Посланники Великого Альмы (Книга 1)

Глава I

Бразилия, район средней части бассейна р. Топажос, 11 ноября 2003 года

Ричард Харлан вздрогнул, услышав за парусиновой стеной палатки чей-то вздох. Нервы были напряжены до предела, и он невольно взялся за ручку индийского ножа.

Вздох повторился, к нему добавился ещё один, и скоро рядом шептались уже несколько человек. Харлан до ломоты в висках стал прислушиваться, чтобы разобрать слова, но поднявшийся ветер зашумел кронами деревьев и спрятал голоса в общем гуле.

Ричард внезапно успокоился, вспомнив, что его палатка стоит над купами бамбуков. Конечно, он и раньше слышал эти вздохи, которые издают листья пальмы, едва к ним прикоснется самый легкий ветерок — начинают вздыхать и перешептываться между собой.

Харлан ждал одного события. Хотя его уверяли, что оно не произойдет, но уж очень большой была вероятность. И ещё это многоликое "а вдруг?". Именно оно окончательно заострило его нервы: простой шорох листьев испугал его. Ему показалось, что они ошиблись, что за ним все-таки пришли.

Он немного выждал и вышел из палатки.

Ночной воздух приятно освежил лицо, и Харлан понемногу начал успокаиваться. Неслышно ступая, он обошел палаточный городок, проверяя, все ли уснули.

Лэнгли,[1] ЦРУ, 12 ноября 2003 года, 10.30

Сутулый пожилой мужчина, одетый в серый костюм, старался идти в ногу с дежурным офицером, бойко шагавшим по длинному коридору. Они миновали широкий пролет — и снова коридор.

Сильвио Мелу даже в мыслях не мог себе представить, что когда-нибудь окажется в главном офисе разведки США. Аббревиатура из трех букв всегда ассоциировалась у него с красным цветом, а само здание виделось серой глыбой с редкими зарешеченными окнами. Все это развеялось, когда симпатичный дежурный встретил его у стеклянных дверей вестибюля и с улыбкой на лице осведомился:

— Мистер Мелу?

Сильвио пробормотал, что да, это он, только слегка волнуется и просит простить его неважный вид.

— Все в порядке, мистер Мелу, следуйте, пожалуйста, за мной. Вас ждут.

И вот он шаркает пыльными, основательно стоптанными ботинками по наборному паркету пола.

— Одну секунду, — офицер остановился у одной из многочисленных дверей кабинетов и конференц-залов здания, постучал и, не дожидаясь ответа, шагнул внутрь.

Крепкий лет пятидесяти мужчина с агрессивным подбородком вопросительно поднял голову:

— Вы привели его?

— Да, сэр, — излишне бодро ответил дежурный.

Вначале, когда Сильвио Мелу вел предварительные переговоры, связавшись с центральным управлением по телефону, его хотели спихнуть ФБР, но он как-то заученно-грамотно сообщил, что это неправильно с технической точки зрения: у него не ВНУТРЕННЕЕ дело. И его направили к следователю Челси Филду.

— Очень хорошо, давайте его сюда.

Дежурный красиво развернулся и открыл дверь.

— Пожалуйста, мистер Мелу.

Тот на секунду прикрыл глаза и шагнул в кабинет.

Хозяин кабинета сделал два жеста: одним отпустил сопровождающего, другим усадил напротив себя гостя.

— Здравствуйте, мистер Мелу. Меня зовут Челси Филд, — представился он, пряча бумаги в ящик стола. — Вижу, вы немного нервничаете. Я распоряжусь, чтобы принесли кофе.

Он снял трубку телефона и позвонил.

— Большое спасибо. — Мелу суетливо полез во внутренний карман пиджака и извлек из него блокнот. Протягивая Филду сложенный вчетверо листок бумаги, он пояснил: — Вот, собственно, что меня привело к вам.

Капитан нацепил очки и, развернув бумагу, прочел: "Дорогой Сильвио, меня похитили. Приблизительный район — у водопада. Прошу тебя, не обращайся за помощью к властям Бразилии. Срочно лети в Вашингтон, в ЦРУ. Ричард Харлан".

— Харлан, Харлан… — Филд потер виски. — Знакомая фамилия. Он американец?

— Да, конечно. Профессор археологии Ричард Харлан.

— Что ж, возможно, я о нем слышал.

— Непременно слышали, — горячо отозвался Мелу. — Знаменитый американский ученый, известный всему миру палеоантрополог.

Филд громко позвал, обращаясь к закрытой двери смежной комнаты кабинета:

— Саймон, зайди.

Потом он набросал несколько слов на бумаге и вручил записку вошедшему помощнику. Тот, прочитав, кивнул и удалился.

— Давайте продолжим, мистер Мелу, и начнем со знакомства с вами.

Мелу решился устроиться в кресле удобнее, расправляя сутулую спину. Рукой он пригладил свою растрепавшуюся седую шевелюру. Филд неотрывно смотрел на него, и гость смутился. Он несколько раз сухо кашлянул в кулак и начал:

— Ну, мое имя вы уже знаете. Родился я в 1936 году в Бразилии, в городе Белен, где до сих пор проживаю и работаю. Руковожу Историческим музеем имени Эмилио Гоэльди. В свое время окончил французский университет в Клермон-Феррана, получил образование антрополога, затем три года проработал младшим сотрудником в парижском Национальном музее естественной истории. Потом были археологические экспедиции, работа по филогенезу млекопитающихся и т. д. В 1967 году стал научным консультантом в музее Гоэльди, а вскоре его директором.

— А Ричард Харлан — вы с ним учились? — Челси Филд продолжал внимательно разглядывать чуть желтоватое лицо собеседника с серыми выразительными глазами, его седые усы под крючковатым носом.

— Нет, мы закончили разные университеты, Ричард учился в Нью-Йорке. А познакомились мы в Бирме, если не ошибаюсь, в 1972 году. Там велись совместные археологические работы. В них принимали участие ученые Америки, Бразилии, Австралии.

— Если я правильно понял, то подобные работы ведутся и сейчас.

— Вы совершенно правы, только работаем мы в настоящее время в Бразилии. Но чтобы как-то сразу окунуть вас в положение дел, прочтите ещё вот это.

Сильвио Мелу полез в другой карман и вытащил пухлую газету. Глядя на хозяина кабинета, начавшего шелестеть страницами, он решился, наконец, взять со стола чашку кофе.

— Это на первой полосе, — подсказал он Филду.

Недоумение на лице следователя сменилось улыбкой.

— Для меня все едино — первая или последняя. Я не знаю бразильского языка.

Мелу сокрушенно взял газету назад.

— Простите великодушно, как-то не сообразил. Это наиболее читаемая газета в Бразилии "Жорнал до Бразил". Статья называется "Сокровища золотого касика". Интервью брала журналистка Елена Карера. Я сейчас переведу вам статью.

В это время вошел Саймон и вручил шефу лист бумаги. Тот часто закивал и предложил помощнику остаться.

— Мне можно начинать? — спросил Мелу, оглядывая слушателей.

— Да-да, профессор, начинайте.

Снова сухое покашливание. Газета слегка подрагивала в руках бразильца, голос заметно вибрировал, и Мелу начал злиться на себя. Чтобы голос звучал ровнее, он взял на пару тонов выше обычного:

— "Елена Карера: — Доктор Харлан, во-первых, я хочу поблагодарить вас лично от своего имени и от имени многочисленных читателей нашей газеты за интервью, которое обещает быть весьма интересным. Ведь археология — это всегда тайны, всегда открытия и всегда неожиданности.

Ричард Харлан: — Спасибо за лестные отзывы о нашей действительно интересной профессии.

Е. К.: — Доктор Харлан, давайте поближе познакомимся с нашими читателями. Расскажите вкратце ваш путь от студента университета до ученого с мировым именем.

Р. Х. (смеется): — Вкратце, говорите вы? Ну что ж, попробую. Хотя, смею вас заверить, это не так интересно, как вам представляется. Этот путь называется формированием систематизированных особенностей будущего творца новых знаний. Лично я ещё в пору студенчества стал разрабатывать свои теоретические идеи почти безо всякой поддержки, интегрируя несколько направлений возле одного — палеоантропологии. Это уж потом я ездил на раскопки в Бирму, Китай, Индию. Сначала же были многочисленные годы учебы. Мне несказанно повезло с учителем, им был профессор Вильям Кинг Грегори, который преподавал в Колумбийском университете в Нью-Йорке и работал в Музее естественной истории. Учиться у него было наслаждением, это были незабываемые годы.

Е. К.: — Вы говорили о раскопках в Бирме и Китае. Но я знаю, что вы уже давно перенесли свою деятельность в Южную Америку.

Р. Х.: — Вы совершенно правы. Четыре года назад при поддержке Национального географического общества США я возглавил экспедицию в эти места. С некоторыми её членами я работаю до сих пор. А примкнувший к нашей работе Сильвио Мелу — директор музея Эмилио Гоэльди, является моим давним другом.

Е. К.: — Я знакома с ним.

Р. Х.: — Сильвио на неделю оставил раскопки, чтобы вернуться к неотложной работе в Белене. И тут такое потрясающее открытие! Он будет очень огорчен, что это случилось в его отсутствие.

Е. К.: — А вы не могли бы…

Р. Х. (улыбается): — Рассказать вкратце о моем открытии? Пожалуй, я рискну. Но начну издалека, чтобы более-менее посвятить читателей в предысторию.

Е. К.: — Это уже загадочно, доктор Харлан.

Р. Х.: — И я не обману ваших надежд.

Е. К.: — И надежд наших читателей"…

Мелу оторвался от газеты.

— Я единожды встречался с этой журналисткой у себя в музее. Она писала статью о культуре моражоара и консультировалась со мной. Крайне болтливая особа с пронзительным голосом.

— У неё была аккредитация от газеты на интервью с Харланом? — спросил Филд.

— Право, не знаю. Могло и не быть. Ведь газетчики проникают всюду, у них какой-то особый нюх на подобные вещи.

— Хорошо, мистер Мелу, продолжайте.

— "Ричард Харлан: — Мы начали раскопки близ города Сантарен, который, как вы знаете, расположен у слияния рек Топажоса и Амазонки. Само название Топажос имеет несколько вариантов происхождения. "Воды темной реки" — от индейского племени тюпана, или тюпаюирапарана. Но с этим можно поспорить, так как река очень прозрачна, имеет множество перевалов и водопадов. Я склоняюсь в сторону другой версии: у слияния Топажоса и Амазонки, предположительно, жило племя индейцев, которые назывались топажо. В хронике немецкого ученого Батендорфа из Боннского музея, который в 1923 году открыл, что в долине реки Топажос существовала цивилизация, равная инкам и ацтекам, я нашел запись об этих индейцах. Это рушило теорию о том, что в Бразилии в незапамятные времена была единственной только культура моражоара. Доказательства тому находятся в университете Иллинойса и в музее Гоэльди — коллекции произведений искусств индейцев топажо. И мы с профессором Сильвио Мелу тоже смогли откопать амфоры, предметы домашней утвари и т. д. Все это было выполнено в реалистичной манере, отличающейся от изделий моражоара. Подобные находки не редкость, их можно увидеть и в частных коллекциях, и на стендах музеев Бразилии и США. И это, конечно, не самое интересное, что мы здесь нашли. Некоторые находки подтолкнули нас подняться вверх по Топажосу, и в джунглях мы обнаружили останки древнего города.

Е. К.: — Да, я вижу разрушенные каменные здания. Как вы думаете, доктор Харлан, что могло произойти здесь?

Р. Х.: — Вероятнее всего предполагать, что здесь произошло землетрясение. Я датирую это событие между 1550 и 1600 годами. Мы не обнаружили здесь останков жителей этого весьма цивилизованного народа. По-видимому, они заблаговременно сумели покинуть город.

Е. К.: — Вы не представляете, куда могли переселиться эти люди?

Р. Х.: — Работа ещё только началась, и мне трудно пока судить об этом. Но проследить путь загадочного племени — работа весьма благодарная и интересная.

Е. К.: — А пока никаких следов?

Р. Х.: — О людях — нет. Но мне удалось обнаружить нечто такое, что вскоре станет сенсацией во всем мире. Я уже пережил это, когда нашел амфору в подземелье одного из разрушенных зданий. Амфора была прочно запечатана, и когда мне с большими предосторожностями удалось открыть её, я обнаружил там листы бумаги, исписанные мелким почерком.

Е. К.: — Не может быть, доктор! Выходит, что эти люди были грамотными, умели писать?

Р. Х.: — Именно! И писать, и читать, и многое другое.

Е. К.: — Вам удалось прочесть этот манускрипт?

Р. Х.: — Довольно легко. И ломал я себе голову не над тем, как прочесть слова, а после — когда пытался уложить их смысл в свою черепную коробку. Я думаю, что это взволнует весь научный мир.

Е. К.: — Вы не поделитесь с читателями своими соображениями?

Р. Х. (задумчиво): — Не знаю, как и быть… Из этого манускрипта можно понять, куда ушли люди из этих мест, но… Но более отчетливо в нем сказано, где они спрятали свои сокровища.

Е. К.: — Сокровища?! Как интересно! И вы знаете, где они? Может быть, здесь, непосредственно у нас под ногами?

Р. Х.: — Нет, они довольно далеко отсюда, но я знаю то место. Уже знаю. Это племя было очень развито, они добывали золото в огромных количествах, и почти все оно сохранилось до наших дней. Я буду продолжать работу и надеюсь, что это не последняя наша с вами встреча. Буду рад снова видеть вас.

Е. К.: — Спасибо, доктор Харлан, за очень интересный рассказ. Уверена, что такой материал достоин первой полосы нашей газеты".

Сильвио Мелу окончил чтение и выжидающе смотрел на Филда. Тот минуту-другую молчал, катая по столу ручку.

— Я не знаю характера вашего друга Харлана, — наконец сказал он, — но у меня сложилось определенное впечатление, что он намеренно заговорил о золоте. Напрашивается термин «проболтался». Вначале интервью было гладким, но в конце статьи — резкий скачок в сторону: я знаю, где спрятаны сокровища. Скажите, мистер Мелу, профессор Харлан — болтливый человек? Нет, я спрошу по-другому: как ученый он наивный человек, весь в себе? Понимаете, о чем я?

— Понимаю. Да, порой он бывает рассеянным — возраст к тому же, бывает, что и уходит в себя. Но я его просто не узнал, когда в Белене прочел эту статью. Вы правильно заметили — вначале статьи это был мой друг, а заключительная часть интервью будто бы сказана другим человеком.

— Хорошо. Вопросов много, поэтому неважно — в какой последовательности я буду их задавать. Ответы потом сами встанут на свои места. Саймон, обратился Филд к помощнику, — пусть быстро переведут статью и принесут мне, я хочу прочесть её глазами. Одно дело слушать, другое — читать.

Пока Саймон отсутствовал, хозяин кабинета раскрыл окно и молча курил. Мелу, робко попросивший минеральной воды, доканчивал второй стакан. Когда помощник вернулся, Филд задал первый вопрос:

— По какой причине вы оставили работу на раскопках? Мне помнится, Харлан упоминал о срочных работах в вашем музее. Что это за дела?

— Видите ли, — смутился Мелу, — это неправда. Ричард очень тактичный человек и не захотел говорить в интервью о моих личных делах. Моя жена, Луиза, очень больной человек, человек уже в возрасте. Она страдает легочным заболеванием. Четвертого ноября поздно вечером со мной по радио связался мой сын Филиппе и просил меня срочно приехать. У Луизы был сильный приступ астмы.

— Надеюсь, все обошлось?

Мелу глазами поблагодарил собеседника и добавил:

— Да, спасибо. И вот спустя неделю после того как я приехал домой, увидел газету с этой статьей.

— Какого числа вышла газета?

— 10 ноября.

— И вы сразу вернулись?

— Немедленно! Во-первых, я абсолютно ничего не знал ни о каких сокровищах и об упомянутой Ричардом амфоре. Во-вторых, это было рискованным заявлением с его стороны. Ведь ни для кого не секрет, что во многих отелях или кафе по вечерам идет торговля наркотиками, драгоценными камнями, золотом, а в контрабанде участвует полиция. У них везде свои люди, сплошь доносчики, а Сан-Паулу, к примеру, большая деревня: чихни в одном конце города, в другом, за 50 километров, скажут "будь здоров". И я, если честно, не удивился, когда обнаружил в палатке Ричарда его записку о похищении.

Филда в этом монологе заинтересовало только откровение Мелу, а не деревенская структура Бразилии.

— Ну, положение дел в вашей стране нам хорошо известно. Но все равно спасибо за откровенность. Когда вы прибыли на место раскопок? Кстати, расскажите, что там у вас, лагерь?

Мелу оживился.

— Небольшой палаточный городок. Шесть или семь палаток и походная кухня.

— Сколько человек в экспедиции?

— Ричард Харлан, три археолога — все они из Америки, пять человек рабочих. Они же готовят пищу.

— Есть поблизости населенные пункты?

— Очень далеко. Там, где мы работаем, по сути, джунгли. Кроме коренного населения, которое ушло оттуда лет четыреста назад, там практически никого не было.

— Так когда вы прибыли в лагерь?

— 11 ноября в два часа ночи я самолетом добрался до Итаитубы. Нанял лодку — и в семь часов утра был на месте.

— Как отреагировали на случившееся другие археологи?

Мелу, отвечая на вопросы, глядел на широкий узел бордового галстука Филда и лишь теперь посмотрел тому в глаза.

— Никак. Я им ничего не сообщил. Вернее, я сказал, что Ричард срочно вылетел в Штаты. Они обменялись ничего незначащими фразами, но лица у них были отнюдь не довольные.

— Мне не совсем понятен один момент, — подал голос Саймон Освальд, который представлял точную копию ирландского певца Криса де Бурга. — Вы прибываете в лагерь, ещё ничего не зная, все спят. Вы читаете записку Харлана, в которой не проставлена дата. Когда все встали, кто первый задал вопрос "а где профессор?", вы или они?

Помощник Филда внимательно наблюдал за сухощавым, морщинистым лицом Мелу. Тот, не колеблясь, ответил:

— Этот вопрос разрешила Сьюзи Форман, археолог. Она первой проснулась в то утро. Сьюзи улыбнулась мне и поздоровалась. Я тут же сделал два вывода: они ничего не знают о похищении — не читали эту записку; Ричарда похитили именно этой ночью.

— Как вы повели себя дальше?

— Я поздоровался и сказал, что только что вернулся. Сьюзи дала мне знать, что поняла это. Следующие мои слова были примерно такого содержания: "Ричард Харлан сейчас на пути в Нью-Йорк". Я ждал реакции Сьюзи, и она последовала незамедлительно: "В Нью-Йорк? Так спешно? Что-то случилось?" Я сказал, что ничего серьезного. Просто ему срочно надо было уехать, я взял ему билет на самолет. "Странно. Он нам ничего не говорил об отъезде", сказала Сьюзи. "Видимо, у Ричарда была на то причина", — ответил я.

— Продолжайте, пожалуйста.

— В первую очередь я решил выяснить об упомянутом в интервью манускрипте. У меня было немного времени, и я тщательно обыскал палатку Ричарда, но никакой рукописи не нашел. Сьюзи повела меня к раскопкам возле одного здания, которое, хоть и полностью разрушено, носит явные признаки некоего колонного дворца. Это или культовый храм или храм воинов. Рабочие за время моего отсутствия успели снять верхний слой земли, под которым был обнаружен довольно длинный подземный ход. "Вот здесь, — сказала Сьюзи, — мы нашли амфору с манускриптом". — "Я читал об этом в газете, — ответил я. Ему действительно удалось прочесть, что там было написано?" Она ещё более подозрительно посмотрела на меня. "Разве профессор Харлан не поделился с вами об этом?" Я что-то говорил ей о спешности, о дефиците времени. Не знаю, по-моему, она не поверила мне.

— Но она хотя бы как-то подтвердила, что текст того документа стал ясным для Харлана? — спросил Освальд.

— Только с его слов. Манускрипт она видела мельком, Ричард сказал ей то же самое, что и журналистке. Этот документ, мол, произведет сенсацию.

— И все?

— Да.

— А упоминание о сокровищах?

— Сьюзи впервые услышала об этом от профессора во время интервью.

— Вот это очень важно, мистер Мелу. — Филд подался вперед, облокотившись о стол. — Журналисты, мягко говоря, имеют привычку утрировать, склонны к преувеличению. Иногда пишут то, чего на самом деле не было. Лично мне показалось, что разговоры вокруг золота — это не от профессора Харлана. Может, это вольность журналистки?

— Я тоже так думал, мистер Филд. Но Сьюзи находилась рядом во время интервью. Я дал ей газету, она прочла статью и сказала: "Слово в слово".

Челси Филд вновь откинулся на спинку кресла, ненадолго задумавшись. В работу включился Освальд.

— Рабочие вашей экспедиции — они местные, из Бразилии?

— Все американцы.

— Значит, из местных — никого?

— Кроме меня.

— Вы не узнавали у Сьюзи Форман — так, кажется, её фамилия? — как попала в ваш лагерь журналистка? Не отлучался ли сам Харлан из лагеря на какое-то время?

— Спрашивал, конечно, но получить ответы на все вопросы у меня не хватило времени. Спустя пять часов я уже был в Итаитубе.

Освальд куда-то позвонил, шепнул несколько слов Филду и вышел. Следователь снова подошел к окну и закурил.

Через 15 минут появился Освальд, неся в одной руке бумажный пакет, в другой — огромную по размерам книгу.

— Угощайтесь, — он разложил перед профессором сэндвичи с ветчиной и маринованым луком и сок.

