Поединок

Шприц

Диспетчер — дошлый волчина. Если с кем и отправляться в разведку, так с ним. Что я и совершаю с регулярным постоянством. Диспетчер знает, как добыть бабок, чтоб хватило и заткнуть на время пасть Удаву, и нам на допинг. По завершении очередной операции нам оставляют энную сумму и подбрасывают к Некрасовскому рынку, приглядывая, чтоб не свалили. Там мы затариваемся впрок всевозможной бедой. Бандитская тусовка, в которую некогда входил Диспетчер, держит сбыт наркоты на Некрасовском на долях с азерами и чеченами. Смешно, конечно, но и Диспетчер, довольствуясь ролью простого смертного, вынужден платить своим же бывшим коллегам — по ломовым прайсам, не говоря уже обо мне.

Диспетчер — смелый, волевой, умный да и сильный человек. Даже его внешний облик, довольно, кстати, привлекательный, излучает некую невидимую, но вполне ощутимую энергию. Биотоки, что ли. Интеллект же для бандита у Диспетчера просто феноменальный. Хотя, наверное, бандит не обязательно должен быть тупым. К тому же у каждого из них — свои задачи, и у кого-то — как раз умственного характера. Не всем кулаками да стволами работать. Кому-то и головой.

За что на Диспетчера обрушился гнев братвы, он не рассказывает, хоть я и пытал его пару раз об этом. Говорит — за дело. Мне кажется, уже одна его кличка даже непосвященному должна поведать о многом. А собственные потери и подвиги, хоть он ими и не интересовался, я живописал ему сам. Мне кажется, узнав о моей жизни, Диспетчер проникся ко мне некоторой симпатией. Во всяком случае, мне бы очень этого хотелось.

На пару мы торчим в основном на коксе, хотя иногда для разнообразия и смены ощущений — чтобы не замылить их до крайности — соскакиваем на какое-нибудь шмыгалово. Запастись им нам дают в ограниченных объемах — чтобы хватило недели на две. А потом, если Диспетчер к этому времени еще не придумал очередной темы, его начинают напрягать. И тогда он, вмоловшись героином высшей очистки, под которым, по его словам, мозг работает с максимальной продуктивностью, несколько часов изобретает новую тему. А затем мы уже вместе моделируем варианты ее пробивания.

Нас охраняют день и ночь внушительной внешности быки. Спим мы под замком в подвальном бункере без окон на сносных тахтах. Сортир, душ, телевизор, любые — на заказ — газеты и книги, вполне терпимая жратва без ограничений.

На боевые в полном смысле этого слова операции мы выезжаем под присмотром, а иногда и под прикрытием настоящих головорезов. У них, мы предупреждены, приказ: валить нас в случае попыток бегства, при подозрительном поведении и непредвиденных обстоятельствах.

А жить нам пока еще не опостылело. Обращаются с нами нельзя сказать чтобы хорошо, но уж получше, чем в тюряге. Точнее сказать — никак не обращаются: ни хорошо, ни плохо. Нейтрально. Правда, гулять не выводят. Так что наркотики заменяют нам все прочие жизненные удовольствия. Зато как! Ни одно из этих удовольствий не встанет рядом с ними и близко!

Первое наше совместное лиходейство оказалось, в сущности, провальным. Нет, нас не скрутили на месте его совершения, да только предполагаемой суммы — даже близко — мы не выручили. Диспетчер оправдывал осечку напрягом, с каким на него наседали костоломы, требовавшие немедленных и решительных действий по добыванию денег. Мол, беспрестанно побуждаемый к этим действиям, да еще и оглушенный первыми — самыми жаркими и сладкими — дозами кайфа, он не мог придумать ничего более путного. А выдумал он — и мы воплотили его план в действительность — следующее.

Накануне, затребовав у наших сторожей телефонную связь — что не возбранялось, если было подчинено делу, — и получив сотовую трубку, через «09» Диспетчер узнал номер Театра Товстоногова, где играют сливки питерских мастеров сцены. Позвонил туда и, представившись московским драматургом с какой-то еврейской фамилией, напросился на встречу с завлитом или кем-то там еще, чтобы, по его выражению, именно в очной беседе рассказать о достоинствах своей новой пьесы. Встреча была назначена на послерепетиционное и послеобеденное время следующего дня.

Поутру, первым делом загрузившись коксом, приободренный Диспетчер позвонил в театр, чтобы уточнить, в котором часу начинается и когда заканчивается репетиция, и «распорядился» подать машину с пустым багажником. С собой мы прихватили доставленные по требованию Диспетчера холщовые мешки — под картины и прочее добро, связку отмычек, фомку и баллончик с нервно-паралитическим газом.

В театр мы прошли, представившись московскими драматургами, которым-де назначена встреча в перерыве репетиции.

Узнав у какого-то работяги, где находятся гримерки, прошли в указанном направлении, очутившись в служебном крыле театра. Двери гримерок следовали одна за другой, словно в тесной гостинице с крохотными одноместными номерами.

Вооружив меня газовым баллончиком, а инструкцию гасить из него всякого, кто помешает нашим действиям, я получил еще накануне вечером, Диспетчер с невероятным хладнокровием принялся вскрывать — где отмычками, а где и фомкой — двери гримерок. Обратно из них он выходил если не с совершенно пустыми руками, то все равно налегке: всего лишь с паспортом актера и ключами от его квартиры.

Как сказал Диспетчер чуть позже в машине, брал он паспорта и ключи в одежде и сумках лишь явных знаменитостей, не связываясь со звездами восходящими и уж совершенно игнорируя неведомые имена.

Ограничившись несколькими гримерками, Диспетчер, кивнув мне, направился к выходу из театра. К неописуемой моей радости, потрошение пиджаков и сумочек произошло с такой молниеносностью, что за этот краткий промежуток времени в зоне моих полномочий никто не успел появиться.

Имея в своем распоряжении адреса, по крайней мере паспортные, ключи от квартир и несколько часов в запасе, мы в тот же день не преминули воспользоваться предоставленными нам шансами. И не наша вина, что нынешние звезды бомонда так измельчали в материальном отношении. Из двух квартир удалось вынести в общей сложности лишь полтора десятка ювелирных украшений, сущую малость валюты, едва хватившей для последующего заезда на Некрасовский, и десяток картин современных мазил. Ни одна из картин заведомо не представляла никакой ценности. Прихватить их пришлось лишь для того, чтобы втереть очки торпедам: мол, взяли охренительно ценную живопись, не грех и на Некрасовский заглянуть. А также — чтобы отсрочить гнев Удава: пока выяснится, что полотна фуфлыжные, сказал Диспетчер, он успеет придумать что-нибудь новенькое.

По остальным намеченным для дербалова адресам в момент нашего визита либо кто-то был дома — а насилие в наши планы не входило, — либо ключи не соответствовали замочной скважине, а это означало, что знаменитость здесь только прописана, но не живет.

Ставка Диспетчера на благосостояние питерских театральных звезд первой величины оказалась битой.

Удавий гнев не замедлил грянуть вечером того же дня. Один из наших сторожей, открыв тяжелую дверь темницы, швырнул картины на пол со словами, что Удав, мол, велел передать: еще одно подобное штопорило — и он подвесит нас к потолку за яйца, чтобы шустрее думалось над вопросом, где взять денег.

На протяжении недели Диспетчер тщетно пытался придумать какой-нибудь легкодоступный нам двоим способ заработка. Все приходившее ему в голову не годилось ни для двоих, ни для четверых. К тому же выдумать что-либо новенькое оказалось, по уверению Диспетчера, совершенно невозможно: все темы уже давным-давно пробиты и окучены, принося их придумщикам звонкую монету, а человек, способный родить радикально свежую бизнес-идею, обречен на славу гения. Но даже если бы Диспетчер умудрился-таки додуматься до чего-либо гениального, это еще ровным счетом ничего бы не означало: от него требовали не идеи, а конкретные деньги, и не в неизвестном будущем, а сейчас.

В этом месяце с нас причиталась по-прежнему сотня тысяч: золото, позаимствованное в квартирах знаменитых актеров, не окупало даже затрат на наше содержание.

Итак, разработка бизнес-планов и внедрение их в реальность отпадало изначально: коммерция требует не только вложений, но и времени для их оборачиваемости. У нас не было первого, Удав не желал второго. Сколько Диспетчер ни старался, изобрести какой-нибудь быстрый способ заработка он был не в силах. И чем больше он бился над этой задачей, тем яснее ему становилось: для получения больших и быстрых денег есть много различных возможностей — попроще и посложнее, но у всех один общий знаменатель: насилие. И без него не обойтись.

Именно поэтому следующая наша операция, до мелочей разработанная Диспетчером, опиралась уже на этот действенный и неизбежный фактор. Срок, отведенный Удавом для месячного взноса, еще не истек, но торопило нас с воплощением идеи в жизнь совсем другое: наркотики таяли, словно снег на солнце, их оставалось едва на сутки. Наконец в сопровождении быков мы отправились на новое дело.

В период подготовки к этому настоящему разбою Диспетчер дважды обращался через стерегущих нас мордоворотов к Удаву, испрашивая разрешения на оружие — и не просто на его применение в ходе операции, а на вооружение непосредственно нас. Поначалу я категорически отказывался от подобной привилегии, не желая входить в образ грабителя-убийцы, однако Диспетчер довольно толково и быстро убедил меня в обратном. Самыми вескими его доводами были следующие. Использование оружия имеет больше психологический, нежели какой-то иной смысл. Один только вид инструмента, способного причинить потерпевшему увечье или даже смерть, оказывает на последнего должное воздействие, заставляя его быть несравненно более сговорчивым. А наличие оружия у нападающего придает ему уверенность в своих силах и особую дерзость, что также эффективно воздействует на жертву, склоняя ее к безоговорочной капитуляции. В крайнем случае можно пальнуть в воздух — для острастки. И уж это наверняка принесет желаемый результат.

