Платье

18 часов 45 минут

– Мой вопрос, Изабель, очень прост. Если это платье не для тебя, не для Соланж и не для Марии, то кому ты его купила?

– Тебе.

– Мне?

– Да, Жан-Пьер, тебе. Примерь его.

– Примерить? Но что?

– Платье! Примерь его.

– Ты хочешь, чтобы я примерил платье?

Ей что, вдруг взбрело в голову пошутить?

– Надень его, чтобы мне было видно, впору оно тебе или нет. В магазине я никак не могла определиться с размером. Должна заметить, что одеть тебя задачка еще та.

Юмор явно не назовешь сильной стороной Изабель, хотя фантазию она, конечно же, проявить может. И оживляет весельем жизнь. Но грубой шуткой – никогда. Идиотские розыгрыши точно не в ее стиле.

– Ты решила меня таким образом приколоть?

Конечно же нет.

– О чем это ты? Одевать тебя дело непростое. У тебя большие руки, такие же большие ноги, но так себе бюст… Давай же, Жан-Пьер, бери платье и надевай! Если оно тебе не подойдет, я потом поменяю, кассовый чек у меня остался.

– В конце концов, Изабель…

– Хватит мне тут филонить! Сказано надевай, значит, надевай!

Давненько на ее памяти он не был таким растерянным. Даже если бы она заявила, что к нему в гардероб забрался пингвин и наделал в его штанах дыр, то он бы все равно так не остолбенел… Так ему и надо!

С возрастом Жан-Пьером все больше овладевает цинизм, и теперь его уже ничем не удивишь. Все меняется… Скатившись к худшему и без конца там барахтаясь, он больше вообще ничего не ждет. Да еще и Чорана своего цитирует по поводу и без. Как вчера вечером, когда Изабель заявила об улучшении погоды, а значит, света и серотонина, которых ему так не хватает. «Надеяться – это отрицать будущее», – ответил он на ее прогноз, укладываясь спать. Может, записать его на прием к психиатру? Надо подумать.

Если солнышко наконец в самом деле высунет кончик своего носа, это ведь замечательно! Но нет же, вместо того чтобы обрадоваться такой хорошей новости, Жан-Пьер предпочитает сворачиваться клубком над Чораном. «В своей хандре он зашел так далеко, что я, читая его, в конечном счете понимаю, что у меня все не так плохо. Да и потом, он меня смешит». По правде говоря, от фразы «надеяться – это отрицать будущее» просто обхохочешься! Еще он порой заявляет, что Чоран будет его лекарством! На что Изабель ему отвечает: «Лучше овощами лечись. В одной морковке витаминов больше, чем во всем твоем румыне!»

Зачем же она так добивается, чтобы он напялил это платье? Жан-Пьер усиленно пытается пролить на ситуацию свет. Абсурдность просьбы никак не помогает. Примерить платье… А дальше-то что? Все окутано пеленой тумана, в котором не разобрать контуры этой нелепой просьбы. В тяге к экстравагантности Изабель никогда не замечалась и никогда ее не демонстрировала. У нее самый что ни на есть серьезный вид человека, который выдает вполне очевидные вещи и ждет от собеседника быстрых, связных ответов… Так что сумасбродство с ней не пройдет.

– Прости, Изабель, но я что-то никак не возьму в толк. С тобой точно все в порядке?

– Спасибо, в душевном плане у меня все просто супер. Но если ты и дальше будешь продолжать в том же духе, я могу не на шутку разозлиться. Так что сделай одолжение, надень платье. Если оно тебе как раз, будешь в нем сегодня вечером на ужине.

– Ага, дошло! У нас сегодня что-то вроде костюмированного бала?

