Глава 8

Лондон

май 2019 года

И снова я летела по шоссе с Арабеллой в ее красном «БМВ» – на этот раз в направлении дома родителей Колина в Гилфорде, графство Суррей. Мой телефон зажужжал, но мне не было нужды смотреть на него – я и так знала: снова звонила Кэсси, чтобы узнать, приеду ли я домой на Рождество и свадьбу Нокси. Уж если я что и знала о своей тете, так это то, что она упрямее термита в ветхом амбаре.

Стоял теплый и солнечный денек – точнее, теплый и солнечный для весенней Англии, – и Арабелла опустила крышу. Когда навстречу нам пронеслась очередная машина, я различила уже привычные шокированные лица пассажиров внутри.

– В Соединенном Королевстве ведь существует ограничение скорости, да? – спросила я, стараясь перекричать ветер.

Арабелла, казалось, всерьез задумалась.

– Думаю, да. – Ее телефон, лежащий в подстаканнике, зазвенел. – Ты можешь взять трубку и попросить, чтобы они позвонили моей помощнице? Я ей дала указание отвечать сегодня на все мои звонки, пока я работаю вне офиса.

Я искоса посмотрела на нее, а затем перевела взгляд на экран. Мы поехали в командировку, чтобы найти пропавшую подругу Прешес, Еву, и выяснить все возможное о прошлом Прешес. Арабелла видела, как ее идея для статьи перерастает в нечто гораздо большее, чем кто-либо из нас мог себе представить вначале: то, что изначально планировалось просто статьей о моде до и во время войны, теперь разрослось до более личного взгляда на жизни, влюбленности и дружбу людей, которые сами это пережили. Именно поэтому мы направлялись в Суррей и именно поэтому она имела право называть нашу поездку «работой вне офиса».

– Какой-то Уил. Фотографии нет.

Щеки Арабеллы зарделись.

– А, ну хорошо. Можешь тогда ответить ему сообщением, что я перезвоню ему позже?

– Конечно, – проговорила я, нажимая на экран. Я не стала спрашивать, кто такой Уил. Не то чтобы я не интересовалась – я, конечно же, интересовалась. Просто мне не нравилось потом отвечать взаимностью, рассказывая о себе. Кроме того, я знала, что в конце концов она мне все расскажет.

– А что в той сумке? – спросила Арабелла, указывая на заднее сиденье.

– Вчерашний пикник. Лаура приготовила его для меня с Колином, но ему пришлось возвращаться в офис. Поэтому я взяла его для нас. Ты ведь любишь «пименто», да?

Она скривила мордочку, чему я тихо порадовалась – это значило, что мне больше достанется.

– Думаю, нам она не пригодится. Ехать чуть больше часа, а тетя Пенелопа ждет нас на обед. – Она окинула меня взглядом. – До сих пор не понимаю, почему Колин не пришел. Он говорил, что ему интересно помочь нам в расследовании, и вроде бы это его действительно увлекло.

Я не ответила, продолжая сосредоточенно смотреть на стремительно исчезающий асфальт перед нами. Сквозь ветер я расслышала, как она вздохнула.

– Он что, не знает?

Я отвернулась, чтобы она не увидела виноватого выражения моего лица.

– Когда я предложила попросить его мать помочь нам найти Еву, Колин сказал, что это хорошая мысль, но, наверное, стоит подождать до выходных из-за его работы. А я ждать не хотела, поэтому позвонила тебе.

И это было чистейшей правдой. Правда, я не упомянула, что не хотела проводить времени с Колином больше, чем необходимо. Было между нами что-то неразрешенное, туман, который вот-вот мог рассеяться. Меня все устраивало в нынешнем виде, потому что в Колине Элиоте всегда было нечто способное изменить мое решение, касающееся взаимоотношений.

– Значит, я оказалась злодейкой. Умно, Мэдди. Или, скорее, даже вероломно.

– Я пытаюсь сделать свою работу и осчастливить старую леди, найдя ее давно потерянную подругу. Где тут вероломство?

Арабелла состроила рожицу.

