По стандартам миллиардеров

Глава 14

В офис Ивана Станиславовича мы с Никитой вошли последними. Анжела с нами поехать не смогла, она где-то умудрилась подхватить инфекцию и теперь лежала дома в кровати с температурой. Мне даже пришлось остаться у нее ночевать, чтобы было, кому утром выгулять и покормить драгоценного Жорика. Подруга отпустила меня к нотариусу только после того, как я клятвенно пообещала позвонить сразу же, как узнаю, что оставил ей по завещанию мой муж.

Все было, как и в прошлый раз. Корней, тихонько примостившийся в углу, Лариса на прежнем месте у окна. Ирина Матвеевна с прямой, как палка, спиной, Ренат с нагловатой усмешкой в глубине глаз…

– Тебя можно поздравить с новым ухажером? – Ухмыльнулся Асманов, как только мы появились на пороге кабинета. – Быстро у тебя получается…

– Знакомьтесь, – не обращая внимания на его наглый выпад, спокойно сказала я. – Это Никита Семенович Глухов. Как вы уже поняли, сын моего покойного мужа. – При слове «покойный» щеки Никиты залила бледность. С волнением он справился довольно быстро.

Глаза всех присутствующих уставились на моего спутника.

– И правда что?то в его лице неуловимо напоминает о Семене. – Подала голос Лариса.

– А по?моему он совершенно ничем не похож на моего сына. – Высокомерно осмотрела внука с ног до головы Ирина Матвеевна.

– Позвольте, пожалуйста документы. – Вежливо попросил Иван Станиславович. Никита с готовностью протянул ему паспорт. – Все правильно, – кивнул он, внимательно изучив документ. – Садитесь, Никита Семенович, там, где вам удобно.

Как и Игнат в прошлый раз, Никита опустился на широкий подлокотник кресла, в котором сидела я.

– Ну что, кажется, все заинтересованные лица в сборе, – Иван Станиславович поднялся из?за стола, – разрешите мне ознакомить вас с волей Семена Васильевича Наумова собственноручно изложенной им, а в последствии официально по всем правилам оформленной в моей конторе. Для начала, как настаивал мой доверитель, я предлагаю вам посмотреть запись, где Семен Васильевич внятно и обстоятельно, чтобы не осталось недомолвок и недопонимания, объяснил суть и смысл своих распоряжений.

Нотариус вставил диск, включил вмонтированный в стене кабинет телевизор, и через пару томительных секунд перед нами появилось улыбающееся лицо моего мужа. Я вздрогнула и вцепилась в подлокотник кресла так, что пальцы побелели. Все, затаив дыхание, впились взглядом в экран.

«– Ну что родственники и друзья, здравствуйте что ли! – Весело произнес Семен. – Судя по тому, что вы дружно сидите и смотрите эту запись, меня больше на этом свете нет. Но, в общем, это не слишком тяжелая трагедия для большинства из вас, правда? Иван Станиславович, посмотри?ка, много слез упало на твой терракотовый палас на полу? Только не говори мне, пожалуйста, что весь твой офис наполнен стенаниями безутешных родственников, все равно не поверю… Ну, ладно, в принципе, я ничего другого и не ожидал. Не буду утомлять вас бесполезными рассуждениями, вы ведь не для этого здесь сегодня собрались. Каждому из вас и при жизни мои кровно заработанные денежки покоя не давали, мешали спать и давили тяжкой жабой грудь, а уж теперь вы, наверное, просто горите желанием поскорее узнать, как ваш ненормальный Семен своими капиталами распорядился? Кое?кто уже планы, небось, строит, как поудачнее их потратить… Ну, что же, друзья, готовьтесь слушать мою последнюю волю. Да кстати, чтобы потом никаких вопросов не возникало, сразу хочу предупредить – я абсолютно трезв и вменяем. Специально для этого на освидетельствование с Иваном Станиславовичем ездили и документик получили. Он подтвердит, надеюсь. – Все дружно обернулись в сторону нотариуса. Он сдержанно кивнул, не отрывая глаз от экрана. – Так что все оформлено чин по чину. Это я в основном для тебя, мамочка, постарался, чтобы ты иллюзиями себя не тешила насчет моей психики расшатанной. – Ирина Матвеевна недовольно поджала губы, но промолчала.

Значит, начну по порядку свою волю излагать. Поименно, что называется.

Начнем с Корнея. Сразу скажу, его я в своем завещании не упоминал ни разу и приглашать на это собрание не просил. Но я точно знаю, что он сейчас сидит среди вас, скорчившись в уголочке, любопытно прислушиваясь ко всему, попутно калькулируя, какую выгоду из сказанного он может выкружить лично для себя. Ну что, малыш, не стесняйся, выходи из тени. Ты теперь не какой-то там второсортный бухгалтерский служащий, а вполне законный бизнесмен и условный миллионер. Почему условный? Думаю, ты уже знаешь ответ на этот вопрос, мой мальчик. Хотя, возможно, и нет. Да точно нет! В эти дни у тебя маловато времени было для того, чтобы вникнуть в суть финансовых проблем «Гулливера». Мои похороны, вся эта суета с ускоренным оформлением бумаг и получением свидетельств выбили тебя из колеи. Я уверен, что к моменту оглашения завещания ты все усилия приложил, чтобы как можно крепче свои права на комплекс узаконить. Я прав? Тогда тебя впереди ждет немало сюрпризов, дружок! Начнем с того, что я в течении месяца проводил комплексную проверку всех финансовых операций, которые ты, Корней, оформил для меня на протяжении последних пяти лет. Да?да, дружок, можешь закрыть свой рот, я это действительно сделал. Ты считал, что я псих и самый настоящий лох, которого не обмануть просто смех и грех, что называется. Ты прав, Корней, последние годы я был именно тем, кем ты меня и представлял в своих мечтах – доверчивым, наивным растяпой. Я развесил свои вечно пьяные уши и верил твоим подобострастным приторным речам и умильным улыбкам. Но в один прекрасный момент даже такой простофиля как я удивился, отчего рентабельность некоторых моих предприятий так катастрофически сходит на нет. И это при продуктивной работе на пределе возможностей. Хорошо хоть это происходило не везде, а только там, где ты приложил свои шаловливые ручки. Естественно, я с первого дня знал, что ты воруешь у меня деньги. Сейчас все стараются ухватить то, что плохо лежит, даже анекдот есть такой, что, мол, воровать сейчас в России становится все труднее и труднее, потому что прятать награбленное негде, все равно сопрут. – Семен откинулся на спинку кресла и зажигательно расхохотался. Никто из нас его веселье разделить не спешил, все с хмурыми лицами ждали, чем же закончится монолог моего мужа, и чем вся эта история обернется для каждого из нас. – Чувствую, вы не смеетесь. – Вытирая глаза заметил Семен. – жаль, видно совсем ваш покорный слуга рассказывать анекдоты разучился. Тогда вернемся к нашим баранам, вернее к Корнеевым. Я тебе сто раз говорил, дружок, во всем надо знать меру. А уж в воровстве особенно. Ей богу у меня волосы на голове зашевелились, когда я отчет посмотрел о финансовой проверке. Уму не постижимо, сколько денег ты у меня украл и даже не покраснел, поганец. Первым моим желанием было, естественно, сдать тебя в милицию, к чертовой матери. Но потом представил всю эту волокиту, разбирательства и загрустил… К тому же и деньги вернуть со страшной силой захотелось. Ну я и придумал всю эту историю с «Гулливером». Между прочим, ты сам мне идею подсказал своими вечными стонами и уговорами продать тебе гостиницу или хотя бы ресторан… Я и проверяющим на твою деятельность особенно внимание советовал обратить, чтобы выяснить, почему вдруг ты такой богатенький стал. Кстати на будущее, Корней, если уж где воруешь, старайся там как то поскромнее что ли держаться. Вряд ли кто то поверит, что ты для друга стараешься, как ты мне заливать пытался… Так на чем я остановился? Ах да! Так вот, я специально дал тебе понять, что твоя мечта вполне может осуществиться, а потом время тянул, не говоря ни да ни нет, специально, чтобы дать тебе время все продумать, просчитать, во все книги бухгалтерские нос сунуть. К тому же я в курсе был, как торопливо и суетливо ты бумажки собирал всевозможные. Дождавшись, когда ты все изучишь и оформишь, я прикинулся добрым простачком, который, напившись, решил все же пойти на дурацкий поступок и облагодетельствовать верного и преданного работника, продав ему по дешевке прибыльный и перспективный гостиничный комплекс. Я внезапно согласился на твои условия, а ты, беспокоясь, как бы я протрезвев не передумал заключать сделку, потащил меня к адвокатам. Я поломался слегка для вида, а потом нехотя согласился, но только с условием, что мы пойдем туда, куда выберу я. Ну, дальше все просто. Пока я изображал в стельку пьяного и лежал на кожаном диване, ты, Корней, суетился, всеми средствами обрабатывая адвокатов, чтобы они как можно скорее составляли текст договора купли?продажи и не обращали внимания на мое плачевное состояние, Виктор мне сказал, ты сунул ему за то, чтобы он на полчаса оглох и ослеп, десять тысяч долларов. Повезло парню, неплохая прибавка к официальному гонорару, скажу я тебе, особенно если учесть, что делать то ничего за эти деньги ему не пришлось. Все было оговорено и выверено до последней буковки с самого начала, еще до нашего с тобой прихода в его адвокатскую контору. Ну ладно… потом ты быстренько просмотрел договор и подсунул мне на подпись, так как я уже требовал кофе и вообще собирался идти спать к себе домой… Помнишь, как я все это талантливо изобразил? – Искренне и самодовольно улыбнулся Семен. – Ты ведь и правда наверняка поверил, что я ничего не соображаю, да? Жена всегда мне говорила, что мое место на театральных подмостках. Мог бы, между прочим, сделать приличную карьеру. Я в молодости то о?го?го какой красавчик был. Правда, мам? … Тебе, небось, до смерти интересно, Корней, в чем собственно состояла моя идея? Или уже догадался? – Лицо Озерова превратилось в бледную застывшую маску. – Что ж, скажу, чтобы не мучился. Я продал тебе «Гулливер» за пятьдесят миллионов долларов, хоть по самым приблизительным оценкам он стоит не меньше сотни. Ты это прекрасно понимал и быстренько выложил денежки, вернее перевел на мой счет. Я еще удивился, ведь по оценкам специалистов у меня ты увел где то миллионов двадцать, не больше, у кого остальные стянул, было не понятно. Говорят, ты компаньона какого то нарыл? Тогда ему тоже не позавидуешь… В общем, как только я узнал, что ты закончил наводить справки по своим блатным проверенным каналам о финансовом состоянии комплекса, как сразу же взял под него кредит на десять лет под двадцать процентов годовых. Сказать сумму? Думаю, ты уже сам подсчитал, все?таки финансист как никак. Правильно – семьдесят миллионов под «Гулливер» мне дали без особых проблем. Таким образом я свои деньги получил – от тебя пятьдесят и от банка семьдесят, итого сто двадцать – стоимость комплекса и те деньги, что ты у меня спер. Заметь, я ни капельки не нажился на всей этой истории, просто нашел единственный способ, как заставить тебя добровольно вернуть мне все денежки сполна. Уверен, милиция с этим занималась бы намного дольше, выслушивая твои изощренные увертки и вытягивая из тебя доллары по частям… А так все здорово получилось, по справедливости. Я прямо вижу, Корней, как лихорадочно заработали винтики в твоей хитроумной голове, разрабатывая планы, как вернуть кровью и потом заработанные денежки, но ты попусту то не обольщайся, дружок. Ты не первый день меня знаешь. Что?что, а такого рода дела я умею обстряпывать без сучка, без задоринки. Сам же трубил на всех перекрестках, что сделка законная и оспорить ее не возможно. Ты прав, мои юристы на славу постарались, составляя этот во всех смыслах замечательный документ. Ты в спешке, наверное, не заметил пункт 58.2.1. в котором покупатель обязуется собственноручно погасить все долги и кредиты, отягощающие покупку. А может, и видел, да не придал значения, посчитав шаблоном и пустой формальностью. Ты же буквально вчера наводил справки и доверенные люди точно подтвердили тебе, что «Гулливер» абсолютно чист. Тратить время на переделку бумаг было не рационально… В общем, как бы то ни было, ты все эти пункты в том числе и о погашении кредитов заверил подписью. Так что теперь дружок, в последующие десять лет, тебе придется очень хорошо трудиться, развивая, холя и лелея свой бизнес, чтобы с компаньоном расплатиться и ежемесячно кредит гасить, причем с процентами, иначе ты запросто можешь лишиться такой дорогой и желанной покупки. Но ты не расстраивайся сильно, в принципе в твоей жизни ничего особенно не изменится, положишь себе зарплату типа той, что получал у меня, прибыли, конечно, будут за долги уходить, но зато престиж останется. Ты ведь не бухгалтером теперь вшивым будешь как никак, а законным владельцем, это что?нибудь да значит. Можно фасон гнать, щеки раздувать… Ну а через десять лет, если справишься со всем на отлично и не завалишь бизнес, получишь то, к чему стремился столько лет… Так что не горюй, не все так плохо, как тебе показалось вначале.»

