ОБРАЗ

1. Подобие

Что за совершенное создание человек! Как благороден разумом! Как беспределен в своих способностях, обличьях и движениях! Как точен и чудесен в действии! Как похож на ангела глубоким постижением! Как похож на некоего бога!

Уильям Шекспир

Человек — это не взмывающий в небо воздушный шарик и не крот, зарывающийся в землю. Он гораздо больше похож на дерево, корни которого питаются от земли, а ветви тянутся к звездам.

Гилберт Честертон

Что же такое Земля, если не Гнездо, из которого мы все вылетаем ?

Эмили Дикинсон

Больничная палата на 40 коек. В углу за занавеской расположилась группа из десяти человек. Это мои студенты–медики и начинающие врачи. Внешне больница Христианского медицинского колледжа в Веллоре напоминала современную западную клинику, внутри же она была типично индийской. За отделявшей нас занавеской жизнь текла своим чередом: родственники навещали больных и кормили их домашними лакомствами, затем медсестры выметали крошки и выбрасывали недоеденные остатки, за которыми уже охотились вороны, а иногда и обезьяны.

Тем временем внимание всех, кто находился по эту сторону занавески, было приковано к нашему молодому коллеге — он ставил диагноз пациентке. Врач стоял на коленях у кровати больной — именно так, как я учил его, — теплую руку он просунул под простыню и положил на голый живот Пациентки. Его пальцы осторожно Прощупывали больное место, а сам он задавал один за другим вопросы женщине, пытаясь определить, что у нее: аппендицит или воспаление яичников.

Вдруг мне показалось, что выражение лица доктора слегка изменилось. Возможно, чуть приподнялась бровь. Что–то очень знакомое почудилось мне в этом движении, но что именно — я никак не мог вспомнить. Его вопросы затрагивали довольно деликатную тему, особенно для отличающихся скромностью жителей Индии, например: были ли у женщины раньше венерические заболевания? На сосредоточенном лице его застыло выражение одновременного сочувствия, профессионального любопытства и заинтересованного участия. Он спокойно задавал вопросы и смотрел прямо в глаза пациентки. От его ободряющего тона неловкость куда–то исчезла, женщина успокоилась и, не стесняясь, ответила на все вопросы.

В этот момент я вдруг вспомнил. Ну конечно! Левая бровь поднимается вверх, а правая слегка ползет вниз, губы расползаются в легкой, ободряющей улыбке, голова склоняется набок, в глазах появляется блеск — у меня не было ни малейшего сомнения: это портрет профессора Робина Пилчнера, главного хирурга больницы в Лондоне, где я работал раньше. Я непроизвольно охнул. Студенты чуть вздрогнули и вопросительно посмотрели на меня. А я ничего не мог с собой поделать; у меня было такое ощущение, что молодой врач специально изучил мимику профессора Пилчнера и сейчас демонстрирует свои способности, чтобы произвести на меня впечатление.

Отвечая на любопытные взгляды, я объяснил, что со мной случилось. «Это типичное выражение лица моего бывшего руководителя! Какое совпадение — у Вас точно такое же выражение, хотя Вы никогда не были в Англии, а Пилчнер, конечно, никогда не приезжал в Индию».

В первый момент студенты смотрели на меня, не проронив ни слова. Потом трое смущенно улыбнулись. «Мы не знаем никакого профессора Пилчнера, — сказал один из них. — Но у доктора Ваше выражение лица».

Уже поздно вечером я одиноко сидел в своем кабинете, и вдруг мои мысли перенесли меня в те давние времена, когда я работал под руководством профессора Пилчнера. Мне тогда казалось, что я учусь у него хирургическим приемам и диагностическим процедурам. Но кроме этого он сумел передать мне свое внутреннее чутье, выражение лица, даже улыбку. И все это, в свою очередь, будет передаваться дальше от поколения к поколению по непрерывной человеческой цепочке. У него была добрая улыбка, она просто идеально рассеивала завесу неловкости и замешательства, воодушевляла пациента, вызывала его на откровенность. Какой учебник, какая компьютерная программа могли научить тому участию, которое было необходимо в данный момент здесь, за занавесками больничной палаты?

Сейчас я, ученик Пилчнера, стал связующим звеном в цепочке, по которой передается его мудрость сегодняшним студентам, находящимся за сотни километров от Лондона. Молодой, смуглый доктор — уроженец Индии, говорящий на тамильском наречии, — демонстрировал несомненное сходство с доктором Пилчнером и со мной. Каким–то образом ему удалось продемонстрировать такое точное сходство с моим бывшим учителем, что я мысленно снова оказался в университете, где все и началось. Я ясно прочувствовал, что означает понятие «образ».


В наше время это слово знакомо каждому. Но его первоначальный смысл, включающий в себя понятия сходства, подобия, изменился, и теперь слово имеет прямо противоположный смысл: «имидж». Политики нанимают себе имиджмейкеров, желающие получить работу идут на собеседование, одеваясь так, чтобы создать определенный имидж, каждая фирма стремится к созданию собственного имиджа. Во всех этих случаях слово «имидж» означает иллюзию того, что хотят преподнести, а не то, чем человек является на самом деле[1]. В этой книге, названной «По образу Его», я хочу попытаться вернуть первоначальное значение слову «образ». Образ — это близкое сходство, подобие, а не обманчивая иллюзия. Мы обязаны понять это для того, чтобы суметь осмыслить «Божий образ», который мы намерены воплощать. У нас еще сохранились отдаленные представления о первоначальном смысле этого слова. Например, когда я смотрю на нервную клетку через сканирующий электронный микроскоп, я вижу изображение нейрона. Я вижу не сам нейрон — из–за слишком малого его размера — я вижу лишь его реконструированное изображение, «образ», достоверно воспроизведенный для восприятия моего глаза. В данном случае изображение сильно увеличено, но нисколько не искажает «образ» клетки.

В этом же смысле слово «изображение» используется и фотографами, когда они говорят о конечном результате своего труда. Изображение рощи вечнозеленой секвойи, сплющенное до размеров небольшого черно–белого прямоугольничка, естественно, не отражает всей мощи оригинала. Но воссозданное мастером, оно с огромной силой воздействия передает нам сущность своего прототипа.

Или представьте себе завернутый в одеяльце сморщенный шевелящийся комочек протоплазмы весом около четырех килограммов. Отец этого малыша весит раз в пятнадцать больше, у него гораздо более широкий диапазон способностей и ярче выражена личность. Тем не менее, мама гордо заявляет, что ребенок — «вылитая копия» отца. Гость пристально всматривается в малыша. Конечно, сходство есть; очень похожа расширяющаяся, с ямочками по краям линия ноздрей, точь–в–точь такая же ушная мочка. А очень скоро и манера говорить, и жестикуляция, и тысячи других мелких мимических черт будут безошибочно указывать на сходство с отцом.

Такое употребление слова «образ» по отношению к изображениям, полученным при помощи микроскопа, фотоаппарата, к сходству ребенка с отцом значит примерно то же, что и образ профессора Пилчнера, всплывший в моей памяти, когда я невольно отнес на его счет мимику индийских студентов. Все это — реальные образы, где сходство оригинала с изображением несомненно. И нам становится понятнее великое и до конца непостижимое выражение из Библии: «образ Божий». Выражение появляется в самой первой главе книги Бытия. Чувствуется, что его автора переполняет едва сдерживаемое восхищение, он пытается передать его нам, дважды повторяя одну и ту же мысль: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их» (1:27). Образ Божий. Его был удостоен первый человек на земле, и в несколько преломленном виде каждый из нас унаследовал это «удивительное, дивное» качество.

