Эллен Таннер Марш Пожнешь бурю

Моему брату Хорсту, который всегда меня вдохновлял

Глава 1

– Мереуин! Тише!

Мереуин Макэйлис, с золотистыми локонами, сияющими из-под сбившейся набок шляпки, с которой на гладкую щечку свешивалось страусиное перо, пустила кобылу в галоп, развернув ее по ветру, и длинноногому животному потребовалось только легкое прикосновение арапника с костяной рукояткой, чтобы ускорить бег. Холодные, резкие порывы апрельского ветра налетали с гор со стороны моря, неся с собой дразнящий аромат сосен и вереска и обещание весны.

Губчатый торф под копытами лошади был еще мокрым от снега, растаявшего лишь на прошлой неделе, но она, выведенная самим лэрдом[1] Макэйлисом и родившаяся меньше четырех лет назад, зимой, жестокой на Северо-Шотландском нагорье, крепко держалась на ногах. Клайдздейльские предки[2] наградили ее не только мощной шеей и широкой грудью, но также выносливостью и понятливостью, необходимыми для того, чтобы выжить на скалистом побережье, где стояла крепость Макэйлисов замок Кернлах.

– Мереуин, тише, я тебе говорю!

Мереуин неохотно прислушалась к мольбе, которая звучала в словах ее брата Малькольма, чей неуклюжий скакун тщетно пытался нагнать быстроногую кобылку. Блестя темно-синими глазами, девушка с пылающими от возбуждения мягко вылепленными скулами нетерпеливо ждала, строго следя за лошадью, вскидывающей голову и похрапывающей в знак протеста против прерванной скачки.

– Ты чересчур раскормил Драммонда за зиму, – упрекнула она брата, когда его взмыленный конь поравнялся с ее бьющей копытами кобылой.

– Тебе прекрасно известно, черт побери, что Драммонду предназначено таскать плуг, – добродушно парировал Малькольм.

Мереуин высокомерно вздернула маленькую головку:

– Это не оправдание! Ты сам настаивал, чтобы его стали седлать, хотя мог купить настоящего верхового!

– Вопрос серьезный, – невозмутимо ответил Малькольм, – и мы с ним уже покончили.

– Я просто дразню тебя, – призналась Мереуин, с любовной улыбкой разглядывая его большими веселыми синими глазами.

Хотя разница между ними составляла всего три года, брат и сестра совсем друг на друга не походили. Малькольм высокий и тоненький, как тростинка, с темно-карими глазами и густой шевелюрой цвета лесного ореха. Суровыми, резкими чертами лица он пошел в покойного отца так же, как и характером – спокойным, невспыльчивым; он тщательно обдумывал свои слова и редко проявлял склонность к выражению потаенных чувств.

Его сестра Мереуин была блондинкой, с сияющими кудрями цвета спелой пшеницы и тонкими чертами лица, деликатно очерченными скулами, маленьким подбородком, красивым ртом и огромными, чуть раскосыми темно-синими выразительными глазами, в глубине которых поблескивали золотые искры, хотя они с легкостью принимали разнообразнейшие оттенки, от зелени до лазури, в зависимости от ее быстро как ртуть меняющегося настроения. Впалые щеки, гладкие надбровные дуги и тонкий аристократический нос выдавали ее нордическое происхождение, предательски обнаруживавшееся едва ли не в каждом поколении Макэйлисов с тех пор, как первые викинги высадились на побережье Шотландии, оставив след в смуглом кельтском народе.

В свои семнадцать лет Мереуин не видела другого мира, кроме того, что лежал за надежными стенами замка Кернлах и открывался перед ней во время редких поездок с братьями по делам в Глазго и Инвернесс. Она получила прекрасное домашнее воспитание и считала долину Гленкерн чудеснейшим местом на земле. Стройная и красивая захватывающей дух утонченной нордической красотой, столь редко встречающейся на Северо-Шотландском нагорье, Мереуин, как частенько подчеркивал ее брат Малькольм, отличалась необычайно изменчивым нравом и страстной жаждой жизни, которую он находил крайне утомительной.

– Неужели мы не можем просто спокойно прогуляться верхом? – спросил Малькольм, поправляя шапочку, съехавшую на ухо во время бурного галопа, в который его увлекла сестра.

Мереуин улыбнулась, и на ее мягкой щечке образовалась ямочка.

– Ох, да не причитай ты, как старуха! Нынче первый по-настоящему теплый весенний день! Чем же еще ознаменовать его приход? Только галопом! – Девушка подставила личико приветливому теплу солнца и широко раскинула тонкие, обтянутые бархатом руки. – Она кончилась, Малькольм, долгая, скучная зима! Ты не рад?

– Нет, – буркнул брат, думая о предстоящей вскоре работе. Несколько недель назад начался окот овец, потом неизбежно наступит очередь стрижки, затем последуют бесчисленные поездки на прядильни в Глазго… – Ты слишком похож на Алекса, – уколола Мереуин, дернув поводья и заставив кобылу бежать быстрой рысью.

Страусиное перо на шляпке беспечно заколыхалось, касаясь раскрасневшейся от ветра щеки девушки.

– А ты на него слишком мало похожа, – добродушно хмыкнул Малькольм.

Лошади проворно и неустанно мчались вперед, прокладывая облепленными грязью копытами путь вниз по болотистым тропкам, где скоро зацветут мирт и арника. Впереди, на скалистом выступе, обращенном к быстро текущей реке Лиф, стоял замок Кернлах с массивными каменными стенами, почерневшими как от возраста, так и от огня, бушевавшего в них, когда замок сравнивали с землей английские солдаты в красных мундирах после поражения принца Карла Стюарта при Каллоден-Муре в апреле 1745 года, почти двадцать лет назад.

Любых посетителей, впервые осматривавших замок, устрашали его размеры, пока не выяснялось, что используется он только наполовину, другая же до сих пор представляет собой обгоревшие руины, поскольку семейство Макэйлисов отстроило только западное крыло. Зубчатая крыша со множеством башен, обильно усеянных амбразурами для стрельбы из лука, опоясывала крепость по всей длине, но строение тем не менее выглядело приветливо. Аллея, посаженная в 1600 году тогдашним лэрдом в доказательство, что его клан больше не опасается нападений, – на протяжении веков тут был голый холм – смягчала грубые каменные стены и придавала южному фасаду некоторую элегантность.

Для Мереуин Макэйлис замок олицетворял дом и неизменность жизненного уклада, поскольку члены семейства Макэйлисов обосновались на этой земле в 896 году от Рождества Христова, когда из тумана в числе прочих викингов вынырнул Нильс Акгарсон. Вместо того чтобы по обыкновению награбить добра и убраться восвояси, он женился на Мейри Макэлиф, местной деревенской девчушке, и выстроил для нее высоко на скале дом. Завоевывая признание недоверчивых местных жителей, он взял фамилию Мейри, которая за минувшие столетия превратилась в Макэйлис.

Да, не раз думала про себя Мереуин, Макэйлисы – гордый клан, его история тщательно записана, ни один человек не пропущен и не забыт, даже если его биографией можно было бы и пренебречь. Излюбленными ее героями были Эберт и Гуннар Макэлифы, злосчастные близнецы. Эберт, родившийся на десять минут раньше брата, стал в 1286 году вождем клана и лэрдом замка Кернлах. Гуннар, как гласила история, разочарованный, что замок ему не достался, выстроил себе точно такой же, хоть и чуть меньше, прямо напротив, на другом берегу реки, текущей в Минч, и близнецы поклялись в вечной преданности друг другу.

Так и продолжалось более четырехсот лет – две семьи были прочно связаны брачными узами, крепко дружили между собой, особенно в долгий кровавый период истории, когда Шотландия вновь и вновь пыталась завоевать независимость от ненавистных англичан. В мирные времена Макэйлисы вместе пользовались пастбищами и правами судоходства на реке, которые принадлежали замку Монтегю, названному в честь Монтегю Макэйлиса, честолюбивого праправнука Гуннара. Монтегю провозгласил эти права переходящими по наследству к его потомкам.

И вот настал 1745 год, когда Карл Эдвард Стюарт от имени своего свергнутого отца Якова попытался вернуть трон, отобрав его у короля из ганноверской династии Георга II. Его сторонники, прозванные «якобитами», немедленно поддержали «короля, изгнанного за три моря», как выспренне называли Якова, и рьяно принялись составлять планы коронации в Сконе[3] законного властителя Шотландии. И тут союз, связывавший клан Макэйлисов, неожиданно рухнул.

Дуглас Макэйлис, вождь ветви Монтегю, присягнул на верность ганноверцу и на протяжении всей кампании выступал против собственных родичей. Кернлахские Макэйлисы верноподданно подняли штандарты Стюарта, как поступили обе семьи в 1715 году во время первой бесплодной попытки самого Якова вернуть трон. Они сошлись с представителями ветви Монтегю в битве при Каллодене, и их вражда вылилась в чудовищную резню. Аластер, отец Мереуин, пал в бою, равно как и его родич Дуглас Макэйлис, и оба дома остались без главы.

Победившие англичане разграбили и спалили замок Кернлах, а оставшиеся в живых члены семьи – вдова Аластера, два ее сына и дочь-малютка – были вынуждены бежать к родственникам в Среднешотландскую низменность.[4] Затем последовали годы лишений. Александр, в котором сильна была кровь Макэйлисов, восемнадцатилетним вернулся в Кернлах и заново отстроил его.

Тем временем английские власти делали все возможное, чтобы уничтожить клановую спаянность горцев, лишить вождей могущества и авторитета. Однако старый дух укоренился крепко. Александр сумел собрать вокруг себя верных сподвижников и, усердным трудом восстановив свои владения, вернул Кернлаху хотя бы часть былой славы.

