Про волков, собак и кошек

Несчастная любовь

Беся — хортая сука — приехала в питомник из Ставрополья, было ей тогда месяца два, не больше. Уже в этом возрасте она была прелестна: точеная головка с маленькими, плотно прижатыми ушами и выразительными темно-карими глазами, глубокая грудь, стройные длинные ноги и не менее длинный мускулистый хвост, атласная антрацитовая шерсть — фотомодель, да и только. Никакой щенячьей пухлости и неуклюжести, никакой детской бессмысленности во взоре. Похоже, она уже сейчас знала, как хороша, и была твердо уверена, что добьется в жизни всего, ну а для начала завоюет столицу.

Ее выпустили из сумки, и она шагнула на землю так, будто принцесса сошла с подножки королевской кареты: грациозно, непринужденно, с достоинством. Другие собаки сгрудились вокруг, знакомясь с новым членом стаи. Ей бы застесняться: столько взрослых собак тычут носами и разглядывают, хотя бы хвостом повилять — куда там! Беся приосанилась, гордо вскинула голову и умудрилась посмотреть на взрослых сук сверху вниз. Те в некотором недоумении расступились, и она отправилась осматривать свои владения! И сейчас она не посрамила чести рода: шествовала невозмутимо, лишь ноздри подрагивали, и только чуть поводила по сторонам внимательными глазами. На ее морде столь явно было написано превосходство, что старшие суки, да и молодые кобели тоже, окончательно растерялись и с подчеркнутым усердием вернулись к прерванным появлением гордячки заботам.

И вот тут Беся увидела его — своего короля! То был старый вожак борзой стаи Карат. Он не спеша поднялся со своего места и небрежно обнюхал малявку; ну щенок и щенок, много тут вас бегает, читалось на его уже седеющей морде. А Беся замерла, кажется, позабыв дышать. Она стояла, разом утратив весь свой аристократический апломб, тотчас же став маленькой и неуверенной. Карат отвернулся, а она все стояла на месте. Даже сейчас она не унизилась до детских выходок, как-то: падения кверху пузом, бешеного виляния хвостом и истерических воплей — ну обратите же внимание на маленькую девочку! Нет, она просто стояла и смотрела.

С этого дня Беся ходила за Каратом, как пришитая. Под ноги, конечно, не лезла, но и из виду не выпускала. Она быстро втолковала всем прочим борзым, без разбора пола и возраста, что ее место рядом с Каратом, и те согласились. Даже старые боевые подруги вожака не связывались с ней — уж очень серьезно смотрели эти глаза и не по-детски зло сверкали острые зубки в приоткрытой пасти.

Росла Беся быстро, хорошела просто на глазах, хотя вроде бы дальше уже некуда, и очень скоро прелестная щенушка стала очаровательной девицей. Кобели сходили с ума, когда она появлялась во дворе: их тут же разбирало поиграть в пятнашки, притащить откуда-нибудь костей и этак невзначай уронить рядом с прелестницей. Ни за одной сукой так не ухаживали, но Беся оставалась холодна ко всем этим молодецким выходкам.

И вот пришла ее пора. Я уже заранее ломала голову, как бы не упустить течку, ведь вязать молодую суку нельзя. А попробуй пойми, что она готова, если кобели от Беси и так с ума сходят! Однако все разрешилось престранным образом. Прихожу однажды и вижу такую картину. Стоит Карат, буквально вперив очи в табун молодых кобелей, и вид у него крайне неласковый, а чуть отступив, прижимается к боку вожака Беся. Карат делает шаг вперед, кобелей точно отшвыривает, а он оглядывается на Бесю, взглядом же заставляя ее вообще отступить за собственную спину. Так они и прошли по коридору из взволнованных кобелей, Карат загнал Бесю в угол вольеры и лег так, что попробуй ты его обойди.

Похоже, растеклась Беся, посмотрела — так и есть. А отсадить ее некуда, как на грех, все вольеры набиты под завязку. Ладно, думаю, сука крепкая, Карат ей в принципе подходит, авось выносит щенков нормально. Вот только ошиблась я. Карат не хуже моего знал, что Беся еще девчонка, а потому никого к ней не подпустил, но и сам не покусился. Как она к нему ластилась: и в глаза заглядывала, и в губы целовала, под бочок мостилась — все зря! И не так уж стар был Карат, чтобы впасть в немощь, — других-то сук он исправно потомством наделял, а вот Бесю не тронул.