Каким же способом человеческие существа способны нести в себе Божий образ? Естественно, мы не можем выглядеть так же, как Он, иметь такие же черты внешности (сходную форму бровей или ушей), ведь Бог — невидимый дух. В течение длительного времени философы и богословы строили различные предположения по поводу того, какая тайна заключена в данном конкретном выражении. Как и следовало ожидать, они пытались объяснить его смысл с помощью тех понятий и идей, которые были господствующими в их время. Так, в эпоху Просвещения ни у кого не вызывало сомнения, что образ Божий — ни что иное, как рассудительность пиетисты[2] считали Божьим образом духовные способности; жившие в викторианскую эпоху определяли образ как возможность давать нравственную оценку; а мыслители эпохи Ренессанса видели Божий образ в художественном творчестве.

А как считаем мы в наш космический век? Нам говорят, что под Божьим образом подразумевается не что иное, как способность устанавливать тесную связь с другими людьми и с Богом. Так как за все прошедшие века даже профессиональным богословам не удалось прийти к единому мнению по этому вопросу, я не буду утверждать, что образ Божий — это именно то, а не другое. Но как раз образ Божий отличает человека от остальных Божьих созданий, так уделим этому понятию особое внимание.

В книге Бытия словосочетание «образ Божий» впервые появляется при описании завершения созидательной деятельности Бога. После каждого этапа созидания, как скрупулезно подмечается в Бытии, Бог смотрит на Свои творения и говорит, что это «хорошо». Но в созданном пока еще отсутствует такая тварь, которая бы несла в себе Его образ. Только когда закончены все приготовления, Бог объявляет о кульминационном моменте творения: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему; и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле» (1:26).

Среди всех Божьих тварей только человек наследует Божий образ. Именно это качество и отделяет нас от всех остальных. Мы обладаем тем, чем не обладает ни одно животное: своей сущностью мы связаны с Богом. (Позже, когда Бог будет обсуждать с Ноем власть человека над животными, опять всплывет это качество — способность человека нести в себе Божий образ. Именно она решительно и дивно выделяет человека из царства животных. Убийство животного — это одно, а убийство человека — совсем другое («ибо человек создан по образу Божию» — Быт. 9:6).


Один из величайших художников всех времен изобразил историю сотворения мира на каменных сводах Сикстинской капеллы в Риме. В центральной части шедевра Микеланджело — тот миг, когда Бог пробуждает к жизни человека, передает ему Свой образ.

Мне довелось посетить Сикстинскую капеллу. Только сегодня в ней многое выглядит иначе, чем задумывал Микеланджело. Ему, скорее всего, по–другому мыслилась та обстановка, в которой будет представлено его творение. Туристы посещают капеллу целыми толпами — до нескольких сотен человек за раз — в сопровождении гида, который рассказывает им об этом чуде.

Посетители оказываются совершенно не готовыми к тому, что они видят на сводах капеллы. Удивительные шедевры живописи покрывают каждый сантиметр грандиозной залы. Человек видит образы из Библии: разделение тьмы и света, сотворение Солнца и планет, картины из времен Ноя, страшный суд. И в самом центре этого кружения фресок — словно гигантский зрачок: сотворение человека.

Мускулистое тело Адама покоится на земле в классической позе, в которой принято было изображать речных богов. Все еще сонный, он приподнимает руку к небу, откуда к нему тянется Божья рука. Руки Бога и Адама не соприкасаются. Между их пальцами остается промежуток, по которому, словно через синапс, Божья сила перетекает к человеку.

В каком–то смысле Микеланджело, как никакой другой художник, уловил суть «действа» сотворения человека. Слово «адам» по–еврейски значит «земля» или «прах». Мы и видим: тело Адама покоится на настоящей земле. Но Микеланджело удалось передать двойственную натуру Адама, ибо он изображает первого человека именно в тот момент, когда Бог пробуждает его к духовной жизни. Глава 2 книги Бытия поясняет историю сотворения человека: «И создал Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою» (Быт. 2:7).

Когда в детстве я слышал этот стих, то представлял себе Адама лежащим на земле — уже совершенным по форме своей, но еще не живым. И представлял себе Бога, Который склоняется над ним и делает нечто вроде искусственного дыхания «изо рта в рот». Теперь эта сцена видится мне иначе. Мне кажется, что, с точки зрения биолога, Адам в тот момент уже был «жив» — ведь в животных не нужно было вдыхать смесь кислорода, азота и двуокиси водорода, чтобы они начали дышать самостоятельно, так зачем это проделывать с человеком? Для меня Божье дыхание является символом духовной действительности. В тот момент Адам мне видится живым, но обладающим всего лишь животной жизнью. И вот Бог вдыхает в него новый дух, наполняет его Своим образом. Тут–то и становится Адам живою душою, а не только живым телом. Образ Божий — это не определенная комбинация кожных клеток и не конкретное физическое обличие. Это скорее богоданный дух.

Уникальный творческий акт — Бог вдохнул «дыхание жизни» в человека — отделил людей от всех остальных существ. Биологическое строение — наличие скелета, внутренних органов, жира, кожи — роднит человека с животными. Что там говорить: человек даже проигрывает при сравнении с некоторыми из Живых организмов. Например, кто может сравниться по красоте с великолепием попугая макао или даже смиренной серебристой ночной бабочки? Лошадь с легкостью обгонит самого быстрого бегуна. Ястреб видит намного дальше человека. Собака улавливает звуки и запахи, неразличимые для человека. Сумма физических свойств человека не более богоподобна, чем набор физических данных кошки.

Но, тем не менее, именно о человеке сказано, что он сотворен по образу Божьему! Для нас оболочка из кожи, мышц и костей служит лишь вместилищем Божьего образа. Мы в состоянии понять и даже отразить некоторые из качеств Творца. Клетки организма, расположенные по указанию ДНК так, а не иначе, могут стать вместилищем Святого Духа. Мы — не «простые смертные». Каждый из нас бессмертен.


Я начал с рассказа о профессоре Пилчнере, моем старом учителе. Будучи еще молодым студентом, я перенял кое–какие из его жестов и привычек, перенял часть его образа и унес с собой за тысячи километров — в Индию. Там я передал частицы его образа индийским студентам. Сегодня мои бывшие студенты трудятся в больницах разных стран мира. В трудную минуту на лице каждого из них может появиться выражение профессора Пилчнера. Произойти это может на Борнео, Филиппинах, в Африке. Сам Пилчнер умер много лет назад, но его частичка — свойственное только ему выражение, которое возникало на его лице в конкретной ситуации, — жива. Она живет на моем лице и на лицах моих учеников.

То же самое хочет видеть в нас Бог, но в большем масштабе. Он просит, чтобы мы несли Его образ миру. Бог есть Дух. Мы не можем увидеть Его в материальном мире. Но Он полагается на нас и хочет, чтобы мы стали плотяной оболочкой Его Духа. Он хочет, чтобы мы были носителями Его образа.

1. Отражение

То, что мешает жить, материалисты ошибочно принимают за саму жизнь.

Лев Толстой

Познай самого себя, ибо ты есть образ Мой. И, познав Меня через свой образ, ты найдешь Меня в себе. Уильям Сен–Тьерский

Проработав 40 лет хирургом, я повидал немало человеческого горя. Но самое сильное впечатление произвели на меня события, произошедшие в самом начале моей хирургической деятельности, когда я еще был студентом. Это случилось во время немецких бомбардировок Лондона в годы Второй мировой войны. Каждый день эскадры огромных, жутких бомбардировщиков «Люфтваффе» появлялись в небе над городом. Рев их моторов напоминал оглушительные раскаты грома. Из своих бомбовых отсеков они извергали смертоносный груз.