После повторного требования стволов нам вручили два здоровенных газовика «майами». Черные, тяжеленные и просто огромные, они действительно способны шокировать беззащитного человека одним лишь внешним видом. Убить из них, правда, как сказал Диспетчер, никого невозможно. В том числе, значит, и наших сторожей.

Загодя поработав с картой и расписанием движения поездов, чем его обеспечили, в отличие от стволов, по первому же требованию, Диспетчер достоверно знал, на каком именно отрезке какого перегона мы начнем внедрять новую операцию в жизнь.

Вместе с нами в скорый поезд Петербург — Севастополь загрузились и четверо громил, вооруженных настоящими, а отнюдь не газовыми короткоствольными автоматами, свободно поместившимися в наплечные сумки. Два других экипажа заранее выехали на машинах в указанный Диспетчером район и должны были подключиться к обещавшему пощекотать нервы мероприятию в назначенное время.

Севастопольский экспресс Диспетчер предпочел прочим не случайно: в самый разгар летних отпусков этот уложенный на земную плоскость стройный небоскреб просто обязан был до отказа оказаться набитым деньгами. Даже с учетом того, что у многих из пассажиров куплены обратные билеты, Диспетчер не без оснований полагал, что долларов по триста на нос они везут в своих кошельках в обязательном порядке. Диспетчер не собирался грабить отпускников под завязку, решив довольствоваться лишь частью их сбережений. Сто пятьдесят бачков с клюва, считал он, будет достаточной суммой нашего гонорара. Дальнейший расклад цифр приводил к следующей картине: взнос четырех человек в каждом купе составляет шестьсот баксов. У кого-то, разумеется, четвертой доли этой суммы может не оказаться, но в соответствии с теорией вероятности у соседа по купе должно быть денег побольше объявленной величины, вот пусть он и одолжит попутчику. А потом они как-нибудь между собой договорятся о возврате долга. Кроме того, в виде платы будут приниматься золотые украшения — по цене лома… Десять купе вагона преумножают эту сумму, соответственно, в десять раз. Итого шесть тысяч. А с плацкартных — и того больше. Шесть-семь тысяч каждого вагона в размере всего состава, усиленного ввиду летней необходимости несколькими дополнительными звеньями, возрастут до требуемой суммы. Если каких-то крох и не хватит, то Удав, надо полагать, снисходительно позволит перебросить их на следующий месяц.

Перекусив захваченной в дорогу колбасой и попросив охрану разбудить его без двадцати четыре утра, Диспетчер полез спать на верхнюю полку, то же самое предложив сделать и мне.

Придремать я сумел лишь после трех ночи, а то все ворочался да ходил курить в тамбур, каждый раз провожаемый одним из бычар.

Судя по его виду, Диспетчер выспался неплохо. Сверившись на первой же остановке с расписанием, он удовлетворенно заметил, что поезд в графике. Рассвет уже по-хозяйски обволакивал лесной массив, тянущийся по обе стороны железной дороги, когда каждого из боевой команды, включая и громил из соседнего купе, Диспетчер наделил персональной задачей.

Перед началом операции мы сверили часы: она должна была начаться ровно в четыре пятьдесят. В четыре пятнадцать, в полном соответствии с предварительной договоренностью, на связь по сотовому телефону вышла бригада резерва и обеспечения отхода: четверо бойцов на двух машинах, в которых были «забронированы» места и для нас, уже ждали в условленном месте.

Мы надели камуфляжные маски. В четыре двадцать пять двое быков, пряча под куртками автоматы, направились в голову поезда — нейтрализовать машинистов. В их задачу входило выведение из строя внешней связи и воспрепятствование движению поезда после его остановки. Для острастки машинистов Диспетчер рекомендовал немного пострелять из автоматов в воздух. Кроме того, парой очередей следовало прошить весь состав со стороны — низом, под брюхо, — после того как будет передано обращение по внутреннему радио.

В четыре тридцать пять Диспетчер, передернув затвор своего «майами» — больше, как видно, для самовнушения, а может, и чисто рефлекторно, — в сопровождении невозмутимого громилы с автоматом пошел в штабной вагон. Там они должны были, также немного постреляв для пользы дела, заблокировать внешнюю связь и воспользоваться внутренней.

Двумя минутами спустя мы с четвертым, последним боевиком отправились в хвост состава. В четыре сорок девять, уже находясь в тамбуре последнего вагона, мой напарник принял по сотовой связи сообщение, что поезд, сбавивший скорость на выходе из леса перед поворотом, попал в зону видимости нашей резервной группы. Через тридцать секунд, ровно в четыре пятьдесят, напарник сорвал стоп-кран.

Дикий скулеж тормозов пронзил, должно быть, не только мой череп, но и ближайшие окрестности. Страшная, непокорная силища рванула вагон, а следовательно, и весь состав — вначале вперед, затем назад, потом снова вперед. После того как поезд, выпустив весь свой ужас и гнев в истошном визге, наконец остановился, мы с напарником достали свое оружие: я — «майами» устрашающей величины, он — «калашникова» с укороченным стволом и без приклада. Войдя в коридор купейного вагона, мы постучали в ближайшее купе.

— Откройте! Авария!

Через две минуты, стараясь не обращать внимания на трясущихся от страха пассажиров, мы вместе с ними слушали заявление Диспетчера по внутренней связи из радиоузла штабного вагона.

Дословно не помню, но если в общих чертах, то заявил Диспетчер примерно следующее: поезд захвачен бандитами — да, именно так он и выразился, — все пассажиры объявлены заложниками. Сопротивление или бегство невозможно и опасно для жизни: в поезде находятся более двадцати вооруженных боевиков, состав окружен. Любая попытка противодействия боевикам или невыполнение их приказов будут пресекаться автоматным огнем на поражение. Никаких уговоров и предупредительных выстрелов — немедленная стрельба на поражение! Связь с внешним миром заблокирована, начальник поезда, бригадир и машинисты убиты — этот блеф не был импровизацией, а тщательно готовился Диспетчером заранее. Всем пассажирам предлагается в пятиминутный срок подготовить для сдачи по сто пятьдесят долларов с каждого. Можно в рублевом эквиваленте, а также при мотивированном отсутствии денег в особых случаях разрешается сдавать золотые украшения по цене лома — из расчета десять долларов за грамм. Камни в зачет не идут. Проводникам в течение ближайших десяти минут собрать со всех купейных и плацкартных вагонов деньги и ценности исходя из установленной цифры: сто пятьдесят долларов с каждого пассажира, включая детей с десятилетнего возраста. Каждого, кто не сдаст указанную сумму, проводник обязан указать при расчете. Каждый из этих людей будет расстрелян на месте. Проводник, не успевший собрать деньги и ценности к моменту расчета, также будет расстрелян на месте. Проводник, укрывший при расчете пассажиров, не сдавших указанную сумму, будет убит на месте. Проводникам с первого по восьмой вагон включительно до пяти часов пятнадцати минут принести и сдать деньги в штабной вагон. Проводникам с девятого по шестнадцатый вагон сдать деньги вооруженным людям по их требованию также не позднее пяти часов пятнадцати минут. Проводники, не уложившиеся в указанный срок, будут убиты на месте.

Голос Диспетчера, изрядно искаженный техникой, звучал уверенно. И признаться, убедительно. Пассажиры купе, где мы прослушали эту жуткую речь, по ее завершении немедленно бросились к своим вещам. Их действия подстегнули две автоматные очереди, раздавшиеся где-то вдали едва слышным стрекотом, но отозвавшиеся немедленным эхом ударов и визга пуль по днищу вагона.

Напарник мой, добросовестно выполняя поставленную перед ним задачу, выйдя в коридор, полоснул в потолок свинцом. И если предупредительные очереди где-то в голове состава прозвучали для кого-то недостаточно убедительно, то грохот под самым боком, удары пуль и брызги вспоротого ими пластика сломили всякое инакомыслие.

К подобному средству убеждения бандит прибегал в каждом вагоне, дважды меняя рожки, — пока мы не добрались до восьмого, где Диспетчер с напарником держали под прицелом лежащих на полу двух мужчин — должно быть, бригадира и начальника поезда.

В первых двух вагонах мы собрали дань сами. Выставляя напоказ автомат, бандит заходил в каждое купе лично, а я прикрывал его из коридора, куда, впрочем, никто не высовывал и носа. Смельчаков, закрывшихся в купе изнутри, тоже не нашлось. Кое-где плакали дети, но в целом операция проходила спокойно. Если не считать оглушительных автоматных очередей, которыми мой напарник, поливая потолки и окна вагонов, вышибал из скептически настроенных пассажиров последние сомнения.

Начиная с третьего вагона, собранную дань мы принимали уже из рук проводников, и дело пошло значительно быстрее. Никаких сообщений об уклонившихся от расчета проводники до нас не доводили, а мы их по этому поводу и не допрашивали. Не хватало еще действительно убивать каждого, не внесшего полторы сотни, пусть даже и зеленью. Купюры и украшения — серьги, кольца, перстни, цепочки и браслеты — мы бросали в полиэтиленовый пакет даже не считая. Сколько всего было набрано денег и золота, нам потом так и не сказали, однако для посещения Некрасовского рынка выделили, по личному распоряжению Удава, три штуки баксов в рублевом эквиваленте, из чего невольно напрашивался вывод, что месячный план мы не только выполнили, но, возможно, и перевыполнили со значительным отрывом от установленного Удавом норматива.

Две недели обсадки коксом пролетели словно пара мгновений. Но кокс, имеющий обыкновение иссякать быстрее ожидаемого, как раз так и кончился, если не считать последнего полуграмма, предусмотрительно оставленного на раскумаривание, когда уж прижмет совсем крепко.