Да, это он хотя бы понимает. Полный идиотизм, но в голове все же укладывается. Хотя если честно, то костюмированный бал в их возрасте – это… По достижении тридцатилетнего возраста переодеваются одни лишь актеры. И им за это даже платят. Но Жан-Пьер – топ-менеджер компании «Ком’Бустер», а Изабель дерматолог. И дефилировать вверх по лестнице Каннского кинофестиваля в ближайшем будущем им явно не светит. Вечеринка с переодеванием, когда тебе за пятьдесят, – это полная нелепость. А всякий абсурд, как известно, убивает не столько молодых, сколько пожилых. Тем более что нынешним вечером Жан-Пьер чувствует себя особенно старым. Будто этот приступ усталости одним махом прибавил ему тридцать лет. Самый настоящий старик.

– Ты что, когда-нибудь видел бал-маскарад на четыре персоны? Сам-то хоть представляешь эту картину? Поль в образе Наполеона, Соланж в костюме Марии-Антуанетты, ты Губка Боб, а я Белоснежка! Серьезнее надо быть, Жан-Пьер, серьезнее…

Ну вот, теперь можно успокоиться, Изабель если и свихнулась, то все же не до конца. И на кого он будет похож в костюме Губки Боба? Да на идиота. А Изабель в ипостаси Белоснежки? Тоже ни о чем. Каштановые волосы, черные глаза, бархатная кожа, выступающие скулы, прекрасно очерченный рот и чуть алые губы – в костюме Белоснежки это будет чистой воды уродство. Что ни говори, а этой женщине идет любой возраст. Переступив пятидесятилетний рубеж, она буквально лучится светом. С каждым годом немного иначе, но все равно лучится. Жан-Пьеру приходит в голову, что ей надо бы об этом сказать. Такой вариант как минимум обладал бы тем достоинством, что положил бы конец этой шутке, которая и без того уже слишком затянулась. Но он ничего такого не делает. Да еще и эта усталость… Поэтому он, как последний придурок, опять набрасывается на это платье.

– Но если это не бал-маскарад, то что я, по-твоему, должен сделать с этим долбаным платьем?

– Надеть его, несчастный ты умник! Неужели тебе не хочется хотя бы раз выглядеть поэлегантнее?

Как ни крути, а хорошо, что он не встал, не взял в ладони лицо жены и крепко ее не обнял. Изо всех сил, как раньше. Она этого не заслужила. Продолжает хохмить, хотя и видит, что ему не до смеха. Боже правый, какую такую игру затеяла его жена?

– «Хотя бы раз выглядеть поэлегантнее»? И как тебя понимать? Хочешь сказать, что я плохо одеваюсь, да?

– Нет, одеваешься ты неплохо, но… скажем, не всегда по последней моде.

Белоснежка бесследно растворилась в тумане, а ее место заняла злая мачеха. С возрастом Жан-Пьер все больше замечает в жене признаки злобы.

– По последней моде?

– Да, по последней моде… К тому же речь совсем не об этом! Когда приглашаешь на ужин друзей, можно надеть и что-то поизящнее. Обычно поступают именно так.

Вот уже и условности в ход пошли… Да что же это за бред, а! Что все это вообще означает? В конечном счете он у себя дома! И своих (немногочисленных) друзей принимает в чем пожелает сам. Если ему не хочется следовать моде, если есть желание и дальше ходить в антикварном «Берберри», то это касается только его и больше никого. Он делает все, что заблагорассудится. Ну что за дерьмо, черт возьми! При чем тут вообще мода? У нас что, мужики уже щеголяют в платьях? Что-то раньше он ни о чем таком не слышал! Из какого специализированного глянцевого журнала она почерпнула столь дурацкую идею?

Теперь в кресле напротив, которое кажется ему «очень комфортным», Изабель видит лишь престарелого, злобного подростка. Бунт в таком возрасте отдает патетикой, как и его притворство – она лишь вежливо просит его надеть платье, которое сама ему так любезно подарила, а он делает вид, что ничего не понимает. «У меня теперь не семейное гнездышко, а цирк-шапито», – приходит ей в голову мысль. С цирковой ареной, на которой все без конца мчатся по кругу, никогда не останавливаясь. От этого устаешь.

– Если я правильно понял, ты хочешь, чтобы я ради изысканности напялил это платье?

– Ну и что? Не вижу в этом ничего необычного.

