Последний подвиг капитана Рождественского

2. Старый друг опаснее новых двух

Я прихожу в себя — потому что около моего уха лопается рекламный пузырь, влетевший через форточку. Успеваю заметить светящиеся буквы на обрывках пленки: «Ваша жизнь — наше общее богатство. Страховая компания «Альянс»».

Что это было — сон, бред или забытье? Да какой нахрен сон? Во сне нельзя почувствовать холод и продрогнуть. Вот и грудная клетка побаливает, как от удара. Обычно мои сны классически сумбурны, в них есть символы, спасибо Фрейду, но нет логики. Однако сейчас всё выглядело совершенно логично, хотя и символики тоже хватало. Наркод и прочие психопрограммы, загружаемые через нейроинтерфейс, дают логичную картину и имитируют ощущения — однако я не употреблял дурь. Тогда назовем это… видением, то есть «не-явью» неизвестного происхождения. Говорят, сейчас в моду вошли вирусные наркоинтерфейсы: дисперсные, в виде порошка, подмешанного в пиццу или распыленного в воздухе. Может, я чего-то съел не то или подышал не тем? Еще на левых серваках писали, что спам-снайпер может засадить шприцпулю с инъекцией наркоинтерфейса даже через форточку — бжик и прямо в кровеносный сосуд.

Блин, время! Мне через полчаса быть у врача. За опоздание штраф в сотню желтобаксов — джентльмены в пробковых шлемах приучают дикарей к порядку. Это вы во время «прежнего тиранического режима» могли зря расходовать время серьезных эффективных людей, плевать на тротуар, забывать о сортировке мусора. Теперь за это вы будете примерно наказаны. А за неласковое слово в адрес крупного транснационального бизнеса — пожизненный запрет на работу в офисе. За восхваление «агрессивного царизма» и советского «солдата-поработителя», за сомнение в том, что именно «джи-ай» разгромили Гитлера и взяли Берлин — вы будете покараны крупным штрафом. За отрицание того, что «русско-советская орда» была «тюрьмой народов», а Жуков и Суворов «душителями свободы» — вы останетесь без штанов. За обвинения в адрес западных правительственных и коммерческих структур — в работорговле, сгоне крестьян с земли[2], истреблении аборигенов, опиумных войнах, бомбардировках мирного населения и ограблении колониальных стран — соответствующий текст пойдёт в топку, за «покушение на исторические основы демократии», а боты зачистят всё, что оставил его автор в Сети. За нетолерантность в отношении Ваффен СС, украинских борцов за самостийность и крымских ханов, которые, как известно, своими набегами «подрывали агрессивный потенциал Московии» — вы сядете минимум на пять лет в тюрьму, как ксенофоб. А вдруг не вытерпишь, отвалтузишь туриста из «свободной страны», который собрался вставить твоей жене или тебе лично — тогда тебе светит пожизненное, за нерыночный подход, можно ж было уладить спор на коммерческих основаниях. За всё надо платить, как говорят основоположники либерас… либертарианства, и особенно за право жить в «свободной Ингерманландии».

Если ты сильно проштрафился, твой счет ушел в минус, если ты не числишься в базах данных активных потребителей и даже не приобретаешь рыночные блага в кредит, то рано или поздно появятся покупатели твоих органов и тканей. У тебя есть право умереть наиболее рыночным образом. Самым свободным.

И не говори, что ты был не в курсе. Из темноты к «свету свободы» тебя выводит комиссар Евросоюза, он же по совместительству бургомистр Ландскроны — Даша Миша Бессен с помощью социальной рекламы. Ее излучают денно и нощно облака аэрозоля с дисперсной фазой из нанодисплеев. Сейчас на сияющем облаке написано: «Ордена тоталитарного деда — на помойку. Свобода лучше, чем не свобода.»

Так, голову помыть уже не успеть — придеться прыскать всемогущим спреем «Клирахэйр». Уф, прохладно. Очиститель, скрученный в крупные капли зверским поверхностно-активным веществом, покатился по волосам, а затем посыпался градом с головы. Вкус у капель противный, металлический.

Так, что нам приготовил пищевой механохимический комбайн марки «Bosch»? А приготовил нам шайтан-Bosch, который «мейд ин Калифат[3]», нечто похожее на пластиковую взрывчатку, хотя я засыпал в него отменные картофельные очистки. Э, что там бормочет net-радио? Вот те на… До сих пор не найдено тело известного предпринимателя Виталия Адмани, пропавшего во время морской прогулки на своей яхте несколько дней назад.

Я и не знал. Оказывается, награда нашла героя… Счастье? Да какое там счастье. Всё то говно, какое Адмани хотел мне сделать, он сделал, особо даже не потужившись. Вот если я бы лично отправил его в ад… Месть, осуществленная собственноручно, согласно литературным источникам, вызывает радость. «Умри, собака» и бац в пузо шпагой, а оттуда ползут полупереваренные суши в обнимку с фуа-гра — наверное, это в кайф. А, судя по радио, боров миллионер пережрал-перепил-перетрахался, поскользнулся и выпал за борт. Где тут назидательный момент? Так с любым может произойти.