Диспетчер, конечно, башковит. Не сомневаюсь, что присвоенная ему кличка не содержит примеси иронии. Те же бандиты, чьими устрашающими усилиями была достигнута результативность последней вылазки, казалось, могли бы и сами выпотрошить поезд с курортниками. Ан нет. Не хватило бы у них ума на все эти разработанные Диспетчером тонкости. Ведь если бы дотумкали сами — давно бы и внедрили планы в действительность. Нет, максимум, на что бы их хватило, — это собрать деньги внагляк, вламываясь в каждое купе, что заняло бы уйму времени и позволило в итоге мобилизовать против них силы ближайшей ментовки.

На днях охрана передала Диспетчеру предложение Удава провернуть аналогичную операцию с другими поездами — иного сообщения, но Диспетчер ответил категорическим отказом. Мотивировал он тем, что необходимо всеми силами избегать определенного почерка. Всякого серийного преступника менты вычисляют главным образом по его почерку. И для того чтобы постараться этого избежать, надо по меньшей мере не совершать одинаковых преступлений или в крайнем случае стремиться при этом к максимальному их отличию друг от друга. Пусть теперь братаны пользуются отработанной темой самостоятельно, и если они такие бараны, то рано или поздно — и скорее первое, чем второе — на них повесят и первое ограбление, и все последующие, совершенные неизвестными подражателями.

Диспетчер не только блистательный тактик, но и первоклассный стратег, расписавший наши планы на три месяца вперед. В одну из ближайших ночей мы постараемся взять Московский банк реконструкции и развития — вернее, его Северо-Западный филиал. Следующей нашей жертвой станет небезызвестный господин Ананов, точнее, его салон драгоценностей в гранд-отеле «Европа». Выхолостить этот сладкий злак, произрастающий в самом центре города, Диспетчер предлагает средь бела дня — с использованием какого-либо спецсредства: шумо-ослепляющей бомбы или усыпляющего газа, а возможно — того и другого вместе взятых… А еще через два месяца, если, конечно, доживем, Диспетчер планирует ограбить одну очень известную и, следовательно, очень богатую фирму.

По требованию Диспетчера к нам в подвал была налажена поставка путан — до тех пор, пока Диспетчер не выбрал трех из них, полагаясь не только на собственное чутье, но и на результаты собеседования. Дальше последнего, надо признаться, планы Диспетчера в отношении живого товара не простирались, и, даже если бы он пожелал развлечься с красотками, его скромные намерения — как, впрочем, и мои — оказались бы обреченными на несостоятельность: в своем пожирании человеческих душ и тел кокс не выносит конкуренции.

Девкам, отобранным для участия в операции и давшим на это согласие, как выразился Диспетчер, за долю малую, было поручено в течение ближайших дней любыми доступными способами войти в контакт с какой-нибудь из смен охраны банка, чтобы в дальнейшем, устраивая с охранниками ночные гасилова и зная график их дежурства, выполнить поставленную задачу. И вот по прошествии двух недель, когда запущенные в оборот путаны справились с предварительными поручениями, наступило время так называемых решительных действий.

Выяснив у девок, что во время несения службы банковские охранники водку и другие алкогольные напитки не употребляют, но от чая не отказываются, Диспетчер, не доверяя ответственные манипуляции чужим рукам, лично заправил полкоробки шоколадных конфет клофелином — через шприц. Путаны при этом получили достоверную информацию, в каких рядах коробки конфеты начинены клофелином, а из каких можно — и даже нужно для усыпления бдительности охранников — угощаться безбоязненно. Все для того же усыпления бдительности секьюрити ночной визит, предшествующий рабочему, был декорирован коробкой конфет, не содержащих сюрприза.

В начале назначенной ночи мы с Диспетчером и нашими бессменными поводырями — в скромной «девятке» плюс «БМВ» подкрепления с пятью стрижеными затылками — дежурим на Малом проспекте Петроградской стороны — в ожидании телефонного сигнала из банка. Мы ждем уже не меньше двух часов. Звонят откуда угодно, только не из банка. Но вот наконец:

— Света, ты? Щас, подожди, перекину трубу. — И старший группы передает телефон Диспетчеру.

— Ну чо там — все уже оттопырились? — спрашивает Диспетчер и, как видно, получив утвердительный ответ, руководит дальнейшими действиями троянского коня: — Теперь открой дверь в коридор, я подожду. — Пауза. — Есть? Хорошо. Теперь иди вниз, к главному входу. Подойдешь к двери — смотри в «глазок». Как только увидишь нас, но не раньше — сразу открывай. Там два замка и задвижка, ее тоже не забудь отодвинуть. Открывай, только когда мы подойдем плотно и будем стоять лицами к двери. Если боком и на расстоянии, значит, не спеши. Жди, пока не подойдем. Ну все, до встречи.

Выйдя из машин и рассредоточившись по тротуару Малого проспекта — чтобы не бросаться в глаза всей шоблой, — сворачиваем на Каменноостровский и все так же порознь, сохраняя интервалы меж собой в несколько шагов, неспешно приближаемся к банку. Вот и его ступени. Вокруг — ничего подозрительного. Пятеро мордоворотов остаются неподалеку — обеспечивать стрем и прикрытие на случай форс-мажорных обстоятельств, а мы с Диспетчером и наши провожатые последовательно подтягиваемся к внушительной двери. Скрежет замочных механизмов, усиленный литой массивностью металла, гулкий удар отброшенной задвижки — и преграда отверзается перед нами.

Света, впуская нас, проказливо щурится и как-то по-детски ежится, словно участвует не в ограблении банка, а в какой-то азартной игре. Мое веко над левым глазом настойчиво дергается, словно свидетельствуя, что уж я-то отдаю себе отчет в серьезности происходящего. Закрывшись изнутри на все запоры, поднимаемся по шикарной лестнице. Вот и вход в закрома. Половинка укрепленной двери открыта.

— Где они? — вполголоса спрашивает Диспетчер у Светы. Она кивает на проход в коридоре. Двое секьюрити сидят в безжизненных позах на креслах в комнате отдыха, третий лежит на диване. Лица последнего и того, который сидит ко мне затылком, не видны, у того же, что обращен мордой в мою сторону, глаза наполовину приоткрыты — и при полной неподвижности их хозяина это производит по-настоящему жуткое зрелище. Вместе с тем я достоверно знаю, что охранники пребывают лишь в бессознательном состоянии, которое отпустит их через несколько часов.

Мимо стойки дежурного охранника Диспетчер уверенно (он бывал здесь и раньше, а недавно — с разведывательной миссией) направляется, по-видимому, в помещение частного депозитария. Вот они, депозитные ячейки, видны через стальные прутья решетки. Не меньше сотни. Больше, значительно больше сотни…

Противостояние решетки длится недолго: промокнув поверхность прутьев вокруг замка кисточкой, смоченной в жидком азоте, и выждав несколько мгновений, принесенным с собой молотком Диспетчер выбивает замок. Осколки ставших поразительно хрупкими железных прутьев разлетаются по сторонам, словно брызги битого стекла.

Диспетчеру доподлинно известно — он делился со мною, — что обязательной постановке на пульт централизованной охраны из всех помещений банков подлежат только денежные хранилища и комнаты хранения оружия. Если таковые в банке имеются. Помимо этого, банки вправе обзаводиться дополнительными внутренними системами охраны и сигнализации любой сложности — все зависит от возможностей и желаний банка. У филиала ни того, ни другого быть не может. Скорее всего вся внутрибанковская система безопасности замыкается на пульт в комнате охраны. И точно: едва лишенная замка решетка отворяется, где-то в одной из комнат длинного коридора раздается резкий сигнал тревоги. Один из громил нашего сопровождения, отправившись туда, нейтрализует эту истерику. Следовательно, сохранность частных сейфов зависит в этом банке лишь от тех, кто их стережет, находясь непосредственно на боевом посту. А на них уповать частным владельцам уже не придется: они сегодня, мягко говоря, не в форме. В главное же банковское хранилище мы вторгаться не собираемся. Нам и надо-то всего ничего по банковским меркам: какую-то сотняжку тысчонок.

То, что мы собираемся вычистить, — даже не индивидуальные сейфы, а нечто еще более доступное: депозитные ячейки. Накануне Диспетчер втолковывал мне разницу между этими предметами. Для последних, по его словам, не только у нас, но и во всем мире существуют менее жесткие стандарты и требования по безопасности, нежели для первых. Эти ячейки в самом своем принципе рассчитаны на хорошо охраняемые помещения, в которые злоумышленник с фомкой проникнуть не может изначально. То есть в конструкции этих ячеек предусмотрена лишь защита против нечистоплотности работников самого банка, которые, попав в депозитарий по долгу службы, захотели бы переложить кое-что из чьей-то ячейки в свой карман. Но при схватке с фомкой ячейки любых фирм-производителей оказываются бессильными. Диспетчер, по его словам, изучал в свое время этот вопрос — и выяснил, что, например, по стандартам американского сертификационного центра UL ячейка должна «держаться» при попытке вскрыть ее с помощью механического инструмента не менее пяти минут, германские стандарты безопасности не дают ни секунды дополнительно. При этом, надо полагать, ни те, ни другие стандарты не учитывают такой эффективный механический инструмент, как отечественная фомка.

Четырьмя фомками мы обрабатываем депозитарий два с лишним часа, сгребая содержимое ячеек, по обыкновению, в скромные полиэтиленовые пакеты. Бабок здесь как грязи. Нам с Диспетчером тырить драгоценности и деньги — преимущественно доллары — смысла нет: по прибытии в зиндан, если, конечно, до этого сегодня дойдет, нас все равно обыщут до трусов. А вот братки, вероятно, распихали по карманам не одну «котлету» зелени. Документы и прочие ценные бумаги мы не берем: и хлопотно, и много их, да и опасно — через них потом и раскрутят.

Света с подругами дежурят возле тел отключенных секьюрити — с тем чтобы в случае появления признаков жизни втереть внутривенно раствор того же клофелина. Втроем как-нибудь должны справиться.

Веко мое дергается, как заведенная механическая игрушка.