Сильвио Мелу проголодался. К тому же в еде и в компании он был без комплексов. Сказывалась кочевая жизнь археологов.

— Спасибо.

Саймон и Челси Филд тоже взяли по бутерброду, и помощник, сдвинув немного в сторону бумажные стаканчики с соком, раскрыл атлас Бразилии. Это оказалось уникальное издание. Пожалуй, только в разведывательном управлении можно было найти такие карты.

— Давайте вместе поищем, — громко чавкая, произнес он. — Итаитуба, Итаитуба…

— Вы не здесь ищете, предоставьте это мне. — Мелу откусил сэндвич и по-хозяйски развернул атлас к себе. — Это не тут… Вот она, Итаитуба. Сейчас найдем местоположение нашего лагеря. По-моему, оно на следующей странице. Вот здесь. Какой роскошный атлас! Я удивляюсь, что в нем не отмечен наш палаточный городок.

Саймон усмехнулся:

— Всему свое время, мистер Мелу. Действительно, рядом — никаких населенных пунктов. Джунгли, сказали вы?

— Да. Абсолютно затерянный край. И таких белых пятен ещё много в бассейне Амазонки. Необъятный плацдарм для археологов, путешественников. Великолепная перспектива.

— Харлан в записке упоминает о водопаде, где он?

— Наверное, на следующей странице.

— Так далеко? — удивился Освальд.

— Да нет, несколько миль. — Мелу освоился в необычной для себя компании, был уже раскован и спокоен. — Вот он. Но он не единственный. Выше от этого места Топажос представляет из себя строптивую реку с множеством порогов и водопадов. Но этот самый крупный. Он прекрасен, а прилегающая к нему местность просто первозданна. Дика, я бы сказал.

— Значит, вы плохо знаете его окрестности?

— Совершенно не знаю.

Освальд промокнул губы бумажной салфеткой и вытер руки.

— Судя по всему, что-то в манускрипте натолкнуло Харлана искать сокровища у водопада.

— Ты делаешь поспешные выводы, Саймон, — сказал Филд. — В записке Харлан попросту упоминает о водопаде. Итак, мы имеем водопад, но это не означает, что Харлан повел похитителей непосредственно к месту захоронения сокровищ. Последнее пока очень туманно. Он мог намеренно выбрать противоположный маршрут, чтобы таким образом увести бандитов от истинного места клада.

— Логично, шеф.

— Логично. Но место, за которым теперь следует закрепить Харлана, это, несомненно, водопад. Сколько ни думаю, никак не могу понять, почему наш ученый так подставился? Это было сделано намеренно. Это был вызов: я знаю все о сокровищах, берите меня. Кстати, мистер Мелу, он хоть приблизительно представляет положение вещей в вашей стране?.. Я говорю о ваших откровениях.

— Он, безусловно, в курсе. Поэтому я и был так обеспокоен. Даже напуган его заявлением прессе.

— Да-а. Непонятно. Но причина все же есть, и мы должны до неё докопаться. Я зря задал вам предыдущий вопрос. Если бы Харлан не знал криминального положения дел в вашей страны, он бы не упомянул в записке о нашем ведомстве. Он написал бы по-другому: меня, дескать, похитили, я там-то и там-то, сообщи в полицию. У вас нет никаких соображений?

Сильвио Мелу покачал головой.

Принесли газету и перевод статьи. Филд надел очки и погрузился в чтение. Мелу с интересом листал атлас. Через пять минут Челси передал текст перевода Освальду и отвлек внимание Мелу от карт.

— У меня возникло ещё несколько вопросов, — сказал он. — Вот один, на мой взгляд, странный момент. Вы как специалист, возможно, рассеете мои сомнения. Итак, Харлан убеждает журналистку, что смог довольно легко прочесть манускрипт почти 500-летней давности неведомого ему народа. Меня это смущает. До этого вы расшифровывали подобные письмена?

Когда вопросы были связаны непосредственно с профессией Мелу, он оживлялся. Вот и сейчас его глаза загорелись.

— Конечно, — откликнулся он. — Но вы снова совершенно правы, довольно легко нельзя прочесть ни один древний документ, если он не написан на каком-нибудь, скажем, европейском языке.

— Но, как я понимаю, европейские языки в данном случае отпадают, резюмировал Филд. Мелу на этот раз не согласился с ним.

— Это не совсем так, — мягко заметил он. — Землетрясение произошло в середине или в конце XVI века. А в те годы многие испанские экспедиции уже достигли тех мест.

— Значит, можно предположить, что рукопись испанская?

— Вполне. Но вот никак не вспомню, какой же отважный мореход смог в то время добраться до тех мест. Среди громких имен — никого.

— А этот, как его, — Филд, вспоминая, пощелкивал пальцами. — Ну, он ещё сражался с амазонками.

— Франциско де Орельяно? — помог ему Мелу. — Нет, он не заходил в притоки и рукава Амазонки. Исследовал только среднее и нижнее течение. Разве только кто-то из неизвестных. Но отсюда следует вывод: об этом парне никто ничего не знает. Стало быть, он в Испанию не вернулся.

— Если рукопись испанская, это значит, что сокровища были уже испанскими, отвоеванными, правильно? Ваш неизвестный мореход покорил обитавший там народ, но по неизвестным причинам — болезни, например, остался там навсегда. Нашел свой конец, если проще. Не исключаете такого поворота событий?

— Не исключаю.

Филд удовлетворенно потер руки.

— Вот видите, профессор, кое-чего мы уже добились. Туманные сокровища уже начали посверкивать, а манускрипт получается легко читаемым. И это серьезно. Еще несколько вопросов, чтобы увериться до конца. Вы не определили по размерам руин города или по каким-то другим признакам численность населения того народа?

— Да, мы прикидывали это, и у нас получилось что-то около 15 тысяч.

— А сколько у них могло быть золота, вы, конечно, не знаете.

— Я не берусь довольно точно определить это. Но я ещё и геолог и, опираясь на некоторые геологические факторы и признаки, не забивая вам голову специфическими терминами, все-таки допускаю, что золота в тех местах хватает.

— Следовательно?

— Это племя было очень богато. Вы хотите знать хотя бы приблизительное количество?

— Не мешало бы, мистер Мелу.

— Тогда послушайте немного истории и сделайте соответствующие выводы, — профессор оседлал любимого конька. — Вы слышали, конечно, выражение "ночь тристе"?

Филд удивленно поднял брови.

— "Ночь тристе"?.. Не могу вспомнить.

Мелу улыбнулся и покачал головой. Теперь он уже не обращался к галстуку Филда, а смотрел тому в глаза.

— Значит, — сделал он вывод, — эта дисциплина хромала у вас в школе. А о сокровищах Монтесумы слышали?

— Вот это — что-то знакомое. Слышал несколько раз.

— Тогда вы легко вспомните, как только я начну. А начну я с Эрнандо Кортеса, покорившего Мексику. — Мелу сцепил пальцы и начал рассказ: Суеверие погубило ацтекский народ, богом которого был Кецалькоатль. О нем было сложено множество легенд. Изображали его, в частности, в виде бородатого великана — сами ацтеки были безусыми. Они видели воплощение своего бога в бородатых пришельцах. Кортес, узнавший о легенде, уверил индейцев в неземном происхождении и якобы бессмертии испанцев. К тому же ацтеки с ужасом взирали на лошадей, которых до этого не видели ни разу. Один конь мог обратить в бегство целый полк ацтекских воинов. Кортес, призвав в союзники бога ацтеков и ржание лошадей, легко поставил империю Монтесумы на колени.

Мелу немного передохнул и продолжил:

— Далее следует сказать о чинампас — знаменитых плавучих садах ацтекской столицы. Это были легкие плоты, на которые наносили слой плодородной почвы. На них сажали фруктовые деревья и выращивали овощи. И вот представьте себе озера и каналы столицы, как бы замаскированные плавучими садами. Теперь — забытый вами термин "ночь тристе". Одной из темных ночей около тысячи испанских солдат и четыре тысячи индейцев-носильщиков, нагруженных сокровищами Монтесумы, нашли свой конец в озерах ацтекской столицы. Плоты не выдержали веса золота и погребли под собой и его, и испанцев, и союзников-индейцев. Вот и прикиньте, сколько золота могут унести пять тысяч сильных мужчин.

— Впечатляет, — отозвался Филд.

А Мелу продолжил:

— Племя, которое интересует нас, по численности раз в десять меньше населения ацтекской столицы. Это вам мой приблизительный ответ.

— Да, это серьезно, — ещё раз повторил хозяин кабинета. — Предположим, что некий испанский отряд завоевал тот город, где вы ведете раскопки, но не сумел вернуться на родину и спрятал сокровища, оставив как бы предсмертную записку — где, что и как.

Теперь настала очередь Мелу удивиться стройному выводу Филда.

— Идея недурна. Но мы пока не обнаружили останков ни индейцев, ни европейцев. Город пуст, мертв. А так вы хорошо подвели черту, — Мелу похвалил-таки Филда. Тот, довольный, принял комплимент.

— Спасибо, профессор, работа такая. Теперь — хоть в школе преподавай. А сейчас последний, наверное, вопрос — и закончим. Харлан рассказывает, что экспедицию что-то подтолкнуло на то, чтобы приостановить часть работ возле Сантарена и отправиться выше по Топажосу. Он упоминает о каких-то находках.

— Находок таких не было, тут Ричард допустил неточность. Просто мы собирали легенды и притчи. Из некоторых явно улавливался смысл, что один из притоков Топажоса, недалеко от водопада, ведет в страну духов, или великих людей. Я трактую это не как великие, а как большие, в смысле высокие, отличающиеся от других индейцев ростом. Также были упоминания и об амазонках. Нам стало интересно, и нам повезло. Повезло в том смысле, что первая, выбранная наугад притока привела нас к городу.

— Значит, вещественных доказательств у вас не было?

— Не было.

— Ну что ж, мистер Мелу, давайте на этом закончим. Предстоит долгий анализ и долгая работа.

Лицо профессора вытянулось.

— Долгая, вы сказали? А как же Ричард?

Филд поспешил успокоить его.

— Долгая работа значит оперативная. Смотрите, мы не так много времени провели в беседе, а сумели выжать из нескольких слов записки Харлана если не все, то почти все. Вам не о чем беспокоиться. Сейчас Саймон проводит вас в гостиницу, вы будете под наблюдением, отдыхайте спокойно. Вот номер телефона, по которому вы сможете связаться со мной. И мы, в свою очередь, при необходимости будем беспокоить вас. Еду вам будут приносить в номер, так что никуда не отлучайтесь. До свидания.

Сильвио Мелу пожал руку Филду и вышел в сопровождении Освальда.

Бразилия, район средней части бассейна р. Топажос, 12 ноября 2003 года

42-летняя Сьюзи Форман не была единственной женщиной в археологической экспедиции Ричарда Харлана. Часть археологов и рабочих осталась близ Сантарена, продолжая начатую работу. В их числе находилась её подруга археолог Эмели Маттис. Сегодня Сьюзи связалась с лагерем по радиостанции и поговорила с Эмели. Ее беспокоили некоторые события, плотная череда которых заставляла морщить лоб ассистентки Харлана.

Первым шел, конечно, внезапный отъезд профессора, который по спешности напоминал бегство. Да и само его поведение начиная с момента находки манускрипта было неузнаваемым. Харлана словно подменили: он был то бледен и угрюм, то вдруг на его лице проступала розовая наэлектризованность; иногда — не в меру весел. И еще: профессор стал скрытен. За многие совместные годы работы Сьюзи не могла вспомнить ни одного случая, когда бы шеф что-то скрывал от нее. Во всяком случае, по работе. А тут даже не показал содержимого амфоры, которую она лично, с помощью рабочего Бена Троупа, извлекла из подземелья.

Широкое горлышко амфоры было закупорено пробкой и залито прозрачной, отвердевшей со временем смолой. Сьюзен так обрадовалась находке, что не стала дожидаться, пока Харлан откроет её, а рьяно продолжила раскопки, согнувшись в три погибели в полуразрушенном коридоре. А он, освободив сосуд от тайны, уединился и вечером на её законный вопрос ответил весьма странно. Вы, мол, Сьюзи, извините меня покорно, но пока вам ничего сказать не могу. Он даже удручающе вздохнул, и вид у него был бледно-виноватый. Но Сьюзи обиделась всерьез. Она взяла ужин в палатку и из еды почти ничего не тронула.

Потом, спустя два дня, её обида раздулась и стала просто огромной: то, чего в свое время нельзя было узнать ей, он хвастливо поведал этой пигалице из "Жорнал до Бразил". В её же, Сьюзи, присутствии. Это было похоже на пощечину. Она, сгорая от стыда и ненависти, бросилась под защиту брезента палатки и долго плакала. А он даже не поинтересовался, где она. И вот вчера, под утро, возвратился из Белена Сильвио Мелу, сказав невероятную вещь: Ричард Харлан вылетел в Нью-Йорк. Ага, ночью, тайком. Давай-давай. Сьюзи строила из себя дурочку, подыгрывая Мелу. Потом и этот в таком же духе испарился.

Было очевидно, что старики что-то замышляют, и сегодня Сьюзи решилась осмотреть палатку Харлана. Она не нашла там его фонарика, рюкзака; не было на месте и матраца, отсутствовала также «Моторола» — портативная рация, какой они иногда пользовались. Она ещё тщательней обыскала палатку и не нашла знаменитого булата профессора — подарка коллег из Индии. Так. Она села, скрестив ноги, и попробовала представить профессора с набором отсутствующих вещей. Получилось что-то комичное, если брать в расчет то, что в таком вот снаряжении он отправился в аэропорт. Нет, подумала Сьюзи, он никуда не улетел. Поэтому она и связалась с Эмели Маттис.

Если он не в Сантарене, то где? Вдвоем с Мелу ведет индивидуальные раскопки? Она нашла бригадира рабочих Томаса Флетчера и спросила у него, сколько у них свободных палаток, — он после долгих поисков сообщил, что одной палатки не хватает. И добавил: "Странно, однако".

Весь следующий день она провела у развалин, носящих следы здания пирамидальной формы. Предварительно его определили как усыпальницу вождей. Развал земли произошел точно под основанием усыпальницы, и она как бы вывернулась наизнанку, уйдя вершиной в разверзшуюся пропасть. Камни, имевшие кубическую форму, были скреплены между собой глубоко вросшими корнями деревьев. Рабочие до вечера трудились только лишь над одной каменной глыбой, но не напрасно. Уходящее за горизонт солнце блеснуло лучами на золотой поверхности погребальной урны в руках Сьюзи.

Глава II

Лэнгли, ЦРУ, 12 ноября 2003 года, 19.20

Директор ЦРУ Артур Шислер, дожив до шестидесяти, имел, пожалуй, всего один недостаток: он очень медленно говорил. Но думал он быстро. Его массивная, подстриженная «бобриком» голова, казалось, была напичкана сверхбыстрыми процессорами, безукоризненно выполняющими свою работу. За четыре года правления разведкой он, работая по восемнадцать часов в сутки семь дней в неделю, не сделал практически ни одной ошибки. Правильнее было бы сказать, что не ошибались руководители многочисленных отделов его ведомства, чьи подчиненные, в свою очередь, не допускали промахов. И так далее. Он не прощал небрежности в работе и устраивал подчиненным по этому поводу настоящий террор. Воля Артура Шислера, его ум, четко организованная работа, ответственность за каждый шаг и жесточайший личный контроль сделали центральный орган разведки действительно органом, где малейшее отклонение от норм пагубно влияло на все в целом. Правда, перечисленные факторы присутствовали в работе ЦРУ всегда, делая его мощнейшей из разведок мира. Но все же благодаря Шислеру работа пошла не то чтобы по-новому, а стремительнее, может быть, вдохновеннее. Это — как замена старого кондиционера на новый: старый хоть и исправно гонял воздух, но новый был мощнее.

Директор внимательно выслушал Челси Филда и за те полчаса, в которые уложился подчиненный, рассказывая о деле Ричарда Харлана, подолгу не сводил глаз с огромных напольных часов своего кабинета.

— Я бы назвал это дело тривиальным, — как всегда, медленно начал Шислер, — если бы не сама записка Харлана. Не её содержание — к нему мы ещё вернемся, — а просто текст. Лично я делаю три вывода по поводу её генезиса. И начну с наименее вероятного её происхождения. Первое: Харлан написал её в тот промежуток времени, когда шел процесс его захвата. По логике — это невозможно. Похитили его ночью, тихо и без шума, очень организованно. Его взяли спящего. Просто абсурдно предположить, что ему дали время на сборы, оставив наедине. Отбрасываем это, чтобы не возвращаться никогда. Второе: записка была написана после похищения. Кто и когда доставил её в лагерь, в палатку профессора? Неожиданный союзник среди похитителей — вряд ли. Скорее всего, если брать за основу второе, Харлана заставили написать её под диктовку, чтобы сбить со следа и увести поиски в другом направлении. Но для этого похитителям нужны были неопровержимые доказательства существования клада и его точное местоположение. Профессор — человек старый, «расколоть» его труда не составит, применив к нему несколько способов давления вплоть до физического. Теперь имеет смысл вернуться собственно к содержанию записки. Тут явно прослеживается оттяжка времени: предостережение Мелу не обращаться к властям Бразилии, а связаться с нами. Я делаю вывод: клад ещё не найден, но его существование доказано. Доказано в очень короткий промежуток времени. Значит, сокровища вовсе не у водопада, до которого восемь миль, а совсем близко от лагеря. Тогда появляется противоречие: Харлан в интервью говорит, что драгоценности довольно далеко от места раскопок.

— Вероятнее всего, — подал голос Филд, пользуясь паузой, когда директор прикуривал сигару, — что Харлан намеренно сказал об этом. Чтобы на место раскопок не хлынули энтузиасты-кладоискатели.

— Да, я тоже так считаю, — сказал шеф, окутываясь облаком дыма. Второй вариант пока оставим как наиболее удобоработаемый. Теперь третье. Подумаем о том, что записка была написана до похищения. Челси, выскажите свои соображения. Это очень интересный, на мой взгляд, пункт.

Филд в отличие от шефа не считал этот пункт очень интересным. Ответ был простым, но он на несколько секунд задумался.

— Харлан знал или догадывался, что его похитят.

— А что могло вызвать подобные мысли? Что могло насторожить профессора, чтобы он принял столь неадекватные меры, — ведь что значит простая записка? Он мог бы, к примеру, предупредить коллег или хотя бы поделиться с ними своими опасениями.

— Вероятно, у него не хватило на это времени. Записка была написана непосредственно перед похищением.

— И опасения похищения родились у Харлана в опасной близости самого действия. Да и местоположение клада он указал намеренно — водопад. И так же намеренно уводил похитителей от истинного места. В нескольких вариантах все сводится к тому, что клад все-таки находится очень близко от места раскопок.

— Только мы не знаем, что заставило Харлана насторожиться. Зато мы почти уверены, что профессор подставился через прессу. Это очевидно. Он словно просил, чтобы его похитили.

— Не совсем убедительная просьба, — как бы случайно обронил директор, но глядел на собеседника пристально.

Лицо Филда начало проясняться.

— Вы имеете в виду «утку», шеф?

— Да. Статья, в которой сквозит откровением, всегда вызывает недоверие. И наоборот, прозрачный намек рождает ажиотаж. Вот этим и интересен пункт номер три. Харлан через газету раздувает шумиху вокруг себя, заранее зная, что вряд ли кто-то — за исключением эмоционального Мелу — всерьез примет его заявление на веру. Профессора никто не собирался похищать, нет оснований. Газетная «утка» — это ещё не повод. Харлан пишет записку — и скрывается. Все головы заняты его освобождением, а он спокойно сидит в надежном месте. Мы ведь толком не знаем ни Харлана, ни Мелу. Вполне возможно, что это согласованный тандем. Если не сказать более категорично. Но бросать вызов ЦРУ… Поднимем брошенную нам перчатку, Филд?

Тот не перенял энтузиазма директора.

— Нам нельзя сбрасывать со счетов второй вариант, шеф.

— Это тоже перчатка, только с другой руки. И в том и в другом случае это вызов.

— Мне непонятно поведение Харлана, его цель, если он действительно морочит нам голову. Он, безусловно, умный и одаренный человек, его мозг прекрасно просчитывает ситуации. Тут что-то другое, непонятная пока нам причина.

Директор сдвинул на край стола перевод статьи из бразильской газеты. Во время доклада Филда он пару раз прочел текст.

— Вы сделали запрос о членах археологической экспедиции?

— Да, и вполне возможно, что ответ уже пришел. Графологи работают сейчас с запиской и с полученным по факсу рукописным отчетом Харлана из его университета. Но предварительный анализ показал, что почерки идентичны.

— Ну что ж, независимо от того, положительный Харлан герой или отрицательный, но личность он известная и весомая. И мне придется докладывать об этом деле в аппарат Президента. Бразильские власти, естественно, пусть остаются в неведении. До поры до времени.

Шислер взглянул на часы: 20.55. Через пять минут он должен выйти на связь с ежевечерним докладом помощнику Президента по национальной безопасности.

— Побудьте ещё некоторое время у себя, — попросил директор ЦРУ Филда. — Примерно полчаса. Я соединюсь с вами.

Вашингтон, округ Колумбия, 12 ноября 2003 года, 21.00

Помощник Президента по национальной безопасности отсутствовал в Белом доме в связи с захватом в Ки-Уэсте, штат Флорида, пассажирского лайнера ДС-11. Сейчас он находился в аэропорту этого города и вел переговоры с террористами. Поэтому докладывал Шислер первому помощнику Президента.