Несмотря на то, что замок был разграблен англичанами, Александру удалось отыскать много сокровищ в развалинах. Портреты предков, древние доспехи и даже вожделенная усыпанная драгоценными камнями перевязь, которую Эберту Макэлифу вручил после битвы при Баннокберне в 1314 году Роберт Брюс,[5] были вынуты в целости и сохранности из глубоких тайников под донжонами,[6] где верные слуги схоронили их, прежде чем спасаться бегством.

Последующие годы были для клана Макэйлисов мирными, но не без трудностей. Поскольку убитый при Каллодене Дуглас Макэйлис воевал за короля Георга, его владения не пострадали от мести английских войск. Когда выяснилось, что у огромного дома Монтегю не осталось хозяина, король Георг II предложил его придворному фавориту.

Эдвард Вильерс, дворянин, предки которого пришли в Англию из Франции с Вильгельмом Завоевателем, поспешно принял королевское предложение, увлекшись рискованным предприятием по восстановлению некогда великолепного поместья. Одновременно он получил титул маркиза, дарованный королем в знак их дружбы.

Макэйлисы встретили новость со стоическим спокойствием, загнав свой гнев глубоко внутрь. Кроме того, что половина прядилен в Глазго и права судоходства принадлежали теперь сассенаху,[7] ненавистному англичанину, вдобавок их вынудили смириться с фактом, что Эдвард Вильерс, предавший Дугласа Макэйлиса, с благословения короля стал обладателем его родового титула и состояния.

Александр обнаружил, что обстоятельства требуют от него вести дела со скаредным и несговорчивым английским маркизом. К несчастью, замок Кернлах был слишком тесно связан с замком Монтегю соседством и деловым партнерством, чтобы их владельцы могли держаться независимо друг от друга, а лорд Монтегю, получив преимущества, без зазрения совести ими пользовался. Встречи между молодым лэрдом Макэйлисом и старшим по возрасту маркизом случались редко, сознательно сведенные к минимуму, но ситуация оставалась в лучшем случае напряженной, а нередко и взрывоопасной. Лорд Монтегю не скрывал желания полностью завладеть всеми землями и прядильнями в Глазго, и Александр столкнулся с жестокой необходимостью оберегать свои владения.

– Интересно, вернется ли Алекс сегодня домой, – задумчиво гадала Мереуин, когда лошади свернули на каменистую тропу, ведущую вниз к конюшням. – Прежде он никогда так надолго не уезжал по делам!

Малькольм кивнул, прикрыв карие глаза и посматривая на редко выглядывающее солнце, которое со слепящей яркостью отражалось в окнах замка.

– Уж не стряслось ли чего опять на прядильнях? – пробормотал он.

Мягкие губки Мереуин сердито сжались.

– Думаешь, снова этот вонючий ублюдок Вильерс?

Малькольм бросил на нее неодобрительный взгляд:

– Гнев Господень, матушка перевернулась бы в могиле, услышав от тебя подобные речи!

Мереуин подбоченилась и лишь на секунду подумала о прекрасной женщине, которую едва помнила.

– А мне все равно! Ты отлично знаешь, сколько лет этот ужасный человек отравляет Алексу жизнь! Если бы только у нас были деньги, чтобы выкупить его долю в партнерстве… Лучше бы этот жирный германский боров отдал Вильерсу сразу все, тогда бы мы, по крайней мере, самостоятельно начали жизнь сначала. Просто ужасно! Ведь нам приходится постоянно копаться в навозе да еще и нести все расходы!

– Не стоит тебе утруждать свою маленькую головку делами, – заметил Малькольм и беспокойно заерзал в седле, сознавая полную бесполезность своего замечания.

Их мать умерла, когда девочке было шесть лет, и неопытный Александр, воспитывая младших сестру и брата, не делал для Мереуин никаких исключений. Ее наравне с Малькольмом учили разводить овец, вести дела поместья, возить шерсть в Глазго и распоряжаться на прядильнях, половина которых принадлежала Вильерсу. Мереуин, сообразительность и деловая хватка которой изумляли Малькольма, знала ровно столько, сколько и братья, однако Малькольм склонялся к мысли, что столь нетрадиционное воспитание лишь обострило присущие характеру сестры мятежность и независимость.

– В конце концов, может, ничего и не случилось, – ободряюще продолжал он. – Война кончилась, и Алекса могли задержать дела, связанные с поиском новых рынков сбыта.

Меньше трех месяцев назад Парижский договор положил конец Семилетней войне,[8] и моря вновь стали безопасными для торговых судов. Торговые дела Макэйлисов сильно пострадали в те годы, когда Атлантику бороздили каперы и военные фрегаты. Александр уехал в Глазго вскоре после подписания Парижского договора, но, ни Мереуин, ни Малькольм не ожидали столь долгой отлучки. Мереуин была твердо убеждена, что продолжительное отсутствие брата каким-то образом связано с Эдвардом Вильерсом, и подозревала, что Малькольм думает точно так же.

Они вместе, молча, погруженные каждый в свои мысли, повернули лошадей к конюшне, стоявшей поперек неровно вымощенного булыжником двора позади кухонь Кернлаха. Мереуин спешилась, думая, что ничто не доставило бы ей большей радости, чем лицезрение трупа Эдварда Вильерса, но планы по осуществлению этой мечты тут же вылетели у нее из головы, когда из бокового стойла раздалось добродушное ржание.

– Это Трейфрайер! – взволнованно прокричала она, бросаясь вперед и глядя поверх грубо отесанных досок на призового скакуна своего брата. – Алекс вернулся! – Мереуин бросила поводья рыжеволосому груму, вышедшему их встречать. – Когда он приехал, Джон? – допытывалась она, стаскивая перчатки.

– С час назад, мисс Мереуин, – последовал веселый ответ.

– Пошли, Малькольм. – Девушка нетерпеливо дергала брата за рукав, сияя темно-синими глазами. – Его несколько недель не было!

– Иди, – со снисходительной улыбкой сказал Малькольм, счищая грязь с солидного брюха Драммонда. – Ты ведь мне никогда слова не даешь вставить. Я потом с ним поговорю.

Мереуин отвернулась, не бросив вопреки его ожиданиям ответной дерзости, и помчалась прочь, взмахнув развевающимися бархатными юбками, юркнула в арочный дверной проем, взлетела по истертым ступеням каменной лестницы и ворвалась в западное крыло замка. Зная, что найдет брата в кабинете, куда он всегда удалялся после долгого путешествия верхом, девушка сразу, без стука, впорхнула в дверь.

– Алекс! С приездом!

Он стоял к ней спиной, но тут же повернулся, приветствуя девушку улыбкой, и озабоченное лицо его смягчилось, как смягчалось всегда при виде сестры. Он был высок, так же строен, как брат, и прекрасно сложен. В свои тридцать лет он еще не был женат. С небрежно зачесанной назад гривой темных волос, в костюме из шотландки, со стаканом виски, зажатом в длинных пальцах, Александр выглядел настоящим вождем клака, с головы до ног.

На нем были панталоны до колен, а не килт.[9] Акт о разоружении 1746 года лишил гордых горцев права носить национальную одежду и играть на волынках, хотя было известно, что Александр время от времени делает и то, и другое, дерзко нарушая закон. Он освоил волынку еще мальчишкой и научил младших сестру и брата отплясывать стратспей и флинг[10] так, как показывал ему сам Аластер. Больше всего он любил долгие зимние вечера у камина в кабинете, где под балками потолка разносилось эхо любимых мотивов, и Мереуин с сияющим личиком грациозно исполняла перед ним народные танцы.

– Джон сказал мне, что вы уехали на прогулку, – проговорил Александр низким раскатистым голосом, одобрительно окидывая взглядом карих глаз стройную фигурку девушки в зеленом платье. – Мне следовало бы догадаться, что погода выманит тебя из дому.

Мереуин, смеясь, подлетела к нему, обхватила руками за шею, покрыла поцелуями колючие щеки.

– Ой, я так по тебе соскучилась, – бормотала она, зарываясь личиком в мягкую, пахнущую свежестью белую муслиновую рубашку и аккуратно завязанный широкий шейный платок.

– Где Малькольм? – спросил Александр, любовно обнимая ее.

– На конюшне. Он скоро явится. – Лукавые глаза ее глядели на брата снизу вверх. – Как там, в Глазго, все в порядке? Скажи мне, что мы – богатейшее на островах семейство!

Старший брат рассмеялся, но Мереуин впервые заметила на его суровом лице следы усталости.

– Ты утомился, – сказала она, толкнув его в большое кожаное кресло, стоявшее за письменным столом. – Принести чаю? Ты голоден?

Он покачал темноволосой головой и, сомкнув на тоненьком запястье пальцы, не позволил сестре выскочить из комнаты.

– Сядь, Мереуин. Мне надо тебе кое-что сказать. Вам обоим.

– Что?

– Подождем, пока Малькольм придет.

– С прядильнями ведь ничего не стряслось, нет? – обеспокоенно расспрашивала она, усаживаясь на ручку кресла и внимательно всматриваясь в лицо брата, хотя на нем и нельзя было прочесть его мысли.

– Нет, с прядильнями ничего, – мрачно ответил он, – по крайней мере, пока.

Синие глаза Мереуин выдавали ее смятение.

– Что-то по поводу Договора? Неужели там есть условия насчет торговли, о которых мы раньше не знали?

Александр успокаивающе улыбнулся:

– Тут не о чем беспокоиться, любовь моя. Я надеюсь на прибыльный год и спокойное плавание по морям.