Несмотря на то что денег и ценностей из банковского депозитария мы выгребли куда больше установленной Удавом контрольной цифры, просачковать хотя бы месяц он не позволил. Так и передал через мордоворотов: план — закон, выполнение — долг, перевыполнение — честь.

Шутник он, этот Удав. Глянуть бы на него разок, чтобы хоть знать, за какую рожу на верную гибель каждый раз отправляешься. А впрочем — не все ли равно… К тому же нам опять деваться ну просто некуда: от затарки на трешку тонн баксов, оторванных Удавом от сердца, и на этот раз остались лишь жалкие крохи, которых хватит от силы на три дня.

Получается, что мы — хотя справедливее будет отдать заслуженные лавры Диспетчеру, и все же я неизменно при нем, и этим все сказано, значит, все-таки мы, — так вот, мы добываем деньги не только и даже не столько для Удава, сколько для себя. Да, выходит — так, именно так. Конечно, если бы не Удав, добычи нам хватило бы на гораздо более продолжительное время, и скорее всего — мы уже не раз думали об этом — на гору деньжищ, просочившихся у нас сквозь пальцы, мы первым делом соскочили бы с наркоты. Мало ли способов. Подсесть, допустим, на героин, а потом постепенно вытеснить его метадоновой диетой. Найти первоклассного нарколога… С другой же стороны — кабы не прессинг Удава, мы нипочем не впутывались бы в подобные блудняки и, следовательно, в глаза не видели бы подобных деньжищ. Впрочем, опять я обобщаю. Диспетчер-то, наверное, имел копейку немалую…

А у Диспетчера на этот счет имеется своя философия. Как-то раз он сказал мне примерно следующее:

— В этой жизни можно быть или молотом, или наковальней. Не хочу, не могу и не желаю — быть наковальней.

Главное в нашем рискованном деле — не повторяться. Избегать почерка. А после благополучного исхода очередного разбоя — не забыть наведаться на Некрасовский рынок.

Удав, похоже, дорожит то ли нашими шкурами, то ли своими дивидендами: план Диспетчера по захвату драгоценностей в ювелирном салоне гранд-отеля «Европа» зарубил на корню. Никакой мотивировки не прозвучало, просто один из наших церберов сегодня утром на словах передал: Удав, мол, похерил идею и в целом, и в деталях. И требует экстренной ее замены. И чтобы «Европа» в будущих разработках вообще не фигурировала.

Последнее добавление навело Диспетчера на соображение, что Удав, хозяин нескольких магазинов в центре города, совладелец рынка, трех ресторанов, четырех автосалонов и пяти бензозаправочных станций, держатель контрольного пакета акций деревообрабатывающего завода, член совета директоров нескольких фирм — и прочая, и прочая — успел каким-то образом прибрать к рукам и долю «Европы». А может, они с Анановым в карты играют? — предположил Диспетчер. Так или иначе, ему пришлось спешно изобретать новое «чрезвычайное происшествие». На этот раз он не гнушался обкатывать его детали, обращаясь за помощью ко мне: времени оставалось слишком мало. День-два — и голодный паек преподнесет нам настоящее светопреставление.

Сегодня вечером новый план был переправлен Удаву с припиской не оттягивать принятие решения о его судьбе ввиду того, что мы рвемся в бой по причине завершения кокса. Последний и в самом деле иссякает. Прежде чем втереть в десну сущую малость порошка, мы терпим дискомфорт, связанный с его отсутствием в организме, как можно дольше и, только когда противостоять страстной жажде нет больше никаких сил, идем на микроскопические уступки своей биологической привязанности. И речь в данном случае идет уже не об извлечении сверхудовольствия, а скорее о поддержании некоего подобия жизненного тонуса. И все же пару самых последних дорог — несколько длиннее обычных, поддерживающих тление — мы отсыпали на «черный день». Тот самый, когда придется вновь рисковать головой. Если этот день не наступит завтра, то уже послезавтра, даже с учетом использования «неприкосновенного запаса», нам придет хана…

Поздним вечером на связь выходит Удав: громыхнув дверным засовом, один из мордоворотов протягивает Диспетчеру радиотелефон. В последующем переложении Диспетчера решение Удава таково: очередной план лично он не одобряет, считая операцию чересчур уж вызывающей. Но именно поэтому ее, возможно, и удастся осуществить. Только люди Удава в ней задействованы не будут. Он слишком дорожит своими людьми, чтобы бросать их в такие переделки. Если у Диспетчера башка до того заканифолилась, что он не может придумать ничего более безопасного, — пожалуйста, пусть рискует на пару с помощником. Но ни людей, ни даже транспорта Удав на это дело не даст. Остальное — портативный газосварочный аппарат, камуфляж, маски, две пары браслетов и даже оружие — не газовое, а боевое — пожалуйста. Машину на первом этапе отхода мы должны использовать совершенно левую, позаимствованную специально для этого случая, а в условленном месте ее придется бросить на ходу и взорвать для отвода глаз с помощью дистанционного управления. И пересесть в другую, обеспечивающую второй этап нашего отхода. Радиовзрыватель и тротиловую шашку нужной мощности нам также подгонят, как и все остальное, по первому требованию. Осуществить — попытаться осуществить — задуманное, если Диспетчер такой придурок, что не в состоянии выдумать ничего толковее, мы можем хоть завтра. Если мы не пересядем из машины, подлежащей уничтожению, в автомобиль сопровождения с братвой, то будем ликвидированы: нас достанут прямо в машине ПТУРСом — противотанковым управляемым реактивным снарядом, а то и просто из гранатомета «муха».

На вопрос Диспетчера, нельзя ли в виде аванса будущей доли трофеев получить хоть грамм, хоть полграмма кокса, Удав ответил категорическим отказом, цинично заявив, что торчать — вредно для здоровья, а при исполнении служебных обязанностей и вовсе недопустимо.

Ночь мы проводим без сна. Мешают не только перевозбуждение, вызванное мыслями о предстоящем, но и надвигающиеся ломки. И где-то уже под утро мы решаемся-таки распатронить последние крохи порошка, способного вернуть нам жизненную энергию хотя бы на время…

Для ограбления намечено одно из крупнейших питерских агентств недвижимости «Кредо-Петербург». Прибегая к посредничеству этой разворотливой фирмы, Диспетчер, по его признанию, неоднократно становился владельцем приличного жилья — с каждым разом, понятно, все более отменного, — поэтому расположение помещений фирмы и, главное, комнаты-кладовой, где хранятся деньги клиентов, ему известно далеко не понаслышке. Учитывая объем проводимых агентством сделок, расчет по которым по укоренившейся традиции осуществляется так называемым черным налом, в сейфе заветной кладовой есть чем поживиться. Одних задатков, вносимых клиентами в качестве гарантии, подтверждающей серьезность их намерений, по самым осторожным прикидкам Диспетчера, должно скапливаться до ста пятидесяти тысяч долларов. А большего нам и не требуется: в зачет будущих сумм излишек все равно не пойдет. На ночь агентство сдается под сигнализацию, но уже с девяти утра его охрана переходит в руки собственной службы безопасности. Вот к этому времени, может, минут на пятнадцать позже, мы и должны быть у входа в главный офис «Кредо-Петербург». Во дворе на улице Восстания. План этого двора, его привязку к улицам с одной и другой сторон Диспетчер еще вчера днем вычертил на оборотной стороне настенного календаря. После ужина его свозили к объекту — для уточнения необходимых деталей…

В шесть тридцать утра натягиваем камуфляжную форму. Маски — позже. Пусть ждут своей очереди в нагрудных карманах. Стволы — за пояс. Браслеты Диспетчер рассовывает по карманам. Эх, сейчас бы укокошить наших сторожей — даже у меня б рука не дрогнула, а у Диспетчера, вероятно, и подавно — и бежать отсюда без оглядки, да только обоймы нам дадут не раньше, чем мы окажемся в том самом дворе. А выходы из него будут, разумеется, наглухо блокированы братвой.

Действие живительных кристаллов постепенно ослабевает, и на смену ему все более настырно подтягивается синдром кумара и боязни предстоящего. Этакий предстартовый мандраж с глубокого похмелья. Сейчас бы вмазаться парой кубов героина — тогда бы хоть в пекло, хоть в пасть самого дьявола — все было бы нипочем…

— Шевелись, — торопит Диспетчер, глядя, как неспешно, а на самом деле просто неуклюже я застегиваю камуфляж. — Нам еще машину оформлять, а ты копаешься.

Пожалуй, это первый случай, когда я действительно нужен Диспетчеру. Кашу, которую он собирается заварить, в одиночку ему нипочем не расхлебать.

В «бээмвухе» цвета спелой вишни двое братил везут нас в центр города, где сегодня, уже очень скоро, будет дано очередное представление. На этот раз — средь бела дня. Сзади, несколько поотстав, следует еще один экипаж — на стального цвета «ауди». Именно он будет обеспечивать наш отход на улице Жуковского. А впереди шустрит скромная белая «восьмера», на заднем сиденье которой увезут куда-нибудь с глаз долой хозяина машины, взятой напрокат для наших нужд.

Посигналив задними фонарями — предупреждая, что жертва намечена, «восьмера» плавно огибает прижавшийся к парапету Фонтанки «Москвичок-комби» и останавливается впереди него. «Комби» — как раз то, что надо: по одной из заготовленных Диспетчером версий развития событий сейф, если не удастся вскрыть его с помощью автогена, придется забрать с собой.

Удав, как видно, снизошел до того, что распорядился обеспечить нас транспортным средством, экспроприировав его накануне нехитрым и надежным способом — разбоем.

Молодого парня громила вытаскивает из «Москвича» буквально за шиворот, а второй, чтобы не трепыхался, ушибает его в солнечное сплетение. Обмякшее тело несчастного заталкивают в поданную задом «восьмеру» и увозят прочь, а мы с Диспетчером садимся в захваченную машину. В багажник нам забрасывают сварочный аппарат. Бензобак, судя по индикатору, заполнен на четверть. Должно хватить.

