Полночь в Париже

14

В долине Луары Кендре приходилось видеть замки поменьше и не столь внушительные, как эта вилла, представшая перед ее глазами, когда машина выехала из парка, протянувшегося на два километра от охраняемых ворот. Перед входом простирался роскошный луг — самое малое, акров десять. Сверкающую зеленую траву прорезала дорога из измельченного гравия, расходившаяся полукругом перед фасадом дома. Окаймляли ее огромные тисовые деревья, которые, вероятно, росли здесь еще в те времена, когда Вильгельм Завоеватель собирался отплыть в Англию.

Со всех сторон вилла была окружена небольшими рощами, и Кендра видела мелькающие за густой листвой красные черепичные крыши хозяйственных строений. Со слов Реми она знала, что среди них имеется конюшня. И готова была держать пари, поставив в заклад свой новый гардероб, что здесь обязательно должен быть бассейн и теннисный корт. Впрочем, подумала она с усмешкой, для богатого дома все это вещи обыденные — совершенно нормальный комфорт.

Она поехала медленнее, чтобы получше все рассмотреть. Вилла была четырехэтажной, построена из белого камня, который со временем приобрел благородный оттенок слоновой кости. Остроконечные угольно-черные крыши мансард сверкали под лучами полуденного солнца. Над центральной частью огромного здания возвышался купол. Сине-бело-красный французский флаг лениво колыхался под порывами легкого ветерка. На углах виллы, создавая очаровательную симметрию, застыли две круглые башни с балконами на третьем этаже, с одинаковыми коническими крышами.

Высокие застекленные окна располагались по фасаду на маленьком расстоянии друг от друга — видимо, внутренние помещения были очень просторными и светлыми. Несмотря на свои размеры, вилла выглядела нарядной и элегантной благодаря декоративным барельефам и карнизам. Перед массивной дубовой дверью широкой дугой расходилось крыльцо со ступеньками и резной балюстрадой. В каменных чашах росла герань, ее ярко-красные цветы пылали на фоне белого фасада.

Кендра попыталась представить себе, как Надин с Реми, провожая Лорана на работу, машут ему рукой с этого внушительного крыльца, — и невольно рассмеялась. Гораздо легче было вообразить, как семейство в старинных костюмах благосклонно принимает приветствие севров, собравшихся у входа. На некотором расстоянии от виллы был виден синий Ла-Манш, поблескивающий на солнце. Она стала потихоньку тормозить, чувствуя нарастающий восторг.

Судя по всему, здесь будет чудесно.

Она остановила машину у нижней ступеньки и сразу увидела Реми, сидевшего на крыльце. Его голова едва возвышалась над каменной вазой с геранью. В руках он вертел черно-белый футбольный мяч и был так увлечен, что не обратил внимания на появление Кендры. За спиной у него стоял крепкий, угрюмого вида мужчина, который, казалось, видел все.

Кендра дважды погудела и приветливо взмахнула рукой. Реми неторопливо поднялся и стал спускаться по ступенькам. На его личике появилась приветливая улыбка.

— Добро пожаловать, мадемуазель Мартин!

Кендра захлопнула дверцу машины и сжала мальчика в объятиях.

— Спасибо, Реми. Мне здесь так нравится, что я с трудом могу устоять на месте!

Он посмотрел на нее снизу вверх и одобрительно кивнул.

— Я тоже. У меня с этим вечные проблемы очень трудно спокойно стоять на месте. Но я работаю над собой.

— Не перестарайся, пацан. Маленьким мальчикам редко удается устоять на месте, и никто от них этого не ждет.

— Пацан? — переспросил Рене, озадаченно сморщив носик.

— «Пацан» означает «паренек». Так в шутку называют в Америке малышей.

Она любовно хлопнула его по плечу, затем подошла к багажнику с намерением вынуть чемоданы.

— Пацан, — повторил Реми, явно смакуя новое слово, и взял Кендру за руку. — Мадемуазель, вашим багажом займется Люк.

Кендра покосилась на угрюмого стража.

— Нет, мадемуазель, это Жан, мой телохранитель.