На этом месте нам пришлось отвлечься от диска, так как внезапно из угла, где сидел Озеров, послышался сдавленный стон, мы обернулись и увидели, что Корней внезапно побледнел и схватился за сердце. Потом он недоуменно обвел глазами комнату и начал медленно сползать со стула. Нотариус поспешно нажал на кнопку, лицо Степана на экране застыло. Казалось, он тоже, прищурившись с интересом взирает на дело рук своих… Никита, сидевший ближе всех к Корнею, успел вовремя подхватить беднягу за плечи. Потом они вместе с подоспевшим Ренатом осторожно перенесли Озерова на кожаный диван в приемной. Иван Станиславович уже спешил к ним со стаканом воды в одной руке и какими?то таблетками в другой. Судя по его оперативности, в этом кабинете такие ситуации возникали с завидным постоянством.

«Скорая» приехала быстро, уже минут через семь в приемной появились люди в белых халатах. В офисе одуряюще запахло лекарствами. Немного пришедший в себя Озеров выглядел ужасно. Кожа посерела, глаза ввалились. Встретившись со мной взглядом он дернулся, будто желая что-то сказать, но из его рта так и не вылетело ни звука. Он снова застонал и закрыл глаза. Вся эта ситуация была настолько тягостна и не приятна, что на душе сделалось не просто тяжело, а как-то даже мерзко что ли. Я вернулась в кабинет Ивана Станиславовича и уставилась в окно.

– Сигаретку подать? – Вполне спокойно спросил у меня за спиной Никита. Я, не оборачиваясь, отрицательно покачала головой. – Да не переживай ты так, выкарабкается твой Озеров, никуда не денется. Он парень не старый, сердце у него тоже вполне здоровое… Слышала, что врач сказал? Это просто нервный шок …

– Да какой он к черту мой? – С досадой перебила я. – Нужен он мне, как рыбе зонтик.

– Тогда чего ты паришься, будто он тебе родня не меньше чем во втором поколении? – Удивился он.

– Да не приятно все это, как ты не понимаешь! – Раздраженно бросила я и повернулась к Никите. – Я никак не думала, что все эти Семины задумки примут такие изощренные и уродливые формы… – Я осеклась, глянув на дверь, в проеме которой только что появилась фигура Ларисы. Потом в кабинет из приемной начали подтягиваться остальные.

– А я считаю, он гениально все это устроил. – Высказал свое мнение Никита. – И деньги все себе вернул до копейки, повеселился от души и воришку наказал, как положено… Или по твоему лучше было бы посадить его за решетку? Ты думаешь, такая перспектива Озерову показалась бы более привлекательной? В чем-то отец безусловно прав. Он с этим парнем поступил очень даже по-человечески, ты не находишь? Десять лет вполне приличный срок, чтобы осознать, что брать чужое дурно, за это могут очень даже сурово наказать… Зато потом он действительно станет владельцем прибыльного и успешного бизнеса. На месте Озерова надо не в обмороки падать, как барышне кисейной, а побыстрее за работу браться, долги начинать отрабатывать в полный рост.

– Ну, вот и все. – Облегченно сообщил Иван Станиславович, появляясь в дверях. – Нашего больного увезли в клинику, врач заверил меня, что ничего особенно серьезного с ним не произошло. Я на всякий случай номер больницы записал и телефон, чтобы справится о его здоровье. Нужен кому?

Все промолчали. Насколько я поняла, как справится с этой ситуацией Озеров, никого из присутствующих не волновало.

– Мне давайте. – Я протянула руку и взяла листочек из ладони нотариуса. – Нужно его жене сообщить…

– Врач сказал, что из приемного покоя сам позвонит Корнею домой, так что вам, Полина Игоревна, об этом беспокоиться не стоит. Да и водителю Корнея Юрьевича я ситуацию объяснил, когда его хозяина грузили в карету Скорой.

– Все равно, пусть бумага у меня останется. Мало ли что…

– Апельсины что ли ему нести надумала? – Ехидно поинтересовался Ренат. – Так сказать, чтобы вину своего мужа перед этим ворюгой махровым загладить? Слушай! А может дохлая физиономия этого неудавшегося миллионера так тебя растрогала, что ты ему от жалости великой вернешь денежки, которые этот крендель Семену перевел?

Тем временем Иван Станиславович. разложив по местам таблетки и пузырьки, снова занял свое место за рабочим столом.

– Неприятный инцидент с господином Озеровым несколько нарушил процедуру оглашения завещания, поэтому я не вижу ничего страшного в том, чтобы перенести нашу встречу на завтра. Сегодня все мы несколько взвинчены и расстроены, а завтра, часиков в одиннадцать или двенадцать мы могли бы…

– Слышь, док, ты над нами издеваешься что ли? – Почти грубо перебил изысканную речь нотариуса Ренат. – Давай уже знакомь нас с этой чертовой бумагой и разойдемся наконец, как в море корабли.

– Ренат! – Предостерегающе одернула мужа Ирина Матвеевна.

– Что Ренат!? Ну что Ренат? – Не слишком почтительно огрызнулся раздраженный до предела Асманов. – Чего вы все дурачков то из себя строите, как будто не ясно, зачем каждый из присутствующих сюда приперся. Сюсюкают все, глазки отводят, а сами только и думают, как поскорее узнать, что и сколько оставил ему покойный Семен Васильевич. И нотариус этот ваш! – Все больше распалялся бывший шофер. – Крутит чего?то, нагнетает обстановку. Ну, докрутился? Одного уже увезли на «скорой». Колись давай, кто следующий у тебя по плану кандидат в инвалиды?

– Я ничего не кручу, как вы только что изволили выразиться. – Вежливо и спокойно пояснил Иван Станиславович. – Я четко и неукоснительно выполняю все распоряжения моего клиента Наумова Семена Васильевича…

– Да хватит тебе мутить, док! Покойнику это все равно уже до лампочки, он сейчас, небось, о другом думает, – я вздрогнула и с тоской посмотрела на Никиту. Я заметила, что он тоже заметно помрачнел, вспомнив то, что произошло. – А у нас с вами время, между прочим, не казенное и нервы тоже не купленные. – Продолжал агрессивно наступать на нотариуса Ренат. – Так что давай коротенько обрисуй нам, кому достались денежки со счетов Семена, предприятия, гостиницы, ну и вся остальная лабуда, которая у тебя в реестре обозначена…

– Как скажете. – Пожал плечами нотариус и снова нажал кнопку на пульте. В комнате снова зазвучал слегка хрипловатый голос Семена.

– «Ну что, с Корнеем вроде все. Надеюсь, он по достоинству оценит мой тонкий финансовый юмор. Ну, а если уж не сможет, то это его личные проблемы. В общем, желаю ему обойтись без истерик и реанимаций по возможности.

Теперь, когда с формальностями покончено, можно перейти непосредственно к тому, зачем вы сегодня здесь собрались. То есть к моему завещанию. Начать хочу с одного человека, который в последнее время стал мне очень близок… Вернее не совсем так… – Семен задумчиво посмотрел на нас с экрана, вздохнул, подбирая наиболее подходящие к случаю слова и продолжил. – Она всеми силами старалась стать как можно более близкой мне и даже незаменимой… – Все головы дружно повернулись в мою сторону. – Не думаю, что ей удалось сделать в этом направлении сколько?нибудь значительные шаги, но само по себе желание уже похвально. – Свекровь фыркнула и, насмешливо поджав губы, покачала головой. Семен между тем невозмутимо продолжал. – Что греха таить, мне было такое ее отношение очень приятно, и я, да простит меня супруга, пользовался Ларисиным расположением на всю катушку. – Краем глаза я заметила, как мгновенно побледнело Ларочкино лицо. Реакция свекрови была не менее характерной. У Ирины Матвеевны от неожиданности слегка приоткрылся ярко накрашенный ротик, при этом острые коготки еще более цепко впились в ладонь молодого спутника. – Ты уж прости меня, Полечка, ради бога, но отказываться от такой роскоши, особенно если она сама плывет тебе в руки – непростительная глупость. Жаль, что тогда, четыре года назад Ларочка вела себя совершенно иначе. Не будь она столь высокомерна и холодна, глядишь, сейчас все и сложилось бы по?другому. Наверное, это ее очаровательная дочурка… Извини, Ларис, забыл как ты ее назвала… Наверное, эта девочка так изменила характер матери. Кстати говоря, ребенок, и правда, замечательный. Умница, красавица… Если бы я в принципе мог иметь детей, то мечтал бы именно о такой симпатичной куколке…»

Я вздрогнула, в комнате снова послышался шум падающего стула. Это Лариса, вскочив, резко отпихнула его ногой.

