Прелюдия любви

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Древесная кора взорвалась около самой головы Джоселин, потом послышался визг шин, и машина умчалась прочь. Джоселин вглядывалась в номерную табличку, но ее усилия были напрасны.

Донован вышел на проезжую часть, провожая взглядом преступника.

– Садитесь в машину. Я поведу, – твердо сказала Джоселин, доставая из кармана сотовый телефон, чтобы позвонить в полицию. Сев на место водителя, она рассказала по телефону подробности происшествия.

Донован наблюдал, как она выводит машину со стоянки.

– Слушайте, что здесь произошло?

– За нами следили, и не только те двое подростков. Посмотрите в заднее стекло: может, нас все еще преследуют?

– Никого нет.

Машина дала задний ход и выехала на главную дорогу. Потом вдруг лихо нырнула в переулок и так же лихо вынырнула через пару минут. Донована прижало к окну на повороте.

– А вы неплохо водите.

– Приходится иногда. Посмотрите, пожалуйста, еще раз, нет ли «хвоста».

– Нет, все чисто.

Оставшуюся часть пути они так и петляли по переулкам, опасаясь прямой дороги. Добравшись наконец до его дома, они объехали здание и оставили машину сзади, вместо того чтобы занять привычное место в гараже. У Джоселин оказались ключи от запасного хода, о котором Донован не имел ни малейшего понятия.

– Вы отлично выполнили домашнее задание, верно?

– Подготовка – это все. – Она заглянула во все углы холла и поспешила к лифту. Лишь после тщательного осмотра она, как обычно, впустила Донована. Двадцать два этажа пролетели в полной тишине.

Со всеми предосторожностями Джоселин проскользнула в квартиру пентхауса и проверила все комнаты. Опустив шторы и жалюзи, она потребовала, чтобы Донован держался подальше от окон.

Наконец, убедившись, что сейчас им ничто не угрожает, она проследовала на кухню, где Донован занял один из центральных стульев.

– Как ты? – спросила она, неожиданно для себя самой перейдя с ним на «ты». Но преодолев смущение, предложила:

– Хотите стакан воды?

– Да, пожалуйста, – проговорил он в некотором оцепенении, все еще думая о том, что произошло.

Джоселин протянула ему стакан минералки.

– Похоже, ваш недоброжелатель очень решителен. То, что произошло сегодня, будет повторяться снова и снова. Я намерена во всем помогать полиции в их расследовании. – Она подошла к окну. – Скоро они будут здесь. Вам следует еще раз подумать, кто может желать вам зла. Полиции нужно за что-то зацепиться. Подумайте, не теряли ли вы пациентов за последнее время? Может быть, кто-то винит вас в потере близкого человека?

– Да, пожалуй, это возможно. Я хороший хирург, но не Господь Бог.

– Постарайтесь вспомнить имена. Полиция могла бы проверить этих людей.

Донован кивнул.

Она набрала номер полиции, чтобы спросить, не остановили ли они ту машину, и не удивилась отрицательному ответу. Преступник умчался слишком быстро, и она не успела разглядеть номер. Ей сказали, что следователь будет у них с минуты на минуту для допроса.

Два часа спустя после того, как ушел полицейский и она рассказала о происшедшем Тесе, Джоселин вошла на кухню, где Донован готовил ужин. Примостившись на одном из стульев у стола, она участливо спросила:

– Как вы себя чувствуете?

Донован стоял у плиты и помешивал что-то в большой кастрюле. На нем были знакомые ей потертые джинсы и белая рубашка, заправленная вовнутрь.

– Лучше. Я люблю готовить, это помогает отвлечься, – ответил он. – Хотите закусить горячим чебуреком?

Не услышав возражения, он открыл духовку и достал хорошо подрумянившийся чебурек.

Откусив кусочек, Джоселин воскликнула:

– Какая вкуснятина! – но, почувствовав нарастающий жар во рту, стала махать рукой около губ. – Уф!

Донован улыбнулся и вернулся к плите.

– Что, обожглись? Если бы вы имели хоть частичку этой неосторожности, охраняя меня!

– Вы бы сейчас не улыбались.

– Да, пожалуй. Но машину вы водите все-таки здорово.

– А вы, дорогой сэр, прекрасно готовите! – заметила она, улыбнувшись, и вернулась к уже несколько остывшему чебуреку. – Над чем колдуете?

– Вы будете первая женщина, которая отведает волшебного жареного цыпленка под лимонным соусом и волшебное овощное рагу.

Оба рассмеялись.

– Первая женщина и вправду очень голодна.

Мы ведь с вами забыли пообедать по объективной причине.

Он кивнул.

– Послушайте, Донован, перед тем как мы сядем есть, я бы хотела поговорить с вами о происшедшем.