Тот соизволил слегка кивнуть в знак приветствия. Под мышкой у него торчал пистолет в кобуре, но он даже не пытался скрыть оружие. Учитывая его мощное сложение, жесткий взгляд, упругую поступь, можно было предположить, что ему уже доводилось применять свои навыки на практике. Кендра растерянно улыбнулась. С одной стороны, было отрадно сознавать, что Реми так хорошо охраняют, но уж очень странным выглядело то, с каким спокойствием мальчик смирился с ужасными событиями, омрачившими его детство.

— А вот и Люк! — сказал Реми.

Из-за угла дома вышел загорелый крепкий старик лет шестидесяти, в синей блузе и берете. Ему недоставало только темного платка на шею и сигареты «Голуаз» во рту — так подумала Кендра, которой очень хотелось достать свой фотоаппарат и немедленно запечатлеть эту живописную фигуру. Он почтительно поклонился ей и начал вынимать чемоданы из багажника.

Жан вновь занял позицию на верхней ступеньке крыльца.

Реми, вложив маленькую ладошку в руку Кендры, повел ее в дом.

— Путешествие было приятным, мадемуазель Мартин?

Кендру в очередной раз поразила серьезность его тона и безукоризненность манер. С трудом верилось, что это говорит пятилетний мальчик и что английский для него всего лишь второй язык.

— Послушай, не надо называть меня мадемуазель Мартин. Зови меня Кендра, как делают все мои друзья, о'кей?

Он нерешительно кивнул:

— Но это надо будет объяснить моей няне…

Кендра сжала губы. «Няня» — это, конечно, та самая сухопарая строгая женщина, которую она мельком видела в посольстве.

— Конечно, я ей объясню.

— Очень хорошо. Няня говорит, что американцы слишком фамильярны, но раз мы друзья и раз вы мне разрешаете, то это будет…о'кей! Я буду называть вас Кендра. Мне нравится слово «о'кей», — доверительно сообщил он.

— У нас с тобой будет уйма времени, Реми. Я научу тебя говорить как американцы, а ты поможешь мне с французским произношением.

Кендра на минуту задержалась на крыльце, глядя вдаль: на лужайку, старые деревья вдоль дороги из гравия и парк.

За парком простирались фермерские угодья — ухоженные поля со злаковыми культурами, грушевые сады и ровные грядки сахарной свеклы. На роскошных лугах паслись нормандские коровы, выделяясь отчетливыми белыми, рыжими и кремовыми пятнами на зеленой траве. Некоторые крестьяне уже начали сгребать сено — их стога были цилиндрической формы, а не прямоугольной, как у нее дома. На частично сжатых полях возвышались золотистые снопы пшеницы. Тонкие жерди были подставлены под ветки яблонь, сгибавшиеся под тяжестью уже почти созревших, темно-красных плодов. Воздух, напоенный запахами земли и трав, имел легкий привкус соли.

— Мадемуазель Мартин?

Кендра обернулась и увидела ту самую суровую даму, с которой встречалась в кабинете посла. Чуть сзади держалась женщина постарше в аккуратном сером платье.

— Я мадам Алар, няня Реми. Вы, возможно, помните меня?

Она с холодной вежливостью пожала Кендре руку.

— Конечно, я помню вас, мадам Алар, — ответила Кендра.

Мадам Алар сделала жест в сторону стоявшей сзади женщины.

— Это мадам Дюшен, экономка. С мадемуазель Леон, второй няней, вы познакомитесь завтра, когда она придет сменить меня.

— Я очень рада, мадам Дюшен.

Кендра, с трудом скрыв изумление, пожала руку экономке. Две няни? Для одного маленького мальчика?

— Я тоже очень рада познакомиться с вами. Кстати, вы можете говорить по-английски, если, конечно, не хотите усовершенствоваться во французском. Большая часть слуг говорит на двух языках, — добавила экономка с приветливой улыбкой.

Поскольку жители обеих стран могли постоянно сообщаться через узкий пролив, не было ничего удивительного в том, что здешние французы свободно изъяснялись по-английски. Однако Кендра не думала об этом раньше и испытала невероятное облегчение. Какое счастье, что она не будет зависеть от своего французского, прямо скажем, далекого от совершенства. Реми вновь взял ее за руку, когда они вошли в дом через массивные резные двери. Телохранитель Жан неотступной безмолвной тенью следовал за ними.