– Мы обе с тобой знаем, что тут скорее дело в тебе и тех чувствах, о которых ты не говоришь. Просто знай, что Колин не обрадуется, когда узнает, что ты действуешь у него за спиной.

– Я? – с невинным видом переспросила я. – Это же ты звонила его матери.

Она свирепо зыркнула на меня, а затем сосредоточилась на дороге.

Чтобы поменять тему, я произнесла:

– Я никогда не была в загородном доме его родителей. Он старый?

– Да, довольно-таки старый. Изначально на территории стояло средневековое поместье, но в шестнадцатом веке родоначальник Сейнт-Джонов построил этот дом. И он с тех пор всегда принадлежал семье.

– Ух ты. А я-то думала, что дом моего деда старый. Его построили в середине девятнадцатого века.

– Все равно довольно старый по американским меркам, – снисходительно проговорила Арабелла. – Но держу пари, Овенден-Парк видел побольше почетных гостей.

– Овенден-Парк? У дома Колина есть название?

– О да. А еще есть молочная ферма. Вообще-то дом называется Овенден-Холл, а все остальное поместье – Овенден-Парк. Мы можем сходить погладить парочку коров, если будет время. Ты же слышала об овенденском мороженом?

Она съезжала с дороги, дав мне несколько секунд подумать.

– Почему я раньше ничего об этом не слышала?

– Ты же никогда и не спрашивала, так ведь? Ты и о себе не особенно откровенничаешь. Если бы не твой акцент и не моя удивительная способность к дедукции, мы бы даже не узнали, что ты из Америки. Что касается Колина… ну, у него тоже свои причины. Хорошо, что у вас двоих есть я, иначе вы бы никогда не познакомились.

Я молчала, пока она маневрировала по узкой улочке, окруженной с обеих сторон густой живой изгородью, которая грозила оторвать наружные зеркала.

– Ты упомянула почетных гостей.

– Ну, как-то раз приходила Королева Елизавета Первая, и пару раз, по-моему, ее наследник – Король Яков Первый.

– Твоя взяла, – сказала я. – Генерал Шерман со своей армией промаршировал мимо дома моего деда во время похода к морю в Гражданскую войну, но не остановился там. По крайней мере, я об этом ничего не знаю. И он не поджег дом [8], что было довольно мило с его стороны. Легенда гласит, что моя пра-пра-бог-ее-знает-какая-бабушка встретила его с метлой в руках на крыльце, и он был так поражен ее отвагой и красотой, что приказал не причинять вреда дому и его жильцам.

– Ну, это уже кое-что, – с ослепительной улыбкой заявила Арабелла.

– Да, наверное, – проговорила я. От мысли о доме защемило сердце, и именно в этот момент снова зажужжал мой телефон.

– Не возьмешь? – спросила Арабелла.

Я отключила звук и убрала телефон в сумочку.

– Не сейчас. Позвоню ей позже.

– Ей?

– Моей тете Кэсси.

– Твоей тете Кэсси? Так у тебя есть тетя?

– Сестра моей матери. Я о ней точно рассказывала. Она теперь живет в доме моего деда. – Я подалась вперед и посмотрела сквозь ветровое стекло. – Долго еще? Я с голоду умираю.

– Нет, вроде не упоминала. Наверное, что-то срочное, раз она продолжает звонить. Мы уже почти приехали, но я могу ехать помедленнее – ты как раз сможешь перезвонить.

Я вздохнула.

– Это не срочно. Она просто хочет узнать, приеду ли я на Рождество. Моя сестра выходит замуж.

– По мне, ответ несложный, – сказала Арабелла, останавливая машину перед воротами, за которыми пасся скот.

– Я открою, – ответила я, желая закончить разговор. Арабелла отлично умела копаться в душе. Я же получила достаточно профессиональной терапии и знала: то, что во мне не так, исправить нельзя. Выйдя из машины, я вдохнула знакомый аромат пропитанной солнцем травы и еще один запах, который, видимо, относился к коровам. Не совсем уж неприятный, но определенно грубее привычного. Я отперла ворота и вернулась в машину, избегая взгляда Арабеллы, уверенная, что она все еще ждет объяснения, почему я не хочу ехать домой.