Отдельные эпизоды тех дней настолько сильно врезались в мою память, что и сейчас — спустя 40 лет — все происходящее так же отчетливо стоит у меня перед глазами, как и в тот день, когда произошло прямое попадание бомбы в турецкие бани, расположенные в отеле «Империал». В тот раз не было объявлено воздушной тревоги, и в момент, когда взорвалась бомба, в бане было полно народу. Я прибыл на место происшествия: передо мной разыгрывалась сцена из бессмертного творения Данте. Перегородки между банными отсеками были стеклянными, и теперь осколки стекла буквально застилали всю улицу. Невообразимо толстые, совершенно голые мужчины пытались выбраться из полыхающего завала, кидались на усыпанный битым стеклом тротуар. Их тела были залиты кровью, текущей из многочисленных порезов; некоторые резаные раны были очень глубокими — кровь буквально лилась рекой. Раздалось запоздалое протяжное завывание сирены воздушной тревоги. Все виделось сквозь отблески пламени — кровь, голые человеческие тела, зловеще сверкающие стеклом улицы. Санитары из машин «скорой помощи» сбивались с ног, помогая пострадавшим. Они осторожно извлекали врезавшиеся в кожу осколки стекол, тщательно перевязывали наиболее кровоточащие раны. А мы, студенты–медики, в это время помчались в свои больницы, чтобы приготовить все необходимое для операций.

Следующей ночью я дежурил на крыше нашей больницы и видел, как бомба попала в палату для новорожденных расположенной по соседству муниципальной Королевской больницы. Верхние этажи мгновенно превратились в дымящиеся руины. Я побежал к больнице. На месте взрыва уже работали добровольцы: откапывали из–под обломков младенцев, большинству из которых не было и недели от роду. Из–под завалов доставали и живых, и мертвых — залитых кровью, забрызганных грязью и засыпанных битым стеклом. Спасатели выстроились цепочкой, как бригада пожарных при тушении огня, и передавали из рук в руки запеленатых грудных детишек.

Эта цепочка протянулась от разрушенного здания больницы до подъезжающих одна за другой машин «скорой помощи». Еле слышное жалобное попискивание младенцев резко контрастировало с ужасом происходящего. Здесь же стояли матери в наспех накинутых халатах; их лица искажал страх и отчаяние: никто из них не знал: жив ли ее ребенок. В темноте и дыме все младенцы выглядели одинаково.

И по сей день, когда я слышу протяжное завывание сирены, напоминающее сигнал воздушной тревоги во время бомбежек Лондона, меня каждый раз охватывает дрожь, и оживает такое же, как тогда, ужасающее чувство страха. Был период, когда самолеты «Люфтваффе» атаковали наш город в течение 57 ночей подряд.

Воздушная тревога длилась по восемь часов без перерыва. Каждую ночь прилетало до 1500 самолетов. В эти черные дни все самое дорогое, что у нас было — свобода, независимость, семья, сама жизнь, — погибало под развалинами, в которые бомбардировщики превращали все. Оставалось единственное, что давало нам надежду: храбрость летчиков Королевских Воздушных Сил, которые каждый день неустрашимо взмывали в небеса на битву с врагом.

С земли мы наблюдали за воздушными боями. Английские истребители «Харрикейн» и «Спитфайер» — маленькие и очень маневренные — были похожи на надоедливых комариков, кружащих вокруг огромных немецких бомбардировщиков. И хотя все их попытки казались тщетными и большая часть их гибла под обстрелами, английские летчики не отступали. Каждый день новые и новые бомбардировщики со своим смертоносным грузом на борту, объятые пламенем, падали на землю под наши бурные восторги. Постепенно наши пилоты стали наносить все более точные удары — потери с немецкой стороны неуклонно росли. Вскоре они достигли огромного числа, и… ночные рейды прекратились. Лондон снова стал спать спокойно.

Величайшую благодарность храбрым пилотам выразил Уинстон Черчилль, сказав: «Никогда еще в истории человечества такое малое количество храбрецов не спасало такое огромное количество людей». Не думаю, что когда–нибудь жили на земле юноши, достойные большего уважения. Они — цвет английской нации, самые яркие, самые лучшие, самые надежные, самые преданные и, в большинстве случаев, самые красивые ее представители. Когда они в парадной форме шли по улицам, люди не могли оторвать от них восторженных глаз. Мальчишки подбегали к ним поближе, чтобы получше рассмотреть и, если повезет, дотронуться рукой. Девушки всей страны завидовали той счастливице, которой удавалось пройти рядом с молодым человеком в голубой форме летчиков Королевских Воздушных Сил.

Мне довелось познакомиться поближе с некоторыми из этих ребят, правда, случилось это при совсем не романтических обстоятельствах. Истребитель «Харрикейн» — очень подвижный и боеспособный самолет — все–таки имел один существенный конструктивный недостаток. Единственный винтовой мотор был расположен в передней части около кабины пилота, а топливопроводы проходили прямо под кабиной. При прямом попадании снаряда кабина пилота мгновенно оказывалась объятой пламенем. Теоретически пилот мог катапультироваться, но в течение одной–двух секунд, необходимых, чтобы дернуть за нужный рычаг, пламя охватывало его лицо.

Я видел немало героев–летчиков, лица которых полностью скрывали бинты — ребята переносили одну мучительную пластическую операцию за другой. Я лечил изуродованные руки и ноги сбитых пилотов. А над их обожженными лицами трудилась бригада специалистов по пластической хирургии.

Сэр Арчибальд Мэкинду и его бригада хирургов, выполняющих пластические операции, буквально творили чудеса. Они придумывали новые реконструктивные способы прямо по ходу операции. Для восстановления лица они обычно использовали кусочки кожи с живота и груди. В те времена еще не существовало нейрососудистой хирургии: невозможно было просто снять кусок кожи с одного участка тела и сразу пришить его на другой, потому что на разных участках кожа и подкожный слой жира имеют разную толщину. Поэтому делали так: кусок кожи, подготовленный для пересадки, вырезали с трех сторон, а четвертую оставляли нетронутой для поддержания нормального кровообращения до тех пор, пока пересаженный тремя сторонами на новое место кусок не начинал питаться кровью от новых сосудов. Нередко хирурги использовали двухступенчатый процесс: временно пришивали частично отрезанный кусочек кожи с живота пациента на руку, пока пересаживаемый кожный лоскут не начинал снабжаться кровью от сосудов конечности. Затем окончательно вырезали этот кусок из живота. Одна его сторона оставалась закрепленной на руке, и свободный конец пришивался на лоб, щеку или нос. Постепенно кровообращение на той стороне куска кожи, которая соединялась с лицом, восстанавливалось, и кожу окончательно отрезали уже и от руки.

В результате этих сложнейших процедур в больничных палатах можно было увидеть причудливые картины: руки, растущие из головы; длинную трубчатую полоску кожи, тянущуюся от носа, будто хобот слона; веки, сделанные из таких толстых лоскутов кожи, что невозможно было открыть глаза. Обычно летчики переносили по 20–40 подобных операций.

В течение всего длительного периода следующих друг за другом утомительных хирургических операций моральное состояние летчиков было, как ни удивительно, на высоте: они жили с сознанием полностью выполненного долга. Самоотверженные медицинские сестры делали все возможное, чтобы создать в палатах теплую, жизнерадостную атмосферу. Летчики не обращали внимания на боль и подшучивали над своими слонообразными чертами лица. Они были идеальными пациентами.

Но мало–помалу, когда до выписки из больницы оставалось несколько недель, они становились совершенно другими. Мы заметили, что многие из них настойчиво просили врачей внести в их лица какие–нибудь изменения: немного уменьшить кончик носа, поднять вверх уголки губ, сделать чуть–чуть потоньше правое веко. Вскоре до всех нас, включая и самих пациентов, дошло: они пытаются оттянуть время выхода из больницы, потому что не представляют себе, как смогут выдержать реакцию окружающих.

Несмотря на все чудеса, творимые доктором Мэкинду, на его замечательные изобретения, каждое восстановленное лицо неузнаваемо отличалось от прежнего. Ни одному хирургу не подвластно воссоздать необъятный диапазон выражений, которые способно принять молодое красивое лицо. Невозможно до конца оценить всю гибкость, изысканную утонченность века, пока не попытаешься сделать его из гораздо более грубой и шероховатой кожи живота. Эта оттопыренная, неэластичная ткань послужит великолепной защитой глазу, но красоты она лишена напрочь.

