Последний поцелуй неба

Глава 18. Правда

Виктор Закс целовал ее. Целовал в губы, даже не догадываясь, что был одним из немногих, кто знал их вкус. Северина никогда не целовалась в губы, но клиенты не жаловались. Приходили они за другими ласками, в которых она не отказывала.

А Виктор Закс целовал ее в губы. И она отвечала. Тогда она должна была завлечь его. Он хотел поцелуев. Она ему их давала. Теперь она сама хотела его поцелуев. Сладких, долгих, головокружительных. Так целовал только он.

Он глубоко погружал язык в ее рот, выпивая ее дыхание, прижимал ее тело к своему. Дразнил, покусывая губы. И неизвестно было — это сейчас она его обслуживает или он ее, будто для него не было в мире ничего важнее, чем доставить ей удовольствие. Мало кто заботился о ее удовольствии. Все только брали. Он — давал. Зачем он давал ей?

— Аня, — слышала она его голос и забывала, что она Северина. — Аня…

Потом она забывала, кто он. И на короткое время они становились единственными на земле мужчиной и женщиной в последний день мира. Перетекали друг в друга, проникали под кожу, выплескивались оргазмом. Но это позже. Сейчас она целовала его и мечтала, чтобы этот поцелуй никогда не кончался. В нем было все — целая история, которую рассказать словами нельзя. Только перелить из одного в другого. Как переливаются души. Как сливаются в целое. Как становятся одной — на двоих.

— Если тебя не будет, я сдохну.

Анна вздрогнула и проснулась. Этот сон ей снился уже не в первый раз. Он приносил опустошение и резкую боль внизу живота, которую ничем нельзя было утолить. Смотрела в одну точку, обдумывая полученную от Тани информацию. Пыталась понять, что делать дальше. И надо ли что-то делать.

Ворочалась с боку на бок, отгоняя сон, который не желал отпускать.

Она вскочила, чтобы долго не оставаться на одном месте, решив занять свою голову другим. Насущным. Со дня на день должен был приехать Бенкендорф. Плюнув на Таньку, дрыхнувшую на кухне, Закса, наверняка по-прежнему орущего в камере, и брата-извращенца, сгоревшего от рук проститутки, рванула в больницу.

— Доброе утро, Илья Петрович! — просительно заглянула она в кабинет Фурсова.

— У меня через двадцать минут операция, — предупредил он, указав глазами на стул. — Доброе утро.

Она села и озадаченно посмотрела на врача.

— Вы уж простите, что надоедаю. Это нервное.

— Все нормально, Анна Петровна, — отмахнулся Фурсов. — Завтра Бенкендорф прилетает. После полудня. Встречать поедете?

— Думаю, это лишнее. Наверное, лучше встретиться с ним здесь, в клинике.

— Хорошо, конечно. Он хочет осмотреть девочку перво-наперво. Потом будем говорить обо всем остальном. Так что приезжайте. Мы будем вас ждать.

— Я обязательно приеду, — оживилась Анна.

— Рано не надо, не раньше трех. Я вам в любом случае позвоню. Да! — вспомнил он, едва не хлопнув себя по лбу. — Я же вчера спросил его все-таки по поводу оплаты. Простите, может, не следовало, но любопытство перевесило. Средства поступили от благотворительного фонда «Надежда».

— Откуда? — еле слышно спросила Анна.

— Фонд «Надежда», — повторил доктор Фурсов. — Я решил, что вы могли обращаться в подобные организации. Странно, что вам не ответили, а просто перевели деньги.

— Я не обращалась, — пробормотала она.

— Может быть, госпожа Веревкина? Вы держали ее в курсе событий?

— Нет. Впрочем… Важно, что Бенкендорф прилетает? — Анна вопросительно посмотрела на Илью Петровича.

— А какие еще варианты, если вывезти ребенка сейчас нельзя?

— Да-да, конечно. Не буду вас больше задерживать, — Анна поднялась. — До завтра.

