Табакерка из Багомбо

Любое разумное предложение

Несколько дней назад, как раз перед тем как отправиться сюда, в Ньюпорт, на отдых, хоть я и был на мели, мне пришло в голову, что нет другой такой профессии – или аферы, если угодно, называйте как хотите, – в которой получаешь от клиентов столько тумаков, сколько получает их торговец недвижимостью. Если ты стоишь на месте, тебя охаживают дубиной. Если убегаешь – стреляют вслед.

Разве что у дантистов еще более суровые отношения с клиентами, хотя я в этом сомневаюсь. Окажись человек перед выбором, с чем расстаться: с зубом или с комиссионными агенту по продаже недвижимости, он наверняка предпочтет щипцы и новокаин.

Взять хотя бы Делаханти. Две недели назад Деннис Делаханти нанял меня продать его дом, он просил за него двадцать тысяч.

В тот же день я повез предполагаемого покупателя осмотреть его. Обойдя дом, покупатель сказал, что тот ему нравится и он готов его купить. И в тот же вечер заключил сделку. Напрямую с Делаханти. У меня за спиной.

Тогда я послал Делаханти счет на мои комиссионные – пять процентов от суммы сделки, то есть тысяча долларов.

– Да кто вы такой? – пожелал он узнать. – Знаменитая кинозвезда?

– Вы с самого начала знали, какой процент составят мои комиссионные.

– Конечно, знал. Но вы проработали какой-нибудь час. Тысяча баксов за один час?! То есть сорок тысяч в неделю, два миллиона в год! Я все подсчитал!

– Ага, а в иной год я зарабатываю по десять миллионов, – съязвил я.

– Я работаю шесть дней в неделю, пятьдесят недель в год и, оказывается, должен заплатить вам тысячу долларов за один час улыбочек, пустой болтовни и пинту бензина? Я пожалуюсь своему конгрессмену. Если это законно, значит, черт возьми, закон надо изменить.

– Он и мой конгрессмен тоже, – напомнил я, – и вы подписали договор. Вы его хоть читали?

Он повесил трубку. Комиссионных я до сих пор не получил.

Старая миссис Хеллбрюннер позвонила сразу после Делаханти. Ее дом вот уже три года был выставлен на торги и представлял собой почти все, что осталось от семейного состояния Хеллбрюннеров. Двадцать семь комнат, девять ванных, бальный зал, малый рабочий кабинет, большой кабинет, музыкальный салон, солярий, башни с бойницами для стрелков из арбалета, фальшивый подъемный мост, ворота с опускающейся решеткой и высохший ров. Где-нибудь в подвале, полагаю, там имеются дыбы и виселицы для провинившейся челяди.

– Что-то тут не так, – сказала миссис Хеллбрюннер. – Мистер Делаханти продал свою страшненькую конфетную коробочку за один день и получил на четыре тысячи больше, чем заплатил за нее в свое время. Видит Бог, я прошу за свой дом всего четверть его стоимости с учетом переоценки.

– Понимаете ли, миссис Хеллбрюннер, для вашего дома нужен специфический покупатель, – ответил я, представляя себе такового разве что как сбежавшего из психушки маньяка. – Но рано или поздно он появится. Как говорится, на всякого покупателя есть свой дом, и на всякий дом – свой покупатель. В здешних краях не каждый день встретишь человека, который ищет дом ценой в сто тысяч долларов. Но, повторяю, рано или поздно…

– Когда мистер Делаханти стал вашим клиентом, вы тут же принялись за дело и заработали свои комиссионные, – сказала она. – Почему бы вам не потрудиться и на меня?

– Но в вашем случае придется проявить терпение. Не…

Она тоже повесила трубку, и тут на пороге офиса появился высокий седовласый джентльмен. Было в нем – а может, во мне – что-то такое, от чего хотелось тут же вскочить, стать по стойке «смирно» и втянуть отвисший живот.

– Дассэр! – отрапортовал я.

– Это ваше? – спросил он, протягивая мне вырезанное из утренней газеты объявление. Он держал газетную вырезку так, словно возвращал мне грязный носовой платок, выпавший у меня из кармана.

– Дассэр! Мое, так точно! Речь идет об имении Хёртли.

– Да, Пэм, это здесь, – сказал он, обернувшись назад, и к нему присоединилась высокая, строго одетая женщина. Смотрела она не на меня, а в какую-то воображаемую точку над моим левым плечом, как будто я был метрдотелем или каким-нибудь другим незначительным персонажем из обслуги.