Мы не произнесли ни слова, пока ехали по гравийной дороге, снизив скорость из-за камешков, царапающих красную краску «БМВ». Затем за изгибом дороги появился дом, и я – что со мной случалось крайне редко – потеряла дар речи. Это был даже не дом, а скорее монастырь, как в «Аббатстве Даунтон»: белокаменный, с многочисленными флигелями по обе стороны от главного входа, шестью дымовыми трубами и с таким количеством крутых фронтонов на двускатной крыше, что их трудно пересчитать. Окон с множеством маленьких секций было больше, чем камня, и я тут же представила себе счет за тепло зимой.

Арабелла въехала на широкую круговую дорожку и припарковалась перед главным входом, расположенным под массивным полуфронтоном и рифленым веерным окном. Стоящие вплотную к дому каменные колонны с каннелюрами обрамляли дверь и при этом совершенно не контрастировали с яркостью, которую придавали входу расположенные по обе стороны от него горшки с живыми цветами. К двери поднимались две истертые мраморные ступени, и прежде чем я смогла предложить войти через задний вход, дверь распахнулась, и на пороге появилась высокая стройная женщина под семьдесят. Она была одета в штаны для верховой езды и белую блузку на пуговицах; на ее морщинистом лице играла широкая приветливая улыбка. Я вспомнила, что родители Колина были старше, хотя в этой женщине чувствовалась моложавость, не вяжущаяся с возрастом. На штанах для верховой езды виднелись пятна грязи, но вместо сапог для езды она надела сабо.

– Все четко по расписанию! Я только что вынула киш [9] из духовки и раздумывала, достаточно ли тепло, чтобы расположиться в саду за домом.

Она обменялась с Арабеллой поцелуями, а затем повернулась ко мне.

– Тетя Пенелопа, это Мэдди Уорнер, моя и Колина школьная подруга с Оксфорда.

Я хотела поправить ее, что настоящей подругой Колину я не была, но прежде чем я успела открыть рот, тетя Пенелопа взяла мои руки в свои и тепло улыбнулась мне.

– Это ведь ты сделала те прекрасные фотографии Арабеллы и Колина в университете, верно? У тебя настоящий талант.

Я уже и забыла те ознакомительные попытки заняться портретной съемкой, скорее всего, из-за того, что у меня не сохранилось ни одной фотографии.

– Благодарю вас, – проговорила я, стараясь скрыть свое удивление. – Приятно с вами познакомиться, миссис Элиот.

– Прошу тебя, зови меня Пенелопой. Могу я называть тебя Мэдисон? У меня ощущение, что мы с тобой давно знакомы, хотя мы же никогда с тобой не встречались, верно?

– Да, уверена, что не встречались. И называйте меня Мэдди. Все друзья меня так зовут.

Между ее бровей пролегла морщинка.

– Все, кроме Колина?

Не дожидаясь ответа, она проводила нас в невероятно величественный и светлый вестибюль, походивший на собор.

– Прошу прощения за свой наряд. Фрида, моя кобыла, поскользнулась во время утренней прогулки, и я отвела ее обратно. Увы, времени переодеться не хватило. Надеюсь, мой знаменитый киш загладит мою вину.

Она рассмеялась грудным фыркающим смехом, который никак не вязался с образом мамы Колина.

Ее смех и улыбка были столь заразительными, что я не удержалась и улыбнулась в ответ. У Пенелопы было милое, свежее лицо женщины, любящей чистый воздух и живущей в климате, позволяющем находиться под солнцем без риска получить солнечный ожог. Россыпь мелких морщинок покрывала лоб и пряталась в уголках глаз. Я решила, что последнее – из-за того, что она часто улыбалась. Из косметики она использовала лишь тушь для ресниц, которая делала ее голубые глаза выразительнее; на щеках же красовался естественный румянец. Дай волю тете Люсинде, она бы покрыла ее косметикой с ног до головы, но я должна была признать, что мама Колина настолько хорошо вписывалась в образ хозяйки загородного поместья, что я бы ничего не меняла.

