Причины и следствия

6

Премьера пьесы нашего уважаемого поэта Аудзеспудура привлекла большое число зрителей. Среди них было много писателей, художников и вообще интеллигенции. В правительственной ложе сидели министры. Присутствовал даже посол Финляндии.

Сегодня Аудзеспудур сидел не как обычно, в седьмом ряду, а в ложе партера — ближе к двери на сцену. Спокойным взором оглядел он зал, потом встал и посмотрел наверх. Один знакомый, сидевший в первом ряду партера, посмотрел на него и с улыбкой кивнул головой. Но Аудзеспудур был настолько сосредоточен, что не заметил этого. Он достал носовой платок и вытер руки; откинулся на стуле, потом передумал, подобрал ноги, поставил локти на колени и подпер голову рукой. Но так пришлось слишком низко нагнуться. Шея как-то некрасиво вылезала, к тому же у Аудзеспудура не было полной уверенности в том, что его воротничок достаточно чист. Лучше уж сидеть прямо. Он причесал пятерней волосы, скрестил руки на груди и спокойно, совершенно спокойно стал смотреть через зал на барьер ложи.

Сидящий в шестом ряду критик Бумбат обеими руками поправил пенсне, разогнул одну за другой руки, чтобы разгладить морщинки на рукавах, потом покосился на Аудзеспудура, убийственно улыбнулся и углубился в программу, словно позабыв все окружающее.

Аудзеспудур смотрел на барьер ложи и, однако, видел критика Бумбата. Это было особое искусство — все видеть, не сводя глаз с одной точки. Сидеть, скрестив на груди руки и расставив ноги, было утомительно, но он терпел. Когда Бумбат углубился в программу, Аудзеспудур немного повернул голову и стал наблюдать за дверью, в которую обычно входила госпожа Апман.

А вот и она — в черном, плотно облегающем фигуру бархатном платье, с обнаженными руками. Аудзеспудур вскочил и поклонился. Но она искала глазами поэта на его обычном место в зале. Аудзеспудур почувствовал себя неловко. Но вот она обернулась, заметила его, ласково улыбнулась и два раза кивнула головой. Успокоенный Аудзеспудур снова сел.

Довольная уселась и госпожа Апман. Правда, на этот раз она не чувствовала обычной самоуверенности и спокойствия. Из зала ей поклонился художник Пукит, бухгалтер департамента Русис и еще кто-то, — имя она не могла припомнить. Всем этим можно быть вполне довольной… Из лож первого яруса в ее сторону направилось несколько биноклей. И все-таки она испытывала легкую тревогу. Наклонилась, открыла сумочку-помпадур, чтобы вынуть платок, а тем временем украдкой заглянула в зеркальце. Нет, все как будто в порядке. Лицо такое, как всегда. Кажется, справа на носу немного лишней пудры. Она приложила к этому месту платок и уселась попрямее, подставив свои брильянтовые серьги под свет люстр.

Прямо напротив, в ложе, расселась шумная компания молодых людей. Один из них, зажав в руке шапочку, перегнулся через барьер и несколько демонстративно поздоровался с госпожой Апман. Она узнала… Какой-то студент… Какой-то Микельсон… Она ответила на поклон и повернулась лицом к сцене. Почти сразу же в зале погас свет. Поднялся занавес.

Когда она очнулась от мыслей и стала следить за происходящим на сцене, первое действие уже подходило к концу. Спекдайрис в это время был оставлен в полном одиночестве. Он метался по сцене, заглядывал за все кулисы и кого-то звал. Потом вышел на середину и долго декламировал о том, что нужно идти сражаться с семью лесными вепрями. Но в руке у него не было ничего, кроме можжевелового посоха и серебряной ложечки Сниегулите. Декламация была слишком длинной и утомила зрителей. Но когда под конец зашумела буря, где-то вдали таинственно загремел гром и лесные вепри захрюкали в темноте, публика стала более внимательной и довольно охотно зааплодировала.

Аудзеспудур обвел взглядом зал и задержал его на Бумбате. Но тот углубился в программу, и на лице его ничего нельзя было прочесть. Тогда поэт поднялся и направился к госпоже Апман.

Госпожа Апман была весьма польщена. С чувством пожала ему руку.

— Чудесно, чудесно! Благодарю вас!

Поэт сделал смиренное лицо.