А еще через полгода решили Бесю отдать за другого, он ей по происхождению лучше подходил, а в питомнике и так почти все борзые были детьми и внуками Карата. На сей раз Бесю отсадили вовремя, выпустили к ней жениха, но не тут-то было. Как она на него кидалась — бедолага готов был на забор залезть. Племенное разведение — дело порой жестокое: браки собак планируют люди, и уж тут никакого свободного выбора суке не предоставляют. Скрутили Бесю, кобель свое дело сделал, ждем щенков. А их и нет, прохолостела. В следующую течку — та же история: кусается, бьется и… не беременеет. Получается, что не хочет Беся ни с кем, кроме Карата, а он совсем стар стал, еле ноги таскает.

Вскоре не стало Карата, и Беся заняла его место вожака. Дело вообще неслыханное, чтобы кобели суку слушались. А тут случилось. Понятно, что стаей она не руководила — зачем бы ей такая обуза, просто жила сама по себе. Другие суки давно уже не пытались на Бесю глаз поднимать, но с ней ведь и кобели связываться не решались, не говоря уже об ухаживаниях. Мы и мечтать перестали о ее щенках, как пришла к Бесе новая любовь, столь же несчастная, как и первая.

Привезли в питомник русского псового кобеля — красавец, каких поискать, но… Во-первых, отдали его за злобу к людям, что для борзой дело совсем немыслимое, а во-вторых, сук вязать он не мог физически. Случилась с Летуном по молодости такая неприятность, что только у кобелей бывает: перелом кости члена. Так что ухаживать за суками он мог, а вот все остальное не получалось.

И вот вижу я картинку. Лунная ночь, дорожка сада вся тенями деревьев исчерчена, и как раз в полосе сияния влюбленная пара. Стоит, замерев, Беся, а вокруг Летун так и вьется. В глаза ей заглядывает, ушки лижет, будто нашептывает что-то, хвостом метет, точно раскланивается, сорвав шляпу с плюмажем. Ну, думаю, сейчас она ему выдаст. Ничего подобного, прикрыла наша принцесса глазки, того и гляди от высоких чувств в обморок упадет.

Каюсь, обманула я тогда Бесю: увела потихоньку Летуна, пока она в томлении чувств пребывала, и другого кобеля выпустила. И что вы думаете: так она замечталась, что подмены не заметила, а через два месяца родились у нее щенки. И еще раз ее так же обманули, и вновь она родила от «любимого». А потом Летун умер от сердечного приступа, да и Беся как-то очень глупо сгинула на охоте. Вот такие шекспировские страсти.

Два одиночества

Звонит мне как-то приятель, который, как и я, держит питомник среднеазиатских овчарок, и спрашивает, не хочу ли я взять одну из его сук. Предложение несколько неожиданное, начинаю выяснять, что да почему. И вот что оказывается.

Игорь отдал одному из своих знакомых двух молодых сук в аренду. Обговорили все условия: и что вязать их будут только по совету Игоря, и что щенков он возьмет по первому выбору — словом, все как полагается. Старшая, вроде как по недосмотру, повязалась с кобелем арендатора, хотя тот ни по экстерьеру, ни по кровям ей не подходил. Ну, всякое бывает на питомниках, Игорь это простил. А на днях оказалось, что и младшая уже родила, а ей всего-то год! И об этом он узнал совсем со стороны. В общем, в совершенной ярости вскочил он в машину, доехал до бывшего приятеля, отобрал обеих сук, щенков, закидал всех скопом в машину и привез домой. «Так зол был, — говорит, — что суки всю дорогу сидели по углам, не шевелясь, и дышали через раз!» Привезти-то он их привез, а ставить некуда, все вольеры заняты.

Двух мне точно не потянуть, но одну взять можно, крови в своем питомнике освежить, да и собаки у Игоря классные. Так что поехала выбирать. Старшая мне понравилась больше. Достаточно крупная, белая с рыжим, и взгляд очень выразительный. Чисто азиатский взгляд: вроде собака смотрит сквозь тебя, куда-то в бесконечность, но при этом все видит и готова моментально отреагировать. Я рассмотрела ее повнимательнее и вспомнила. Точно, я же сама ездила с Игорем актировать ее щенков. Еще тогда мне не понравился хозяин, уж очень он с нами был любезен, аж до приторности, а собаки стояли чуть не на скотном дворе. Всюду грязь по колено, вольеры сколочены из кривого горбыля, какая-то сетка драная… Я понимаю, когда так выглядят ведомственные питомники — ну не дают денег на ремонт и обустройство, — но своих-то зверей так держать нельзя!

