Прячем лица в дыме

15. Ещё одна невозможная история

Шкатулка, обитая атласом, была полна украшений: серьги разной формы и длины, кольца с драгоценными камнями, цепочки, кулоны. Рена залюбовалась своими сокровищами — это была её маленькая слабость, на которую уходила изрядная доля заработанного. Но девушка носила их так редко, что сейчас даже растерялась — что будет под стать «Камню»?

Она провела рукой по пиджаку, лежащему рядом на кровати. Хорошая плотная ткань идеально чёрного цвета. Добавлять ярких деталей не хотелось — нет, надо создать образом другое настроение.

Рена вытянула из шкатулки пару длинных серег-цепочек с мелкими бриллиантами. Это была награда за одно из первых дел — девушка взяла свою долю не деньгами от украденного, а самим украденным. Может, серьги уже даже бывали в «Камне»?

Она вставила их в уши и кончиками пальцев прошлась по остальных украшениям в шкатулке. Нужно что-то ещё. Браслет, который подчеркнёт тонкое запястье? Нет, рукава его скроют. Кольцо? Тоже нет, Рене нравились простые изящные украшения, а для «Камня» требовалось что-то более заметное. Нужна цепочка — да, это точно та деталь, которая завершит образ.

Нортийка вытащила серебряную нить с чёрным блестящим камушком и застегнула на шее, переоделась, прыснула духами. Комнату наполнил лёгкий пряный аромат, в котором угадывались корица и гвоздика. Девушка немного покрутилась перед большим зеркалом и вышла в коридор.

Она несколько раз стукнула в дверь кабинета Найдера. Парень ответил так быстро, будто уже знал, что к нему кто-то идёт. К голосу оша просилось описание «с тёмным звучанием». Слышалось в нём что-то жёсткое и одновременно драматичное.

Найдер и Раз были в кабинете вместе. Они разглядывали карту Киона со множеством надписей, линий и отметок — по ней они всегда планировали очередное дело. Она использовалась так часто, что уже стала полноправным членом команды, а оша постоянно шутил, от неё толку больше, чем от Феба.

Оба парня уставились на Рену.

— Это что, мой пиджак? — выдавил Раз, садясь на диван.

Девушка с улыбкой провела ладонью по рукаву.

— Да.

Кион был городом контрастов, в котором мешались строгость и разврат, возвышенные речи и грязные желания. Столица наук преклонялась не столько перед умом, сколько перед размахом идеи, перед вызовом, который ей бросали.

В «Камне» действовал тот же принцип. Да, самое дорогое платье, десяток драгоценностей легко превращались во входной билет, но был и другой способ попасть в клуб — удивить. Сыграть не мотив богатых, а смелых, которые бросают вызов привычной морали, всему застаревшему и устоявшемуся. Это была вторая валюта, принимаемая Кионом.

Да и не любила Рена платья. Она засунула руки в карманы прямых брюк со стрелками, в мужском стиле, и лукаво улыбнулась. Это был непривычный образ, но он ей нравился — чувствовалось в нём что-то от той, более свободной Рены, которой она решила стать.

— Мне же не кажется, под этим пиджаком ничего нет? — Найдер, ухмыляясь, приподнял одну бровь.

Натолкнувшись на хмурый взгляд Раза, оша поднял руки и ухмыльнулся ещё шире:

— Знаю, знаю, не для меня цветочек рос.

Невыносимый! Но Рена всё равно рассмеялась, признаваясь себе, что когда уедет, будет скучать и по Найдеру, и по общим сборам в его кабинете, и по их авантюрам.

— На месте Лаэрта я бы познакомился с тобой, молодец, — он смотрел уже не на Рену, а на Раза, как если бы специально хотел поддеть его, но тот оставался верен своему ледяному виду.

Спокойным голосом он спросил:

— Ты уверена, что Лаэрт там будет?

— Он обещал прийти, обещал главе кафедры. У них напряжённые отношения, но вряд ли он не сдержит слово, данное ему.

— И что это, учёные часто меняют библиотеки на клубы? — поинтересовался Найдер, складывая карту.

— Сегодня двести три года со дня основания кафедры химии, они не могли не собраться, — ответил Раз и беззвучно зашевелил губами.

Вспомнил о брате и начал считать, чтобы успокоиться? Обдумывал, что значило это число? Конечно, цифрам он уделял внимания больше, чем людям.

— Вовремя, — откликнулся Найдер.

Одной рукой он сжал набалдашник трости, стоящей у стола. Рена уже хорошо выучила этот жест — так он делал, когда нога отзывалась болью. Оша ни разу не говорил о своей травме. Одно время девушка даже была уверена, что трость он носит вместо оружия или для создания нужного образа. Но Феб проболтался. И никогда Найдер не щадил себя и с каждым новым делом причинял всё большую боль.