– Сегодня меня чуть не застрелили, только и всего.

– Нет, до того.

– А, вы о том, чем были так заворожены те двое подростков! Наверное, это и правда было интересное зрелище, – сказал он, улыбнувшись.

– Это было более чем интересно, это было недопустимо.

Донован выключил газ и подошел к ней уверенной походкой, с чувственной улыбкой на лице.

– Почему же это было недопустимо?

Он взял ее за руку и легким рывком поставил на ноги. Она смотрела в его глаза, в то время как он целовал ее пальцы, тыльную сторону руки, – и испытывала острое чувство наслаждения.

– Вот поэтому? – Он хитро сощурился.

– А вы жестокий, – тихо произнесла она, борясь со страстной волной, охватывающей все ее существо.

– Не больше, чем вы, которая не оставляет мне надежды.

Она нервно сглотнула.

– Мы не должны думать об этом сейчас.

– Вы сами об этом заговорили.

– Да, но я хотела, чтобы мы…

Его влажные губы касались ее руки все выше, и в нарастающем возбуждении она начинала забывать, о чем они говорят.

– Чтобы мы выяснили ситуацию? – подсказал он. – Ну так давайте выяснять. – Он выпустил ее руку. – Я слушаю.

Она начинала злиться на себя. «Ты же обещала себе быть несокрушимой стеной, почему же одно его прикосновение превращает тебя в полную идиотку?»

– Я знаю, мне следовало бы уволиться, но в свете произошедших сегодня событий, видимо, придется задержаться. Тем более что поиски замены идут неважно.

Он облизал влажные губы.

– Догадываюсь, что сейчас вы скажете, что нужно прекратить поцелуи.

– Точно.

Она уже готовила массу аргументов, чтобы возразить на его следующую реплику, когда он вдруг неожиданно ретировался:

– Договорились.

Она покачала головой.

– Договорились? Я вам не верю.

– Вы мне не доверяете? – спросил он в притворном удивлении.

– Доверяю, но… не в этой области. Вы ведь и раньше давали обещания…

– Но я много думал, и мое отношение к этому изменилось.

– В какую сторону?

– Я вижу, что вы нервничаете из-за возникающей между нами близости и боитесь, что… я окажусь тем легкомысленным плейбоем, которого вы видели во мне в начале нашего знакомства. Я понял, что нужно время, чтобы доказать вам, что я не такой. А в данной ситуации давить на вас было бы вдвойне преступно, ведь я ваш клиент и вы чувствуете свою ответственность.

– Значит, вы обещаете вести себя хорошо? спросила она, ловя себя на мысли, что это первый случай, когда Донован говорит с ней о себе, и вполне серьезно.

– В общем, да. Но, конечно, надеюсь получить награду в конце концов.

– Плитку молочного шоколада?

– Ваше сердце.

Ужинали в столовой при свечах, сидя за столом из красного дерева с переливающейся лаковой поверхностью. Затем пили клюквенный коктейль из высоких фужеров. Когда посуда была вымыта, часы пробили десять вечера.

– Последний шанс отменить завтрашние операции: давайте не будем рисковать и проведем грядущий день, сидя у телевизора.

– Операции – слишком серьезное дело, чтобы их отменять.

Она вздохнула.

– Тогда отправляйтесь спать, если вам удастся заснуть после всего, что случилось.

– В чем я очень сомневаюсь.

– Тогда можно посмотреть какой-нибудь фильм…

– Нет, мне завтра в шесть утра нужно быть в операционной. Нужно постараться заснуть.

– Не волнуйтесь. Вы же знаете: я сплю с одним открытым глазом, кроме того, у вас теперь улучшенная сигнализация. Вы хорошо отдохнете.

Он прислонился плечом к дверному проему.

– Вы думаете?

Джоселин почувствовала легкий жар в крови, глядя в зеленые глаза, такие манящие при тусклом свете лампы.

– Уверена, – ответила она бодрым тоном.

Но он все не уходил, глядя ей в глаза, потом на губы, снова в глаза.

– Перестаньте. Вспомните, что вы обещали.

– Я обещал не целовать вас. О том, чтобы не смотреть, речи не было. Не смотреть на вас я не могу – Лучше вам все-таки смочь, если вы собираетесь завтра оперировать с открытыми глазами.

– Вы правы. Я должен идти. – Он двинулся по направлению к двери. Потом оглянулся. – Спасибо, Джоселин.

– За что?

– За то, что вы здесь.

– Это моя работа.

– Нет, это больше… С вами я впервые в жизни чувствую себя… счастливым, не так, как с другими женщинами.

– Просто счастье легче разглядеть из соседней комнаты.

– Вы чудо, Джоселин.

– Спокойной ночи, доктор.

– И вам того же, хоть вы и разбиваете мне сердце.