– Давайте пройдем в сад за домом, – сказала Пенелопа, беря Арабеллу под руку. – Меня очень интересует поиск подруги Прешес, но сначала нам нужно перекусить. Я умираю от голода.

Они двинулись в обход исполинской лестницы, я же остановилась, пораженная настолько, что могла лишь молча смотреть. Сквозь широкое эркерное окно, тянущееся до высокого потолка, сочился свет. Старинные напольные часы расположились возле мощной деревянной балюстрады широкой лестницы; они бы терялись в этом пространстве, если бы не темные резные панели, которые окружали большой зал и поднимались по стенам. Они придавали холлу привлекательности и уюта. Громадная латунная люстра свисала с кессонного потолка, освещая подвешенные над панелями написанные масляными красками картины с изображением людей в старомодных нарядах.

На лестнице в доме моего деда тоже было множество старых картин с давно умершими Мэдисонами, жившими еще до моего рождения. Мне всегда казалось странным, что за мной следят мертвые люди, и я быстро проносилась по лестнице, чтобы избежать их жутких взглядов. Я попыталась представить себе, как маленький Колин спешит промчаться по лестнице поскорее по той же самой причине, но не смогла. Он не походил на человека, пасующего перед детскими фантазиями.

Я приблизилась к одной из самых больших картин. На ней семья – мать, отец, трое детей – и большой пес позировали в том же самом зале, где я сейчас стояла, на том же самом ковре, лежащем на том же самом месте. Сзади приблизились шаги.

– Ты как будто смотришь в зеркало и видишь там прошлое, правда ведь? – спросила Пенелопа, словно прочитав мои мысли.

– Это точно. Сколько лет этой картине?

– Думаю, она середины восемнадцатого века. Но холсты на другой стороне комнаты гораздо старше. Говорят, они с шатра для пиров Короля Генриха.

– Короля Генриха? – спросила я, повернувшись, чтобы осмотреть разноцветные полотна со сценами охоты, покрывающие большую часть стены.

– Восьмого. Того, у которого было шесть жен и страсть к отрубанию им голов.

Ошарашенная эпохальностью увиденного, я с трудом вспомнила, что нужно закрыть рот. И все это висело в отчем доме Колина!

– Офигеть можно, – пробормотала я.

Услышав приглушенный звук за спиной, я обернулась и увидела хихикающую в кулак Арабеллу. Пенелопа стояла с удивленным видом. Я уже готова была извиниться за слово «офигеть», произнесенное в приличном обществе, но тут Пенелопа издала один из своих смешков, и я поняла, что прощена.

Все еще посмеиваясь, она взяла меня под руку и провела нас через сводчатый дверной проем.

– Давайте перекусим. А потом поговорим о нашей дорогой Прешес и ее подруге. Просто невероятно, что вы с ней родственницы, пусть и дальние. Мир тесен, правда ведь?

Молодая женщина в джинсах и кроссовках, представленная как Анна, принесла обед и поставила блюда на металлический стол, спрятавшийся в тени дома. Буйная россыпь цветов заполняла все горшки и ящики на задней террасе, а чуть дальше виднелся более организованный сад с аккуратно подстриженной живой изгородью и еще большим количеством цветов.

Стол украшала посуда из костяного фарфора – вероятно, английского – и все те же цветы, а сам обед из киша с салатом словно сошел со страниц одного из журналов Люсинды со светскими сплетнями. А может, из «Ливинг» Марты Стюарт. Мы ели десерт из свежей клубники со взбитыми сливками, и я все гадала, как Колин смог уехать отсюда.

Анна вернулась с заварочным чайником, и я, смирившись, согласилась еще на одну чашку горячего напитка. Все еще скучая по душистому чаю, я была вынуждена признать, что начинаю привыкать к английскому варианту, если его сделать более удобоваримым с помощью щедрой порции молока и сахара.