– Это не правда! – Почти в истерике закричала она. – Семен не мог такого сказать! Говори, стерва, как ты заставила своего мужа отказаться от собственного ребенка?! Да еще так цинично и нагло?

Я слегка растерялась от неожиданности и во все глаза уставилась на взбешенную Колесникову. Никита едва успел прикрыть меня от длиннющего Ларисиного маникюра, которым она ожесточенно пыталась дотянуться до моего лица. Он крепко сжал запястья расстроенной женщины и аккуратно повел ее обратно к стулу, услужливо поставленному на ножки сидевшим по близости Ренатом.

– Это не правда! Это не может быть правдой! – Продолжала истерично выкрикивать Лариса, покорно опускаясь на стул. – Семен мне обещал… Он сам говорил, что верит… Что ты такого смогла наговорить ему, что он настолько изменился по отношению ко мне?! – Женщина снова вскинула на меня пылающие ненавистью глаза. – Только не говори опять, что была не в курсе наших отношений с твоим мужем!

– Ну не хочешь, могу не говорить. – Пожала плечами я. – Ты сама не маленькая девочка, должна понимать к чему приводят отношения с женатым мужчиной! Или ты на что-то другое надеялась?

Лариса совсем сникла, она закрыла ладонями мокрое от слез лицо и притихла.

– Мы можем продолжать или Ларисе Анатольевне требуется время для того, чтобы успокоиться? – Колесникова молча покачала головой. Иван Станиславович поняв этот жест, как утвердительный, снова нажал на кнопку пульта.

– « Честно говоря, я и сам частенько сожалею о том, что в тяжелую для себя минуту поддался слабости и малодушно пошел на операцию по стерилизации. В тот момент мне это казалось наиболее правильным и мудрым решением. Жаль, что рядом не оказалось человека, который смог бы мне помочь правильным советом… Но что сделано, то сделано. Если хочешь, Ларис, ты можешь посмотреть на заключение врача. Оно в сейфе у Ивана Степановича лежит… Ладно, с этим покончено. Хотя нет, я забыл совсем. Там же, в сейфе есть еще одна бумага, которую так же составил опытный врач. Там с точностью девяносто девять и девять десятых процента установлен настоящий отец твоей очаровательной крошки… Еще раз прошу прощения, что забыл, как ее зовут… Возьми, почитай, если есть желание, хотя, думаю, ты и сама в курсе… Теперь насчет завещания. Ты так часто и искренне говорила мне о своей безграничной любви, что я, наконец, поверил в твои искренние и совершенно бескорыстные чувства. Я никак не мог решить, что бы такого оставить тебе на память после своего ухода, но ты сама как-то подсказала мне красивое и романтичное решение. Помнишь ту фотографию, которую ты частенько нежно целовала, стоило только тебе появиться в кабинете? Так вот, теперь она твоя. Я специально купил красивую дорогую рамочку, очень органично вписывающуюся в интерьер твоей спальни…»

– Что вы делаете, Лариса Анатольевна! – Нотариус едва успел поймать руку, которой Колесникова чуть не запустила пепельницу в огромный светящийся на стене экран. – Вы же разумная женщина и должны понимать, что, разбив телевизор, вы ровным счетом ничего не добьетесь. Диск при этом не пострадает, к тому же у него есть несколько копий. Своим необдуманными действиями вы только отнимите время у остальных присутствующих…

– Мне плевать на присутствующих! – Лицо Ларисы исказила презрительная гримаса. – Они подождут как миленькие, никуда не денутся! Ведь все пришли в эту комнату вовсе не для того, чтобы поплакать или поскорбеть о скоропостижно ушедшем от нас милашке Семочке! Как бы не так! Все! Все радуются его смерти! Чего уж теперь то душой кривить? Все его не любили и даже ненавидели по черному… Ну а сейчас в головах только одна мыслишка бьется у каждого, кому этот психованный алкоголик оставил все свои бесчисленные миллионы… Ну что же, пускай мне не повезло. Но и вы все тоже рановато начали радоваться моему провалу… Вот увидите, Семен всем покажет, где раки зимуют, а я, пожалуй, и правда не стану трогать этот гребаный телевизор, интересно до жути, как он всех остальных родственничков и знакомых к паркету припечатает.

– А мне любопытно, кто же все?таки счастливый отец твоей дочки. – Поинтересовалась я. – Вернее, к кому ты теперь ее пристегнуть попытаешься… Я так понимаю, у родного то папаши в кармане вша на аркане, вот ты и не стремишься обрадовать болезного приятным известием…

– Заткнись, колхозница. – Презрительно процедила Колесникова, даже не повернув в нашу сторону своей изящной головки. – Что ты можешь об этом знать? Твой плебейский мозг видно полностью состоит из обрывков мелодрам и затрапезных женских романчиков. Иначе даже ты своей извилиной куриной смогла бы понять, что для Семена моя дочка была бы самым настоящим подарком…. Или ты считаешь, что он сам смог бы зачать что-то нормальное и похожее на человеческое существо? С мозгом и разумом? Да у него вместо спермы скорее всего виски кипело с примесью героина… Он только на монстра с пятью ногами и десятью головами мог рассчитывать, и то в самом лучшем случае…

– Ах ты! Как я посмотрю, прямо благодетельница выискалась! – С сарказмом заметила Ирина Матвеевна. – И о внучке здоровенькой для меня заранее позаботилась, и о денежках, судя по всему, заботу проявить намеревалась нешуточную. Уж и не знаю, как тебя благодарить, детка…

Лариса посмотрела на нее с нескрываемой злобой.

– А вы, наверное, думали, что я увиваюсь вокруг вас и заглядываю в забитый искусственными зубами рот, потому что мне это нравится? Или вы считаете, что хоть кто-то в здравом уме и твердой памяти станет искренне умиляться вашими бредовыми мыслями и поддерживать идиотские идеи, рождающиеся в вашей маразматической голове?

– Да как ты смеешь, Ларочка?! – Лицо Ирины Матвеевны стало ужасно жалким и несчастным. – Я много лет дружила с твоими родителями, ты же, в отличии от этих вот… – свекровь презрительно мотнула головой в нашу сторону, – девочка из приличного общества, ты воспитана так, как полагается…

– Я-то воспитана! – Все так же агрессивно отозвалась Колесникова. – А вот вы, Ирина Матвеевна, извините, кажется, слегка забылись… Заигрались, что называется, в детские игрушки. Неужели вы, взрослая, даже старая женщина не понимаете, насколько смешной выглядите в глазах того самого общества, принадлежностью к которому вы так гордитесь и кичитесь… Да ни одной вечеринки не проходит без того, чтобы кто-то не отпустил в ваш адрес сальную шуточку. На каждом светском рауте в женской комнате цинично и насмешливо перемываются ваши старые похотливые косточки…

– Ренат! Что такое говорит эта безумная женщина!? – Грузно опускаясь в кресло, прошептала пораженная свекровь. – Как она смеет грубить мне… дерзить… Почему ты молчишь, Ренат? Ведь ты, как муж, обязан меня защищать и оберегать от нападок людей подобных всем этим… этим… – Ирина Матвеевна закрыла лицо руками, плечи ее мелко, но совершенно беззвучно затряслись.

– Да что он может сказать? – Лариса презрительно посмотрела на молодого супруга. – Вы уверены, что он вообще говорить умеет? Да этот человек не только за супругу, он за себя нести ответственность и то не способен!

– Ты все же это… – Не слишком решительно подал голос из своего угла Ренат, – поосторожнее словами бросайся. А то…

– А то что? Ну, что ты замолчал, защитничек? – Колесникова, казалось, уже вполне оправилась от обрушившегося на нее недавно удара. Щеки ее, наконец, порозовели, голос окреп. – Скажи уж что?нибудь, раз начал… Так что ты там грозился мне сделать, если я буду бросаться словами?… Молчишь? Тогда я скажу. Семен умным был человеком, он прекрасно видел, что за человек ваш ухажер…. Да он не просто видел, похоже, он знал кое?что интересное… Странно только, что вам он не счел нужным рассказать о своем открытии. Может, он просто не успел?

– Ты говоришь намеками и недомолвками… А знаешь почему? Да все просто! Тебе нечего мне сказать! Ренат, почему ты молчишь? Почему ты все время молчишь, когда требуется твое вмешательство и твердая мужская рука?! – Голос Ирины Матвеевны звенел и срывался.

– Да уж, Ренат, скажи?ка нам свое веское мужское слово! – С издевательской насмешкой прищурилась Лариса. – Неужто язычок проглотил, голубь ты мой сизокрылый…

– Прекрати, Лариса. – Ренат теперь явно чувствовал себя не в своей тарелке. – Сейчас не время и не место для подобных разборок. Подожди хотя бы, пока огласят завещание… Ты не боишься потом пожалеть о том спектакле, который устроила?

– Я уже ничего не боюсь! – Грубовато отрезала Колесникова, сверкнув глазами. – Это ты, дурачок, все еще надеешься урвать что-то от состояния Семена… Неужели ты так и не понял, убогий, что Сема был в сто… в тысячу раз умнее всех нас вместе взятых. Да ты ломаного гроша от него не дождешься, особенно после того, что он узнал… Иван Станиславович, не могли бы вы дать ту бумагу, которую Семен насчет Юленьки оставил? Будьте добры! Хотя в принципе не трудитесь, я и так знаю, что там написано. Естественно, мать всегда знает, кто счастливый отец ее любимого ребенка… К сожалению, моей крошке не повезло, ей в папаши достался безответственный, трусливый, к тому же нищий слизняк по имени Ренат Романович Асманов. Семен и бросил то меня после того, как узнал о нашей с ним связи… Я с себя вины не снимаю, я дурой была, кретинкой и идиоткой… А наш обожаемый Ренат, как только узнал, что на Семины миллионы мне рассчитывать не приходится, быстренько перекинулся на менее привлекательную, но в тот момент более перспективную жертву – Ирину Матвеевну… Вы уж извините меня за откровенность, но он сам мне рассказывал кое-что из вашей интимной жизни… да не волнуйтесь вы я не настолько цинична, чтобы выносить это на всеобщее обозрение, у меня совесть еще осталась… Семен узнал все и постарался удалить этого корыстного парня как можно дальше от своего дома и своих близких. Ренат заметался. То ко мне прибегал, в ногах валялся, то вас подкарауливал во всех мыслимых и немыслимых местах. Параллельно он и в других местах вешки ставил, но кроме нас с вами, двух дур беспросветных, на его слащавые приманки никто не клюнул.

