Пират

Глава 9 КАК Я СТАЛ ПИРАТОМ

Я проснулся среди ночи от звука, похожего на выстрел, и резко сел. Все собаки истошно лаяли. Раздался следующий выстрел, и я выкатился из палатки и схватил свой мушкет.

Пожалуй, то было самое яростное сражение из всех, в каких я участвовал, а мне доводилось участвовать в очень и очень жарких боях. Я услышал вопль, узнал голос Мелина и бросился к нему на помощь. Мы поочередно окликали по имени всех наших и стреляли в любого, кто не отзывался по-французски. Когда ночное небо посерело, мы стали стрелять пометче, прячась за стволами деревьев и выскакивая, чтобы быстро прицелиться и спустить курок. Казалось, противник превосходил нас по численности в шесть-семь раз, они теснили нас к морю и в конечном счете вынудили отступить на берег.

С одной стороны, это было плохо, поскольку здесь испанцы видели нас лучше, но с другой — хорошо, поскольку здесь мы могли укрываться за камнями и выброшенным на берег пла́вником, а они боялись последовать за нами на открытую местность. Один или два попытались, но угодили под наши пули, как только выступили из-за деревьев. Я думал, что скоро вернутся корабли и тогда всем нам крышка.

Но испанцы попросили о переговорах. Они поклялись, что не причинят вреда человеку, которого мы пошлем к ним, но не хотели присылать к нам своего представителя. Мы очень долго препирались по этому поводу, поскольку никто у них не говорил по-французски, а Мелин неважно говорил по-испански.

Вот тогда-то я и совершил один из глупейших поступков в своей жизни. Я сказал Мелину, что знаю испанский лучше, чем он, и стану переводить для него. Немного погодя мы с Мелином отдали товарищам свои мушкеты и ножи, поднялись по отлогому берегу и вошли в джунгли, чтобы поговорить с испанцами.

Там нас ждали двое, испанский офицер и испанский фермер. Насколько я понял, под командованием офицера находилось около десяти солдат, а под началом фермера примерно сотня других фермеров. Едва мы вступили под сень деревьев, они нас схватили и обыскали на предмет оружия — и, разумеется, нашли мой денежный пояс и забрали все золото себе. Мелин запротестовал, а я принялся орать дурным голосом, но все без толку. Они пообещали убить нас обоих, если мы не заткнемся.

Тогда я попытался напасть на них. Я выхватил нож из-за пояса у одного фермера, стоявшего поблизости, и бросился на испанского офицера. Я бы убил их всех прямо на месте, если бы мог; в жизни никого не ненавидел так, как ненавидел того парня. Это были мои деньги, заработанные тяжелым трудом и бессчетными треволнениями, помноженными на необходимость принимать сложные решения, и испанцы поклялись не причинять нам вреда, если мы придем к ним без оружия.

Я успел ткнуть офицера ножом в бок, прежде чем кто-то шарахнул меня по башке. Когда я очнулся (чувствуя себя как полураздавленное насекомое, отскобленное от подошвы башмака), руки у меня были связаны, и у Мелина тоже.

В конечном счете нам велели валить прочь — садиться в свои пироги и убираться с острова. Если мы подчинимся, сказали они, мы останемся живы и здоровы. Если мы откажемся, они будут удерживать нас здесь до прибытия их подкрепления. Они уже послали за ним, и оно придет завтра.

Мы сделали вид, будто не поверили, но на самом деле мы поверили. Я поверил, и наверняка Мелин тоже. Радость испанцев была явно непритворной. (Именно тогда я понял, как же невыносимо видеть радость людей, тебе ненавистных.) Последние несколько дней отряды солдат и фермеров прочесывали остров, и теперь, когда этот отряд нашел нас, к нему скоро присоединятся другие. Они разрешили нам похоронить наших мертвецов и наполнить водой фляги, а потом нам надлежало убраться прочь. Около полудня следующего дня мы покинули остров — двадцать или тридцать человек в четырех пирогах, — но тогда я еще толком не оправился и мало чего помню. Ночью мы устроили стоянку на побережье Испаньолы, а наутро двинулись к Тортуге.

Убогий городишко исчез с лица земли. Испанцы разнесли его огнем корабельной артиллерии, а руины подожгли. Тем не менее там осталось много людей. Они убежали в лес, когда испанские орудия открыли огонь. Вечером Мелин собрал группу мужчин и поговорил с ними.

Но предварительно он переговорил со мной. Я сказал Мелину правду. Со времени своего последнего разговора с капитаном Бертом в каюте на «Уилде» я впервые говорил правду — видимо, удар по голове сослужил мне хорошую службу. Я сказал, что раньше был пиратом, знаю навигацкое дело и вообще хороший моряк.