– Может быть, вы хотели бы узнать, что они просят за имение, прежде чем осматривать его? – предположил я.

– Бассейн там в порядке? – спросила женщина.

– Да, мэм. Всего два года как построен.

– А конюшни? – поинтересовался мужчина.

– Дассэр! Мистер Хёртли держит в них своих лошадей. Они свежепобелены, обработаны огнеупорными материалами и все такое. Он просит за имение восемьдесят пять тысяч, и это его окончательная цена.

Он скривил губы.

– Я упомянул о цене только потому, что некоторые покупатели… – начал было я.

– Мы что, похожи на других покупателей? – перебила меня женщина.

– Нет, разумеется, нет. – Они и впрямь не были похожи на других, и комиссионные в размере четырех тысяч двухсот пятидесяти долларов с каждой секундой представлялись мне все более реальными. – Я сейчас же позвоню мистеру Хёртли.

– Скажите ему, что полковник и миссис Брэдли Пекем интересуются его усадьбой.

Пекемы прибыли в такси, поэтому я повез их в усадьбу Хёртли в своем стареньком двухдверном седане, за который извинился, что, судя по выражению их лиц, было нелишне.

В их собственном лимузине, сообщили они мне по дороге, появился какой-то опасный скрип, поэтому пришлось поручить его заботам местного мастера, который поклялся своей репутацией, что устранит этот скрип.

– Чем вы теперь занимаетесь, полковник? – спросил я, чтобы завязать беседу.

Брови у него поползли вверх.

– Чем занимаюсь? Тем, что мне интересно. А в критические времена тем, в чем нуждается моя страна.

– В настоящий момент мой муж наводит порядок в государственной сталелитейной промышленности, – вставила миссис Пекем.

– Там творится что-то подозрительное, – сказал полковник, – но потихоньку разбираемся, разбираемся…

Мистер Хёртли лично вышел встретить гостей, в твидовом костюме, начищенных штиблетах и приподнятом настроении. Его семья пребывала в Европе. После того как я представил полковника с женой мистеру Хёртли, они больше не обращали на меня никакого внимания. Тем не менее им нужно было еще хорошенько постараться, чтобы моя гордость, стоившая в данном случае четыре тысячи долларов с хвостиком, почувствовала себя оскорбленной.

Я вел себя смирно, как собака-поводырь или дорожная сумка, слушая лишь, как с легкой непринужденностью обменивались добродушными шутками покупатели и продавец восьмидесятипятитысячной собственности.

Никаких мелочных вопросов о том, во что обходится отопление и содержание дома или налоги и нет ли сырости в подвале. Ничего подобного.

– Я так рада, что здесь есть оранжерея, – сказала миссис Пекем. – Я возлагала на этот дом большие надежды, но в объявлении об оранжерее ничего не было сказано, так что мне оставалось лишь молиться, чтобы она здесь оказалась.

«Никогда не следует недооценивать силу молитвы», – мысленно вставил я.

– Да, хорошо вы все здесь устроили, – сказал полковник. – Лично я больше всего рад тому, что бассейн у вас сделан на совесть, не то что эти лужи в бетонном корыте.

– Есть еще кое-что, что вам будет интересно узнать, – заметил Хёртли. – Вода в бассейне не хлорирована. Она обезвреживается ультрафиолетовыми лучами.

– Я очень на это надеялся, – признался полковник.

Хёртли довольно хмыкнул.

– А есть ли у вас лабиринт? – поинтересовалась миссис Пекем.

– Что вы имеете в виду? – не понял Хёртли.

– Лабиринт из декоративного кустарника. Они так живописны.

– Простите, вот этого нет, – ответил Хёртли, дергая себя за ус.

– Неважно, – примирительно сказал полковник. – Мы можем сами его устроить.

– Да, – согласилась его жена. – О господи, – пробормотала она вдруг, глаза у нее закатились, и, схватившись за сердце, она начала сползать на пол.

– Дорогая! – Полковник поймал ее за талию.

– Пожалуйста… – задыхаясь, прошептала она.

– Что-нибудь взбадривающее! – скомандовал полковник. – Бренди! Что угодно!

Нервничая, Хёртли схватил графин и плеснул немного в стакан.

Жена полковника, почти не разжимая губ, с трудом влила в себя глоток, и щеки у нее чуть-чуть порозовели.

– Еще, дорогая? – спросил полковник.

– Капельку, – шепотом ответила она.

Когда стакан опустел, полковник понюхал его.