– Ты бы прикусила свой ядовитый язычок, дура! – Прикрикнул на бывшую любовницу Асманов. – Откуда ты знаешь, как все будет. Смотри, как бы не пришлось потом прощения на коленках вымаливать…

– Уж не на Семины ли денежки ты губу раскатил? Ну?ну… Давайте, действительно, дослушаем диск до конца, Иван Станиславович. Мне тоже со страшной силой захотелось узнать, что там для нашего дорогого Ренатика Семен приготовил. Надеюсь, никто не возражает против продолжения просмотра. – Лариса обвела всех нас поочередно глазами. Мы все, пораженные таким оборотом событий, молча закивали.

– Я с удовольствием снова включу речь Семена Васильевича. – Устало откликнулся нотариус. – Честно говоря, у меня давно такого тяжелого оглашения не было… Я предупреждал, что Семен напрасно перегибает палку, но он настаивал именно на таком порядке и форме. Желание клиента, как известно, для нас нотариусов закон.

– Тогда давайте уже к следующему наследнику перейдем.

– Мы вообще-то еще с предыдущим не закончили… – Он хитровато глянул на раскрасневшуюся от возбуждения Ларису.

– Так заканчивайте уже… – Проворчала она, изящным движением руки поправляя волосы. – Что еще, интересно, приготовил мне благодарный любовничек…

– Не наглей. – Для порядка напомнила Колесниковой я, хотя зла на нее я больше не испытывала совершенно.

– «Я специально купил красивую дорогую рамочку, очень органично вписывающуюся в интерьер твоей спальни, будешь просыпаться по утрам и подмигивать старому глупому толстячку. Надеюсь, вполне доброжелательно. Ведь, не смотря ни на что, нас с тобой связывало много добрых и приятных моментов, правда? Я заметил, что ты, Ларочка, обожаешь игрушки… Меня всегда умиляло, как ты просто таешь среди плюшевого великолепия на полках „Детского мира“ Поэтому на память обо мне и приятных минутах, проведенных вместе, я решил оставить тебе ткацкую фабрику, ну ту, где есть филиал по пошиву меховых игрушек. Помнишь, мы ездили туда как?то года четыре назад. Сейчас дела на фабрике идут прекрасно, я нанял профессионального управляющего, вполне честного и компетентного парня, так что ты можешь спокойно положиться на него во всем. Сейчас он на базе предприятия еще и магазин открыл в центре города, так что дела идут вполне не плохо. Если ты правильно поведешь бизнес, фабрика обеспечит вам с дочкой вполне достойное существование. Тогда тебе не придется очертя голову бросаться от одного „кошелька“ с ножками к другому, лишь бы вывести девочку в люди. Я ни на минуту не сомневаюсь, что ты есть и будешь всегда отличной мамочкой, и девочка у тебя… черт, как же это я ее имя то забыл, кретин, … девочка просто прелесть. Я открыл для нее счет в своем банке, который она получит ровно в шестнадцать лет, пусть и она вспоминает смешного дядю Семена с доброй улыбкой. Общение с ней доставляло мне искреннее удовольствие, честное слово. Давай будем считать, что я, если и не настоящий отец твоей дочке, то пусть хотя бы что?то типа крестного что ли. Ладно? Ну, теперь все. Не вешай нос, Ларчик! Ты еще найдешь свое счастье, только не стоит больше идти к нему такими путаными и темными дорожками… – Я покосилась на стул у окна, где сидела Лариса. Она спокойно смотрела на экран, степенно сложив на коленях руки, и даже не моргала. Только крупные горькие слезы, без остановки катящиеся из ее покрасневших глаз, выдавали жуткое волнение переполняющее все ее существо. – А ну?ка быстренько вытри глазки! – Внезапно сказал Семен. – Я вроде ничего печального или обидного не сказал… Хотя женщины вечно слезы пускают по любому удобному и неудобному случаю. Ладно, плачь, если хочется. А я перехожу к следующему пункту завещания. Кто там у нас на очереди? Конечно ты, мамочка. Кто же еще?

Итак, Ирина Матвеевна Наумова. С вами нас связывают отношения намного более длительные и более существенные, чем со всеми, кто находится сейчас в этой комнате. Никто не оказал на мою жизнь и на мой характер такого влияния как ты, милая мамочка! Хотя, честно говоря, теперь уж и не знаю, имею ли я право так тебя называть… Вернее, хочу ли… – После этих слов сына Ирина Матвеевна побледнела, как полотно, и уже безо всякой наигранной картинности прижала обе руки к тому месту, где у каждого нормального человека находится сердце. – Не знаю уж, за что небеса так пошутили надо мной, ведь, видит бог, мало кто из мальчиков так беззаветно и искренне любил свою мамочку, беспрекословно слушался ее всегда и во всем. Старался порадовать, к каждому празднику подарки мастерил своими руками… И это при том, что в ответ от мамы я никогда не видел ни тепла, ни нежности. Отец, как мог, старался успокоить меня, объясняя, что есть такие люди, которые не могут, просто не умеют, показывать свои эмоции, стыдятся проявлять чувства, считают всякие там поцелуи и нежности не приличными и не допустимыми для себя. Они хорошие, эти люди, просто они вот так вот странно воспитаны. Он утверждал, что наша мамочка Ира относится именно к таким замкнутым особям. Но я-то точно знал, мама хорошая, она добрая, прекрасная просто замечательная женщина, а вот я плохой, поэтому я и не достоин элементарной любви и нежности. И с еще большей энергией старался доказать тебе, мамочка, обратное. Господи! Кто бы знал, сколько сил и энергии потрачено напрасно! Сколько слез пролито. Я с любовью и благодарностью вспоминаю отца. Он был по настоящему добрый и справедливый человек. Единственное, чего я никогда не смогу ему простить, так это того, что он не нашел в себе сил и смелости, чтобы сказать мне правду. Он же не мог не видеть, как пагубно холодность и равнодушие матери сказываются на моем характере и мироощущении в целом. На нервной почве я много ел и старался как можно реже показываться на пороге своей комнаты. Я чувствовал волну раздражения и неприязни, окатывающую меня при каждой встрече с матерью. Если бы мне сразу сказали, что Ирина Матвеевна вовсе не родная мне, возможно, я бы не задавал себе так мучительно вопрос, почему она меня не любит. С годами я бы даже, наверное, смог понять и простить чувства обманутой женщины, которой изменил муж и которой мое присутствие никак не дает смириться и забыть о столь печальном факте ее не больно счастливой семейной жизни…»

– Я всегда говорила Васе, что его сын меня ненавидит. – На удивление спокойно вдруг сказала Ирина Матвеевна. – Всю жизнь смотрел на меня исподлобья, чисто волчонок… Жаль, что он не решился высказать все эти претензии мне лично. Не так вот, с экрана телевизора прилюдно свои обиды детские озвучить, а как нормальный человек, подойти, поговорить… Все-таки я хоть и не мать ему, чего уж душой кривить, это правда, но всем, что в его душу и сердце заложено, он, как не крути, мне обязан… Василию никогда времени на воспитание ребенка не хватало, он всю жизнь и здоровье угрохал на то, чтобы успешно шагать по карьерной лестнице и сколотить приличное состояние, которое теперь Семен почему-то решил самолично поделить так, как ему хочется… А я вынуждена была заниматься этим неблагодарным мальчишкой, который был мне буквально, как кость в горле… – Голос свекрови звучал в полной тишине. Никто из присутствующих, пораженных только что услышанным в этой комнате, не проронил ни слова. – В те годы Вася не мог мне даже приличную сумму выделить на то, чтобы я как-то решила проблему с пеленками, прогулками и бесконечными молочными смесями. Как на зло у Семена был отменный аппетит и никудышный желудок. Он постоянно болел, покрывался какой-то невообразимой сыпью, орал по ночам… Страшно вспоминать все эти ужасы, ей богу… Я даже всерьез подумывала, не расстаться ли мне с мужем, только бы избавится от этого плебейского подкидыша… К счастью, Вася оказался довольно успешным и предприимчивым человеком, даже в те не простые времена мы достаточно быстро обустроили свой быт, обставили квартиру, машину купили, дачу, и, наконец, завели приличную прислугу. Кстати, за Марфушу, которую я лично выбрала Семе в няньки, и которой он привязался сильнее, чем к родной матери, он тоже обязан мне… Я, наверное, человек пятнадцать до нее забраковала, пока не нашла по настоящему добрую, заботливую, во всех отношениях достойную женщину… Так что я не такой уж и монстр законченный, как вероятно сейчас постарается изобразить меня Семен, пользуясь тем, что ответить теперь некому. Но, положа руку на сердце, кто из вас смог бы искренне полюбить чужого ребенка, да еще и при тех обстоятельствах…

– А что с настоящей матерью Семена случилось, вы не знаете? – Глухо поинтересовалась я, не глядя на свекровь.

– Понятия не имею! – Презрительно вскинула брови свекровь. – У этой колхозницы хватило соображения только на то, чтобы соблазнить моего мужа, родить от него ребенка и все… Как только маленькая тварь почувствовала, что получить что-либо от нас с Василием ей не удастся, просто сбежала в неизвестном направлении, оставив своего только что родившегося мальчика на пороге нашего дома. Я была в шоке от того, что случилось, и даже руки на себя наложить хотела от такого подлого и совершенно неожиданного удара в спину… Но Вася так долго и униженно валялся у меня в ногах, молил не бросать его, не разрушать его жизнь и карьеру, что мое сердце в конце концов дрогнуло. Я смогла заставить себя простить мужа и даже оформить его незаконнорожденного мальчика, как своего родного сына. Я делала для них все, что было в моих силах клянусь, я даже полюбила Сему, может не настолько сильно и искренне, как ему бы хотелось, но полюбила… Я даже своего малыша заводить не стала, чтобы Семен не страдал еще больше… а я ведь тогда была такая молодая, господи…

– Красивая история. – Стараясь по возможности сдерживать рвущиеся наружу эмоции, заметила я.