Продолжая стоять, Рена посмотрела сначала на оша, затем на Раза. Один был калекой снаружи, другой — внутри. Первый свой недуг тщательно прятал и делал вид, что такой же, как все. Второму было плевать, и в этом и заключалась его искалеченность. Они не просто «бедовые мальчишки» — два израненных человека, которые никак не могут найти причину начать жить иначе. Пусть внешне они так не походили друг на друга, внутри у них оказалось куда больше общего. И первым сходством являлись проблемы с доверием.

«А у тебя?» — ехидной вопрос появился сам с собой. Да, и ей были знакомы эти проблемы. Она сама так долго цеплялась за Раза, думала, что у неё нет ничего, кроме него, но вышло иначе — его на самом деле не было, зато появились люди, готовые понять и принять.

— Не ходи, — неожиданно сказал Раз.

Его голос прозвучал недостаточно мягко, чтобы считать это просьбой, и недостаточно сильно, чтобы счесть за приказ. Ну и что же это тогда? Наверное, он сам не знал.

— Я тоже хочу закончить это дело, — ответила Рена, стараясь подражать холодному голосу Раза. — И свою часть я выполню.

Найдер одобрительно кивнул.

— Я тебя провожу. Не стоит в таком виде ходить по Цаю.

Девушка улыбнулась оша:

— Спасибо, но я вызвала экипаж, и мне уже пора.

— Тогда… — начал Найдер, но Раз его перебил:

— Я провожу тебя до низа.

Губы черноволосого тронула ухмылка.

— Ну давай, давай, — ехидно ответил он.

Нортийка молча спустилась, Раз прошёл следом, но так ничего и не сказал. Уже на пороге таверны она обернулась и молча посмотрела на парня.

— Будь осторожна. Если что-то случится, я разнесу весь город.

— Ради города — буду.

Что это значило? Раз действительно переживал за неё? А может, боялся за себя, что если что, не сдержит магию — опять вернётся боль? Но если угроза девушке вызывала в нём столько эмоций, не меньше, чем упоминание имени брата, могло ли это быть чем-то?..

Рена сделала маленький шажок назад и посмотрела Разу в глаза — голубые напротив карих, такого тёплого орехового оттенка. Они так не соответствовали всему ему холодному виду, и заметив это, девушка отчётливо поняла, как разрушилась, какой искорёженной стала вся его броня, тщательно выстраиваемая годами. Он пытался спрятаться от воспоминаний о предательстве, о боли, да так, что был готов ради беспамятства отдать всё хорошее, что происходило с ним.

Но ведь броня треснула — Раз уже сам не был уверен, что она ему нужна. Цеплялся за неё по старой привычке, пытался прикрыться остатками, но она становилась всё тоньше и тоньше. И ему нужен был лишь небольшой толчок, чтобы показать, что пора сорвать её с себя окончательно. И пусть после придётся принять на грудь целый шквал пуль, Раз же справится — он не один, ему помогут.

Но, может, Рена всё это выдумала себе, как уже три года выдумывала, что вот сейчас, что вот ещё чуть-чуть. На словах друг сделал свой выбор, а пробираться внутрь, пытаться бороться за других, а не за себя, она уже устала.

— Мне пора, — бросила девушка и быстро вышла, стуча каблуками.

Рена прошла через «Изумруд» — зал первого этажа, ресторан, больше похожий на изящную гостиную. В нём было много воздуха и зелени, а мелодия юноши, игравшего на рояле, придавала атмосфере таинственность и романтичность. Пахло вином, фруктами и морепродуктами. Ловкие официанты в зелёных ливреях внимательными взглядами следили за гостями и так спешили по первому зову, точно соревновались друг с другом за право услужить.

Выше шёл «Сапфир». На втором этаже находилось несколько закрытых комнат, и оставалось лишь догадываться, что происходит за дверями. Коридор, оклеенный тёмно-синими обоями, были украшен картинами в красивых серебряных рамах и напольными вазами с белыми розами. Слуги ходили взад-вперёд, следя, чтобы никто не нарушил покой их дорогих гостей, и чутко прислушиваясь к доносившимся звукам.

Третий этаж, «Рубин», встретил шумом и красным светом, который причудливыми всполохами ложился на лица присутствующих. Музыка, пьяные голоса, смех смешались в единый не разбираемый гам. Дым от сигар и сигарет был таким плотным, что терялись очертания людей. Танцовщики и танцовщицы скользили в этом дыму, смело подходили к гостям, извивались вокруг них и привольно клали руки на тех, кто позволял это — а позволяли многие.

«Алмаз» считался гордостью «Камня». Это был огромный зал с высокими потолками и окнами в пол. Поднявшись на четвёртый этаж, Рена залюбовалась видом ночного Киона, хотя большинство гостей смотрели вовсе не на него. Под потолком, подсвеченным мягким белым светом, на воздушных полотнах крутились акробатки, поражая гибкостью и стройностью. Белоснежные трико подчёркивали хрупкость девушек, и все они были светловолосыми, как на подбор. «Алмаз» казался настоящим царством света, и всё в нём удивляло изяществом — хотелось рассматривать каждую деталь и осторожно касаться.