Едва ли кто видел наши манипуляции: движение здесь одностороннее. У предыдущей вереницы автомобилей мы телепались в хвосте, а новая, придержанная светофором, еще не накатила. Справа — Фонтанка, слева — мрачный корпус какого-то производства. К тому же мы быстро покидаем место происшествия: наддав газу, Диспетчер срывает машину в резвый бег. На хвосте у нас плотно висит «бээмвуха». В боковое зеркало заднего обзора мне хорошо видны угрюмые рожи ее пассажиров.

— Может, оторвемся? — предлагаю Диспетчеру.

— Не, это глушняк. У них и движок-то в два раза мощнее, и стволов — шквал. А то и впрямь из гранатомета или ПТУРСа жахнут. Не, только не сейчас. И потом — нам что, самим бабки не нужны? Не знаю, как ты, а я уже от кумара в полном говне.

Чтобы хоть немного унять распоясавшийся мандраж, пытаюсь занять себя чем-нибудь: передернув затвор и спустив курок, прячу пистолет обратно за пояс, смотрю за показаниями датчиков на приборной панели автомобиля, наконец решаю исследовать «бардачок». Ни черта путного здесь нет: какие-то запчасти, отвертка, пластиковый стаканчик, атлас автомобильных дорог, перочинный нож, документы. Водительское удостоверение, техпаспорт. Пономарев Сергей Иванович. Пусть документы пока остаются на месте: может, придется предъявить, если, не дай, конечно, Бог, тормознут менты. Хотя ни Диспетчер, ни я на этого Пономарева не похожи. Поглядываю на всякий случай на Диспетчера: вдруг есть что-то общее? Нет, ничего совершенно.

Нижняя челюсть Диспетчера внезапно начинает увеличиваться в размерах. Она выпячивается вперед прямо у меня на глазах. Что это — галюны? Но почему такие натуральные, неотличимые от самой яви? Если это галюны, то что же тогда явь? Челюсть Диспетчера, будь она неладна, удлинилась уже сантиметра на три и все продолжает расти. И вот уже заметно удлиняется его нос. Вытянувшись вдвое, нос Диспетчера загибается крючком вниз. О Господи! Вверх ползет желтоватый клык. Все выше и выше, уже почти соприкасаясь с крючковатым носом. А челюсть тем временем начинает вытягиваться вниз. Подбородок становится похожим на узкий вертикальный клин. Ухо Диспетчера, обращенное ко мне, отрастает вверх треугольным, как у животного, кончиком. Глазные яблоки уходят глубоко в глазницы, запылав изнутри кровавым отсветом. Лицо здорово вытягивается, становясь мертвенно-бледным.

— Ты чо? — спрашивает Диспетчер, глянув на меня с некоторым беспокойством. Черты его лица мгновенно восстанавливают обычную форму.

— Да так, мерещится всякая ерунда.

— Мне тоже. На дороге — мерзость разная. Скорей бы уже на Некрасовский.

— Восстания, — комментирует Диспетчер после очередного поворота, — Следующая арка наша.

Однако не успеваем мы к ней приблизиться, как сзади, угрожающе взревев двигателем, стремительным рывком нас обходит вишневая «бээмвуха». Плавно прижимает нас к обочине и принуждает в конце концов остановиться. К нам подходит один из костоломов Удава. Диспетчер опускает боковое стекло, и через образовавшийся проем бандит сваливает на колени Диспетчеру две обоймы, цилиндрик в гладкой картонной оболочке, похожий на патрон ракетницы, только длиннее, с нахлобученной на него штуковиной, возможно взрывателем, и, вероятно, пульт дистанционного управления, ощетинившийся антенной. Не произнося ни слова, мордоворот возвращается к своей машине, садится за руль «БМВ» и отгоняет автомобиль за поворот, ведущий через арку во двор, где расположен офис «Кредо-Петербург».

С невозмутимостью, словно готовится к выполнению чего-то заурядного, а не к вооруженному разбою, Диспетчер загоняет обоймы вначале в рукоятку своего пистолета, а затем и моего, передергивает затворы и сдвигает предохранители, предотвращая подобным образом ошибки с моей стороны.

— Стволы к работе готовы, — комментирует Диспетчер, не глядя мне в глаза. — С предохранителя я их снял. Так что смотри — осторожнее, а в случае чего — гаси уродов.

Тротиловую шашку Диспетчер заталкивает под сиденье, пульт опускает в нагрудный карман камуфляжной куртки.

Машину, как и намечено предварительным планом, Диспетчер паркует возле тротуара — перед въездом во двор, увенчанный размашистой вывеской «Кредо-Петербург» с изображением какого-то вычурного логотипа. Двигатель машины не заглушает. Внедряя в жизнь план отхода, отсюда мы рванем до Жуковского, там повернем направо, по Маяковского, — все это в двух шагах друг от друга, — а уж там, сразу после поворота на Некрасова, нас будет ждать братва. «Москвича» мы отправляем прямо, сами выпрыгиваем и рвем когти влево, а чуть погодя взрываем угнанную колымагу с помощью пульта. Садимся в другую машину — и нас увозят с глаз долой. Варианты возможны, но только не в маршруте движения на «Москвиче». Об этом нас предупредили еще в подвальном склепе. Все возможные пути нашего бегства будут перекрыты братвой, которой приказано в случае чего открыть по нам ураганный огонь. Блеф это или нет — не знаю, но испытывать судьбу что-то не хочется. Пока, во всяком случае. Да об этом и думать-то рано. Сейф, если его не удастся вспороть сваркой, придется подтянуть к выходу из офиса — если, конечно, справимся или что-нибудь не помешает. А потом Диспетчер оперативно загонит во двор машину, что займет от силы полминуты. И далее — все по тому же плану. А пока мы выгружаем из багажника сварочный аппарат. Спасибо, что хоть такой компактный где-то нашли, иные аппараты бывают величиной и весом не хуже могильного надгробия.

— Намордник приготовь, — напоминает Диспетчер.

— Кто-о-о?! — В ответ на звонок раздается из-за железной двери самоуверенный мужской голос, принадлежащий, вероятно, охраннику.

— Свои! — бодро — не понимаю, как ему это удается, — откликается Диспетчер.

— Кто — свои? — охранник, глядя на нас через забранное решетками окно, не узнает наших лиц.

— Да мы из «Дизель-Сервис», чего вылупился! Сварочный аппарат вам привезли!

— Что?! — недослышивает секьюрити, обряженный, как и мы, в камуфляж.

— Сварку вам привезли! — орет Диспетчер тыча пальцем в аппарат.

— Зачем? — упирается, словно предчувствуя неладное, охранник. На часах — девять ноль восемь. Он только что снял фирму с сигнализации и теперь до прихода сотрудников и руководства отвечает за сохранность ее имущества.

В окне появляется мурло второго охранника. Черт! Сколько их там?

— Начальство заказывало!

— Зачем?

— Что ты все «зачем», да «зачем»?! — мастерски разыгрывая негодование, взрывается Диспетчер. — Открывай давай по-быстрому, а то обратно увезем — выгребешь потом от шефа!

Внутренности железной двери щелкают и она отворяется. Охранник — с кобурой на бедре — сторонится, давая нам возможность внести ящик хоть и с портативным, но все же увесистым оборудованием. Перевалив его через порог спускаем со ступеньки на пол, затянутый ковровым покрытием. Вокруг белые стены, отделанные будто бы тканью, черная кожаная мебель, столы, телефоны… И за одним из таких рабочих мест уже сидит, черт бы ее побрал, матрона лет сорока пяти, изуродовавшая свое и без того толстое лицо многослойной косметикой. А из дальнего коридорчика, соединяющего этот зал с другими помещениями агентства, выходит на шум еще одна человеческая особь — на этот раз молодая, лет двадцати, девчонка. Да откуда еще ты тут взялась? О боже! Следом за нею, быстро, но до карикатурности неуклюже перебирая ножонками, из коридорного тоннеля выбегает совсем крошечное существо, уставившее на нас широко вытаращенные от изумления глазки. Вот это мы, блин, вляпались мордами в дерьмо! Откуда они набежали-то в такую рань?

Озадаченно смотрю на Диспетчера: что будем делать — выметаться подобру-поздорову? Сознавая, вероятно, безвыходность создавшегося положения, Диспетчер тем не менее явно не намерен сдаваться, ведь обратно в склеп на голодный паек нам никак нельзя.

— Куда тащить? — спрашивает Диспетчер у ближайшего секьюрити, находящегося от него в трех шагах. Второй застыл чуть поодаль, возле окна.

— Оставь здесь, сами разберемся, — не дает ему возможностей для маневра охранник, отрывисто взмахивая рукой: мол, бросай все на месте и убирайся.

— А начальство когда будет?

— Не скоро.

— Но подождать-то можно?

— Можно. На улице.

— Ну ты даешь. Так дело не пойдет. Мы вам такую, блин, технику, а вы нас на улицу?

— Забирай тогда свою технику и вали отсюда, — нервничает секьюрити.

Кратковременное замешательство Диспетчера, в продолжение которого он, вероятно, соображает, что же делать дальше, прерывают причитания юной мамаши. Обращены они к словно окаменевшему в изумлении от происходящего крошке:

— Артем! Ты зачем сюда пришел? А ну-ка давай быстренько обратно! Я кому сказала — ну-ка!

Едва не упав, дитя разворачивается на кривоватых и складчатых ножках и, потешно их переставляя, направляется в глубину коридора. Мамаша настигает кроху и, подхватив его на руки, пропадает в тоннельчике.

— Ребята, хоть расписку нам сделайте, — просит Диспетчер.

— Тебе что — неясно сказано? Вали отсюда!

Похоже, войдя в раж, секьюрити перебарщивает. Мы все-таки не мальчики, чтобы так с нами разговаривать.