– Чего уж тут красивого-то? – Слегка поежилась, словно от холода все еще бледная, не оправившаяся от потрясения Лариса. – По-моему наоборот… измена, предательство, брошенный ребенок…

– Благородство, всепрощение и искренняя забота о ближнем… – с саркастической усмешкой продолжила я и отвернулась, чтобы не дай бог не выдать жестом или взглядом, что я на самом деле думаю об истории, только что рассказанной Ириной Матвеевной. – Почти сюжет для банального женского романа. В жизни обычно бывает слегка по-другому…

– Молчи уж. – По привычке поджала губы свекровь. – Что ты можешь знать о жизни, свистушка? До двадцати лет сидела в своем козьем углу, потом выскочила замуж за полуспившегося толстяка в два раза старше тебя и начала сорить деньгами его семьи направо и налево. Кому?кому, а уж тебе меня осуждать не с руки, девочка! Ты просто корыстная и циничная до мозга костей самка… Но не обольщайся особенно. Все, чем сейчас владеет семья Наумовых, создано и моими руками тоже, и я по идее имею на деньги равные с Семеном права…

– Не смешите! – Неожиданно подала из своего угла голос Лариса. – Даже мне известно, что вы палец о палец не ударили, чтобы увеличить благосостояние вашей семьи. Это Семен на первых порах увлеченно преумножал и преумножал оставленные отцом довольно скромненькие сбережения… То, что сейчас на счетах в банках вырисовывается кругленькая и весьма симпатичная сумма, заслуга отнюдь не ваша, а Семена, и только его…

– Какая заслуга! – Свекровь даже пятнами красными от возмущения пошла. – Он только пил и гулял с утра до вечера! Да если бы не деньги, полученные им после смерти Васи, те деньги, которые мы с мужем вместе для сына заработали, он бы сейчас нищим был с его то желанием работать и зарабатывать!

– Много вы про его желания знаете! – Снова не выдержала я. – Да он как лошадь работал, пока не понял, что все это ему счастья совсем не приносит, передать капиталы все равно не кому, а того, что заработал, ему хватит лет на пятьсот вперед, а то и больше… С тем же азартом, как зарабатывал, Семен принялся тратить.

– Здорово! – Печально вздохнула Лариса. – Мне бы так. Тратишь, тратишь денежки на всевозможные прихоти и развлечения, а они только прибавляются… Хотя так не получается почему-то к сожалению…

– Это просто потому, что у тебя настоящих денег нет. – Усмехнулась я. – Сема частенько рассуждал на эту тему, когда в хорошем настроении был. Он говорил, что трудно заработать маленькие деньги, семь потов сойдет, пока их получишь, а разлетаются вмиг и не заметишь… А большие деньги сами себя воспроизводят, размножаются практически без участия хозяина, а чтобы промотать их все нужно достаточно долго трудиться… Так то… А насчет ваших с Василием Степановичем сбережений, – я посмотрела на Ирину Матвеевну, – вы тоже довольно сильно кривите душой. Кому как не вам знать, что мог оставить после своей смерти обычный советский чиновник. Пусть высокопоставленный, но все же среднего, как говорится, провинциального масштаба? Да, у вас была квартира, дача, машина, довольно скромная рублевая сумма на счетах в сбербанке и более основательная под матрасом в вашей супружеской спальне… Что из этого вы оставили себе, а что передали в наследство сыну? Молчите? Или может, за давностью подзабыть успели?

– Может, потом будете в воспоминания ударяться? – Раздраженно сказал Ренат. – Мы все заинтересованы в том, чтобы побыстрее покончить с этим фарсом дурацким и разойтись по домам. От того, что вы все тут постоянно тявкаете друг на друга, никто ничего существенного не приобретает, только время зря транжирите…

– А оно у тебя такое дорогое! – Фыркнула Лариса. – Бездельник и дармоед!

В кабинете после этих слов повисло напряженное молчание. Нотариус с сомнением обвел присутствующих глазами и осторожно нажал кнопку «Пуск».

«Ей богу жалко, что я своими глазами не могу увидеть и своими ушами послушать как вы, родные мои, реагируете на мои офигительные откровения… Чего хочешь отдал бы, лишь бы хоть краешком глаза глянуть на ваши лица… Жаль только давать тут не кому… Ну ладно, это я так, к слову сказал, я вас настолько изучил, что и так представляю кто и что скажет… Насколько я понимаю, Ирина Матвеевна уже успела ознакомить собрание со своей версией о бедной, самоотверженной и преданной самыми близкими и дорогими людьми женщине, все силы отдавшей на воспитание чужого по крови, но родного по сердцу ребенка… Я бы в ножки тебе, мамочка, поклонился, если бы хоть капля из того, что ты наговорила сейчас, была правдой… Я целую кучу денег убил на то, чтобы выяснить, как все происходило на самом деле, тогда сорок шесть лет назад, почему родная мать бросила меня и даже не попыталась ни разу увидеться… Не знаю, интересна ли эта история тем, кто сейчас в кабинете присутствует, их ведь это практически не касается, а ты и сама прекрасно помнишь тот страшный год, правда?… Я долго думал, стоит ли выносить эту историю на люди… – Семен помрачнел и стал удивительно серьезным. Никита вопросительно посмотрел на меня. Я пожала плечами и прикрыла глаза, чтобы случайно не выдать взглядом свое отношение ко всему тому, что собирался рассказать мой муж. Уж кому?кому, а мне эта грязная история известна, пожалуй даже лучше, чем самому рассказчику. – Но все же решил высказаться. Чтобы ты вспомнила все свои поступки… подлости все… А то ведь я твою психологию знаю: если никому не известно о сделанной гадости, считай, ее и не было. Для кого-то достаточно внутренних страданий, но тебя, мамочка, совесть никогда не мучила… Ты скорее всего даже не в курсе, что это такое – СОВЕСТЬ… Значит решено, возвращаемся на сорок шесть лет назад… вернее на сорок семь… В тот год, когда мой отец познакомился с Олей Скворцовой, студенткой, которая из глубинки приехала учиться в институте политехническом. Самая банальная история. Как бы моя любезная мамочка выразилась, колхозница приперлась покорять столицу. Оля на все смотрела широко раскрытыми глазами, всем восхищалась, радовалась, улыбка даже во сне не покидала ее личика… Наверное этим она и покорила отца, к которому студентку Скворцову, как активистку и отличницу, направили на летнюю практику. Она очень старалась понравиться строгому руководителю, ну, и преуспела в этом… Отец частенько жаловался, что Ирина Матвеевна, всегда, с самых первых дней их совместной жизни, вела себя как ледяной неприступный айсберг, не смотря на то, что была почти на пятнадцать лет моложе, постоянно смотрела свысока, относилась пренебрежительно… А тут юная красавица, постоянно чуть ли не в рот заглядывающая. Он виноват, конечно, но у кого язык повернется его осудить? Он же просто помолодел рядом с Оленькой лет на двадцать… Но мир, как говорится, не без добрых людей, нашелся „честный“ человечек, раскрывший Ирине Матвеевне глаза на происходящее… Сказать, что она была в бешенстве, значит, ничего не сказать. Она просто рвала и метала. Кстати говоря, как ни странно, при этом желания развестись и уехать от неверного супруга у мамочки не возникло ни единого разика… Хотя тут все понятно. Отец в это время как раз начал усиленно идти в гору, жили родители весьма состоятельно. Во всяком случае Ирина никогда не работала и мало в чем нуждалась… В общем не буду тратить время и описывать все те мерзости, которые моя мама Ира говорила в те месяцы маме Оле, куда обращалась и какие истерики устраивала, это и без моих слов вы все прекрасно представляете. Надо отдать должное порядочности отца и терпеливость матери. Он, не смотря на настойчивые просьбы Ирины Матвеевны, не отказался от меня, и не перестал помогать Оле. Его ошибкой явилось, на мой взгляд, то, что он не позволил ей уехать на родину и спокойно пережить там тяжелые времена, ему это вероятно казалось малодушным… Я знаю так же, что он подавал заявление о разводе с Ириной Матвеевной…. После этого она и начала лихорадочно искать выход из сложившейся ситуации. Жаль, что Тамара Ефимовна, двоюродная сестра Ирины Матвеевны не дожила до этого дня, она бы многое смогла рассказать… То, что тогда ей пришлось сделать для сестры, тяготило ее до последнего дня жизни. Она много молилась и постоянно просила у бога прощения… Она честно рассказала мне все, что знала… Не знаю, как бог, я ее простил… Так вот. В то время Тамара Ефимовна работала зав отделением в роддоме, куда Ирина Матвеевна убедила мужа отвезти свою любовницу… Дальше произошло страшное. Несчастной Ольге сказали, что ее новорожденный сынишка умер прямо на операционном столе, потом ей выписали по назначению Ирины Ефимовны кучу антидепрессантов, от которых она следующие десять дней провела в полусонном и полубессознательном состоянии. За это время Ирина успела оформить все документы на мальчика, то есть на меня. Я быстренько стал законным ребенком Ирины и Василия Наумовых. Потом новоявленная мамаша с сыном отбыла на дачу, а отец занялся срочным обменом квартиры, подальше от любопытных соседей, прекрасно знавших о том, что Ирина ни дня с животом перед предполагаемыми родами не проходила. К тому же в это время Василий одним махом здорово высоко скакнул по служебной лестнице и ему полагалась значительно более престижная жилплощадь… История, конечно, грязная, подлая… но в принципе, психологически вполне понятная. Ирина боролась за СВОЕ… свое счастье, свое благосостояние, своего мужа, наконец… Если бы на этом все кончилось, я бы простил наверное… Она же воспитывала меня столько лет, не спала по ночам, когда я болел, кормила меня апельсинами, модно одевала, образование помогла получить… Но к сожалению, на этом все не закончилось. У Оли Скворцовой на почве нервного потрясения от смерти ребенка развилось психическое заболевание. Прямо из роддома ее перевели в клинику, откуда ее и забрала мать, то есть моя бабушка… Тамара Ефимовна рассказывала, какие страшные метания при этом испытывал мой отец. Но как только он узнал о том, что его любовница угодила в психушку, присмирел и полностью смирился с теми действиями, которые предпринимала его жена. Ирина все сделала для того, чтобы скрыть то, что произошло в их семье. В те времена у отца практически не было шансов пробиться наверх, вскройся все эти факты, а он, после болезни Оли интересовался исключительно карьерой… Постепенно отец утешился и даже начал забывать обстоятельства моего появления на свет… Но вот „мамочка“ все никак не могла успокоиться. Через месяц после того, как Ольга вышла из больницы и вернулась домой к матери, ей из города пришло письмо, в котором анонимный доброжелатель сообщал, что ее сынок жив, его назвали Семеном в честь дедушки и отца ее любовника Васи, что мальчик живет в его семье, и Ирина Матвеевна пытается его воспитывает… Естественно ни о какой любви речи в ее отношении к ребенку не идет, он несчастен, голоден, холоден и все такое прочее… Что было дальше, думаю, ясно. Она ринулась к Наумовым и похитила из коляски собственного ребенка. Я долго размышлял надо всем этим, так и эдак прикидывая, кто бы это мог послать несчастной женщине такое жестокое письмо, и как ей удалось с такой легкостью получить мальчика… Почему именно в это время он совершенно без присмотра оказался в коляске у подъезда?… Доказательств у меня нет, письмо не сохранилось, но все же я практически уверен, именно мстительная натура Ирины Матвеевны измыслила такой изощренный способ мести, Оля Скворцова на свободе была ей как кость в горле. Она нашла самый быстрый и простой способ засадить несчастную за решетку. Все равно за какую, больничную или тюремную. Ведь не случайно после похищения она ринулась в милицию с заявлением о том, что с нее требуют за сына выкуп, угрожают и тому подобное… Слушание в суде было закрытым. За похищение ребенка Оле дали целых десять лет, большую часть из которых она провела в закрытой клинике для психически не здоровых людей. Бабушка, как могла, старалась ей помочь, но она и сама была не слишком здоровой женщиной… Она и обо мне заботиться пыталась. Самое счастливое время моего детства было именно тогда, когда некой Марфуше удалось убедить мою мамочку Иру взять ее к себе в дом нянечкой. Платили ей до безобразия мало, заставляли выполнять кроме своих прямых обязанностей кучу других дел по дому вплоть до готовки и мытья полов, но она была на все готова, лишь бы быть поближе ко мне. Я, конечно, не мог тогда знать, что эта самая Марфуша – моя родная бабушка, но любовь и искреннюю заботу, исходящую от этой замечательной женщины, чувствовал всеми фибрами души. Только однажды Марфа Александровна обидела меня и нанесла ужасную незаживающую рану хрупкой детской душонке, когда ушла от нас на совсем, снова оставив меня один на один с холодноватой равнодушной к моим радостям и горестям матерью. Лишь много лет спустя я узнал, что бабушка никак не могла поступить по?другому. Она до последнего тянула время, чтобы подольше оставаться со мной. Но маму выпустили из тюрьмы, чувствовала она себя ужасно, Марфуша и так, и этак разрывалась между дорогими ей людьми, но все же вынуждена была окончательно переселиться к дочери. Ирина Матвеевна потом многих нянек мне приводила. Среди них и хорошие, вероятно, попадались, добрые, старательные, но я больше ни разу не позволил себе привязаться к кому бы то ни было. Боялся, наверное, подсознательно. Старался выискивать в них самые неприглядные черты, дерзил, издевался, развлекался за их счет, как только мог. Мамочка тоже особо радушной и щедрой хозяйкой никогда не была, поэтому обслуга у нас после Марфуши ни разу надолго не задерживалась. Жаль, что о тайне своего рождения я узнал только перед смертью отца. Уже в больнице, видимо в предчувствии скорого конца, его начала со страшной силой мучить совесть. Он даже попросил меня разыскать Олю Скворцову, адрес дал ее матери… Потом отец умер. Умер единственный близкий и родной для меня человек, который искренне меня любил, старался понять… Пусть ему это удавалось далеко не всегда, но он старался, я был ему интересен… После его похорон я долго пил, потом ударился в работу… Я долго не мог решить для себя, нужно ли мне разыскивать мать и бабушку, ведь я и представления тогда не имел о тех событиях, которыми сопровождалось мое рождение. В зависимости от настроения, я относился к неведомой и далекой Оле Скворцовой то так, то этак. Порой она мне виделась красивой, доброй, внешне напоминающей выходящую из пены Афродиту. Чаще я ненавидел эту женщину за то, что она меня бросила и обрекла на одиночество и тоску… Короче, дурак я был. Ладно хоть ума хватило Ирине Матвеевне обо всех этих душевных метаниях не рассказывать. Я вообще ничего ей об Оле Скворцовой не говорил. Не хотелось ее волновать, расстраивать … Сначала думал, пусть побольше времени после смерти отца пройдет, потом все тоже не мог подходящий момент выбрать… Короче, узнать о судьбе родной матери я решился только через семь лет после смерти отца. Тогда мне было настолько тяжело и гадко на душе, что я был рад отвлечься от своих мыслей хоть как?то. Ни бабушки, ни мамы я, к сожалению, уже в живых не застал. Только ее второго мужа с маленькой девочкой на руках. Так я впервые познакомился со своей сестренкой, о существовании которой я даже и не подозревал. Иван, так звали мужчину, рассказал мне ужасную историю о том как женщина, столько лет называвшая меня сыном, превратила жизнь моей настоящей матери в ад. Иван познакомился с мамой совсем не задолго до ее смерти, они прожили вместе каких то пять лет, но похоже, это были единственные светлые годы ее жизни. Я не мог поверить в то, что ты, „мамочка“ при всей твоей черствости и холодности могла быть настолько изощренно жестокой и безжалостной. Иван показал мне фотографии, письма, выписки из уголовного дела… У меня волосы на голове зашевелились, ей богу. В тот момент в моем мозгу зародились страшные мысли… Каюсь, мне захотелось убить тебя, Ирина Матвеевна. Но не бойся… Не смотря на твои постоянные нападки и высказывания по поводу моей неуравновешенной психики, я вполне живой человек, пострадав какое-то время, я все же смирился с тем, что произошло, пообмяк… Странно, но справиться со всем этим и остаться нормальным человеком мне, как и маме, похоже помог все тот же дядя Иван, ну и еще сестренка, конечно… Ты, может, не знала, но твои уверения в том, что я больной алкоголик, что у меня ненормальная психика и ужасная наследственность, все же возымели на меня действие. Не такое, конечно, как тебе бы хотелось, но все же… Я посчитал, что в такой ситуации я никак не могу позволить себе иметь детей, что при моем образе жизни могло случиться в любой день и час… В общем на операцию я пошел вполне осознанно. После истории, произошедшей с матерью Никиты, особенно, когда отец рассказал мне всю правду, я больше не хотел даже думать ни о любви, ни о семье, и уж конечно не мечтал о потомстве. И только познакомившись с сестренкой, я понял, чего мне так не хватало все эти годы, почему жизнь казалась такой глупой, пустой и не интересной. Оказывается, каждому нужно о ком?то заботиться, кого-то любить, кому-то доверять, не боясь получить предательский удар в спину. Я с головой окунулся в эти новые для меня чувства.» – Я изо всех сил стиснула зубы, чтобы остановить слезы готовые вот?вот предательски брызнуть из глаз.