Она заперла дверь и прислонилась к ней ухом, слушая, как его тяжелые шаги смолкают в глубине холла.

В три часа ночи в дверь ее комнаты постучали.

– Да?

– Вы спите? – спросил Донован.

Джоселин потянулась, включила лампу и пошла открывать. Перед ней стоял ее клиент, сонный, в одних штанах от пижамы, щурившийся на яркий свет. Его загорелая грудь с соблазнительными завитками темных волос, как раз на уровне ее глаз, казалось, являла непреодолимое препятствие их разговору.

– Я вас разбудил, верно?

– Ничего. Мне все равно пришлось бы проснуться, чтобы ответить на ваш стук.

Он улыбнулся, а она все не могла преодолеть волнение, возникшее у нее при виде его обнаженного торса.

Увидев, что глаза его слегка покраснели, она спросила:

– Не спится?

– И не сомкнул глаз. Видимо, впечатления дня…

– Мне тоже знакомо это чувство. Чем я могу вам помочь? Хотите горячего молока или чего-нибудь еще?

– Горячего молока? Я похож на сумасшедшего?

– Вы не пьете горячее молоко?

– Я не думал, что его все еще кто-то пьет в наше время, кроме маленьких детей.

– А зря. Оно действительно помогает. – Она направилась на кухню. – Сейчас вы сами в этом убедитесь.

Джоселин включила свет, налила молоко в кастрюлю и поставила на огонь. Пока оно грелось, она объяснила технику процедуры:

– Чтобы сработало, нужно закрыть глаза сразу, как только вы почувствуете сонливость. Если упустить момент, все насмарку. Поэтому горячее молоко нужно пить не на кухне, а прямо в спальне, чтобы потом сразу опустить голову на подушку.

– Похоже, вы не раз имели дело с бессонницей.

– Мы с ней подруги.

Она налила кипящее молоко в чашку и размешала.

– Вот. Идите.

Он понюхал.

– Горячее молоко… м-да.

Джоселин надавила рукой на его спину, напоминая, что нужно поскорее лечь в кровать. От тепла его упругих мускулов по ее телу побежала приятная дрожь. Она попыталась бороться с ней, но из этого ничего не вышло, и она оставила попытки.

Войти в его спальню она решилась не сразу, однако забота о клиенте была ее правилом, и она шагнула внутрь.

– Теперь вы будете в порядке, – сказала она» наблюдая, как он поставил чашку на столик и забрался в кровать.

– Все зависит от горячего молока.

Она уже собиралась пожелать спокойной ночи и удалиться, но он указал рукой на стул в углу:

– Садитесь. Давайте поговорим минутку. Расскажите мне немного о себе.

Она нервно сглотнула.

– Что, например?

– Ну, например, о том, какой вы были в институте: ответственной старостой, прилежной студенткой, известной на всех курсах, или отчаянной прогульщицей, душой компании; а может, вы употребляли наркотики?

– Ни то, ни другое, ни третье. Просто ходила на занятия, получала средние отметки, а свободное время проводила с небольшой компанией друзей.

– А как насчет влюбленностей? Или тот студент-медик, мечтающий о блестящей карьере, был вашей единственной любовью?

– Никаких влюбленностей. Были несколько парней, с которыми я общалась, но ни я, ни они не делали попыток сближения. Молодежь в нашем институте была вполне целомудренная. И все же мне было иногда одиноко. Да и теперь бывает.

– Но почему? Вы красивая и остроумная. Удивительно, что вы до сих пор не замужем.

– Мне так проще. Я привыкла все свое время посвящать работе. Кроме того, не знаю, какой мужчина выдержит мои постоянные разъезды. Я ведь не бываю дома по две и более недель. Но позвольте, кто вы такой, чтобы упрекать меня в этом, мистер Холостой Мужчина?

Он отпил из чашки.

– У меня были веские оправдывающие обстоятельства. Во-первых, я учился в медицинском институте и у меня не было почти ни одной свободной минуты, а во-вторых, я жил в общежитии, где невозможно было даже нормально выспаться. Так что у меня просто не было времени на романы.

– А сейчас? Ведь вы живете в Чикаго в своем доме уже несколько лет, ходите в театр, встречаетесь с женщинами.

– Наверное, я немного побаиваюсь семейных обязанностей, ведь я так долго был один.

– Но ведь у вас есть семья? Братья, сестры?

Он покачал головой.

– Нет. Я единственный ребенок. Не то чтоб мои родители больше не хотели детей, просто они умерли, когда мне было два года.

Сердце Джоселин наполнилось сочувствием.

– Донован, мне очень жаль. Я не знала. То есть я знала, что ваши родители умерли, но не знала когда. Как это случилось?