Однако увиденная мной «не-явь» оказалась весьма многозначительной — как прикажете ее характеризовать? Я вроде лежал в своей кровати, кормил клопов-мутантов, но при том был в курсе самых свежих новостей. Узнал и про то, что Адмани капец настал, и как это случилось. И даже будто поучаствовал в этом…

Всё, потом разберемся, а сейчас пора на выход, велосипед на плечо. Уже в прихожей запашок ощутился, а как вышел в коридор — там вообще газовая камера. Ароматы ацетона, индонезийской еды наси-горенг, самогона, выработанного из стула, неведомых химикатов, разложившихся трупов неведомых зверей, откровенного кала — в квартире номер двадцать пять, где проживает племя численностью в сто человек, давно свирепствует холера. Домохозяин «Sahle Wohnеn» запрещает проветривать длиннющие коридоры, чтобы не увеличивались расходы на отопление. Компания строгих немецких дядей понимает хорошо в газовых камерах.

На улице едва отдышался. Зелень у нас давно уже никакая не растет, вытравлена техноплесенью, чтобы не заслонять городских партизан, однако с моря поддувает свежий ветерок, как встарь. Навевает сладкую ностальгию, «На берегу пустынных волн Стоял он, дум высоких полн…». Только не расслаблятся — осталось всего пятнадцать минут.

Я еще помню автобусы, трамваи и троллейбусы, помню, ах, метро. Наземный транспорт был остановлен пять лет назад с наступлением «свободы» — как неприбыльный и поддерживающий иждивенческие настроения совков. «Как далеко ты уедешь, зависит теперь только от тебя», — ободряюще сказал бургомистр Даша Миша Бессен. Метрополитену, кроме неприбыльности, вменили еще и роль прибежища для партизан из националистического ополчения «За Пушкина». Теперь в метрошных тоннелях господа из Гонконга производят грибы-шампиньоны и еще каких-то съедобных червей. Вместо «сталинского метро» и трамвайных путей у нас выросли, причем сами собой, прекрасные наноплантовые[4] автострады. Конечно же платные, владельцу патента надо же бабки отбить. А еще распространилась система рикш. Простые рикши из числа бывших совков работают в азиатских кварталах. А роборикши — в европейских. Ездят по тем же зеленым дорожкам, что и пиццамобили, у них есть лица, напоминающие о буддизме, а владеет ими компания, принадлежащая далай-ламе.

Нет, роборикша тоже не по карману, одако попутный мне ветер в паруса. Будем считать, что и корабль мой пока на плаву. А чтобы зайцем нынче стать, надо четко хакерские инструкции соблюдать.

Приблизиться к дорожке для пиццамобилей, имея лассо наготове — невидимый тросик из УНТ[5] с гекко-липучкой на конце и… Всё, пора налечь на педали — в атаку марш, шашки наголо. А теперь — бросать лассо.

Кажется, получилось, несусь во весь опор; если навернусь, то мало не покажется, всю кожу на дорожном покрытии точно оставлю, а потом заплачу штраф — за то, что напачкал. Но понадеемся на лучшее…

Три минуты адской езды, хуже, чем у ковбоя на буйволе, и надо успеть отцепиться, иначе проскочу съезд.

При отстыковке сильно дернуло, но обошлось, только потрепанное сердце чуть не лопнуло…

Практика доктора Ваджрасаттвы на эстакаде второго яруса. Это тот врач, который интересуется не сердцем, а мозгами. Пользует их, так сказать, а иногда даже берет в наём.

Слева от врачебной практики распахиваются двери филиала известной эвтаназионной фирмы «Элизиум» («в последний путь с нами — весело и не накладно»). Как раз выносят очередного удовлеворенного клиента в пластиковом мешке. Судя по членам тела, силен был мужчина. По старым понятиям ему бы жить и жить, однако нынче «невидимая рука» рынка забрала его в поля счастливой охоты. В окне видна девка, которая ублажала клиента напоследок, она ему и цианид вкатила — инъектор у нее в соответствующем интимном месте расположен. Поработала на славу, а теперь забивает косячок, слюнявит раздвоенным язычком бумажку.

Cправа — салон «Надуй себе сам», франшиза «Surreal Dolls». Там кукол продают, которые умеют делать всё, притом покруче настоящих девок («наши киски — под любые сосиски»). Писк моды — пять разнокалиберных титек, десять отверстий для любви, двадцать типов беседы: «о моде», «о свободе»; пять личин: «сосюша субчак», «карла бородуни», «госсекс киллари клитор» и т. д. Ладно, мне пока прямо идти.

Еще при подходе на меня разорачиваются глазки видео- и инфракрасной камер, прощупывают складки одежды и тела. Автоматически делается неловко, нет ли дырки на трусах, да и вообще. Дверь открывается, сразу за ней колонка робоохраника. Он проводит по тебе волшебной палочкой, которая ищет металл, источники электромагнитного излучения, заизолированные кровеносные сосуды и полости тела, которые используются для хранения взрывчатых веществ. Он нюхает длинным мокром носом, не выходят ли у тебя из прямой кишки ОВ[6]. А вот и не выходят, я вам не немецкий турист… Велосипед с ботинками надо засунуть в рентгеновский сканер, психи нынче особо опасные пошли. Щелкнув штырями, распахивается следующая дверь, сразу за ней стойка. Там вьется азиаточка-медсестра, хорошенькая как куколка, хлопает сантиметровыми ресницами, щебечет и хихикает карминовым ротиком; может, она и в самом деле не настоящая, из соседнего салона? А направо — стойло ожидания.