Больше всех мне запомнился пилот по имени Питер Фостер; он делился со мной своей тревогой, которая все больше и больше усиливалась с приближением момента выписки. Он сказал, что все страхи и беспокойства становятся особенно ощутимыми, когда он видит свое отражение в зеркале. Изо дня в день месяц за месяцем он смотрелся в зеркало, которое служило ему измерительным устройством: рассматривал в нем рубцовую ткань, появившиеся морщины, толщину губ и форму носа. После тщательной проверки он просил докторов кое–что подправить, и они говорили, возможно это или нет.

Но чем ближе был день выписки, тем больше менялось его отношение к зеркалу. Теперь, когда он смотрел на свое новое лицо, он пытался взглянуть на себя глазами окружающих. В больнице пилот был объектом всеобщей гордости, окруженным товарищами и заботливым персоналом. За пределами же больницы его могли принять просто за урода. От таких мыслей невольно бросает в дрожь. Найдется ли девушка, которая пожелает выйти замуж за человека с обезображенным лицом? Захочет ли кто–нибудь дать такому человеку работу? Страшно даже думать об этом.

Фостер пришел к следующему выводу: в этот тяжелейший момент, когда невозможно не задумываться о том новом образе в котором ты предстанешь перед глазами окружающих, огромное значение имеет отношение к тебе членов семьи и близких друзей. Успех хирурга, восстановившего твое лицо, в данный момент не имеет большого значения. Твое будущее зависит от того, как отреагируют домашние, когда услышат, что хирурги сделали все от них зависящее и что больше с этим лицом сделать ничего нельзя. Что впереди у этих пилотов — любовь и взаимопонимание или брезгливость и отчуждение?

Это был очень драматичный период в жизни молодых людей. Им на помощь пришли психологи. В соответствии с душевным состоянием, в котором ребята находились после реакции своих ближних, их можно было разделить на две группы. В одной группе были те, чьи подруги и жены не смогли привыкнуть к их новым лицам. Эти женщины, когда–то идеализировавшие своих героев, теперь просто исчезли из их жизни или подали на развод. Характеры молодых людей, которым пришлось столкнуться с этим, конечно же, претерпели серьезные изменения. Они перестали выходить на улицу, постоянно сидели дома, покидая его ненадолго лишь по ночам, искали работу, которую можно было делать на дому. В то же время те, кого приняли и продолжали любить жены и друзья, добились огромных успехов — по существу они стали элитой Англии. Многие из них впоследствии занял руководящие посты, стали профессионалами своего дела, добились лидирующего положения в той или иной области.

К счастью, Питер Фостер оказался во второй группе. Его девушка сказала, что для нее он не изменился, лишь кожа на его лице стала толще на несколько миллиметров. Как она выразилась, она любила его самого, а не его оболочку. Они поженились незадолго до того, как Питер вышел из больницы.

Естественно, Питеру пришлось столкнуться с недружелюбным отношением многих окружающих. Некоторые просто отворачивались, когда он шел навстречу. Дети, самая честная и жестокая категория населения, строили ему рожи, смеялись и передразнивали его.

Питеру хотелось крикнуть: «В душе я остался таким же, каким вы знали меня раньше! Неужели вы не узнали меня?» Вместо этого он научился видеть свое отражение в глазах жены. «Она стала моим зеркалом. Она дала мне новый образ меня самого, — констатировал он с благодарностью. — Даже сейчас, независимо от того, как я себя чувствую, она дарит мне свою сердечную, любящую улыбку, когда я смотрю на нее. Это означает, то у меня все прекрасно».


Прошло много лет с тех пор как я лечил молодых военных летчиков. И вот однажды мне на глаза попалась статья в Британском журнале по пластической хирургии под названием «Комплекс Квазимодо». Она взволновала меня до глубины души. В этой статье два врача описывают результаты своего исследования, проведенного на 11 000 заключенных, отбывающих срок в тюрьме за убийство, проституцию, изнасилование и другие серьезные преступления. Авторы приводят множество данных, на основании которых можно сделать следующий вывод: 20,2 % взрослых людей имеют недостатки внешности, которые можно исправить хирургическим путем (оттопыренные уши, изуродованные носы, срезанные подбородки, следы кожных заболеваний, родимые пятна, деформация глаз). А среди 11 000 преступников насчитывается более 60 % подобных случаев.

Авторы, назвавшие данный феномен именем Квазимодо, горбуна из Нотр–Дама» из романа Виктора Гюго, заканчивают свою статью тревожными вопросами. Сталкивались ли эти преступники с враждебностью и неприятием одноклассников и однокурсников из–за своих дефектов? Могло ли жестокое отношение сверстников вывести их из состояния душевного равновесия, что впоследствии и привело к преступлениям?

Далее авторы предлагают частичное решение данной проблемы: разработать программу развития корректирующей пластической хирургии для всех желающих из числа правонарушителей[3].

Их волнует следующий вопрос: «Если внешний вид заставляет общество отвергать этих людей и, возможно, толкает на преступление, то, может быть, изменение внешности поможет им изменить представление о самих себе?» Будь то преступник из камеры смертников или пилот Королевских Воздушных Сил, любой человек формирует представление о самом себе во многом благодаря тому образу, отражение которого он видит в глаза окружающих.

Это исследование комплекса Квазимодо статистически описывает состояние, которое постоянно испытывают люди, получившие ожоги, ставшие инвалидами, страдающие проказой. Мы — живущие на земле люди — уделяем чрезмерное внимание своему телу, т.е. физической оболочке, внутри которой находимся. Редкий человек способен видеть сквозь оболочку и центр внутреннюю человеческую сущность, внутренний образ Божий.

Пока я размышлял над комплексом Квазимодо, я понял что, по сути говоря, и сам сужу о людях и навешиваю им ярлык исходя исключительно из внешних данных. Мне вспомнилась одна давняя семейная традиция, установившаяся в нашем доме, когда дети были маленькими. Каждое лето во время школьных каникул я придумывал какую–нибудь приключенческую историю с продолжением, действующими лицами которой были все члены моей семьи со своими реальными именами и чертами характера. Вечерами перед сном, рассказывая детям продолжен и истории, я пытался вплести в повествование какой–то эпизод, который был бы полезен с воспитательной точки зрения: если дети услышат о самих себе какие–то подробности, свидетельствующие об их храбрости или доброте, то, возможно, в будущем они постараются применить это на практике.

В этих рассказах присутствовали и отрицательные герои. Я умышленно день за днем нагнетал напряжение, придумывая ситуации, в которых злодеи хитростью заманивали детей в свои сети, а выбраться из них представлялось почти невозможным. Дети должны были приложить все силы, чтобы выпутаться из трудного положения. Сейчас я с содроганием вспоминаю, что моих самых главных злодеев, кочующих из рассказа в рассказ знали Изрубцованный и Горбатый. У одного через все лицо проходил безобразный шрам, а другой был маленького роста с огромным горбом на спине. По сюжету эти двое всячески пытались замаскировать свои недостатки, но рано или поздно кто–то из детей разгадывал их хитрость и разоблачал злодеев.

Теперь я задумываюсь: почему тогда дал отрицательным персонажам своих рассказов эти имена и снабдил такими физическими недостатками? Вне всякого сомнения, я следовал сложившемуся стереотипу: мы ставим знак равенства между безобразным внешним видом и отрицательными чертами характера, между красивым внешним видом и положительными чертами характера. Получается, что я непреднамеренно поощрял своих детей отождествлять уродство со злом, тем самым, возможно, лишая их способности любить людей с физическими недостатками или со шрамами от прошлых ран.


Средневековые правители держали карликов, уродцев и горбунов для развлечения. Наша цивилизованность не позволяет нам этого, но разве не продолжаем мы ставить себя выше таких людей? Прочитав о комплексе Квазимодо и осмыслив все расставленные акценты в собственных рассказах, я стал более внимательно изучать влияние той культуры, которая дает нам представление о совершенной человеческой личности. Для Америки национальным идеалом является высокий, симпатичный и уверенный в себе мужчина или стройная, с выпуклыми формами и, постоянно улыбающаяся женщина. Реклама упражнений для создания стройной фигуры, диет для похудания, коррекции черт лица, «скрывающей все недостатки» одежды постоянно подчеркивает нашу зависимость от физической красоты. Если бы мы судили о населении Америки по тем образам, которые создаются журналами и телевидением, мы подумали бы, что живем в обществе богов и богинь.