Уже на пороге виллы Кендра застыла в благоговейном удивлении.

Глазам ее предстала огромная ротонда высотой в четыре этажа, прикрытая сверху куполом. Потолок ротонды был выкрашен в небесный цвет и расписан облаками, такими белыми и пушистыми, что они казались настоящими. Стены и пол были сделаны из блестящего полированного фиолетово-красного порфира с вкраплениями розового и белого полевого шпата. Огромный канделябр с тремя ответвлениями, шириной в шесть футов, самое малое, был усеян бесчисленными хрустальными слезинками, блестевшими даже сейчас, когда люстра не была включена, и Кендра легко представила себе, каким ослепительным светом бывает залит этот зал.

В двенадцати фигурных нишах стояли фарфоровые вазы — голубые, темно-розовые, бирюзовые, лимонно-желтые и цвета морской волны. На всех вазах были изображены буколические картинки: красавицы в костюмах восемнадцатого века резвились с кавалерами в напудренных париках. Всмотревшись внимательнее, Кендра обнаружила, что фоном всюду служит изображение виллы Буркелей во всех ее деталях. Это, несомненно, был севрский фарфор, и у Кендры перехватило дыхание примысли, что даже в Лувре она не видела двенадцать таких ваз разом, да и были они, пожалуй, поменьше — высотой не в три фута, и стоять могли где угодно, тогда как эти были явно предназначены для ротонды Буркелей.

Между нишами с вазами были расставлены резные сундуки старинной работы, высокие столики с перламутровой инкрустацией и шесть кресел эпохи Людовика XV — как догадалась Кендра, подлинные.

В самом конце ротонды находилась белая мраморная лестница с тяжелыми бронзовыми перилами. За лестницей была стена из стекла высотой в двадцать футов — через нее проникал солнечный свет, заливавший всю комнату. Бело-золотые двери вели в другие бесчисленные покои, и Кендра с трудом подавила желание немедленно обследовать всю виллу целиком.

Мадам Дюшен заговорила, и Кендра повернулась к ней, неохотно оторвав взгляд от сокровищ ротонды.

— Мои господа просили меня заверить вас в том, что вам будет оказан самый теплый прием. Они хотят, чтобы вы чувствовали себя как дома все время вашего пребывания здесь. Вы можете пользоваться бассейном, теннисными кортами, лодкой, водным велосипедом и, само собой разумеется, частным пляжем.

— Спасибо, это просто потрясающе.

— Месье Лоран отдал распоряжение конюху подобрать для вас подходящую лошадку, если вам захочется покататься верхом. Если у вас возникнут какие-нибудь желания, вам нужно только сказать об этом.

Мадам Дюшен вынула из кармана платья конверт и протянула его Кендре:

— Это от мадам Надин.

— Значит, Буркели еще не приехали? — изумленно спросила Кендра, беря конверт.

На лице экономки появилось выражение некоторой растерянности:

— Нет. Месье Жан-Мишель вообще не приезжает сюда после смерти своей супруги, мадам Лилиан. Месье Лоран изредка заглядывает на уик-энд. Только мадам Надин посещает нас регулярно. Ну и Реми, конечно.

Она взъерошила мальчику волосы.

— Наш Реми каждое лето проводит здесь два месяца.

— Мама приезжает на уик-энд, — добавил Реми.

— Понятно, — сказала Кендра с облегчением.

Вероятно, у Надин внезапно изменились планы, но об этом можно будет узнать из ее письма.

— Ужин обычно накрывают в парадной столовой в восемь вечера, — продолжала экономка. — Однако вы у нас единственная гостья, поэтому, возможно, согласитесь ужинать в малой столовой. Или же, по вашему выбору, с Реми в семь часов в семейной столовой.

Парадная столовая? Малая столовая? Семейная столовая? Сколько же всего столовых в этом доме, недоверчиво спрашивала она себя.

— А теперь прошу вас пройти сюда, я покажу вам ваши апартаменты.

Мадам Дюшен приглашающим жестом показала на мраморную лестницу.

— Когда вы устроитесь и отдохнете, я объясню вам, в чем состоят меры безопасности.