– Так что же тогда? – нетерпеливо настаивала Мереуин, угрожающе поджимая губки. – Алекс, я знаю, это снова лорд Монтегю! Что он на сей раз выкинул?

Ей самой еще не довелось хоть одним глазком взглянуть на маркиза Монтегю, хотя оба ее брата частенько имели с ним дело. Лорд Монтегю никогда не ступал на землю Макэйлисов, по крайней мере, на ту, что лежала на южном берегу реки, и Александр ни разу не был в замке Монтегю с тех пор, как там поселился Вильерс. Все совместные дела мужчины вели через курьеров или решали при личных встречах где-нибудь в Глазго или в ближайшем городке Инверлохи.

В глазах Мереуин лорд Монтегю был чудовищем, а воображение девушки, разгоряченное отсутствием какой-либо информации о его внешности, рисовало омерзительнейшее создание, до такой степени ненавистное, что у нее не было другой мечты, кроме возможности уничтожить его.

Два года назад Александр из-за него лишился невесты. Лорд Монтегю соблазнил ее, пустив в ход весь свой шарм, которым, по слухам, обладал в полной мере, невзирая на возраст. Но рыжеволосая Джинни Синклер очень скоро ему наскучила, и он отказался от своей прихоти. Мереуин знала, что родители отослали опозоренную дочь в Эдинбург к старой тетке. Александр с удивительным благородством простил ей все, хоть Мереуин и подозревала, что в душе он сильно страдает.

Встав с кресла, Александр принялся угрюмо расхаживать по застилавшему пол кабинета превосходному ковру. С виду типичный горец, крепкий, земной, твердый в деле и мягкий в обращении, он был красив суровой мужской красотой. Мереуин нежно любила его, ибо брат занимал в ее сердце место Аластера, отца, которого она не знала.

– Так о каких же неприятностях ты говоришь? – снова спросила она, хмуря гладкий лоб.

– Подождем Малькольма, – напомнил Александр. – Не хочу повторяться.

Мереуин топнула маленькой ножкой.

– Ох уж эта твоя вечная таинственность! – протестующе воскликнула она. – Знаю, Алекс, у тебя плохие новости. В чем дело? Немец Георг теперь Вильерса герцогом сделал, что ли? Может, даже престолонаследником?

Александр невольно улыбнулся, обеспокоенное лицо чуть смягчилось при виде злых темно-синих глаз сестры.

– Хотелось бы мне, чтоб все было так просто.

– Ну, и в чем тогда дело? Что сказал тебе этот лицемерный мошенник?

– Собственно, я его так и не видел. По правде сказать, это удивительно. И поверенный его давно не заглядывал, и управляющий… Фактически какое-то время маркиз вообще никому не попадается на глаза. Единственный, с кем я встретился, это курьер, привезший из замка письменное сообщение.

– И что там сказано? – задохнувшись, спросила Мереуин, которую мрачная серьезность Александра уже заставила заподозрить нечто ужасное.

Александр бросил ей еще одну снисходительную улыбку:

– Я тебе говорю, подождем.

Мереуин помолчала минутку, потом задумчиво проговорила:

– На самом деле отсутствие Эдварда не так уж и удивительно. Ты мне сам говорил, что он иногда неделями не показывается на люди.

– Правда, – подтвердил Александр, – только его поверенный всегда на месте. На прядильнях я говорил почти с каждым, и все заявили, что не видали мистера Бэнкрофта как минимум две недели.

Мереуин, все еще державшая в руке арапник, беспокойно похлопывала им по ножке кресла.

– По-твоему, они замышляют заговор? – спросила она, наконец.

Александр открыл было рот, чтобы ответить, но ему помешала распахнувшаяся дверь кабинета.

– А, Малькольм, – тепло вымолвил он и двинулся навстречу брату.

Мереуин, хмурясь от нетерпения, ждала, пока они обменяются рукопожатиями, похлопают друг друга по спинам, а потом выпалила:

– Алекс, говорит, на прядильнях неприятности, Малькольм.

Карие глаза Малькольма сощурились, он плюхнулся в другое кресло, перед массивным дубовым столом и вытянул длинные ноги.

– Что такое?

Александр подошел к окну и устремил взор вдаль, не замечая величия окружающих гор и изумрудной красы торфяников, залитых солнцем.

– Я только что перед твоим приходом рассказывал Мереуин о странном исчезновении лорда Монтегю. Он словно сквозь землю провалился.

На лице Малькольма появилось озадаченное выражение.

– Не понимаю, о чем ты толкуешь, Алекс. Тебе не хуже моего известно, что он довольно часто устраивает себе подобные каникулы.

Александр удобно устроился на подоконнике, глубоко сунув руки в карманы камзола.

– Да, в этом нет ничего для него необычного, и его поверенный всегда знает, куда он отправился, но сам Бэнкрофт уже две с лишним недели не показывал носа в Глазго.

Малькольм провел рукой по взъерошенным волосам и заметил с не совсем искренней улыбкой:

– Несомненно, оба заперлись в замке и строят козни на нашу погибель.

– Я бы не удивился, – сказал Александр, поразив обоих слушателей своей мрачностью. – Утром в день возвращения я получил от курьера Монтегю запечатанное послание и, прочтя его, заторопился домой.

– И что там сказано? – спросил Малькольм, а Мереуин подалась вперед в своем кресле, вцепившись тоненькими, пальчиками в кожаные подлокотники.

– Там сказано просто и прямо, – резко объявил Александр, – что лорд Монтегю аннулирует наши права на реку.

В кабинете воцарилось потрясенное молчание.

– Не могу поверить! – выдавил наконец Малькольм.

– А каким образом он запретит нам ими пользоваться? – озадаченно поинтересовалась Мереуин.

– Шериф может арестовывать и конфисковывать любое наше судно с шерстью, идущее вниз по Лифу, – угрюмо проинформировал ее Александр, глядя карими глазами куда-то вдаль, за окно. – Не сомневаюсь, следить за ними будут прекрасно.

– Как же нам перевозить шерсть? – допытывалась Мереуин. – По суше получится в три раза дольше и гораздо дороже!

– Вот именно. – Александр оторвался от окна и печально посмотрел на сестру. – В конце концов, он загнал нас туда, куда хотел.

– Но почему? – вымолвила Мереуин, и ее юное личико выразило тревогу. – Чего ему от нас нужно?

– Весь этот год он пытался поднять рыночную цену на нашу шерсть, – пояснил Александр. – Я воспротивился, и он, полагаю, воспользовался правом на судоходство как средством сделать меня посговорчивее.

– Шантаж! – вскричала девушка, сверкнув темно-синими глазами. – Ох, Алекс, не может он так поступить! Нас это просто погубит!

– Вполне возможно, – согласился он.

– Так что же нам делать? – спросил Малькольм, спокойно глядя на брата. – Согласиться поднять цену?

– Мы не можем! – перебила Мереуин, прежде чем Александр успел ответить. – Мы же знаем, что в таком случае цены у конкурентов окажутся ниже! Мы потеряем огромный процент на рынке…

– Возможно, – снова невесело согласился Александр.

– По-моему, – не спеша вставил Малькольм, чертя указательным пальцем по подлокотнику кресла, – надо что-то делать. Не только с правами на судоходство, но и с ситуацией в целом. Она полностью ускользает из наших рук. На наши головы постоянно валятся неприятности. Не одна, так другая. Как бы решить дело миром раз и навсегда?

– Я думаю, мы должны вообще порвать с этой свиньей! – воскликнула Мереуин.

– Ты же знаешь, что мы не можем, – рассудительно произнес Александр. – Ему принадлежит треть наших пастбищ, равно как и половина собственности в Глазго. Нет, Малькольм прав. Если мы хотим выиграть, надо раз и навсегда заключить с ним мир.

– Но как? – спросил Малькольм.

Александр встряхнул темноволосой головой и опустился в кожаное кресло за массивным дубовым столом. Дотянувшись до стоящего позади буфета, вытащил хрустальный графин, два бокала, плеснул себе и Малькольму виски.

– Я раздумывал об этом всю дорогу домой и не нашел ответа.

– Ты разве не видишь, что он вытворяет? – настаивала Мереуин, вцепившись в край стола и наклоняясь вперед, не сводя глаз с лица старшего брата. – Постепенно подкапывается под нас и, когда решит, что мы совсем ослабли, ужалит, точно змея, а он на самом деле змея и есть!

– Ничего у него не выйдет, – хрипло сказал Александр. – Целой армии сассенахов не удалось согнать Макэйлисов с их земли. Я не позволю жадному до власти маркизу преуспеть в этом теперь.

Испуганно колотившееся сердечко девушки – замерло. Когда ее брат говорил таким тоном, он становился столь же безжалостным, как любой другой вождь клана, готовящийся вести свой народ на битву. В такие моменты она искренне верила, что однажды они найдут способ решить свои проблемы с лордом Монтегю, ненавистным английским чудовищем.

Ее руку накрыла сильная рука Александра, и он тепло улыбнулся сестре:

– Сумасбродная ты девчушка, любовь моя, и слишком часто действуешь по велению чувств. Это еще не конец света, так что не стоит так уж пугаться.

Мереуин неуверенно улыбнулась в ответ, и раскосые синие глаза снова затеплились надеждой.

– Я уверена, ты справишься, – провозгласила она, неожиданно дерзко вздернув подбородок, – что бы ни замыслил этот чавкающий боров!

Позади негромко хмыкнул Малькольм.

– Слушай, Мереуин, могу поспорить, будь ты мужчиной, вызвала бы Вильерса на дуэль.