Результат нашей зацикленности на физическом совершенстве я видел на своих страдающих проказой пациентах, которым никогда не удастся воплотить образ олимпийского чемпиона или «мисс Америки». Еще более страстные попытки достичь совершенства я стал наблюдать на собственных детях, когда они начали ходить в школу. Каким–то образом созданные нами идеалы превратили нас в рабов: в наших представлениях уже не находится места полному, стеснительному или некрасивому ребенку. Такие дети постоянно сталкиваются с неприязненным отношением. «Зеркала» в лице окружающих формируют их представление о самих себе, и это представление не соответствует принятым стандартам. Скольких Солков[4] и Пастеров[5] мы недосчитались из–за убийственного неприятия окружающими!


Нам еще очень многому надо научиться, чтобы правильно отражать увиденное. Я всю жизнь занимался медициной и того, чтобы совершенствовать «оболочки» своих пациентов. Я старался лечить их больные руки, ноги, лица, делать их такими, какими они должны были быть изначально. Я радовался, когда мои больные заново учились ходить, работать руками, потом возвращались в свои деревни, в свои семьи, чтобы жили нормальной жизнью.

Но все более четко я понимаю, что та физическая оболочка, на которую я трачу столько времени, — это далеко не сам человек. Моих пациентов нельзя назвать простой комбинацией сухожилий, мышц, волосяных мешочков, нервных и кожных клеток. В каждом из них, невзирая на физические недостатки ил увечья, живет бессмертный дух. Они являются сосудами Божьего образа. Их физические тела однажды перемешаются с частицам земли, станут «гумусом», который некогда составлял их человеческое естество. Но души их будут жить, и то воздействие, которое я окажу на них, возможно, будет гораздо значительнее, чем мои попытки исправить их физические недостатки.

В нашем обществе поклоняются силе, богатству и красоте. Но Бог поселил меня среди прокаженных — слабых, бедных некрасивых. И в этой среде все мы, как и жена Питера Фостер являемся зеркалами. Каждый из нас способен пробуждать в встреченных нами людях образ Божий, зажигать Божью искру их человеческом духе. Мы вольны поступить иначе: можем проглядеть в них Божий образ или проигнорировать его и судить людях только по их внешности. Поэтому я молю Бога, чтобы Он помог мне видеть Божий образ в каждом, кого я встречаю, видеть ценность каждого человека, а не только тот имидж, который он выработал или стремится выработать[6].

Мать Тереза говорила, что когда смотрит в лицо умирающего бедняка в Калькутте, то молит Бога увидеть лицо Иисуса Христа, чтобы служить умирающему так, как служила бы Самому Христу. Клайв Льюис выразил сходную мысль: «Очень серьезная вещь — жить в обществе будущих вечножителей: при этом надо помнить, что скучнейший из людей может однажды превратиться в существо, которому вы, повстречай вы его теперь, захотели бы поклониться; или же может стать жуткой, мерзкой тварью, которую увидишь разве что в кошмарном сне. И вот, целые дни мы только и делаем, что помогаем друг другу достичь одного из этих состояний».

3. Возрождение

Сам Адам теперь развеян по лицу земли. Пребывая целиком в одном месте, он поддался искушению и пал. Будучи же развеян в прах, он наполнил собой вселенную. По милости Своей Бог собрал его останки и, пропустив через горнило благодати Своей, восстановил нарушенное единство.

Блаженный Августин, «Град Божий»

Но христианский идеал изменил, перевернул все так, что, как сказано в Евангелии: «что было велико перед людьми, стало мерзостью перед Богом». Идеалом стало не величие фараона и римского императора, не красота грека или богатства Финикии, а смирение, целомудрие, сострадание, любовь. Героем стал не богач, а нищий Лазарь; Мария Египетская не во время своей красоты, а во время своего покаяния; не приобретатели богатства, а раздававшие его, живущие не во дворцах, а в катакомбах и хижинах, не властвующие люди над другими, а люди, не признающие ничьей власти, кроме Бога.

Лев Толстой, «Что такое искусство?»

Я стою под сводами Сикстинской капеллы. Большая часть туристов ушла. Близятся сумерки. Свет приобрел золотистый оттенок. Шея слегка болит оттого, что я уже давно хожу с поднятой верх головой. Я думаю: как чувствовал себя Микеланджело, покидая эти стены после рабочего дня?

Взгляд мой постоянно возвращается к центральной сцене росписи — Бог дает человеку жизнь. Благодаря образу Божьему, каждый челоыек обладает внутренним достоинством и ценностью. Ничто не говорит ярче об этой внутренней силе человека, чем окружающие меня фрески. Но, когда я смотрю на сцену сотворения человека, кое–что меня беспокоит. Микеланджело мастерски изобразил двойственную натуру человека и драматичность акта его сотворения, Но ему, как и всем остальным художникам, так и не удалось написать Бога. Бог у Микеланджело — это не дух, а Бог, сотворенный по образу человека.

За шесть веков до рождения Христа греческий философ Ксенофан[7] отмечал: «Если бы у волов, лошадей и львов были руки и они умели создавать произведения искусства, какие умеет делать человек, то лошади нарисовали бы богов подобными лошадям, волы — подобными волам… Эфиопы изображают богов с широкими носами и черными волосами, фракийцы — с серыми глазами и рыжими волосами».

Бог Микеланджело обладает всеми признаками человека — даже его прямой римский нос похож на нос Адама. Сходство между Богом и человеком художник изобразил буквально, физически, но никак не духовно. Более того: если взять лицо Адама и состарить его, увенчать седыми кудрями и бородой, то у вас получится микеланджеловский Бог Отец.

Как же может художник нарисовать Бога, Который есть Дух? А если мы не в состоянии Его увидеть, то как можно вы думать Его образ? В нашем языке есть множество точных и замечательных слов, позволяющих описать материальный мир, но, как только доходит до духовных материй, язык теряет силу. Даже само слово «дух» на многих языках означает лишь «дыхание» или «ветер»[8]. Через весь Ветхий Завет проходит мысль о том, что Бог есть Дух и никакой земной образ не может отразить Его сущность.

Вторая заповедь запрещает создавать изображения Бога. И всякий раз, когда евреи пытались это сделать, Бог называл их порывы святотатственными. Пожив в стране, в которой изобилуют изображения богов и идолы, я хорошо могу понять сущность этого запрета.

В индуизме существует около тысячи разных богов. В ин диском городе не пройти и нескольких шагов, чтобы не увидеть идола или изображение какого–нибудь божества. Я наблюдал, какое воздействие оказывают эти изображения на рядовых индийцев. С одной стороны, они принижают самих богов. Боги теряют ореол святости и тайны, становятся чем–то вроде амулетов или талисманов. Таксист приделывает статуэтку богини на крышу своего автомобиля, украшает ее цветами, курит ей благовония — так он молится о безопасном пути. Для других индийцев боги становятся гротескными символами, внушающими страх, требующими раболепства. Например, у жестокой богини Кали — пламя вместо языка, а талию охватывает пояс из окровавленных голов. Индийцы могут поклоняться змее, крысе, изображению фаллоса, даже богине чумы. Именно такие символы пестрят на стенах местных храмов.

Немудрено, что Библия предупреждает нас не низводить Божий образ до уровня материального. Изображение ограничивает наше восприятие подлинной сущности Бога. Он может показаться нам просто бородатым старцем в небесах, как это получилось на картине Микеланджело. Будучи вездесущим Духом, Бог не может обладать сковывающей Его оболочкой. «Итак кому уподобите вы Бога? И какое подобие найдете Ему?» — говорит пророк Исайя (Ис. 40:18)[9].