Глядя на чашку в своих руках, он начал рассказ:

– Это был несчастный случай. Мы ехали на машине и врезались в глыбу льда. Машина перелетела через невысокую горку, и все погибли, кроме меня. Я каким-то чудом выжил, и на следующее утро мой плач услышала какая-то женщина.

– Боже! А вы что-нибудь помните?

– Нет. Я и родителей-то плохо помню, но бабушка, которая взяла меня к себе, много рассказывала о них. Она любила меня, но умерла, когда мне было семнадцать. Тогда-то я и вступил во владение моим наследством, частью которого была эта квартира. Мои родители купили ее, когда поженились, и я жил здесь с ними до того, как случилось несчастье. Так что, как видите, у меня не всегда были деньги, и я никогда не просил их и не считаю их частью себя. Я бы отдал все, что имею, сию секунду, чтобы вернуть родителей.

Сердце Джоселин сжималось от боли за этого человека, который почти не знал родительской ласки и заботы.

– Мне очень жаль, – повторила она. – А когда вы решили стать доктором?

– Сколько себя помню, я всегда хотел быть врачом, но не затем, чтобы иметь дорогой дом и крутую машину, как ваш Том. Как я уже говорил, в той катастрофе я чудом остался жив, вопреки всем физическим законам. Думаю, здесь был Божий Промысел – оставить меня в живых для какой-то цели. Я решил – для того, чтобы помогать людям, поэтому и стал врачом. Когда я переехал в эту квартиру, у меня было чувство, что я вернулся домой, хотя почти не помню то время, когда жил здесь с родителями. – Немного помолчав, он добавил:

– Если бы ремни безопасности были тогда такими же надежными, как сейчас, мои родители могли бы остаться в живых.

Джоселин подошла, села на кровать напротив него и, взяв его за руку, произнесла:

– Мне очень жаль, Донован, что все это случилось с вами.

– Мне тоже. Судя по рассказам бабушки, мои родители были прекрасными людьми.

– Из-за того, что с вами случилось, вы хотите открыть Центр помощи детям, попавшим в чрезвычайную ситуацию?

– Да. Я знаю, насколько необходимо таким детям получить квалифицированную психологическую помощь, которая поможет им справиться с ощущением покинутости после потери близких, со страхом и с чувством вины, что ты выжил, а другие нет.

Он допил молоко и наклонился, чтобы поставить чашку на стол. Когда он протянул руку, Джоселин увидела, что, кроме шрама на плече, который она заметила во время первой пробежки, у него было еще несколько шрамов, идущих вдоль ребер. Она дотронулась до них и произнесла с сочувствием:

– Это следы двух несчастных случаев? Похоже, это были серьезные ранения.

Донован поднял руку и дотронулся до шрамов.

– Но их хорошо вылечили.

– Да. – Она продолжала гладить его кожу, безумно желая облегчить боль от потери родителей, которая все еще мучила его, хотя прошло так много лет. – Вы говорили, что в последнем несчастном случае была виновата женщина, которая проехала на красный свет?

– Да.

– Она выжила?

– Нет, она не пристегнула ремень безопасности.

– Она была пьяна?

– Нет, но очень взволнована. Видимо, поссорилась с мужем.

– Вспомните, пожалуйста, точную дату несчастного случая.

Донован сказал ей.

– Но ведь в этот же день, год спустя, к вам в дом в первый раз влезли и оставили письмо с угрозой. Вы не думаете…

Донован выпрямился.

– Что меня преследует муж той дамы?

– Ведь это возможно? Я сейчас же оставлю сообщение на автоответчике следователя, который приходил к нам сегодня, чтобы он проверил эту версию.

Джоселин сделала звонок из кухни и вернулась в спальню Донована. Он уже спал: его глаза были закрыты, дыхание было ровным и глубоким.

Она приблизилась к кровати и поцеловала его в лоб.

– Видите? Горячее молоко помогло, – прошептала она и осторожно укрыла его одеялом.

Некоторое время она стояла и смотрела на его лицо: на четко очерченную линию подбородка, высокие скулы, прямой нос.

Донован был очень красивым мужчиной, но в нем было и нечто большее, чем физическая красота. Через всю свою жизнь он пронес боль утраты от потери родителей, и никто не мог облегчить эту боль. Теперь он хочет помочь детям, оказавшимся в такой же ситуации, хочет облегчить их боль в надежде, что они не будут страдать так же, как страдал он.

К ее горлу подкатил комок. Она посмотрела на грудь Донована. Там бьется горячее, но раненое сердце, которое не знало родительской любви и не нашло в себе мужества полюбить кого-то.

Джоселин еще раз поправила одеяло на его груди и вышла из комнаты. Ее переполняло незнакомое доселе острое желание во что бы то ни стало защитить этого человека, даже ценой собственной безопасности.