Она резко повернулась к нему, сверкая темно-синими глазами:

– Точно, и нисколько не сомневаюсь в исходе!

– Он бьется на шпагах, как дьявол, – с ухмылкой предупредил Малькольм.

Мереуин окинула его взглядом, дерзко тряхнув золотыми кудрями.

– Да ладно тебе, глупая башка. Я иду наверх переодеваться. Надоело мне говорить о месье маркизе.

– Тогда встретимся за чаем, – заключил Александр, и она кивнула с веселой улыбкой, выскакивая за дверь.

– О-о-о, чтоб он сдох! – проворчала про себя Мереуин, идя в свою комнату, где, давая выход злости, сбросила башмаки и зашвырнула их в угол.

Будь она немного постарше, в самом деле, сама расправилась бы с маркизом, не силой, конечно, а красотой. Малькольм ей много раз говорил, что лорд Монтегю неравнодушен к хорошеньким личикам.

Да, была бы она хоть на несколько лет старше, пленила бы черное сердце англичанина своими прелестями и заставила его ползать в пыли у своих ног! Она прошлепала в чулочках к висевшему над туалетным столиком зеркалу и принялась критически себя разглядывать.

Темно-зеленый костюм превратил синие глаза в изумруды, длинные пушистые ресницы касались щек. Небрежно заколотые золотистые волосы рассыпались и локонами вились по плечам. Надув губки, Мереуин крутилась и так и сяк, посматривая на деликатно очерченный подбородок, стройную шею, упругую округлую грудь, которой страшно завидовала ее подружка Элли, живущая в деревне.

В свои восемнадцать лет Элли была худее самого невзрачного подростка, с тоненькими, как спички, ручками и ножками. Но ей все равно нравились парни, и она им нравилась, и Мереуин подозревала подружку в довольно-таки неразборчивых знакомствах.

– Но ведь я хорошенькая? – с любопытством спрашивала она себя. – Утверждают, что так, но, конечно уж, не такая красотка, как Джинни Синклер, а лорд Монтегю ее не пожелал!

– Опять вертитесь перед зеркалом, точно влюбленная овечка! – проговорил позади нее скрипучий голос, и Мереуин, виновато вспыхнув, обернулась к вошедшей в комнату пожилой седовласой женщине в темном платье.

Экни Фицхью, высокая, неуклюжая, с вечно красным носом и суровыми, проницательными глазами, жила в семье со дня рождения Александра. Острая на язык и не склонная к проявлению каких-либо теплых чувств, она, тем не менее, была беззаветно предана Макэйлисам и обожала самую юную свою подопечную, словно Мереуин была ее собственной дочерью.

– Самое время замуж, – добавила Энни, наклоняясь и поднимая сброшенные башмаки, не заметив промелькнувшего на юном личике возмущенного выражения. – Ох, поглядите-ка, люди добрые, все в грязи да еще Бог весть в чем! – Длинный нос ее сморщился от отвращения. – Вонища от вас, в пору загнать спать к скотине в коровник. Давайте все с себя скидывайте! Хорошая баня, вот что вам требуется!

– Ой, Энни, пожалуйста, не сейчас! – взмолилась девушка.

Старушка была неумолима.

– Раздевайтесь, а я пригляжу за ванной.

Мереуин вздохнула, зная, что спорить бесполезно, нехотя стащила платье, вышитую рубашку и перебросила их через спинку кресла, но к тому времени, как вода согрелась, она уже тряслась от холода, и жаждала окунуться в медный чан. Быстренько пробежав босиком в смежную туалетную комнату, она с радостью погрузилась в горячую воду, испустила долгий удовлетворенный вздох и закрыла глаза, пытаясь выбросить из головы все мысли о неприятных новостях, сообщенных Александром, особенно о своих планах обольщения ненавистного маркиза Монтегю.

Тело девушки цвета слоновой кости, с мягкими округлыми ягодицами, сильными упругими бедрами казалось в прозрачной воде безупречным. Если бы она знала, что тело это способно пробудить страстные желания в любом мужчине… Но Мереуин Макэйлис совершенно не думала о силе своей красоты, отдавшись убаюкивающей ее ароматной воде, теплу потрескивающего в камине огня. Александр дома, она счастлива. И ничего больше не имеет значения.

Через полчаса Мереуин сошла вниз, скромно завернутая в мягкий розовый атласный халат, с вымытыми волосами, переливающимися от отблесков пылающего в камине огня, и узнала от Энни, что Алекс с Малькольмом поехали вниз, в загоны, посмотреть на ягнят. Скучая, она принялась уныло бродить по пустым комнатам, задержалась в библиотеке, разглядывая висевшие там портреты.

Раньше они были развешаны в длинной галерее в восточном крыле, но ее сожгли англичане, и до восстановления дело еще не дошло. Картины вместе с другими ценностями хранились в тайнике донжона, который теперь вскрыли, обнаружив их нетронутыми огнем, пожравшим некогда величественное сооружение, и непогодой.

Портрет Эберта, древнейшее достояние Кернлаха, если не считать перевязи Роберта Брюса, висел над камином, и, судя по ширине плеч, мощной шее и бочкообразной груди, их предок был настоящим гигантом с коротко стриженными золотистыми волосами. Над неулыбчивым ртом и пронзительными синими глазами нависал огромный нахмуренный лоб, плотный винного цвета камзол украшал странный прихотливый рисунок.

Задрав голову, Мереуин с любопытством изучала портрет, думая, каково было жить в Шотландии во времена Эберта. По истории она знала, что времена были кровавые: каждый миг по полдюжины человек заявляли права на шотландский трон, претенденты на корону предавали и убивали друг друга, полные решимости наложить руку на эту страну.

Женщины тоже играли в истории Кернлаха немалую роль. Слева от Эберта висел портрет леди Агаты, которая в 1491 году в отсутствие мужа отразила атаку одного из кровожадных островных кланов, который вечно ссорился с шотландской короной.

Маленькая, хрупкая леди Агата, на шестом месяце беременности, сама подожгла деревянный крест, созвала клан и, возглавив его, рассеяла нападавших. Мереуин всегда нравился портрет леди Агаты, чьи серые глаза казались ей одухотворенными, а капризная полуулыбка, игравшая на губах женщины, выдавала сильную, но страстную натуру. Все представленные на этих полотнах Макэйлисы были такой же частью прошлого Кернлаха, как сама Мереуин – частью его будущего.

Гладкий лоб девушки прорезала крошечная морщинка озабоченности. Ждет ли Кернлах какое-либо будущее, кроме финансового краха? Не рассчитывает ли вероломный маркиз Монтегю уничтожить их и полностью завладеть поместьем? Она этого не допустит! Она готова, как леди Агата, вступить в войну с каждым, кто станет угрожать ее дому. Проклятый сассенах, презрительно думала Мереуин, неужели он думает одолеть их с помощью своих коварных замыслов? Ей надо разработать собственный план и постараться, чтобы Эдвард Вильерс горько пожалел о том дне, когда впервые ступил на землю Северного нагорья.

* * *

По контрасту с вчерашней мягкой весенней погодой следующее утро выдалось сумрачным и холодным. Проснувшись и выглянув в окно, Мереуин с разочарованием увидела летящие с неба снежные хлопья, поежилась, надела халат, заплела пышные золотые пряди в косу, уложив ее в низкий пучок. Раз погода плохая, стало быть, Александр отправится в овчарню, и у нее не будет возможности поговорить с ним. Вчера они с Малькольмом заперлись в кабинете – несомненно, чтобы обсудить последние деяния маркиза Монтегю, – и у нее не хватило храбрости прервать их и расспросить о намеченных планах. За обедом Александр коротко сообщил, что они обо всем позаботятся, и ей нечего беспокоиться, и пусть она, как всегда, полагается на него.

Спускаясь по лестнице, девушка заглянула в столовую и обнаружила там Энни и четырнадцатилетнюю Мораг, убирающих тарелки. Энни, от которой больше не требовалось услуг няньки и гувернантки, по-прежнему считалась членом семьи и ела вместе с Макэйлисами, командуя слугами в качестве домоправительницы, наставницы и распорядительницы. Была она честной и справедливой и несла на себе почти всю ответственность за домашнее хозяйство, освободив от нее Мереуин. Слуги любили и уважали ее, так что заведенный порядок вызывал всеобщее удовлетворение.

– Долгонько заспались нынче, – заметила Энни при появлении зевающей во весь рот Мереуин и, приметив под ее глазами темные круги, встревожено поинтересовалась: – Плохо спали?

– Нет, – соврала Мереуин. Если честно, она проворочалась полночи из-за последней выходки маркиза, но скорее откусила бы себе язык, чем призналась кому-нибудь в своих страхах.

– Тогда, стало быть, плохо ели, – решила Энни и положила на тарелку добрую порцию яичницы и копченой рыбы. – Сядьте и ешьте!

Мереуин ужаснулась при виде такого количества еды, но, чтобы уважить старушку, села за стол и, набив рот, спросила:

– Малькольм с Алексом уехали на холмы?

– Господи Боже, ну и манеры! – в отчаянии возопила Энни, усаживаясь рядом со своей юной подопечной и неодобрительно покачивая седой головой. – Угу, уехали. В четыре утра. – Она сокрушенно причмокнула. – Они всегда так работают в пору окота да еще при стрижке.

Мереуин обиженно выпятила нижнюю губку.

– Я предложила помочь, но…

– И совсем это вам ни к чему, – проворчала Энни, назидательно подняв палец. – Мне без того забот хватает с вашей одеждой после этих бешеных скачек! Я вчера говорила и снова скажу: вам пора замуж, да поскорее! Бог свидетель, мистер Алекс не может держать вас в узде, а мистеру Кольму и пробовать нечего! Ребеночек – вот что вам требуется…

– Пожалуйста, – охнула Мереуин, широко открывая темно-синие глаза, – может быть, поговорим о другом?

