университета сто двадцать минут в неделю! Девяносто шесть из них машина потратила на вашу операцию! Высчитывала, когда Болдуин Мортон выходит из дому, когда приходит в правление Объединенного Пантеона, у кого бывает в гостях, в каких ресторанах обедает, а потом посоветовала, когда и в каком месте его лучше всего прихлопнуть… Это просто свинство, Эрквуд!

- Мне сейчас не до вас! - Мефистофель показал ему на дверь. - Трид, это безумие! - Он словно заклинал меня.

- Тогда по крайней мере возместите нам расходы! - зашипел Джеймс.

Лихорадочно заполнив чек, Мефистофель бросил его на стол:

- На! А теперь убирайся!

Джеймс, на ходу засовывая чек в бумажник, еще бормотал проклятия, а Мефистофель уже говорил, говорил быстро, шепотом, еще быстрее, словно боясь упустить хотя бы секунду.

- Тред! Сначала выслушай меня! Ты не имеешь права причинить мне такую боль. Твоя Тора - она все равно должна была погибнуть. Не отрицаю, для старта нам нужна была сенсация. Но мы никого не собирались убивать, хотя это так просто. Сам видел! Росчерк на чеке, несколько нулей после любой цифры - и все. Шесть нулей за Болдуина Мортона, три, от силы четыре, за Тору Валеско… Но ты ее любил, и это решило ее судьбу. Я велел собрать сведения о прошлом Торы, узнал, что у нее муж, она развелась из-за тебя. У нее сын от него. Это она тоже от тебя скрыла. Мои люди следили за Васермутом, видели, как он покупал винтовку. Он непременно убил бы вас обоих - в церкви при бракосочетании или во время свадебного путешествия. Телохранители не спасли бы тебя, при каждом подходящем случае ты старался от них избавиться. Все равно, кто будет в тебя стрелять - другой или ты сам, я никогда этого, никогда не допущу… Как с Болдуином, существовал только один выход. Полюбив тебя, Тора при любых обстоятельствах должна была умереть, но, умирая одна, она тем самым спасала тебя… Я делец, Трид, торгую смертями чужих людей, но не смертью близкого тебе человека.

Он не лгал. Он никогда не лгал. Но правдой было и то, что Васермут попал в театр с его ведома, что снайперская винтовка была заранее принесена, что три выстрела, стоивших полмиллиона, за одну ночь сделали Телемортон самым могущественным и страшным из всех духовных ядов, которыми когда-либо отравляли мир.

- Спасибо! - сказал я с улыбкой.

- За что? За горькую правду? Раньше или позже я так или иначе…

- Спасибо от имени телезрителей! За то, что, спасая меня, вы не забыли о них. Вы всегда умели сочетать полезное с приятным… Даю вам еще одну неплохую возможность. Позвоните режиссеру и оператору, пусть они спустятся к выходу N 1. Там в камере хранения мой револьвер. Чтобы отблагодарить вас за все, я готов принять самую эффектную позу. Даже отрепетировать ее заранее.

- Не надо, Трид! Не надо. То, что мы сделали с Торой, может быть, действительно, страшная подлость, но я частично искупил ее.

- Чем? Трупами в Индии? И… - я посмотрел на него и осекся. Как стар он был в эту минуту - дряхлый старик, беспощадно принесший в жертву своему неумолимому богу не только Тору, не только тысячи безымянных, но и самого себя!

- Я не хотел говорить тебе об этом, Трид… Чтобы не потревожить свежую рану. Тора похоронена на Пантеоне Бессмертных, в одной из десяти могил, что окружают храм с прахом твоего отца. Скоро и я буду лежать рядом с ней. А когда придет твое время, ты будешь третьим. Никому, даже президенту Соединенных Штатов, ни за какие деньги не достанется такая почесть! Но Тора заслужила… Вот, посмотрит - Он вынул из письменного стола фотографию.

Кругом розы, буйно растущие розы - необычайной красоты, они разметались, словно пламенные волосы, а посреди - усыпанная алыми лепестками белая плита каррарского мрамора с надписью:

ТОРА ВАЛЕСКО

Звезда Телемортона

Убита при исполнении служебных обязанностей

- Может быть, это нужно вам, но не ей, - я отстранил фотографию. - Мир в Индии - единственный памятник, который я прошу для Торы… И для себя, - добавил я неслышно. - Вы обещаете?

- Нет! - Он уже снова стал прежним Мефистофелем.

- Почему?

- Потому что не могу обещать того, что уже сделано.