Оглянувшись на входную дверь, определяя, как видно, закрыта она или нет, — а дверь, оснащенная гидравлической пружиной, плотно затворена, — Диспетчер выхватывает из-за пояса ствол и направляет его прямо в грудь неучтивому:

— Тогда поговорим иначе, говнюк! Быстро на пол! Руки за голову!!! Ну!!! И ты — тоже! — машет второму охраннику пистолетным стволом. — Быстра-а!!!

Видя, что охранники не спешат выполнять его команды, Диспетчер вскидывает руку с пистолетом над головой и выпаливает в потолок. Такое впечатление, что грохот выстрела чуть не разорвал тесное помещение в куски. С потолка срываются белые крошки. В нос ударяет пороховой дым, а в ушах повисает звон, сквозь который будто откуда-то издалека раздаются истеричные крики Диспетчера:

— Быстро на пол — руки за голову!!!

Вняв столь весомому аргументу, охранники валятся на ковровое покрытие будто подкошенные, без дополнительных уговоров обняв ладонями затылки. Баба за столом, завизжав именно истошно, иначе и не скажешь, валится под стол, хотя как раз ей это и не было приказано.

Одной рукой продолжая сжимать рукоятку пистолета, другой Диспетчер вытаскивает из кармана пятнистую маску и ловко, будто отработанными движениями, натягивает ее на лицо. Делаю то же самое, а заодно, копируя действия босса, извлекаю наружу и свой пистолет.

— Закрой! — кивает мне на дверь Диспетчер. — Хорошо закрой, на задвижку.

Тем временем Диспетчер, достав из карманов наручники, озирает помещение, выискивая, к чему бы пристегнуть окольцованных ими пленников. Похоже — не к чему: ни труб, ни батарей здесь нет, все задекорировано накладными стенами. Проклятье! Куда же их, действительно, прицепить?

— Ничего подходящего не видишь? — спрашивает меня Диспетчер.

— Нет.

Тяжело вздохнув, словно тем самым демонстрируя привычность ударам судьбы, Диспетчер подходит к ближайшему охраннику, ничком лежащему на полу. Склонившись над ним, бьет рукояткой, держа пистолет за ствол, словно молотком, по темени. От тупого звука меня прошибает пот. Дернувшись всем телом, охранник застывает в полной неподвижности. Его напарник, как видно, предчувствуя, что происходит нечто жуткое, намеревается, похоже, повернуться в нашу сторону.

— Не двигаться!

Диспетчер быстро подскакивает к нему, нагибается и, коротко размахнувшись, обрушивает пистолетную рукоятку на затылок.

— Оборви все телефоны! — Это уже мне, кивнув на коридор.

Проскочив через него, попадаю в помещение площадью раза в полтора-два поболее предыдущего. Те же белые стены, черные столы и стулья. Столов — море, и почти на каждом — телефон. Или многоканальный, или целая мини-АТС. Не может ведь у одной фирмы быть столько абонентных номеров. В комнате никого нет, оборвать здесь шнуры я успею и на обратном пути. Сворачиваю по проходу влево. Изгиб коридора заканчивается тупиком, с одной стороны которого — две двери, одна из них — железная, а с другой — диван, и на нем, прижав к груди свое сокровище, сидит та самая девчонка. Взгляд ее полон настоящего ужаса.

— Тут есть кто? — спрашиваю, дергая за ручки дверей.

— He-ту, — едва слышно шепчет бедолажка.

Выскакиваю в рабочее помещение. Быстро продвигаясь вдоль столов, выдергиваю шнуры — да не из розеток, а из аппаратов. С корнем. Разноцветные сухожилия проводов извиваются будто живые. Вернувшись в первую комнату, с мясом вырываю витые шнуры и тут.

Диспетчер все-таки не расстался с идеей заковать поверженных охранников в наручники.

— Забери пока у них стволы, — командует он, облекая запястье одного из незадачливых стражей в цепкий браслет, мгновенно сомкнувшийся зубчатыми половинками. — И обыщи, нет ли у них другого оружия.

Пошарив у безвольно обмякших охранников за пазухами, общупав их в пояснице и не найдя ничего, что можно было бы отнести к боевому арсеналу, достаю из кожаных футляров на их бедрах увесистые револьверы вороненой стали. Шмонательные эти действия удаются мне в зависимости от того, как поворачивает тела Диспетчер. А ворочает он их что-то уж больно замысловато — не только с одного бока на другой, но и как-то чуть ли не из одного положения в совершенно противоположное. И только когда последний браслет с сочным хрустом защелкивается почему-то на щиколотке одного из охранников, я наконец понимаю, в какую конструкцию превратил их Диспетчер: руки одного пленника пристегнуты к ногам другого, и наоборот. Да к тому же крест-накрест. Да плюс ко всему оба они развернуты спинами друг к другу. В таком положении даже если и очнешься — далеко не убежишь, а уж сражаться с противником и вовсе невозможно.

Взяв из моих рук один из конфискованных револьверов, Диспетчер заглядывает ему в ствол и брезгливо-снисходительно цедит сквозь зубы:

— Газовая дура. Только воробьев и пугать. — Вслед за чем оружие летит в угол за кожаное кресло. Второй ствол, заглянув ему в зрачок, Диспетчер отправляет туда же.

— Эй, слышь! — кричит Диспетчер бабе, залегшей под столом, откуда не доносится ни звука. — Слышь, как тебя! Вылезай оттуда!

Подойдя к столу, он толкает его ногой. Из-за черной баррикады раздаются сочные всхлипывания.

— Ну давай быстро — тебе говорят! А то помочь придется! Ну!

Баба как-то боком, не сводя глаз с пистолета, сжимаемого Диспетчером в правой руке, выкарабкивается из укрытия.

— Давай выходи — туда, через коридор и налево. Там нас подождешь. Давай быстро! — И пока дородная тетя, трепеща всем телом и не сводя завороженного взгляда с пистолета, боком норовит проскользнуть к проему коридора, Диспетчер кивает мне на сварочный аппарат: — Берись, поперли туда же.

Подхватив агрегат, призванный не только соединять части металла, но и резать их в куски, подтаскиваем его к железной двери в тупике коридорчика. Пленницы безмолвно сидят на диване, одна — уткнувшись лицом в голову ребенка, а вторая, все с тем же нескрываемым и необоримым ужасом глядя на пистолеты в наших руках.

— Ключи есть? — спрашивает у них Диспетчер, пиная железную дверь ногой, от чего та отвечает утробным гулом. — Есть или нет — кого спрашивают?!

— Нет, нету! — отчаянно крутит головой тетка, словно для убедительности водя рукой из стороны в сторону. — Ни у кого нету! Только у главного бухгалтера и у директора. Больше ни у кого, честное слово…

Размотав шнур аппарата, Диспетчер втыкает его в розетку, обнаруженную тут же на небольшой высоте от пола.

— Отойдите-ка отсюда пока, — приказывает он женщинам. — Туда вон.

Не заставляя себя уговаривать, те поспешно выходят из коридорчика в зал с рабочими столами и оборванными мною телефонными шнурами.

Уже через три минуты не только тесный коридорчик, но и этот просторный зал по соседству, где я и женщины ждем дальнейших распоряжений Диспетчера, наполняются едким сизоватым дымом. Отчетливо слышатся сочное шипение разрезаемого огненной струей металла и фырканье разлетающихся в стороны искр. На пол падают отсветы пламенных всполохов. Ребенок на руках матери ведет себя беззвучно, словно понимая, что в эти серьезные минуты всем не до него. Наконец из коридора слышится стук упавшего на пол тяжелого предмета. А также голос Диспетчера:

— Давайте быстро все сюда!

Женщины, опять же не заставляя себя уговаривать, идут в тупиковое колено прохода.

— Сидите здесь, на этом диване, — приказывает Диспетчер. — Отсюда без моего разрешения — ни шагу. Берись, — кивает он мне на сварочный аппарат. Заносим технику в кабинет.

Окно с двойными решетками: одна, гармошкой, — внутри, другая, из толстых прутов, — снаружи. Все та же черная мебель и белые стены. Вот он, сейф. Массивный и, значит, вместительный. Ставим сварку напротив него. Подключившись к ближайшей розетке и воткнув в разъем новый электрод, Диспетчер щелкает переключателем. Агрегат откликается ровным гудением.

— Иди глянь, как там цирики, не очухались еще? — приказывает Диспетчер.

Войдя в комнату, на полу которой лежат сцепленные охранники, сразу же замечаю, что лежат они не в том месте, где мы их оставили, а каким-то образом переместились к стене. Ну да ладно: к стене — не к двери. К тому же и не в том направлении, куда Диспетчер зашвырнул их стволы. Газовые или нет, а шуму наделать могут не меньше боевых. Внимательно смотрю на новоявленных сиамских близнецов. Не шелохнутся. Странно все-таки, что они переместились несколько в сторону. Хотелось бы знать — с какой целью. И в этот момент в дверь звонят.

Резкий и пронзительный звонок заставляет меня вздрогнуть. Кто это? Хорошо — если рядовые клерки или клиенты. А если нет?

Появляется Диспетчер, измазанный копотью. На лбу испарина.

— Кто там — не видел? — кивает на окно.

— Нет.

— Так посмотри. Только аккуратней.

Пригнувшись, подбираюсь к простенку между окнами и, опасливо распрямившись за его прикрытием, медленно выглядываю в оконный проем. Худшие мои опасения подтверждаются: на крыльце у входа в агентство менты. Поворачиваю к Диспетчеру ошеломленное увиденным лицо. Не вижу, но чувствую — оно бледное, как штукатурка.

— Ну — кто там?

— Менты.

Мгновенное замешательство. Его прерывает новый звонок, опять вынуждающий меня вздрогнуть.

— Точно?

— Куда точнее.

— Может, просто камуфляжники?

— Менты. В форме, со стволами.

Еще одна секундная пауза, необходимая для принятия решения. Единственно верного решения. А вот и оно:

— Уходим окном на другую сторону. Врубаешься? Из того кабинета, где сейф. Отмахнем решетки автогеном. Быстро — пока не обложили со всех сторон!