Помимо меня, сегодня там было еще двое. Потертый мужик и дама. То, что мужик явно не метросексуал, можно было определить уже по его неухоженной шевелюре. Никакой тебе аккуратной щеточки волос с напыленной фотоникой и имплантатами на поредевших местах — у этого типа были кое-как расчесанные серые патлы с залысинами. Я видел его в профиль и лишь наполовину, остальное скрывал громоздкий аквариум со светящимися рыбками-мутантами. Они такие яркие были, что у меня всё расплывалось перед слезящимися глазами.

Даму из-за этого долбанного аквариума не разглядеть; только видно, что туфли и колготки у нее старомодные. Кто сейчас носит колготки, кроме пенсионерок? Сейчас дамы носят разноцветную «вторую кожу»[7] — нога от нее кажется не только голой, но и глянцевой.

Плохо причесанный тип чего-то упорно вливал дамочке сипловатым шепотом. Ее голоса почти не было слышно. Лишь изредка я улавливал «да», «нет», «еще чего». Если это не жена, то заигрывания у мужика, прямо скажем, безуспешные, и больший успех он бы имел у надувных девушек из соседнего гешефта.

Потом даму вызвали к врачу. Она за аквариумом прошла — я так ее и не разглядел. А мужик все равно не утих — стал стучать пальцем по стеклу рыбохранилища и разговаривать с рыбками. Оно и понятно. К доктору Ваджрасаттве здоровые не ходят, только инвалиды на всю голову.

Потом улавливаю, что этот неугомонный пялится сквозь рыбок на меня. Вот чего не хватало, сейчас как кинется с криком «Ты убил моего брата!». Но вместо этого слышу:

— Спица, ты? В смысле, Паша?

Это он мне, что ли? Интересно, откуда он знает мое имя и детскую кличку? Бурчу в ответ:

— Я уже давным давно Паша.

Тип выходит из-за аквариума и я вижу… Сашу Рождественского. Лет двадцать мы с ним точно не виделись. Теперь вид у него еще более потертый, чем казалось из-за рыбок. Чего стоят портки с пузырями на коленях и нечищенные ботинки — современная-то обувка вообще грязеотталкивающая.

— Вот те на, ходим к одному психиатру, оказывается, — преодолевая некоторое смущение, пробормотал я.

— И тебе наш индюшка тоже диффузный нейроинтерфейс скормил? Волосатую таблетку ел? — сразу стал уточнять взявшийся на мою голову одноклассник.

— Вроде да, с щупальцами такую. Ее доктор в начале дал. А потом улыбнулся и все равно вставил обычный интерфейс в разъем у основания черепа — моего, конечно. Ну как, кибернаркоманам делают.

— Что лечишь-то, Спицын? — подмигнув, спросил Рождественский.

— А ты?

— Что точно, не венерическое.

— А я лечу посттравматический синдром методом оживления долговременной памяти. Экспериментальными, понимаешь, методами.

— И я, типа этого.

— А что было много психотравм, Саша? Ты ж на вид такой… бодренький.

— И труп, бывает, ничего смотрится.

Он закатывает глаза и высывает набок язык. Сашка — всё тот же приколист.

В этот момент появляется куколка из ресепшн и говорит, что доктор Ваджрасаттва просит извинить его, сегодня он не может принять господ такого и такого-то и вручает им приглашения на другой день.

— Еще те «господа». Я теперь как дурак с помытой шеей, — хмыкает Саша, пытаясь приложить ладонь к кукольной попке, едва девушка поворачивается.

— А я просто дурак, без «как». Поэтому мне без разницы, когда сюда приходить. Все равно другой работы нет и не предвидится. Только добрый доктор и платит мне за участие в экспериментах.

— Слушай, Паш, вдруг ты и сейчас участвуешь в эксперименте. Та куколка потихоньку тебе запистонила очередной нейроинтерфейс, вот ты увидел призрак из прошлого, то есть меня. А на самом деле мой гордый труп давно миноги съели.

— Или это я тебе привиделся, — пришлось поддержать шутку. — А меня на самом деле давно соседи по дому слопали, папуасы-то ведь это могут при недостатке белков.

— А нас Европа слопала при полном достатке белков… Слушай, Паша, поехали ко мне. Посидим, расскажешь про все эти психотравмы. Жена подождет.

— Да нет у меня теперь жены. Ушла и пообещала не возвращаться.

— Это брюнеточка такая, за которой ты в десятом бегал?

— Угадал.

— А ведь наверняка не ко мне ушла.

— Тогда поехали.

Тут в стойле ожидания появляется та дама, забрать свой плащ. Прямо скажем, чтобы с этой особой заигрывать, надо много тестостерона в тестостеронницах иметь. Не то, чтобы уродина, однако со взглядом таким тяжелым, совсем неигривым, что хочется стать мышкой и юркнуть в норку. Но, что странно, она мне кажется знакомой, как будто. С чего вдруг? Может, она раньше фонарным столбом работала?

— А давай ко мне в гости, Елена Дмитриевна, — неожиданно предлагает Саша. — С девушками всегда веселее.

Она, не обращая внимания на его слова, идет к вешалке за своим плащом.

— С такой «девушкой» веселее не будет, — шепчу я ему.

— Я думал, жрачку приготовит, да и вообще, потанцуем, — отвечает Рождественский также шепотком.

— Ты лучше с лопатой потанцуй.

— Ладно, доложу тебе по секрету. Это — старая знакомая, секретаршей в штабе ЛВМБ[8] служила. Правда, у нас тогда дальше поцелуев за шкафом не зашло.

Да, сегодня что-то слишком много совпадений. Впрочем, товарищ детских игр постарался развеять мои опасения.

