Пленница

Глава 25

Пораженный, но готовый к бою, Джеймс отскочил от постели. Однако никто не напал на него. Он вздрогнул, услышав знакомый голос:

— Мой, и в этом, черт побери, нет никакого сомнения! Однако что ты делаешь в моей спальне в такое время?

Чиркнула спичка, и зажглась свеча. Джеймс увидел перед собой Джаррета и Тару. Они выжидающе смотрели на него.

— Я… — Он протянул руки. — Прости, Тара.

— Полагаю, ты перепутал комнаты, — невозмутимо заметила Тара. — Иди дальше по коридору и налево.

— Ты мог бы постучать в парадную дверь. — Джаррет окинул брата критическим взглядом.

— Я ненадолго.

— Лучше бы тебе задержаться и поговорить, — сказал Джаррет.

— Но не с нами, а с Тилой, — вставила Тара.

— Конечно, — согласился с женой Джаррет, — однако и я хотел бы узнать, что происходит.

— Вполне справедливо. — Джеймс направился к двери.

— Похоже, совершился побег? — спросил Джаррет.

— Да.

— И ты руководил им?

Джеймс покачал головой:

— Нет. Я только присоединился. У меня не было выбора:

Майклу Уоррену сообщили о том, что я в крепости. Пришлось покинуть ее, чтобы сохранить жизнь.

— Уоррен знает, что тебя захватили в плен?

— Если и нет, то скоро узнает.

— Тогда тебе и в самом деле не стоит задерживаться.

— Я уйду на рассвете, до того как обнаружат, что произошел побег.

— Значит, Оцеола ускользнул от Джесэпа?

— Нет, он умирает. Возможно, у него еще есть немного времени. Несколько недель или даже месяцев. Джесэп считает, что смерть Оцеолы остановит войну. Но он ошибается.

— Конечно.

Джеймс кивнул и вышел из комнаты.

Джаррет вопросительно посмотрел на жену:

— Следовало ли нам позволять ему это? Я беспокоюсь за бедную девушку.

— Она не так уж слаба и сейчас готова разорвать его. — Тара улыбнулась. — По-моему, Джеймс этого заслуживает. К тому же они сами должны решить свои проблемы.

— Сейчас проблемы серьезнее, чем когда-либо прежде. Брат только что бежал из военной тюрьмы!

— Они не имели права держать его, и Джеймс не заблуждается: по распоряжению Уоррена твоего брата убили бы в крепости. Джеймс не виновен. Более того, он спас жизни и белых, и семинолов.

— Это ты так оцениваешь ситуацию.

— Он должен остаться здесь… Джаррет тихо застонал:

— Тара, ну как ты не понимаешь! Ему никак нельзя оставаться. Они же прежде всего придут сюда.

— Но…

— Тара, оставь.

— Но…

— Тара!

— Джаррет…

Он вздохнул и поцеловал жену, ибо давным-давно понял, что только так можно заставить ее замолчать.

Типе снова снился этот сон.

Она находилась в какой-то глуши, в совсем незнакомом месте. И бежала по узким, почти незаметным тропам, слышала жужжание мух, москитов и свое дыхание.

Она бежала изо всех сил, отчаянно стремясь найти укрытие. В руках у нее было что-то тяжелое. За ней гнались.

Шаги звучали все отчетливее, но ей не удавалось бежать быстрее. Кроны деревьев нависали над ней. Она услышала шипение и едва не вскрикнула, когда змея бросилась на нее с ветки.

Преследователь приближался. Тила посмотрела на то, что держала в руках. Это был ребенок — темноволосый, крошечный, только что родившийся, совсем беспомощный.

Грохот шагов настигал ее. Тила обернулась, готовая закричать. Кто-то гнался за ней, желая убить ее и ребенка. За деревьями она не могла разглядеть преследователя и не знала, кто он — белый или краснокожий, солдат или семинол. Но понимала одно: он хочет убить ее и ребенка.

Джеймс быстро достиг конца коридора, отыскал дверь и вошел в комнату.