Энни сохраняла суровость.

– Ладно, только не думайте, что я на этом успокоюсь! Пускай только мастер Алекс вернется, я с ним потолкую. Поглядите-ка на себя, детка, какая вы ладненькая… В самом соку! Пора лэрду подыскивать вам подходящего мужа.

– Энни…

– Ну-ну, я, может, и лишнего наговорила, да как сказано, так и будет.

Мереуин глубоко вздохнула:

– Этого я и боюсь.

Теперь, когда девушка почти опустошила тарелку, Энни поднялась на ноги.

– Доедайте, да этим тварям ничего не кидайте, – велела она, указывая на пару гончих собак, лежащих в полной готовности под столом и не сводящих глаз со своей юной хозяйки, вечно сующей им подачки.

– Не буду, – пообещала Мереуин, хотя именно это и собиралась сделать.

Как только за старой нянькой закрылась дверь, собаки получили желанное угощение. Любовно поглаживая шелковистую шерсть, Мереуин рассмеялась и увернулась от их языков.

Рем и Ромул были представителями старой породы гончих собак с длинной родословной, охотников на оленей, живших в доме Макэйлисов со времен восшествия на престол Стюартов. Александр взял свою собаку с собой, когда пришли англичане, и привез в Кернлах щенка, когда навсегда покинул Шотландскую низменность. Эти два пса были внуками его прекрасной Дины, которая умерла в день передачи замка Монтегю во владение Эдварду Вильерсу, – предзнаменования грядущих бед, как шептались между собой суеверные слуги.

– Если я съем все, что положила в тарелку Энни, – сообщила Мереуин облизывающимся собакам, – и вы не придете на помощь, то стану толще вдовушки Макичин из деревни!

Она встала, пошла к окну, со вздохом отметила, что снег перешел в дождь. Опершись о подоконник, постояла, погруженная в глубокие думы, и вдруг резко выпрямилась, заметив движение на подъездной дороге далеко внизу. Вглядевшись, девушка увидела, что к замку несется всадник, низко пригнувшийся к седлу, с поднятым из-за дождя и пронизывающего ветра воротником, но без шапки, его редкие волосы прилипли к голове. Как Мереуин ни напрягала глаза, узнать седока не могла, и любопытство ее нарастало.

Отпихнув в сторону нетерпеливо ожидающих очередного лакомого кусочка собак, она быстро пробежала по каменному полу вестибюля и прильнула к замочной скважине. Наконец всадник влетел на вымощенный булыжником двор, и тут только Мереуин признала в нем Нормана Флинта, управляющего Александра. Девушка распахнула тяжелую дубовую дверь, и он торопливо вошел, встряхиваясь, словно мокрый пес, оставляя на полу натекшие с сапог, лужи.

– Господи, мисс Мереуин, ну и денек, – провозгласил управляющий, стаскивая промокший плащ.

– Да уж, – согласилась девушка, забрала у него плащ и повесила сушиться на рога чучела оленя, стоявшего позади нее. Александр сам застрелил оленя-самца в свой пятнадцатый день рождения и никакими мольбами и наставлениями не смог отучить младшую сестру от привычки использовать рога в качестве вешалки. – Входите, вы же до костей промокли!

Норман Флинт был приближающимся к пятидесятилетнему рубежу низеньким, плотным мужчиной с пышными седыми усами и маленькими черными глазками-бусинками. Макэйлисам он служил дольше, чем помнила себя Мереуин, и знал принадлежащих семейству овец лучше любого другого, за исключением Александра и Малькольма. Жил он в коттедже на склоне, неподалеку от замка, имел восьмерых детей разного возраста; старший из них был женат на сестре Элли Шилд, деревенской подружки Мереуин.

– Александр отправился на луга, – объяснила она, ведя Нормана в уютный кабинет, где в камине пылал жаркий огонь. – Садитесь, я кого-нибудь пошлю за ним.

– Да нет надобности, – отвечал Флинт, усаживаясь и протягивая к огню окоченевшие пальцы. – У меня для него сообщение, и вы можете передать его не хуже меня.

– Ну, хоть посидите, согрейтесь, – уговаривала Мереуин.

Он подмигнул черным глазом:

– Я б согрелся гораздо быстрее, если бы вы плеснули мне глоточек славного виски лэрда, мисс Мереуин.

На щеках Мереуин заиграли ямочки.

– Я тоже так думаю, Норман Флинт, да без его разрешения не дотрагиваюсь до виски, разве только для вас. Знаю, когда б вы ни явились, он всегда наливает вам капельку.

– Ах, ну и девчушка, – воскликнул он с фамильярностью старого знакомого, ибо помнил Мереуин с детских лет.

Она вытащила из буфета хрустальный графин и налила управляющему щедрую порцию. Он пригубил, оценивающе причмокнул, сделал глоток побольше и с одобрительным вздохом заметил:

– Вот на что мы, горцы, настоящие мастера.

Глаза Мереуин, поблескивающие золотыми искорками, наполнились смехом.

– Вы имеете в виду питье виски?

– Нет, дорогая моя, приготовление. – Он махнул в ее сторону стаканом, словно провозглашал тост. – Ну, кстати уж, и питье, раз вы о том заговорили. Даже присказка есть: ни в кого не войдет столько виски, сколько в горца.

Она посмеялась вместе с ним и с любопытством поинтересовалась:

– А зачем вам понадобился Александр, мистер Флинт? Надеюсь, ничего не случилось? Не могу даже вообразить, какая причина заставила вас пуститься в путь по такой погоде.

– Я был в замке Монтегю, – ответил Флинт, посерьезнев и отставляя стакан в сторону. – Мистер Алекс послал меня туда вчера днем.

– В Монтегю? – повторила Мереуин, опускаясь в большое кожаное кресло позади стола и не сводя с Флинта синих раскосых глаз. – Вы его видели? Маркиза?

– Нет. Передал расчеты, которые братец ваш сделал.

– Новые цены на шерсть?

– Угу.

– И что он сказал? – затаив дыхание, спросила она. Флинт покачал седеющей головой:

– Даже и не взглянул.

– Стало быть, водный путь закрыт? – обеспокоенно допытывалась Мереуин.

– Угу, точно так.

– А маркиз не сказал, какую он хочет цену?

– Он меня и не видел, мисс Мереуин. Я даже порога не переступил. Просто не знаю, как лэрд сможет заставить его передумать…

– Не понимаю, почему он ни с кем не встречается, – озабоченно пробормотала Мереуин. – Не нравится мне эта таинственность.

Норман Флинт согласно кивнул:

– Он сроду так не секретничал. Знал, чего хочет, и получал, не заботясь, кто или что стоит на его пути. А на сей раз заставил меня призадуматься. Остается предположить, что он что-то диковинное замышляет.

– О-о-о, он просто неописуем! – разозлилась Мереуин, вскочила с кресла и уставилась на управляющего горящими глазами, стиснув маленькие кулачки. – Хотела б я увидеть, как он болтается на виселице!

– Точно, там для таких, как он, самое место.

– А какой он, мистер Флинт? – с любопытством спросила Мереуин. – Знаете, я его никогда в жизни не видела.

– Благодарите Бога, мисс! – выразительно покачал головой Флинт. – Не припомню, кому еще я не доверял сильнее. Уж до того наглый подлец… просто мерзавец, если не сказать больше. Нравится ему с вашим братцем играть в кошки-мышки, вот что.

– Ну, скоро с этим будет покончено раз и навсегда, – угрожающе предрекла Мереуин.

Норман допил янтарный напиток и поднялся на ноги, недоверчиво покачивая головой:

– Не знаю, получится ли, раз маркиз даже видеть не хочет вашего братца. Нет, не получится, если не случится чуда.

– Получится, – пообещала девушка. Флинт вздохнул:

– Я бы первый выпил за то, чтобы с этим покончить, мисс Мереуин, да только не знаю как… Разве что у лэрда есть план, о котором я еще не знаю.

Пухлые губки Мереуин вдруг решительно и твердо сжались.

– Может, и есть.

Флинт остался при своем мнении и, направляясь за девушкой в вестибюль, напомнил:

– Расскажете лэрду, что я приезжал, детка?

– Конечно, – ответила она с теплой улыбкой, и огорченно протянула ему мокрый плащ. – К сожалению, еще не высох. Вы, в самом деле, не хотите обождать, пока дождь кончится?

– Пришлось бы мне пару недель просидеть, – рассмеялся управляющий, поблескивая черными глазками, потом вдруг помрачнел и набросил плащ на широкие плечи. – Завтра приеду. Скажите мистеру Алексу, что лорд Монтегю вообще не пожелал меня видеть. Скажите, я даже порога не переступил.

Синие глаза Мереуин потемнели от вновь вспыхнувшей злости.

– Скажу, – пообещала она, не желая показывать растущую в ней тревогу из-за отказа маркиза с кем-либо видеться.

Проводив управляющего, Мереуин поднялась по лестнице, проворно переоделась в самую теплую шерстяную одежду, натянула башмаки для верховой езды и, закутавшись в плащ, быстро вышла из замка через черный ход за кухнями, убедившись, что никто из прислуги – Энни в первую очередь – ничего не заметил. Завеса упорно неутихающего дождя скрывала ее от любопытных глаз, которые могли выглянуть из окон, и она, торопливо идя по раскисшей дороге к утесам, даже не пыталась таиться.