Блез Курно, занимающий этот высокий пост, буквально соловел от тягучей речи Шислера. Монотонные слова шефа разведки больничной капельницей просачивались в сознание первого помощника, и он с тоской смотрел на невидимый флакон системы: тот явно опорожнился только наполовину. Курно пришла в голову идея: впредь записывать доклады Шислера на магнитофонную ленту и слушать потом в режиме перемотки. Блез улыбнулся своим мыслям. Но улыбка тут же сбежала с его внезапно побледневшего лица.

Могучий бас Артура Шислера вязью вырисовывал перед глазами сцену объяснения с Президентом. А сцена будет точно, так как он не мог ослышаться: археолог Ричард Харлан похищен в Бразилии. Конечно, Блез Курно знал, что Харлан сейчас ведет раскопки в Южной Америке. Да и как не знать, когда…

— Что вы предприняли по этому поводу? — прервал он директора.

— Отрабатываем несколько версий, пытаемся понять сущность Харлана.

От этих слов лоб первого помощника приобрел температуру включенного в сеть утюга. "Чего?! Сущность?"

— Да вы что там, со своей потешной командой, рехнулись, что ли?!

— Я не пойму вашего недовольства, господин первый помощник, — тяжело выговорил Шислер. — Мы работаем, и пользу от нашей продукции разве вы не ощущаете ежесекундно?

Кто-то невидимый крутил реостат утюга, все больше прибавляя напряжение. Нет, не кто-то, это директор ЦРУ заживо жарил сейчас Блеза Курно! Чтобы не сгореть совсем, он выпустил пар:

— Ощущаю, чувствую, но, Бог мой, Шислер, неужели вы не знали, что Ричард Харлан — родной брат матери жены Президента?.. Не поняли? У Президента есть, к сожалению, теща, а у неё родной брат — Ричард Харлан. О Господи, как не повезло мне сегодня! Босс с визитом в Северной Корее, помощник по национальной безопасности во Флориде. Знаете что, Шислер, я жду вас. Возьмите с собой все имеющиеся у вас материалы этого дела и приезжайте.

Блез Курно повесил трубку секретной линии связи с ЦРУ и слепо посмотрел на свое отражение в зеркале — в безукоризненно сидевшем костюме и темно-зеленом галстуке. То же самое делал и Артур Шислер, но уже в машине, быстро доставившей его из Лэнгли в Вашингтон. Когда водитель свернул на Пенсильвания-авеню, чтобы проехать полуторакилометровый участок от здания конгресса до Белого дома, директор окончил свое созерцание в дверном стекле автомобиля.

Спустя час Блез Курно ещё больше возненавидел Шислера за его утомительную речь. Получалась какая-то глупая игра, в которой первому помощнику предлагалось угадывать слова: пока Шислер выговаривал одно, Курно уже лез ему в рот за другим, отчаянно думая — угадал или нет; тихо радовался, когда угадывал, и тихо кипел от злобы, когда нет.

Наконец — спустя вечность — в Овальном кабинете, где в отсутствие Президента Курно принимал Шислера, раскатом миниатюрного грома прозвучало заключительное слово. Первый помощник мысленно перекрестился. Он ещё раз бегло пробежал глазами справку, предоставленную Нью-Йоркским музеем естественной истории, которая вместе с другими материалами дела Ричарда Харлана лежала перед ним на столе.

"Ричард Харлан родился 15 сентября 1931 года. Закончил университеты Нью-Йорка и Иллинойса по специальности "палеоантропология и археология".

С 1969 года — научный сотрудник Колумбийского университета, Дортмундского университета и ряда исследовательских центров США, Франции, Великобритании и Австралии. С 1972 по 1980 годы — заведующий кафедрой естественной истории. В 1980 году вступил на должность заместителя директора Колумбийского университета. Является его Почетным профессором. Занимался проблемами эоценовых приматов, филогении, естественной истории Америки и др.".

— А сейчас я вам скажу, что за человек Ричард Харлан, — сказал Блез Курно. — Моих показаний вам будет достаточно?

Шислер кивнул: вполне.

— Харлан даже от своих коллег по работе скрывал свое родство с Президентом, только несколько близких друзей знали об этом. Вам нужна полная характеристика или частичная? Может, вы будете задавать мне вопросы? — язвительно предложил Курно.

Директор ЦРУ был непроницаем.

— Пожалуй, нет. Но ситуация в корне меняется. Если пару часов назад я мог самостоятельно принимать решения, то теперь, не посоветовавшись с вами, не сделаю и шагу. Дело перестает быть интересным, становится просто серьезным.

— В вас, Артур, преобладают шпионские страсти, а тут такой оборот. Не знаю даже, как его назвать. Здесь нужен другой подход.

— Поставьте в известность Президента. Существует, пожалуй, единственный и приемлемый план по освобождению Харлана, и только Президент может не утвердить его, а дать согласие или указание. Другие способы менее болезненны для Президента, но более — для профессора.

— Объясните, — тихо попросил Курно, закрывая глаза и чувствуя, что вот-вот потеряет терпение.

Шислер несколько дольше, чем того требовало простое приличие, смотрел в черные глаза первого помощника.

— Президент захочет выслушать меня лично. К чему повторяться, тем более что я вас раздражаю.

Блез Курно покраснел и поднялся с кресла.

— Простите меня, Артур. Но в этом деле дорога каждая секунда, а вы… Складывается впечатление, что вы намеренно затягиваете время. Поймите, мое раздражение подсознательно.

Шислер простил первого помощника. И, будто намереваясь исполнить древний ритуал индейцев — выкурить трубку мира, достал сигару, не обращая внимания на недовольную мину некурящего Курно. "Пусть нюхает и терпит, теперь эта проблема больше его, чем моя".

Курно пультом дистанционного управления отрегулировал работу кондиционера по-новому, после чего сказал:

— Я поставлю Президента в известность только тогда, когда услышу от вас конкретные предложения. Ведь не смогу же я связаться с ним, имея только плохие известия! Он сразу спросит: что вы предприняли? Итак, слушаю.

— Дело в том, господин Курно, — начал Шислер, — что, кроме показаний бразильского археолога, записки Харлана и статьи в газете, мы ничем не располагаем. Мы, конечно, можем узнать больше, у нас мощные агентурные связи, но будет потеряно время. Самое разумное действие в этой ситуации официально предъявить бразильскому правительству ноту о незаконно удерживаемом или похищенном в их стране гражданине США. Но подобный шаг привлечет широкое внимание со стороны прессы, телевидения и станет достоянием тех структур, которые совершили акт похищения. Действия этих структур решительны, и, скорее всего, Харлана они не отдадут. Переведут в другое место, чем усложнят нашу задачу. Я предлагаю, не теряя времени, силами диверсионного отряда освободить профессора.

Блез Курно встал и медленно прошелся по кабинету. Секунду-другую постояв у темного окна, вернулся на место.

— Я знал, что именно это вам и придет на ум. Президент не пойдет на такой шаг.

— То, что я предлагаю, не такая уж редкая процедура. У нас богатый опыт по внедрению диверсионно-разведывательных групп в различные страны.

— Этого требовала национальная безопасность США, — возразил Курно. — А тут совсем другое дело.

— Я вынужден не согласиться с вами, Блез. Профессор Харлан — гражданин нашей страны, её достояние, ученый с мировым именем, фигура стратегическая. Вот так, приблизительно, вы скажите Президенту.

— А он мне ответит: вы преувеличиваете.

Шислер достал ещё сигару, первый помощник схватился за пульт.

— Вот вы, Блез, не так давно обвинили меня в том, что во мне преобладают шпионские страсти. В Президенте будут бороться два чувства. Пусть откинет одно, то, что Харлан — его родственник, и все встанет на свои места. И это вы тоже скажите Президенту.

— Спасибо, Артур, я воспользуюсь вашими советами. Но как быть, если диверсионный отряд провалится? Тогда уже Президенту наверняка придется вспомнить о своем родстве с Харланом. Вы представляете, что будет?

— Представляю, но доля вероятности провала настоящих профессионалов ничтожна. И другого, более радикального пути я не вижу. А время идет.

— Да-да, время идет… А скажите, Артур, вы не думали о том, что похищение Ричарда Харлана носит чисто провокационный характер?

Шислер сдвинул брови, досадуя в душе. Обманывая себя, он ответил:

— Не было времени. Но давайте подумаем вместе. Если это провокация, то перед нами тонкая работа спецслужб Бразилии. Итак, что они делают? Они собирают информацию о Харлане, узнают, кто он и кому приходится родственником. Похищают его и ждут от нас тех самых действий, которые они удивительным образом просчитали в этой игре. Достигнута некая цель: Президент США из-за своего родственника дает добро на проведение на территории Бразилии диверсионного акта.

— Ваши слова совпали с моими мыслями.

Шислер успокаивающе приподнял руку.

— У этой широкой, многоплановой операции отсутствует главное сколько-нибудь полезный для них итог. Уверяю вас, шуму было бы достаточно, но он рассеется в трех основных направлениях: сам Президент, ЦРУ, политика. Я намеренно отделил Президента от политики, потому что проигравшие на выборах республиканцы составляют чуть ли не половину общего политического лагеря. Демократы сцепятся с республиканцами, будет словесная бойня, в которой хоть и будут на все лады склонять имя Президента…

Курно нетерпеливо перебил его:

— Я понимаю, о чем вы хотите сказать. Дальше, пожалуйста.

— Так вот, будет три небольших толчка в разных местах, но сотрясения не будет. Отсюда я делаю вывод: похищение Ричарда Харлана не может носить провокационный характер за недостаточностью качества. И другое: часть информации такого акта бразильских спецслужб мне давно была бы уже известна. Говорю это как руководитель разведки. Я, глазами своих секретных агентов, читаю документы с грифом "совершенно секретно". Это я о Бразилии. Но пойдем дальше, чтобы развеять все ваши сомнения. Допустим, что на территории Бразилии действует диверсионный отряд некой страны, которой не нравятся наш Президент, ЦРУ и политика. Они похищают Харлана. Но чтобы обнародовать сам факт нашего диверсионного акта, им придется открыться в своем действии. Что это им дает? Опять тот же рассеянный удар, который рикошетом бьет в них: они усложняют или вообще теряют дипломатические связи с Бразилией. В этом я логики не вижу. Тем более что цели обоих диверсионных актов диаметрально противоположны.

— Вынужден согласиться с вами, Артур. Но все равно, — помощник многозначительно поднял указательный палец, — положение Президента нельзя назвать даже просто щекотливым.

— Мы рискуем потерять человека.

— А Президент как руководитель страны должен действовать в определенных рамках.

Шислеру хотелось сказать, что все это от лукавого, но он не выказал иронии даже в глазах.

— Не всегда, — пробасил он. — Уничтожение руководящего ядра исламской группировки "Красный джихад" официальным никак не назовешь. Вы не хуже меня знаете, сколько подобных акций было проведено. Того требовала безопасность и политика нашей страны. Но не забывайте и о том, что Харлан заявил прессе: его открытие произведет сенсацию в ученых рядах. Что это за открытие — мы не знаем. Но оно может оказаться очень ценным — для нашего же государства. Самое разумное в этой ситуации дать мне указание спасти Ричарда Харлана, сделавшего на территории Бразилии важное научное открытие, не спрашивая о том, как я буду это делать. Позже я представлю вам отчет. Не понравится составлю другой. У нас есть возможность варьировать, а вы лучше знаете вкусы Президента.

— Вы далеко не идеальный человек, Артур, — кисло скривился первый помощник.

— Идеальных людей нет, есть идеальные намерения, — ответил директор афоризмом.

— Мудрое изречение. Я знал его, но, к сожалению, забыл. — Курно нервно побарабанил пальцами по столу и сухо изрек: — Надеюсь, разговор о том, чтобы в группу вошли лучшие профессионалы своего дела, будет излишним.

— Говоря спортивным языком, это будет слаженная команда, годы работающая единым составом. О сборной не может быть и речи.

— То есть вы уже определились в выборе?

Шислер даже кивал медленно.

— Думаю, да, — сказал он. — Учитывая особенности этого дела, мой выбор пал на универсальную спецгруппу, созданную на базе отряда SEAL, аналог специального подразделения — "Группа № 6", которая создана для борьбы с терроризмом. И не только с терроризмом.[2] Она приписана к ведомству военно-морской разведки. Отличный послужной список.

— Тогда не теряйте времени, Артур.

— Я не потрачу ни одной лишней секунды. Но сначала я должен получить личное распоряжение Президента.

— Считайте, что вы его уже получили. — Блез Курно положил свою узкую ладонь на полировку письменного стола и, немного подержав, резко оторвал, задумчиво созерцая, как тает на гладкой поверхности влажный след.

Шислер несколько секунд в упор смотрел в сросшееся черными бровями переносье первого помощника. Пожалуй даже, первого друга Президента. Он понимал Блеза Курно и уважал уже принятое им решение.

— Вы, Блез, не хотите вводить Президента в курс дела?

— Я беру всю ответственность на себя. Помогите мне, Артур, и Ричард Харлан лично расскажет Президенту обо всем.

— Вы рискуете местом. Хорошим местом, черт возьми! Президент будет в ярости.

— Надеюсь, что так не случится, — Курно улыбнулся. — А скажите, Артур, что бы вы предприняли, если бы так и не узнали, что Харлан — родственник Президенту? Ведь до нашего с вами телефонного разговора у вас сложился какой-то определенный план?

— Хотите откровенно, Блез? Я — разведчик со стажем и большим опытом. Мое взаимопонимание с моим же чутьем давно переросло в дружбу. Мы никогда не подводили друг друга. Вот мы с вами беседуем ровно один час и сорок три минуты, перебрали множество версий этого дела, были взаимны, хотя и не очень искренни, в том, что профессор — стратегическая фигура для США, но думали только о Президенте. Мой друг — чутье, говорит мне, что Харлан не думает о Президенте, своем родственнике. Ему зачем-то понадобилось, чтобы его похитили. Ему непременно нужно то, что мы сейчас делаем — посылаем в Бразилию спецотряд. Он ему нужен. Мне непонятна пока игра Харлана, но я ему подыгрываю. Потому что это единственное, что я могу сделать. Зачем я это делаю — затем, что не чувствую подвоха. Я помогаю Харлану решать пока только ему известную задачу, смысл которой знает только он. Я делаю ставку на серьезное научное открытие, но сумею выжать выгоду из любой возникшей ситуации. И ещё одно я знаю точно: если профессора не похитили, как он того хотел, то он сам имитировал свое похищение. Записка играет одинаковую роль в обоих случаях. Итак, определенный этап в непонятной игре Харлана им достигнут — он вскоре встретится со спецотрядом. И у меня такое впечатление, что он знает все наперед.

— Вы большой фантазер, Артур. Харлан не такой человек, чтобы спекулировать на вещах подобного рода. Он — трезвый ученый, преданный науке и своему любимому делу. Его похищение я связываю либо с ценностями, либо, действительно, с каким-то открытием. И как бы нам не опоздать. Сколько его ещё могут держать в том месте, у водопада?

— Ровно столько, сколько пожелает сам Харлан. Пока не прибудет спецгруппа.

— Ну вот, вы опять за свое… — Курно взял с письменного прибора ручку. — Вам нужно письменное распоряжение от меня?

— Дело приняло такой оборот, что мне не нужны от вас ни письменные команды, ни устные. Считайте, что я действую самостоятельно.

Это было самое приятное, что услышал Курно за сегодняшний вечер. Он кивком головы поблагодарил директора, отдавая ему должное.

— Теперь рискуете вы, Артур.

— Надеюсь, доктор Харлан поможет нам обоим. — Шислер встал, застегивая пуговицу на пиджаке и поправляя галстук.

— Держите меня в курсе, — попросил помощник, протягивая руку. Его ладонь почти скрылась в мясистой лапе шефа разведки.

Лэнгли, ЦРУ, 13 ноября 2003 года, 01. 50

Челси Филд удобно устроился на кушетке в маленькой комнате отдыха своего кабинета. Он позвонил домой и предупредил жену, что задержится; связался с дежурным внизу и попросил доложить, когда вернется шеф.

Филд, наверное, в двадцатый раз перечитывал копию статьи. Перевод был сделан лучшими специалистами с учетом специфики обоих языков. Он, закрывая глаза, пытался представить себе лицо профессора Харлана, его выражение в том или ином эпизоде интервью.

"Рассказать вкратце о моем открытии?" Здесь, отмечает журналистка, Ричард Харлан улыбается. Что скрывается за этой улыбкой? Зачем вам, мистер Харлан, понадобилась организация собственного похищения? — думал Филд, роняя пепел сигареты на рубашку.

ЦРУ. Именно ЦРУ предназначалась эта статья. Именно этому органу предлагал Харлан расшифровать смысл слов, заложенных в интервью. Он словно готовился к нему. Те некоторые значения, которые он не мог передать открытым текстом, понять удалось.

Например, Харлан явно предлагает подумать о том, как он "довольно легко" сумел прочесть манускрипт 500-летней давности. Он словно говорит: "Ну, что же вы? Неужели так трудно догадаться, что этот язык мне знаком?" К тому же он присылает помощника в виде благообразного бразильского профессора, с помощью которого эта задача почти решена: это скорее всего европейский язык, испанский. Но это не все. Над чем ещё Харлан предлагает подумать? Он прочел манускрипт, узнал из него что-то необычайно важное, что подтолкнуло его на столь неординарный шаг, как организация или инсценировка собственного похищения.

Филд вернулся к началу интервью.

Биография… Похоже, тут нет подтекста."…Рассказать вкратце о моем открытии?" Улыбается.

Челси решил, что улыбка Харлана должна быть как у Моно Лизы: загадочная, чуть ироничная; глаза насмешливо просящие: знаю, но сказать не могу, не поверите.

Не поверите…

Филд почувствовал, что пульс слегка участился. Капитан находился где-то рядом с пониманием.

Не поверите…

Профессор опасается, что в чем-то ему не поверят. В чем-то очень важном, поэтому он пытается решить задачу самостоятельно. Однако просит помощи.

Чем же мы можем помочь вам, мистер Харлан? Что стоит выше нашего понимания и что смогли понять вы? Что в этом манускрипте? Что движет вами?

Движет… Движет… Движет вами.

Филд почувствовал мурашки на коже и зябко передернулся. Вами движет мнускрипт, доктор. Вы руководствуетесь им. Это инструкция.

Мистика.

Но почему мистика? Разве старинные карты о зарытых сокровищах не содержали определенных инструкций, и не вызывали ли они подобную дрожь?

Может быть. Но время уже не то. Сейчас начало нового века, где мир иллюзий существует только в бесконечных лабиринтах виртуальной реальности Сети. Но коль скоро такой великий муж науки опасается, что его не поймут, не поверят, то тут действительно что-то сверх понимания.

Филд снова углубился в текст.

Предыстория. Археологические раскопки. Останки древнего города. Землетрясение.

Как там пульс? Пульс нормальный.

"И никаких следов?" — спрашивает журналистка, которая, судя по всему, в этом деле сбоку припеку. О людях — нет, говорит Харлан. Но ему удалось найти нечто такое… Листы, исписанные мелким почерком… Эти люди умели писать, считать и многое другое… Прочел довольно легко… Запрятали свои сокровища… Сохранились до наших дней.

Конец. Интервью получилось скомканным: профессор сообщил все, что хотел, и быстренько сделал ручкой госпоже Елене.

Да, задает загадки профессор палеоантропологии Ричард Харлан. Подставился — и ждет помощи.

На столе зазвонил телефон, и Филд, зевая, отметил время: 3.08.

Звонил дежурный: Артур Шислер вернулся.

— Вижу, не спали, — прогудел директор, отпуская дежурного, принесшего кофе.

— Наука спать не дает. — Челси Филд положил в чашку три куска сахара и, подумав секунду, ещё один. — Чувствую себя в вакууме. А сквознячок незримо присутствует, но вот где?..

— Идем на поводу у профессора. И глупым это кажется, и смешным, но чертовски интересно, — заключил Шислер. — Что думается по этому поводу?

Филд поделился своими мыслями с шефом, соблюдая их первоначальный ход. Закончил он словами:

— Я двадцать лет в разведке, но такой набор — записка о похищении, инструкции, сокровища, древние племена, Президент и его родственники, разведка, наконец, — встречается мне впервые.

— Наша работа была бы неинтересной, если бы все наборы были на одно лицо, — произнес директор задумчиво. — Но к вашему списку я добавлю ещё одно и повторю сначала: записка, инструкция, сокровища, древние племена… и спецотряд. Профессор, ставя в конце списка многоточие, подразумевает спецотряд.

— Но на кой черт он ему понадобился? Не собирается же он с его помощью откапывать клад? От такого ассорти, до которого мы тут докопались, просто неловко смотреть друг другу в глаза.

— Есть немного, — Шислер снова слегка приподнял уголки губ. — Но не будем смущаться. Дело чрезвычайно серьезное. Краткость послания Харлана, которое адресуется непосредственно нам, теоретически доказывает важное открытие. Он опасается, что его записка может попасть в чужие руки. Более того, он делает упор на сокровища, давая интервью. И еще: ему нельзя покидать Бразилию, он на месте стережет тайну. Значит — у него на руках есть что-то вещественное, о чем не должен знать даже его друг Мелу. Очень тонкая и умная игра. Нам с вами даны рекомендации первого помощника Президента — подобрать отряд для внедрения на территорию Бразилии. В разговоре с ним я упомянул о ликвидации «верхушки» террористической группировки "Красный джихад".

— Вы хотите послать туда «Нью-Эй»?