— Это она насоветовала мне сюда придти, после того как я ей позвонил и стал всякую околесицу нести. Мол, ей помогли и меня вылечат.

«Старая знакомая» идет от вешалки к дверям, а потом останавливается и говорит, тихо и глядя почему-то в мою сторону:

— Я поеду к вам, Рождественский. Но если станете распускать руки, сразу вызову голубую полицию. И про поцелуи вы всё врете.

— А что тут такого? — нашелся Сашок, был нахалом и остался. — Да, выдаю желаемое за действительное — так принято у тех, кому не везет в любви. И пожалуйста, Елена Дмитриевна, не надо голубых полицаев. Побей и изнасилуй меня сама. Необходимые для этого инструменты возьмем напрокат у моей соседки, фрау Менгеле; она приехала обучать «руссише дефочка» антимужскому садизму.

Саша довез всю компанию на колымаге, единственной незаржавленной частью которой был чип-контроллер, без которого нынче и двух шагов не проедешь — без него ты враг свободы и нарушитель прав дороговладельца на взымание дорожной платы.

Дом, в котором проживал Рождественский, был под стать моему — заполнен людьми с югов, которые там оказались лишними. В тех краях демократизаторы сожгли белым фосфором и залили самонаводящимся напалмом все «диктатуры», пытавшиеся создавать какие-то заводы, фабрики и плотины, и учредили вместо этого «управляемый хаос» с освобожденными личностями, обвешанными стволами. А пар из демографических котлов был направлен в наш гостеприимный регион. Кто же виноват, что аборигенное питерское население проиграло в капиталистическом соревновании и пострадало в межвидовой борьбе имени Дарвина. Как ранее проиграли-пострадали австралийские аборигены, ирландские кельты, индейцы, индийское население, усеявшее своими костями равнины Бенгалии. Это диктатор всегда и во всём виноват, а демократия — никогда; как не может быть виноватой стая прожорливой саранчи или выводок гадюк. Ах да, скажите еще спасибо Петру, это он стал строить огромный город на северном болоте, а в огромном городе может жить, как известно, кто угодно…

На первом этаже явно работала птицефабрика и из дверей выносили ящики с убитыми курами-сферушками, такие загаженные шарики из перьев; на втором трудился кибербордель, где роль девушек выполняли филипинские контрафактные Surreal Dolls. Здесь воняло паленой резиной. На третьем этаже слышалась канонада. Дама приложила к носу платочек, а Саша смущенно, как мальчишка, заулыбался — проживавшее здесь племя страдало от дезинтерии и массово пускало ветры.

А квартирка у Саши оказалась совсем уж запущенной. Мебель, которой лучше бы на помойке стоять, ржавая железная кровать, на которой зачинали еще первых кроманьонцев. Или как минимум его родного дедушку. Из относительного новья — пленочные экраны-трехмерки на окнах. Благодяря им, вместо блошиного рынка, видишь едко-синее море, катящее сопливо-блестящие волны на токсично-желтый песок. Уже через пару минут начинаешь жмуриться и отводить глаза.

Но пили мы хорошее — древний армянский коньяк из янтарного цвета бокалов.

Если честно, я не очень люблю встречать сокурсников, одноклассников, товарищей детских игр. Те, у кого жизнь не удалась, давно уже вылетели в трубу с помощью «Элизиума» или исчезли в мясорубке у трансплантологов. Немногие уцелевшие доживали в глубоком миноре, выращивая у себя внутри порцию почек и трехкилограммовую печень — вырастил с помощью генной стимуляции, прямо в нанопленочной упаковке с имуннорегулирующими свойствами, продал свои потроха по дешевке посредникам, «приконнектился», забылся. И зачем общаться с этими ходячими плантациями органов?

Есть, конечно, и такие, у которых всё в шоколаде — жизнь удалась, в современном смысле этого слова. Нормальный счет в банке, при котором не придет добрый дядя с предложением продать богатеньким гомикам детишек и внутренние потроха, хорошая работенка, с которой не выпрут при любом неудачном чихе. Он — или кочующий менеджер, умеющий присоcаться к любому финансовому потоку, или служит в ЧОПе. Но я не любитель слушать их натужную похвальбу в пиндосовском стиле, да и неприятно видеть, что люди тупят, потому что так теперь принято.

А вот Саша Рождественский представлял какое-то исключение. Его жизнь явно не удалась, но он был жив и, что самое интересное, бодр и весел. Это заражало. Пара минут разговора с ним и я стал отвечать давно заржавевшими шуточками. А еще через пять минут стала откликаться и дама весьма строгого вида. Но делала это, как будто преодолевая внутреннее сопротивление, что было видно по напряжению, застывшему на ее лице.

Наконец, дама пошла на кухоньку — вняв предложению Саши пожарить кусок мяса непонятного происхождения — на упаковке с весело пляшущими иероглифами был нарисованы какие-то не менее веселые насекомые.

— И так с чего ты, Паша, к лекарю пошел?

— Я же сказал, за лечением после психотравмы.

— А я про тебя другое знал. Публицист, писатель, если не солнце русской поэзии, то и не черная дыра, на всех свысока поглядывает: мол, гений я, а вы, в лучшем случае, менеджеры среднего звена. Видел как-то книгу с твоими рассказками — едва не купил, трех рублей не хватило. Не пожадничал, на самом деле в карманах пусто было. «Над пропастью заржи», кажется, называлась. Чуть-чуть премию «Пукер» не получила, как на обложке значилось. Полистал — ничего, меланхолия сплошная, сюжеты надуманные, герои одинаковые, ни на что не способные, кроме гадостей, рефлексируют всё себе, онанируют, на славную русскую историю какают, ближнему подсирают, но не без юмора.