Итак, нашего Бога невозможно изобразить. Но на кого же Он похож? Как нам найти Его? Где увидеть Его образ? Каким–то чудом Божье естество проникло в первых людей, и они служили Его образами на этой планете. Некоторое время материальное естество, состоящее из внутренних органов, крови и костей человека, и духовное начало, служащее для связи человека с Богом, мирно уживались. Но, как это ни грустно, гармония продлилась недолго.

Событие, описанное в главе 3 книги Бытия нарушило равновесие между двумя естествами человека. Бунт Адама и Евы навсегда исказил вживленный в них Божий образ. В этот–то миг и разверзлась пропасть, разрушившая связь между человеком и Богом. Теперь, когда мы смотрим на людей, мы видим среди них личности, похожие на Чингисхана, Сталина, Гитлера. Далекая трагедия оставила след в каждом из нас — Божий образ был нарушен. Все мы и каждый из нас не в состоянии уже адекватно служить «отражениями» Бога. История человечества — печальное доказательство нашей непохожести на Бога.

Недостаточно показать наличие в себе духа, недостаточно явить чувство собственного достоинства. Нужно нечто большее, чтобы понять, Каков Бог. Нам нужен новый образ, новый пример богоподобия.

Христиане твердо верят, что образ Божий был явлен нам в лице Иисуса Христа, Второго Адама. Пришествие Его перевернуло мир, породило новую религию. Бог Дух согласился стать человеком, облечь себя в плоть. Бог жил внутри состоящего из кожи, костей и крови тела, словно в микрокосме. Жил, как живет солнце в капле воды. Как сказал Герберт Честертон, «Бог, Которого считали окружностью, стал ее центром».

В трех местах Нового Завета Иисуса Христа называют Словом (см. Кол. 1:15; 2 Кор. 4:4; Евр. 1:3). Он, как говорится в отрывке из Послания к Евреям, — «сияние славы и образ ипостаси Его». Христос пришел на землю, чтобы явить нам образ Божий в полном смысле этого слова. Он в точности показал нам, Каков Отец, и одел Свой ответ в телесную оболочку. «В Отце, — говорит Майкл Рэмси[10], — нет ничего нехристоподобного».

Врачи предупреждают нас, что очень опасно смотреть на небо, особенно при ярком солнце: светочувствительные клетки незащищенного глаза «зашкаливает», и, даже закрыв глаза, вы будете видеть образ этой звезды, прожегший вашу сетчатку, словно огнем. Так же и с Иисусом Христом. В визуально доступной нам форме Он «вжигает» в нас образ Божий.

И вот в чем загадка: образ, который открывает нам Иисус, удивляет почти каждого. Многие из нас уже слышали об Иисусе и даже видели киноверсии Его жизни. Мы живем во власти стереотипов: для многих из нас Иисус — тоже один из стереотипов, Каким шоком, каким потрясением оказывается для нас мысль о том, что Бог просто взял и пришел в мир «инкогнито»! Он не явился в Риме, не родился в Иерусалиме, а выбрал место из тех, которые принято называть «забытыми Богом». Он не пришел в царском обличьи, в котором Его ожидали увидеть. Некоторые даже же дивились: «Не плотника ли это сын?» Да и народная мудрость Ему не льстила: «Может ли что путное выйти из Назарета?» — говорила пословица. Ему не верили собственные братья; однажды они даже сочли Его сумасшедшим. Иоанн Креститель — который предсказывал пришествие Христа, крестил Его, — и то поколебался в вере на закате своей жизни. Ближайший ученик Иисуса проклял Его.

Иисус говорил, что Он царь, выше, чем был Давид. Но ничто в Его облике не выдавало царственной особы. Он не носил оружия, не размахивал знаменами. Единственный раз Он позволил устроить торжественную процессию, да и тогда ехал на осле, а ноги Его волочились по пыли. Совершенно ясно: Иисус никак не походил на укоренившийся в народе образ царя или Бога.

Мы инстинктивно представляем себе Иисуса образцом физического совершенства. Художники изображали Его высоким, с развевающимися волосами, тонкими чертами лица — идеалом красоты. А почему? Нигде в Писании не говорится о Его физическом совершенстве.

Помню, когда я был еще маленьким, моя тетушка Яниса вернулась домой из церкви в ярости. Ей зачитали описание Иисуса Христа, приведенное Иосифом Флавием или каким–то другим историком, и в нем говорилось, что Иисус был горбуном, Тетушка дрожала от стыда и гнева. Она заявила, что это — чистое святотатство. «Мерзкая карикатура, а не описание моего Господа!» Я был очень впечатлительным ребенком и просто не мог не кивать головой, сочувствуя ей и негодуя вместе с ней.

Но мысль об уродстве Иисуса потрясла меня, а потому теперь я уже не испытаю шока, узнав, что Иисус не был красавцем и физическим совершенством. В Библии нигде не приводится описание лица и тела Иисуса, но нечто вроде описания есть в пророчестве о слуге–страдальце, данном Исайей:


«…Как многие изумлялись,

смотря на Тебя, —

столько был обезображен

паче всякого человека лик Его,

и вид Его —

паче сынов человеческих!..

…Нет в Нем ни вида, ни величия;

и мы видели Его,

и не было в Нем вида,

который привлекал бы нас к Нему.

Он был презрен и умален пред людьми,

муж скорбей и изведавший болезни,

и мы отвращали от Него

лице свое;

Он был презираем,

и мы ни во что ставили Его» (Ис. 52:14; 53:2–3).


Иисус отождествлял Себя с голодными, больными, странниками, нагими, пленниками, причем так полно, что даже сказал: если вы сделали что–то для этих убогих, то считайте, что сделали для Самого Христа (см. Мф. 25:40). Мы встречаем Сына Божьего не в коридорах власти и богатства, а на перепутьях человеческих страданий и нужды. Иисус добровольно встает в ряды тех, кто казался миру безобразным и ненужным.

Именно факт самоотождествления Иисуса с наименьшими мира сего и научил меня правильно понимать слово «образ». Будучи на земле, Бог вовсе не старался создать Себе «идеальный» по людским меркам «имидж». Зато люди в большинстве своем стремятся к этому — в деловом мире, на конкурсах красоты, но время предвыборных кампаний. Тем не менее, Тот, Кто пришел из малоизвестного Назарета — сын плотника, израненное, прибитое ко кресту тело, — смог явить нам образ Божий, показать точное подобие Бога.

Мне трудно сказать, какое воздействие эта истина оказывает на человека, который никогда не сможет стать «самым–самым» по мирским меркам. Подумайте о прокаженных из Индии. Они страшно бедны, изуродованы болезнью. Для них Иисус становится единственной надеждой.


Иисус, подобие Бога во плоти, явил нам Божий образ. Но с самого начала Он предупреждал, что Его физическое присутствие на земле — явление временное. У Него была очень важная задача: восстановить нарушенный образ Божий, который некогда был дан человеку.

Божий промысел на земле не прекратился с вознесением Иисуса Христа. Его образ не исчез в момент восшествия к Отцу. Новый Завет говорит о новом Теле, состоящем из отдельных членов — людей, объединенных Божьим трудом. Говоря об этом Теле, священнописатели намеренно используют слово, впервые прозвучавшее в рассказе о сотворении человека, а потом — в описании Христа. Мы призваны Богом, сказал Павел, «(быть) подобными образу Сына Своего (Божия), дабы Он был первородным между многими братиями» (Рим. 8:29).

Наша книга «По образу Его» — вовсе не рассказ о естестве отдельных людей. Мы не будем исследовать психические и умственные способности каждого из нас. Вместо этого мы поговорим об общине людей, которую в Новом Завете более двух десятков раз называют Телом Христовым. Все мы, соединенные с Ним, являемся продолжением Его воплощения. Бог воспроизводит Свой образ в миллионах подобных нам обычных людей и оживляет этот образ в нас. Вот истинная тайна христианства.