Словом, забрала я Алагуш, и началось… Судя по поведению, птичка моя пестрая, так ее имя с туркменского переводится, успела в свои два года хлебнуть горюшка через край. Для начала выяснилось, что она панически боится мужчин. Пока ее гладила я или Лариса[9], Алагуш чуть виляла хвостом и ей все нравилось. А тут с ней решил познакомиться Олег[10], от него обычно все собаки в восторг приходят, но только не Алагуш. Она замерла на месте, сотрясаясь в приступе крупной дрожи, глаза безумные, шерсть дыбом. Того гляди припадок с сукой случится.

Дальше — больше. Попытались ее познакомить с молодым кобелем — от одиночества собаки в прямом смысле с ума сходят. Так она молчком пошла на него в атаку: в глазах ярость берсерка, из-под приподнятой губы клыки сверкают. Кобель от нее — понял, что его убивать идут, а он как-то не готов к такому развороту сюжета. Поймала я Алагуш влет, повела в вольеру — так она на поводке душится, хрипит, до того биться охота. Похоже, ее в том питомнике на бои ставили, совсем народ рехнулся: суки же не дерутся, они убивают противников!

Следующий инцидент просто в ступор привел. Я как раз забивала птицу по первым холодам и зашла во двор к Алагуш в куртке, забрызганной свежей кровью. Она радостно бросилась ко мне, ткнулась носом и тут учуяла запах. Сука с каким-то писком метнулась прочь и забилась в яму под крыльцом. Сквозь щель между ступеньками вижу, что опять Алагуш колотит от страха. Что такое? Для любого хищника запах крови — это вкусно; мои собаки от него в восторг приходят, знают, что на ужин перепадут лапки, головы, потроха. А для Алагуш, получается, запах свежепролитой крови означает смерть?! Кого же близкого и любимого убивали у нее на глазах?

Через некоторое время вела я Алагуш мимо выгулов, где гуляли другие собаки. Она в любимой манере пыталась дотянуться хоть до кого и порвать, как вдруг увидела Муштари. Этот уже матерый кобель по причине сурового характера и бычьей силы гулял один. После смерти бабки Лал Гишу[11], которая ни одному кобелю спуску не давала, Муштари с суками без присмотра не выпускали, уж больно скор он был на дисциплинарные меры. Чуть сука что не так сделает, как он ей затрещину, а от его ударов пастью даже толстая азиатская шкура лопалась, точно папиросная бумага.

Собаки увидели друг друга — и на них, по-другому не скажешь, снизошла любовь. Они стояли, глядя друг другу в глаза. Муштари неловко растянул губы в глуповатой улыбке и вильнул обрубком хвоста, Алагуш припала грудью к земле, каждым волоском шкуры излучая восторг. Что ж, рискнем, авось не убьют друг друга. Оказавшись вместе, взрослые, суровые собаки принялись резвиться, как щенки. Они прыгали, толкались, катались по песку, бегали кругами, касаясь то и дело языками губ, глаз, ушей друг друга. Временами они замирали, глядя глаза в глаза. Их немой диалог был ясен: «Как прекрасна ты, возлюбленная моя, я истомился в одиночестве!» — «Как могуч ты, любимый мой, я не знала, что меня ждешь ты!» — «Ты — моя судьба, любимая!» — «Нет, это ты — моя судьба, любимый!»

На ночь по правилам питомника собак разводят по вольерам. Это дает возможность каждой побыть в одиночестве, отдохнуть, спокойно поужинать, не спеша насладиться вкусной косточкой. Кобели ночуют на улице, дамский дортуар в подвале дома. Отправилась в свою спальню и Алагуш, а наутро Лариса обнаружила ее в коридоре перед выгулом, прогрызающей дверь в этот самый выгул. Оказывается, не в силах переносить разлуку с любимым, Алагуш за ночь выгрызла дыру в дощатой двери своего вольера (между прочим, пятисантиметровой толщины) и отправилась на свидание. Дверь забили железом.

