Последняя жертва

Глава шестая

— Ты вообще, собираешься идти домой, или мне отправлять тебя под конвоем? Время уже второй час.

— Сейчас, Валентина Андреевна, только дождусь Николая с фотографиями.

Алискер сидел в вершининском кабинете в кресле у столика с чайником, держа в правой руке недопитую чашку чая.

— В любом случае, я не позволю тебе работать, — Вершинина прохаживалась по кабинету с сигаретой, — даже и не мечтай.

Ей тоже не терпелось взглянуть на фотографии. Она уже собиралась было позвонить Антонову на сотовый, но тут он сам появился в дверях кабинета, держа в руках объемистый коричневый пакет.

— Спасибо, Коля, — поблагодарила его Вершинина, — можешь идти отдыхать.

Коля попрощался с Вершининой и с Мамедовым и вышел из кабинета. Разорвав пакет, Валандра высыпала его содержимое на стол. Мамедов подошел и встал рядом.

Это были большие, размером с лист писчей бумаги, черно-белые фотографии, явно выполненные профессиональным фотографом. Все они были разделены на пять стопочек, по нескольку фотографий в каждой. На обороте каждой фотографии были дата, фамилия, имя и отчество жертвы и еще кое-какие пометки.

Вершинина обошла стол и села в свое кресло, Алискер пристроился в кресле для посетителей. Взяв одну стопку фотографий в руки, Вершинина начала их разглядывать. На них был изображен труп Маргариты Львовны, снятый с разных сторон. Отдельно, крупным планом было дано лицо жертвы с выколотыми глазами и участок груди, на которой был запечатлен знак, оставленный маньяком: яблоко, внутри которого была сделана надпись «TARSUS».

На обороте одной из фотографий с общим видом было написано: «Тридцатое мая тысяча девятьсот девяносто девятого года четыре часа двадцать минут. Трауберг Маргарита Львовна, тысяча девятьсот шестьдесят пятого года рождения.» Ниже был написан ее адрес.

Вершинина передала фотографии Мамедову и взяла другую стопку.

— Ну, посмотрел? — спросила она Алискера, когда последняя стопка фотографий прошла через их руки. — Иди, скажи Болдыреву, чтобы отвез тебя домой.

— Погодите минутку.

Он достал из заднего кармана брюк небольшой блокнот и вынул из него численник.

— Давайте-ка посмотрим.

— Что?

— Вот, смотрите. Первая жертва — Береговая Людмила Петровна — двадцать седьмое декабря прошлого года, в январе — никого. Следующая жертва — Ермонская Елена Викторовна — седьмое февраля этого года, затем — четырнадцатое марта, девятнадцатое апреля и тридцатое мая. Это не может быть простым совпадением.

— Ты хочешь сказать, что все убийства были совершены в воскресенье? — посмотрела на него Вершинина.

— Вот именно. Кроме апреля. Девятнадцатое апреля был понедельник.

— Здесь указано не время убийства, а время, когда были сделаны фотографии. Маргарита Трауберг, скорее всего, была убита вечером двадцать девятого мая, а в три пятнадцать преступник покинул место убийства, это зафиксировано у нас в журнале.

— Тогда с большой долей вероятности можно предположить, что и всех остальных он убил в субботу.

— А как же девятнадцатое апреля?

— Значит, труп был обнаружен не сразу, это можно проверить в прокуратуре.

— Если даже это и так, — Вершинина закурила, — что нам это дает?

— У преступника есть своя система.

— Да, есть, — согласилась Вершинина, — и, разгадав ее, мы сможем быстрее отыскать этого маньяка.

— Как вы думаете, что означает это яблоко и надпись «TАРСУС» внутри?

— В этом знаке зашифрованы его фамилия и адрес, — усмехнулась Вершинина, — кстати, ты знаешь, — она вспомнила вчерашний разговор в ресторане, — это предположение может быть недалеко от истины.

— Вы скажете тоже, — скептически произнес Алискер, — может быть, там есть и год его рождения?

— Может быть… — задумчиво произнесла Валандра.

— А вы знаете, Валентина Андреевна, это словечко Тарсус чем-то мне знакомо. Скорее всего, это что-то латинское или греческое. Нет, все-таки латинское.