Свернув на тропинку, ведущую вниз, к берегу реки, девушка, скользя на мокрых камнях, добралась, наконец, до перевернутой плоскодонки, которую Джон стащил вниз из сарая только вчера, когда все наивно полагали, что теплая погода уже устоялась. Река бурлила от дождя, но Мереуин, окинув опытным взглядом серые волны, поняла, что по ней вполне можно плыть.

Она пускалась в плавания по Лифу чуть ли не с пеленок, сперва вместе с Александром, потом самостоятельно, была превосходной пловчихой и ни чуточки не боялась воды. Лишь к острову, расположенному очень далеко, в Минче, ей разрешалось отправляться только с сопровождающим, которым обычно оказывался Малькольм, любивший темно-зеленую холмистую долину Лифа не меньше сестры.

Окоченевшими от холода руками девушка с трудом перевернула плоскодонку и по усыпанному галькой берегу столкнула ее в воду. Шагнула следом, замочила подол платья, начерпала в башмаки ледяной воды, отчего крошечные ножки сразу заледенели. К тому времени, как Мереуин взялась за весла, она вымокла до костей, но, стиснув зубы, решилась довести план до конца. Александр частенько называл ее нетерпеливой сумасбродкой, поддающейся минутным капризам и первым побуждениям, над которыми она не давала себе труда подумать. Возможно, пришедшая ей в голову мысль не самая лучшая, заключила Мереуин, но она просто не знает, что еще можно сделать.

– Я должна его увидеть, – шептала девушка, напрягаясь всем маленьким телом и изо всех сил налегая на весла. – Должен быть какой-нибудь способ добраться до него!

Стуча зубами, Мереуин причалила к противоположному берегу. Переправа заняла гораздо больше времени, чем она предполагала. Если она хочет сделать дело и добраться назад до возвращения Александра и Малькольма, придется поторапливаться.

Вытащив из воды лодку, Мереуин постояла минуту, схватившись руками за ноющую от напряжения поясницу, потом подняла голову и принялась разглядывать берег, отыскивая дорогу к поместью. Приметив неподалеку маленькую пещеру, откуда к утесам шла неприметная тропка, девушка отвела с лица намокшие волосы и начала карабкаться вверх. Выбравшись на хребет, Мереуин уже не тряслась от холода, к рукам и ногам вновь прилила кровь. Она остановилась в конце тропы, повернулась, чтобы оглядеться вокруг, и с изумлением увидела, как красиво смотрится отсюда Кернлах. С этой точки он был виден отчетливо, несмотря на серую завесу дождя. Башни и стены замка на дальнем берегу вздымались высоко над холмом, где он был поставлен из стратегических соображений; с севера его окружала река, а с юга, запада и востока протянулась к горам длинная холмистая полоса торфяников.

Это и была живописная долина Гленкерн, притаившаяся между окружающих ее с трех сторон холмов, река Лиф закрывала долину с севера. Ниже по течению, в самом широком месте реки, Мереуин видела док, где грузили шерсть для отправки в Глазго, чтобы уже там чесать ее, сушить и прясть. Она снова перевела взгляд на покрытые травой холмы, гадая, где же замок Монтегю. Мереуин никогда не видела его, но знала, что в отличие от Кернлаха Монтегю строили, не принимая в расчет требований безопасности.

Вместо этого Гуннар Макэлиф позаботился о красоте, выбрав место для замка между рощей вековых лиственниц и извилистым плоским берегом реки Лиф. В случае нападения, рассудил он, семью можно переправить в Кернлах, так что следует лишь следить, чтобы в укромной пещере постоянно держали лодки и все необходимое для ночной переправы.

Но размышления о прошлом недолго занимали Мереуин, чересчур озабоченную мыслями о будущем. Она решительно глянула вниз на прелестную долину и сразу наткнулась на одинокую каменную башню замка Монтегю, возвышающуюся над лиственничной рощей.

– Ну, вперед, в драконье логово, – пробормотала она, презрительно вздернув подбородок, и зашагала вниз.

* * *

Маркиз Монтегю выбрался из высокого медного чана, установленного перед камином в роскошной, отделанной панелями из красного дерева спальне замка. Слуга его Дэвис мгновенно оказался рядом, протягивая хозяину согретое над огнем полотенце.

– Я распаковал ваши вещи, милорд, – вежливо доложил он и удалился, не дожидаясь ответа. Лорд Монтегю, погруженный в свои мысли, вытерся и пошел нагишом через комнату к туалетному столику, возле которого опытный камердинер развесил приготовленную одежду. Маркиз был крупным, пропорционально сложенным мужчиной, на несколько дюймов выше Александра Макэйлиса. На широкой спине и плечах бугрились мускулы, могучий торс переходил в узкие бедра. С красивого чеканного лица смотрели холодные серые глаза, капризный изгиб чувственных губ придавал аристократической внешности маркиза ленивый, почти скучающий вид.

Длинная грива темных волос редко зачесывалась на модный манер, за исключением случаев, когда он заплетал ее в косу. Даже в зимние месяцы смуглый от долгого пребывания на солнце, маркиз передвигался по комнате с кошачьей грацией, несмотря на свои внушительные габариты.

Он одевался, чувствуя себя после мытья чистым и свежим. Маркиз выехал с пастухами задолго до рассвета присмотреть за окотом молоденьких овечек специально выведенной породы, которые приносили потомство позже, и вернулся в замок за полдень, весь в грязи и овечьей крови.

Повязав шейный платок и облачившись в жилет, он позволил себе слегка улыбнуться при виде гиганта, глядевшего на него из зеркала, и подумал об убытках, которые должны будут понести обитатели замка Кернлах после его объявления о запрете в дальнейшем перевозить шерсть по реке. Сознавая последствия своего поступка, он отнесся к нему, как к вынужденной необходимости. Александр Макэйлис, боясь восстановить против себя старых клиентов, не пожелал поднять цену на шерсть даже после того, как ему были предъявлены расчеты, которые ясно свидетельствовали, что растущие накладные расходы начинают съедать прибыль.

«Черт бы побрал весь клан Макэйлисов!» – раздраженно подумал лорд Монтегю. Лучше всего было бы избавиться от них, но ему сообщили, что они никогда не согласятся продать свою долю, и он не станет им ничего предлагать, хоть и располагает деньгами. Он готов помериться хитростью с Александром Макэйлисом, по слухам, весьма жестоким и зачастую непредсказуемым, но проницательным и ловким в делах. Судьба, забросившая маркиза сюда, в дальний уголок Северо-Шотландского нагорья, сулила много интересного, и жизнь могла стать увлекательнее, чем дома, в Англии, не считая, конечно, придворных интриг и других удовольствий, забавлявших его с юных лет.

– Милорд, не желаете ли обедать? – В дверях снова возник Дэвис, бросил взгляд выцветших карих глаз на тикающие на каминной полке часы и нахмурился, отмечая про себя, что время позднее.

Лорд Монтегю кивнул, осознав вдруг, как сильно проголодался. Надевая камзол, почувствовал боль в левом плече и нетерпеливо принялся разминать его, думая, что не очень-то пригоден на роль фермера. Будь он поумнее, предоставил бы вести дела своему управляющему, однако же никогда нельзя доверять этим упрямым и непокорным горцам.

– Я спущусь через минуту, Дэвис, – ответил он низким голосом. – Подайте все, что найдется.

Позже, сидя за столом и с удовольствием уписывая холодную дичь с поданной Дэвисом бутылкой кларета, маркиз обнаружил, что раздумывает о следующем своем шаге по отношению к Макэйлисам. Обмена посланиями через управляющих недостаточно. Он должен лично увидеться с Александром, поговорить с глазу на глаз и не отступать, пока лэрд Макэйлис не смирит свою проклятую гордость и не примет его условия. Он предчувствовал, что для того, чтобы заманить Александра в Монтегю, понадобится не одно приглашение. Может, его подтолкнет отчаяние? Хмыкнув, маркиз решил, что это вполне вероятно, и в четвертый раз наполнил бокал.

– Еще чего-нибудь пожелаете, ваша светлость? – Дрожащий голос, раздавшийся от двери, принадлежал Джоку Гоуэри, крошечному старичку с согбенными плечами и белоснежными волосами, чей возраст не поддавался определению. Лицо его избороздили глубокие морщины, шишковатые пальцы скрючились, и, будучи спрошенным, он с извиняющейся улыбкой признался, что сам не ведает даты своего рождения. Он был одним из весьма немногочисленного числа слуг, оставшихся при маркизе после того, как на прошлой неделе большинство из них покинуло замок, предварительно попросив отставки. Излагая эту просьбу, они откровенно трусили, хотя на всех физиономиях было написано явное облегчение от перспективы улизнуть из дома, где властвует Вильерс.

Джок Гоуэри раздражал маркиза Монтегю. Крошечный человечек редко открывал рот, но, когда это случалось, он, как правило, разражался пространнейшими разглагольствованиями о величии замка до гибели Дугласа Макэйлиса и об ужасном поражении гордых горцев при Каллодене.

– Ох, в жизни не забыть мне того черного дня, когда лэрд собрал всех нас в большом зале, – талдычил маркизу Джок не один раз на протяжении двух последних недель. – Мы все истомились, я вам доложу, в ожидании, когда он объявит, что поднимает штандарты нашего доброго принца, а потом слышим, говорит, собрался идти за Мясником Билли![11] – И маленькие черные глазки на старом-престаром личике вдруг наполнялись слезами.

– Я уж решил, конец мне пришел, ваша светлость, я вам доложу! Бедное мое сердце! Даже подумать не мог, как это наш лэрд выступит против сэра Аластера, такого храброго мужчины, которого тут все любили! – Он покачивал седой головой, скорбно вздыхал, тощая грудь вздымалась с тяжелым, болезненным хрипом.