– Что за история? – Недовольно пробурчал хмурый Ренат. – Еще сестрица какая-то нарисовалась не знамо откуда. Странно, что она не указана в числе наследников… Слушайте, а может, это Анжелка? Ну точно, она ведь из глубинки приперлась, и Семен ей, кажется, помогал. И Полина с ней подозрительно быстро подружилась…

Все присутствующие повернулись ко мне, в каждом взгляде светился вопрос и любопытство. Асманов покраснел, видно от досады, что не сообразил раньше расположить предполагаемую наследницу к себе. Я даже не шелохнулась, продолжая молча смотреть на экран.

«– Мне не захотелось официально признавать это родство и выносить историю моего рождения на люди… – продолжал между тем Семен, – Во-первых, мне не было не приятно, чтобы перемывали кости моему отцу и трепали честное имя мамы, да и сестре было бы трудно бороться с Ириной Матвеевной… Я ведь, зная ее характер и жадность, уверен, стоит мне уйти, и она вцепится в то, что считает своим, мертвой бульдожьей хваткой. Она не остановится в борьбе за деньги ни перед чем, даже перед преступлением… Я решил не подвергать девушку опасности, хватит и того, что ее мать вдоволь натерпелась, благодаря злобе и жадности этой женщины. Можешь не сомневаться, я давно уже обеспечил свою сестру так, что до конца дней ей не придется ни от кого и ни от чего зависеть. Я очень надеюсь, что она будет по настоящему счастлива, сама решит как жить, а мои деньги помогут ей осуществить мечты… По крайней мере мне бы этого очень хотелось… – Семен на экране тепло улыбнулся, взгляд его на мгновение стал каким то озорным и лукавым, почти мальчишеским. Потом его глаза внезапно снова стали холодными. – Все эти годы, я ломал голову над тем, что побудило тебя, „мамочка“ вести себя по отношению ко мне подобным образом… Ну, что я тебя раздражал в детстве, мешал, напоминал об измене отца, это в общем понятно… Месть Ольге тоже понятна… Чудовищна, бесчеловечна, но хоть объяснима… Но потом… Зачем ты приложила столько усилий к тому, чтобы разлучить меня с единственной женщиной, которая была мне по настоящему дорога и которую я любил… люблю до сих пор? Неужели только лишь для того, чтобы досадить мне?! Я сотню раз хотел подойти и прямо спросить тебя об этом, останавливал, честно говоря, только здравый смысл, я ведь понимал прекрасно, правды ты все равно не скажешь… Все-таки думаю мне удалось слегка заглянуть в твои мысли. При том, что ты постоянно и целенаправленно меня морально уничтожала, больше делать ставку тебе было попросту не на кого. Отец состарился с поразительной быстротой, у него частенько побаливало сердце. Опора в его лице в любой момент могла выскользнуть у тебя из рук. Вот тут-то я и должен был выйти на передний план, взять на себя опеку и заботу о „любимой мамочке“. Отец не делал секрета из того, что собирался еще при жизни передать в мои руки накопленные за долгие годы средства. Да и ты при всей своей антипатии не могла не видеть, что я умею делать деньги. Еще до армии я начал крутиться в бизнесе… Хотя какой тогда бизнес был, смех один… Спекуляция да фарцовка, сейчас и слов таких нет, но тогда и это приносило вполне ощутимый доход. Потом кооперативы начались, полегче стало крутиться… Тебе всегда было глубоко плевать на меня лично, но относиться безразлично к моему постоянно растущему состоянию ты просто никак не могла. Чем больше нулей появлялось на моем счете, тем сильнее я ощущал твое пристальное внимание и преувеличенную опеку. А уж когда ты почувствовала, что я вдруг по совершенно непонятным для тебя причинам перестал прислушиваться к твоему мнению, стал холоден, безразличен, а порой даже враждебен, ты и вовсе запаниковала. Еще бы! Послушный покладистый мальчик, раньше постоянно старавшийся перед тобой выслужиться, завоевать хоть капельку внимания и любви, вдруг перестал выполнять прихоти и капризы, резко урезал содержание, практически силой выдворил из только что отстроенного на месте бывшей дачки шикарного особняка в теперь скромную по твоим меркам квартиру, которую ты у меня когда-то так удачно выторговала. Зная, сколькими ужасающе темными пятнами запачкана твоя совесть, можно понять как неуверенно ты почувствовала себя, ощутив такие перемены. Мое счастье, а уж тем более не дай бог дети, твое положение могли только усугубить. Денег на не доступных для тебя счетах стало настолько непозволительно много, что „влачить убогое существование“ для тебя становилось все нестерпимее. Поняв, в конце концов, что моя любовь и привязанность для тебя безвозвратно потеряны, ты решила прибрать к рукам непослушного сыночка другим путем, объявить ненормальным и учинить надо мной опеку. Связи у тебя в этой области еще с молодости довольно внушительные, да и я своими постоянными выходками и публичными скандалами очень даже играл тебе на руку… Поняв куда ты клонишь, я, честно говоря, даже немного струхнул. Ведь я то знал, что эта женщина для достижения поставленной цели ни перед чем не остановится… От участи бедного умалишенного меня спасла Полиночка. – Я прямо затылком почувствовала ненавидящий взгляд,, который бросила на меня при этих словах Семена Ирина Матвеевна. – Она согласилась выйти за меня замуж. Мы честь по чести подписали брачный контракт. Теперь и состояние и опека в случае, если я и правда вдруг стану по какой?то причине недееспособным, должна будет перейти на мою жену. Она и только она будет иметь доступ к счетам, а Ирина Матвеевна опять останется не у дел… Пока она вроде оставила меня в покое. Хотя поручиться ни за что нельзя. Я стараюсь внимательно следить и пресекать все поползновение „матушки“ в сторону Полины. Слава богу, у моей жены уравновешенная психика и чертовски крепкие нервы. Я порой даже удивляюсь, насколько спокойно она реагирует на постоянные выпады и нападки свекрови.»