Мамедов взял одно фото с вырезанным знаком и начал его рассматривать.

— Это может быть все что угодно: имя собственное, географическое название или просто обозначение предмета, — задумчиво произнесла Вершинина.

— А места убийств никак не связаны одно с другим?

— Три убийства в центральных районах, два на окраинах, — ответила Валандра, взглянув на оборотную сторону фотографий.

— Нужно еще попробовать посмотреть по карте, — загорелся Мамедов, — я видел какой-то фильм, там маньяк из мест, где он убивал свои жертвы, составлял крест или что-то в этом роде.

— Карты у нас нет, — Вершинина сняла трубку внутреннего телефона, — алло, Шурик, скажи Сергею, пусть доедет до ближайшего киоска «Роспечати», купит карту Тарасова и принесет мне.

Она положила трубку и потянулась за сигаретой. Алискер тоже закурил.

— А что вы думаете по поводу брата Маргариты? По-вашему, он мог убить?

— Не знаю, — Вершинина сделала неопределенный жест, держа сигарету в руке, — нужно поговорить с его девушкой, Оксаной.

— Если он убил, то может предупредить ее.

— Скорее всего, он не имеет к убийству сестры никакого отношения — кишка тонка.

— Зачем же встречаться с Оксаной?

— Для успокоения совести, как говорят…

Дверь кабинета приоткрылась, и в проеме появился Болдырев.

— Можно?

— Заходи, — Вершинина поманила его пальцем, — принес?

— Вот, — он положил на стол перед Вершининой голубой прямоугольник сложенной карты и повернулся, чтобы уйти.

— Погоди, — остановила его Валандра, — сейчас отвезешь домой этого инвалида-работоголика.

— Так нечестно! — возопил Мамедов, — мы еще не смотрели карту.

— Хорошо, — смилостивилась Валандра, — только после — сразу домой.

Она освободила стол, отодвинув в сторону фотографии, и расстелила на нем карту. Алискер подошел, вынул из блокнота ручку и начал отмечать жирными точками места, в которых произошли убийства. Болдырев, хоть и не понимал сути происходящего, с интересом наблюдал за его действиями.

— Твоя память, Алискер, похоже, не сильно пострадала, — улыбнулась Вершинина, намекая на недавнее сотрясение.

— Не жалуюсь, — Мамедов закончил свою работу и выпрямился, чтобы лучше видеть общую картину, — это вы меня хотите на пенсию отправить.

В это время вошел Толкушкин. Поздоровавшись со всеми, он приблизился к столу. Таким образом, в кабинете образовалось что-то вроде военного совета.

— Есть что-нибудь? — Вершинина обратилась к Толкушкину.

— Кое-что, — таинственно произнес он.

— Ладно, погоди немного, сейчас этого полководца домой спровадим и поговорим.

— Вы пока начинайте, — пошел на хитрость Мамедов, — а я здесь над картой немного поколдую.

— Нечего здесь колдовать, — раскусила его Вершинина, — я и так вижу — никакой системы.

— Попробуем соединить их прямыми линиями, — не унимался Мамедов, — где-то у нас здесь была линейка.

Он начал шарить на столе под картой и, не найдя чертежного инструмента, принялся искать его на полке.

— Вот она! — обрадованно провозгласил он, держа линейку над головой.

Но Вершинина уже сложила карту.

— Все, — она строго посмотрела на него, — на сегодня тебе достаточно.

— Ладно, — вздохнув, он положил линейку на стол и посмотрел на Болдырева, — поехали.

— Поехали, инвалид.

Болдырев с Мамедовым вышли. Когда за Алискером закрылась дверь, Вершинина опустилась в кресло, взглядом приглашая Толкушкина сделать то же самое. Едва он устроился и хотел было открыть рот, как дверь снова отворилась, и в кабинет заглянул Мамедов.

— Завтра я все равно приду.

Валандра собиралась уже рявкнуть на него как следует, но он исчез.

— Ну что там у тебя, Валера? — она облегченно вздохнула и приготовилась слушать.

— Удалось кое-что выяснить…

— Не тяни резину, Валера.

— Я разговаривал с девчонками из второй смены в том кафе, где вы вчера обедали, показывал им фотографию Трауберг. Одна из них узнала ее.