Пока мы потягивали чай, Пенелопа отлучилась. Вернулась она с двумя большими холщовыми хозяйственными сумками «Сэйнсбериз» и поставила их на землю у моего стула.

– Одна из них принадлежала моей свекрови Софии. Именно через нее мы знаем Прешес и то, как Прешес стала для Колина бабушкой. К сожалению, моя мать умерла, когда я только-только вышла замуж, но милая Прешес чудесно подошла на роль второй бабушки. София умерла пять лет назад, так что Прешес – наша последняя связь с тем поколением.

Она указала на одну из сумок.

– Тут бо́льшая часть фотоальбомов, писем и шкатулок со всякой мелочью, которые я нашла в комнате Софии после ее смерти. Не думаю, что она бы стала возражать, что ты немного поизучаешь их, но только при условии, что потом они все вернутся на место. Если у Колина когда-нибудь появятся дети, они будут рады получить их. И я совершенно уверена, что если эта самая Ева была близкой подругой Прешес, то значит, моя свекровь тоже знала ее. Быть может, здесь прячется единственная возможность найти ее следы.

– Потрясающе… спасибо, – проговорила я. – И все-таки интересно, откуда ваша свекровь знала Прешес.

– Они познакомились благодаря моде, ни больше ни меньше. До войны. Прешес была моделью, а моя свекровь – покупателем, которая сдружилась с несколькими моделями, демонстрировавшими ей наряды. София была из тех редких людей, которые сходились с кем угодно, независимо от класса или национальности. Конечно же, она всегда помнила о своем статусе и могла иногда становиться тем еще снобом, но, мне кажется, это из-за мира, в котором она росла. Я всегда знала ее как добрую и бескорыстную женщину.

Пенелопа подняла чашку и задумчиво отпила из нее.

– София всегда была великолепной хозяйкой. В ее бомбоубежище никогда не переводились джин и шампанское – не спрашивай, как она умудрялась это провернуть со всеми этими дефицитами и нормированиями. Званый вечер мог запросто переместиться из гостиной в бомбоубежище до тех пор, пока бомбежка не заканчивалась. Она устраивала пышные вечеринки на неделю тут, в Овенден-Парке, для целых эскадрилий. Мне кажется, там есть несколько газетных вырезок, – указала она на одну из сумок.

Появилась Анна, чтобы убрать со стола, а мы встали, собираясь уезжать. На обратном пути через дом я попыталась сосредоточиться на словах Пенелопы и перестать таращиться на архитектурные элементы и произведения искусства, мимо которых мы проходили.

– Арабелла упоминала, что ты из Атланты, – сказала Пенелопа. – Часто домой ездишь?

– На самом деле я из Уолтона – это час езды от Атланты, – но о нем никто никогда не слышал, так что Атланта сгодится, – улыбнулась я. – А езжу не часто. Работа не оставляет свободного времени.

– Но я уверена, что приятно иметь родной город, в который можно возвращаться. Атланта – прелестный город.

Я удивленно посмотрела на нее.

– Вы там бывали?

Пенелопа обменялась быстрыми взглядами с Арабеллой.

– Да. Я немало времени провела в Атланте. Но это было много лет назад. – Она натянуто улыбнулась, давая понять, что на эту тему ей больше сказать нечего. Мы дошли до входной двери. – Было приятно наконец-то познакомиться с тобой, Мэдди. Я так много слышала о тебе за эти годы. Хорошо, что теперь я лично узнала героиню этих рассказов. – Она с заговорщицким видом наклонилась ко мне. – Мне особенно нравится история о стаде коз в столовой. Довольно остроумно, но никому не говори, что я это сказала. – Она подмигнула. – И еще с меня запоздалая благодарность за то, что в университете ты вытащила Колина из его скорлупы. Боюсь, это наша вина – есть у нас склонность к витанию в облаках. Так что спасибо тебе.

Я хотела ей сказать, что Колину нравилось сидеть в своей скорлупе, что ему не особенно-то и нравились мои «ребячьи проказы», как он их называл. Вместо этого я сказала:

– По-моему, Арабелла приукрашивала некоторые истории.