Мы призваны быть частицей Тела и нести в себе образ Христов, потому что каждый из нас в отдельности не в состоянии быть совершенным Образом. Образ каждого из нас частично неверен, частично извращен. Он подобен осколку одного большого зеркала. Но все вместе мы, такие разные, можем восстановить образ Божий в мире, ибо мы — община верующих.

Чтобы знать, куда идти, достаточно взглянуть на Иисуса — на Его божественный образ, зажженный в нашем сознании. На Его удивительные качества — смирение, желание служить, любовь — равняется все Тело Христово. Нам уже не нужно лезть из кожи вон, чтобы создать себе имидж, что–то доказать другим. Отныне наша главная задача — показать миру Его образ. Мирские представления об успехе — сила, ум, богатство, красота, власть — мало касаются Божьего образа[11].

Мне никак не удавалось до конца осмыслить революционный характер учения Иисуса. Помогла работа среди прокаженных в Индии. Я вновь и вновь смотрел на этих изгнанных из общества людей, которые умели излучать Божью любовь и благость гораздо сильнее, чем богатые, красивые и благополучные христиане, которых я знавал дома. Как Сам Бог облекся в смиренный облик, так и Его самые верные последователи отличались кротостью. У них было естественное право на горечь и обиды, тем не менее степень преданности и духовной зрелости пациентов, познавших Христа, иногда заставляла нас — врачей и миссионеров — стыдиться за себя. Я бился над парадоксом: те, у кого было меньше всех причин благодарить Бога, лучше всех умели проявлять Божью любовь.

Эта тенденция прослеживалась настолько явно, что я задумался и стал перечитывать те места Библии, которые до этого просто не принимал в расчет. Изучив их, я, признаюсь, смутился. Описывая коринфскую церковь, Павел говорит: «Не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, — для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом» (1 Кор. 1:26–29). На ум мне приходили и некоторые высказывания Иисуса. Например, Нагорная проповедь, в которой Он загадочно благословляет нищих, скорбящих, гонимых. Вспомнились и Его слова о том, как трудно богатому войти в Царствие Небесное, а также осуждение Иисусом гордыни и себялюбия.

И даже сейчас, когда я читаю эти отрывки, я мысленно возвращаюсь к тому слову, которое мы с вами обсуждали выше, — к слову «образ» и его современному эквиваленту «имидж». Всеми силами души я стараюсь восстановить попранное самовосприятие своих пациентов. Но когда я обращаюсь к Писанию, то вижу на его страницах совсем иное представление об образе, и к нему никак не применимы мирские критерии успеха. Писание показывает мне действенность совершенно противоположного принципа — некоего «комплекса Квазимодо наизнанку».

Самомнение человека чаще всего основывается на его собственной физической привлекательности, спортивности, профессиональных навыках. Я трудился ради того, чтобы вернуть все эти сопутствующие успеху элементы обожженным летчикам в Англии и прокаженным в Индии, а теперь и в Америке. Но вот парадокс: каждый из этих всеми желанных элементов может отделить человека от Божьего образа. Ибо всякое собственное качество и умение мешает человеку положиться на Бога. Красивым, сильным, влиятельным, богатым очень нелегко явить миру образ Божий. Но дух Его ослепительно сияет сквозь немощь слабых, бедных, уродливых. И, зачастую, чем больше искалечено тело, тем ярче светит через него образ Божий.

Это открытие так шокировало меня еще и потому, что я вдруг понял: до сих пор я всегда старался окружить себя людьми успешными, умными, красивыми. Слишком часто я обращал внимание на внешность человека, не удосуживаясь разглядеть в нем Божий образ. Я размышлял о собственной жизни, о людях, которые доходчивее всех явили мне Божий образ, и мысли мои возвращались к троим из них, причем ни один не соответствовал мирским представлениям об успехе.


Ребенком я часто посещал крупные церкви, бывал на христианских собраниях. Мне не раз доводилось слышать самых известных в Англии проповедников, демонстрировавших свою эрудицию и ораторское искусство. Но больше всего мне запомнился проповедник совершенно иного типа. Вилли Лонг — человек, которого я впервые увидел в методистской церкви одного из небольших приморских городков, — поднялся на кафедру в голубой рыбацкой фуфайке. В руках у него были покачивающиеся Из стороны в сторону весы, на которых рыбаки обычно взвешивают рыбу. Помещение церкви сразу наполнилось запахом соленого морского прибоя. Этот не слишком образованный человек с сильным норфолкским акцентом, путающий предлоги и окончания, продемонстрировал такую веру, которая, на мой взгляд, и сыграла решающую роль в период становления моей личности Именно она послужила толчком к пробуждению моей веры. Вилли Лонг дал мне больше, чем все известные проповедники, Когда он стоял перед нами и говорил о Боге, всем казалось, что он вел рассказ о своем личном друге. Он весь светился Божьей любовью, у него слезы стояли в глазах. Вилли Лонг, мало заботящийся о собственном образе в глазах окружающих, открыл для меня образ Божий.

Позже, уже в Индии, мне довелось познакомиться еще с одним человеком, поразившим меня такой же гармонией духа, — Марией Вержес. Мария была нашим врачом и уникальной личностью: с парализованными ногами она умудрялась работать хирургом. Мне не раз приходилось наблюдать благоговейный трепет, который испытывали пациенты при общении с этой женщиной.

Мария была одной из самых лучших моих студенток. Но случилось так, что она попала в жуткую автомобильную аварию. В результате вся нижняя часть ее тела, начиная от талии, оказалась парализованной. Несколько месяцев она провела на больничной койке, проходя курс лечения и реабилитации. Как она сама считала, восстановительные упражнения для ног были лишь пустой тратой времени, но она твердо верила в божественное исцеление. Она не сомневалась, что в один прекрасный день Бог полностью вернет ей работоспособность нижних конечностей.

Однако со временем Марии хватило мужества посмотреть правде в глаза: она оставила навязчивую идею о чудесном исцелении. Вместо этого она приобрела небывалую силу духа, которая наилучшим образом проявилась в ее теперешнем положении. Наперекор своим физическим недостаткам она закончила учебу и стала работать хирургом в больнице Христианского медицинского колледжа. Она являла собой пример несгибаемой силы духа.

Вдобавок к полной неподвижности нижних конечностей у Марии еще было серьезно травмировано лицо. Пластический хирург провел серию операций по восстановлению микроструктуры костной ткани ее щек. Он сделал все возможное, но в результате через все лицо девушки прошел огромный, безобразный шрам. Когда Мария улыбалась, на нее было больно смотреть. Но то влияние, которое она оказывала на пациентов в Веллоре, трудно было переоценить.

Страдающие проказой пациенты с утра в подавленном состоянии бесцельно слонялись по проходам между кроватями своих палат (в то время их передвижение по остальным помещениям больницы было строго ограничено). Вдруг до них доносилось еле слышное поскрипывание. Это означало, что инвалидная коляска Марии движется в их направлении. В мгновение ока все лица расцветали такими сияющими улыбками, как будто им объявили, что они полностью выздоровели. Мария обладала способностью вселять в людей веру и надежду. Каждый раз, когда я вспоминаю Марию, я вижу не ее лицо, а его отражение в лицах множества людей. Я вижу не ее образ, а образ Бога, проступающий через ее обезображенную физическую оболочку.

И есть еще одна личность, стоящая над всеми остальными, оказавшая огромное влияние на мою жизнь. Это моя мама Бабуля Брэнд. Я не могу говорить о ней иначе, как с теплотой и любовью. В молодости она отличалась классической красотой — и фотографии могут доказать это, — но к старости тяжелейшие условия существования в Индии, последствия падений с лошади, борьба с брюшным тифом, дизентерией и малярией превратили ее в изможденную, сгорбленную старушку. Постоянные ветры и палящее солнце иссушили ее кожу: лицо покрылось такими глубокими и длинными морщинами, которых я не видел больше ни у одного человека. Она знала лучше других, что ее внешность не очень привлекательна, поэтому у нее в доме не было ни одного зеркала.