— Так, так, интересно…

— Трауберг частенько бывала в этом кафе, не на террасе, а внутри, — пояснил Толкушкин, — девушка была свидетелем, как пару раз к Трауберг подсаживались особы мужеского пола, — пошутил Валера.

— Серьезней давай, — Валандра строго посмотрела на него, — что за мужчины, как они выглядели?

— Один — блондин, крепкий, коренастый, солидный на вид, лет тридцати-тридцати пяти, другой — бойкий, темноволосый, все время смеялся. Девушка сказала, что он часто в их кафе захаживает.

— Более подробного описания нет?

— Ну, она говорит, что он выше среднего, худощавый, довольно мускулистый, симпатичный, остряк, правильные черты лица, и взгляд такой, она сказала, веселый и лукавый. Одет обычно в джинсу.

Валандра на минуту задумалась. Ее отрешенный вид вызвал у Толкушкина беспокойство.

— Валентина Андреевна, вы слушаете меня?

— Слушаю, слушаю, Валера.

— Что-то не так?

— Просто сопоставляю факты… Брат Маргариты дважды заставал ее в обществе мужчин, чей внешний вид совпадает с твоими описаниями.

— Но самое интересное то, что двадцать девятого, то есть в день убийства, тот худой опять появился в кафе. Девушка хорошо это помнит. Он… подождите, — Толкушкин открыл блокнот, который держал в руке и, найдя нужную страницу, прочел, — наш паренек заказал пиццу, пиво, а потом еще и мороженое.

Валандра усмехнулась.

— А что смешного? — обиженно спросил Толкушкин.

— Вид у тебя слишком серьезный и деловой, все взял на карандаш!

— Так вы же сами к серьезности призывали…

— Призывала… Значит, двадцать девятого этот темноволосый парень был в кафе, что дальше?

— Примерно через полчаса, как он уселся за стол, к нему подошла… Кто бы вы думали?

— Маргарита Трауберг?

— Именно, — с торжествующим видом сказал Толкушкин, — они поздоровались, она села за его столик, он заказал ей…, — Толкушкин опять опустил глаза в блокнот, — шашлык и красное вино.

— У девушки хорошая память, — удовлетворенно подытожила Вершинина, — так ты говоришь, он часто бывал в этом кафе?

— Часто, и не упускал случая познакомиться с какой-нибудь приятной дамочкой…

— Что, кроме Трауберг были еще какие-нибудь прецеденты знакомства?

— Да. Парень этот приходил туда обычно в конце недели, затевал с какой-нибудь милой фройляйн разговор… Бывало, покидал кафе под руку с теми, кого ему удавалось… — Толкушкин хитро улыбнулся.

— Ты думаешь, мы близки к разгадке, Валера? Я читаю это в твоих глазах. Пафос победителя — это неплохо, но радоваться преждевременно…

— Валентина Андреевна, — в зеленых глазах Толкушкина мелькнула тень упрека, — что же мне теперь, с постной физиономией ходить, пока все не раскроется?

— Я просто не хочу, чтобы ты обольщался. Вот тебе задание: бери машину, дуй к Цыбиной.

— Кто такая?

— Цыбина Оксана — подружка Марка Трауберга, проживает: Бабушкин взвоз пятнадцать, квартира шестнадцать. Записал?

— Так точно. — Толкушкин снова поднял глаза на Вершинину. Он грыз конец авторучки, ожидая дальнейших распоряжений.

— Расспроси ее. Меня интересуют ее отношения с Маргаритой, как часто они виделись, о чем говорили и так далее. Марк сказал, что знакомство у них было шапочное, проверь это.

Расспроси ее также об ее отношениях с Марком: как давно они знакомы, как проводят время, какие строят планы на будущее и все такое… Так, еще вот что, пусть она тебе расскажет, как провела пятнадцатое мая, куда ходила, кого принимала у себя. Может, она сообщит тебе что-то интересное о семейных делах Трауберг. Не забудь также у нее спросить, виделась ли она с Марком двадцать девятого мая и когда вообще встречалась с ним? Я имею в виду вторую половину мая. Понял?

В глазах Толкушкина застыло недоумение.