— О, ничего особенного. Я и сам это сознаю. Фрагменты… драматический экспромт, не более. Теперь ведь не дают возможности по-настоящему отработать. А самое лучшее всегда проходит незамеченным для публики. Наши актеры не умеют читать стихи. Да и публика у нас недисциплинированная. Полюбуйтесь на тех студентов, напротив… Вы знакомы с этим блондином?

Но госпожа Апман повернулась лицом к сцене.

— Да, немного… Это некий господин Микельсон… Вы видите в третьем ряду офицера, вон того, что встал? Он поздоровался со мною, но я забыла его имя.

— Вон тот? Если не ошибаюсь, это полковник Ошинь…

Свет стал гаснуть. Аудзеспудур извинился и поспешил на свое место.

Битва с лесными вепрями публике понравилась. Вначале казалось, что они несомненно одолеют Спекдайриса, но под конец Спекдайрис всех победил, сел в лодку и снова отправился на поиски убежавшей куда-то или похищенной Сниегулите. В третьем действии он бился с псоглавцами[6], чертями и прочей нечистью. И здесь вначале казалось, что они одолеют героя, но под конец все же победил Спекдайрис. В четвертом действии он бился со сполохами и ветреницами[7]. Ввиду того, что на сцене было темно, а за кулисами все время завывал ветер и сверкали молнии, трудно было что-либо увидеть и понять. Зрители шуршали программами и переговаривались. В антрактах автор сидел бледный и потный. Критик Бумбат, спрятав руки в карманы брюк, рассматривал потолок. Пенсне его грозно поблескивало. В пятом действии было светло. Спекдайрис нашел Сниегулите, в королевском замке играли свадьбу. Пили много, и гости вели себя слишком буйно. Один из них даже выронил кубок и, пытаясь поймать его, сам упал. Недисциплинированные зрители смеялись. Еще громче смеялись они, когда Сниегулите, ругая вожака псоглавцев, оговорилась и вместо «ты зверь» выкрикнула «ты бык». Действие само по себе было не так уж плохо, но у публики уже пропало настроение, и это испортило заключительный эффект. Как только Спекдайрис и Сниегулите стали рядом с королем, чтобы в нужный момент принять его благословение, зрители один за другим стали подыматься и двигаться к дверям. Контролер пытался задержать их, но толпа штурмующих все росла в узком проходе. Поднялся страшный шум, так что из символического монолога короля о будущем народа лишь редкое слово доходило до публики. Когда же за кулисами хор сирот в сопровождении оркестра запел песню, никто уже не хотел больше слушать. Двери распахнулись. Зрители ринулись в гардероб за своими пальто.

Кое-где робко зааплодировали, но тут же смолкли. Аудзеспудур сидел, втянув голову в плечи, словно боялся, как бы его не окатили водой.

Госпожа Апман не выдержала. Она была в самом приятном расположении духа и не могла допустить, чтобы страдал такой милый и внимательный человек, как Аудзеспудур. Она вскочила и стала громко аплодировать, потом обернулась в ту сторону, где сидел не спускавший с нее глаз Микельсон, и кивнула ему.

Микельсон понял. Он так рьяно зааплодировал, что даже штурмовавшая гардероб публика остановилась и прислушалась. Оборачиваясь и энергично кивая головой, он подбадривал своих товарищей и сидящих поблизости зрителей. Госпожа Апман, продолжая аплодировать, кивала головой и приглашала окружающих последовать ее примеру.

Сначала слышались хлопки только в одной ее ложе. Потом они затрещали в партере, поднялись до полупустого первого яруса, охватили спасавшийся бегством балкон. Зал задрожал от аплодисментов.

Первой имя автора опять-таки выкрикнула госпожа Апман. К ней присоединился Микельсон со своей компанией. Аудзеспудур исчез из своей ложи и через несколько мгновений появился на сцене. Аплодисменты нарастали. Даже беглецы оборачивались и аплодировали на ходу. Получившие в гардеробе пальто снова лезли в двери, поглядеть, что происходит в зале, и тоже аплодировали.

Трижды поклонившись, Аудзеспудур убежал за кулисы и вывел оттуда за руки Спекдайриса и Сниегулите. Восторг и аплодисменты зала усилились. Госпожа Апман трудилась без устали. Она сорвала приколотую к поясу розу и бросила ее на сцену. Но не добросила. Чьи-то услужливые руки подняли цветок с пола и бросили дальше. Поэт наклонился, поднял розу и прижал к губам…

Он победил.