– О, какой отличный букет! – Он протянул стакан Хёртли, и тот снова наполнил его. – Первоклассный напиток, ей-богу! – произнес полковник, смакуя и вдыхая аромат. – М-м-м. Увы, все меньше остается людей, наделенных терпением, чтобы по-настоящему наслаждаться такими изысками. Большинство просто глотают, глотают, не распробовав, и продолжают свою безумную погоню неизвестно за чем.

– Верно подмечено, – согласился Хёртли.

– Тебе уже лучше, дорогая? – обратился к жене полковник.

– Намного. Ты же знаешь, как это у меня бывает: накатывает – потом проходит.

Полковник снял с полки книгу, посмотрел выходные данные – видимо, чтобы убедиться, что это первое издание, и сказал:

– Ну, мистер Хёртли, думаю, по нашим глазам вы видите, как нам понравилось это место. Кое-что мы бы, конечно, изменили, но в целом…

Хёртли взглянул на меня. Я откашлялся.

– Итак, как вы, должно быть, догадываетесь, есть несколько покупателей, весьма заинтересовавшихся этим поместьем, – солгал я без зазрения совести. – Полагаю, если вам оно действительно нравится, следует как можно скорее оформить сделку.

– Вы же не собираетесь продать его кому попало, правда? – сказал полковник.

– Разумеется, нет! – солгал теперь уже Хёртли, стараясь вернуть себе кураж, немного подувядший во время эпизодов с лабиринтом и бренди.

– Ну, юридическую сторону дела можно будет уладить довольно быстро, когда придет время. Но сначала, с вашего позволения, мы хотели бы почувствовать дух этого места, изжить ощущение новизны.

– Да, конечно, безусловно, – сказал несколько озадаченный Хёртли.

– Ну, тогда, если не возражаете, мы немного погуляем вокруг, как будто это уже наш дом.

– Нет, то есть да, конечно, гуляйте, пожалуйста.

И Пекемы отправились на прогулку. Я остался нервничать в гостиной, а Хёртли заперся в кабинете. Всю середину дня они ходили по дому, кормили морковкой лошадей, рыхлили землю у корней растений в оранжерее, нежились на солнце возле бассейна.

Раза два я попытался к ним присоединиться, чтобы показать им то одно, то другое, но они реагировали на меня, как на назойливого дворецкого, и я сдался.

В четыре часа они попросили горничную подать чай и получили его – с маленькими пирожными. В пять Хёртли вышел из кабинета, обнаружил, что они все еще здесь, умело скрыл свое удивление и сделал всем коктейли.

Полковник сообщил, что всегда требует от своей прислуги натирать изнутри бокалы для мартини чесноком, и поинтересовался, есть ли поблизости хорошее поле для игры в поло.

Миссис Пекем затронула тему парковки автомобилей при большом съезде гостей и спросила, нет ли в здешнем воздухе чего-нибудь вредного для масляной живописи.

В семь Хёртли, подавляя зевоту, извинился и, сказав, чтобы Пекемы продолжали чувствовать себя как дома, отправился ужинать. В восемь, помелькав мимо ужинавшего Хёртли по пути туда-сюда, Пекемы объявили, что собираются уезжать, и попросили меня довезти их до лучшего городского ресторана.

– Как я понимаю, вы заинтересовались? – спросил я по дороге.

– Мы бы хотели кое-что обсудить, – ответил полковник. – Цена, разумеется, не проблема. Мы дадим вам знать.

– Как мне связаться с вами, господин полковник?

– Я здесь на отдыхе и предпочитаю хранить свое местопребывание в тайне, если не возражаете. Я сам вам позвоню.

– Прекрасно.

– Скажите, а чем мистер Хёртли зарабатывает на жизнь? – поинтересовалась миссис Пекем.

– Он крупнейший в этой части штата торговец подержанными автомобилями.

– Ага! – сказал полковник. – Я так и знал! Вокруг поместья витает дух новых денег.

– Означает ли это, что вы передумали? – спросил я.

– Нет, не совсем. Просто нам нужно немного поразмыслить, чтобы понять, что с этим можно сделать – если можно.

– Не могли бы вы сказать мне конкретно, что именно вас не устраивает? – спросил я.

– Если вы сами этого не видите, – ответила миссис Пекем, – никто вам этого объяснить не сможет.

– О!

– Мы дадим вам знать, – повторил полковник.

Прошло три дня. Как обычно, я звонил Делаханти, и мне звонила миссис Хеллбрюнер, но от полковника Пекема и его супруги не было ни звука.