– Ну и кто из вас теперь осмелится утверждать, что Семен делал эту запись и составлял завещание в здравом уме!? – Преувеличенно возмущенно воскликнул Ренат. – Да сразу понятно, рехнулся он. О матери всяких небылиц напридумывать, а девке первой встречной довериться с потрохами. Смех. Это все злобные происки этой тихони Полины. Уж не знаю, как она умудрилась заставить Семена вроде как по собственному почину запись эту сделать абсурдную, но к смерти мужа она стопудово руку приложила! Честно говоря, не хотел я вмешиваться, но теперь заявляю: я готов поддержать заявление Ларисы, о том, что Полина в то самое время была рядом с «Мужским раем».

– Значит, все?таки ты продолжаешь встречаться с этой потаскушкой?! – Прошипела и без того взбешенная всем происходящим Ирина Матвеевна. – Вот значит, кто Ларису сопровождал в этот так называемый «Рай»! И это после того, как сам же принудил меня пойти с тобой в ЗАГС!

– Ну и что? – Нагло отозвался Ренат. Поняв, наконец, что «молодая» супруга не принесет с собой в их гнездышко вожделенных Семиных миллионов, его тон и отношение к Ирине Матвеевне заметно изменились. – Жена не стена…

Госпожа Наумова презрительно посмотрела на супруга и усмехнулась презрительно и печально. Хотела что?то сказать, но видно передумала и повернулась ко мне.

– Все что тут только что наговорил мой не вполне адекватный сын, еще нужно доказать, милочка. – Выглядела она не просто бледно, а как-то даже серо. Но держаться старалась как можно высокомернее и спокойнее. Я поразилась железной выдержке этой женщины. – Контракты, кассеты, завещания, это все конечно хорошо. Но я была, есть и навсегда останусь единственной законной матерью Семена. У вас нет ни одного документа, свидетельствующего об обратном, кроме сомнительных показаний весьма и весьма заинтересованных лиц. А раз так, то все законы на моей стороне. Я имею право на часть денег моего сына, что бы он там в завещании не написал… Я все усилия приложу, чтобы восстановить справедливость и вывести тебя на чистую воду…

– Да ради бога. – Неожиданно пришел мне на помощь Никита. – Никто не собирается лишать вас гордого звания МАТЕРИ в официальных инстанциях. Называйте себя как хотите. И прав имейте сколько угодно. Только законы я бы на вашем месте повнимательнее читал…

– Мы дослушаем наконец эту запись или нет!? – Слегка раздраженно подала голос Лариса. – Уж если кто и знал все законы от и до, то это Сема. Чем переливать из пустого в порожнее, послушайте умного человека. Уверена, он мигом все по своим местам расставит.

Все подавленно замолчали. На пару мгновений в комнате повисла звенящая тишина. Потом с экрана снова зазвучал голос Семена.

«… как бы я не относился к своей официально признанной матери, судиться с ней, а уж тем более мстить, я бы, наверное, не смог… Женщина все-таки, да и возраст. Слава богу, она сама избавила меня от необходимости искать лазейки, чтобы обойти закон, обязывающий сына в любом случае, даже если они вообще его не воспитывали, пожизненно содержать не имеющих источников дохода и средств к существованию престарелых родителей. Даже после моей смерти эта обязанность переходит на мое состояние и моего сына, как ближайшего родственника и наследника… – Ирина Матвеевна удовлетворенно глянула в мою сторону. – Очень кстати закон справедливый. Хотя всех одной гребенкой не уравнять, как ни старайся. Хорошо хоть „мамуля“ самостоятельно подыскала себе этот самый источник дохода и средства к существованию. Я с легким сердцем могу оставить ее на попечении такого „благородного и ответственного“ парня, как наш бывший шофер. – Голос Семена стал откровенно насмешливым. – Насколько я знаю, отношения с моей матерью он официально оформил, так что теперь я свободен. Из особняка Ирина Матвеевна может забрать свои личные вещи, наряды, драгоценности и перевезти в принадлежащую ей по праву квартиру. Больше ничего. Полечка, я на тебя очень надеюсь, девочка. Я уверен, ты меня не подведешь, как, впрочем, и всегда. Проконтролируй, чтобы все остальное, в том числе и машина, осталось на месте. Как бы она не просила и не умоляла, я запрещаю тебе чем-либо всерьез помогать этой женщине. ЗАПРЕЩАЮ! Слышишь?»

– Но это бесчеловечно! – Вскочила со своего стула свекровь. – Я всю жизнь. Все силы и здоровье вложила в это неблагодарное чудовище, а теперь должна оставаться у разбитого корыта? Как интересно он себе это представляет? У меня ведь кроме этой убогой квартирки абсолютно ничего нет! На что я буду жить!?

– Ну, не такая уж она и убогая. – Заметила я.

– Всего три комнаты! – Возмущенно фыркнула Ирина Матвеевна. – Для тебя это, может, и роскошь запредельная… – по привычке высокомерно начала она, но осеклась.

– Куда вам больше? К тому же ремонт там отличный, мебель вы сами выбрали. Именно ту, которую хотели… В чем проблема? Да и насчет того, что у вас ничего не осталось, вы тоже не правы. А как же Ренат? Теперь вы муж и жена, а значит, Сема прав, все заботы супруг обычно берет на себя…

– А если я завтра разведусь? – С вызовом выкрикнул со своего места Асманов. Ирина Матвеевна даже головы в его сторону не повернула.

– Твое право. – Спокойно и холодно заметил Никита. – Но имей ввиду, даже после этого за судьбу своей бывшей жены ответственным будешь ты, а не покойный сын.

– К тому же ты сам хвалился, как удачно составил брачный контракт. – С насмешкой напомнила я. – Там насчет этого все подробно расписано.

– Думаете, в угол меня загнали? – Грубо рявкнул Асманов. – А вот шиш вам! Не буду я всю жизнь с этой эротоманкой старой валандаться, и никто меня заставить не сможет! Я вообще уехать могу в другой город, а она тут пусть одна, как знает, кантуется. – Ренат выскочил из кабинета нотариуса и громко хлопнул дверью.

– Как вы, Ирина Матвеевна? – С тревогой спросил Иван Станиславович, заметив смертельную бледность, залившую внезапно щеки пожилой женщины. – Может, врача вызвать?

– Да нет. – Стараясь держаться как можно прямее, медленно отозвалась она. – Лучше такси мне закажите, если не трудно. Полагаю, насчет меня у Семена больше никаких заявлений не предвидится? – Нотариус покачал головой. – Тогда я бы, пожалуй, покинула это собрание. Как?то не слишком хорошо себя чувствую…

– Я тоже, наверное, пойду. – Поднялась со своего места Лариса. – Не думаю, что Сема вспомнит обо мне в завещании еще раз. Мы с дочкой и так перед ним в неоплатном долгу.

– Официально оформленные документы на имущество я подготовлю дня через три.

– Спасибо. – Колесникова подошла к Ирине Матвеевне и протянула руку. – Пойдемте, я довезу вас до дома. Такси когда еще приедет. Да и посмотреть нужно, может, вам и правда стоит врача вызвать на дом. Выглядите вы не самым лучшим образом.

– Какая теперь разница… – Пробормотала свекровь, тяжело опираясь на руку бывшей приятельницы. Когда за ними закрылась дверь, в кабинете остались только мы трое.

– Ужасно. – Никита поднялся и подошел к окну. – Как угодно я представлял свое свиданье с отцом и его родственниками, но только не так… Да, не так.

– Что делать, Никита Семенович. – Вздохнул нотариус. – Такова жизнь. Если бы все в ней было красиво и правильно, судьбы у всех нас сложились бы совсем по?другому…

– Я всю жизнь ненавидел отца, всю жизнь мечтал с ним встретиться… – Никита задумчиво рассматривал темноту за окном. – Встретиться именно для того, чтобы сказать, как я его ненавижу. Ненавижу за то, что бросил меня, практически убил маму… А теперь я даже не знаю, что я к нему чувствую.

– Семен ни в чем перед тобой не виноват. – Сказала я. – Твой отец был хорошим человеком. Добрым, ответственным. Поверь мне, я знаю, что говорю. Если ты думаешь, что только ты и твоя семья страдала, ты ошибаешься. Семина жизнь тоже сказкой не была. Под маской гуляки и бесшабашного алкоголика, которую сам же он и создал, жил почти несчастный, одинокий человек… – Я не выдержала и всхлипнула. – Ты не можешь продолжать его осуждать, Никита.

– Да не осуждаю я. – С досадой повернулся ко мне он. – Как ты не понимаешь, дело не в этом. Я взрослый человек и все прекрасно понимаю. Но неужели мы не могли встретиться хотя бы немного пораньше? Я ведь тоже всю жизнь был одиноким. И у меня, кроме бабушки не было ни одного родного человека рядом. Я так хотел бы любить своего отца, гордиться им, чувствовать его заботу и внимание! А теперь я не могу. Не могу, понимаешь!? Этот мужчина на экране, он ведь мне совершенно чужой, не знакомый и не понятный человек, только и всего. Я ничего, кроме жалости к нему не испытываю. Я хочу любить отца. Ну, или хотя бы память о нем… Я даже к этой страшной женщине в какой-то момент почувствовал что-то типа жалости, а к отцу ничего… Совсем ничего…

– Все происходит слишком быстро. – Сказал Иван Станиславович. – Поверьте, пройдет время, вы успокоитесь, разберетесь в своих чувствах, и в душе обязательно появится теплое и благодарное чувство к отцу, уверяю вас.

– Иван Станиславович, может, досмотрим пленку? – Предложила я, чувствуя, что вот?вот не выдержу всех этих душещипательных разговоров и просто разрыдаюсь в голос.

– Конечно, Полиночка. – С готовностью отозвался нотариус, которого эта ситуация похоже тоже тяготила, и щелкнул кнопкой пульта. Лицо Семена на экране показалось мне немного усталым.