Кендра слабо улыбнулась. Апартаменты? Разумеется, исходя из всего увиденного здесь, можно было ожидать, что ей предоставят большую, быть может, даже роскошную спальню с отдельной ванной. Но «апартаменты», иными словами, анфилада комнат — это было уже нечто за пределами ее воображения. Ей все больше становилось не по себе, и она чувствовала себя Золушкой на балу. Нет, мысленно уточнила она, Золушкой в Версале.

— Надеюсь, вам понравится у нас, мадемуазель Мартин.

Мадам Дюшен что-то коротко сказала Реми по-французски, а затем исчезла за дверью слева.

— У меня сейчас будет урок по плаванию, — пояснил Реми, с надеждой глядя на Кендру. — Но я ведь увижу вас за ужином, правда?

— Конечно, — ответила Кендра. Видимо, даже в семейной столовой еду на золотых блюдах будут подавать лакеи в ливреях.

Кендра, в третий раз перечитав записочку Надин, покачала головой. Семейство Буркелей и не собиралось приезжать в Довиль. Она чувствовала себя выбитой из колеи — настолько неожиданной оказалась для нее эта новость.

Все ее предположения о совместном отдыхе были ошибочными. Разумеется, она проведет какое-то время с Реми, и это приятно. Но, судя по всему, даже Реми отдыхал летом один, без родителей.

Она задумчиво сдвинула брови. Быть может, она правильно поступила, отклонив приглашение Буркелей в тот день, когда встретилась с ними в кабинете американского посла. Быть может, само это приглашение было всего лишь светской любезностью, а не искренним желанием отблагодарить ее. Быть может, она совершила ужасную глупость, позвонив Надин и дав согласие погостить в Довиле.

Кендра еще раз перечитала письмо. Нет, Надин обращалось к ней с неподдельной теплотой и искренне желала приятно провести время. И все слуги — начиная от охраны у ворот, которой было известно ее имя и время приезда, до экономки, ясно давшей понять, что вся вилла в полном ее распоряжении — были соответствующим образом загодя проинструктированы.

В конце концов, она успокоилась на сей счет: нет, она вовсе не навязывалась Буркелям, а просто неверно истолковала их слова.

Ее пригласили погостить на вилле, а не у семейства Буркелей. Они искренне желали отблагодарить ее за спасение сына, но вовсе не намеревались сблизиться с ней и подружиться. Это было нечто вроде обязательного для них, но в то же время ни к чему не обязывающего гостеприимства.

Если бы она сразу догадалась об этом, то никогда не поехала бы в Нормандию. Она словно вновь услышала голос матери, умоляющий ее вернуться домой. Но отступать было уже некуда. По правде говоря, покинуть виллу сейчас, после всех приготовлений к ее приезду, было бы просто хамством.

Кендра задумчиво провела по подбородку толстым бархатистым листком с выдавленными сверху инициалами Надин. Визит в Довиль представлялся ей теперь в совсем ином свете. Она будет чувствовать себя глупой, наивной и смешной, ей будет здесь неловко и отчасти даже тягостно жить, однако поделать с этим ничего нельзя, а потому она должна держаться и все же что-то получить.

Ближайшие две недели приняли размеры просто угрожающие и казались теперь бесконечными. Но в любой ситуации имеются свои хорошие стороны. Реми ей действительно очень нравился, и она с радостью предвкушала общение с ним. Это был умненький, очаровательный, ласковый мальчик, хотя и поразительно сдержанный для своих пяти лет — она по-прежнему находила подобное поведение не вполне естественным.

Она могла, пользуясь случаем, осмотреть Довиль и Нормандию в целом. Поскольку никого из взрослых Буркелей не было, вряд ли кто-нибудь станет возражать, если она на время отлучится. Вероятно, ей позволят взять с собой Реми. Бедный малыш остался на лето один, и ему будет приятно совершить вылазку за пределы виллы. Но у кого нужно спрашивать разрешения? У экономки? Или нянюшек? Она понятия не имела, кто обладает правом решающего голоса в отсутствие родителей мальчика. И она решила спросить об этом у Надин, когда та приедет на уик-энд.