На четвертый день, когда я уже закрывал офис, позвонил Хёртли.

– Когда, черт побери, эти Пекемы уже дозреют? – воскликнул он.

– Бог его знает, – ответил я. – У меня нет возможности связаться с ними. Он сказал, что позвонит сам.

– Вы можете связаться с ними в любое время дня и ночи!

– Как?

– Просто позвонив мне. Они пасутся здесь последние три дня, «изживают ощущение новизны», видите ли. При этом они чертовски успешно изживают мои запасы спиртного, сигар и продуктов. Мне вычесть стоимость всего этого из ваших комиссионных?

– Если будут комиссионные.

– Вы хотите сказать, что сделка под вопросом? Он расхаживает тут повсюду с таким видом, как будто деньги лежат у него в кармане и он только ждет момента, чтобы мне их отдать.

– Ну, поскольку со мной он говорить не желает, может быть, вы на него надавите? Скажите ему, что я только что сообщил вам, будто некий ушедший на покой пивовар из Толедо предлагает семьдесят пять тысяч. Это должно заставить их действовать.

– Ладно. Только придется подождать, пока они наплаваются в бассейне и явятся пить коктейли.

– Позвоните мне, когда будет ясна их реакция, и я тут же явлюсь с нужными документами.

Он позвонил через десять минут.

– Ну, умник, догадайтесь, что случилось.

– Он клюнул?

– Придется мне нанимать нового агента.

– О?

– Да, именно. Потому что я послушался совета предыдущего, и уже готовенький покупатель с женой удалились, гордо задрав носы.

– Не может быть! Но почему?

– Полковник и миссис Пекем велели вам передать, что их не может заинтересовать нечто, привлекательное для отставного пивовара из Толедо.

Поместье у него на самом деле было паршивое, поэтому я весело посмеялся и переключил внимание на более существенные дела, такие как дом миссис Хеллбрюннер. Я дал в газете набранное жирным шрифтом объявление, живописующее радости жизни в укрепленном замке.

На следующее утро, подняв голову от письменного стола, я увидел свое объявление, вырезанное из газеты, в длинных, с ухоженными ногтями, пальцах полковника Пекема.

– Это ваше?

– Доброе утро, полковник. Дассэр, так точно.

– Похоже, это – то, что нам нужно, место именно для нас, – послышался у него из-за спины голос миссис Пекем.

Миновав фальшивый подъемный мост, мы прошли под ржавой опускающейся решеткой и оказались в «месте именно для них».

Миссис Хеллбрюнер с первого взгляда прониклась к Пекемам симпатией. Хотя бы потому, что они были первыми – готов поклясться – за много поколений людьми, которых это место восхитило. Более того, они всячески дали понять, что готовы купить его.

– На его восстановление потребовалось бы около полумиллиона, – сказала миссис Хеллбрюннер.

– Да, – восхищенно произнес полковник, – теперь таких домов уже не строят.

– Ох! – задыхаясь, воскликнула миссис Пекем, и полковник поймал ее, падающую, у самого пола.

– Быстро! Бренди! Или хоть что-нибудь! – закричал полковник Пекем.

Когда я вез чету Пекемов обратно в центр города, они пребывали в чудесном настроении.

– Почему, черт возьми, вы не показали нам это место первым? – спросил полковник.

– Оно появилось на рынке только вчера, – соврал я, – и при той цене, какую за него просят, думаю, долго на нем не задержится.

Полковник сжал руку жены.

– Я тоже так думаю, дорогая, а ты?

Миссис Хеллбрюнер по-прежнему звонила мне каждый день, но теперь тон у нее был бодрый и довольный. Она докладывала, что Пекемы приезжают каждый день вскоре после полудня и что, судя по всему, с каждым визитом дом нравится им все больше.

– Я отношусь к ним совсем по-родственному, – сказала она с хитрецой.

– Отлично. Это то, что нужно.

– Я даже купила для него сигары.

– Продолжайте в том же духе. Это расходы, исключаемые из суммы, облагаемой налогом.

Четыре дня спустя она позвонила мне снова и сообщила, что Пекемы придут к ней на ужин.

– Почему бы вам, якобы случайно, не заглянуть тоже чуть позднее и, якобы случайно, не иметь при себе нужные документы?

– Они упоминали какие-нибудь цифры?

– Только мимоходом: удивительно, мол, что все это можно приобрести за сто тысяч.

Тем вечером после ужина я вошел в музыкальный салон миссис Хеллбрюннер и, поставив на пол портфель, сказал:

– Добрый вечер.