Я не помню всего, что сказал Мелин в своей речи. Кроме того, он говорил по-французски, и я не все разобрал. Насколько я понял, он сказал следующее:

— Друзья мои, нас загнали в угол. Если мы останемся здесь, испанцы снова придут и истребят нас. Если мы вернемся на Испаньолу, они поймают и перебьют нас, как скот. Можем ли мы вернуться во Францию на пирогах? Вы знаете, что нет. Каждый человек выбирает между жизнью и смертью. Я выбираю жизнь, и вот что я предлагаю сделать. С несколькими своими друзьями, с которыми уже все обговорил, я проследую вдоль побережья до Санто-Доминго. Ночью мы войдем в гавань на наших пирогах. Мы не зажжем ни единого фонаря, не произведем ни единого выстрела и поднимемся на борт подходящего судна, прежде чем трусливые псы успеют нас заметить. Бесшумно, как призрак, мы выйдем из гавани, а когда окажемся в открытом море… что ж, друзья мои, мне жаль любого, кто попытается встать на нашем пути. Те, кто хочет присоединиться к нам, должны быть готовы к утру. Некоторые не пожелают пойти с нами по той или иной причине. Мы желаем вам всего хорошего и просим лишь, чтобы вы выпили за наш успех, когда будете пить в следующий раз. На этом острове полно воды.

Когда наутро мы покинули Тортугу, у нас было в общей сложности семь пирог. Думаю, в каждой сидело по десять мужчин. Чтобы добраться до Санто-Доминго, нам потребовалось гораздо больше времени, чем я ожидал. Возможно, недели две, но мне кажется, ближе к трем. Во всех испанских селениях, встречавшихся по пути, мы грабили жителей. Нам приходилось делать это, чтобы не умереть с голоду. Некоторые испанцы оказывали вооруженное сопротивление, а многих наши люди убивали, невзирая на мольбы о пощаде. Мы старались по возможности не допускать убийств, но я не мог уследить за всеми, и Мелин не мог.

В одном отношении то время оказалось чрезвычайно полезным. Мы хорошо узнали друг друга и поняли, кто на что способен. Когда стало ясно, что мы достигнем Санто-Доминго на следующий день после заката, Мелин разделил нас на две команды: на бойцов и моряков. Я возглавлял команду моряков — полдюжины парней, не считая меня. Мелин руководил бойцами.

Они поднимутся на борт выбранного нами корабля и позаботятся об экипаже, убив всех, кто откажется сдаться. Моя команда взберется на палубу следом и в схватку ввязываться не будет, а постарается побыстрее увести корабль в море, перерезав якорный канат и подняв паруса. Я встану у штурвала и постараюсь вывести судно из незнакомой гавани в ночной тьме.

Вся затея жутко пугала меня (думаю, она всех пугала), но эта ее часть пугала сильнее всего. Я знал, что у нас есть все шансы сесть на мель, а коли такое случится, всем нам крышка. Если на судне имеется стоп-анкер, мы попытаемся сняться с мели с помощью верпования, прежде чем крепостные пушки разнесут корабль в щепы, — и милая, милая святая Барбара, пожалуйста, сделай так, чтобы славные канониры спали мертвецким сном.

Наутро мы тронулись в путь с сознанием того, что, вполне вероятно, видим восход солнца в последний раз. Двум своим людям я поручил перерезать якорные канаты, а остальным четырем — ставить паруса. Я сказал, чтобы они по возможности быстрее подняли грот, а обо всем остальном Мы позаботимся потом.

Иногда все идет по плану, иногда не по плану. У нас все пошло просто наперекосяк. Мы с Мелином собирались осмотреть все корабли в гавани и выбрать такой, который попроще захватить. Беда в том, что там находился всего один корабль, если не считать крохотных рыболовных суденышек.

Что хуже — я с первого взгляда узнал его, даже при слабом лунном свете. Это был небольшой гладкопалубный трехмачтовик, наименьший из кораблей испанского флота, приходивших в нашу бухту, чтобы передать нам приказ покинуть остров. Не знаю, узнал ли его Мелин. Возможно, узнал. Тем не менее он направился к нему.

Мы двинулись следом — семеро мужчин в самой маленькой пироге в нашей флотилии. Мы планировали дождаться, когда бойцы поднимутся на палубу и разберутся с командой, но в конечном счете ждать не стали. Мелин и его люди перелезли через планшир, раздались два-три выстрела, и мы взобрались на борт.

Двое парней, которым я поручил заняться якорными канатами, побежали на нос и перерезали там канат. Мне пришлось заняться кормовым канатом, и я дважды отвлекался от дела и вступал в схватку, прежде чем перепилил его. Кинжал у меня был острый, даже очень. Но попробуйте перерезать толстую просмоленную веревку хорошим острым ножом — и посмотрим, как у вас получится.

Что хуже всего — тогда царил такой штиль, что даже пламя свечи не колебалось бы в недвижном воздухе. Мои ребята поставили фок и грот, но ветра, чтобы наполнить паруса, не было.