Мама жила и работала в горной местности на юге Индии. Ей было 75 лет, когда она упала и сломала бедро. Всю ночь она пролежала на полу, корчась от боли, пока наутро ее не обнаружил рабочий. Связав доски и уложив на них маму, четверо мужчин по горной тропе доставили ее вниз к подножию горы. Потом ее погрузили на джип, и почти 250 км она тряслась по проселочной дороге, испытывая сильнейшую боль при каждом толчке. (Она уже однажды проделывала такое же путешествие, когда в первый раз упала с лошади на крутой горной дороге; после того падения у нее развился паралич ног ниже колен).

После этого случая я отправился в расположенную высоко в горах глинобитную хижину мамы, чтобы уговорить ее, наконец, оставить все свои дела и уйти на отдых. К тому времени она передвигалась только с помощью двух длинных бамбуковых палок: она должна была переставлять одну за другой палки и затем по очереди подтаскивать к ним ноги, причем каждую ногу надо было поднять повыше, чтобы она не волочилась по земле — это причиняло ей сильную боль. Тем не менее, преодолевая эту боль, мама продолжала ездить на лошади по отдаленным деревням, неся их жителям Благую весть и врачуя болезни.

Я приехал, вооружившись, как мне казалось, неотразимыми доводами, чтобы убедить маму выйти на пенсию. Ей было небезопасно оставаться жить в уединенном месте, от которого около суток надо было добираться до ближайшего населенного пункта, где могли бы оказать более или менее квалифицированную помощь. Ее парализованные ноги, неспособность нормально ходить вызывали немалую тревогу. Кроме того, после полученных ранее переломов ребер и трещин позвонков, ее мучили непроходящие боли в позвоночнике. А еще она перенесла сотрясение мозга, перелом бедренной кости, тяжелейшую инфекцию… «Даже самые лучшие люди на восьмом десятке уходят на пенсию, — с улыбкой закончил я свою речь. — Мама, переезжай к нам в Веллор и живи с нами».

Бабуля не восприняла всерьез ни один из моих аргументов. Она удивленно спросила: «А кто же будет работать здесь? Во всей ближайшей округе нет больше никого, кто мог бы благовествовать, перевязывать раны и удалять зубы». И закончила следующими словами: «В любом случае незачем беречь мое старое тело, если оно больше не будет служить там, куда призывает его Бог».

И мама осталась жить в горах. Спустя 18 лет, когда ей было уже 93 года, она с большой неохотой отказалась от поездок верхом на своем пони, потому что слишком часто падала с него. Преданные ей индийцы стали носить ее из селения в селение в гамаке. Таким образом она продолжала заниматься своей миссионерской деятельностью еще два года; она умерла в возрасте 95 лет. Ее похоронили, как она просила, завернув в старенькую простыню — без гроба. Так хоронят простых деревенских жителей. Ее угнетала сама мысль, что на ее гроб будет потрачена дорогостоящая древесина. Кроме того, ей нравился простой символический переход физического тела в органическое состояние, в то время как душа становилась свободной.

Одно из моих последних и самых сильных зрительных воспоминаний о маме связано с деревенькой, расположенной в горячо любимых ею горах. Она сидела на невысокой каменной ограде, окружавшей деревню. Вокруг нее стояла толпа людей, которые жадно слушали все, что она рассказывала им о Христе. Люди сначала молча замерли, склонив головы, а потом стали задавать маме один за другим очень взвешенные, продуманные вопросы. Мамины слезящиеся глаза сияли. Я стоял рядом с ней и старался понять, что эта полуслепая женщина видит в этот момент перед собой. Перед нами были сосредоточенные лица, выражающие абсолютное доверие и искреннюю привязанность к той, кого они бесконечно любили.

Я уверен: при всей своей относительной молодости, энергии, всех специальных знаниях о здоровье и сельском хозяйстве, я никогда не сумею заслужить такую же любовь и преданность этих людей. Когда они смотрят на старое морщинистое лицо, съежившиеся ткани становятся все прозрачнее, потом как бы совсем растворяются, и их глазам предстает излучающая яркий свет душа. Она им кажется необыкновенно прекрасной.

Бабуля Брэнд не нуждалась в сверкающем хромированной окантовкой зеркале, вместо него перед ней были пылкие лица тысяч индийских деревенских жителей. Ее состарившийся физический образ являл собой не что иное, как образ Бога, светящийся сквозь нее как путеводная звезда.


Вилли Лонг, Мария Вержес, Бабуля Брэнд — вот три человека, в которых я видел Божий образ наиболее отчетливо. Я не говорю, что Мисс Вселенная или Олимпийский чемпион не могут продемонстрировать любовь и силу Бога. Но мне кажется, что они отчасти находятся в невыгодном положении. Талант, приятная внешность, комплименты окружающих — все это оттесняет На второй план такие качества, как скромность, самоотверженность и любовь, т.е. именно то, что требует Христос от всех, кто Несет Его образ.

В Писании сказано абсолютно ясно: «Но Бог соразмерил тело, внушив о менее совершенном большее попечение, дабы не было разделения в теле, а все члены одинаково заботились друг о Друге» (1 Кор. 12:24–25). В наших физических телах, как подчеркивает Павел, те части, которые кажутся слабейшими, оказываются самыми нужными, а которые кажутся наименее благородными — демонстрируют наибольшую скромность. То же самое можно сказать и о Теле Христовом. Когда мы присоединяемся к Его Телу, мы должны стремиться найти образ Самого Бога, а не свой собственный. Мы найдем его, если перестанем считать себя центром всего. Мы найдем его, если избавимся от разрушительной зависимости от собственного образа ради принятия Его восхитительного образа.

Я, Пол Брэнд, семидесяти лет от роду, с гораздо большим, чем мне хотелось бы, количеством морщин и гораздо меньшим количеством волос, могу не тревожиться по поводу своего здоровья, внешности и способностей, число которых неуклонно уменьшается. Болезненная и не дающая передышки зависимость от придуманного мною образа себя уступает место свободно и радостно принятой необходимости для меня Божьего образа.

Я вижу, что становлюсь все менее самостоятельным. Мне нечем гордиться. Но я принадлежу к Телу Христову, и эта принадлежность таит в себе высшую награду. С Божьей точки зрения, мы, члены Тела Христова, поглощены, окружены Телом. Мы — «во Христе», как не уставал повторять Павел. Авторы Нового Завета старались подыскать подходящие сравнения, чтобы пояснить эти слова. Они говорят: мы живем, мы пребываем в Нем (см. 1 Ин. 2:6). Мы — «Христово благоухание Богу» (2 Кор. 2:15). Мы сияем, как светила в мире (см. Флп. 2:15). Мы «святы и непорочны пред Ним в любви» (Еф. 1:4). Это лишь несколько отрывков. Все новозаветные послания рассказывают нам о том, кем мы являемся, будучи во Христе. Мы — радость Божия, Его гордость, мы — эксперимент Божий на земле. Мы призваны явить Его мудрость «начальствам и властям на небесах» (Еф. 3:10). Бог через нас восстанавливает на земле Свой разрушенный при грехопадении образ.

Членами Его Тела стали представители всех стран и народностей. Ибо в Нем нет ни эллина, ни еврея, ни раба, ни свободного. Простой рыбак, летчик с обожженным лицом, паралитик, ветхая старуха с радостью могут занять в Теле свое законное место, И тогда мы облекаемся в Его славу. Нашей славы тут нет. Труднее приходится обладателям богатства, красивой внешности, спокойной жизни. Но для всех нас награда одна: Бог будет судить нас исходя не из наших заслуг или промахов, а только из заслуг Христовых. Когда Он смотрит на нас, то видит Своего возлюбленного Сына.

«Мы же все, открытым лицем, как в зеркале, взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа» (2 Кор. 3:18).

Загрузка...