– «Ну что вроде со всеми неприятными моментами покончено. Остальное свое состояние я оставляю двум близким для меня людям, жене Полине и сыну Никите. Не знаю, смогла ли Поля привезти его сегодня в этот кабинет, надеюсь, он сейчас меня слышит. Если нет, то я уверен, моя жена не остановит поиски до тех пор, пока не передаст в руки моего сына все, что ему полагается. Не стану сейчас перечислять, что и кому из вас причитается, все это написано на бумаге и оформлено по всем правилам. Основными активами вы будете управлять вместе, поддерживая и помогая друг другу. Прошу тебя, Полюшка, поддержи Никиту на первых порах, советом помоги, связями. Сама знаешь, как легко можно растеряться и запутаться, внезапно попав в совершенно чуждую и не привычную для тебя среду. Конечно, со временем мой мальчик разберется во всем и все расставит по местам, ведь в нем течет моя кровь. Кровь борца и неисправимого оптимиста. С деньгами делайте все, что хотите. Хотите приумножайте, хотите просто тратьте, там обоим хватит на всю жизнь… Поля, милая девочка, я не стану сейчас говорить, как к тебе отношусь и что чувствую, оставляя тебя одну. Ты все это прекрасно знаешь сама. Скажу только одно, я любил тебя с первой встречи и буду всегда любить, не смотря ни на что. – По щекам катились крупные горячие слезы, но я их не замечала. Я во все глаза смотрела в еще такие живые и ласковые глаза Семена и не могла поверить, что теперь его уже и правда нет среди живых. – А вот тебе, сынок, я так ни разу и не смог рассказать о том, что чувствую… О том, как сильно я любил твою маму… Может, и хорошо, что мы с тобой так и не встретились, Никита. Не знаю, как сложились бы наши отношения, и стал ли бы ты вообще слушать сентиментальные признания старого алкоголика и психа… Я никогда раньше не задумывался о том, как и что подумают обо мне окружающие. Я нарочно старался эпатировать как можно больше, вызвать недоумение и шок. Иногда я хохотал до слез и правда чувствовал себя слегка сумасшедшим. Узнав, что у меня есть сын, я впервые в жизни пожалел о своей репутации. Теперь ведь она запросто может автоматически перекинуться и на тебя… Люди любят мыслить стереотипами. Мол, яблоко от яблоньки… Я боялся нашей встречи и жаждал больше всего на свете. Ты спроси у Полины, она расскажет тебе, сколько бессонных ночей мы провели в разговорах о тебе, гадали какой ты, чем занимаешься, как выглядишь… Полюшка смеялась, что ты уже в свои годы вполне мог сделать меня дедушкой, причем не один раз… Наверное, ты, сынок, осуждаешь меня, или даже ненавидишь, за то, как все сложилось у нас с твоей матерью… Что же, наверное, ты прав. Я был глупым, безответственным юнцом. Прояви я немного настойчивости или хоть капельку здравого смысла, все у нас могло бы сложиться по?другому. Но глупая обида, похоже надолго заслонила мне белый свет и притупила разум. Прости, если можешь. Я ведь, даже узнав от отца, как все получилось на самом деле, снова не предпринял ни одной попытки связаться с родными Машеньки и хотя бы попросить прощения… за себя, за мать… Я струсил, сынок. Я не знал, что смогу сказать убитой горем женщине, потерявшей единственную дочь. Да еще такого ангела, каким была Машенька. Отец показал мне бумагу, в которой черным по белому было написано, что ни Марусю, ни ребенка спасти не удалось. Они погибли во время неудачных родов… Мне и в голову не пришло тогда, что Ирина Матвеевна обманула нас всех и отца в том числе, зная его мягкий характер. Я тогда многого не знал, сынок, даже представить не мог, на что способна эта женщина. Два года назад, когда я был в Австрии, мне пришло известие, что моя двоюродная тетка Тамара умирает от рака и просит немедленно приехать, чтобы застать ее в живых. Я избегал общения с этой женщиной, зная, что именно она по просьбе Ирины Матвеевны подделала документ, послуживший причиной сумасшествия моей матери. Я долго не знал, на что решиться, но все же бросил все дела и выполнил ее просьбу. Тогда она и призналась, что на ее совести не только та, давняя история с моей матерью. Она подделала и еще один документ, тот, где говорится, что мой сын умер в роддоме. А на самом деле мальчик жив, его отправили на воспитание в дом малютки. Она что?то еще говорила, просила прощения, пыталась руку целовать… Я ее не слышал. Меня ошеломило известие о том, что у меня есть ребенок. Сын! От любимой женщины. Ты и представить себе не можешь, какую бурю эмоций я пережил в тот момент. Я был и счастлив, и расстроен до глубины души. Сознание того, что мой единственный и уже горячолюбимый ребенок вместо того, чтобы получить все самое лучшее, заботу, игрушки, образование, любовь, наконец… вместо этого он всю жизнь маялся по детским приютам, где его вполне возможно обижали и били, было невыносимо. Я забросил все дела и начал поиски. Только Полюшка знает, сколько горя и разочарования я испытал, день изо дня получая отрицательные отчеты детективов. Я ведь не знал даже твоего имени, сынок. Да и о Машиной семье я мало что вразумительного мог рассказать. Мы упирали на детские дома, а потом выяснилось, что почти сразу из дома малютки тебя забрала бабушка и уехала. Мы занялись ее поисками… Когда наконец мне сообщили, что удалось напасть на ваш след, я даже заплакал от счастья, честное слово… – Семен замолчал, грустно глядя куда то вдаль. Я покосилась на Никиту, который стоял, прислонившись к стене и внимательно слушал исповедь своего отца. По его лицу невозможно было понять, что он чувствует в этот момент, о чем думает. – Никита, ты уже взрослый человек и можешь рассуждать с позиции кое-что повидавшего в этой жизни человека. Не спеши меня осуждать, постарайся понять и простить, если сможешь. Осмотрись вокруг повнимательнее и сделай собственные выводы о том, что происходит вокруг тебя. Не слушай всех тех, кто постарается втереться в доверие и тянуть на свою сторону, думай сам и решения принимай тоже исключительно сам. Я рад, что хотя бы в конце моей жизни господь смилостивился надо мной и дал возможность исправить совершенные ошибки, вернуть тебе хотя бы часть того, что отнял не по своей воле. Ты не знаешь меня, я тоже тебя не знаю… Но ты мой сын, и сын Маши Мне этого вполне достаточно для того, чтобы любить и верить.

Ну, вот, кажется, и все. Все слова сказаны. Все точки расставлены. Чтобы вокруг не болтали о моей смерти, не придумывали, хочу сказать сразу. Это мое решение и только мое. Только я сам и больше никто являюсь виновником этого печального события. Не знаю точно, когда оно произойдет, но думаю очень скоро. Не пугайтесь, я не собираюсь принимать яд, или стрелять в висок из пистолета. Вовсе нет. Я просто не стану выполнять те строгие предписания и предосторожности, которые на двух страницах навалял мой лечащий врач. По его словам я должен буквально урезать себя во всем, перестать пить, курить, полностью поменять образ жизни… Не таким я представляю свой конец. Совсем не таким. Я жил ярко, шумно, бесшабашно, а уж умереть и подавно хотелось бы красиво… В общем прощайте, дорогие мои, не поминайте лихом. У меня никого кроме вас, нет на всем белом свете… Я вас люблю.»

Экран медленно погас. Я закрыла лицо руками, Никита, ни слова не говоря, отвернулся к окну. Внезапно я снова услышала голос Семена.

« – Кстати, чуть не забыл. Чтобы не только вы поминали меня добрым словом, а и еще как можно больше приятелей и знакомых, я напоследок еще одно доброе дельце решил сотворить. – Мой муж уже вполне справился со своими эмоциями и говорил со своей привычной лукавой усмешкой в глубине глаз. – Я сто раз говорил тебе, Полюшка, что в „Арлекине“ отвратительная кухня, помнишь? Правда, с приходом туда Анжелы стало вроде получше. Так ты проследи, детка, чтобы это заведенье полностью передали в руки твоей подружки. Я считаю, такой кулинарный талант, как у нее, обязательно нужно вознаградить. Уверен, она быстро наведет там свои порядки, и все кто будет там кушать сто раз мне спасибо скажут за такое удачное решение. Кстати, я бы хотел, чтобы и поминки мои ты организовала именно там. Договорились? Ну, теперь вроде и правда все. Целую…»

– Это все, Полина Игоревна. – Вздохнул нотариус, покосившись на неподвижную спину так и не обернувшегося больше к экрану Никиты. – Мы выслушали последнюю волю Семена Васильевича полностью… Теперь, чтобы приступить к оформлению официальных документов, мне нужно выслушать ваше мнение обо всем этом, как основных наследников огромного состояния. Вы должны ознакомиться с тем списком, который оставил мне клиент, там досконально расписано, что и кому из вас отходит. Но Семен Васильевич заранее оговорил то, что вы можете по своему желанию внести некоторые изменения…

– Я ничего менять не стану. – Вздохнула я. – Семен был намного меня умнее и дальновидней. И уж точно знал, как будет лучше для меня и для его сына.

– Никита Семенович, а вы что скажете…

– Ничего. – Голос Ника звучал глухо, да и глаза, когда он, наконец, повернулся к нам лицо, выглядели подозрительно красными.

– Как ничего? – Растерялся нотариус. – Вы согласны с тем, как распределил ваши доли наследства отец?

– Мне все равно. Когда я сюда ехал с Полиной, то твердо решил для себя, что не приму от этой семьи ни копейки. Я и сам вполне в состоянии обеспечить свою жизнь и свою семью…

– То есть вы отказываетесь от состояния, которые оставил ваш родной отец? – Поразился Иван Станиславович. Я тоже с беспокойством посмотрела на Семиного сына. Это что еще за новости, скажите на милость!?

– Нет. – Не глядя на нас, хмуро отозвался Никита. – Все, что отец посчитал нужным передать в мое распоряжение, я приму. – Мы с нотариусом облегченно вздохнули. – Только я еще не решил, что буду с ними делать.

– Это уже ваше право. – Торопливо заметил Иван Станиславович. – Моя забота оформить бумаги для вступление в наследство и все. Дальше и вы Никита Семенович, и вы Полина Игоревна вольны поступать так, как вам захочется. Можете свою долю продать, подарить, просто выбросить… – Нотариус торопливо застрочил по бумаге ручкой. Чувствуется, наше беспокойное семейство надоело этому серьезному интеллигентному человеку буквально до чертиков. И его единственное желание – избавиться от нас, как можно быстрее. – Это вы, пожалуйста, между собой решайте. Вот тут вот подписи поставьте, если не трудно… – Он протянул нам с Никитой бумагу, на которой сын моего мужа практически не глядя поставил росчерк. – Ну, в принципе на сегодня все…