— Давно это было. А точнее пять лет назад. Адмани — есть такой миллионер-издатель, типа наш Мэрдок-Шмэрдок — купил меня. В смысле, как литературную рабсилу. Стал на него пахать.

— И что?

— Ничего. Какая работа может быть на дьявола?

— Может, преувеличиваешь, Паш? Он же там вроде книги пёк про отважных эсэсовцев, представителей разных свободолюбивых наций, мужчин и женщин в черном, уничтожающих советские орды. Чтиво для баранов, но не более того. Да и бумага съедобная, с земляничным, с шоколадным вкусом. А вот еще помнится, у него была популярная серия «Педики против вампиров. Кто кого поимеет?». По ней фильм сняли, который министерство культуры финансировало еще при прежнем «тираническом режиме». Педики, конечно, победили и всем вампирам жопу порвали. А главную роль помнишь, кто исполнял?

— Я написал для Адмани книгу, которой он дал название «Ландскрона и Ингерманландия под российским игом». Я тогда себя успокаивал: мол, надо едкой критикой принудить власти — те, прежние — всерьез заниматься городом. Какие ж нахрен это власти, если я без денег сижу и в подъезде насрано? Если угодно, я отомстить хотел. У меня, между прочим, ни одно издательство не взяло книжку о том, как «отличились» прибалтийские щуцманы на нашем северо-западе в Великую Отечественную — мол, зачем питерцев настраивать против соседей, с которыми в единой Европе жить… А последнюю версию книги про «иго» Адмани мне уже не показал. Там другой литературный негр добавил еще «светлостей» про барона Маннергейма. А этот «освободитель» вместе со своей чухной не только половину блокадного кольца держал, но и жизнь у моего личного деда на Карельском перешейке отнял, и малолетнюю тетку в оккупированном Петрозаводске в концлагере сгноил… И самое главное — в книжке появилась ударная концовочка, дескать, пора от «орды-рашки» избавляться.

Саша с заметным сожалением посмотрел на пустеющую бутылку «Арарата» и, подхватив гитару, запел с хрипловатым надрывом «Норд-ост весь горизонт покрыл волнами, прощаясь с морем плачет океан, «Медузу» под косыми парусами в последний рейс вёл старый капитан». Оборвав себе на полуслове-полухрипе вернулся к теме:

— Судя по твоему описанию, ты даже расстроился. А мне помнится, что ваш брат творческий интеллигент спокойно лил жидкое гуано на «орду-рашку»; и за бабки, и бесплатно, по интеллигентской традиции. Привык ваш брат за базар не отвечать… А у меня, между прочим, под кроватью шашка предка лежит, которой он орду рубил, чтоб не мешала русскому крестьянину пахать да сеять, и еще его нагайка, которой он врунам всегда навалять мог не хуже Арнольда[9]… Знаешь, каков результат ваших книжек? Кривозащитники в окружении визжащих полуголых потаскух разгромили нашу военно-морскую базу… Но я тебя не осуждаю, ты был в струе, полный мейнстрим, чего уж себя упрекать. Тридцать серебренников получил и ладно, а как еще концы с концами свести? За патриотизм-то у нас и в самом деле платить было не принято. А как освободился от совести, так и намазывай икру на булку — заслужил.

— Да я и тридцати серебреников не получил. Когда стал скандалить по поводу редактуры, то Адмани не выплатил мне большую часть гонорара. А потом…

— Что потом?

— Я достаточно выпил? Давай-ка еще по одной нальем и кусочек лимона протяни, пожалуйста — хочу по-питерски. Я, конечно, настаивал, но против таких носорогов не попрешь. Меня его секретарша по-быстрому отфутболивала — шеф на совещании и покеда, закройте дверь с той стороны. А мои имейлы и звонки вообще антиспамерской программой терла. Тогда моя баба поехала к издателю — уговаривать, на жалость бить, чтобы он остальные деньги отдал.

— И как? Выбила деньги?

— Думаю, что Виталий Эдуардович ей заплатил, не абрек же какой-то. За интимные услуги, так сказать. По таксе: с презервативом — сто баксов в час, тогда ведь еще зеленые бумажки в ходу были, без резины — вдвое больше. Вскоре она свалила от меня. Даже квартиру не потребовала продать, чтоб свою долю получить — дескать, у нее новые горизонты открылись, теперь она жить по-настоящему будет — шоппинг-джоггинг, а вот раньше прозябала. Вот такой финал у моей творческой и семейной жизни.

— Мда, нет повести печальнее на свете… — Саша поглядел на свое ядовитое море; и хрен знает, интересна ему эта мутота, которую я ему поведал, или нет.

Приняв в очередной раз «на грудь», Рождественский на несколько секунд расслабился, прикрыв глаза, но потом, словно спохватившись, спросил:

— И как потом дела у этого Адмани? Я его несколько раз по телеку видел, он медаль за «свободу слова» получал — а еврокомиссар вручал. Процветает, стало быть.

— Процветал. А потом с яхты свалился и пропал без вести. Утоп, наверное.

Рождественский искренне порадовался.

— Да что ты говоришь, Пашка? А я то думал, что говно не тонет. Шикарно. Вот бы и с моим подлецом такая финита ля комедиа приключилась.