А еще у нее был Джек. При мысли, что проведет с ним гораздо больше времени, чем рассчитывала прежде, она возликовала, ощутив одновременно тревожное и радостное предчувствие близости. Разумеется, его нельзя пригласить на виллу, хотя ей хотелось, чтобы он посмотрел на всю эту роскошь. Впрочем, и об этом можно будет поговорить с Надин. В любом случае, они с Джеком проведут вместе две недели по ее возвращении в Париж. И, конечно же, он может приехать в Довиль на субботу и воскресенье. Здесь полно гостиниц, мотелей, фермерских домиков, где он без труда найдет комнату.

Кендра вдруг рассмеялась. Ведь она работала в туристической фирме и прекрасно разбиралась в таких вещах. Даже в августе, в разгар сезона отпусков, она сумеет обеспечить ему подходящее пристанище. Улыбка сползла с ее лица. Она дорожила своей работой в туристическом агентстве.

Уволившись, она совершила один из самых мужественных поступков в своей жизни. Это был подлинный акт освобождения от зависимости. И она нисколько не раскаивалась в своем решении. Но каждый раз, когда она вспоминала, как ей нравилась эта работа, как хорошо она справлялась с ней, ее переполняли чувства горечи и утраты. И еще она испытывала гнев. Да, она добровольно сделала выбор — но по не зависящим от нее обстоятельствам. Ее принудили поступить именно так, а не иначе.

Это было в высшей степени обидно. Однако сейчас надо было смириться с потерей работы. Но когда она вернется в Кармел, надо будет очень серьезно подумать о своем будущем. И она страстно надеялась, что после этого путешествия во Францию Джек займет в ее планах далеко не последнее место.

Кендра поднялась с шезлонга, обитого атласным шелком цвета морской волны, и положила письмо Надин на низенький столик у кровати, рядом со своей сумочкой.

Отведенные ей «апартаменты» по размерам превосходили ее коттедж в Кармеле. Здесь была небольшая очаровательная прихожая, которая вела в роскошный «салон» с высоки ми окнами до пола, выходившими в садик с лужайкой, террасами, фонтанами, статуями и лабиринтом. Над камином из белого мрамора висело огромное зеркало в золоченой резной раме с купидонами и крылатыми грифонами. Дубовые паркетные полы были покрыты пушистыми коврами ручной работы — зелеными, розовыми и кремовыми.

В спальне возвышалась громадная кровать с балдахином из вышитого шелка — все тех же мягких зеленых, розовых и кремовых цветов. Массивные шкафы из дуба, приобретшего со временем золотисто-янтарный оттенок, были украшены искусной резьбой — фигурными раковинами, пшеничными снопами, рогами изобилия. Перед мраморным камином стояли два мягких кресла, обитые розовым бархатом. На стене висела картина Ренуара, изображавшая мать с младенцем на руках.

Ванная, казалось, была вытесана из одного куска розового мрамора, а краны были золотые, с хрустальными ручками. Кендре пришлось сделать усилие над собой, чтобы представить, как она плещется в этом мраморном бассейне или чистит зубы над золотой раковиной. И она сразу решила, что не будет пользоваться биде, установленным в отдельной мраморной комнатке со своим освещением.

Однако самым поразительным в этих «апартаментах» был, без сомнения, вид, открывавшийся с балкона спальни. Сквозь французские окна-двери с занавесками из розового бархата Кендра могла видеть Ла-Манш, чьи сине-зеленые волны мягко набегали на песчаный берег принадлежащего Буркелям пляжа. На островках находились другие виллы, а вдалеке стоял стеной темно-зеленый лес.

Кендра вышла на балкон и полной грудью вдохнула соленый морской воздух. Тишину нарушали лишь пронзительные вопли чаек. Визит в Довиль оказался совсем не таким, как она предполагала, однако все складывалось, в сущности, неплохо. Быть может, даже хорошо.

Она вернулась в комнату, оставив балконную дверь открытой, чтобы по-прежнему ощущать морской бриз. Чемоданы ее были поставлены в ряд возле кровати, на приступочке. В дверь тихонько постучали — вошла молодая женщина в сером платье и белом фартучке. Кендра поняла, что это горничная.