Я не помню, что показывал экран во время нашего разговора. Может быть, записанное на видеопленку крушение монорельсового поезда под Токио, может быть, землетрясение в Чили, может быть, и то и другое… Мне почему-то казалось, что все еще продолжаются безумные гонки с препятствиями. И когда на меня взглянула забинтованная голова, я был уверен - это один из пострадавших гонщиков.

Больничная койка, на заднем плане - медсестра, строящая глазки кинооператорам, на переднем - обвешанные магнитофонами репортеры. Неужели жалкий трюкач, рисковавший жизнью ради-пяти тысяч, достоин такого внимания?

- Могу вам сообщить, что выдвинутые против Телемортона обвинения не подтвердились. Подкомиссия распущена, - с усилием прошептала забинтованная голова.

- Господии сенатор! Не сыграл ли при этом некоторую роль оказанный на вас физический нажим? - спросил с усмешкой один из журналистов.

- Ни в коем случае! Защита народных интересов побудила меня возглавить работу подкомиссии, она же…

Сенатора на полуслове прервал наш диктор:

- Сейчас новый руководитель Телемортона Лайонелл Марр зачитает обращение к правительству Соединенных Штатов!

Он возник на экране внезапно. Секунду молчал, словно давая возможность миллионам запечатлеть в памяти свое лицо. Все та же поношенная замшевая куртка, как и при первой нашей встрече. Длинные, совершенно прямые волосы цвета вороненой стали. Цыган? Пожалуй. Но только по огню, который, казалось, вот-вот вырвется из пронзительно черных зрачков. А по неподвижному, словно каменному лицу скорее индеец.

Лайонелл небрежно вытащил из кармана измятую бумажку, и ровным, почти лишенным интонации, голосом прочел:

- Поскольку правительство, не воспрепятствовав деятельности подкомиссии сената, показало полную неспособность политиков руководствоваться благом нации, Телемортон впредь рассматривает как платное объявление любое политическое выступление - от предвыборной речи кандидата в конгресс до послания президента народу. Чтобы оградить интересы наших зрителей от ожидаемого в связи с этим резкого увеличения уделенного коммерческой рекламе времени, плата за нее вчетверо повышается!

Он исчез так же внезапно, как появился. По экрану поплыла величественная река. Священный Ганг! Я узнал его прежде, чем увидел верующих, входящих в воду для религиозного омовения, немощных калек, которым сострадательные единоверцы приносили в ладонях глоток исцеляющей воды, бесчисленных паломников вдоль всего берега. Неужели мир? - не решался я поверить.

Но так торжественны были звуки песнопения, так полны неземной отрешенности темные лица, так безоблачно горячее небо Индии, что я в благодарном порыве даже стиснул Мефистофелю руку.

А потом я чуть не оторвал ее - с синего неба посыпались пулеметы и бронетранспортеры; они висели на стропах разноцветны парашютов. С борта пакистанского самолета я увидел прыгавших вниз, на паломников, парашютистов, и пока другие операторы показывали зенитчиков у орудий и поднятых по тревоге индийских танкистов, бронетранспортеры с десантниками и пулеметами уже врезались в толпу. Ошалело трещали пулеметы, выли раненые, причитали над трупами близкие, многотысячная толпа продолжала молиться.

Это дикое, бессмысленное избиение паломников даже с точки зрения избалованных телемортоновских зрителей являлось потрясающим эпизодом.

Вошедший в комнату Лайонелл довольным взглядом скользнул по экрану.

Меня душила невыносимая ярость. Все пустозвонные обещания, превращенные в новую пирамиду мертвецов, все эти пышные розы над истлевающим под каррарским мрамором мертвецом, над останками Торы, со смертью которой началось существование Телемортона - даже самый утонченный палач не способен придумать такую пытку.

А пулеметная пальба удалялась. Вместе с ней удалялись берега, на экране остался один лишь священный Ганг, и по его желтоватой глинистой воде, по неторопливому течению - рекой в реке - бежал пенящийся поток багровой крови.

- Вы только что видели последний эпизод индийскопакистанской войны, - возвестил диктор. Размытое бордовое пятно залило весь экран. И сразу - белоснежные пики Гималаев, а совсем внизу - крошечные остроконечные крыши Катманду. Ворота старинного дворца, их охраняют три олицетворения бога мудрости Ханумана - обезьяна, закрывающая себе глаза, обезьяна, затыкающая себе уши, обезьяна, закрывающая себе рот.

В одном из залов этого дворца премьер-министр Индии пожимает руку президенту Пакистана.