Провал резидентуры

Глава пятая ДИ-ДЖЕЙ

Мин Даноо, конечно, хорош. Уехал и не сказал, когда вернется. Я веду эфир, как правило, через смену после него, то есть с полуночи до шести утра, поэтому уж мне-то совершенно никак не удобно подменять его на эфире, но Кинхау неумолим и, в общем-то, прав:

— Кикоа, ну посуди сам, кто еще может вести его эфир? Ты же, кроме него, единственный, кто в этих завываниях хоть что-то понимает. Если заменить его блок шеаокана на поп-музыку, мы можем потерять рекламу Фонда военной силы, а еще — «Кабаков Лиму», куда постоянно таскается его королевское высочество жрать эту их пшенную кашу. А эти два контракта, это, считай, на пол-редакции зарплата.

Я пожимаю плечами.

— Да пожалуйста, Кинхау, я, собственно, не отказываюсь. Просто… Если это раз, ну два — ничего. А если его не будет десять дней?

Шеф ухмыляется:

— Если он дня через три не объявится, я его стану разыскивать через полицию как дезертира с фронта набора белой военсилы.

Я тоже усмехаюсь.

— Плюс, Кикоа, не забывай о премиальных, — многозначительно говорит шеф. — Что — плохо за один день заработать триста тридцать хоней?

— Ну да, — невесело шучу я, — две бутылки «хальяки» или коробка дури.

— А ты не трать деньги на вражескую дурь, — наставительно говорит шеф, не принимая шутки, — а если уж тебе совсем невмоготу, то жуй кишан, это по крайней мере патриотично. И недорого.

Шеф окутывается облаком сизого дыма дешевой сигары, а я выхожу из его клетушки в редакцию. Моя секретарша Гуна сидит на телефоне, увидев меня — улыбается всей своей шоколадной смазливой мордашкой. Я совсем недавно просек, что она в меня влюблена. А ведь я с ней уже год работаю, ничего раньше не замечал. Стоило развестись и потом потерять наложницу, чтобы внезапно найти возле себя такую кобылку! Черт, о чем это я думаю…

— Запряг-таки, — говорю я ей. — Готовься, сегодня мы с полудня до шести и потом в ночь.

Она, улыбаясь, кивает, продолжая говорить в телефон:

— Спасибо, я передам ему. Да-да, ваши соображения очень ценны.

При этом она, скромно не глядя на меня, сжимает коленки и ставит каблучки на треногу своего стула, поворачивая боком сжатые вместе стройные шоколадные ноги. Какие, черт, они теперь носят мини. А говорили — раз война, все модные магазины поразоряются.

Я тем временем спрашиваю Дооту, секретаршу Мин Даноо:

— Ну что, твой не объявлялся?

Роскошная массивная Доота отрывается от писем, пачками разложенных перед ней, и говорит:

— Не-а. И дома его нет.

Она удручена, хотя что ей — Оаки на нее все равно никогда никакого внимания не обращает. Что за мода у наших референток — влюбляться в ведущих? Впрочем, моя первая секретарша… Совершенно обратный пример. Я для нее как мужчина вообще не существовал. Хотя и она для меня как женщина — тоже. Гадина такая была, я ее уволил, потому что она на меня попыталась настучать. Там серьезный был момент, хорошо, Мин Даноо и шеф меня прикрыли, а то ковырять бы мне землицу в окопах на южном фронте. Да… зачем я во фронтовую командировку взял наложницу, идиот, идиот! Бедная Тиклу… что с того, что она была белая? Тиклу… Взял бы тогда жену — не надо было бы потом возиться с разводом… грех, конечно, так думать… Боги, о чем я все время думаю!

Гуна кладет трубку и облегченно вздыхает. Доота ее спрашивает:

— Кто там на тебе ездил полчаса?

— Да ну, какой-то флотский, как пень тупой. Слышите, шеф, хотел, чтобы вы для «Воскресных разговоров» пригласили директора Института расы и он на примере белой музыки наконец объяснил бы, почему беляки — не люди в полном смысле слова. А то, видите ли, его друзья, боевые флотские офицеры, не могут понять, почему популярная столичная радиостанция уделяет столько времени белой музыке.

— Идиот, — бормочу я, начиная листать подготовленный Гуной обзор писем. — И друзья его идиоты. Интересно, что бы они у себя на флоте делали без белой военсилы? Как снаряды подносить — давай, белый брат, а по радио — не люди. Тьфу, уроды!

Девчонки хихикают. За год работы со мной и Оаки они уже привыкли к нашим с ним пробеляцким настроениям и даже стали их разделять, особенно после того, как в комендантский час прятали в редакции мастера Виашну. Мастер им всю ночь пел оканы, болтал с ними, и я видел, что они ему даже в глаза смотрели. Более того, Доота наутро поглядывала вообще как-то виновато, из чего я заключил, что, пока мы с Гуной были в студии, знаменитое мужское обаяние мастера победило цвет его кожи в глазах впечатлительной секретарши. Ей, конечно, после этого некоторое время везде мерещилось Управление Мощи Расы, но потом это прошло. У нас тут все-таки «Радио Тридцать», а не газета «Черная Мощь».