— До свидания.

Дальнейшее Анна не осознавала. Механически вышла из больницы, села в машину, куда-то ехала. Пришла в себя в фойе прокуратуры.

— Леш, я внизу, — говорила она в трубку бесстрастным голосом.

— Иду, — бросил Власов в телефон и отключился.

Он спустился по лестнице через три минуты, на ходу застегивая пальто и одновременно откидывая волосы со лба. Окинув беглым взглядом Анну, сдержанно улыбнулся. И не знал, как с ней заговорить о чем-то еще, кроме дел и ее вероятных просьб, как это было в тот день, когда она просила о разговоре с Заксом наедине.

— Пообедаем? — спросил он, наконец.

Она согласно кивнула и пошла с ним рядом.

— Я — дура, — сказала она, когда они вышли на крыльцо.

Спустились. Он открыл перед ней дверцу своей машины.

— Тебе просто не повезло.

— Мне пи**ец как не повезло, — устало проворчала Анна, усаживаясь. — Так бывает только в дурацких сказках.

— Сказки обычно хорошо заканчиваются.

— Расскажи это бабушке, которую сожрал серый волк, — она выругалась и отвернулась. — Он не виноват в том, что случилось с Гориным.

— Старшим или младшим? — хмыкнул Власов и тронулся с места.

— Младшим.

— А это что-то меняет?

— Не знаю. Но… неправильно, чтобы он отвечал за то, что сделала Танька. А он за операцию ее ребенка заплатил. Леш, это бред какой-то!

— Господи, какая еще Танька? Где ты это все берешь? У меня с тобой скоро голова лопнет. Начнем с того, что для тебя он сейчас отвечает за то, что сделал десять лет назад. И пофигу на остальное, нет?

— Нет, — упрямо мотнула головой Анна. — Все, что я ему до этого предъявила, он сам сознательно делал. А это… получается, я наговорила.

— Тебе не плевать?

— Нет. Его отпустят?

— Нет, — пожал плечами Власов, не отвлекаясь от дороги. — Хочешь правду?

— Хочу.

— Получай, — усмехнулся он, сжав руль покрепче. — Этот подонок будет сидеть. Вопрос только в том, за что и сколько. Ты думаешь, вывернется? Не в этот раз. Да, я знаю, что он не убивал Горина. И кто его убил мне глубоко по барабану. Я тебе больше скажу, даже если не брать в расчет твою «Таньку», он его не заказывал. В ночь преступления он был в Москве. Так что да, здесь он не врет. У него были личные дела — очень личные. В минюсте. Он общался с Николаем Ольховским — лично. Знаешь, кто такой Николай Ольховский?

— Знаю, — ответила Анна. — Кто ж не знает.

— Умница, дочка, — хохотнул Власов. — Помимо всем известного, он еще и папаша директора банка «OLInvest». В котором у Закса дохрена счетов открыто. Ты понимаешь, зачем он туда ездил?

С ответом она помедлила, соображая.

«Если мне повезет, то ждать меня с зоны не понадобится! — шутя сказал Виктор перед отъездом в Москву. — Этот вариант мне нравится больше, чем думать, что ты могла вернуться в свой бордель».

«Только ради этого ты ищешь решение?»

«А что? Не лестно?»

Дурацкий был разговор. Ни о чем.

— Но это ж не убийство, — медленно сказала Анна. — Его могут выпустить под залог. Ведь могут?

— Нет, моя дорогая. Теперь, когда я взял его за яйца, уже никто ничего не может. Я к Ольховскому давно подбираюсь. Обвинение в коррупции — модная тема. И либо Закс поможет мне это доказать и пойдет по своим экономическим статьям. Либо не поможет — и сядет за убийство.

— Ты — псих! — она нахмурилась. — И карьерист!

— А он подонок. И ты об этом забыла.

— Я помню. Но Танькины показания оформлю, учти.