Окна на балкон были открыты. Тонкие белые занавески колыхались от ветра. Комнату заливал лунный свет, здесь было светлее, чем в спальне Джаррета. Джеймс понял, что теперь он не ошибся. Волосы Типы разметались по белым простыням, словно яркий огонь. Она спала беспокойно, дышала прерывисто. Белая ночная сорочка с кружевами казалась нелепо целомудренной, но лиф плотно обтягивал заметно увеличившиеся груди. Джеймс приблизился к постели и замер, глядя на Типу. В душе его совершалась борьба. Девушка зачаровывала Джеймса так же, как в первый раз, когда он увидел ее в доме брата. Красота Тилы пленяла его тем больше, чем ближе он узнавал ее. Страсть, кипевшая в этой девушке, притягивала Джеймса еще сильнее, чем огненно-рыжие волосы, сияющие глаза, шелковистая кожа. Ему мучительно хотелось прикоснуться к Типе, но он не смел, потому что сомневался в ней, хотя и не имел права на это. Джеймс знал ее так близко, но что-то в этой девушке не открылось ему. Он столько раз отталкивал ее!

«У меня не было выбора, — подумал Джеймс, тотчас насмешливо спросив себя:

— И что теперь?» Что теперь? Сейчас он снова предал ее. Пока Джаррет не задал ему этот вопрос, — Джеймс и не подумал, что он предстанет перед судом как руководитель побега и сам Джесэп потребует его голову.

Что же делать? Уйти, не разбудив ее? Не нарушать тревожный сон Тилы? Уйти, не прикоснувшись к ней, не поговорив? Снова броситься в бега, теперь уже навсегда?

Вдруг она зашевелилась и открыла глаза. Что-то испугало ее во сне. Порывисто сев, Тила прижалась к спинке кровати, и Джеймс понял, что она сейчас закричит.

Не так давно ее чуть было не зарезал человек, похожий на него, Выдра. Закричав, Тила разбудит не только всех в доме, но и всю округу.

Не успела она открыть рот, как он быстро зажал его рукой. Ее глаза выразили ужас, негодование, ярость. — Чей это ребенок? — гневно бросил Джеймс. Она попыталась ударить его. Джеймс схватил ее за руку, но Тила вцепилась в нее зубами. Даже в сражениях он редко встречал мужчин, одержимых такой яростью.

Осыпая ударами его грудь и плечи, она накинулась на него с таким неистовством, что Джеймс упал на спину.

— Дерзкий, заносчивый, отвратительный осел!

— Тила, не на этом ли мы остановились в последний раз? Прошу тебя…

Через минуту оба они оказались на полу. Как это произошло, Джеймс не понял, но все же успел поддержать Типу, чтобы падение не повредило ей.

— Подлый, низкий ублюдок. Ты…

— Тила! — Наконец ему удалось схватить ее за руки. — Тила, проклятие, хватит!..

— Не смей говорить мне это слово! Почему все всегда должно быть по-твоему?! Ты глупый, упрямый… — Она умолкла, когда Джеймс, вскочив, потянул ее за собой. Впрочем, опомнившись, Тила снова оказала ему яростное сопротивление и уже норовила нанести удар в челюсть, но он отклонился, и она упала в его объятия. Джеймс быстро подхватил ее и, опустив на постель, завел за голову руки Тилы.

— Чей это ребенок? — с ненавистью переспросила она Джеймса. — Не смей никогда задавать мне этот вопрос!

— Как же мне было не спросить? Ты жила в окружении белых офицеров куда дольше, чем со мной! Ты вцепилась мертвой хваткой в Харрингтона, глядя, как меня ведут в крепость. Харрингтон…

— Он надежнейший друг каждого из нас! Да как ты смеешь сомневаться в нем? А уж тем более во мне, черт возьми!

— Но ты же ушла от меня, убежала! Прекрасно зная, что я не могу последовать за тобой!

— Бог мой! Какой стыд!

— Ты воспользовалась тем, что дюжина солдат готова была застрелить меня, если я ослушаюсь приказа.

— Однако они не застрелили тебя!

— Но задержали…

— Бедняги все в синяках, а у тебя самого ни одной царапины, Маккензи!

— Ты хотела, чтобы меня силой увели в тюрьму.

— Это для тебя самое подходящее место!

— Ах ты, маленькая ведьма…

— Я не знала, что так случится, — несколько спокойнее заметила Типа.

— Меня унизили, — отозвался Джеймс.

— Что ж! Это должно пойти тебе на пользу.

— Я мог умереть из-за тебя!