— А почему нет? Если имеет место действительно похищение — и тогда каждый глаз от Сантарена до Итаитубы будет отмечать всех мало-мальски подозрительных лиц, — то они самая подходящая кандидатура. Обычная американская группа туристов — вот и вся легенда. Сейчас они, кажется, базируются в Эверглейдс?

— Да, на военно-морской базе «Атолл».

— Свяжитесь с полковником Кертисом. Ему сейчас, правда, не до этого.

Шислер позвонил дежурному и попросил сводку из аэропорта в Ки-Уэсте. Пока дежурный находился в пути, Челси Филд успел разыскать полковника Кертиса. Прикрыв трубку ладонью, он сказал:

— "Нью-Эй" задействован сейчас в операции по освобождению заложников.

Шислер нахмурился.

Бразилия, район средней части бассейна р. Топажос, 12 ноября 2003 года

Профессор Харлан, без особых усилий пробиравшийся сквозь довольно жидкую зелень кустарников, вспугнул стаю диких голубей. Невольно прикрывшись рукой от близости десятков хлопающих крыльев, он остановился. Под ногами были камни — где совсем голые, где-то покрытые лишайником; но было видно, что и лилейные растения, и древовидные кустарники — лишь недавние гости на этой обширной каменной равнине. Когда-то здесь была каменоломня и Ричард Харлан искал рабочий поселок, вернее, то, что от него осталось.

Тошнотворно-теплая вода из фляжки неприятно дернулась в горле, и он, поморщившись, продолжил свой путь.

Было десять часов утра. Солнце, ослепительным пятном сиявшее на кристально чистом небе, заставляло двигаться воздух. Но не столько палящие лучи утомляли путника, сколько раскаленная каменистая почва под ногами. Она представлялась ему сейчас противнем ада. Однако старый археолог, закаленный в бесчисленных экспедициях, почти не потел, лишь под мышками и под воротником легкой рубашки темнели влажные пятна.

Несмотря на свой стовосьмидесятисантиметровый рост при весе семьдесят килограммов, он казался внушительным; движения были легкими и рассчитанными. Защитного цвета панама, открывающая ровно подстриженные виски, делала его похожим на отставного военного.

Харлан снова остановился, прикидывая, сколько он прошел от берега реки.

"Где-то здесь, — сказал он сам себе. — Но нужно взять чуть севернее".

Он отклонился от прежнего маршрута, срезая влево. Пустив в ход длинный, с широким лезвием нож, он расчистил путь в плотной стене лиан и вышел к зарослям колючей акации. Нагнувшись, сорвал пучок светло-зеленой травы и понюхал. Полынь. Он больше всего любил именно этот запах. Трава полетела в сторону. Чуть позже профессор проделал это и с другим растением, чей запах тоже обожал: эстрагон. Сейчас он мечтал о другом запахе — пива. И вообще о пиве — холодном, ледяном, сводящем скулы. Он сплюнул и вновь приложился к фляге.

Обойдя поросль акации, Харлан оказался на опушке с бугристой желтоватой землей, над которой висел горьковатый запах мелиссы и полыни. Обзор был хороший, поэтому в глаза сразу бросились остовы каменных сооружений.

"Удача", — тихо шепнул он себе, направляясь к заросшему травой фундаменту, расположенному севернее остальных. Сбросив легкий рюкзак на шероховатую поверхность камней, профессор оглядел небольшую территорию древнего поселка. Потом присел и стал зарисовывать план, отрывисто черкая в блокноте. Закончив набросок, он вынул из рюкзака футляр темной кожи и осторожно извлек из него несколько исписанных листков. Он наизусть знал текст, но все же ещё раз прочитал одно интересовавшее его место.

Сложив все обратно в рюкзак, он подошел к углу крайнего здания, держа наготове компас, отметил взглядом наиболее удобный ориентир — макушку высокого кедра — и сделал первый шаг в северо-западном направлении. Шагая, Харлан считал вслух: два шага — около полутора метров. Недоходя до кедра, отметил следующий визуальный ориентир.

Когда счет шагов достиг шестисот, в виду показалась его палатка, раскинутая в тени хвойных деревьев. Еще четырнадцать шагов — и он остановился. Примерно в тридцати метрах слева от него было заметное нагромождение камней.

"Это может быть только здесь", — уверенно проговорил он, широко зашагав по высокой траве и радуясь, насколько точно он произвел предварительный расчет. Эти камни он отметил ещё вчера, когда тайно покинул лагерь и пришел на место. Что ж, это даже очень хорошо, не придется переносить палатку.

Профессор поставил ногу на холм, поросший серо-зеленым лишайником, и застыл, слушая рокот водопада. Все приготовления были закончены, оставалось только ждать. А вообще, это было раз плюнуть — найти место захоронения сокровищ, намного труднее было инсценировать свое похищение. Хотя ему точно передали, может быть, дословно, что нужно сказать в интервью и написать в записке. Он был только исполнителем.

После беглого знакомства с манускриптом Харлан понял, как сходят с ума. А после его тщательного изучения и долгого анализа к нему пришло ещё одно знание — как исцеляются сумасшедшие. Они выздоравливают сразу, правда, с идиотской улыбкой на лице, которая постепенно превращается в серьезный изгиб губ; и руки у них подрагивают, и язык, готовый выщелкнуть изо рта нечто такое, от чего окружающие будут заботливо хлопотать вокруг, предлагая холодные компрессы и успокоительное.

Вначале Харлан решил поделиться своим знанием со Сьюзи Форман, но вовремя одумался и продолжал носить груз тайны в себе. Первым подтверждением его реанимированного рассудка был вызов Сильвио Мелу в Белен, а вскоре — появление в этих глухих местах вездесущей Елены Карера. Вот тогда-то профессор и окунулся с головой в холодную воду; спустя два дня — контрастный душ: он, профессор Ричард Харлан, известный всему миру ученый-археолог, инсценирует собственное похищение! Тайно собирается, пишет записку, покидает в ночных сумерках лагерь и бредет темными джунглями. Чувство ненормальности в то время снова возникло в его мозгу. Но вот сейчас — новое подтверждение. Харлан не сомневался, что под каменным сводом находится именно то, ради чего его потревожили; ради этого в абсолютном неведении направляется сейчас сюда спецподразделение США. Через два дня они будут здесь — небольшая группа туристов с открытыми визами, зашедших слишком далеко. Слишком далеко.

Харлан рассмеялся, подняв резким звуком стайку маленьких пернатых. Они шумно взмыли вверх и исчезли в кронах деревьев. А может быть, их испугал не столько хриплый смех, сколько взгляд человека, который отразился в их маленьких глазках жуткой остекленелостью.

Профессор прошел в палатку и плеснул в стакан коньяку. Горло обожгло, и снова мучительно захотелось пива. Вообще Харлан довольно редко употреблял пиво, но сейчас желание выпить ледяного напитка было почти непреодолимым. Интересно, думал он, у них с собой будет пиво? Чувствуя, что начинает зацикливаться, он вылил из фляжки теплую воду и пошел к ручью. Тугой поток остудил зудящие ноги, потом — лицо, шею, грудь. Напившись прямо из ручья, он вернулся в относительную прохладу палатки и устроился на надувном матрасе.

"Спать, — уговаривал он себя, — спать и поскорее прожить этот отрезок времени в два дня". В его возрасте такое желание было непростительным, и он понимал это, но гнал глазами невидимую стрелку часов. Эти два дня были для него смехотворными по сравнению с пропастью лет, когда неведомые люди захоронили здесь свои сокровища и идола. Харлану даже показалось, что через толщу земли он на себе чувствует его холод и энергию.

Глава III

Ки-Уэст (о-ва Флорида-Кис), штат Флорида, КДП аэропорта, 13 ноября 2003 года

В 00.15 минут в диспетчерской аэропорта города Ки-Уэст, временно ставшей штабом по освобождению заложников, раздался телефонный звонок из службы справочного бюро аэровокзала: с ними только что связался некто Говард Петри из Нового Орлеана и попросил соединить его с кем-нибудь из руководителей по проведению операции.

Полковник Кертис, кося глазами на помощника Президента по национальной безопасности, который торчал тут, в Ки-Уэсте, разве только для того, чтобы покрасоваться перед телекамерами и объективами журналистов, принял трубку от лейтенанта Крибса.

— Полковник Кертис, — представился он неизвестному. — Вы можете сообщить мне все, что хотели. Мы рады любой полезной информации.

— Меня зовут Говард Петри, я — жених Эмили Нэш, стюардессы захваченного лайнера. Несколько минут назад она звонила мне.

— Звонила откуда?

— Из самолета. Всего несколько секунд разговора. Когда она убирала подносы после ужина, кто-то из пассажиров положил на поднос сотовый телефон. Эмили не знает номера телефонов аэропорта, поэтому позвонила мне. Из кабины туалетной комнаты.

— Что она сообщила вам? — Кертис знаком потребовал у Крибса авторучку.

— Ничего. Вернее, я узнал, что она тоже среди заложников. Примерно через полчаса она снова выйдет на связь со мной.

— Ваш номер в Новом Орлеане, — потребовал Кертис.

— 641-11-61.

— Большое вам спасибо, мистер Петри, мы возьмем ваш телефон под контроль и будем ждать звонка от мисс Нэш. Она больше ничего не передавала?

— Нет, только сказала, что любит меня.

— Отлично. Вы достойны этого, — полковник не мог сдержать улыбки, прощаясь с Говардом Петри.

— Похоже, что у нас скоро будет связь с самолетом? — равнодушно спросил помощник.

— Надеюсь, что да.

Кертис не знал, как спровадить из диспетчерской маячившего бесполезной тенью помощника Президента. Переговоры с террористами, впрочем, он провел грамотно и спокойно, выслушал требования, обещал рассмотреть их в ближайшие часы и обещал также быть на очередном сеансе связи в 8.00.

— Ого! — нарочито громко воскликнул Кертис, взглянув на часы, потом на тень. — Половина первого! Телевизионщики, наверное, убрались отсюда.

— Я буду в номере отеля, — заторопился помощник Президента, не вникая в недвусмысленное восклицание полковника военно-морской разведки. Из ступора его вывели два слова: «телевизионщики» и «уехали».

Кертис облегченно вздохнул, провожая глазами импозантного чиновника, и отдал соответствующие распоряжения относительно абонента в Новом Орлеане.

Спустя двадцать минут раздался ожидаемый звонок.

— Здравствуйте, мисс Нэш. Вы очень рискуете.

Стюардесса, трясясь от возбуждения, тихо отвечала на вопросы полковника. Она закрылась в туалетной кабине да ещё на всякий случай оперлась ногой о дверь. Ее пристрелят, если, не дай Бог, террористы узнают, чем она тут занимается.

"Их семеро, — шептала она в телефон. — Да, заминировали. Бомба в 14-м ряду, под креслом «А». В кресле «В» неотлучно находится один из террористов". Нет, в минах она не разбирается. Они вооружены короткими автоматами. Пассажиры внешне спокойны, но напуганы. Сильно переживают особенно те, у кого на руках дети.

После паузы в три-четыре секунды Кертис сказал:

— Вы уже здорово помогли нам, Эмили, но можете помочь еще. Вам удастся незаметно для террористов передать несколько слов пассажирам с детьми?

Точно такая же по продолжительности пауза — и ответ:

— Думаю, да.

Полковник быстро заговорил, уложившись в одну минуту. Договорившись о следующем звонке примерно на 6.00, он дал отбой. Далее он вышел на связь с военно-морской базой «Атолл», откуда вызвал спецгруппу «Нью-Эй». Пожалуй, есть шанс, хотя раньше такой план не срабатывал. Но пробовать нужно, задействовав все имеющиеся силы и средства.

Полковник Кертис руководил отделом морской разведки на базе «Атолл» в Эверглейдс. Именно там находилось ближайшее к Ки-Уэсту спецподразделение по борьбе с терроризмом, вот почему ФБР пошло на то, чтобы привлечь его. Кертис был вызван вместе со спецотрядом в Ки-Уэст, чтобы возглавить бригады изоляции и взять контроль над операцией в свои руки. Он не вел переговоров с террористами, он слушал, наблюдал, анализировал. Помощник Президента на данном этапе сделал все, что от него требовалось, но со стороны террористов никаких уступок не последовало: ни один человек, заявили они, не покинет лайнер до полного выполнения их требований.

Главная задача, как понимал её Кертис, — это чтобы не пострадал никто из заложников. Еще одна задача — не дать уйти террористам безнаказанными, и полковник, объединяя их, видел общую цель — путем переговоров освободить как можно больше заложников, чтобы во время штурма на борту находилось минимальное количество людей.

Сработает ли сейчас план, в котором примет участие диверсионно-разведывательная группа, специализирующаяся в основном на территории других стран? Полковник желал этого и боялся одновременно. На то была особая причина. Что ж, сценарий, разработанный совместно с высококлассными психологами, известен, отработан до мелочей. Оставалось ждать утра, когда небольшая группа сделает попытку освободить заложников.

Директор аэропорта в Ки-Уэсте Майкл Форест оторвал усталый взгляд от окна, в которое просматривалось все летное поле, и посмотрел на полковника Ричарда Кертиса.

Полковник, будто ничего не случилось, невозмутимо курил вонючую сигару и выбивал пальцами на столе какой-то бравый ритм. Его взгляд был прикован к самолету, который одиноко стоял на рулежной дорожке. На его борту находилось 62 человека, 14 из которых были дети. Вчера в 11.07 местного времени экипаж самолета, собиравшийся вылететь рейсом в Новый Орлеан, вышел на связь с командно-диспетчерским пунктом и сообщил, что на самолете находится группа террористов. Спустя несколько минут Майкл Форест коротко побеседовал с главарем террористов Киримом Сужди, который требовал личного контакта с представителем аппарата Президента Соединенных Штатов.

Сейчас шел десятый час утра, и прошли почти сутки, но ситуация до сих пор оставалась напряженной. Кирим Сужди от имени исламской организации "Дети Аллаха" выдвинул правительству США безоговорочное требование: отпустить из тюрем страны 67 членов группировки, арестованных при попытке проведения террористических актов на территории США.

Представитель морской разведки в Ки-Уэсте лейтенант Крибс протянул полковнику Кертису рацию.

На связи был капитан Уоткинс, терпеливо сдерживающий в зале аэропорта натиск журналистов, встревоженных родственников находящихся на борту людей, а также доморощенных профессионалов, рвущихся поделиться своими навыками по борьбе с терроризмом.

Уоткинс за эти сутки охрип, поэтому в трубке его голос походил на львиное рычание.

— Полковник, вы сами велели докладывать. Тут… — Уоткинс закашлялся.

Кертис, не глядя, ткнул окурок сигары в массивную пепельницу.

— Что там у вас?

— У нас — рок-группа.

— Что у вас? — переспросил полковник.

— Рок-группа из Майами. Какие-то "Ди-Ди-Эс Бэд". Чересчур нахальные парни. Они — участники движения "Рок против террора".

— Ну-ну, — полковника начинал забавлять этот разговор. — И что они хотят?

— Выступить, черт побери!

— Выступить где? На летном поле?

— Тише, полковник, а то они вас услышат, — устало пошутил Уоткинс. Слава Богу, эта идея не приходила им в голову. Они притащились в аэропорт с аппаратурой и в любое мгновение готовы дать концерт. В здании аэровокзала, разумеется.

— По вашему голосу, капитан, я понял: вы не любите рок.

— Я люблю рок, — прохрипел Уоткинс, — но я ненавижу рок-музыкантов.

Кертис рассмеялся.

— Пусть играют. Только не очень громко.

— Веселитесь? — Майкл Форест красными глазами мигнул на телефон. К этому времени он уже с неприязнью смотрел на развалившегося в кресле полковника морской разведки, сменившего вчера в полдень местного фэбээровца. И тот и другой, по его мнению, ничего путного за это время не сделали. Все оставалось, как 23 часа назад: 62 заложника, семь членов экипажа, семеро исламских фанатиков, заминированный самолет.

"И вот это, черт возьми, пресловутые спецы?" — с раздражением думал Форест, глядя в окно на здоровенных парней, одетых в камуфляж. Они, увешанные оружием, были, казалось, везде, но тоже бездействовали.

Кертис ничего не ответил, ещё раз придавив в пепельнице дымящуюся сигару.

Ровно через пять минут снизу, из зала ожиданий аэропорта, раздались первые аккорды рок-н-ролла.

— Да, — Кертис одобрительно кивнул головой, — ребята действительно готовы были начать в любой момент.

— Чего не скажешь о вас, — не удержался Форест.

— Послушайте, Майк… Можно я вас так буду называть?

— Да называйте как хотите, — досадливо отмахнулся директор аэропорта.

— Так вот, Майк, знаете, чем отличается пессимист от оптимиста?

Форест мрачно посмотрел на полковника, но все же ответил:

— Знаю. Еще со студенческих времен знаю. Вы это про коньяк и клопа?

— Чего? — полковник недоуменно поднял седые брови. — Про какого клопа?

— Который коньяком пахнет! — в сердцах выдохнул Форест.

Кертис с минуту тупо смотрел на директора аэропорта, а потом вдруг захохотал. Он буквально рыдал от смеха, запрокинул голову, и на его худой шее резко обозначился острый кадык.

— Я понял, — сквозь выступившие на глазах слезы, проговорил Кертис.

— Ну и прекрасно. — Форест смотрел на полковника, как на сумасшедшего.

— Так вот, говоря вашим студенческим языком, коньяк у вас пахнет клопами. — Кертис успокоился. — Вы, Майк, пессимист.

— А вы…

Шея Фореста приобрела малиновый оттенок, и он старался подобрать подходящее в этот момент определение полковнику.

— Не тужьтесь, Майк, не нужно. Я прекрасно понимаю вас. Хотите честно и откровенно?

— Сейчас я хочу только одного: чтобы освобождены были люди и чтобы никто из них не пострадал.

— Вы не оригинальны. Абсолютно все этого хотят, кроме террористов, конечно.

— Господи, да вы циник!

— Отнюдь. Просто я хладнокровнее вас, увереннее и… — Кертис сделал небольшую паузу. — И ещё я — профессионал.

Форест хотел прервать никчемную браваду полковника и обозвать его болтуном, но на связь снова вышел капитан Уоткинс.

— Полковник, — раздраженно проговорил он, — у нас ещё одна делегация, опять из Майами, теперь уже "Женщины против террора".

— А эти что хотят, тоже играть?

— Нет, эти рвутся в бой, хотят пройти на летное поле. Их человек пятнадцать-двадцать, прямо кошки какие-то. Кое-кому из наших ребят уже досталось. И вообще мне не нравится атмосфера в аэропорту.

— Это все?

— Куда там! Не хотите взглянуть на активистов-анималистов?

— А эти-то с какого боку там?

— На борту, в грузовом отсеке, клетки с кошками и собаками. Простите, полковник, но здесь сущий бардак!

— Спокойнее, Уоткинс, спокойнее. Сейчас я спущусь к вам. — Кертис вернул «Стандарт» лейтенанту Крибсу. — Я буду внизу, связь держите через Уоткинса.

— Да, сэр, — Крибс послушно боднул головой.

Форест, глядя вслед удаляющейся фигуре полковника, бросил:

— Не все в вашей команде стоики.

— Что делать, что делать… — Кертис уже спускался по лестнице, и Майкл Форест не услышал его. Он снова смотрел на летное поле, на одиноко стоящий авиалайнер.

В здании аэровокзала было относительно спокойно, и Кертис не увидел тут бардака, который посулил ему Уоткинс. Пассажиры и встречающие стояли немногочисленными группами и оживленно переговаривались, бросая взгляды через стекло на взлетную полосу. Единственное людное и шумное место было возле двух широких лестниц, ведущих в нижние этажи, где находились камеры хранения и подземный гараж.

Толпа, человек в 70–80, щербатым кольцом окружила четверку лохматых парней, производящих на свет грохочущие звуки рок-н-ролла.

Полковник, проходя мимо импровизированной сцены, сильно прижал ладонь к уху; хриплый голос солиста, вещавший на весь зал что-то о деньгах и ночи, был не очень-то приятен для прослушивания именно в такой аудитории, где бетон и стекло искажали звуки, играя в пинг-понг с высокими и напрочь поглощая низкие тона.

Кертис на минуту остановился, чтобы ради любопытства разобрать слова песни.

"Ты очень богатый? — надрывно вопрошал солист, сморщась и надув на шее готовые лопнуть вены. И продолжал:

Отлично! Ночь начинается с заката.

Все от тебя зависит — насколько ночь зависнет.

Если в деньгах ограничений нет

Ты долго не увидишь свет! А-а-а!"

Полковник только крякнул, прикидывая — при чем тут эта песня и террор? А другим, похоже, нравилось. Десятка полтора молодых людей энергично вращали телами и, к удивлению Кертиса, подпевали:

Лишь пара свечек — и ночь твоя навечно.

Есть наличность?

О'кей! Сомненья прочь!

Добро пожаловать в темень!

Господи, подумал Кертис, чем они сочиняют такие песни? Он ещё раз окинул взглядом танцующих, которые равнодушны были к тому, что происходит всего в нескольких десятках метров от них, и пошел к месту выдачи багажа.

Капитан Уоткинс, часто мигая воспаленными глазами, ждал его возле транспортерной ленты. Кертис, подойдя ближе, наконец увидел обещанный бардак.

Двенадцать парней из спецназа с ленивыми ухмылками поглядывали на пеструю толпу женщин. Последние производили не меньший, наверное, шум, чем рокеры в зале.