Удалось ли нам осуществить задуманное? Удалось, черт возьми! Нас спасли два обстоятельства. Во-первых, судовая команда не была вооружена. Почему так случилось, мне впоследствии объяснил один парень, прежде служивший во французском флоте, а еще позже — капитан Берт, служивший в британском флоте. Офицеры обоих флотов так боялись собственных подчиненных, что держали все оружие под замком и выдавали только в случае необходимости.

Испанцы тоже боялись своих подчиненных — даже больше, чем нас. Почти все солдаты сошли на берег, и часть матросов тоже. Единственными на борту, кто имел при себе оружие, были офицеры и пара солдат. Как-то отец сказал мне, Что хороший адвокат — это такой адвокат, который тебя боится больше, чем полицейских, и мне кажется, что морскому офицеру, который боится своих подчиненных больше, чем врагов, следует вернуться на родину и поступить в юридический колледж. Испанские матросы яростно сражались, но лишь кофель-нагелями, ганшпугами и тому подобными предметами. А у нас были мушкеты и ножи.

Во-вторых, тогда по милости Божьей был отлив, и, как только я перерезал второй якорный канат, нас стало уносить из гавани в открытое море. Мы напрочь упустили из виду отлив, хотя о нем следовало подумать в первую очередь. Здесь нам помог святой Бертран, надежный парень.

Не обошлось и без грустных моментов. Мелин получил сильный удар по голове и не приходил в сознание. Мы усердно заботились о нем, пока он не испустил дух, что произошло через четыре или пять дней. А может, через неделю. Время тогда тянулось мучительно долго.

Я был правой рукой Мелина, и все это знали. Я принял на себя командование, как в свое время сделал на «Новом ковчеге», только теперь чувствовал себя гораздо увереннее. Моряков у нас было мало, и я единственный на борту знал навигацкое дело. Я взял курс на Гваделупский пролив, поскольку ветер благоприятствовал, и решил, что нам следует некоторое время держаться подальше от Испаньолы. Я также думал, что вот, теперь у нас есть испанский военный корабль, — так почему бы мне не вернуть часть своих денег?

Ибо у нас действительно был настоящий военный корабль, пусть и маленький. С нашими десятью пушками на борту мы ни в коем случае не собирались вступать в бой с каким-нибудь галеоном. Но за исключением галеона, мало какие суда смогли бы противостоять нам. Назывался наш трехмачтовик «Магдалена». Имя мне понравилось, и я не стал его менять.

Там находилось всего пять испанцев: четверо мужчин и один мальчишка. На рассвете следующего дня я приказал вывести пленных на палубу и обратился к ним на испанском. Я сказал примерно следующее:

— Нам не особо нравится испанский король и любые его подданные, и если бы я прислушался к своей команде, как мне следовало сделать, вы бы сейчас сладко спали на дне морском. Это было бы убийством, а я не нахожу большого удовольствия в убийствах, но и не слишком их порицаю. Я вижу одного раненого. Еще раненые есть?

Еще один мужчина медленно выступил вперед:

— Я, сеньор.

Он был ранен (вероятно, мушкетной пулей) в правую руку, которую перевязал лоскутом ткани и сейчас поддерживал левой рукой.

— Ладно, ты выходишь из игры. Как и второй раненый. Остаются трое. Если кто-нибудь из вас троих желает присоединиться к нам, мы вас возьмем. Желающие подойдите ко мне. Встаньте рядом.

Подошел один только мальчишка. Я сказал то, что сказал, поскольку знал: большинство моих людей сведущи в мореплавании не лучше священника, который разрешил мне пользоваться гитарой своего отца. Я надеялся заполучить двух настоящих матросов в команду, понимая, что они нам очень понадобятся.

— Хорошо, один есть. Присоединитесь к нам — и вы станете полноправными членами нашей команды. Никто не будет шпынять вас за то, что вы испанцы. Всю добычу — все добро, какое мы найдем на борту этого корабля, к примеру, — мы будем делить между собой по закону Берегового братства. Вы получите полную вашу долю, как вон тот парень, Клеман. Ну что, согласны?

Вид у них был испуганный, но они помотали головой, оба. Мальчишка прошептал:

— Мне надо поговорить с вами наедине.

Я чуть заметно кивнул, предположив, что на борту спрятаны сокровища и он знает, где именно.

— Ладно, — громко сказал я, — вы четверо возьмете судовую шлюпку. Испаньола находится там. — Я указал рукой на горизонт за кормой. — Налегайте на весла посильнее — и, возможно, вы доплывете до нее. А возможно, вас подберет какой-нибудь корабль.

Мы посадили всех четверых в шлюпку, и я велел мальчишке принести им немного галет, рассудив, что он наверняка знает, где они хранятся. Он принес также бутылку воды. Передавая мне галеты и бутылку, мальчишка прошептал:

— Мне надо поговорить с тобой, Крисофоро.

Я снова кивнул, приказал спустить шлюпку на воду и сказал четырем мужчинам, сидевшим в ней:

— Капитан Крис сохранил вам жизнь. Расскажете об этом своим соотечественникам, коли доберетесь до острова.