Придорожная собачонка

Небольшой трактат о цвете

Листья дуба похожи на кожу книжного переплета. Как еще сказать о них в октябре, когда они буреют и становятся словно кожаными, будто только и ждут, чтобы их оправили в золото. Почему так убог наш язык, когда мы говорим о красках? Чем мы располагаем, чтобы обозначить великолепие цвета? Вот желтые листья, вот красные, и это все? Но ведь есть еще и желто-красные, и огненно-красные, и винно-красные (бордовые — нет, значит, ничего лучше сравнения с вином bordeaux?). А березы? Их листья, маленькие бледно-желтые монеты, кое-где еще свисающие с веточек, — а ветки какого цвета? лилового? сиреневого? фиолетового? (То есть от lilas, сирени, или — если фиолетовый — от violette, фиалки, опять эта убогость сравнений.) Чем отличается желтизна березовых листьев от желтизны осины, сдобренной медью, которая проступает все отчетливее, пока не возьмет верх? Медный цвет? Значит, снова материальное сравнение — медь. Пожалуй, только зеленый и желтый глубоко укоренены в языке, а вот небесно-голубой взят у неба, червонно-красный происходит от червца — краски для окрашивания тканей, которую некогда делали из червей. Неужели язык так неповоротлив из-за того, что глаз не различает мелких черточек природы, если от них нет практической пользы? В октябре на долях желтеют тыквы, но на самом деле они оранжевого цвета. Почему от апельсина, orange? Сколько жителей северной страны видели апельсины? Все это пришло мне в голову потому, что описать осенние пейзажи в долине реки Коннектикут, описать точно и обыденно, не прибегая к метафорам и сравнениям, оказалось необыкновенно трудно.