– Арабелла? – произнесла она, покачав головой. – Это Колин рассказывал о твоих подвигах. Мы с его отцом любили эти смешные истории – они как будто делали нас частью университетской жизни сына. Хотя, я совершенно уверена, до всех историй нас не допускали, и слава богу.

Она снова рассмеялась, и, несмотря на смущение, я поймала себя на том, что улыбаюсь.

– Спасибо вам, Пенелопа. За обед и за это все. – Я подняла одну из сумок. – Даже если мы не найдем в них Еву, там могут оказаться фотографии и письма, которые я смогу использовать для статьи и выставки.

– Держи меня в курсе. Обожаю загадки. Помню, София любила рассказывать о своей жизни во время войны. Но не Прешес. То немногое, что знаю, я по крупицам выудила у Софии. И она никогда не рассказывала свои истории в присутствии Прешес, или Прешес просила ее остановиться. Но я знаю, что Прешес вела довольно роскошный образ жизни модели в Лондоне до войны, а затем после войны – в Париже.

– Она считалась одной из первых супермоделей, – вмешалась Арабелла, – еще до того, как люди узнали, что это такое. Она была востребована и вращалась в кругах, которым была совершенно не ровня в начале своей карьеры в тридцатых. Удивительно, как меняются времена, правда?

– Конечно, – сказала Пенелопа. – Прешес жила в Париже – в «Ритце», прямо как Коко Шанель, – до семидесятых, после чего вернулась в Лондон.

– Арабелла говорила что-то о том, что Прешес была героем Французского Сопротивления, – сказала я. – София упоминала когда-нибудь об этом?

Пенелопа покачала головой.

– Боюсь, очень мало. София оставалась в Англии на протяжении всей войны. Я уверена, что в этих сумках могут оказаться несколько писем от Прешес – немного, конечно, ведь это все же было военное время. Но, надеюсь, найдется что-нибудь полезное.

Она обеими руками отворила тяжелую входную дверь, и меня вдруг охватило, цепко, словно паутина, воспоминание из детства. Оно было о моей матери, со смехом тянущей на себя неподатливую входную дверь дома, в котором выросла. Мне снова напомнили о доме и о семейной истории, прячущейся в старых стенах.

Голос Пенелопы вернул меня в настоящее.

– Спасибо вам обеим, что приехали. Пожалуйста, возвращайтесь поскорее и прихватите с собой Колина. Может, когда муж будет дома. У Джеймса прекрасное чувство юмора, которое ты, Мэдди, должна оценить.

– С удовольствием. И еще раз спасибо.

Мы распрощались. Арабелла и я забрались в «БМВ», на этот раз подняв крышу, так как начинал накрапывать дождь. Мы ехали молча, пока я обдумывала наш с Пенелопой разговор.

В конце концов я повернулась к Арабелле.

– Откуда Пенелопа знает о фотографиях, которые я делала в Оксфорде? Это же было почти восемь лет назад. Ты отдала ей те, где я сфотографировала тебя и Колина?

– Если честно, я совершенно о них забыла. Должно быть, Колин о них рассказал. Может, он показал ей ту шикарную фотку, где ты тайком сняла его на Мосту Вздохов.

Несколько секунд я молчала, размышляя. Я раздала все свои портретные снимки тем, кто был на них сфотографирован, хотя была уверена, где-то – вероятнее всего, в комоде в спальне дома в Уолтоне – у меня хранились негативы.

– Непонятно, зачем. Он вроде бы никогда не интересовался моими фотографиями. Как и всем, что касалось меня.

– Насколько я помню, он очень тобой интересовался, и насколько я помню, этот интерес был взаимным. Но после одного свидания – хоть ты и говорила мне, что вы чудесно провели время, – ты с Колином больше никогда никуда не ходила. Я помню, что после того свидания ты готова была встречаться с кем угодно, кроме Колина. Мы, кажется, о многом тогда не договорили, да?