Несколько ночей Алагуш рыдала и билась в дверь, просясь к Муштари, а потом все-таки выбралась на свободу. Это чуть не стоило ей жизни. Поскольку сквозь дверь выйти не получалось, Алагуш оторвала низ решетки с окна и подлезла под ней. Ей почти удалось протиснуться и коснуться передними лапами пола, но опустившаяся решетка защемила заднюю лапу, как капкан. Собака извивалась в попытках освободиться, хватала зубами стены и тем переполошила остальных сук. Их рев услышала Лариса и прибежала в подвал. Алагуш уже теряла силы: сколько же можно висеть вниз головой! Помощь подоспела вовремя, но не встревожь Ларису шум, до утра Алагуш не дожила бы.

Месяца два, наверное, возлюбленная пара прожила душа в душу. Муштари был необыкновенно мягок с суженой, нежно ухаживал за ней, ловил каждый взгляд. И тут Алагуш обуяла гордыня — она решила, что мужик у нее тюфяк, с которым нечего церемониться. Как и полагается, разразился супружеский скандал. Ко мне как раз приехали болгары, посмотреть собак. Вожу гостей по питомнику, Пламен все снимает, я комментирую, дошли до выгула влюбленных. Собаки подошли к сетке, я их глажу, Пламен продолжает снимать. И тут Алагуш решила, что любоваться следует только ею, а Муштари должен отойти и тихонько посидеть в сторонке. Она рыкнула на кобеля — мол, проваливай, не мешай — и грянул бой!

Муштари кинулся на Алагуш, та поднялась на свечку, пытаясь опрокинуть противника вдвое тяжелее себя. Собаки сцепились челюстями, и во дворе закрутился танец смерти. Они бились молча, и я поняла, что это не просто потасовка, что все очень серьезно! У обоих партнеров явно снесло крышу: Муштари решил примерно наказать нахалку, а Алагуш оказалась в родной стихии боя. То он ее рванет за лапу и, сбив с ног, прижимает всей тушей, норовя взять за горло, то она вывернется и рвет в клочья губы и уши. И все это в мертвой тишине, только тяжелое дыхание слышно. Ору на собак: «Разойдись!», на Пламена: «Прекрати снимать!», ага, щаз-з, кто бы меня послушал.

Пытаюсь растащить, пока одного оттаскиваю, второй на нем повис — весело, хоть плачь! Наконец каким-то чудом удалось при очередной свечке отбросить Алагуш в сторону и выкинуть ее за дверь. Осмотрела бойцов. Да уж, милые бранятся — только тешатся. У Муштари губы порваны, щеки изжеваны, у Алагуш лапа прокушена, шея нажевана, морда все в порезах.

И что вы думаете? Поджили у героев-любовников раны, и опять они стали проситься друг к другу. Выпустили вместе — лижутся, скачут от радости. Правда, с тех пор Алагуш больше супругу не дерзила. Если он идет к решетке здороваться, она скромненько в стороне стоит, как и полагается трудящейся женщине Востока.

А вот с детишками у этой пары не сложилось. Попыталась я ее свести с туркменским кобелем, как того Игорь хотел, — так Алагуш непрошенного ухажера чуть не убила. Детей же Муштари ей доносить не удалось, случился выкидыш. Это ей еще раз жизнь у арендатора так аукнулась. И больше Алагуш не беременела, хотя каждую весну Муштари со всем пылом доказывал ей свою любовь.

А в остальное время являли они идеал давней супружеской пары, когда серенады любви уже отгремели и все цветы подарены, но нет-нет да вспыхнет в глазах огонь первой минуты узнавания.

И лишь одно омрачало их жизнь — Алагуш страшно ревновала супруга. Он ведь кобель племенной, а значит, то его на выставку заберут, а то привезут на дом очередную партнершу. Сторонних сук Муштари не жаловал, упаси господи, если та рыкнет или начнет брыкаться. За рык бил сразу, ну а брыкаешься — так и не надо, тотчас же разворачивался и уходил. Но вот когда Муштари возвращался к Алагуш, та сразу кидалась его обнюхивать: нет ли чужого запаха. И если чуяла чужую суку, то принималась тоненько, обиженно не то подвывать, не то всхлипывать: мол, изменя-ял, гуля-ял, не лю-юбишь! А Муштари сконфуженно топтался, неловко пытаясь лизнуть ее в губы, и весь вид его говорил: да я что, это ж так, ну работа у меня такая, не плачь, глупенькая!

И пусть те, кто никогда не видел собак, сколь угодно твердят, что животным свойственны лишь примитивные эмоции и инстинкты, — я буду стоять на своем: если это не любовь, то что же еще?!