Я погружаюсь в обзор, думая в то же время о Мин Даноо. Один я знаю, что перед отъездом он долго говорил по телефону с известным прожигателем жизни из Раманы, с Макту Мин Шихле. Имел или нет этот звонок отношение к исчезновению Оаки? Кроме того, три дня назад, за день до отъезда, Оаки звонил какой-то беляк, после чего Оаки перезванивал по белому номеру, а потом позвонил во «Все еще развлекаемся» и сказал следующее (я слышал это очень хорошо, но Оаки не знал, что я слышу, потому что я отбирал музыку и был в наушниках — но в наушниках в этот момент тихо-тихо играл электрогобой без аккомпанемента): «Леа, ты ведь искал Шер Гахоо? Да, как раз он и попросил меня позвонить тебе. Так вот, она в поместье своего бывшего жениха. Ты поедешь? Я сейчас никак не могу, но, раз ты едешь, передай ей от меня привет». Итак, он поехать не мог, поехал некий Леа (надо полагать, Ги Коона, какой еще Леа есть во «Все еще развлекаемся»)… потом он узнает, что Леа… Что? Он что-то узнает и едет сам. Хотя ехать не может. Так, что ли? Чушь какая-то…

— Ну как обзор, шеф? — искательно спрашивает Гуна, заглядывая мне в лицо.

— Молодец, — говорю я и похлопываю ее по коленке. Обзор и правда хороший, а коленка теплая и упругая под тканью колготок. Гуна от этого похлопывания вся аж заходится, изумленно глядя на меня: раньше я ей такого внимания не оказывал.

Как ни в чем не бывало, я говорю:

— Готовь обзор прессы для дневного эфира. Час остался.

— Есть, шеф, — хрипло говорит она и садится за свой стол.

Я кладу листки и беру телефонную трубку.

— Редакция газеты «Все еще развлекаемся», — говорит незнакомый голос.

— Здесь Кикоа Шер Лоо, радио «Тридцать», — отзываюсь я. — Нельзя ли поговорить с Леа Ги Коона?

— Извините, Кикоа, нет, — озабоченно отвечает голос. — Вы знаете, он куда-то пропал, его третий день нет ни на работе, ни дома. А что, у вас что-то срочное к нему?

— Простите, с кем я говорю?

— Простите, что сразу не представился, — виновато отвечает голос. — Ноу Ти Киола, референт отдела светских новостей.

— Ничего. Ноу, если Ги Коона появится, попросите его позвонить мне. Если я буду в эфире, моя секретарша его соединит.

— Хорошо, Кикоа, — говорит Ноу Ти Киола. — Вы сегодня в ночь? Буду вас слушать.

— И в ночь, и с полудня до шести. У нас Мин Даноо вот так же таинственно пропал, — говорю я и сам поражаюсь тому, что сказал.

Ноу Ти Киола тоже пораженно молчит, потом говорит:

— Кикоа, а может, их обоих..?

— Да нет, не похоже, — говорю я.

— Не похоже, — соглашается Ти Киола. Кажется, неплохой парень. — Ладно, Кикоа, если будет информация о Леа или если он сам появится, я вас извещу.

— Спасибо, Ноу.

Мы прощаемся, и я кладу трубку. Да-с, тут что-то нечисто. Надо искать. Похоже, что их как-то связывают поиски этой аристократической барышни, Шер Дахоо. Кстати, она ведь тоже весьма таинственно пропала. Может, это у Комитета новая мода — брать людей без шума? Да нет, быть не может. Арест есть не столько акция наказания арестуемого, сколько — устрашения пока еще не арестованных и воспитания тех, кого арестовывать еще рано. Так что тайный арест — нонсенс. Так, кто может еще быть заинтересован в поисках Шер Дахоо? Конечно, наш миллионер Шихле, она ведь его любовница. Кстати, Оаки ведь перед самым отъездом долго говорил с Шихле.

Я набираю справочную отелей и узнаю, что Макту Мин Шихле остановился в «Шаахане». Ну конечно, не в «Трех якорях» же. Уж если Шихле, так самая дорогая гостиница королевства. Что ж, звоню в «Шаахан».

На фоне музыки девичий голосок (новая какая-то) говорит:

— Отель «Шаахан», добрый день.

— Добрый день, — говорю я. — Я Кикоа Шер Лоо, радио «Тридцать». Будьте добры, номер господина Мин Шихле.

— Минуту, — говорит девичий голосок. — Кикоа, вы сегодня в эфире?

— Даже два раза, — говорю я. — Я заменяю Мин Даноо, он… в командировке.

— Буду слушать, — отвечает девичий голосок. — Соединяю.

Гудок. Трубку снимают. Вежливый молодой голос с акцентом северянина:

— Номер господина Макту Мин Шихле.

— Белый брат, — говорю я, — шломвоат (это на их языке — здравствуй), я Кикоа Шер Лоо, радио «Тридцать». Дай, пожалуйста, господина Шихле.

— Минуту, — смягченно говорит белый. Возникает густой, но тоже молодой голос.

— Я Шихле. Здравствуйте, Кикоа. Я вас знаю.

