Полибий и его герои

ЭПИЛОГ

Последние главы «Истории» Полибия посвящены были описанию нового устройства Эллады. К несчастью, главы эти до нас не дошли. Потеря оказалась невосполнимой. Мы до сих пор почти ничего не знаем об этом новом устройстве. Сейчас общепризнано, что в эпоху республики Греция не стала провинцией: там не было римских наместников, не стояла римская армия и в целом страна не платила дани Риму. Считается, что большинство греческих государств оставалось совершенно свободными. Платили ли подати хоть какие-то греческие города, неизвестно. Многие думают, что некоторые города, особенно виновные перед Римом, уплачивали какую-то подать. Впрочем, и этот факт оспаривается некоторыми учеными ввиду его полной недоказанности^{141}. Считается, что города, участвовавшие в войне против Рима, были поставлены под контроль наместника Македонии. Непосредственно он не управлял, но ему принадлежало последнее слово в любом вопросе, и он мог властной рукой прекратить распри и конфликты^{142}. Но таких городов было немного, и немногочисленные «подчиненные города были включены в число многочисленных свободных общин», говорит современный ученый Ларсен. Поэтому Цезарь называет Грецию собранием свободных республик, Аппиан пишет о греческих городах как о городах свободных, и надписи говорят о свободе Эллады (Caes. В. С. 3, 5; Арр. Mithr. 58; Syll³, 684). Само собой разумеется, что это означало полную внутреннюю автономию, но фактически прекращало независимую внешнюю политику.

Замечательно также, что римляне не остались в стране, а доверили устройство эллинских дел эллину Полибию. «Даже теперь римляне воздержались от управления Грецией», — пишет американский историк Груэн.

«Немного лет спустя римляне почувствовали жалость к Элладе и возвратили каждому из ее государств их старинные права на племенные союзы» (Paus. VII, 16, 10). Это письменное свидетельство сейчас полностью подтвердилось материалом надписей. Мы знаем, что жители пелопонесских городов по-прежнему считались ахейскими гражданами. Известен случай, когда македонский наместник отказывается исполнить требования одного города, ссылаясь на то, что они противоречат ахейской конституции^{143}. Правда, членство было добровольным, поэтому ни Спарта, ни Мессена в Ахейский союз не вошли. Но союз был значителен и имел внутреннее федеративное самоуправление^{144}.

Итак, Полибий снова увидел восставший из пепла Ахейский союз и мог с восторгом записать, что «в наше время ахейцы… сплотились между собой и усилились», и весь Пелопоннес наконец-то стал единым целым, не хватает только общих стен (II, 37, 10–11). Он видел, как постепенно затягиваются раны его истерзанной родины. Он вспоминал прошлое, когда «имущество пелопоннесцев было совершенно истреблено македонскими царями и еще больше непрерывными междоусобными войнами» и невольно сравнивал с «нашим временем», «когда все пелопоннесцы живут в согласии и наслаждаются, по-видимому, величайшим благосостоянием» (II, 62, 3–4). «Нынешнее состояние Пелопоннеса пускай останется навеки нерушимым»^{145}, — молился он (IV, 32, 9). Он не ожидал этих милостей и в порыве благодарности записал, что уполномоченные «возвратились… в Италию, оставивши всем эллинам прекраснейший памятник римской политики» (XXXIX, 16, 1).

Может быть, все это совсем недостаточная плата за потерю свободы, но Греция была так измучена, что почти с радостью ухватилась за возможность покоя. Двести лет спустя пламенный греческий патриот Плутарх в своих рассуждениях о Дельфийском оракуле, писал: «Мне гораздо приятнее и отраднее говорить о тех делах, о которых вопрошают бога в наши дни. Ведь нынче всюду прочный мир и спокойствие, нет больше ни войн… ни мятежей, не существует тирании, нет прочих бед и болезней Эллады, как будто они исцелены действием необыкновенных лекарств» (Depyth. oracul. 28). «Царили невыразимый беспорядок, волнения, — пишет он в другом месте, — пока Рим не приобрел силы… и не распространил на круг земель свое владычество и царство мира» (De fort. Rom. 317C-D).

Рассказом о роковых событиях в Африке и Греции заключает Полибий свою «Историю». Но на жизнь самого историка, бывшего нашей путеводной звездой в запутанном лабиринте судеб народов и владык эллинистического мира, отныне опускается глубокий сумрак. Все сведения о нем мы черпаем из его книги. А она заканчивается 145 г. Мы знаем, что он по-прежнему вел бурную, деятельную жизнь. Объезжал эллинские города, составлял для них законы, улаживал их дела, хлопотал за них перед римлянами. Путешествовал, собирал материал для своей истории. Писал и редактировал свою книгу. И конечно, часто, очень часто навещал Публия Сципиона. Годы, казалось, не могли угасить его энергию. В 134 г. он поехал под Нуманцию, делил труды и опасности со Сципионом, а потом описал эту войну в отдельной работе. До последних дней он сохранил ясный ум и физическую крепость^{146}.

Так, окруженный восторженной любовью, почти поклонением сограждан, дожив до светлой старости, окончил свои дни Полибий.

В своей «Истории» Полибий нарисовал галерею блестящих портретов своих современников, царей, политиков, полководцев. Из его книги они перешли в сочинения современных историков. Но часто забывают одного из самых великих людей того времени, может быть, гораздо более интересного, чем Филипп, Евмен или Антиох, человека, образ которого с необыкновенной яркостью очерчен во «Всеобщей истории» — Полибия из Мегалополя.