– Что мы могли поделать? Это ведь лэрд, и ничего мы не могли, как только стоять перед ним да слушать… А после Каллодена, когда нас известили, что он погиб, не оставив наследника, который занял бы его место, бездельники проклятые все разбежались, точнехонько, как на прошлой неделе, ваша светлость, только я и тогда не ушел, и теперь не уйду.

– Ваша преданность в высшей степени заслуживает похвалы, – нетерпеливо буркнул в тот раз маркиз, желая, чтобы маленький старикашка убрался вместе со всеми прочими.

Черные глазки вспыхнули от долго копившихся воспоминаний.

– Ох, это ведь я ради Макэйлисов остаюсь, сэр, надеюсь, когда-нибудь они вернутся в свои владения.

– То есть придут на мое место? – уточнил лорд Монтегю с угрожающей искрой в серо-стальных глазах.

Джок опасливо вздернул тощие плечи.

– Ох, нет, ваша светлость, нет! Это…

– Это все, благодарю вас, – безжалостно отрезал маркиз, и твердое выражение на его красивом лице ясно свидетельствовало о прекращении беседы.

– Еще чего-нибудь желаете?

Серые глаза башнеподобного англичанина сощурились, и он вернулся к действительности.

– Еще бутылку кларета, – приказал маркиз, и высохший человечек засеменил прочь, сжимая кривыми пальцами пустую бутылку.

Лорд Монтегю раздраженно выдохнул, что-то пробормотал и положил себе еще мяса. Он представления не имел, почему его покинули все слуги, разве что набрались, наконец, храбрости сделать это сейчас, потому что…

– Больше нету кларета, ваша светлость, – донесся сзади робкий голосок Джона.

Огромный кулак лорда Монтегю грохнул по столу, отчего задребезжал фарфор.

– Так принеси портвейну или еще чего-нибудь, старый дурак!

Джок, испуганно пискнув, удалился, а лорд Монтегю принялся растирать сильными пальцами ноющие виски. Кровь Господня, надо найти себе поскорее достойных помощников, иначе можно сойти с ума! Если б не камердинер Дэвис, преданно последовавший за ним из Англии, неизвестно, как бы он справился со скучными заботами в этом мрачном и более чем ветхом каменном логове!

Дэвис в большом вестибюле старался разложить мокрый плащ хозяина перед огнем так, чтобы он высох и не помялся. Отвлеченный от дела робким стуком в парадную дверь и весьма этим недовольный, он не стал торопиться, и стук повторился дважды, прежде чем камердинер управился и, отодвинув засов, распахнул крепкую створку.

Глянув вниз, он обнаружил перед собой маленькую замерзшую фигурку, с ног до головы покрытую грязью. Мокрые завитки золотистых волос обрамляли тонкое личико, струи дождя текли с полей полураскисшей шляпы на чуть вздернутый носик.

Широко открытые синие глаза, не моргая, уставились на Дэвиса, и он холодно спросил:

– Что угодно?

Существо тихим голосом ответило:

– Я хотела бы повидать маркиза.

– Прошу прощения, – возразил старый лакей с откровенным недружелюбием, – лорд Монтегю не нанимает слуг. Это делаю я.

Раскосые синие глаза раскрылись еще шире, и только тут он заметил, какие они огромные и живые на бледном, худеньком личике, обрамленные темными, густыми ресницами.

– Я не прошу взять меня в служанки, – уведомило его жалкое создание, чей тон неожиданно оказался ничуть не теплее тона Дэвиса. – Я Мереуин Макэйлис, сестра лэрда Макэйлиса, и пришла повидать лорда Монтегю по делу.

Дэвис окинул взглядом заляпанный грязью плащ и мокрый подол ее платья.

– Пожалуй, мне трудно в это поверить.

– Почему, дерзкий вы старик? – вскричала девушка, изумив его неожиданным взрывом, и бледные щеки ее зарделись. – Как вы смеете так со мной разговаривать!

Дэвис счел, что совершенно не заслуживает попреков со стороны воинственной малышки, и отступил, намереваясь закрыть дверь у нее перед носом. Мереуин, взбешенная такой наглостью, рванулась вперед, после чего завязалась довольно шумная борьба, в ходе которой Дэвис приказывал ей прекратить и убираться, а она, вставив ножку в ботинке между косяком и тяжелой створкой двери, колотила ладошками по железным запорам, громко протестовала и грозила всяческими жуткими карами.

– Что за дьявольщина тут происходит? – Раскатистый голос, прозвучавший весьма угрожающе, прервал стычку. Раскрасневшийся, впервые в жизни вышедший из себя Дэвис шагнул назад так поспешно, что Мереуин, влетев в неожиданно распахнувшуюся дверь, с размаху наткнулась на некий твердый и неподвижный предмет.

Лорд Монтегю, чья чистая рубашка мгновенно промокла от прижавшегося к его груди мокрого, трясущегося тела, железной хваткой вцепился в худенькие плечики и оттолкнул девушку от себя. Она упала бы, если б он не держал ее.

– Дэвис? – зловеще произнес маркиз, бросая на пристыженного слугу взгляд прищуренных серых глаз.

– Прошу прощения, милорд, – простонал Дэвис, – Я хотел оградить вас от встречи с этой… маленькой дикаркой. – Взгляд его выцветших глаз с отвращением уперся в смущенную бродяжку, которую все еще удерживали сильные руки маркиза. – В жизни не видывал ничего подобного! Подумать только, она и правда пыталась вломиться силой!

Длинные пальцы, обхватившие тоненькие запястья, больно сжались, и Мереуин задрожала.

– Что все это значит, девушка? – спросил низкий, ненавистный голос англичанина.

Мереуин подняла глаза, и сердечко ее сильно забилось от смятения и испуга при виде стоявшего перед ней мужчины. Он был самым высоким из всех, кого она когда-либо видела, хоть с рождения привыкла к могучим горцам, населяющим земли ее брата. Из-под темных, ненапудренных волос сверкала пара серо-стальных глаз, холодно изучающих ее, полных почти ощутимого раздражения. Она едва доставала до его широкой груди и была вынуждена запрокинуть голову, чтобы разглядеть надменное лицо, которое оказалось необычайно красивым, с точеными аристократическими чертами, чувственным ртом, изящным, тонким носом и мужественным квадратным подбородком.

– Вы не можете быть маркизом Монтегю! – тихо пробормотала она, обретая наконец дар речи.

Уголки чувственных губ тронула презрительная улыбка:

– В самом деле?

– Нет! Вы же совсем не старый! – Мереуин окончательно смутилась, в широко распахнутых синих глазах отразились недоумение и боль, когда она осознала, как крепко он ее держит. Попыталась высвободиться, обнаружила, что не может, и дернулась изо всех сил.

– Пустите меня! – выкрикнула она, вырываясь из его рук, но железные пальцы все так же впивались в ее запястья.

– Только если пообещаешь вести себя прилично, – ответил он.

Насмешка, прозвучавшая в его тоне, взбесила девушку. Никто и никогда так с ней не обращался!

Маленькая ножка в ботинке мелькнула в воздухе и изо всех сил пнула маркиза в колено. Мереуин услышала громкий выдох, а потом сильные руки рванули ее, прижав к твердой груди. Голова девушки запрокинулась, и она почувствовала железные пальцы на своей шее, а его лицо оказалось в нескольких дюймах от ее.

– Черт тебя побери, маленькая соплячка! – рявкнул он. Мереуин попыталась отвернуться от потемневших, пылающих гневом глаз, но вообще не смогла шевельнуть головой. Она слушала гулкие удары его сердца под напрягшимися на груди мускулами и сгорала от стыда за собственное бессилие, глядя на маркиза полными слез глазами.

Лорд Монтегю наклонился и разглядел в этих наполненных страхом темно-синих глазах золотые искорки поразительной красоты. Девушка была очень молоденькой, он это сразу заметил, рассматривая изящные черты маленького личика, видневшегося из-под мокрых, обвисших полей шляпы. Наконец он отпустил ее, и она пошатнулась, но быстро обрела равновесие и встала, презрительно глядя на него раскосыми глазами. Он изумился той быстроте, с которой девушка овладела собой.

– Может, теперь будете вести себя более цивилизованно? – поинтересовался лорд Монтегю.

– Наверное, мне следует брать пример с вас? – парировала она.

Маркиз приподнял брови:

– Позвольте напомнить вам, что вы явились без приглашения. Со всяким, кто вламывается в мой дом, я обхожусь точно так же.

– В ваш дом! – недоверчиво повторила девушка, заливаясь румянцем, и он вдруг осознал, как она красива.

– Милорд! – простонал Дэвис и указал на грязную лужу, расплывшуюся на мраморном полу под хлюпающими башмаками девушки.

Лорд Монтегю пожал плечами, теряя интерес к происходящему.

– Мне не особенно хочется нанимать ее, Дэвис, но если вы сможете вколотить в нее хоть каплю здравого смысла…

– Вы что, думаете, я пришла искать работу? – вскрикнула Мереуин. – Как по-вашему, кто я такая?

– Не имею понятия, – сухо отрезал маркиз, легонько покачиваясь с носка на пятку и глядя на нее с высоты своего огромного роста. – Но, уверен, могу догадаться. Наверняка Мак-такая-то или Мак-эдакая – все ваши горские имена, на мой слух, одинаковы.

Мереуин задохнулась от ярости, не в силах вымолвить ни одного слова, и только шипела:

– Вы… Вы…

Кто этот высокомерный мерзавец? Будь у нее с собой дирк,[12] так и полоснула бы по смазливой физиономии!