Сидя на банкетке для пианино, полковник взбалтывал лед у себя в стакане.

– Как ваши дела, миссис Хеллбрюннер? – поинтересовался я, хотя одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, что дела – хуже некуда.

– Прекрасно, – ответила она осипшим голосом. – Полковник только что рассказывал интересные вещи. Государственный департамент посылает его в Бангкок распутывать какие-то там дела.

Полковник грустно пожал плечами.

– Еще раз послужить родине, на сей раз в гражданском статусе, – пояснил он.

– Мы отбываем завтра, – сказала миссис Пекем, – нужно еще закрыть наш дом в Филадельфии…

– И закончить со сталелитейной промышленностью, – добавил полковник.

– А потом они улетают в Бангкок, – дрожащим голосом закончила миссис Хеллбрюнер.

– Дело мужчин – работать, дело женщин – плакать, – изрекла миссис Пекем.

– Ага, – подтвердил я.

На следующий день телефон уже трезвонил, когда я еще только открывал офис.

Это была миссис Хеллбрюннер. Она визжала. От родственной расположенности к Пекемам не осталось и следа.

– Я не верю, что он едет в Бангкок, – бушевала она. – Все дело в цене. Он слишком благовоспитан, чтобы торговаться.

– А вы возьмете меньше?

До того момента она решительно настаивала на сумме сто тысяч.

– Меньше? – В ее голосе послышалась мольба. – Господи! Да я и пятьдесят возьму, чтобы избавиться от этого чудовища! – Она помолчала. – Сорок. Тридцать. Только продайте его!

Я отправил телеграмму полковнику, адресовав ее в Филадельфию, в Управление сталелитейной промышленности.

Ответа не последовало. Тогда я решил позвонить.

– Управление национальной сталелитейной промышленности, – ответил женский голос.

– Полковника Пекема, пожалуйста.

– Кого?

– Пекема. Полковника Бредли Пекема. Который работает у вас.

– У нас есть один Пекем, Би Си, в чертежном отделе.

– А он входит в руководящий состав?

– Не знаю, сэр. Спросите у него сами.

В трубке послышался щелчок – она перевела мой звонок на чертежный отдел.

– Чертежный отдел, – ответил другой женский голос.

– Этот джентльмен хочет поговорить с мистером Пекемом, – объяснила первая операторша, вклинившись в разговор.

– С полковником Пекемом, – уточнил я.

– Мистер Мелроуз, – крикнула вторая женщина, – Пекем уже вернулся?

– Пекем! – рявкнул мистер Мелроуз. – Шевели задницей! К телефону!

На фоне общего гула я расслышал, как кто-то спросил:

– Хорошо провел время?

– Так себе, – издали ответил смутно знакомый голос. – Думаю, в следующий раз попробуем съездить в Ньюпорт. Из окна автобуса он выглядит неплохо.

– Черт, как тебе удается на свою зарплату отдыхать в таких фешенебельных местах?

– Уметь надо. – Потом голос стал громким и страшно знакомым. – Пекем у телефона. Чертежный отдел.

Я опустил трубку на рычаг и ощутил жуткую усталость, осознав, что с конца войны не был в отпуске. Мне необходимо было на время уехать от всего этого, чтобы не сойти с ума. Но Делаханти еще не расплатился, поэтому у меня не было ни гроша.

А потом я вспомнил, что говорил полковник Бредли Пекем насчет Ньюпорта. Там продается множество симпатичных домов, прекрасно оборудованных, меблированных, набитых всякими запасами, с видом на море.

Вот этот, например: усадьба Ван Твила. В ней есть почти все: частный пляж и плавательный бассейн, поле для игры в поло, два травяных теннисных корта, гольфное поле на девять лунок, конюшни, выгон, французский шеф-повар, минимум три исключительно привлекательные горничные-ирландки, англичанин-дворецкий, подвал, набитый марочными винами…

И лабиринт, кстати, тоже есть, и вещь это небесполезная. Я каждый день брожу по нему. Потом приходит агент по недвижимости и в поисках меня теряется в нем как раз тогда, когда я нахожу выход. Поверьте, эта недвижимость стоит каждого цента из запрашиваемой за нее цены. Я не собираюсь торговаться ни минуты. Когда придет время, я либо куплю дом, либо уеду.

Но мне нужно немного пожить в нем – изжить ощущение новизны, – прежде чем я сообщу агенту о своем решении. А пока я прекрасно провожу время. Вот бы вам тоже сюда.