— Понять-то я понял, — облизнул пересохшие губы Валера, — вот только зачем нам все это надо? Мне кажется, мы сейчас на том парне из кафе сфокусировать внимание должны…

— Еще один гуру, — с оттенком раздражения сказала Валандра, — тут меня Трауберг-младший донимал своими вопросами и своей надоедливой рассудительностью: что нам делать, как нам делать… А теперь еще и ты! Думать и решать — моя забота, а твое дело — выполнять приказ! Дискуссия допускается, но только в разумных пределах, — отчеканила она, поднося зажигалку к зажатой в углу рта сигарете.

— Ну, я пошел? — спросил погрустневший Толкушкин.

— Нечего на меня смотреть, словно я тебя в карцер посадила, дуться потом будешь и лучше — в другом месте. Выполняй! И звонить мне не забывай, никакой самодеятельности в духе пархоменских штучек Мамедова! — она глубоко затянулась и выпустила в потолок подернутое едкой сединой сизое облачко дыма.

Толкушкин молча вышел из кабинета. Как только дверь захлопнулась за ним, Валандра открыла тетрадь и принялась выводить круглым почерком:

Не слишком ли я была строга с ним? Может, мне еще покаяться? Нет, это не нервы, не усталость… Хотя вчерашняя ночь здорово меня подкосила. Тантрический секс — не мое хобби. Я понимаю, что нужно расслабляться, заниматься этим (жирным шрифтом) не меньше часа. Но когда твое такое домашнее, такое теплое и естественное желание поспать на протяжении всей ночи глушится любовной лихорадкой ненасытного партнера — от этого можно действительно сойти с ума.

Ну и темперамент у этого парня! Еще одна такая ночь — и у меня совсем пропадет желание заниматься сексом. Так что же это — биологическая несовместимость?

Утомленная оргазмами — ха-ха! Хорошее название, например, для серии любовных романов.

Виталий — «вита», что означает «жизнь». На самом деле, — живее не придумаешь!

А не тот ли это парень, который…

Выйдя от Вершининой, Толкушкин прошел прямиком в дежурку. Антонов-старший, сидя на дерматиновом диванчике, читал роман Алистера Маклина. Оторвавшись от книги, он поднял глаза на вошедшего.

— Дай ключи от машины, — с кислой миной произнес Толкушкин, еще не отойдя от выговора Вершининой.

— Куда это ты собрался? — Антонов достал из кармана связку ключей.

— По делам, — Толкушкин не склонен был вести беседу.

— Что это ты какой грустный? — Антонов не торопился отдавать ключи, крутя их в руках.

— Взгрустнулось, — бросил Валера, — давай быстрей, Валандра отправила на задание.

— Слышал анекдот про коров? — хохотнул Антонов и не дожидаясь ответа начал рассказывать: — Встречаются две коровы. Одна спрашивает другую: «Ты че такая грустная?» «Так, — отвечает, — взгрустнулось. А ты чего такая бледная?» «Так, — говорит, — взбле…»

— Да знаю я твой дурацкий анекдот, — не дал ему закончить Толкушкин, подошел и выхватил у него ключи, — ауффидерзеен.

— Какие мы нервные, — кинул ему вслед Антонов и снова уткнулся в книгу.

На улице легкий теплый ветерок крутил мириады снежинок, сброшенных тополями. Валера сел за руль антоновской «шестерки», запустил двигатель и, сделав глубокий вдох, медленно выдохнул. «Спокойно, Валера. Нет пророка в своем отечестве…» Внимательно посмотрев по сторонам, он тронулся с места.

Постепенно к нему возвращалось его обычное — бодрое и оптимистичное — расположение духа. Когда он, свернув с улицы Чернышевского, остановил «шестерку» на Бабушкином взвозе, он окончательно пришел в себя, и даже реклама похоронного агентства, возвещавшая о «недорогих» похоронах, не смогла вывести его из равновесия.

Он запер машину и, перейдя улицу, вошел в подъезд, крыльцо которого было в нескольких метрах от агентства. Подъезд оказался проходным. Сверившись с запиской, Валера неторопливо начал подниматься, поглядывая на номера квартир на дверях. Толстые стены старой пятиэтажки хранили приятную прохладу, но запахи…

Шестнадцатая квартира оказалась на четвертом этаже. Валера остановился перед деревянной дверью, выкрашенной серо-зеленой краской, и надавил кнопку звонка. Вскоре за дверью послышались легкие торопливые шаги и она распахнулась.