— Могу ли я разобрать ваши чемоданы сейчас, мадемуазель Мартин, или лучше сделать это чуть позже?

— Благодарю вас за любезность, — сказала Кендра, — но я сама разберу свои чемоданы. Буду вам очень признательна, если вы принесете мне утюг и гладильную доску. Некоторые вещи могли помяться.

Горничная ошеломленно уставилась на нее, а затем горделиво выпрямилась:

— Это моя работа, мадемуазель! Когда приезжает мадам Надин, я всегда занимаюсь багажом. Смею заверить, что еще ни одной вещи я не испортила, а мадам одевается у лучших модельеров Франции!

Кендра поняла, что надо спешно загладить свою оплошность. Мысленно она благословляла небо, что и ее гардероб теперь не стыдно показать служанке.

— Пожалуйста, извините меня. Я не хотела вас обидеть. Разумеется, вы можете разобрать мой багаж, выгладить все, что помялось и… сделать все, что нужно.

Она чувствовала себя круглой идиоткой. И собственные слова казались ей идиотскими. Но как вообще разговаривают с горничной? Единственным человеком, кто гладил ей вещи, была ее собственная мать, и это было много лет назад. Теоретически подобная услуга выглядела весьма соблазнительной, однако, оказавшись лицом к лицу с живой горничной, Кендра ощущала ужасную неловкость.

— Не беспокойтесь, мадемуазель, — сказала служанка все еще с обидой. — Не желаете ли кофе или чаю?

— Нет, спасибо. Хотелось бы прогуляться по берегу, но сначала мне нужно позвонить. Как это делается здесь?

— Вы будете звонить по местному номеру?

— Нет, в Соединенные Штаты, а потом в Париж. Конечно, я оплачу стоимость разговора своей кредитной карточкой, — поторопилась она заверить горничную.

— Как хотите, мадемуазель, но это совсем необязательно. Для прямой связи нужно набрать вот эти буквы.

Служанка подошла к мозаичному табло, висевшему на стене между мраморным камином и балконом. Списав нужные номера на листок из блокнота, она передала бумагу Кендре.

— Благодарю вас.

— Я вернусь после того, как вы позвоните. Кендра задумчиво разглядывала кусочек шелковистой бумаги. Она долго откладывала разговор с родителями, поскольку ей не хотелось ссориться-с ними, тем более на таком расстоянии от дома. Теперь уже нельзя было отступать — она решила позвонить, и сделает это. Взглянув на часы, она кивнула с довольным видом. В Кармеле было около восьми вечера. Возможно, она застанет и мать, и отца. Кристен сняла трубку после второго гудка.

— Привет, ма.

— Кендра! Что-нибудь случилось?

— Все в порядке, ма. Я просто хотела сообщить тебе с папой, что нахожусь в Довиле, на вилле Буркелей.

— Это… прекрасно, дорогая. Как они там? Голос Кристен звучал напряженно.

«Как славно!» — подумала Кендра. Сразу придется вступать в объяснения, хотя именно этого она желала избежать.

— Знаешь, ма, Надин еще не приехала.

— Ты одна? Как такое могло произойти? Керк, не уходи, возьми отводную трубку. Это Кендра. Она одна на вилле.

— Хелло, Кендра. — Керк говорил суровым тоном.

— Привет, па. Я уже сказала маме про виллу.

— В чем там дело? Почему ты одна?

— Я не одна, со мной Реми и человек двадцать слуг. Представь себе, сейчас придет горничная, чтобы распаковать мой багаж и выгладить вещи.

— Горничная? Ты наняла горничную?

— Господи, ма, никого я не нанимала, эта женщина работает здесь.

— Понятно. Советую тебе не слишком привыкать к такому обхождению, дорогая. Через две недели ты вернешься домой, и тебе придется гладить самой.

Кендра словно бы увидела наяву, как мать поджала губы с осуждающим выражением на лице.

— И ничего дурного в этом нет, — вмешался Керк. — Ты же столько лет гладила сама.

— Вы же знаете, что я вернусь из Франции только через месяц, — сказала Кендра, не желая вступать в очередную дискуссию по поводу своих «изменившихся» взглядов и поспешной «переоценки ценностей».