— И кто у тебя подлец?

С кухни вернулась Елена Дмитриевна.

— Вот, мальчики, всё, что смогла, — сказала она, расставляя тарелки с жареными кузнечиками, что ли. — Знала бы моя мама, что я буду такую… этакую… готовить, — дама так и не смогла подобрать определения, чтоб не обидеть хозяина.

— Еленушка свет Димитриевна, да какая же это гадость? Это — натуральный продукт, природный афродизиак, — стал нахваливать Саша, — а вот, что там продают под видом курочек и уточек — это еще большой вопрос.

— Я, кажется, вас прервала, можно мне уйти уже? — несмотря на строгий внешний вид, нерешительно спросила она.

— Как это «уйти»? Зачем эта напускная скромность, зачем сковывать себя в броне условностей? Вы же у нас Елена Прекрасная, только та девушка была с моральными изъянами, войну развязала, нулевую мировую, а вы нет. Слушай, богиня, налей, Ахиллесу Пелееву сыну. Точнее, Ахилла надо было в психушке держать — чмо он отмороженное — а не прославлять при помощи Бреда Питта. Куда ему, пидору, до Гектора — защитника семьи и отечества.

Женщина бросила несколько испуганный взгляд на меня. Явно, Саша ей нравился, но она больше доверяла моей персоне.

— А мы с вами нигде раньше не виделись, Елена Дмитриевна? — поинтересовался я.

— Я точно не была воспитательницей у вас в детском саду.

— Тогда б она тебе, сорванцу, так наподдала по попке, что ты надолго бы запомнил, — вклинился Саша.

— Какой-то вы больно веселый, господин отставной капитан, — решила пресечь разговорчики в строю строгая дама.

— А отчего я такой веселый? Оттого, что грустный, — Рождественский загундосил как Джон Сильвер в исполнении артиста Бориса Андреева. — Это я виноват во всём. Пусть юнга Спицын и Елена Дмитриевна знают.

— Во всем, во всем?

— Во всем, во всем, во всем.

— Не много ли на себя берешь, Сашок? Вот и твой тезка, адмирал Рождественский, был далеко не так виноват за Цусиму, как пишут некоторые пердючие щелкоперы. И царь-бедолага, кстати, тоже не виноват. А дело было предрешено отстутствием у нас операционных баз на незамерзающих морских комуникациях — чего у врагов было предостаточно. Мы только при адмирале Горшкове стали настоящей морской силой.

— А потом все благополучно профукали.

И Саша рассказал как пять лет назад он не спас отечество.

— Тогда шла война, которую наши начальники из ложной стыдливости называли «ситуацией повышенной конфликтогенности». Совсем серая война, без тыла, без флангов, когда ни на одного человека нельзя положиться, потому что «хозяева жизни» вытравливали из людей совесть и веру на протяжении почти сорока лет. Тогда тысячи японских «бабушек» с силиконовыми морщинами на искуственном коллагеновом каркасе высадились на Курилах и Сахалине. А похожие на них «дедушки», только уже польские и тевтонские, заполонили Калининградскую область. Заблокировали все дороги, перерезали линии связи. Вязальные спицы стреляют мономолекулярными иглами, вставные челюсти излучают шум на наших военных частотах, слуховые аппараты считывают разговоры наших вояк даже через стекло. А вся мировая пресса подпевает про мирную демократическую борьбу против «наследия сталинской оккупации»… Да блин, без «сталинской оккупации» фашисты с япошами весь мир бы поимели.

— Ты, это, потише, Сашок, сейчас и туман есть звукозаписывающий, и пыль подслушивающая. Фашисты и так весь мир насадили — не одни, так другие. Ты лучше скажи, чем это наши доблестные вооруженные силы тогда были заняты?

— Чем? Серьезным делом. С пивком у «ящика» отдыхали. А по «ящику» писатели вроде тебя выступали. И в самом деле, если замочишь импортную «бабусю-дедусю» — тут же сам под арест, жди пока «прогрессивная общественность» смонтирует на тебя обличающие фотки, а военная прокуратура, купленная НПОшниками, состряпает дело. Ты и до зоны не успеешь доехать, «свободолюбивые» уголовники по дороге прирежут, а мировая пресса уже настрочит-надрочит про зверские расправы «сил тирании» над «мирными демонстрациями пожилых людей». Знаешь, сколько во вранье денег вкладывалось, чтобы народонаселение не понимало, что на страну идет атака. И на югах проблем было больше, чем достаточно — волной шли шахидки. Смертницам закачивали жидкие взрывчатые вещества в закупоренные участки кишечника, вшивали под кожу кремнийорганические детонаторы…

— Про «черных вдов» помню.

— Хрен тебе, а не «черные вдовы» — это медийщики в очередной раз несли чушь, про несчастных женщин, которые лишились своих мужей — борцов «за свободу Кавказа». На самом деле «борцы за свободу Кавказа», иначе говоря уроды, которые вырезали наших русачков на Тереке, хватали этих баб где-нибудь в России; проводили им резекцию, имплантацию, затем программирование мотивационной памяти. После потери центров аналитического мышления хватало коротенькой психопрограммы на десять строчек с хорошим фармакологическим закреплением. И вперед, на смерть, с улыбкой во весь рот.

— И чего вы всю войну так на заднице и просидели?