Перед Валериным взором предстала миниатюрная девушка лет двадцати в черных бриджах в обтяжку и светло-сиреневом трикотажном топе на узких бретельках, открывающем пупок. Русые волосы на затылке были стянуты в узел, открывая выпуклый лоб. Карие глаза блестели из-под прямых бровей.

— Марк, — радостно произнесла она, но увидев, что ошиблась, замерла в нерешительности, — вам кого?

— Вас, если, конечно, вы — Оксана Цыбина, — не растерялся Толкушкин.

— Что вам нужно? — она смешно, как-то по-детски нахмурилась.

«Как все просто получается в кино и в книгах, — подумал Толкушкин, — герои сходу знакомятся с прекрасными блондинками, безо всяких проблем затаскивая их в постель. А как здесь объяснить все этому милому созданию?»

— Понимаете, — начал он, — мне нужно с вами поговорить. Дело в том, что я участвую в расследовании убийства Маргариты Трауберг. Вы, наверное, знаете, что она убита. Да, вот мои документы.

Он достал визитку и лицензию и протянул Цыбиной, которая с серьезным видом принялась их рассматривать.

— Проходите, — она отошла в сторону, пропуская Толкушкина, и закрыла дверь, — направо, пожалуйста.

Сделав несколько шагов по коридору, не блиставшему особыми изысками, но чистому, Валера очутился в просторной комнате с диваном, по которому были разбросаны маленькие пестрые подушки, двумя шкафами — книжным и платяным —, низким столиком, рядом с которым стояла пара кресел, и письменным столом, заваленным книгами. На противоположной от дивана стене стояла стойка с аудиоаппаратурой.

— Присаживайтесь, — любезно предложила хозяйка комнаты, указав на кресло, — скоро должен прийти Марк.

— Он нам не помешает, — Толкушкин удобно устроился в кресле, с удовольствием рассматривая стройную фигурку Оксаны, — кстати, я кажется не представился, засмотрелся на вас. Меня зовут Валера.

— Я уже прочла в ваших документах, — она улыбнулась и протянула визитку и лицензию, которые все еще держала в руках.

— Визитку оставьте себе, — Валера спрятал лицензию и закинул ногу на ногу.

— Хотите кофе? — предложила Оксана и, не дожидаясь согласия, выпорхнула за дверь.

Через несколько минут она возвратилась, неся на небольшом подносе две миниатюрные чашки. По комнате сразу распространился кофейный аромат. Цыбина поставила поднос на столик и опустилась в свободное кресло.

— Так о чем же вы хотели со мной поговорить? — она взяла чашку и поднесла ее к губам.

— Вы давно знакомы с Марком?

— Года полтора.

— А с его сестрой?

— Ой, даже не знаю, — она опустила чашку, — я вообще видела ее два-три раза.

— А последний раз когда вы ее видели? — Валера глотнул кофе, глядя на Цыбину поверх чашки.

— Последний раз? — переспросила она и задумалась, — пару недель назад. Марк собирался пойти с ней, кажется, в консерваторию, и они зашли ко мне вместе перед концертом.

— А вас Марк не приглашал на концерт?

— Ну, конечно, приглашал, — она улыбнулась, — просто мне нравится другая музыка.

— Какая же? — поинтересовался Толкушкин.

— Я люблю рок и джаз. Хотите, поставлю что-нибудь? Я только недавно купила.

Она легко поднялась и направилась к стойке с аппаратурой. Взяв кассету, Оксана вставила ее в магнитофон и, нажав кнопку, села на диван.

— Идите сюда, — она показала на место рядом с собой, — из кресла не так хорошо слышно.

Валера охотно выполнил ее просьбу, а из колонок уже вырывался фальцет Саммервиля.

— А вы не помните, когда Марк с сестрой ходил на концерт? — спросил Валера, едва закончилась первая композиция.

— Кажется, это было перед выходными, — Оксана наморщила лоб, — да, точно, в пятницу.

Толкушкин раскрыл блокнот, в котором он делал пометки на странице с календарем.

— Пятнадцатого?