— Никак не могу понять, почему тебе мало двухнедельного отпуска, — раздраженно произнесла Кристен. — Мы все прекрасно отдохнули на озере Шаста в начале лета, потом ты съездила в Париж с девочками, а теперь еще две недели в «замке». Зачем тебе нужен целый месяц во Франции?

Кендра хотела уже рассказать матери о Джеке, но вовремя прикусила язык. Здравый смысл возобладал, и она терпеливо пояснила:

— Я всегда любила Францию, ма, и у меня есть возможность как следует все осмотреть после возвращения из Довиля. Я вернусь через месяц и ни днем раньше.

— А почему взрослых Буркелей нет на вилле? — спросил Керк.

— Надин приедет на уик-энд, — поспешно ответила Кендра. — Старый мистер Буркель никогда здесь не бывает после смерти жены. Лоран, кажется, слишком занят делами. Впрочем, это вовсе не постоянная их резиденция, они живут тут летом.

— У тебя действительно все в порядке? Мы с матерью… очень тревожимся за тебя, дорогая, поэтому и спрашиваем.

— Знаю, па. Я в полном порядке. Здесь вполне безопасно. Приняты все меры предосторожности, а у Реми есть телохранитель…

Кендра осеклась, но было уже поздно, ибо из трубки раздались два возгласа одновременно:

— Телохранитель!

— Телохранитель! Керк, поговори с ней, умоляю! Мне все это не нравится.

— Вот что, Кендра…

— Прошу тебя, па, — прервала отца Кендра, — не надо беспокоиться. У меня все в порядке.

И она приняла окончательное решение — пока не надо вообще упоминать о Джеке.

— Еще одно, Кендра, прежде чем мы закончим. Я хотел сказать тебе, что вчера встретил Боба Уоррена в банке.

— Прекрасно. Но мне…

— Он очень интересовался тем, что ты сейчас делаешь, — Керк заговорил поспешно, явно опасаясь, что Кендра не станет слушать. — Ну, не скажу, чтобы он выражал сожаление или извинялся, однако по всему видно, что ему хотелось бы вернуть тебя. Ты вполне могла бы получить вновь свое место, если бы вернулась в ближайшее время и зашла к нему.

— Он уже дал в газете объявление о найме нового служащего в свое агентство, — добавила Кристен. — Очень жаль, если ты упустишь работу, когда ему подвернется подходящий человек. Хорошие места на дороге не валяются, Кендра.

— Ты мне это уже говорила, ма. По меньшей мере, сто раз!

— Боб сам сказал мне, что еще никого не нашел на твое место и что тебя будет трудно заменить, — добавил Керк. — Думаю, он возьмет тебя, Кендра. Я почти уверен в этом.

— Очень хорошо.

— Значит, ты сократишь отпуск и вернешься домой?

— Никогда в жизни, па.

На лице ее появилась победная и очень женская улыбка.

— Лучшее время моего отпуска только наступает, и я намерена насладиться им сполна. Но мне приятно слышать, что этот слизняк Боб Уоррен начал вилять и что ему трудно найти подходящего человека на мое место.

— Кендра, не понимаю, что с тобой произошло, только вижу, что голова у тебя забита совсем не тем, чем надо. Ты витаешь в облаках, — сказала Кристен.

— Вернись домой, Кендра, — умоляюще произнес Керк. — Устройся на прежнюю работу или найди другую. Тебе привалило счастье, но деньгами надо распорядиться разумно, вложить в надежное дело. Вернись к нормальной жизни, прошу тебя.

Она вздохнула. Те же самые доводы, что и прежде. Судя по всему, ей не добиться понимания у родителей. Вовсе она не изменилась, как они утверждают… в любом случае, не изменилась к худшему! Обстоятельства действительно изменились — благодаря полученным от Буркелей деньгам. Но не она сама. По крайней мере, в этом она сама не сомневалась.

— Мне не хочется спорить с тобой, па, и с тобой, ма. Я очень люблю вас обоих…

— Мы тоже любим тебя, дорогая, — сказала Кристен. — Вернись домой. Мы все обдумаем, все обсудим…

— Через месяц, мама! — ответила Кендра, и тон ее стал жестким. — Я вернусь домой через месяц. И тогда мы поговорим.