ГЛАВА XXVI

Ты целовала меня, не любя, да простится тебе это!

Вечер в опере был сплошным наслаждением. Тони почти разучилась наслаждаться. Она не совсем забыла, потому что самое последнее, что люди теряют, – это способность наслаждаться.

Огни, цветы, красивые женщины и еще более красивая музыка – все это опьянило ее. Она забыла о своем собственном платье, которое она раньше вечером находила ужасным. На ложу де Солна было направлено немало биноклей. Он сидел невозмутимо рядом с Тони и отвечал взглядом на взгляд. Во время антракта он вышел и вернулся с пожилой дамой и красивой девушкой с карикатуры.

– Мадам Форуа, позвольте представить вам мисс Сомарец.

Пожилая дама неопределенно улыбнулась и протянула руку, и тогда де Солн сказал:

– Гиацинта, мисс Сомарец. Мадемуазель Форуа поклонилась.

Тони поспешно стала давать объяснения о рисунках. Было совершенно очевидно, что она не принадлежит к «их классу», как выражаются француженки. Де Солн был известен своей эксцентричностью.

Гиацинта пожала своими прекрасными плечами и даже улыбнулась Тони. Она была слишком уверена в де Солне, той несомненной уверенностью, которую может породить только полное безразличие.

Он и эта маленькая бедная девушка с большими глазами, казалось, имели как будто что-то общее – скорее всего, это была их миниатюрность.

Гиацинта зевала от скуки. Что ей за дело до всего этого? Ей страстно хотелось, чтобы де Солн позволил ей и матери вернуться в ложу князя Рицкого. Жан так учтиво выразил свое огорчение, когда он подошел к ним и язвительно просил объяснить причину их появления не в его ложе, а в ложе князя, что мадам Форуа испугалась и умолила Гиацинту тотчас же уйти оттуда.

Рицкий высунулся из ложи и все время делал им знаки. Наконец Гиацинта незаметно покачала ему головой. Он страшно надулся и сел на место.

– Этот огромного роста молодой человек с моноклем, украшенный всеми существующими под небом и не заслуженными им орденами, – это князь Рицкий, – сказал де Солн Тони.

Она уже сделала его моментальный набросок – она без труда поняла сцену в противоположной ложе.

– Этот господин с дамой в серебристом платье, это – Пено, знаменитый неоимпрессионист. Два кресла дальше, в том же ряду, это – божественная Сарра, рядом – господин президент. Это – Траган, вот тот направо, человек с рыжими волосами и бледным лицом.

– Довольно, довольно, – молила Тони. Мадам Форуа и Гиацинта рассеянно смотрели. Мысли мадам Форуа были очень встревожены.

Это совершенно похоже на Жана – возиться с этой девушкой, это совершенно в его духе, но тем не менее Гиацинта не должна была войти в ложу Рицкого. С ее стороны было глупо согласиться. Жан был бы таким податливым мужем и таким щедрым к своей теще. Гиацинта действительно была очень неблагодарна. А эти русские всегда похожи на зажигательную спичку и так же быстро, как спичка, потухают. Разумеется, Гиацинта не соврала Жану – недопустимая мысль – у нее действительно болела голова, и она не хотела, и вполне правильно, пожертвовать ложей Жана, в особенности на парадном представлении. Очень жаль, что записка была передана слишком поздно, когда они уже были в театре. Это недоразумение с запиской впоследствии очень осложнило объяснение. Все же Жан, кажется, успокоился и был в хорошем настроении.

Если бы он только не был так уродлив или был бы менее богат: в первом случае их союз был бы удачнее, а во втором – он никогда бы не состоялся.

Вдруг, как бы в ответ на ее мысли, де Солн повернулся и улыбнулся своей прихотливой улыбкой будущей теще. Он почти угадал ее мысли и чувствовал себя огорченным из-за того, что она могла огорчиться. Он взглянул на Гиацинту. Она смотрела на сцену и при мягком отраженном освещении была очень красива. Он подумал о том, как она будет в его замке, и внезапно сжал руки. Он знал, что она его не любит, но он верил, что сам обожает ее. Она приковала его.

После театра он отвез ее домой одну наперекор приличию и мадам Форуа.

В темноте он поцеловал ей руки, и она беспокой но задвигалась от его ласки.

– Я устала, Жан.

Он сразу сделался озабоченным.

– Вы были очень придирчивы в театре.

– Я был очень уязвлен, так как, если вы были не совсем здоровы, чтобы пойти со мной в театр, вы все же достаточно оправились, чтобы пойти с Рицким.

– Что за мысль? Я, естественно, предполагала, что ваша ложа будет полна. Я послала вам записку заблаговременно, припомните это.

– Так что вы бы охотнее пошли со мной? Гиацинта чуть не закричала от нетерпения:

– Ну, естественно, разумеется.

– Тогда я очень жалею, моя дорогая, что я глупо себя вел в этом случае.

Он снова поцеловал ей руки.

Она нагнулась и на момент слегка прижалась своим лицом к нему.

«Трудно порвать, даже когда уже не любишь больше!»

Загрузка...