— Ну и что? Ты готов умереть за кого угодно.

— Но я хотел услышать твой ответ!

— На тот вопрос, который ты не смеешь задавать!

Джеймс понял, что она чуть смягчилась.

— Не стоит продолжать борьбу.

— Я всегда буду бороться с тобой!

— Тогда кричи! Сюда придут солдаты и облегчат твою задачу!

— О! — Тила вырывалась с яростью дикой кошки, норовя укусить его.

— Любовь моя, твое поведение недостойно леди…

— А как же еще вести себя с дикарем? — Тила вырвала руку, снова попыталась ударить его, но Джеймс успел удержать ее. Она была не только неистовее, но и изворотливее многих мужчин, которых Джеймс встречал в бою.

— Вставай и убирайся, гнусный… — начала она, но внезапно замерла, глядя ему в лицо каким-то отрешенным взглядом. — Джеймс!

— Что? — испугался он, вспомнив о ребенке. — Что? Черт возьми, Тила, в чем дело? Тебе больно… Ребенок?.. — с ужасом выдохнул Джеймс.

— О Боже! Он шевелится! — Тила прижала к животу его руку, и Джеймс ощутил слабый, едва заметный толчок. Да, он не ошибся!

— Наш ребенок! — Ее голос дрогнул. — Но ты действительно мерзавец! Как ты смел усомниться во мне?

— Дело не в этом! — Замотав толовой, Джеймс отстранился от Тилы, чтобы не давить на нее своей тяжестью, и грустно улыбнулся. Охваченный болью, он понял, что далеко не всегда вел себя правильно, пытаясь подавить чувства, не подвластные ему, и поэтому слишком ожесточился. Джеймс обвинял белых в том, что они отказывают индейцам в праве дорожить жизнью, учиться, любить, защищать женщин и детей. Не верят, что среди них есть такие, кто скорее умрет, чем причинит боль ребенку. А сам он не верил в то, что Тила полюбила его таким, какой он есть, в то, что Джон Харрингтон — друг, а не соперник. Джеймс с бесконечной нежностью убрал прядь волос с лица Тилы, легко коснулся ее щеки.

— Я оттолкнул тебя, а потом злился, боясь, что ты уедешь. Она лежала неподвижно, не отрывая от него взгляда. Слезы заблестели в ее глазах.

— Это твой ребенок. Твой! И нравится тебе это или нет, оттолкнешь ли ты меня снова или нет, я рада. Я буду любить этого ребенка и не стану учить его ненависти и злобе. Я хочу, чтобы он взял самое лучшее, что есть в обеих расах. Я…

Он закрыл ей рот поцелуем. Его язык ощутил солоноватый вкус слез, смешанный с непостижимо замечательной сладостью ее губ. Чуть отстранившись, Джеймс обхватил округлившийся живот Тилы.

— Прошу тебя, пойми! Я мечтал о твоей любви, но разум убеждал меня в том, что ты должна уехать подальше от опасности и от Уоррена. Когда меня, пленного, вели по улицам Сент-Августина, я слышал, что говорили люди об индейцах, обо мне. Я горжусь своим происхождением, но ненавидел их за эти слова. Ненавидел за то, что они, белые, переполнены предрассудками. Тогда мне не верилось, что ты действительно готова быть со мной, разделить мою жизнь… ты, привыкшая к иной жизни. Одно дело — влечение, вспышка страсти на лоне дикой природы, и совсем иное — повседневная жизнь. И ты ничего не сказала мне. Вот что копилось во мне все это время и возбуждало злобу. Ты не сказала мне о ребенке — там, в роще.

— Я не знала! Иначе сказала бы тебе. Не знала, клянусь! Я…

— Я боялся, — тихо признался он.

— Боялся? Я никогда не замечала, чтобы ты чего-нибудь боялся.

— Я боялся желать тебя, зная, что ты не можешь принадлежать мне.

— Но я принадлежу тебе!

— Вполне ли ты принадлежишь мне? Я не сделал для тебя ничего — только наградил ребенком, к тому же незаконнорожденным и краснокожим. Я погубил твою репутацию! Я же не запоздавший с оплатой счетов адвокат или врач, а индеец. Краснокожий! — Джеймс прижал ее руку к своей груди, как когда-то раньше. — Ощути мою красную кожу, любовь моя! Она обожжет тебя, а ты словно не понимаешь, как это больно.