«Санкт-Петербургские ведомости».

…В 9.10 в офис агентства недвижимости «Кредо-Петербург», расположенный по адресу ул. Восстания, 17, ворвались двое вооруженных налетчиков. Произведя выстрел в потолок, они уложили на пол двух охранников, заковав их в наручники и нанеся удары по головам пистолетными рукоятками, отчего охранники лишились сознания. Вырезав с помощью принесенного с собой портативного сварочного аппарата замок в двери денежного хранилища, преступники проникли в указанное помещение и приступили к взлому сейфа с деньгами. Тем временем один из охранников, придя в себя, сумел нажать на кнопку тревожной сигнализации. В 9.19 этот сигнал поступил к экипажу группы немедленного реагирования Отдельного батальона патрульно-постовой службы милиции в составе командира экипажа старшего сержанта Алексея Соловьева, младшего сержанта Николая Фомина и рядового Сергея Завалина. Получив «тревожный» сигнал, экипаж в 9.21 прибыл к месту вызова. А. Соловьев и Н. Фомин направились к главному входу в офис агентства, а С. Завалин по приказу командира экипажа должен был блокировать возможный отход преступников с обратной стороны здания. По дороге туда он случайно встретил милицейский наряд 78-го отделения милиции Центрального района в составе сержанта Сергея Воронина и рядового Олега Герасименко, которые в этот момент вышли из закусочной после завтрака. С. Завалин попросил их помочь ему в блокировании преступников.

В тот момент, когда милиционеры втроем подходили с обратной стороны к зданию, первый и второй этажи которого занимает агентство недвижимости «Кредо-Петербург», их атаковали вооруженные преступники, которые пытались скрыться с места преступления. Преступники были одеты в камуфляжную форму, на лицах у них были маски. В результате перестрелки О. Герасименко получил смертельные ранения в грудь и живот, от которых позже скончался в больнице, а С. Завалин был ранен в плечо. Однако скрыться преступникам так и не удалось, и поэтому они вернулись обратно и забаррикадировались в одном из помещений офиса «Кредо-Петербурга». В 9.26 к офису прибыла группа немедленного реагирования 78-го отделения милиции, блокировав здание со всех сторон.

К этому времени преступники объявили заложниками сотрудников агентства недвижимости «Кредо-Петербург» В. Алешину, Н. Сергееву и ее одиннадцатимесячного сына, а также охранников этой же фирмы Д. Белохвастова и М. Скляра. В обмен на их жизни преступники потребовали от властей миллион долларов США, милицейскую радиостанцию, телефон сотовой связи, бронежилеты и бронированные шлемы спецобмундирования, автобус с полным баком горючего и сорок упаковок однопроцентного раствора морфина с комплектом одноразовых шприцев. Террористы предупредили, что пробную инъекцию препарата они введут заложникам.

В 10.20 к месту событий прибыла штурмовая группа спецназа МВД.

Тем временем оперативники прочесали ближайшие подступы к месту происшествия и обнаружили на ул. Восстания, перед въездом во двор, где расположено агентство «Кредо-Петербург», автомобиль «Москвич-2141» с работающим двигателем. В его салоне были найдены водительские документы на имя Пономарева Сергея Ивановича, 1969 года рождения. Оперативной проверкой было установлено место жительства С. И. Пономарева. Пытаясь предотвратить дальнейшее кровопролитие, оперативники доставили к месту событий родителей С. И. Пономарева. Однако, несмотря на все их уговоры сдаться, преступник так и не вышел из здания.

В 11.55 один из преступников, вышедший на связь по телефону, заявил, что, если к 12.30 в их распоряжение не поступят затребованные ранее предметы, осаждающие получат детскую головку.

К 12.15 все требуемое, за исключением миллиона долларов, было доставлено к офису агентства и преступникам было предложено самим выбрать способ получения запрошенных предметов. Террористов также уговорили подождать, пока смогут собрать необходимую сумму. Штурмовая группа спецназа МВД была готова в любой момент начать освобождение заложников. Преступник, осуществлявший телефонные переговоры с руководителем операции по освобождению заложников генерал-майором милиции Н. Смирновым, потребовал уложить все предметы в прозрачные полиэтиленовые пакеты и спустить их на веревке с верхних этажей здания к форточке. Требование было вскоре выполнено. Спецназовцы рассчитывали, что к окну подойдут сами преступники, и тогда в дело вступили бы снайперы, занявшие позиции вокруг, но террористы подослали к окну одну из заложниц.

В 15.30 прокурор города Г. Осипенко сделал бандитам последнее предупреждение, которое было проигнорировано, как и все предыдущие. Тем временем в штабе по освобождению заложников было принято окончательное решение штурмовать террористов. Осада продолжалась уже более шести часов, что, вызвав нервный срыв осаждаемых, прибегнувших к наркотикам, могло привести к непредсказуемым последствиям. К тому же преступники к этому времени перестали выдвигать какие-либо требования.

В 15.40 разделившиеся на две штурмовые группы спецназовцы с разных сторон двинулись к офису «Кредо-Петербурга». Во двор въехал БТР, из которого бойцы спецназа извлекли спецсредство «Импульс» для ликвидации входной двери. Однако дальнейшее внесло коррективы в развитие событий. В 15.43 один из преступников, выйдя на связь с руководителем операции по освобождению заложников, заявил, что, если прилегающие к зданию территории в пятиминутный срок не будут очищены от сил правопорядка, он взорвет родильный дом, расположенный на улице Маяковского. В доказательство серьезности своих намерений террорист заявил, что сразу же после сеанса связи будет взорвана автомашина марки «Москвич», припаркованная у въезда во двор со стороны улицы Восстания.

После осуществления взрыва бандит опять вышел на связь и на этот раз потребовал не позднее 16.25 подогнать к самому входу в офис «Кредо-Петербург» бензовоз с полной цистерной бензина и разблокировать от милицейских кордонов улицу Восстания, а не позднее 17.15 доставить миллион долларов в сотенных купюрах, упакованный в двух несгораемых инкассаторских баулах. В противном случае преступник обещал привести угрозу взрыва роддома в исполнение.

Требования террористов были выполнены: прилегающие территории освобождены от сил правопорядка, а во двор офиса «Кредо-Петербурга» к назначенному времени подогнали бензовоз. Прячась за жалюзи в офисе захваченного агентства, преступники потребовали открыть вентиль сброса горючего бензовоза и облить бензином площадку перед входом в офис, сам вход, капот бензовоза и подступы к его кабине, а в замке зажигания оставить ключ.

Когда требования террористов были выполнены, они напомнили, что до 17.15, времени, к которому они должны получить миллион долларов, осталось сорок минут.

Шприц

— Используем фактор внезапности, — говорит мне Диспетчер, облачаясь в бронежилет. — Они сейчас в расслабухе до начала шестого, когда подгонят бабки. Бабки классные, базара нет, но мы их ждать не будем. Ну их на хрен, эти бабки, с ними нам все равно не слиться, гори они ясным пламенем. А вместо бабок могут и штурмануть — с крыши или еще как. Слезоточем забросают. Паралитическим газом задушат. Вон каких рексов понагнали… Короче, свинчиваем из этой могилы по-шустрому, броник надевай!

Камуфляжную куртку, как и Диспетчер, натягиваю поверх бронежилета.

— Морфушу и баян убери поглубже, — подвигает он мне половину конволют и один из шприцев. — Не в маскуху, мы ее потом быстро скинем, на ходу. Шлем бери. Если захочешь что-то сказать — громко не ори, тут наушники и микрофон, питание я врубил.

В черном скафандре, забранном двойными, должно быть, пуленепробиваемыми стеклами, Диспетчер похож на инопланетянина.

— Выходим! — Его голос раздается, похоже, в самом моем мозгу. — Ребенка оставляем, теток берем с собой.

Дитя настороженно молчит, даже когда Диспетчер, взяв из рук матери, усаживает его на диван. У матери, закусившей губу, по щекам льются слезы. Толстая клуша без конца причитает:

— Не убивайте! Только не убивайте!

Вокруг глаз у нее черные круги размазанной туши.

— Заткнись! — приказывает Диспетчер, ткнув тетку в плечо стволом. — Будешь делать, что говорят, — никто тебя не тронет. Пошли на выход!..

Остановившись возле двери, Диспетчер говорит мне:

— Выходим по очереди. Вначале я с толстой, потом ты с девкой. Но не раньше, чем я скажу. А потом делай так же, как и я…

Открыв дверь, Диспетчер, плотно прижавшись к дородному телу заложницы и обхватив ее шею левой рукой, правой приставляет пистолетный ствол к ее виску и медленно выходит на крыльцо.

— Спокойно, тетка, не дергайся, — слышу через наушники его взволнованный голос.

Хорошо все-таки, что мы вдолбились морфином, иначе бы я ни за что не перенес этого чудовищного спектакля. На крыше противоположного дома я вижу сразу двух снайперов. Их винтовки направлены в нашу сторону.

— Не выходи пока, — предостерегает Диспетчер. — Снайперы на крыше. Выйдешь, только когда я скажу… Я пошел слева, а ты будешь заходить справа…

Через несколько секунд тесно прижавшиеся друг к другу тела скрываются за цистерной бензовоза. Еще полминутой погодя в наушниках раздается уловленный микрофонами звук захлопнувшейся дверцы. А вот наконец и голос Диспетчера:

— Давай! Делай, как я, заходи справа…

Прижавшись к девчонке сзади и скопировав действия Диспетчера во всем остальном, мелкими семенящими шажками, позволяющими не отрываться от заложницы, приближаюсь к кабине бензовоза. Под ногами — лужи бензина, переливающиеся радужными разводами. В нос шибает резкая вонь испарений. Девчонка дрожит всем телом, но держится, не срывается в рыдания, не падает в обморок. В меня шмыгалово вдохнуло небезызвестную энергию, освободившую тело от озноба, а дух — от потрясения происходящим. Если бы мы не вмололись — я бы уже рухнул мордой прямо в эти вонючие сияющие разводы под ногами. Открыв дверь кабины бензовоза, подсаживаю на ступеньку свою проводницу, а следом залезаю и сам. Диспетчер и его заложница уже здесь. В кабине тесно, девчонка навалилась на клушу спиной. Пересаживаю ее к себе на колени. Она по-прежнему дрожит. Диспетчер запускает двигатель — и с утробным ревом бензовоз трогает с места. Во дворе никого. Проскакиваем в арку на улицу.