— Что ж, — говорю я, — это очень лестно. Господин Шихле, скажите пожалуйста… это не совсем обычный вопрос… не звонили ли вам в последние два дня Леа Ги Коона из «Все еще развлекаемся» и наш ведущий Оаки Мин Даноо?

После некоторой паузы Шихле говорит явно изменившимся голосом:

— Нет, именно в эти-то два дня и не звонили. Вы что-то знаете, Кикоа?

— Нет, господин Шихле, — говорю я. — Но очень хочу узнать.

— Так, — говорит Шихле и опять замолкает. Потом вдруг говорит:

— Вы, конечно, сейчас пойдете заменять Мин Даноо в эфире.

— Да, — несколько удивленно отвечаю я.

— В таком случае я к вам подъеду в редакцию часов в шесть, — решительно говорит он. — Меня пустят со слугой?

— Да, конечно, — говорю я. — Я предупрежу охрану.

— Хорошо, до встречи, — отвечает Шихле и дает отбой.

Я встаю, потягиваясь. Гуна живо оборачивается.

— Закажи внизу пропуск на Макту Мин Шихле со слугой, — говорю я ей. — И поторопись с обзором, мне его надо успеть просмотреть до эфира. А я пойду покурю.

Я выхожу из-за стола — мне для этого надо протиснуться мимо стула Гуны, и я, протискиваясь, кладу ладонь ей на длинную красивую шею. Она, качнувшись, закрывает глаза. Курсор на мониторе дрожит, застряв на полуслове. Она переводит дыхание, когда я уже выхожу из комнаты и, прежде чем идти на лестницу курить, за углом коридора, перед дверью на лестницу, торопливо сую за щеку давно лелеянную в левом кармане связочку стебельков кишана — жгучих, ненавистных, вызывающих изжогу, но совершенно необходимых, чтобы не засыпать на ходу после бессонной, в горячей пропотевшей постели ночи. Плевать на все, буду спать с Гуной, кто меня осудит?

К концу моего эфира и впрямь приезжает Шихле, как всегда — умопомрачительно элегантный, и при нем — невысокий, худой, крепкий белый, то ли телохранитель, то ли слуга — у этих раманцев не поймешь. Они, дожидаясь меня, сидят в редакции, и к моменту моего прихода Доота уже окончательно сражена, причем строит глазки обоим. Шихле флиртует с ней чисто профессионально, глядя в сторону, а она, бедняжка, принимает все за чистую монету. Белый хоть по-честному не обращает на нее никакого внимания — стоит себе за гостевым креслом, молчаливый и уверенный. Черт возьми, как приятно видеть белого — в обществе черных — уверенным.

— Здравствуйте, Кикоа, — нетерпеливо говорит Шихле. — Ну, расскажите, что знаете.

Я рассказываю, и Шихле просто-таки меняется в лице и вскакивает:

— Вот это и есть недостающее звено! Они же не говорили мне, где она. Боялись подслушивания. Говорили: я поеду к ней и привезу ее к вам.

— А почему вы сам не поехали? Они не объяснили, куда?

— Они сказали, как один, одними и теми же словами. Вам туда, как иностранцу, не попасть. Теперь я понимаю, почему: Рриоо ведь сослан в поместье без права выезда, и нужно специальное разрешение Комитета, чтобы попасть туда. Погодите. Гилу, телефон барона? На память не помнишь?

— Помню, — спокойно отвечает белый. Ох, странный это белый. Он не просто спокоен, он абсолютно уверен в себе, как далеко не всякий черный. Ну и штучку оторвал себе везунчик Шихле! — Линия Запад, 192-102-600, белый — 392-102-600.

— О! — поднимает палец Шихле. — Кикоа, есть у вас телефон для белых?

Я показываю: еще бы у нас не было телефона для белых. Белый, не дожидаясь приказа, берет трубку и спокойно набирает номер. Долго ждет, очень долго, потом ровным движением очень сильного борца кладет трубку и объясняет:

— В людской не берут.

— А, проклятье! — снова вскакивает Шихле. — Наберу в кабинет.

Он набирает номер, долго ждет и раздраженно бросает трубку.

— Что они там, все вымерли, что ли? Ладно, придется ехать без разрешения. Да, но не на моем же «трихоо», мои номера каждая собака знает. А, найму в городе… Спасибо вам, Кикоа.

— Да не за что, — говорю я. — Если найдете Мин Даноо, намекните ему, что его ждет работа, ладно?

Шихле только кивает и выкатывается. За ним выходит его белый, заметим, никому не поклонившись. Бедная Доота! Она, видимо, ждала какого-то продолжения… Теперь ей приходится собраться и уйти, потому что работы на сегодня у нее больше нет. Мы остаемся в комнате вдвоем — я и Гуна; пора начинать готовить ночной эфир. Я запираю дверь и оборачиваюсь к ней. Она стоит у моего стола, глядя на меня округляющимися глазами. Я выключаю свет и в сумерках, пробивающихся сквозь жалюзи, подхожу к ней. Она для приличия шепотом предупреждает:

— Я сейчас закричу…

Но, однако, не кричит, когда я обнимаю ее.