— Террор не пройдет! Террор не пройдет! — кричали они, притопывая ногами на слогах «рор» и «дет». Плакаты, которые они держали в руках, выражали тот же смысл: "Руки прочь от детей!", "Смерть исламским террористам!"

— Неужели надо так кричать? — в свою очередь крикнул Кертис. Но собственный голос показался ему шепотом, утонувшим в мощных призывах активисток. Он поманил пальцем Уоткинса и заорал ему в ухо: — А что, капитан, все участники движения против чего-то такие шумные?

— Тихие бывают только в психушках, — просветил его Уоткинс. — А когда их выпускают, они становятся в ряды "Против Чего-Нибудь" и делаются шумными.

Кертис кивнул: понял.

Он протиснулся к спецназовцам и повернулся лицом к женщинам. Подняв вверх руки, он скрестил их над головой.

— Стоп!.. Одну минуту, леди! Да бросьте вы орать, Бога ради!

Голоса постепенно смолкли. Активистки, наконец, обратили внимание на человека в форме полковника морской пехоты. Десантники облегченно выдохнули и чуть отстранились от широких решетчатых ворот, ведущих на летное поле.

— Леди, я — полковник Кертис, руковожу операцией по освобождению заложников. Кто старший в вашей группе?

— Я, — сказала нахального вида невысокая негритянка. На вид ей было лет тридцать пять или чуть меньше.

— Представьтесь, пожалуйста, как сделал это я.

— Присцилла Перильяк. Я — руководитель движения "Женщины Флориды против террора". Наша штаб-квартира находится в Майами, телефон нашей организации…

— Довольно, — сморщился Кертис. — Я же просил только представиться. У меня к вам законный вопрос: зачем вы здесь находитесь?

— Как — зачем?! Это акция протеста! Мы требуем немедленного освобождения заложников!

— У кого вы требуете?

Негритянка только что не подпрыгнула от изумления.

— Конечно, у террористов!

Десантники дружно заржали.

— Понятно. — Кертис снял пилотку и промокнул платком влажный лоб. — И как вы думаете, положа руку на сердце, добьетесь чего-нибудь?

— Издали — нет. Но вот если нас пропустят к самолету…

— Да ещё дадут по пулемету, — вставил Уоткинс.

— А ты вообще молчи! — прикрикнула на него Перильяк.

— Похоже, что вы сильно сблизились за это время, а, капитан?

Тот, с досадой глядя на чернокожую демонстрантку, покрутил у виска пальцем.

Кертис продолжил:

— Своими действиями вы дестабилизируете обстановку, мешаете проведению операции по освобождению…

Договорить полковнику не дали. От толпы отделилась стройная блондинка, явно крашеная.

— Послушайте, дядечка, о какой операции вы тут болтаете? Всем наперед известно, что вскоре вы выполните требования террористов, и они, удовлетворенные и безнаказанные, вместе с заложниками улетят на самолете.

— Назовите хоть один подобный случай. — Кертис зло глядел на молодую блондинку. Снять бы ремень и отхлестать её по заднице.

— А не надо никаких случаев. Этот будет первым — и то достаточно.

— Знаете что, мисс…

— Называйте меня миссис. Я замужем и у меня двое детей.

— Хорошо, миссис. Объясните тогда вы, что вообще вы хотите предпринять? Я не кажусь себе тупоумным, но, ей-богу, никак не возьму в толк.

— Мы хотим обменять себя на детей.

— Чего?! — полковник сделал круглые глаза.

— Обменять! — крикнула блондинка так, что у Кертиса снова заложило уши.

— Вы в своем уме, леди? Да вы и десяти шагов не сделаете, как по вам откроют огонь. Ну, вы-то ладно, сами на рожон прете, а заложники? Что если террористы после вашей так называемой акции будут выводить по одному человеку и расстреливать?

— Не думаю.

— Зато я думаю, потому и нахожусь здесь. Чтобы, во-первых, провести операцию высококвалифицированными людьми и, во-вторых, не допустить подобных экспериментов.

— Так вы не пустите нас к самолету? — поинтересовалась Перильяк.

— Хватит, а? — устало попросил Кертис. — Вы и так уже шуму наделали. Смотрите, сколько журналистов рвутся сюда. Уоткинс, чтоб ни один не прорвался!

— Не беспокойтесь, сэр.

Капитан, отвечая на вызов, поднес рацию к уху и, выслушав, передал её Кертису. На волне был лейтенант Крибс.

— Сэр, со мной на связи Сужди. Он спрашивает о причинах сутолоки возле багажного отделения. Подозрительные действия, сказал он, и они начнут расстреливать заложников.

— Передайте ему, лейтенант, что я лично контролирую ситуацию здесь. Просто сюда просочилась делегация "Женщины против террора" — лозунги, призывы, ничего серьезного.

— Хорошо, сэр. — Крибс отключился.

Кертис зло бросил:

— Ну что, я был прав или нет? Прошу, уходите отсюда. — Он повернулся к спецназовцам: — Откройте ворота, я выйду на площадку.

Щелкнул замок, и одна створка ворот открылась на большее расстояние, чем понадобилось бы полковнику.

Темнокожая, словно готова была к этому, ринулась вперед, отталкивая Кертиса. За ней проскочили ещё четверо. При этом блондинка сунула туфлей солдату в подколенную чашечку. Пока обалдевший страж ворот, присевший от неожиданного удара, приходил в себя, женщины оказались на летном поле.

Ответная реакция была мгновенной. В проеме двери самолета показался силуэт мужчины с поднятыми руками, сзади, приставив дуло пистолета к его голове, стоял террорист.

Раздались звонкие голоса женщин, беспорядочной толпой бежавших к самолету.

— Террор не пройдет! Освободите детей!

Террорист отстранил рукой заложника и навскидку дал длинную очередь. Женщины упали на бетон.

— Готовность номер один второй бригаде! — крикнул Кертис. — Пожарные готовы? "Скорая"?..

Он побледнел, худые руки мелко дрожали, глаза, казалось, ввалились, глядя на распростертые на бетонной дорожке тела.

Еще не успели упасть последние осколки стекла, лопнувшего на втором этаже здания аэровокзала, как лежавшая впереди всех энергичная негритянка приподняла над головой плакат и стала медленно подниматься на ноги.

Глава IV

Аэропорт г. Ки-Уэста, борт ДС-11, 13 ноября 2003 года, 10.38

Кирим Сужди, близоруко щуря глаза, смотрел поверх головы своего приятеля.

— Что там написано? — спросил он.

— "Свободу заложникам".

— А вон у той, у блондинки?

— "Смерть исламским террористам".

Сужди недовольно покосился в сторону салона, откуда его выгнали крики и плач уставших детей. Он прошел в кабину пилотов и вызвал командно-диспетчерский пункт.

— Если это провокация, в первую очередь будут расстреляны дети, пообещал он Крибсу.

— Это не провокация, Кирим, это недоразумение. Ты же знаешь, что мы выполнили бы ваши требования, будь на борту хоть один заложник. Зачем нам рисковать, подумай сам?

Сужди думал, глядя в аккуратно постриженный затылок командира лайнера. Рядом, прижавшись к двери спиной, стоял боевик его отряда, державший в напряженных руках английский автомат «стерлинг». Сужди продолжил:

— Эти женщины требуют освобождения заложников от вашего имени?

— Совсем нет. Это их инициатива, личная. Сейчас мы выясняем, откуда они, где находится штаб-квартира их организации, цели, устав и прочее.

— Мне это ни к чему. Разрешаю подойти к самолету двум безоружным, чтобы увести отсюда этих сумасшедших. Ни один заложник, повторяю, ваша это инициатива, их ли, не будет освобожден до полного выполнения наших требований.

Он вышел из кабины. Слух снова резануло детским плачем.

— Зачем они подослали их? — спросил у него террорист по имени Абдул, все ещё держа в дверях заложника.

— Отпусти его, — приказал Сужди и улыбнулся, глядя в растерянное и обрадованное лицо заложника. — Нет, не туда. Туда ещё рано. Возвращайтесь на место.

— Так зачем?

Абдул повторил вопрос, открыто рисуясь в проеме под прицелами десятков снайперских винтовок.

— Затем, чтобы мы прониклись жалостью и отпустили женщин и детей. Они будут стремиться сократить число заложников до минимума, чтобы потом взять самолет штурмом.

Он прошел в конец салона, оттуда доносился плач ребенка.

Пожилая дама, пытаясь успокоить двухгодовалого малыша, заискивающе заглядывала в его заплаканное лицо. Она называла его маленьким ковбоем, сладкой конфеткой, нехорошим мальчиком и плаксой. Тот отбивался от назойливых рук бабушки, норовя попасть кулачком по её очкам.

Сужди остановился подле их кресла.

— Почему ваш ребенок плачет? — спросил он, недовольно глядя на престарелую леди.

— Это не мой ребенок.

— Не ваш ребенок? А чей же тогда, где его родители, там? — он указал рукой в начало салона. — Позовите их.

— Его родители сейчас, наверное, наблюдают за самолетом из здания аэропорта.

В глазах женщины было написано пренебрежение, даже презрение к террористу; в них отсутствовал страх и растерянность, которая сквозила в глазах почти всех заложников.

Отважная дама продолжала смотреть в лицо Сужди.

— А вообще, мистер террорист, это мой внук, и мы собирались лететь в Новый Орлеан. Джонни ещё ни разу не был на родине своих родителей.

— Почему ваш внук плачет? — терпеливо переспросил он.

— А вы сами спросите у него, если только… если только он не съездит вам по физиономии.

Сужди тяжело засопел, раздувая крылья носа. Если поставленные им условия не будут выполнены в срок и ему придется идти на крайние меры расстреливать каждые полчаса по одному заложнику, — то первым, кому он пустит пулю в затылок, будет эта старуха.

Он сделал несколько шагов вперед, отметив, что большинство заложников не одобряют поведение пожилой женщины, возмущенно оглядываясь в её сторону, и остановился через три ряда кресел.

— Почему ваш ребенок плачет?

Этот вопрос он адресовал загорелой американке, которая прижимала к груди светловолосую девочку лет пяти.

— У ребенка температура, — сказала мать. — Она только недавно лежала в больнице с катаром.

— Салих! — крикнул Сужди, подзывая к себе высокого бородатого товарища. — Позови сюда стюардессу.

Тот кивнул и вскоре появился с бортпроводницей.

— Принесите какое-нибудь жаропонижающее. Ведь на борту есть лекарства?

— Я уже приносила аспирин, но, как видите, малышке он не помог. Эмили Нэш дотронулась тыльной стороной ладони до лба девочки и покачала головой: — Похоже, температура стала ещё выше.

— Дайте ей ещё одну таблетку.

Стюардесса пожала плечами и пошла за лекарством. Сужди неторопливо двинулся вслед за ней.

— Мама, — зашептала девочка на ухо матери, — я правильно плачу?

— Ты делаешь все очень хорошо, — так же шепотом ответила мать. И маленькая Люси заревела ещё громче.

Эмили Нэш, идущую по проходу, остановила ещё одна молодая женщина, и Сужди услышал, как та попросила принести гигиенический пакет: её малыша тошнит.

— А ваш ребенок не может не плакать? — со злостью спросил Кирим, подходя к ним.

— Представьте себе, нет. Все дети, когда им плохо или нездоровится, плачут.

В середине салона с кресла поднялся мужчина и, взяв за руку мальчика, направился в сторону туалета.

— Почему вы встали?! — закричал Сужди, недобро сощурившись. Он начинал терять терпение.

За мужчину ответил Абдул, расположившийся в отсеке камбуза.

— Они уже пятый раз идут. У них понос.

— Ой, папа, — захныкал мальчик, — быстрее, я не могу терпеть.

— Так нам можно идти? — спросил мужчина.

Кирим Сужди снял очки и сдавил лицо сильными пальцами. Голова раскалывалась он невыносимых воплей. Его Рахмон и Теймур не такие, как эти хлипкие американские выродки. Они совсем ещё маленькие, но уже сильные, характером — в отца. Кирим попытался вспомнить, слышал ли он хоть раз от своих детей болезненные стоны, капризные жалобы, — и не вспомнил. Может быть, грудными они плакали, но он не мог знать этого, в то время он сидел в тюрьме немецкого города Лейпцига. А когда его выпустили, близнецам было уже по четыре года.

— К борту направляются два человека, — громко предупредил Абдул.

— Держи их на мушке.

Сужди посмотрел на две приближающиеся фигуры и вновь переключился на стоящих на бетоне женщин. У афро-американки была тупая рожа с глазами навыкат, и она, словно исполняя ритуальный танец, ритмично припадала то на одну, то на другую ногу. Просторный короткий сарафан колыхался на ветру, прильнув спереди к её телу.

— Освободите детей! — кричала стоявшая чуть сзади толстозадая еврейка. Ей вторил голос худой блондинки:

— Вы не имеете права! — Ее пышная шевелюра, чернеющая у корней волос, в протестующем режиме раскачивалась из стороны в сторону вместе с головой. — Освободите заложников!

Еще у четырех чернявых женщин надписи были сделаны и на майках. Сужди, сильно прищурившись, на этот раз прочел сам: "Террор не пройдет!"

— Абдул, отбери самых горластых детей — и на выход. Мы обменяем их на этих женщин. В количестве не проиграем, но избавимся от шума.

— Если только эти не продолжат галдеть в самолете.

— Ну, их мы успокоим быстро. — Он вновь окинул блондинку долгим оценивающим взором и сделал широкий жест внутрь самолета: — Леди, вы можете присоединиться.

От него не ускользнуло явное замешательство среди демонстранток. У негритянки лицо сразу вытянулось и посерело; еврейка опустила глаза; остальные вопрошали друг на друга растерянными глазами. Их воинственный пыл испарился, срезанный коротким предложением. Только блондинка сохраняла непринужденность и спокойствие.

— Освободите детей, — в который раз повторила она, — и мы примем ваше предложение.

— Лично я не полезу в самолет, — отказалась молодая девушка в джинсовом комбинезоне с обрезанными штанинами.

— Правильно, Мон, — поддержала её одна из подруг. — Наше дело требования путем митингов и демонстраций. Я, например, могу даже поголодать.

— Ну и валите отсюда! — зло прикрикнула на них крашеная. — Кто ещё обкакался?

Похоже было, что из остальных — никто.

Сужди ухмыльнулся.

— Сейчас подадут трап, и вы сможете подняться на борт.

Негритянка воспрянула духом.

— Конечно! — сказала она. — Но пока самолет не покинут все дети — мы туда ни ногой!

— Вы деловая женщина, — иронично заметил Сужди. — Но обмен будет равный — семь на семь.

Блондинка кокетливо улыбнулась.

— А я не потяну за двоих?

— В другой обстановке я бы ответил «да».

— Придется соглашаться, — объявила старшая и остановила свой взгляд на понурой еврейке. — Изольда, хочу тебе сказать, что я никому ничего не навязываю. Ты вольна покинуть нас.

Последние её слова прозвучали излишне театрально.

Сужди хоть и обещал произвести равный обмен, но сделал больше. Через десять минут по трапу спускались шесть взрослых со своими детьми. Мужчина, сын которого маялся животом, держал на руках ревущего Джонни: Кирим наказал-таки вредную старуху. Но она оказалась действительно железной бабкой. Церемонно поцеловав малыша в лоб, она передала его из рук в руки счастливому мужчине.

Кертис и сержант Маккинзи стояли в десяти шагах от трапа, ожидая освобожденных заложников.

— Должен высказать вам свою благодарность и выразить восхищение по поводу вашего мужества, — громко сказал полковник, обращаясь к уже поднимавшимся по трапу женщинам.

Неугомонная блондинка обернулась.

— Лучше бы вам, папаша, восхититься нашей женственностью, — посетовала она с грустной улыбкой, а глаза её поймали мелькнувший яркий блик оптического прицела снайперской винтовки.

Сужди остановил её, провел рукой по груди, спине, совсем необязательно — по внутренней стороне бедер; из кармана шорт извлек водительское удостоверение: Памела О'Нили. Он указал рукой на эластичную ленту, державшую её высокую прическу.

— Снимите.

Она пожала плечами и освободила себя от ленты.

— Прошу вас, Памела.

Обыск носил чисто формальный характер, так как женщины одеты были легко и одежда была облегающей. Кроме сарафана негритянки; когда Абдул залез к ней под подол, она завращала глазами и хихикнула. А идя по проходу между кресел, несколько раз обернулась на него.

— Все в конец салона, — говорил каждой Сужди. — Занимайте освобожденные места. Сидеть тихо, разговаривать только по-английски. Передвижение запрещено, у кого возникнет надобность — поднимать руку. Всем в конец салона…

Чернокожая уселась в двенадцатом ряду рядом с потным, нервничающим толстяком, который слепо читал "Ти-Ви гайд" — телевизионный вестник. Таким образом, она возглавила группу заложников. Положив ногу на ногу, она бросала заинтересованные взгляды на Абдула. Остальные расположились ближе к хвосту самолета.

Блондинка плюхнулась в кресло в последнем ряду по соседству с "железной бабкой".

— Не знаю, как вас и благодарить, — соседка положила сухую ладонь на руку девушки. — Вы освободили моего внука.

— Работа такая, — сокрушенно вздохнула она, внимательно вглядываясь в лицо женщины. — Я сильно растрепана?

— Есть немного. Хотите, я дам вам расческу?

— Именно её я и хотела попросить.

Старушка полезла в сумку и достала щетку для волос. Тряхнув головой, девушка начала расчесываться, поправляя свободной рукой волосы. Когда она привела себя в порядок, пожилая дама с удивлением обнаружила у неё на коленях небольшой пистолет.

— Вы не боитесь выстрелов? — тихо спросила девушка и зачем-то подмигнула.

Старушка некоторое время молчала, но потом улыбнулась, и морщинки разбежались по её лицу.

— Мой муж — бывший военный, — сообщила она. — А как вас зовут?

— Называйте меня Памела. Только говорите громче, мы же с вами просто знакомимся.

— Очень приятно, Памела. А я — Барбара Квин, 67 лет.

— Рада познакомиться, Барбара, — девушка перешла на шепот, одолжив у соседки зеркальце и губную помаду. — Я спрашиваю — вы коротко отвечаете. Если понадобится что-то или куда-то показать, укажите глазами, я пойму.

Она пожевала губами и отвела зеркальце подальше, поймав в отражении скучающего террориста. Он стоял позади неё в проеме открытой двери, ведущей в хозяйственный блок.

— Спасибо, Барбара, — она положила ей в сумку помаду, зеркало и пистолет. — Сумку не закрывайте. Нет-нет, не разворачивайте её ко мне, неожиданно выхватывать и палить я не буду.

После нескольких вопросов-ответов Памела поинтересовалась, имея в виду террористов:

— Они нервничают?

— Нет. Хотя… Главный, похоже, излишне возбужден.

Девушка посмотрела на террориста, сидевшего в 14 ряду в кресле «В», потом посчитала остальных. Номер второй достался Абдулу. "У него пульт управления миной". Такой сигнал она получила от капитана Джулии Мичиган, той самой негритянки, которая дважды обернулась на террориста. Третий номер достался Сужди, четвертый — парню, стоящему позади нее. Террорист, маячивший у пищеблока, получил оценку «отлично». Шестого и седьмого не было видно. Но один был точно внутри пищеблока, а другой, по всей вероятности, в кабине пилотов.

Теперь она сделала перерасчет для себя, вернее для своего девятимиллиметрового «браунинга», распределив всех по очередности. Номер первый — Абдул, второй — тот, что сзади, третий — постоянно сглатывающий бледный тип на мине, четвертый — Сужди, пятый — «мерцающая» фигура.

Она прикинула ещё немного и поменяла местами четвертого и пятого: "Сначала достану дальнего".

В меткости и скорострельности Глории Кертис не было равных на всей морской базе «Атолл», где базировалась их диверсионная бригада. И напрасно лихие "морские котики" вызывали её на соревнования. Она только ухмылялась и выигрывала. Сержант Рой Патрик, прозванный за меткость Мухобоем, принес неделю назад в её домик цветной телевизор «Универсум». Она сказала ему тогда: "Если ты проговоришься кому-нибудь о том, что ты проиграл телевизор, я отстрелю тебе… большой палец на ноге. Я купила его у тебя, понял? На, держи доллар".

Патрик ответил: "А можно, я буду говорить, что это не я проиграл, а ты выиграла?" — "Нельзя, Муходав". И на пороге окликнула: "Мухозвон, ты не одолжишь мне доллар? Понимаешь, с деньгами туго". Патрик потребовал расписку. Она вытащила кольт «Коммандо». Патрик ушел.

А вообще Лори Кертис славилась не только отличной стрельбой. До того как её зачислили в отряд Джулии, она была профессиональным телохранителем и умела практически все, начиная с секретных дисциплин — в частности, обнаружения яда в пище посредством нехитрых химических реакций. Но, пожалуй, лучше, чем стреляла, Лори управляла автомобилем. Практически защитное вождение автомобиля — наиболее значимая дисциплина для телохранителя-профессионала. Лори на огромной скорости закладывала такие виражи, такие внезапные развороты торможением, которые, наверное, и не снились пилотам гонок «Индианаполиса».