Вокруг настоящее столпотворение людей в пятнистой форме. Среди моря голов мелькают каски, береты, фуражки. Слева чуть дымится обуглившийся остов «Москвича». К тротуарам припаркованы десятки легковых и грузовых машин. Опешившая от внезапности нашего появления толпа расступается, подчиняясь требовательным сигналам бензовоза и давая возможность беспрепятственного проезда.

— Упри ствол девке в башку, — голос Диспетчера, выворачивающего руль вправо и одновременно умудряющегося жать на кнопку сигнала.

Приставляю пистолет к щеке заложницы, демонстрируя готовность нажать на спусковой крючок при первой же необходимости. Левое веко опять дергается. Совсем некстати, черт бы его побрал.

— Не ссы — прорве-емся! — давит на уши крик Диспетчера, переключающего двигатель бензовоза на следующую скорость. — Прорве-е-емся!!!

И вот мы уже несемся во весь дух по Восстания к Невскому. С воем и отфыркиваниями мотора. Не дай Бог столкнуться сейчас с кем-нибудь или во что-нибудь врезаться. Мы заживо сгорим в этой чудовищной бомбе на колесах. Люди, останавливаясь по обеим сторонам улицы, недоуменно и даже с ужасом глядят на этот наш безумный экипаж. Заложницы, ошеломленные страхом скорости, начинают визжать и от подначивания друг дружки визжат еще звонче.

— Заткнитесь!!! — орет Диспетчер, но крик его адресован главным образом моим ушам.

Тогда, приподняв шлем над губами, он в бешенстве орет еще раз:

— Тихо, твари! Молчать, а то прибью!

Опустив шлем на место, Диспетчер ударяет рукояткой пистолета в бедро дородной тетке. На рот девчонке я накладываю свою левую ладонь, хотя заложница уже и не визжит. Клуша тоже замолкла…

Слева, словно в кадре остросюжетного боевика, проносятся красные навесы и стеклянные витрины «Кэрролса», где страждущих потчует дурманом дядя Жора. Интересно, видит он нас сейчас или нет? Хотя до дяди Жоры ли тут! Неизвестно, останешься ли живым в ближайшие секунды или сгоришь дотла — заживо…

Пользуясь тем, что движение по Невскому слева задержано светофором, Диспетчер на полных оборотах двигателя влетает на Невский, что есть сил выкручивая баранку влево. Чудом вписавшись в этот сумасшедший поворот на такой поистине бешеной скорости, прем по центру Невского, оставляя справа медлительно колыхаемые движением ряды машин. Светофор перед площадью Восстания мигает желтым и сейчас вспыхнет красным глазом. Врываемся на площадь под красный сигнал светофора. Справа, неотвратимо набирая скорость, по Лиговке на нас надвигается многорядная лавина автомобилей всех цветов и марок. Пересечение их пути грозит нам неминуемым столкновением. Зажмуриваюсь в ожидании удара. Двигатель бензовоза угрожающе воет, словно предупреждая, что сил у него осталось не много и он вот-вот может их лишиться. Но Диспетчер выжимает из машины дополнительные обороты.

Открываю глаза. Проскочив под самым носом успевающих затормозить автомобилей, визг покрышек которых по асфальту слышен так отчетливо, словно на его пути к моим ушам и нет никаких преград, Диспетчер забирает правее и, пересекая площадь Восстания по диагонали, несется прямо на здание вокзала. Да что же ты делаешь?!

— Куда?! — кричу в панике.

— Тихо, парень, тихо!..

Сбросив скорость перед самым зданием вокзала, бензовоз въезжает на тротуар, перемахнув через невысокий в этом месте поребрик, — и устремляется в арку под главной, увенчанной часами башней вокзала. Люди испуганно шарахаются в стороны, прижимаясь к стенам.

— Держись! — кричит Диспетчер. — Держись крепче!..

Удар по тормозам, лязг и скрежет металла, истошный визг тормозных колодок. Меня швыряет лицом, забранным стеклом шлема, в спину девчонке, а ее, в свою очередь, — к лобовому стеклу. И наконец машина замирает, как бы закупорив собою въезд в вокзал.

— Валим!!! — уже в который раз кричит Диспетчер, забыв, что я слышу его через наушники. Это — нервное. Для самоподстегивания. Было бы нелепо в минуты подобного напряжения перейти на шепот. — Теток бросаем!

Диспетчер первым выскакивает из кабины.

Перевалив с колен заходящуюся дрожью девчонку влево, сам вываливаюсь в открытую дверь кабины направо, сжимая в руке пистолет. Какой-то мужик шарахается от меня, словно от пугала. В арочном проеме погони пока не видно.

— В метро! — кричит Диспетчер, размахивая перед собой пистолетом, словно указывая им направление в сторону вокзального двора.

Преодолев его в считанные секунды, мимо лотков с книгами врываемся через стеклянные двери в метро, расталкивая выходящих.

Черт, здесь же выход! А вход со стороны Лиговки.

Но Диспетчер, лавируя в потоке идущих на нас людей, а когда не получается уклониться, сшибая их с ног, рвется к эскалаторам. Держусь следом, пользуясь расчищенным им пространством. На глазах у онемевших от изумления красных шапочек, перемахнув через никелированные поручни, ограждающие вход от выхода, отталкивая людей, напирающих слева, мы вламываемся на эскалатор и устремляемся вниз по нему, не церемонясь, когда нам не успевают уступить дорогу. Тяжелый бронежилет, сдавливая грудную клетку и мешая дыханию, бьет нижним обрезом по бедрам, мешает бежать…

— Слушай меня! — Запыхавшийся голос Диспетчера в наушниках. — Слышишь?

— Да.

— Как спустимся — рвем вправо и вниз. Х-х-х-х — ф-ф… Прыгаем в первую же электричку. В любую сторону. Х-х-х-х — ф-ф… Если поезда не будет, а на хвост уже сядут — уходим в тоннель. Короче — делай, как я!..

Старушка-попрошайка смотрит на нас, пробегающих мимо, широко открытыми обалдевшими глазами. Теперь Диспетчеру приходится расталкивать локтями идущих вперед в одном с нами направлении. Стараюсь не отставать от него ни на шаг. По ступеням скатываемся на станцию. Сводчатый потолок в ярких гирляндах белых огней. Под ногами — скользкие плиты. Не растянуться бы на них в эти жаркие секунды, когда решается вопрос жизни или смерти.

На платформе справа поезда нет вообще, а у вагонов на левой платформе только что с характерным шумным ударом захлопнулись двери. Зашипев, поезд трогается с места, уползая в тоннель.

— Сливаемся на нем! — слышу голос Диспетчера, метнувшегося в сторону набирающих скорость вагонов, расталкивающего мешающих людей.

Ничего не понимаю… Как он собирается стать пассажиром этого состава? Ведь двери уже закрыты, и поезд наращивает обороты. Прыгнуть на крышу? Зацепиться за буфер? Но это совершенно невозможно!

— Делай, как я!..

Совершив несколько прыжков в одном направлении с убегающей в тоннель и к тому же все резвее набирающей скорость электричкой, двумя ударами пистолетной рукоятки Диспетчер разбивает стекло одного из вагонов, которое, однако, не обваливается лавиной осколков, а лишь зияет прорубленными в нем лучистыми брешами. На бегу, чуть отклонившись от края платформы — для того, чтобы, как выясняется уже в следующее мгновение, набрать разбег, Диспетчер, прибавив скорости, устремляется прямо на разбитое окно вагона. В прыжке он сметает остатки стекла бронированным шлемом. Только мелькнули ноги — и все, нет Диспетчера: он уже внутри вагона.

Восхищаться этим фантастическим номером мне некогда: электричка уходит. Вложив в сумасшедший спурт максимальные возможности своего тела, в течение считанных мгновений я бегу рядом с разбитым окном, отталкиваюсь от платформы и буквально влетаю в вагон за пару метров от обреза тоннеля — боком, выставив вперед руки, а ногами ударяясь о перегородку между стеклами, а потом и о чьи-то головы…

Шмякнувшись на пол вагона неуклюжей тушей, поднимаю голову и вижу протянутую мне Диспетчером руку. Он уже на ногах. Встаю и я. Диспетчер, тяжело дыша, улыбается через двойное стекло шлемофона.

— Ну чо, кажись, ушли! Теперь быстро раздеваемся и на хрен отсюда!.. Рванем через переход на другую ветку…

Народу в вагоне не очень много, заняты лишь сидячие места. Люди смотрят на нас с неподдельным ужасом. Кто мы — спецназовцы или террористы? Ни от тех, ни от других ничего путного не увидишь, скорее дождешься зуботычины, а то и пули…

Быстро пройдя в конец вагона, перехватываясь для сохранения равновесия за поручни, Диспетчер разворачивается и, приподняв шлем лишь на такую высоту, чтобы быть услышанным, орет, перекрикивая грохот движения, в устрашающем надрыве, для пущей убедительности направив в проход между креслами пистолет:

— Всем лечь на пол лицом вниз!!!

Несмотря на шум колес, пассажиры слышат команду — и выполняют ее без дополнительных напоминаний: уже через семь-восемь секунд все они лежат в проходе на животах, опасаясь поднимать головы в нашу сторону. Теперь можно наконец сбросить с себя и этот дурацкий скафандр, и пятнистую шкуру, и бронежилет…