— Отчего ж, — глаза у Рождественского заледенели, — не всю. Если помнишь, тогда как раз кондитеры из ФРС обменяли зеленые доллары, которых слишком много напекли, на желтые — но только тем человечкам, которые присягнули на верность. Начальство бросилось спасать капиталы, хорошее занятие на полный рабочий день. Те из них, что не самые продажные, ближе к финалу опомнились, показали могучий задний ум, начали собирать сводные батальоны с бору по сосенке. Сухопутники были в очередной реорганизации после дезорганизации, поэтому командование оперлось на морскую пехоту, загребли в неё и коков, и каптерщиков, и меня. Э, Елена Дмитриевна, помнишь, как я зашел к тебе попрощаться перед отъездом на Дальний Восток?

— Помню, помню, товарищ капитан III ранга, вы тогда еще сперли коробку шоколадных конфет у меня со стола.

— Ой, не мелочись, я и пачку чая «Эрл Грей» утащил, только не рассказывай об этом западной прессе, которая мигом превратит меня в обмазанного шоколадом и кровью московитского варвара… Морпехи, конечно же, сбросили японских «бабушек» и польско-немецких «дедушек» в море — освежитесь, пожалуйста. Но пока мой батальон домой из Владика ехал, неспешно так колесами стучал, чух-чух по чугунке, к Котлину подошел БДК[10] «Збигнев Бжезинский», а с ним еще десяток вражеских кораблей.

— Это ж был «визит дружбы», если мне не изменяет память.

— Изменяет. Это было новое издание «Шлезвиг-Гольштейна»[11] в серии «для чайников». Десятого июня начальник Ленинградской военно-морской базы назначил меня командиром единственного достроенного экранолета-невидимки проекта 1380, но «пятая колонна» не дала и пары недель на раскачку. У нее всё уже было готово.

— Помнится, Сашок, они орали: «ФСБ взрывает Петербург».

— Не про себя же они должны были орать, — Рождественский кинул в рот порцию жареных насекомых и ожесточенно захрустел хитином. — Самый большой геморрой был от киберов-«тараканов», несущих грамм сто-двести органической взрывчатки, потому что они запросто проникали в подземные и надземные помещения через шахты лифтов, вентиляционные колодцы, трассы водопроводов и канализации. Самое забавное — «тараканы» почти ничем не отличались от детских игрушек «хексбагз» южноазиатского производства. И в мешке любого санта-клауса из недалекого зарубежья их мог быть десяток.

— А я, как и все, думал тогда, где ж наши спасители, хоть бы с хвостами и рогами, лишь бы остановили эту срань.

— И что, недолго ждал спасителей с рогами? Всего неделя прошла, как «заиграли трубы, трубы-барабаны, отворились двери и вышел басурман». С «Бжезинского» на берег, ровно в четыре часа, были высажены команды американских элитных бойцов, а там еще и круизники привезли несколько групп спецназа из разных натовских стран в гражданской одежде, которые изображали экологов, геев, волонтеров всяких там фондов. Маскировка отличная, этих гавриков и так уже столько в городе было, что канализация лопалась. А над головами дроны америкакесов запорхали и не только разведывательные, но и ударные.

— Взрывы, если мне не изменяет память, сразу прекратились.

— Не изменяет. Как по свистку, вот тебе и «ФСБ». Зато стали погибать наши офицеры, из тех, что на самых ответственных постах — раз и труп на обочине или сгоревший автомобиль с угольками внутри. Попутно кривозащитники» вместе с ордой демократической общественности брали узлы связи и оборонные объекты — захватили и НПО «Базальт» на улице Марата, где корабли-невидимки разрабатывались. Там, правда, зам по науке успел сжечь всю документацию, но и сам в дыму задохнулся. А БДК натовский стоял на траверзе Красной Горки, где перед тем дноуглубительные работы проводились по приказу Мокрецкого. Ясно, что атаковать надо вражье корыто и немедленно. Но связь с центром была потеряна напрочь, а вице-адмирал Мокрецкий команды не давал, он ведь остался самым главным. Не надо было его слушаться — ведь Мокрецкий оказался предателем, иначе бы ему не стать затем банкиром и кавалером ордена Свободы Финансов. С другой стороны, как не слушаться начальника, в вооруженных силах это преступление. С третьей стороны, налицо тот самый случай, когда надо пожертвовать своей задницей и совершить преступление.

— Слушай, Саша, не факт, что у тебя чего-нибудь получилось бы.

— Эх ты, плохой психотерапевт. Под командованием у меня находилась машина проекта 1380 «Сирин» — последнее, что на «Базальте» сделали. Экипаж — один человек. Гальюн — прямо под креслом, только не забудь снять штаны и нажать кнопку; все остальное пространство заполнено умным оборудованием. Никаких там «два румба влево» и «машина, малый ход»; большинство функций управления — у самопрограммирующего «эксперта», фактически борт-искина[12]. Он, получив информацию от разнообразных датчиков и детекторов, расположенных на плавающих, летающих и космических платформах, определяет наиболее эффективные варианты атаки. Командир же задает цель и параметры применения оружейных систем — через мультисенсорный интерфейс. Тот считывает направление взгляда, движения рук и даже мысленные приказы командира. Невидимость корпуса корабля в оптическом и радиодиапазонах обеспечивается нанопокрытием, содержащим квантовые «точки-ловушки». Вооружение — кассетные ракетоторпеды «Базальт-С», расщепляющиеся на последнем этапе на девять поражающих элементов, которые обладают общим «стайным интеллектом» и способностями маневрирования на всех фазах атаки. В стае есть ракета-вожак, ракеты-ищейки, наблюдатели, обманки и забойщики…

— Но кто мог дать гарантию, что всё это сработает?