Полковник Кертис как-то «проболтался» дочери о новом секретном подразделении своего небольшого ведомства. Он посчитал, что работа в отряде «амазонок» будет более спокойной, нежели почти каждодневное внутреннее напряжение; не расслабляться ни на минуту и ждать, ждать, подвергаясь "из-за какого-нибудь нефтяного магната" — неоправданному риску. Лори моментально согласилась, в один день уволясь из Национальной организации телохранителей. Может быть, он, поворачивая судьбу Лори в иное направление, был прав в том смысле, что избавил её от ежедневного напряжения. Но теперь душевные перегрузки за дочь давили на него, понимающего весь риск и сложность им же разрабатываемых операций, непомерным грузом. Когда террористы открыли огонь по «демонстранткам», у него едва не случился сердечный приступ. В этот короткий миг он задал себе бесчисленное количество вопросов, все из которых начинались со слова «почему»: почему моя двадцатишестилетняя дочь здесь, почему я сделал ей это предложение, почему вмешался в её жизнь, почему нет уже в живых её матери, почему она, такая безрассудно смелая… воспитывал, как мальчишку… не вышла замуж?..

Лори ещё раз неторопливо прикинула все и подняла руку.

— Что вам? — спросил сзади номер второй.

— У меня есть зажигалка, но нет сигареты, — громко сказала она. Можно, я попрошу у кого-нибудь закурить?

"Внимание! — прозвучало для остальных. — Работаем одиннадцатую комбинацию".

— Возьмите у меня. — Сидевший впереди мужчина через голову протянул пачку "Лоес Сиетрс".

Она так же взяла у него любезно предложенную зажигалку. Потом, прикурив, вернула.

— Спасибо.

Это была удача. Иного слова не придумаешь. Джулия, едва ступив на борт, увидела пульт радиоуправляемой мины ТМ-700 с пластиковой начинкой. Уютно устроившись в нагрудном кармане рубашки террориста, обыскивавшего её, пульт виднелся лишь на четверть или даже чуть меньше, но и этого было достаточно.

Если бы не этот счастливый факт, пришлось бы долго выяснять и характер взрывного устройства, и где находится пульт; предстояла бы продолжительная работа по наблюдению за поведением террористов, их настроения; нужно было бы внимательно ловить каждый жест и взгляд, вслушиваться в разговоры между ними, чтобы случайно брошенное незначительное слово вывело на человека, державшего в руках десятки жизней.

Кроме этого, существовал другой способ — сбор информации у заложников. Но это был крайний вариант. Потому что заложники почти всегда вставали на сторону террористов, поддерживая их требования. Это и понятно — их жизни находились все-таки не в руках штурмовых бригад. Именно последние приводили в трепет заложников. Психологи считают, что умственные способности людей очень быстро деградируют, когда они бессильны перед лицом обстоятельств. Все это называлось "стокгольмским синдромом", и невозможно предугадать, как поведет себя тот или иной заложник, узнав, что рядом с ним находится человек из группы захвата. Если он не во всеуслышание заявит об этом боясь, что начнется стрельба и лично он или близкие ему люди могут погибнуть, то может выдать себя нервозным поведением. Поэтому Джулия, намеренно сев впереди всех заложников, лишь бросила взгляд на своего нервничающего соседа.

Активные действия можно было начинать сразу, как только она обнаружила пульт; трое террористов в этом случае были бы легко обезврежены, равно как и само взрывное устройство — посредством захвата пульта управления, но внутри самолета оставались ещё четыре вооруженных бандита, и вооруженных основательно. Во всяком случае, двое и тот, который обыскивал её, имели при себе английские автоматы серии «стерлинг», которые Джулия знала очень хорошо, — они состояли на вооружении специальных подразделений США. Сдвоенные массивные магазины показали ей, что даже эти двое могут выпустить ни много ни мало 136 пуль. Да ещё оставшиеся четверо — у них наверняка подобное оружие. Вопрос, как сумели террористы пройти контроль с таким количеством оружия, у капитана Мичиган не возник. Компетенция расследования этого дела принадлежала совсем другому ведомству.

Джулия чувствовала разгоряченное пространство вокруг себя от десятков снайперских взглядов, ожидавших в любое мгновение команды к действию. Но она выбрала другой вариант. Его и ещё десяток других они сотни раз отрабатывали на самолетах-тренажерах, где имитировались захваты судов. Поэтому Джулия, дважды оглянувшись на Абдула, показала остальным, что пульт у него.

Но если говорить честно, то главной удачей было то, что её группа вообще была допущена террористами в самолет, пошли на обмен заложниками. За последние два года трижды делались подобные попытки, но все оказались неудачными — террористы даже близко не подпускали посторонних к самолетам. И вот…

Мичиган села впереди, остальные стали располагаться (насколько позволяла обстановка) по заранее продуманной схеме так, чтобы оказаться как можно ближе к террористам. Потом нужно было ждать подходящего момента и активизировать действия. Маленький микрофон, сработанный под пуговицу на сарафане Джулии, щепетильно фиксировал и передавал все звуки в салоне самолета на пульт в штабе по проведению операции. Когда террористы расположатся так, что можно будет взять их с наименьшей долей риска, она даст команду к началу операции, и снайперы снимут тех, кто в проходе и в поле их зрения. Оставался, правда, ещё один террорист, находящийся в кабине пилотов, и это был риск, но риск, сведенный до минимума.

Оружия у девушек не было, потому что это тоже был риск, при обыске его легко обнаружить, и тогда крах: пришлось бы скоропалительно брать только троих у трапа, подвергая заложников смертельной опасности.

Так размышляла командир спецгруппы, вырабатывая план операции. Свой план. Вот почему сигнал Лори прозвучал в ушах Джулии взрывом гранаты. Да и для остальных тоже.

В этот раз Лори уже ничто не спасет, и её выгонят из подразделения и вообще не допустят к работе в военных ведомствах. Если наказание не будет более жестоким. "Ведь как никто знаю её натуру! — ругала себя Джулия. — Нет чтобы самой обыскать её перед началом операции. Вот почему она соорудила на голове такую «башню». Но вместе с тем Джулии стало легче. Она и её группа сами являлись оружием и без особого труда взяли бы террористов, но все же риск был: слишком мощно они были вооружены. А Лори, которая владеет пистолетом как пианист пальцами, легко выполнит задачу, не прибегая к помощи остальных. И Джулия стала ждать, когда прогремят выстрелы.

Джулия родилась в 1968 году в городе Монтогомери, штат Алабама. Она была шестым по счету ребенком в семье, вместе с родителями насчитывающей десять человек. Отцу Джулии повезло, он сумел устроиться на одну из фабрик корпорации "Большой цыпленок" по производству бройлеров. Денег, зарабатываемых им, едва хватало на скудную пищу, но на большее черная семья и не рассчитывала.

Когда Джулии пошел девятый год, она пришла в школу, где училось всего несколько чернокожих детей. По завершении учебы была работа на заводе реактивных двигателей "Пратт энд Уитни" в Колумбусе, откуда она перешла в так называемую Академию армии США и обосновалась на военной базе форта «Беннинг». Именно там её заметили, и начались долгие курсы на авиабазе «Роббинс» в Мейконе. Теперь Джулия принадлежала к морской разведке. В 1996 году она побывала в Пентагоне, где ей предложили организовать и возглавить спецотряд, состоящий исключительно из женщин. Идея не отличалась свежестью, но она ей понравилась, и Джулия рьяно взялась за работу, объезжая морские базы для подбора кандидатов в свой отряд. Условия приема были жесткими вплоть до семейного положения, идеальный вариант — сирота. Еще требовалось владеть тремя-четырьмя языками, отлично стрелять практически из любого оружия, уметь управлять всем, что движется, минировать, разминировать, изготавливать взрывные устройства, владеть приемами рукопашного боя и многое-многое другое. Но главными признаками, которыми руководствовалась Джулия при подборе кандидаток, являлись выносливость и самообладание. Остальному можно было научиться. Ей были предоставлены все необходимые полномочия для совершенствования "Новых Амазонок" (впоследствии название сократилось до "Нью-Эй"): спортивные залы, тренажеры, первоклассные инструкторы, преподаватели иностранных языков и т. д. В общем, полный набор.

Военно-морская база «Атолл» находилась на западном побережье Флориды, которое по сравнению с восточной частью полуострова, где расположились самые престижные курорты, можно было бы назвать захолустьем. От мыса Ист-Кейп до озера Окичоби простиралась необозримая болотистая местность, кишащая крокодилами и сотнями видов гнуса, огромный плацдарм нетронутой природы, плацдарм для выживания. Именно в этих болотах периодически проходили многодневные учения «амазонок». Там не было красивых очертаний гор и холмов, роскошных нарядов лесов, зато хватало топей, непроходимых мангровых зарослей, бездонных трясин.

Как ни странно, но «амазонки» неплохо чувствовали себя наедине с дикой природой. Здесь они учились не замечать постоянного гула серых облаков комаров, которые поначалу отравляли им жизнь, смело отпихивали туши крокодилов с открытыми на жаре пастями, словно это были обыкновенные бревна, не боялись устраиваться на ночь возле хлюпающей зяби. Такие походы укрепляли, делали их выносливыми и приучали к экстремальным ситуациям.

Словом, девушки из спецгруппы «Нью-Эй» были настоящими амазонками в настоящих джунглях. И не только.

Сейчас, сидя в кресле небесного лайнера, Джулия ждала, когда прозвучит первый выстрел.

В самолете стояла духота. Стюардессы разносили охлажденную минеральную воду, выстроив на подносах пластмассовые стаканчики.

Барбара Квин взяла один стаканчик, потом попросила другой. На верхней губе у неё выступили бисеринки пота. Все же она заметно волновалась. Ее соседка, оставив на своем стаканчике почти всю помаду с губ, попросила зеркальце.

Так… Номер второй положения не изменил: правая рука на прикладе, левая — на цевье. А где четвертый?.. Вот он.

— Спасибо, Барбара.

Рукоятка пистолета привычно вписалась в левую ладонь. Барбара сжалась в кресле и закрыла глаза. А Лори в последнюю секунду изменила решение, побоявшись, что задний террорист может внезапно изменить положение, облокотившись о другую сторону алюминиевого косяка. А она, стреляя вслепую, должна не ранить, а точно обезвредить его, чтобы потом, ведя огонь и стоя к нему спиной, не получить очередь в спину.

Итак, в салоне ещё одна замена: номера первый и второй поменялись местами.

Напряженный взгляд, фотографирующий расположение пяти целей и…

Лори все-таки обернулась, стреляя из-под локтя правой руки, и ею же, опираясь о подлокотник кресла, резко подняла тело. Еще два сухих щелчка по окаменевшим террористам, четвертый выстрел — по «уходящей» цели: маячивший в проходе террорист моментально среагировал, бросаясь вправо. Лори коротко повела стволом. Выстрел. Легкая отдача в руку, и мушка совпала с переносицей Кирима Сужди. Ну уж нет! Лори прострелила ему оба предплечья и в мгновение оказалась в проходе.

Только бы не повыскакивали заложники со своих мест. Но те сидели, не шелохнувшись, ещё не осознавая, что происходит.

Еще три пули полетели в невидимую цель. Лори очень даже хорошо знала расположение самолета, по нескольку часов в месяц отрабатывая варианты как освобождения заложников, так и захвата самолетов. Свинец прошил легкую дверь на расстоянии полутора метров от пола — там, куда она не раз стреляла в самолетах-тренажерах.

Пять секунд — и восемь выстрелов.

Дороти Джордан была уже возле мины, Джулия держала мертвую руку Абдула, так и не успевшего воспользоваться пультом.

Руки Кирима Сужди безжизненно висели вдоль туловища, и он готов был потерять сознание. Ему в этом помогла «Изольда», неуловимым движением кисти ударяя под ухо. Кирим рухнул на пол, а девушка вооружилась его автоматом.

Потный толстяк, изучающий путеводитель телевизионных программ, видимо, нашел то, что так долго искал: перед ним молниеносно разворачивались события захватывающего боевика. Его недавняя соседка звонко крикнула:

— Паола, дверь!

И он увидел, как другое крепко сбитое женское тело, перекатываясь через себя, скрылось в коридоре у выхода.

Паола Бенсон оказалась лежащей на спине в позе заведенной пружины. Вот и номер шесть. Она, готовая свалить его с ног, равнодушно бросила взгляд на то место, где раньше был лоб террориста. И тут же коротко выругалась: пуля снайпера, пройдя навылет, ударила где-то позади её головы.

Рядом уже была Джулия. Она кивнула головой, и Паола резко распахнула дверь в кабину пилотов. Оттуда вывалилось тело седьмого террориста.

Джулия перешагнула через него.

— Дай-ка командно-диспетчерский пункт, — сказала она потерянному радисту. — Да не шарь руками, сначала встань с пола.

Тот, тряся головой, а может быть, так часто кивая, вышел на связь с лейтенантом Крибсом.

— Это «Нью-Эй-один», дайте мне полковника Кертиса, — сказала Джулия. Полковник? Пусть тот засранец, который стрелял в проход, застрелится. Иначе мы сами застрелим его. У Лори остался ещё один патрон. Специально для него.

— Я скажу ему. Только не продырявьте невинных, — голос Кертиса слегка дрожал, — они в двух шагах от вас.

— О'кей. Полковник, ты не забыл номер телефона моего мужа?

— Помню наизусть, Крибс сейчас же свяжется с ним. Думаешь, он переживает?

— Да он, наверное, стал уже белым! Отбой.

На пороге появилась Лори Кертис.

— Никому я тут уши не отстрелила?.. Они что, глухонемые? — спросила она Джулию, бегло взглянув на пилотов.

— Они дохлые. Не чувствуешь разве, что уже запах пошел. Пошли отсюда.

— Ффффу! — Лори заткнула нос и вышла, закрывая за собой дверь.

В салоне уже было полно «спецов», эвакуирующих пассажиров. Она грубо подтолкнула в спину сапера их базы Пола Прохадку.

— Дай-ка пройти… Что там, ТМ-700?

— Не видишь, что ли? — обиделся Прохадка.

— Ну-ну… — Лори мельком взглянула на горящие ненавистью глаза Кирима Сужди, которого быстро привели в чувство, и потянула за руку Барбару Квин. Вынув из пистолета последний патрон, она протянула его старушке. — Вы здорово нам помогли, Барбара. А это — сувенир.

— Спасибо. А вы возьмите на память зеркальце, — не осталась в долгу пожилая леди.

Глава V

Борт транспортного самолета ВМС США

Полковник Кертис и Джулия Мичиган неспешно беседовали на пути в Вашингтон. Когда их срочно вызвали в столицу, Джулия удивилась.

— В таком виде?! — она, демонстрируя нелепый цветастый сарафан, как топ-модель, покрутилась перед полковником.

— Так даже лучше, — успокоил он её. — Прямо с места событий. Там оценят.

— Меня не подбросите? — попробовала навязаться Лори.

— Ты возвращаешься вместе со всеми на базу, — сухо отрезал полковник.

Глория грустно улыбнулась.

— А ведь ты даже не поцеловал меня, па…

Кертис секунду помедлил, прежде чем подойти к дочери и поцеловать её. Потом прижал к себе и долго держал в объятиях.

На борту самолета, устроившись напротив Джулии, он сказал:

— Ну и что ты прикажешь с тобой делать?

Она артистично выкатила глаза.

— Со мной?!

— Да, да, лично с тобой. С Лори вопрос уже решен, это была её последняя операция. Она не собой рисковала, прихватив с собой пистолет, и не вами, вы знали, на что шли. Она заложников подвергла смертельной опасности. Она со своим пистолетом могла усугубить ситуацию в один момент. Ты это понимаешь?.. Но Лори работает в твоем подразделении, и ты в первую голову отвечаешь за нее. И за остальных тоже. Я не хочу сейчас говорить как её отец, я говорю как руководитель операции.

— Послушай, Ричард, — спокойно заговорила Джулия, — ты ведь не хуже меня знаешь неписаное правило: невозникшую ситуацию нельзя подвергать разбору. Сейчас ты начнешь ахать и тыкать в меня словами, которые я не люблю. Я просто ненавижу все эти «если» да «кабы». И хорошо еще, что наши законодатели не додумались ввести их в качестве поправки в Конституцию. Этими словами можно обвинить кого угодно, и от них никак не защититься. Поэтому считаю: твоя позиция противозаконна. Она не по правилам, и я не приму в свой адрес ни одного обвинения.

— Примешь, Джу, ещё как примешь! Была установка — проводить операцию без оружия? Чего ты молчишь? Была или нет?

— Ой, Ричард, оставь ради Бога, — отмахнулась Джулия. — Ты только что сказал — это я целиком и полностью отвечаю за Лори. Я действительно отвечаю за неё и всеми правдами и неправдами буду защищать и выгораживать её. Ты знаешь одно, а я в рапорте напишу совсем другое, не так, как было на самом деле. Скажу заранее, что тебе глупо против этого выступать. Наш отряд — это тесная семья, и я поступлю по совести. Это будет честно.

— О какой честности ты говоришь?! Обман — это честность?!

— Успокойся, Ричи, выслушай меня до конца. Вот сейчас ты мне не командир, ты — друг. Скажи мне как другу — операция прошла успешно? Хоть один из заложников пострадал? Погиб? Лори своими, как ты говоришь, "нетрадиционными методами", завалила дело? Нет, Ричард, она облегчила нам задачу. И она никогда не раскается в нарушении, пусть даже это была её последняя операция.

— Ты заполнишь на Лори соответствующую форму и передашь мне, раздраженно сказал Кертис, пытаясь закончить неприятный для себя разговор.

— Допустим, я это сделаю. Но Рич, тебе ли не знать Лори! Она спокойно, заметь, спокойно соберет вещички и уберется с базы ко всем чертям! Подальше от нас, от таких подруг.

Кертис вскипел.

— Какая к чертям дружба! Ты находишься на военной службе и первым делом должна выполнять приказы! От ваших действий зависят порой десятки, сотни человеческих жизней.

— Сейчас я тебе все объясню. — Джулия прикурила сигарету и пустила в потолок струю дыма. — Только ты меня не перебивай, пожалуйста. Командой образцовой — в чистом виде этого слова — добьешься меньшего, потому что в ней сплошь образцовые, идеальные личности. Ты можешь себе представить такую команду? Вообще хочешь иметь такую? Если да, то это твоя ошибка. Мне было поручено отбирать людей, и я руководствовалась не соображениями начальства, а своими собственными. Я правильно делала, что привлекала разных людей, разноплановых, каждого — со своим характером, манерами, особенностями. Похожие, одинаковые люди совершают и одинаковые поступки, их действия идентичны. Мне, повторяю, нужны были индивидуальности. Почему, к примеру, в моем отряде появилась Сара Кантарник? Да потому, что я вспомнила свою «ненормальную» соседку по комнате, с которой училась в университете. Эта «ненормальная» оригинально смотрит на вещи, разбирается там, где другой ногу сломит. И, что важно, этому нельзя научить. Нельзя, Ричард, научить мыслить абстрактно, видеть то, чего не видят другие. Это от природы. Мне нужен был такой человек. Вот потому-то Сара и оказалась в моем отряде, а не потому, что у неё черный пояс по карате. А вот Паола Бенсон — та оправдывает свое прозвище — Танк. Не каждый мужчина из групп изоляции сможет противостоять ей. Это действительно танк, крейсер, её можно только взорвать. Теперь поговорим о Лори. Ее место определили не умение отлично стрелять и крушить кулаками кирпичи, а некое безрассудство и чуточку избалованности.

— Постой, постой, ты хочешь сказать, что тебе необходим был избалованный человек?

Джулия неприлично обрадовалась.

— Точно, Рич! Она доукомплектовала отряд, который без неё был в чем-то ущербным.

Кертис недовольно покосился на собеседницу.

— Ты говоришь глупости.

— Может быть. Но я за них отвечаю. Лори — наша часть. Как отдельная частица она, конечно, слаба, но вкупе — это букет. Понимаешь?

Еще бы он не понимал! Его глаза сделались грустными.

— Понимаю. Этот цветок скоро доконает меня совсем. Но это моя ошибка, было бы лучше, если бы она продолжала работать телохранителем.

— И твоя душа была бы спокойна, да? Не обманывай себя, Рич. По крайней мере, ты стал чаще видеться с ней, почти каждый день. Тебя это не радует?

— Радует, но давай вернемся к теме начатого разговора. Ты мне все твердишь о разноплановости, об избалованности, которую я, ей-богу, принять не могу. От этого ты меня уволь. Я хочу поговорить о согласованности. Я на сто процентов уверен, что при очередной операции каждая из вас будет думать о другой: что там выкинет эта Лори или эта Сара? Появится тревога, чувство неуверенности, пропадет другое чувство — чувство локтя.

Он не мигая смотрел на Джулию и ждал, что она скажет на это. А она, точно грозя ему, покачала указательным пальцем и нравоучительно произнесла:

— Так вот, Ричард, чтобы так не случилось, я напишу в рапорте, что все было спланировано заранее.

Кертис почувствовал нарастающий гул в голове. Он психанул:

— Что спланировано?!

— Пистолет.

— Я не приму такого рапорта.

— Примешь. Я отмечу в нем, что мы делали ставку на лучшего снайпера.

Он побагровел.

— Вы только о себе думаете! О своих задницах, а мою подставляете! Я приму от тебя рапорт — и тут же получу… под дых, потому что не согласовал это с руководством. Мало того, они инкриминируют мне сокрытие такого важного обстоятельства, которое они не одобрили бы никогда. Ни-ког-да! Чем это пахнет?

— Ничем. Тебя и не спросят об этом. Они просто отдадут нам должное.

Кертис сердито хмыкнул.

— Победителей не судят, так, что ли?

— Что-то в этом роде, — она неопределенно пожала плечами. — Однако ты можешь доложить не о тщательно разработанной операции, а о случайности. Если хочешь — о полном отсутствии дисциплины в нашем подразделении. Потом это сделают на другой базе, на третьей, десятой… И вы тут же получите результат: мы потерям авторитет, нас перестанут боятся одни и доверять другие — вы сами, и те, кому вы в деталях преподнесете правдивый рапорт.