Не дождавшись от меня ответа, Арабелла вздохнула и снова сосредоточилась на дороге. Снова зажужжал мой телефон, и на экране появилось лицо тети Кэсси. Я сбросила звонок, заметив, что она звонила уже восемь раз.

– Тебе стоит ответить, Мэдс. И стоит сказать ей, что ты приедешь на свадьбу своей сестры. Так будет правильно.

Телефон зазвонил снова, но я не даже не шелохнулась, чтобы ответить. Арабелла продолжала:

– Я знаю, что ты любишь свою семью. Просто мне хотелось бы, чтобы ты рассказала мне, почему ты их держишь на расстоянии вытянутой руки. – Она шумно выдохнула. – Ты и со мной так же поступаешь. И из-за этого очень сложно узнать тебя получше. Это очень не по-американски с твоей стороны, между прочим. Большинство американцев расскажут всю свою жизнь за пятнадцать минут первому встречному в метро. – Она улыбнулась, пытаясь смягчить свои слова. – Я знаю тебя много лет, Мэдди, и примерно столько же времени мне понадобилось, чтобы узнать имена твоих братьев и сестер. Из нас именно я всегда звоню, всегда задаю все вопросы. Я бы давно сдалась, но мне кажется, что я нужна тебе в твоей жизни. Ну, и ты мне, в общем-то, нравишься. Ты довольно забавная и интересная, когда не увиливаешь и не уходишь в себя.

Трудно было спорить с человеком, который совершенно прав. Я и сама-то себе не могла этого объяснить, поэтому промолчала. Почувствовав жужжание телефона, на этот раз я провела пальцем по экрану и ответила.

Отвернувшись от Арабеллы, я тихо проговорила в трубку:

– Я не могу сейчас разговаривать. Можно я перезвоню позже? И если это по поводу свадьбы, то я, если честно, еще это не обдумала.

– Это не по поводу свадьбы, Мэдди, хотя мы на этот вопрос тоже ждем ответ. Я звоню тебе из-за тех результатов тестов. Доктор Грей ничего не сказала, но мне известно достаточно, чтобы волноваться по поводу того, попросила ли она тебя записаться на прием – обсудить это. Я буду спать куда лучше, зная, что ты уже записалась. Сэм просил меня не волноваться, но ты же для меня как дочь. Это все равно что велеть лягушке не квакать.

– Запишусь, тетя Кэсси… со временем. Я просто сейчас кое-чем занята. Подумаю об этом, когда вернусь в Штаты.

– Но тебе нельзя тянуть, милая.

– Мне нужно бежать, – прервала я ее. – Я тебе завтра наберу.

Я нажала на красную кнопку и закончила разговор, зная, что моя тетя так легко не сдастся.

После недолгого молчания Арабелла сказала:

– Я знаю, что немного болтлива, но я могу и хорошо слушать. Если захочешь со мной поговорить о чем-нибудь, я готова. А еще я хорошо храню секреты. Можешь Колина спросить.

Я удивленно взглянула на нее.

– У Колина есть секреты?

Она искоса глянула на меня.

– У всех есть секреты, Мэдди.

Отвернувшись, я смотрела, как мимо проносится дорога, следя за сбегающими по моему окну ручейками воды. Я уплыла мыслями назад – к загадочному портсигару Евы из сумочки Прешес и латинской надписи. Предай сама, прежде чем предали тебя.

– Как ты думаешь, что означает эта латинская фраза на портсигаре? – спросила я.

– Я думала о том же самом. Столько способов предать человека! Предательство любимого человека, или в семье, начальника или подчиненного. Политические предательства. Удивительно, что мы еще спим по ночам при такой россыпи возможностей.

Я снова отвернулась к окну, думая о еще одном виде предательства – о том, которое Арабелла не упомянула. О том, с которым человек родился, которое сидело в нем, как бомба замедленного действия, готовая вот-вот взорваться.

– Да уж, удивительно, – тихо проговорила я, после чего включила радио, чтобы заглушить свои мысли и жужжание телефона, который не собирался останавливаться, как бы я того ни желала.

Загрузка...