У Жан-Пьера чуть кружится голова. Но ведь не от пары же выпитых им бокалов вина…

– Изабель…

– Что?

– Скажи честно, ты что, выпила?

– В каком смысле?

– Уже успела приложиться к бутылке?

– Что ты такое говоришь?

– Пропустила до моего прихода пару бокальчиков, так? Да-да, не притворяйся, малость хлебнула, и вот он, результат! Ну ничего, это не страшно… Но бдительность все же не теряй, а то начинается все с пары-тройки аперитивчиков в шесть часов вечера, а заканчивается в клинике.

Изабель смотрит на пустой бокал Жан-Пьера и посылает в его адрес недовольную, многозначительную гримасу. Тем самым, как это часто бывает, возвращает его к действительности, не произнеся ни единого слова. Проблемы с алкоголем не столько у нее, сколько у него. «Надо как-нибудь будет записать его к наркологу».

– Послушай, Жан-Пьер, если платье тебе не нравится, ты мне так и скажи. Я отнесу его обратно в магазин, и больше мы не обмолвимся о нем ни единым словом. Не нравится, да?

– Да послушай ты наконец! Вопрос совсем не в том, нравится оно мне или нет!

Зачем вечно создавать на голом месте проблемы? Их и так в жизни хоть отбавляй. Какого черта множить еще и новые?

– Тогда хотя бы его примерь!

Весь идиотизм в том, что, судя по виду, она даже не думает ломать комедию. У нее и наклонностей таких никогда не было. Не столько из-за отсутствия таланта, сколько из-за наличия вкуса. А в данном случае просто из отвращения. Ей нравится только правда, и бросать вызов честности, даже ради игры, точно не в ее духе.

Жан-Пьер чувствует себя в ловушке – под ее давлением ему приходится играть в этой непонятной истории определенную роль. Изабель должна понять, что ему совсем не смешно. Вопрос лишь в том, действительно ли его жене так хочется его развеселить?

– Если ты вдруг не заметила – а после двадцати лет брака это было бы немного досадно, – я все-таки мужчина. А мужчины платьев не носят. За исключением разве что шотландцев, которые надевают килт. Но я не шотландец, а вот это, – продолжает он, злобно тыча пальцем в предмет их спора, – не килт, а платье в цветочек.

Да что на него такое нашло? Он что, решил ее немного подразнить? И если да, то с какой целью? Изабель никак не может понять ту мелкую игру, которую затеял ее муж. Ее не отпускает неприятное ощущение, что Жан-Пьер, делая вид, что ничего не понимает, на деле наносит оскорбление ее интеллекту. И заставляет вдалбливать ему совершенно очевидные вещи. Это внушает не только досаду, но и изрядную толику презрения.

– Так тебе цветочки мешают, да? Я так и знала! Говорила же продавщице: «Набивная ткань ему наверняка не понравится».

– Да плевать я хотел, набивная она или нет! Я мужчина, Изабель! Понимаешь? Мужчина! У меня сорок четвертый размер обуви, волосатые оглобли и…

– Что и?

– Есть кое-что между ног…

– И что из этого? Кое-что между ног, Жан-Пьер, есть у всех. У тебя, у меня, у Марии… Если мне не изменяет память, я не просила тебя оставаться под платьем голым.

– Нет, она сошла с ума! Моя жена решительно сошла с ума! Я мужчина, понимаешь ты это или нет? Мужчина!

На глазах у Изабель муж, как больной, наворачивает по гостиной круги, чуть ли не с пеной на губах изрыгая слова. Так, значит, это она сошла с ума, да? Ну-ну…

Жан-Пьер явно слетел с катушек, и, чтобы вернуть его на истинный путь, ей придется постараться. Для этого Изабель перейдет на самый спокойный, нежный и уравновешенный тон:

– Солнышко, а каким боком принадлежность к мужскому полу мешает тебе носить это платье?

Он застывает на месте, опускает руки, до этого воздетые в молитве к небу, подходит к дивану и падает на него. «Моя жена сошла с ума… – срываются с его губ слова. – Окончательно и бесповоротно…»