Не простил

Байкал попал в питомник Ботанического сада совершенно случайно. В основном мы занимались борзыми: разводили, наблюдали за социальным поведением. Были, разумеется, и другие собаки, поскольку основное назначение питомника — охрана Ботанического сада от любителей цветочков нарвать да набить кошелку-другую яблоками на халяву. Но Байкал-то был чистопородной западносибирской лайкой, так что и на охрану не поставишь, да и на псовой охоте ему делать нечего. Тем не менее, когда хозяин Байкала сказал, что хочет его отдать, Тарик сразу загорелся. Такой уж у него был характер: какого зверя или птицу ему ни предложи, обязательно возьмет, будь это хоть тигр-людоед. Последнего, слава богу, никто не притащил, а вот злобных собак-отказников брал. Ну хоть Байкал, спасибо, злобным не был.

Нормальный кобель, добронравный, жизнерадостный, да и внешность не подкачала. Красивая голова, взгляд живой и внимательный, уши домиком, хвост бубликом, шерсть густая цвета топленого молока — все как полагается. В прошлые свои появления хозяин все рассказывал, какой у него кобель сообразительный да деловой, как он с ним на белку ходил, и как куницу стрелял, и еще чего-то добывал. Я, честно говоря, не очень-то слушала. Дел по питомнику и так полно, охотничьи байки мы все травить умеем — только слушай, да и мужик мне чем-то не нравился. А тут на тебе: заберите у меня кобеля, некогда мне с ним возиться, вон он у калитки привязан. Положил неловко на стол сверток с соленой горбушей, быстренько распрощался и был таков. Байкалу даже полслова не сказал.

Ну что же делать, не повезло тебе, псин, с хозяином, живи здесь. Завели кобеля во двор питомника, другие собаки ревут, на сетки кидаются, дескать, чужак, чужак пришел, гони его! Загрустил Байкал, хвост развил, свесил поленом, принюхивается — явно не понимает, куда он попал, за что ему такое наказание? Выпустили к нему старуху Лайку, она на охране работала, но к собакам добрая, а внешне так и очень на лайку похожа.

Обнюхалась она с новичком, хвостом виляет, приглашает поиграть. Какое там, до игрушек ли псу, у него в глазах только что не слезы стоят, понял Байкал, что бросили его.

В первый же вечер махнул Байкал через забор питомника. Ну, думаю, все, ушел! Где его искать впотьмах, да и территория сада немаленькая, а уж под воротами не то что собака — корова пролезет. Но все-таки для очистки совести выпустила Лайку, иду, покрикиваю: «Байкал, Байкал, давай домой, ужин ждет!» С час где-то так бродила, Лайке надоело, она в питомник ушла, вернулась и я. Ну надо же! Перед калиткой питомника переминается Лайка — ужин же обещали, а рядом с ней стоит Байкал. Увидел меня, подошел, ткнулся носом в руку и хвостом так смущенно виляет, дескать, извини, сглупил я, что в бега ударился, — некуда мне бежать…

Прижился Байкал на питомнике, была у них с Лайкой любовь, щенки, все как полагается. И больше уж он не сбегал куда глаза глядят, а носился по всему саду, всюду совал любопытный нос: тут белку облает, там кошку шуганет или ежа отыщет. Словом, обрел пес новый дом и, похоже, был вполне доволен жизнью.

Года через два или три вдруг объявился прежний хозяин, опять с какими-то гостинцами и пустопорожними разговорами. Посидели, чайку попили. Тут он и говорит, мол, я бы с Байкалом на охоту сходил. «Вот те на! Ты ж его отдал, так и забудь…» — «Ну хоть повидаться-то дайте».

Зашли в питомник, подходим к вольеру. Байкал спит на будке, спиной к нам, хвостом нос прикрыл. А надо сказать, что от дальней стенки, где стояла будка, до передней сетки расстояние четыре метра. Пока хозяин поодаль от сетки стоял и Байкала звал, тот и ухом не повел. А вот когда мужик вплотную подошел и лицом к сетке прижался, тут-то Байкала и подбросило. Хорошо, мужик успел отшатнуться, а то быть бы ему без носа, а может, и без глаз — с такой яростью вцепился пес в сетку. Ошеломленный человек отскочил назад, повторяя: «Ты что, Байкал, это же я, ты что, не узнал, забыл?»

Забыл, как же! Байкал с рычанием рвал сетку зубами, разбрасывая хлопья кровавой пены, а глаза его горели гневом: нет, я тебя помню, я все помню, предатель!