— Да, — рассмеялся он негромко. — Танькины показания — это серьезно. Ань, тебе это все зачем?

— А тебе какая разница?

— Тебе не кажется, что я — единственный человек, которому есть разница?

— Кажется.

Они стояли на перекрестке. В соседней машине в окно заднего сидения смотрела огромная псина с ярко-розовым языком, свисающим из пасти.

«Тебя когда-нибудь пес е*ал?»

Анна вздрогнула и прошептала:

— Леш, по-твоему, было бы лучше, если бы я тогда сгорела вместе с родителями?

— Ты что? Больная?! — повысил голос Власов. — Даже думать не вздумай!

— Выпусти его, пожалуйста, — попросила Анна.

Алексей скрежетнул зубами. Красный сменился зеленым. Власов надавил на газ, дернул руль, повернул за угол и вырулил машину к бордюру. Остановился. Посмотрел на нее.

— Ты понимаешь, о чем ты сейчас просишь? Ты понимаешь, что он знает, что это ты его посадила? Понимаешь или нет? Мне тебя потом в Неве искать? Или он еще что-нибудь подожжет?

— Не говори глупостей! Сейчас все по-другому.

— Как по-другому? Что по-другому? В чем по-другому? Он сожрет тебя и не подавится. Ты же умная девка. Мозги включи! Что он там тебе такое в постели показывал, что ты херней страдаешь?

— Тебе точно не покажет.

— Я не настолько извращенец, чтобы трахаться с убийцей моих родителей, прости господи, — усмехнулся Власов.

— Ну это дааа, — улыбнулась Анна. — Значит, не отпустишь?

— Эта твоя… Танька точно показания даст?

— Даст!

Власов улыбнулся и почесал подбородок, рассматривая ее.

— Ты отдаешь себе отчет в том, что сейчас подкладываешь мне жирную вонючую свинью? — поинтересовался он. — Вместо разоблачения влиятельного политика — уголовщина.

— Не нагнетай. Я прошу тебя всего лишь выпустить его под залог. Дальше делай, что хочешь. Найдешь другой рычаг, ты тоже не дурак.

— А что дальше будешь делать ты?

— Напишу автобиографический роман, — рассмеялась Анна.

— Про меня не пиши. Получится Марти Сью. За что она его грохнула?

— Он ее на ночь купил. И заставил с кобелем трахаться. Она и озверела.

Власов замолчал. Они не заговаривали о ее «профессии». Он прожил все эти годы, даже не подозревая… Все открылось после ее слов «Я с ним живу». Она давала показания. Говорила, где познакомились. При каких обстоятельствах. Он сперва не верил, потом понял, что правда. Он знал ее десять лет. Из них последние годы, как ему казалось, особенно хорошо. И одновременно не знал о ней ничего. Это грязное и мерзкое, что налипло, он не замечал. Для него она оставалась Аней Протасовой, которую он спас. И это было лучшим, что он когда бы то ни было совершил.

Они не заговаривали. Он молчал.

Теперь она сказала.

— Ты когда-нибудь зверела? — спросил он негромко.

— Наверно тогда… И все это время. Вряд ли все это по-человечески.

— Надо было его убить и все. Тебе было бы проще. Сейчас уже поздно.

— Спасибо тебе, подружка, на добром слове, — криво улыбнулась Анна.

— Не за что, — усмехнулся он. — Только учти, за Ольховского ты мне должна.

— Тогда и ты учти, что все свои долги я отдаю только натурой, — она протянула руку и запустила пальцы в его волосы, царапнув ногтями кожу шеи.

— Отправлю на спецзадание, когда мне нужен будет крючок, — хохотнул Власов, отстранившись, но улыбка с его лица тут же стерлась, и он сказал серьезным голосом: — Почему ты не позволила мне быть рядом?

Анна помолчала. На него не смотрела, но он и не пытался поймать ее взгляд. Обдумывала ответ. В том, что скажет правду, он даже не сомневался. И все же хотел услышать.