Кертис смотрел на Джулию будто впервые.

— Значит, у тебя правильный отряд?

Джулия широко улыбнулась.

— Ты большой лицемер, Ричард. А теперь признайся, что наш разговор был просто для души и рапорт от меня ты принял бы только один. Не догадывешься, какой?..

Через несколько часов тем же самолетом они возвращались на базу «Атолл». Джулии, которая смотрела на дремавшего в кресле самолета полковника Кертиса, показалось, что они не покидали борт; не были в Вашингтоне, не обсуждали детально с Артуром Шислером и Челси Филдом план действий «Нью-Эй» в Бразилии. Даже спящий Кертис сохранил на лице недовольное выражение: он был категорически против участия Лори в предстоящей операции. Но Джулия была не менее категорична в своем решении. Кертис сдался. И она с улыбкой смотрела на его мину.

Сборы будут, как всегда, короткими, и она едва сумеет обнять своего мужа — Самуэля Мичигана, сержанта подразделения "морских котиков". А потом налегке, одевшись сообразно увеселительному путешествию с туристическими визами в паспортах граждан США, семеро женщин взойдут на борт лайнера, чтобы через несколько часов оказаться в Бразилии, в городе Сантарене. Мощный аппарат ЦРУ включился в работу, и в забронированном номере 206 гостиницы "Бест Отел", в названии которого явственно сквозило подражание великой державе, они найдут все необходимое: портативные радиостанции, универсальные бинокли, карты, «левинсонские» ножи выживания и американские полуавтоматические пистолеты «уивер».

Лететь до базы оставалось ещё около двух часов, и Джулия последовала примеру полковника Кертиса.

Глава VI

Бразилия, г. Сантарен, 14 ноября 2003 года, 10.25

Худой негр неопределенного возраста сиротливо сидел на корме своей лодки. Из одежды на нем были только лишь видавшие виды спортивные брюки «Пума» да амулет в виде заячьей лапки на шее. В душе с тактовой частотой вечного двигателя непрерывно возился червячок-надоеда с ворчливым именем Порабызаработать. И обладатель странного амулета, чуть склонив голову набок, с тайной надеждой ждал приближения группы туристок. С легкими рюкзаками за плечами они шли загорелой шумной толпой, указывали пальцами в сторону лодок, видимо, выбирая, какую же зафрахтовать. Негр быстро спрыгнул на мостки и поспешил навстречу. Непринужденность путешественниц, их полная раскомплексованность точно подсказали ему, что это американки.

— Хелло, мисс, — приветствовал он старшую из них, темнокожую даму. Туристы, travellers?

И широко осклабился, услышав положительный ответ.

— Это ваша лодка? — спросила Джулия, указывая на белоснежный борт внушительных размеров с навесом и стационарным мотором.

Негр довольно бойко заговорил по-английски, хотя и с акцентом, но слова не путал. Джулия была уверена, что он неплохо знает ещё пару европейских языков.

— Йес, мэм, это лучшая лодка в Сантарене. Отбоя нет, вы уж поверьте, убедительно врал он. — Я только что вернулся с Кастаньо, у меня была большая группа туристов из Франции, очень устал. Но для вас, так и быть, я сделаю исключение. Где вы хотите побывать — Кастаньо, Перикана?

— Это далеко? — спросила Джулия.

— Рукой подать, — отмахнулся негр. — За два дня дойдем. — Он прибавил как минимум сутки.

— А дальше вы не ходите?

О, Господи, неужели может так повезти!

— Итаитуба, — как заклинание прошептал он. — Четверо суток!

— У нас много времени, целая неделя. Мы хотим путешествовать по этой реке, осмотреть её, побывать у настоящих аборигенов. Сделаете?

Негр поцеловал заячью лапку и трепетно провел ею под мышкой. Как повезло, Господи, как повезло!

— Только я на всем побережье сумею сделать это для вас. Извините, мисс, но у меня категорическое условие: половина денег вперед.

"Ну, — думал он, — удача к удаче. Давайте, платите "гринами"!"

И ахнул, увидев уже у себя в руках несколько небрежно смятых купюр. Вот оно, счастье!

— Прошу на борт моей гайолы, леди. Вы только взгляните, какая красавица! Ни одна ватикано не сравнится с моей «Эсмеральдой»! Вещи можете положить на носу лодки, а сами располагайтесь на лавочках под тентом. Стол к вашим услугам. Удобно, правда? Солнцу ни за что не достать вас под навесом. Прошу, проходите!

Туристки дружной гурьбой ввалились на чистую палубу, громко и весело споря о том, кто и какое место займет. Защелкали затворы фотоаппаратов, наведенные на ликующего капитана, который самодовольно ловил завистливые взгляды конкурентов на пристани.

"Эсмеральда" оказалась действительно удобным судном, просторным и, если подходит это слово, комфортабельным. А горячее, совсем иное, чем в любом другом месте, солнце, быстрая и чистая река с хижинами — серингейрос — по берегам, экзотическая, неповторимая природа, наконец, сам капитан, не менее экзотичный, со своими манерами и амулетом на шее, делали путешествие незабываемым.

Почти неслышно заработал мотор, и капитан со странным именем Жерар оттолкнулся от мостков длинным шестом.

Если на пристани и находились наблюдатели, они ничего не смогли заподозрить в разудалых американках, которые, начиная знакомство с этими краями, уже разливали шампанское по пластмассовым стаканчикам.

— Вы откуда, леди? — поинтересовался Жерар, направляя гайолу к противоположному берегу. — Нью-Йорк, Вашингтон?

— Нью-Йорк, — ответила бойкая светловолосая девушка. — Давайте знакомиться. Меня зовут Дарби.

— Жерар. Жерар-Карлос-Мария-Эмильо-Жозе-Луис.

— Какое длинное имя! — восторженно воскликнула Дарби-Лори.

— Что вы, мисс, я ещё не до конца назвал его. Оно состоит из шестнадцати имен.

— Да что вы!

— Ей-богу, мисс Дарби. А у некоторых до тридцати в одном.

— Хотите шампанского?

— Я не очень-то его жалую, кислое. — И веско докончил: — К тому же я на работе.

Она одобрительно закивала.

— А крокодилы здесь есть?

— Сколько угодно, мисс. Мы зайдем в один из притоков Топажоса, в Кастаньо например, и вы даже сможете посмотреть, как охотятся на крокодилов.

Девушка недоверчиво заглянула ему в глаза.

— Вы это серьезно?

— Да, только я, мисс, только я сумею сделать это для вас. Ай вил ду ит.

— А как на них охотятся — с ружьем? — наивно спросила Лори, делая большие глаза.

Жерар улыбнулся и направил гайолу вдоль берега.

— Нет. На крокодилов охотятся со специальной рогатиной с двумя остриями, — он изобразил пальцами «козу», показывая, какой бывает рогатина. — Охота производит впечатление особенно ночью. Представьте себе: темень, луна и красные глаза аллигатора в воде. Они горят словно два угля.

— Мне что-то не по себе, Жерар.

— Ничего, — ухмыльнулся капитан, подсмеиваясь над боязливой американкой. — Вы по-настоящему испугаетесь, когда увидите их вживую, совсем рядом с собой. Вы будете стоять по колено в воде, а опытный индеец-охотник — рядом. Вот уже крокодил совсем близко от ваших ног, он гипнотизирует вас, вы онемели от ужаса и не можете сдвинуться с места…

Жерар отпустил штурвал и стал изображать охотника на крокодилов, вещая страшным голосом.

— А индеец не поддается гипнозу — у него специальный амулет на этот случай. Он подпускает чудовище ближе… Ближе… Крокодил уже касается ваших ног холодным носом. И индеец словно просыпается! — Жерар повысил голос до крика. — Он стискивает древко копья, поднимает над головой, и, когда усаженная ужасными зубами пасть готова сомкнуться на вашей ноге, удар! Хрясть!!!

Лори-Дарби покачнулась.

— Но крокодил уже не опасен, — лениво закончил Жерар. — Рогатина индейца сломала хребет чудовищу, и тот едва-едва приподнимает свой убийственный хвост. Вот такое зрелище я вам обещаю.

— Нет, спасибо, я уже насмотрелась. Это была отличная телепостановка! Впечатляет ужасно, спасибо, Жерар. Спать я приду к вам.

Рука капитана дрогнула на штурвале, и он сглотнул.

— Скажите, Жерар, — подала голос Джулия, стягивая с себя майку и оставаясь в одном купальнике шафранового цвета, — а нельзя побыстрее добраться до… Как вы назвали то место?

Лицо капитана вытянулось. Он-то хотел подольше растянуть путешествие, надеясь на дополнительную плату.

— Итаитуба, — еле выговорил он.

— Вот-вот, Итаитуба. Нельзя ли добраться до неё быстрее?

Нет, он так просто не упустит денежки, которые фактически были уже его. И он ринулся в атаку.

— Все можно, мэм, но вы пропустите удивительные вещи, которые я хотел вам показать. Вы лишитесь удовольствия видеть поселения, настоящие поселения аборигенов, и не узнаете, как добывают бальзам. Это коронный номер моей программы.

Джулия поспешила успокоить его.

— И вы его исполните, даю слово. Просто мы хотели охватить все мимолетным взглядом, получить первоначальное представление. А когда будем возвращаться, намеренно оттянем время и насладимся вашей программой.

— Обратно пойдем без мотора, — поставил условие капитан, прикидывая, сколько он сэкономит на бензине.

Джулия обворожительно улыбнулась:

— Договорились.

Он потянул рукоятку «газа» на себя, и «Эсмеральда» бойко устремилась вперед.

За время следования Жерар два раза останавливал лодку, давая путешественницам возможность искупаться. Он терпеливо наблюдал, как, отталкиваясь от борта, они ныряют в реку, после чего ручьями таскают воду на палубу.

"Удивительно беззаботные люди, никаких проблем".

Он исподволь сравнил с ними себя — беспокойного, непоседливого, подвластного внезапным импульсам чисто бразильского характера.

Несколько столетий назад предки Жерара были вывезены сюда из Африки в качестве рабов. Они расчищали леса под сахарные плантации; их потомки горбатились на золотых и алмазных приисках в Минас-Жераисе; следующее поколение исходило потом над кофе и каучуком; дальше — апельсины, какао, хлопок… Все это жило в крови Жерара, и ему хотелось продать лодку, бросить ставшую уже неинтересной жену, которая только и делает, что день ото дня жиреет, и заболеть "золотой лихорадкой" где-нибудь в Штатах.

"Счастливые люди", — ещё раз позавидовала американкам цыганская душа Жерара.

— Скоро вечер, — крикнул он купающимся женщинам. — Вечер в этих краях очень короток. Нужно заблаговременно подготовиться к ночлегу.

— Что вы предлагаете? — спросила Джулия, подплыв к лодке и ухватившись за леер.

"О Боже, какая грудь! — вздыбились мысли Жерара. — Совсем не оплывшая, не как у моей старухи".

У него появилось лишенное тормозов желание запустить руку под купальник чернокожей красотки.

Джулия повторила вопрос:

— Так что вы предлагаете?..

Тишина.

— Эй, капитан!

Видимо, Жерар воспользовался ручным тормозом, и его немного осадило.

— А?.. Что вы имеете в виду?

— Кто кого спрашивает — вы меня или я вас?

— Ну да, конечно, это я вас спрашиваю.

— Вот и я вас спрашиваю, вы ведь предлагали переночевать?

— С вами? — Жерар снова намертво приколотил свой взгляд к груди Джулии, отказываясь соображать вообще.

— Почему только со мной? — удивилась темнокожая соблазнительница.

— Что за шум? — спросила вынырнувшая рядом с лодкой голова Лори.

Глаза обезумевшего Жерара зацепились за новый объект, ещё более заманчивый.

— Ступор, — подытожила Джулия, неосмотрительно ловко выбрасывая свое тело из воды в лодку.

Заночевать решили неподалеку от маленького рыбацкого поселка. Рыбаки сначала продали им рыбу, а потом предложили приготовить из неё блюдо по собственному рецепту.

Под соблазнительный, выделяющий слюну запах готовившейся на костре рыбы была разбита палатка и устроен походный стол. На столе тут же появились две бутылки виски «Сигрэм» и знакомые пластмассовые стаканчики.

Вечер прошел шумно и весело, с необыкновенно мелодичными песнями рыбаков и обязательной "Happy birthday". Именинником выбрали Жерара и накачали его виски. К тому же он пил вино из агавы, в которое рыбаки примешали порошок из сушеных гусениц.

Вечер закончился за полночь, и хмельной капитан, лежа в крохотной каюте «Эсмеральды», старался не пропустить момент, когда к нему прикоснутся руки той американки. Нет, лучше другой. Или обеих, самоотверженно подумал он. И уснул.

— Что-то серьезное? — Дороти Джордан подсела к Жерару, по локоть погрузившего руки в чрево двигателя. Совсем недавно, в отсутствие капитана, играющего с остальными в волейбол на песчаной косе, она напрочь вывела из строя мотор лодки. Так что шансов самому починить двигатель у Жерара не было.

— Ничего не пойму! — сокрушался негр, вытирая масляной рукой лоб. — Я только на днях сменил водяную помпу. И…

Дороти сделала озабоченное лицо.

— И что?

— Стуканул движок.

— Это как — стуканул?

— Заклинило, помпа полетела! Я, когда завел, сразу уловил — что-то не так. Мне бы, дураку, заглушить, а я подумал, что такой звук от мелководья.

— Я надеюсь, вы быстро почините.

— Быстро?! Да тут ремонта на триста долларов! Или вообще придется новый движок покупать. Ох, сеньоры, не в обиду будь вам сказано, зря я предложил вам свои услуги.

Жерар вытер руки тряпкой, мертвыми глазами глядя на черноту поршней.

Дороти, что-то соображая, спросила:

— Триста долларов?

— Да никак не меньше пятисот, — сообщил он новую цифру. — Никак не меньше, сеньора. Если не больше. Ох, святой Януарий, отведи от меня гневные глаза жены моей. Она — сущий дьявол, сеньора, сущий дьявол. Да ещё пять дьяволят. Они, правда, уже взрослые, но все — не в меня, в мамашу. Они точно встанут на её сторону и обрушат на мою голову столько проклятий, столько проклятий, сеньора, что уж лучше сразу в ад. Что будет! Ей уж, наверное, сказали на пристани, что я отправился вместе с женщинами. Вы представляете? Я с женщинами — да ещё запорол двигатель! Нет, об этом лучше не думать.

Жерар закатил глаза, вышибая слезу и деньги.

Похоже, ему это удавалось.

— А если мы вам дадим пятьсот долларов, за какой срок вы почините мотор?

— Боюсь, что даже за день не уложусь. Мне ведь придется на веслах идти до Итаитубы, потом найти ремонтную мастерскую, договориться там. А вдруг они за такие деньги не возьмутся? Ох, убьет меня старуха!

Дороти продолжила торги.

— Семьсот долларов.

— Согласен, — вздохнув, сказал Жерар. — Восемьсот.

— Договорились. Отправляйтесь немедленно, а мы останемся здесь и будем с нетерпением ждать вас. — Дороти несколько секунд смотрела на потрясающе красивый водопад, распыляющий водяную пыль за милю от них. — Тут очень красиво. Я в жизни ничего подобного не видела.

Жерар сделал над собой нечеловеческое усилие, чтобы не схватить деньги, а принять их спокойно, нарисовав на своем лице озабоченность с примесью отчаяния.

Его попросили поторопиться, чтобы завтра днем они смогли пуститься в плавание: им не терпится насладиться его программой.

Жерар поцеловал заячью лапку и макнул ею под мышкой. Он починит на эти деньги мотор да ещё купит новый! Да ещё покутит вечерок в ресторане в компании со смазливой девчонкой. Как повезло, Господи, как повезло!

Убежище профессора было обнаружено в 5.20. «Амазонки» проделали долгий путь к водопаду через лагерь археологов, для чего углубились в джунгли, сделав пятнадцатимильный крюк. Там царила деловая, рабочая обстановка. Все археологи и рабочие находились на месте, Харлана не было. В 23.00, после трехчасового наблюдения, отряд разделился на две группы, обходя разрушенный город с южной и северной сторон. Все так же держась порознь, они продвинулись почти до реки, где Фей Грант, шедшая в авангарде, увидела вместе с восходящим солнцем одинокую палатку.

Просторная поляна была тут же взята в кольцо. Беглая разведка показала, что вокруг никого нет. И не было. Бесси Нильсен обнаружила следы, уходящие строго на юго-восток. Они вывели двух разведчиц к развалинам небольшого поселка; там следы резко поворачивали на запад, вплотную подходя к Топажосу, а от него — снова выводили к палатке. Человек, проделавший этот путь — который жирной чертой в виде почти идеального прямоугольника лег на карту, — был один.

Джулия была уверена, что хозяин палатки — профессор Харлан. Он и сам подтвердил это, выйдя наружу в 8.10.

В течение двенадцати часов Ричард Харлан дважды прикладывался к мясным консервам, запивая их водой, взятой из ручья; произвел какие-то замеры, пройдя от кучи камней на краю поляны, неразумно близко придвинувшись к бушующему обрыву; остальное время он, по-видимому, работал, исписав около трех десятков страниц в блокноте.

Профессор был абсолютно спокоен, сосредоточен, не проявлял никаких признаков нервозности и обеспокоенности. Джулия в мощный бинокль видела его лицо, которое носило отпечаток благородства, даже породистости; слегка удлиненное, оно заканчивалось тяжелым подбородком, крутые залысины делали его голову ещё больше. Она подумала, разглядывая крупные черты его лица, что, если хочешь иметь хоть какое-то представление о внешности такого человека как доктор Харлан, фотографий, конечно, какого бы они высокого качества ни были, недостаточно.

Но как бы удивилась Джулия, узнав, что Харлан думает сейчас о ней именно о ней, с её именем и фамилией.

А ещё он думал о Лори: "Интересно, как выглядит самая непредсказуемая из всего отряда? Такая непредсказуемая, что и сама об этом не догадывается".

И мысли о всех: "Самое удивительное то, что, если даже я первым войду в пещеру, сокровища первыми увидят они".

Паола Бенсон и Сара Кантарник спустились вниз по течению реки, дойдя до того места, где их оставил капитан «Эсмеральды», и вернулись обратно: предположение Артура Шислера о том, что Ричард Харлан в силу каких-то причин мог инсценировать похищение, подтверждалось стопроцентно.

В 19.50 профессор окинул взглядом темную полоску неба на юге и вошел в палатку. Джулия Мичиган направилась следом за ним.

Глава VII

— Здравствуйте, профессор, — поздоровалась Джулия с именитым ученым.

Он резко поднял голову. Его внимательные глаза напомнили ей взгляд известного американского гипнотизера Адама Зикмана. Создавалось странное впечатление, что они принадлежат не лицу, а непосредственно мозгу, который у профессора был, наверное, размером с пару боксерских перчаток. Родилось довольно точное определение Ричарда Харлана: киборг.

— Здравствуйте, — прозвучал его маслянистый бас, и профессор встал в полный рост в высокой, большой палатке. С интересом разглядывая гостью, он задал вопрос: — Значит, это вы?

Джулия попробовала удивиться.

— В каком смысле?

— Простите, я немного волнуюсь. Я в том смысле, что это вы пришли мне на помощь. Вы моя соотечественница?

— Да.

Джулия выбросила свое определение профессору: киборги не волнуются, а он ещё и нервничает.

— Очень рад, что правительство так заботится о своих гражданах.

Удивляясь казенной сухости последней фразы профессора, гостья пробормотала:

— Добавьте сюда деньги налогоплательщиков.

— Что вы говорите?

— Нет, ничего.

"Ну что ж, док, поиграем, коль вы настроены на игру, — подумала она. Сейчас я буду задавать дурацкие вопросы и получать умные ответы".

— Скажите, док, а где же ваши похитители?

Харлан встал в театрально-героическую позу.

— Они ничего от меня не добились и ушли ни с чем.

Джулия слегка склонила голову и присела на раскладной парусиновый стульчик. Пусть профессор подурачится, а она послушает. Что он, интересно, скажет на это.

— Как вы себя чувствуете, с вами хорошо обращались?

— Превосходно! То есть я хочу сказать, нормально. Они относились ко мне терпимо.

Врать Харлан не умел. Почти не умел, и Джулия не могла скрыть улыбки:

— Знаете, а вот в это я верю. Вы впервые столкнулись с террористами? Как они вам?

— У меня было время наблюдать за ними, — неожиданно сообщил он. — Как вы правильно заметили, я впервые встретил таких людей. Мне было интересно все — их происхождение, проблемы, смысл бытия, их целостные характеристики как биологических, сознательных существ.

— Вот как? — она постаралась скрыть иронию. — Не поделитесь со мной своими соображениями? Меня эти проблемы тоже занимают.

Харлан сделал мрачное лицо.

— Боюсь вас огорчить… Как вас зовут?

— Абигейл. Вы можете называть меня Эбби.

Он принял это имя: "Пусть будет Эбби".

— Боюсь вас огорчить, Эбби, но я могу быть неискренен с вами. Вы, наверное, ждете от меня жесткой, категоричной оценки, примите только отрицательные их стороны. Но я вижу по существу — с проникновением и синтетической способностью, я гляжу в центр перспективы. Вы понимаете меня?

— Пока только пытаюсь, — ответила она, подумав, что сейчас нужно бы позвать Сару: вот кто бы понял его с полуслова.