Лорд Монтегю пожал плечами и устало взглянул на своего камердинера:

– Должно быть, я ее оскорбил. О, эта вечная, скучная, дикая шотландская гордость! Как слепо они обожают своих вождей, живых и мертвых, тиранов и пьяниц, ни о чем не заботятся, кроме своих кровных родичей, ничем не интересуются, кроме убийств и распрей. Удивительно, что страна эта так долго держится. – С внезапно вспыхнувшим нетерпением он оглядел разъяренную красавицу и решительно покачал темноволосой головой. – Нет, моя девочка, ты, по-моему, не годишься. Предлагаю тебе поискать работу в другом месте.

Он не был готов к неожиданному нападению и успел лишь перехватить взметнувшиеся руки, когда она ринулась на него. Маркиз не успел снова сгрести девушку, как она пнула его еще раз, угодив на сей раз в мошонку, и, хотя удар пришелся сбоку, он был вынужден отпустить ее из-за взорвавшейся в животе боли, которая окончательно вывела его из себя.

– Удар в цель, сэр! – воскликнула Мереуин, глядя, как он падает на колени. – Надеюсь, это немножко убавит вам спеси, поскольку я уязвила вас именно в то место, которым вы больше всего гордитесь!

Дэвис с прытью, равной всем его усилиям за почти сорок лет, кинулся на нее в тот самый момент, когда она собралась снова напасть на его поверженного хозяина. Поймал тоненькую руку, заломил за спину, прижал так, чтобы лишить девушку возможности двигаться, но в то же время не сломать ее. Удивившись, как быстро она замерла, дрожа всем телом и тяжело дыша, он держал ее до тех пор, пока лорд Монтегю не распрямился со стоном и не шагнул вперед.

Шляпка слетела с головы Мереуин, пышная масса мокрых локонов упала на грудь. Маркиз приподнял тяжелую прядь, намотал на огромный кулак, выдернул девушку из рук Дэвиса и снова прижал к своей крепкой груди. Через холодную, мокрую одежду она ощущала тепло его тела, а при взгляде в серые глаза, в глубине которых тлел гнев, у нее пересохло во рту.

На минуту установилась полнейшая тишина, если не считать тяжелого дыхания противников да стука сердца Мереуин, такого сильного, что она была уверена, маркиз слышит его. Она до сих пор не могла поверить, что двое мужчин могли так жестоко с ней обойтись, особенно этот страшный башнеподобный гигант, который все больнее и больнее тянет ее за волосы.

– Наслышался я историй про диких горцев, – проговорил он, наконец, и от его холодного тона сердце ее сначала замерло, а потом снова бешено заколотилось, – но не думал, что это относится и к женщинам. Советую тебе, девушка, покинуть мой дом, покуда я не свернул твою длинную шею.

Она сглотнула, прежде чем заговорить, не в силах шевельнуть головой и уклониться от жгучего взора.

– Я… не девушка, – прошептала, наконец, Мереуин, не желая больше терпеть подобное обращение.

Серые глаза выразили удивление и еще большую неприязнь.

– Никак не желаешь утихомириться? – спросил маркиз, и неприятная усмешка искривила полные губы. – Предпочитаешь, чтобы я вышиб из тебя гонор?

– В-вы не посмеете!

– Не заставляй меня, – предупредил он, – проиграешь.

Она попыталась вывернуться, рванулась, услышала болезненный вздох и заметила, как серые глаза потемнели от мимолетной боли. Медленная улыбка расплылась на ее губах, и она продолжала таким же холодным тоном:

– Вы уверены, что проиграю, сэр? Кажется, я набрала уже больше очков, чем смела надеяться.

Лорд Монтегю начинал опасаться, что полностью потеряет контроль над собой. У этой маленькой негодяйки слишком острый язычок, а он не привык видеть что-либо, кроме смертельного страха, в глазах всякого, кто вызывал его гнев и не намерен терпеть все это от девки, принадлежащей – к низшему сословию. Он обхватил мощной рукой тоненькую шейку, чувствуя под пальцами бешено пульсирующую жилку, и ласково проговорил, придвигая к ней лицо:

– Не хочу с тобой ссориться, дорогуша, но считаю, что тебя следует поучить кое-каким манерам.

Огромная кисть начала сжиматься, надежно преградив воздуху доступ к легким, и Мереуин, впервые почувствовав настоящий страх, широко распахнула синие глаза. Потрясенный взгляд девушки вдруг напомнил маркизу глаза перепуганного детеныша лани, которого он много лет назад обнаружил в поле в своем английском поместье. Сперва он не заметил малыша, поскольку его шкурка сливалась с землей и травой, а потом, когда тот поднял голову и посмотрел на него, разом замер на месте, не в силах поверить в существование такого хрупкого и беспомощного существа.

Но эта юная дикарка вовсе не беспомощная, напомнил он себе, сердясь, что внезапное чувство жалости пересиливало решимость наказать ее. Она заслуживает хорошей порки, пока гордыня в огромных глазах не сменится страхом и мольбой. Чресла его еще отзывались болью при каждом движении, и за одно это ее следовало бы запереть как минимум на неделю в подземной темнице.

– Готова ты к порке? – любезно поинтересовался маркиз.

– Разве вам мало? – выдохнула сна, когда он ослабил хватку, позволив ей глотнуть воздуха.

Он зловеще улыбнулся, принимая страх в ее голосе за свидетельство своей победы.

– Не уверен, моя дорогая. Согласись, ты вполне это заслужила, всеми силами стараясь причинить вред коему… как ты сказала? – Холодные серые глаза опять оказались совсем близко. – Предмету моей гордости.

– Будь тут мой брат, он убил бы вас, – храбро ответила Мереуин, и при мысли об Александре ее вдруг охватила паника.

Алекс! Она пришла сюда ради него, чтобы попробовать уговорить маркиза избавить Кернлах от дальнейших неприятностей, а вместо того сцепилась с каким-то злобным, вспыльчивым типом, самым огромным и самым страшным из всех, кого видела в своей жизни, полезла драться, точно простая уличная девчонка!

А вдруг, в ужасе гадала Мереуин, это сын маркиза? Нет, для сына он слишком стар, ему лет тридцать, самое меньшее. Но, может быть, брат или друг, горестно размышляла она, может быть, маркиз Монтегю прислушивается к его мнению!

Живые синие глаза погасли от этих горестных мыслей, тело обмякло, привалилось к гиганту, чей кулак все еще сжимал ее волосы, и он счел, что она признает свое поражение. Размотал длинную прядь мокрых волос, отступил на шаг назад и спокойно велел:

– Дэвис, будьте добры, покажите ей выход.

Мереуин почувствовала, как стоявший позади старик хватает ее за ворот плаща и волочит к дверям. Последняя капля переполнила чашу унижения, и девушку снова охватил гнев.

– Пошли вы к чертям, мерзкие сассенахи! – завопила она, замахиваясь на лакея маленькими кулачками.

Он тащил ее почти с такой же легкостью, с какой действовал его хозяин, вышвырнул за порог, она больно шлепнулась попкой в грязь и услышала стук захлопнувшейся огромной дубовой двери.

Мереуин чуточку полежала, слишком разбитая, чтобы двигаться, потом с трудом поднялась па ноги, утирая грязной рукой горячие, льющиеся по щекам слезы. Взглянув на свое запястье, она увидела красные отметины от пальцев гиганта, от бессильного гнева заплакала еще горше и бросилась бежать без оглядки, пока замок не скрылся из виду за поросшим травой склоном.

Лишь тогда она обернулась, тяжело дыша, и покрасневшие глаза наполнились жгучей ненавистью при взгляде на Одинокую башню. Она не знала, кто были эти мужчины, но собиралась узнать и тогда уж обдумать план мести, и, Бог свидетель, месть эта будет ужасной!

Мереуин взялась за весла, превозмогая боль во всем теле, не в силах поверить, что могла подвергнуться столь жестокому обращению.

Никто и никогда в жизни не поднимал на нее руку, за исключением Александра, дважды отшлепавшего сестру: один раз после ее самостоятельного плавания на остров Лиф-Дуб в Минче – сильно рассердившего его проступка, поскольку на пути туда встречались опасные подводные течения, и другой, когда она, двенадцатилетняя, последовала за братом на охоту с гончими, хоть он и запретил ей это. Мереуин свалилась с лошади, ударилась головой о корень дерева и пролежала без сознания два часа в тумане на сырой земле, пока ее не нашли. Суровый и неумолимый Александр прибег к наказанию, и ей так и не довелось узнать, какая боль терзала при этом его сердце.

– Я Макэйлис, – шептала она про себя, изо всех сил налегая на весла, – а ни один из Макэйлисов не потерпит подобного обращения!

Хуже всего, думала она, направляя плоскодонку к противоположному берегу, что нельзя рассказать о случившемся Александру и Малькольму, которых, безусловно, потрясет сам факт, что она в одиночку отправилась в замок Монтегю.

Мереуин с трудом выволокла лодку на берег, перевернула ее, потерла, жалобно постанывая, ноющую спину и ягодицы. Хорошо бы взять с собой Ромула, приказать ему «фас!» и с удовлетворенной улыбкой увидеть, как клыки шотландской гончей вопьются в объемистую задницу обидчика!

К тому времени, как она добралась до замка, гнев начал утихать, сменяясь любопытством и усиливающимся беспокойством. Старик, обратившись к длинному, когда тот появился, назвал его «милорд», – но это не может быть лорд Монтегю! Тогда кто же он и не связано ли каким-нибудь образом его присутствие в замке с тем, что у них отняли право пользоваться рекой?

Загрузка...