— Уйти от атаки нашего экранолета натовскому БДК было бы никак, хоть он жопу надорви. Понял, Паш? Просто никаким средствам обнаружения не засечь «Сирин», ведь такого поддержания невидимости во всех диапазонах ни у одной машины до сих пор. Любой стелс скромно отдыхает в сторонке, потому как наша машина способна «разрывать», а потом снова «склеивать» световой поток, словно её и нет вовсе. А потом сработала бы система «Базальт-С», надежно как гильотина… Но, как я уже сказал, падло Мокрецкий запретил использовать силы флота и береговую артиллерию.

— Ладно, утопил бы ты этот БДК. Однако сам говорил про орды кривозащитников и стада демобщественности — они ж все оборонные объекты позахватывали, а линии связи остались бы в любом случае под контролем натовцев.

— Нет, ты не въезжаешь… С этого БДК высадились основные персонажи — «морские котики» и прочие «свинки». Они-то и выбивали вояк и эфэсбэшников, тех, которые остались верными присяге и не продались. Пока у нас были люди, была и надежда, но людей не стало. Командира нашего 125-го отдельного дивизиона испытательных кораблей убили вместе с женой в подъезде дома, вернее, отрезали им головы очень такой тоненькой и остренькой ниточкой-мономолекулой. — Рождественский опрокинул себе в рот остатки коньяка, прямо из бутылки, наверное, чтобы залить неприятные воспоминания. — Без котиков кривозащитникам не захватить было б Петербург. Я в теме.

— И я. Двадцать второго июня ровно в четыре часа сепаратисты-ингерманландцы взяли под контроль городскую администрацию, провозгласили независимость от «деспотической России» и запросили военной помощи у «мирового сообщества». Их быстренько признали законным правительством, так что «котики» были только на подхвате.

— Это для козлов оно было законное, а для нормальных русаков — кодла воров и самозванцев. Но Мокрецкий, и в самом деле, сразу ему присягнул. Тут уж совсем ясно, что он — предатель, и у нас на базе, самоорганизацией так сказать, был создан своего рода партизанский отряд. Мы бы вернули город. Собственно и драли вначале успешно этих «котиков» и лупили натовский спецназ. Однако с их БДК вышла броня, вертушки прилетели, пшеки и прибалты быстро свои воинские подразделения перебросили. У нас против их техники — ничего, и на одного нашего бойца у них десять оккупантов. И кривозащитники на нас пальцами показывают — ахтунг, партизанен. В итоге почти все наши полегли, мне легкое прострелили, хорошо, что земляки не бросили, а Елена Дмитриевна меня в больницу привезла… Помнишь, Лен, как ты меня с того света вытащила?

— А может и не вытащила, может, вы там остались, — неожиданно по-черному пошутила Елена Дмитриевна. — И сейчас нам в роли зомби мозги компостируете.

— Нет уж, вытащила, только неизвестно, хорошо ли это. Мне со своим «прошлым», братан, ох как хреново жить. Это тебе не книжульку говенную сочинить, а в прямую погубить родину бездействием.

— Саша, один в поле не воин, я тебе точно не говорю.

— Эх, Елена Дмитриевна, утешь меня как нибудь, — попросил со смирением Рождественский и снова схватил гитару, только уже не за струны взялся, а стал барабанить по корпусу. — Кости мои белые, сердце мое смелое коршуны да вороны по степи разнесут… Нет, не так, степь у предков была; а у моремана, вроде меня, должна быть мокрая могила… Утихло море через девять суток, остатки шхуны принесло в Бостон, а рядом с кругом с надписью «Медуза» безмолвным трупом плавал старый Джон…

Женщина натужно улыбнулась. Она делала это редко и имело на то веские основания — у нее явно не хватало пары-тройки зубов. И волосы были выбелены перекисью водорода, как у пожилой буфетчицы. Я фиксировался на этих недостатках, чтобы предотвратить ненужное — с каждой минутой она нравилась мне всё больше и больше. Но ей явно по вкусу был Саша, а я вызывал у нее, если не отторжение, то какую-то жалость пополам с презрением… как будто она чего-то обо мне знала, помимо того, что я тут в компании рассказал… И меня не отпускало ощущение, что где-то её уже видел. Может, по телеку? Вдруг, она из этих самых кривозащитниц, которые вражью силу в город запустили. Это ж не важно, что она секретаршей на военной базе работала. Даша Миша Бессен тоже раньше возглавлял государственные радио, телестудии, информагенства, журналы и газеты и звался Михаилом Андреевичем. Помнится, имелась такая активистка Ленка Дырократка, которая в голом виде захватывала почту-телеграф-телефон, а сама была дочкой министра экономического блока… А если спросить нашу даму об том напрямую?

— Знаете, я все-таки пойду, наверное, — почувствовав мое вопросительное настроение, Елена Дмитриевна встала, подошла почему-то ко мне, посмотрела в упор — а взгляд у нее такой, что и при отсутствующие зубы забудешь — и вышла из комнаты. Рождественский, виновато хихикнув, выскочил за ней. Потом я слышал обрывки их разговора в коридоре — естественно он уговаривал, но звуки этой беседы были заглушены во-всю-стену-телевизором. Потом я стал слышать звуки вроде бы поцелуев, потом хлопнула дверь, не наружняя, а ведущая во вторую комнату. Больше я Сашу не видел.