— Мне больно, когда тебя нет. Когда я боюсь за твою жизнь. Когда я не знаю, когда…

Они вздрогнули, услышав грохот копыт по мостовой.

— Лошади! — Тила с ужасом уставилась на него. — Бог мой, Джеймс, как ты здесь оказался? Среди ночи… Ты бежал… из крепости!

— Пришлось бежать.

— Почему? Они обнаружили побег и теперь начнут охотиться за тобой!

Джеймс вскочил и быстро подошел к открытой двери балкона. Долго ли он пробыл здесь? Уже светало. Ночь кончилась. Всадники приближались. В военной форме.

Необходимо бежать, и без промедления. Пока Джеймс обдумывал ситуацию, дверь распахнулась, и появился Джаррет в длинном халате.

— Боже, Джеймс, скорее уходи отсюда!

— Я не боюсь военных и больше не стану бегать от них. Отдаю себя в твои руки, а ты передашь меня Эрнандесу или Джесэпу. Мы скажем, что пребывание в крепости угрожало моей жизни. Я хочу защитить свое имя от нелепых обвинений Уоррена, утверждающего, будто я зачинщик расправы с его людьми.

— Джеймс, ты не понимаешь. Это не просто военные! — Джаррет был очень взволнован. — Это Уоррен, и его сопровождают не солдаты, а головорезы.

— Уоррен? — удивился Джеймс. — Уоррен вернулся в Сент-Августин, обнаружил побег и так быстро оказался здесь? Это не Уоррен…

— Джеймс, ты же знаешь, ему сообщили о том, что ты здесь. Уверяю тебя, это он. Не понимаю, как ему удалось добраться так быстро, но он здесь. Может, они прибыли в крепость как раз в тот момент, когда был обнаружен побег. Какая разница? Он здесь и приближается к дому.

— О Боже! — вскрикнула Тила. — Так ты знал, что ему сообщили о том, где ты находишься? Тебе не следовало приходить сюда! Глупец, зачем ты сделал это?..

— Я должен был прийти.

Она вскочила, охваченная паникой.

— Немедленно уходи, пожалуйста! Он убьет тебя. Джеймс колебался.

— А что он сделает с тобой?

— Меня он не убьет. Во всяком случае, в присутствии свидетелей.

— Но Уоррен заберет тебя из дома Джаррета!

— Джеймс, прошу тебя, уходи, — сказал Джаррет.

— Я должен разобраться с ним! — горячо возразил Джеймс. — Он совершает неслыханные жестокости, поставив себе цель истребить людей!

— Джеймс! — взмолилась Тила. — Опомнись! Бесполезно взывать к его разуму. И ты не можешь сражаться один с целой ротой. Уходи!

— Подожди…

— Во имя всего святого, Джеймс, уходи! — воскликнул Джаррет.

— Пожалуйста, — умоляла Тила.

Джеймса охватили дурные предчувствия. Он не боялся того, что Уоррен прикажет расстрелять его, но не хотел оставлять Типу.

Впрочем, она и брат правы. Оставшись, он навлечет на всех беду. Ему незачем убеждать в своей правоте Тилу и Джаррета. И он один голыми руками не справится с Уорреном и его головорезами. Бросив последний раз взгляд на Тилу, Джеймс побежал к балкону. Перемахнув через перила, он приземлился и спрятался за кустами. Между тем всадники уже остановились перед домом.

Тот, что скакал впереди, натянул поводья. Джеймс увидел Уоррена. В глазах его горел безумный огонь. Он всегда был одержим страстью преследования. Стремлением убивать.

— Окружить дом! — приказал Уоррен. — Никого не впускать и не выпускать. Слушайте меня внимательно! Этот предатель полукровка не спрячется сегодня за спиной белого брата!

Джеймс пересчитал солдат. Десять вместе с Уорреном, и все вооружены ружьями и ножами. Когда солдаты рассыпались, Уоррен осмотрел дом. В его глазах вспыхнул дьявольский огонь.

— Да, — тихо пробормотал он. — Сегодня этот полукровка Маккензи заплатит жизнью за свою несносную дерзость.

Клянусь Ботом!

С этими словами он направился к дому.