— Да, пятнадцатого. Классно, правда? — спросила Цыбина, когда Джимми выдал очередной пассаж.

— Замечательно, — согласился Толкушкин. — Оксана, а с отцом Марка вы знакомы?

— Нет, — она покачивалась в такт музыке, — я не напрашивалась, а Марк тоже не изъявлял желания представить меня.

— Вы часто виделись с Марком после того концерта?

— Так же как обычно, два-три раза в неделю.

— А в субботу он к вам заходил? Я имею в виду прошлую субботу.

— Нет, то есть, да, заходил. Мы слушали музыку, пока родители не вернулись с дачи.

— Они вернулись поздно?

— В десять или позже, — Цыбина пожала плечами, — какое это имеет значение?

— Скорее всего, никакого.

В этот миг дверь в комнату распахнулась, и на пороге появился Марк Трауберг. Увидев Оксану и незнакомого ему парня, покачивающихся под музыку на диване, он затрясся мелкой дрожью.

— Кто это? — спросил он Цыбину и, набычившись, пошел на Толкушкина.

— Ой, Марчи, — смутилась Оксана, — сейчас я тебе все объясню.

— Сука! — непонятно, к кому обращаясь, прогундосил он и, размахнувшись, ударил Толкушкина, целя в голову.

Но Валера успел отклонить голову, и кулак Марка только чуть зацепил его за ухо. Толкушкин, поймав Марка за рукав рубашки, потянул его в направлении удара, так что тот с разгона врезался головой в спинку дивана.

Цыбина заверещала как резаная, вскочила и бросилась к нему. Трауберг поднимался, держась рукой за шею. Толкушкин стоял уже слегка расставив ноги, готовясь отразить новое нападение, если таковое последует.

— Марк, это же сыщик, — Оксана схватила своего дружка за руки, пытаясь успокоить его.

Но он, казалось, ничего не слышал. Оттолкнув Цыбину так, что она упала на диван, он снова ринулся на Толкушкина, размахивая кулаками. Прикрыв левой рукой голову, Валера правой вполсилы коротко ударил Марка в живот. Тот охнул, хватая воздух ртом, повалился на столик, перевернул его и замер на мгновенье на полу, облив себя остатками кофе.

Не давая ему опомниться, Толкушкин очутился верхом на Марке, заломив ему для надежности руки за спину.

— Успокойтесь, Марк, — произнес он, переводя дух, — что же это вы какой нервный!

— Ты убил его! — заорала Цыбина и, подбежав к Толкушкину сзади, вцепилась ему в волосы.

Это был тот случай, когда мужчина может себе позволить ударить женщину. Немного развернувшись и продолжая сидеть на Трауберге, Валера наотмашь хлестнул Цыбину по щеке. Пальцы ее рук разжались, выпуская волосы Толкушкина, и она плюхнулась своей обтянутой бриджами попкой на пол.

— Больше так не делай, — погрозил ей Толкушкин, — ничего с твоим другом не случилось — сейчас очухается.

Он уже начал подниматься с Марка, когда в комнату вошел парень среднего роста, лет двадцати пяти. Он был в белой майке и черных джинсах. На плече у него висел потертый кожаный кофр, какими пользуются фотографы.

— Почему дверь нараспашку? И что у вас здесь за ледовое побоище? — с интересом спросил он и, не дождавшись ответа, подошел к Цыбиной, — привет, сестренка, — он наклонился к ней и чмокнул ее в щеку.

Цыбина подползла на коленях к Марку, который уже пришел в себя и принял сидячее положение. Обняв его, она стала гладить его по голове. Толкушкин, поставив столик на ножки, подошел к фотографу.

— Валерий Толкушкин, сыщик, а вы, как я понимаю, брат Оксаны?

— Алексей Цыбин, — парень кивнул и протянул ему руку, — фотокорреспондент.

— Мы расследуем убийство сестры Марка Трауберга, — пояснил Толкушкин, — я разговаривал с Оксаной, а он залетел, ничего не выслушал и набросился на меня. Пришлось его утихомирить.

Он посмотрел на Марка, которого все еще утешала Цыбина.

— Ну, я пойду, пожалуй, — Толкушкин направился в сторону двери.

— Я провожу вас, — Цыбин поставил кофр на кресло и пошел следом.