— Да по разным причинам, — наконец, проговорила она. — Но в основном потому, что у тебя все слишком. Сначала ты был слишком рано, и тебя было слишком много. Я была не готова ни к каким проявлениям ни своих, ни чужих эмоций. Потом… потом понимала, что ты отнесешься к этому слишком серьезно. И я должна буду этому соответствовать. Ну а уж теперь я совсем не вписываюсь в цвет твоего… периода.

Власов рассмеялся. И снова уставился на нее. Ее глаза всегда казались ему обещанием чего-то важного. И всегда оказывалось, что это обещание не ему. Он любил ее? Нет. Наверное, не любил. Мог бы любить.

— Все по полочкам. Мне бы так научиться.

— Не уверена, что тебе понравился бы курс обучения.

— Ладно, проехали. Обедать-то будем?

— Обязательно.

— Тогда погнали.

Он завел машину и вырулил обратно на дорогу.

Они обедали долго и обстоятельно, много о чем еще говорили. По делу и о бестолковом. За разговорами можно было не думать о том, зачем она вообще приперлась к Власову просить за Закса. Потому что когда Анна задавала сама себе на этот вопрос, ответ на него ее не устраивал.

Задавалась она и другим вопросом. Если Закса выпустят, придет ли он к ней? Анна не хотела этого так же, как и хотела. Она все сильнее чувствовала себя ненормальной. Но разве она была нормальной? Хоть день своей жизни не под своим именем — была?

С ненормальностью давно смирилась. После всего, что случилось, и что она совершала сознательно, нормального в ее жизни быть не могло. Пользуясь этим, она сначала уверяла Власова, что это Закс убил Андрея, а потом именно в ее квартиру заявилась Веревкина, чтобы рассказать бредовую историю. И вот она снова мчится к Алексею под видом наивной жажды справедливости.

Никакая это не сказка.

Это театр черной комедии.

Театр, продолжившийся звонком незнакомца, представившегося адвокатом Виктора.

Это было на следующий день после того, как она переговорила с Власовым, и после того, как встретилась с Бенкендорфом. Операцию назначили на конец недели. Донора нашли через все того же Константина Христофоровича. Стоило это целого состояния, но на счету по-прежнему были деньги из «Надежды».

Время снова потянулось ожиданием. Ждать было хуже всего. Она это знала — она ждала десять лет. И теперь с трудом понимала, для чего.

Адвокат позвонил неожиданно и предложил встретиться по просьбе своего клиента — тот желал передать ей какой-то важный пакет документов.

Он не хотел ее видеть — просто передать пакет.

Имела ли она право отказаться? Нет, ни минуты.

Кажется, тогда ее накрыло в первый раз. Нет, не сердце дрогнуло. Накрыло.

«Я не хочу, чтобы ты думала, что это попытка оправдаться, обелить себя или получить прощение. Оправдываться я не умею. Обелять себя не вижу смысла. Прощение — чушь для идиотов, которые думают, что это что-то решит. Просто хочу, чтобы ты знала, за что мы отдали свои жизни».

Среди бумаг оказались документы на чугунолитейный завод, судя по которым он целиком принадлежал отцу. Нотариально заверенное заявление Ивана Закса о выходе из компании. И его личное письмо Петру Горину. В нем он обвинял старого друга в воровстве завода. Еще были копии протоколов о гибели Закса-старшего.

Анна долго вчитывалась в каждую букву. Но даже не будь их — не знала ли она в глубине души, за что? Причина не так уж важна. Она могла быть. Ее могло не быть. Это многое объясняло, но ничего не меняло. Каждый из них прошел свой путь до сегодняшней отметки.

У нее оставалось еще два дела: дотащить Таньку до ментовки и дождаться результатов операции Насти. И тогда она будет свободна. Впервые за многие годы она будет, наконец, свободна. И тогда станет делать то, чего действительно хочет.