— Давайте, я попроще. Я смотрю на человека не глазами, а мозгами, — он постукал себя пальцами по голове. Джулия мысленно похвалила себя за удачное сравнение Харлана с Адамом Зикманом. Профессор продолжал: — Поэтому видимое становится для меня не просто видимым, а как бы структурным. Рассматривая таким образом человека, я не забываю его природу и глубокие связи, не впадаю, как многие, в антропоцентризм. Ведь человек не только материя, но и дух.

— Вы хотели проще, профессор. — Джулия явно страдала от духоты палатки. Впрочем, за её пределами было не лучше: приближалась гроза, и влажный жар проникал в каждую клетку.

— Хорошо. Это вам может не понравиться, но в этих людях, бандитах, я прочитал умение и желание, радость в действиях, коллективное единство и энергию. Духовную энергию. Об этике я сейчас не говорю, этика основывается на реальности психологических усилий, но природа её неуловима.

— Подождите, — Джулия в знак протеста подняла руку. — Вы их оправдываете, они вам симпатичны?

Харлан ринулся в дебри.

— Только с математической точки зрения. Но в четырехмерной среде я, как натуралист…

Джулия застонала.

— Док, давайте выйдем из палатки, я просто задыхаюсь здесь.

— Конечно, конечно, — он несколько суетливо поспешил за ней, довольно резко распахнувшей полу палатки. А Джулия отметила, что он нисколько не удивился, увидев чисто женский отряд. Он довольно низко наклонил голову, приветствуя своих спасительниц. В ответ прозвучало «здравствуйте».

Джулия, боясь свихнуться от его заумных речей, переменила тему разговора, начатого в палатке. Она простерла вперед руку.

— Вы что-то измеряли здесь, док.

Харлан преобразился.

— Да. Видите небольшой каменный холм, поросший лишайником? Так вот, если разобрать камни, мы увидим сокровища.

Его глаза загорелись, и он оглянулся на крепких девушек. Вероятно, он сейчас смотрел по существу и в самый центр перспективы. Джулия, беря пример с него, тоже врубила на полную мощь свою синтетическую способность и испробовала её на Харлане.

— Вижу, док, вы хотите предложить нам первыми взглянуть на сокровища.

— Это нетрудно, — извиняющим голосом попросил он. — Всего несколько камней. Но вы увидите то, что скрывается под землей сотни лет. Представляете? Вы первой увидите.

— Вообще-то я не тщеславна, но все равно хочется. Несколько камней, говорите?

— Да, несколько.

— Хорошо, тем более что это входит в наши планы. Но перед этим я бы хотела поговорить серьезно. Мне интересны были ваши высказывания о террористах, но, к сожалению, я не могу оценить ваш талант наблюдателя. Ведь никого не пришлось наблюдать, док. Не было террористов, не было похищения. Зачем вы это сделали?

Харлан приосанился и наморщил лоб.

— Я отвечу вам, но будем взаимно откровенны. Вы не Эбби, ваше имя Джулия. Джулия Мичиган. Хотите, я назову остальных, Лори Кертис, к примеру, или Сару Кантарник?

Джулия в любых ситуациях умела владеть собой. Вот и сейчас она ничем не выдала своего изумления, разве что щеки приобрели ежевичный оттенок. Она показала язык своему ошарашенному мозгу: "Сверхсекретный отряд… Но откуда, черт возьми, он это знает?"

— Вижу, что не ошибся, — продолжил Харлан. — Поэтому давайте доверять друг другу. Но!.. Коль скоро инициатива в моих руках, то я не объясню пока своей осведомленности. Скажу лишь только, чтобы прояснить ваше недоумение: я не резидент ЦРУ и вообще никогда ни на кого не работал; я не телепат и не умею читать мысли.

К нему вплотную подошла Лори.

— Ничего себе, док, вот это вы прояснили! Вот теперь-то нам все понятно! Осталось узнать и ваше настоящее имя. Джеймс Бонд?

— Нет, Глория, меня зовут Ричард Харлан. — Он попал в точку, угадав в этих насмешливых глазах взгляд самой непредсказуемой. Профессор неприлично долго смотрел на нее.

— Что-то не так? — спросила она.

— Нет, все именно так. Но давайте оставим этот разговор, все равно он никуда не приведет. Скажу лишь, что, вызывая вас сюда, я надеялся на помощь, неоценимую помощь. Действительно, меня никто не похищал, но я, руководствуясь определенными инструкциями и благодаря своим трезвым расчетам, сумел повести игру так, что в двух реальных вариантах сюда должен прибыть спецотряд, и именно ваш. Был какой-то чисто теоретический риск, что меня похитят на самом деле, но я твердо знал, что этого не будет. Но душа есть душа, и я все-таки переживал, меня жег тот теоретический риск, заставлял вздрагивать. Я обещаю вам, что немного позже вы все поймете. Вам остается только доверять мне.

— Похоже, док, что инициатива действительно в ваших руках, резюмировала Джулия и повторила недавно сказанную фразу: — Несколько камней, говорите вы? Девочки, поищите что-нибудь наподобие рычага.

— Черт меня раздери! — прошептала Лори, освещая фонариком пещеру. Как это земля не провалилась под такой тяжестью…

Пятнадцать статуй в человеческий рост и груды украшений отливали золотом под яркими лучами фонарей. На ум сразу пришла сказка из "Тысячи и одной ночи" о волшебной пещере. Лори даже оглянулась назад, боясь, что камни у входа примут вид монолитной, многотонной двери и, не зная заветных слов, она с подругами останется здесь навсегда — посреди неслыханного богатства.

Она подошла к статуе, изображающей лежащую женщину, и опустилась на колени. Золотая… Точно, золотая. Вместо глаз — бирюзовые камни.

Под сводами пещеры — примерно сто на семьдесят футов — слышалось прерывистое дыхание вперемежку с восторженными вздохами. Все разбрелись по каменному залу, но не сразу заметили, кого окружают золотые изображения женщин.

Харлан первым подошел к каменному пьедесталу и прикоснулся рукой к небольшому серебристому идолу.

— Это их божество, — прошептал он.

Но его слова довольно громко прозвучали в гулком пространстве, хотя и под землей гул водопада был ощутимым.

Джулия тут же оказалась рядом.

— Похоже на то, — заметила она. — Языческие боги почему-то всегда имеют отталкивающий вид, оставляют неприятное впечатление, порой даже какой-то подсознательный страх. Смотрите, у него по семь пальцев на руках, а глаз почти нет, они впалые, пустые.

— Это игра света, — Харлан продолжал говорить шепотом. — Напротив, они у него выпуклые.

— Точно, — Джулия тоже понизила голос.

— Удивительная, трагичная, невероятная судьба этих сокровищ. Начало этой истории я вам расскажу, когда поднимемся наверх.

— Боюсь, док, нам не все будет понятно.

— Сейчас я вам скажу последнюю туманную фразу, а дальше вы все поймете. По сути, я — историк, но типологии ученых ещё никто не придумал. Можно, конечно, сосредоточиться на одной идее — под которой в данный момент я подозреваю узкую специальность или ученого-одиночку, — либо генерировать идей множество. Но, даже работая в одной специальности, ученые далеко перешагивают её рамки. Там, наверху, я предстану перед вами как специалист по истории Америки до и после колумбовой эпохи. Так что не беспокойтесь.

— Хорошо, док. — Джулия посмотрела в сторону и нахмурилась. — Лори, пожалуйста, ничего не трогай. Зачем ты взяла эту маску?

— Тяжелая, — Лори взвесила на руке золотую маску в виде оскаленной звериной морды. — Фунтов пятьдесят, не меньше. А вот браслеты, смотрите, какие красивые!

— Сейчас же положи на место. Давайте возвращаться, профессор, а то пройдет немного времени, и мы, отяжеленные, не сможем выбраться наружу, невесело пошутила Джулия.

— Скажите, профессор, — спросила Лори, — неужели у одного племени могло быть столько золота?

— Я не считаю, что золота здесь слишком много. К примеру, один из маяйских императоров давал испанцам откуп за свою жизнь. Он предлагал столько золота, сколько вмещал тронный зал его дворца, набитый доверху.

— Испанцы отказались?

— Нет, они забрали и золото, и его жизнь. Но давайте подниматься наверх. Только у меня к вам просьба: помогите мне вынести этого идола.

— Это ещё зачем?

— Не беспокойтесь, просто я хочу рассмотреть его поближе. К тому же он придаст некий колорит моему рассказу, будет немым свидетелем правоты моих слов. Введет, так сказать, вас в ту эпоху.

Спустя сотни лет таинственное божество снова увидело свет заходящего за темный горизонт светила. Его поместили посреди палатки, профессор встал за ним, расположив слушателей полукругом. Получился оживленный вариант картины в пещере; но фигур было семь, а идол продолжал отсвечивать серебром.

"Сейчас Джулия должна отослать Бесси Нильсен" — пронеслось в голове Харлана.

И тут же подтверждение:

— Бесси, займи пост у входа. — Джулия проводила глазами бойца своего отряда и снова принялась изучать лицо профессора.

Харлан похож был на старого, доброго лектора в университете. Только глаза какие-то чересчур торжественные. И они снова напомнили глаза Адама Зикмана.

— Могу вам с уверенностью сказать, — начал профессор, — что этот идол был запрятан на рубеже XVII–XVIII веков.

— Откуда такая уверенность? — спросила Джулия, ожидая вначале услышать о том, откуда он их знает. Но прежде всего ей надлежало выяснить причину, по которой Харлан инсценировал свое похищение, и завтра вечером выйти на связь с резидентом ЦРУ в Итаитубе. Отголоски щемящей неудовлетворенности создавали внутри дискомфорт, нашептывая ей на ухо: что-то не так… что-то не так…

Из задумчивости её вывел голос Харлана.

— Я отвечу вам одним словом: христианство, — сказал он. — Католические миссионеры и ассоциации, начавшие активную пропаганду, уже к концу XVII века обратили в христианство почти все племена, живущие в этих местах. Теперь перед индейцами, молящимися в храмах и капеллах, стоял другой лик Иисуса Христа. Мне представляется трогательная процессия, которая на руках несет своего бога, чтобы укрыть его в надежном месте. Но это не похороны, это совсем другое, это — великое таинство. Идола помещают в условное место, где его давно ждут золотые скульптуры.

— Значит, золото поместили в пещеру раньше, чем этого идола?

— Конечно, Лори.

— Объясните, — несвойственно для себя строго попросила девушка.

— Это очень просто. Золото спрятали во времена первых крестовых походов испанских и португальских экспедиций в начале XV века. Такое количество золота, которое в те времена сулило его обладателям только несчастья, нельзя было утаить от жадных взоров. Поэтому его заблаговременно убрали. И смело добавлю: прятали его два раза. А идол — он не представлял особой ценности, хотя сделан из красивого, но неизвестного, по крайней мере мне, металла. Колонизаторы благодушно разрешили индейцам молиться своему богу. До поры до времени.

Вы заметили, с каким искусством и изяществом выполнены золотые фигуры и другие украшения? Да, очень умелая работа. Когда-то давным-давно здесь жило довольно многочисленное и цивилизованное племя, подобное инкам. Я не могу с большой долей вероятности определить их общественный строй, но хочу вам рассказать немного об инках. Иерархическая система инков была совершенна…

Джулия хмурилась все больше и больше, её внутренний голос постепенно набирал силу и темп: что-то не так, что-то не так.

Зачем ей нужно знать, к примеру, как инки отодвигали границы своего государства; "как совокупность их культуры и совершенное государственное устройство ассимилировали покоренные народы"? А зачем профессор рассказывает о правителях Испании, сыплет датами, снова возвращается к инкам, и опять бесстрашные и жестокие завоеватели — Эрнандо Кортес, Писсаро, Франциско де Орельяно?

Она прервала его, когда он снова начал говорить об инках.

— Это интересно, профессор, но так ли необходимо? Вы словно проводите курс по истории.

Харлан не согласился.

— Я продолжу, а потом отвечу на ваш вопрос. Без моего рассказа вы не сможете ничего понять и разобраться в одном деле. Короче — у каждого народа инков было свое место: одни отвечали за землю, другие — за скот, и так далее, и все были мастерами своего дела. Инки, и это не только мое мнение, стояли гораздо выше испанцев во многих отношениях. Но на сторону испанцев встали обстоятельства, и они покорили великий народ. А новое государство инков так и не возникло.

— Вы считаете, что жившее здесь племя тоже было уничтожено?

— Да, я считаю так. И ещё — победители не вернулись на родину. Это необходимо знать. Я знаю это точно, а вот мой коллега Сильвио Мелу, к примеру, дошел до этого путем простых умозаключений. К тому же среди индейцев племени топажо — это урукуи и иругены — ходят об этом легенды. В частности, об отважных жрицах, защищавших свой народ.

— Амазонки… — скривилась Лори. — Конечно, опять амазонки. Возьмите любую древнюю историю, и вы обязательно услышите слово «амазонка».

Харлан улыбнулся.

— Будьте, пожалуйста, снисходительны к ним. Ведь ваш отряд носит то же название.

— Он все знает, — уважительно отозвалась Лори о профессоре.

Она посмотрела сначала на Джулию, сидящую по правую от неё руку, потом — на напряженную Сару по другую сторону. Сара не сводила глаз с профессора, видно, нашла родственную душу, с которой можно общаться непонятными словами, составляя из них непонятные фразы. Фей явно скучала, безо всякого интереса слушая Харлана. Паола Бенсон, скрестив ноги, похоже, медитировала, но глаза были открыты. Дороти Джордан боролась со сном. А Харлан продолжал мягкий натиск, защищая амазонок:

— О первых амазонках поведал ещё Аполлоний Родосский. Читали, наверное, о поисках "золотого руна"? Даже в странах Азии живут легенды о женском племени, покорившем целый континент. У арабов тоже есть подобные предания. А Франциско де Орельяно, который первым прошел в 1542 году рекой Амазонкой, — он лично видел, как управляются с луками и стрелами женщины некоторых племен. Его вы, надеюсь, не сбросите со счетов? Это ведь он записал легенду о королеве Конори, которая живет в большой стране с каменными домами; у её народа много золотых скульптур в виде женских фигур, живет он по своеобразным обычаям…

В ночном небе громыхнуло. И почти сразу же в парусиновую палатку врезались первые капли дождя.

— Профессор, не томите, откуда вы нас знаете? — взмолилась Джулия. Беспокойство росло. Они расслабились, допустили ошибку, сконцентрировавшись в одном месте, успокоились тем, что Харлан признался в самопохищении. И Джулия решила отправить к Бесси Паолу и Фей.

— Откуда вы нас знаете? — повторила она. — Кто вам сказал о нас?

— Люди. Вы их хорошо знаете. Сейчас я попробую рассказать все, что знаю о племени, некогда обитавшем здесь. — Он пристально вгляделся в лицо каждой. — Вот так же, как и вы сейчас, только несколько веков назад — я называю год тысяча пятьсот третий, — сидели возле этого идола жрицы, неотрывно глядя в глаза своему богу. Они молились, просили у него прощения… и помощи. Попробуйте представить себя на их месте, загляните в очи идола.

Все шестеро неосознанно воззрились в холодное, серебристое лицо, чувствуя спиной ночь и мурашки на теле.

"Нужно послать Паолу и Фей", — снова прогудел в голове Джулии её же искаженный голос.

Решение было принято слишком поздно.

Что-то с шипением вторглось в палатку, и металлическая фигура идола ослепительно вспыхнула. Харлан закрылся руками от нестерпимого света. А когда открыл — все было кончено: девушки из «Нью-Эй» лежали вповалку, не подавая признаков жизни.

Харлан, бледный и возбужденный, нервно потер руки и улыбнулся.

В палатку ворвалась Бесси Нильсен и, коротко взглянув на подруг, направила ствол пистолета на профессора. Тот, не двигаясь с места, мягко посоветовал ей:

— Не делайте глупостей, Бесси. Левой рукой вы сможете дотянуться до кожаного футляра. Достаньте из него листок бумаги, тот, что лежит сверху. Это письменный приказ лично вам, Бесси. Ну! — повысил он голос.

Бесси отступила к выходу и кивнула Харлану.

— Подойдите ближе, только не делайте резких движений. Медленно откройте футляр и положите листок на стул. Потом возвращайтесь на свое место, повернитесь ко мне спиной и опуститесь на колени. Руки за голову.

Харлан выполнил приказ. Бесси взяла бумагу, не отводя ствола от спины Харлана.

— Вы узнаете, чей это почерк? — спросил он после долгой, пожалуй, слишком долгой паузы, во время которой Бесси читала. Харлан, не поворачивая головы, поторопил ее: — Узнаете?

Бесси молчала.

Он ещё раз повторил свой вопрос.

— Да, — наконец ответила она тихо.

— Тогда выполняйте приказ. — Он опустил руки и повернул голову. — И уберите оружие, теперь оно ни вам, ни им уже не пригодится.

Харлан и Бесси собрали в мешок оружие, бинокли, рации, фонари — все, что указывало бы на их принадлежность к спецвойскам, — и сбросили в ревущие воды водопада. Бесси и шесть безжизненных тел были только туристами, которых внезапно постигло несчастье.

Харлан вышел на связь с лагерем и сообщил свои координаты. Его место займет Сьюзи Форман, а он — вот только теперь — поспешит в аэропорт Итаитубы, чтобы через несколько часов встретиться с Артуром Шислером.

Теперь он мог сказать, что часть задания выполнена.

Утром того же дня Челси Филд у себя в кабинете беседовал с Сильвио Мелу. После этой беседы профессор должен был вернуться в Бразилию. А сейчас он с большим уважением взирал на собеседника. Тот, похоже, все больше интересовался историей. В частности, испанскими экспедициями начала XV века.

— Мистер Мелу, — повел разговор Филд, — вы не думали, случайно, на досуге, какой же все-таки неизвестный конкистадор мог побывать в интересующих нас местах?

Профессор явно смутился.

— Право, мне неловко перед вами. Нет, не думал, но если бы вы мне сказали…

— Понимаете, в чем дело, меня очень заинтересовал тот манускрипт. Кто его составил? Если бы мы могли установить имя испанского завоевателя, это, может быть, пролило бы свет на нашу историю… Сейчас события разворачиваются полным ходом и даже подходят к финалу. Мы разгадаем тайну очень скоро. Но я такой человек, что сам хочу, своими силами разобраться в ней.

— Понимаю вас. И, честно говоря, не ожидал. Это очень похвально.

— Спасибо, док. Вы поможете мне?

Мелу на минуту задумался.

— Если вы помните, я говорил о том, что этот человек неизвестен истории, скорее всего, он не вернулся в Испанию. Можно, конечно, попробовать установить его имя, тем более вы правы: это очень интересно и важно — вернуть истории одно из имен, его личную, так сказать, историю.

— Это, наверное, трудно?

— Во-первых, мы должны установить хотя бы приблизительное время, в которое безвестный мореплаватель совершил столь беспрецедентный поход. Потом поднять королевский архив тех времен и узнать из него, кому выдавались королевские патенты и кто не вернулся из похода. Таких наберется немало. Некоторые вообще не доходили до земель Нового Света, погибнув в море при шторме, некоторые, уже исполнив свою миссию, разделили участь своих товарищей, но уже во время возвращения. Искать среди последних — не имеет смысла, они все упомянуты в летописях тех времен, и я не припомню, чтобы кто-то из них побывал на самой Амазонке.

— Значит, экспедиции, отправляющиеся в Америку, отмечались у кого-то по прибытии?

— Безусловно. Все прибывали на Эспаньолу,[3] к губернатору, вручали ему распоряжение короля и получали соответствующие инструкции. Я склонен считать, основываясь на легендах индейцев топажо и мондурукусов, беря в расчет кое-какие знания о тех событиях, что некто отважный, строптивый, не прибывший к губернатору для получения инструкций, жаждущий лавров Колумба, самостоятельно отправился в незнакомые земли.

— Или заблудился в океане при неблагоприятных погодных условиях, очутившись вдалеке от резиденции губернатора.

Мелу уважительно склонил голову перед догадливым следователем.

— Совершенно верно. И если верно первое предположение, то второе послужило бы ему оправданием перед королевским судом, возвратись он на родину. Итак, это было до похода Франциско де Орельяно, потому что путешествие этого конкистадора было сопряжено с активными действиями индейцев обоих берегов Амазонки, которые были настроены весьма враждебно против европейцев. Подобные действия могли сложиться только из одного: кто-то из предшественников Орельяно уже побывал там, соответственно себя зарекомендовав. Это смелая гипотеза, которую ещё не выдвигали. Орельяно прошел Амазонкой в 1542 году, значит, у нас есть верхняя планка интересующего нас времени. Я вспоминаю конфликт между Колумбом и его бывшим капитаном — Винсентом Пинсоном, который в 1502 году открыл устье Амазонки. Колумб считал, что, кроме него, никто не может ходить в неизвестные земли, что этот приоритет принадлежит только ему. Вот у нас и нижний предел, потому что со времени открытия Пинсона появились карты восточного побережья Южной Америки. Думаю, мы на верном пути. Мне нужно связаться с моими коллегами из национального музея Испании. Я уверен, они нам помогут.

— Связывайтесь, профессор.

Поздно вечером Челси Филд имел на руках несколько имен; несколько безликих имен, чьи дела история обошла стороной. Эти люди отправились в земли Нового Света, имея королевские патенты, но ни один из них обратно на родину не вернулся.

Челси Филд ещё раз прочел имена и даты:

Хуан де Иларио — отправился из города Кадиса в 1503 году;

Гарсия де Агиляр — отправился из города Кадиса в 1503 году;

Диего де Ордунья — 1505 год;

Лукас де Инохос — 1507 год…