Четвёртый этаж был поделён на две зоны. Рена села за барную стойку из голубого стекла — настоящую льдинку, внутри которой соединялись белые, синие и зелёные завихрения — и заказала бокал вина. Она внимательно изучала гостей, но всё чаще возвращалась взглядом ко второй части, где за длинным столом сидела компания учёных.

Химики разделились на две группы: рядовые остались в «Рубине» и шумно проводили время, элита гильдии — в «Алмазе».

Мужчины, расслабившись, поснимали строгие пиджаки, закатали рукава рубашек. Интереснее было наблюдать за женщинами — вернее, за их нарядами. Одни словно спорили, кто кого перещёголяет, и соревновались в количестве украшений, другие решили удивить своим видом и выбрали просто невообразимые цвета, фактуры или такую длину, что даже смотреть было неприлично.

Чопорные нортийки с ума бы сошли! Эта мысль вызвала хитрую улыбку на лице. Рена поправила цепочку, лежащую в глубоком вырезе, затем одёрнула рукава пиджака и, повернувшись полубоком, положила ногу на ногу.

Лаэрт сидел с краю стола. Вместе со всеми, под тост худощавого мужчины в очках, он потянулся вперёд с бокалом вина в руках. На лице играла лёгкая пренебрежительная улыбка. Он казался настоящим аристократом, который уже познал любые наслаждения и ничего его не удивит. «Так кто ты?» — вопрос так и просился.

После слов Раза, подкреплённых рассказом Мики, Лаэрт показался Рене настоящим ублюдком, который ради своего успеха готов пойти на всё. Она представляла, какие у него хитрые глаза, коварная ухмылка. В поезде же появился мужчина со строгим, но печальным взглядом. Потом Рена решила, он настоящий лис. Заподозрил, что в поезде готовится ловушка, и сумел сбежать — как, куда? Пока девушка следила за ним, образы менялись друг за другом: Лаэрт не оставался один, но то держался в стороне и смотрел с видом человека, смертельно уставшего от людей, то веселился вместе со всеми, вот как сейчас. Что из этого было правдой?

Пора узнать, но Лаэрт, кажется, не планировал вставать со своего места, чтобы они могли случайно столкнуться. Что же, как говорили дома, если боги не дают шанса, нортиец берёт его сам.

С бокалом вина в руках Рена пошла вдоль окна, словно любовалась видами. Темнеющие башни высились на фоне василькового неба, и это зрелище стоило внимания, но она всё равно раз за разом возвращалась взглядом к Лаэрту. У стола химиков, за которым собралось человек двадцать, девушка пошла ещё медленнее.

Отдыхающие разделились на группы по двое-трое и разговаривали между собой. Стеклянный стол ломился от закусок, то и дело звенели бокалы и стаканы, наливалось вино, виски, бренди. Рена ожидала увидеть что-то другое — да, учёные собрались в самом дорогом месте Киона, но сейчас они больше походили на обычных людей во время пьянки, а не на цвет города. Может, зря гильдию так превозносили?

Рена заметила, что один из сидящих внимательно разглядывает её, скорее пожирает взглядом, и, отвернувшись к окну, дошла до конца стола.

— Ты даже не химик, — послышался пренебрежительный голос соседа Лаэрта, молодого парня.

Рена ещё сильнее замедлила шаг и уставилась на спины сидящих.

— Да. Тем не менее, я здесь, — Адван ответил с тем же ледяным спокойствием, которое Рена так часто замечала у Раза.

Девушка, сидящая по другую руку, бросила на Рену подозрительный взгляд и по-хозяйски положила ладонь на плечо Лаэрта, выгнувшись так, чтобы стала видна оголённая спина.

— Я с кафедры биологии, Димас, — дразнящим голосом ответила девушка. — Важно, с кем ты дружишь, — она бросила многозначительный взгляд на Лаэрта. — а не что делаешь в гильдии.

Адван дёрнул плечом, сбрасывая руку соседки, и начал подниматься. Рена повыше подняла бокал, шагнула к столу. Учёный резко обернулся и столкнулся с девушкой — вино выплеснулось ей на грудь. Сначала он посмотрел в глубокий вырез пиджака, затем медленно перевёл взгляд на лицо и протянул взятую со стола салфетку:

— Я бы вам сам помог, но, наверное, не стоит?

Даже голосом Лаэрт так напоминал Раза! Только более самоуверенного, насмешливого — и чувствующего. Если бы друг не оказался в больнице, говорил бы он так же? А как выглядел, как вёл себя, о чём думал?

Сделав сердитое выражение, Рена выхватила из рук салфетку и промокнула грудь.

— Да, лучше вообще от меня отойдите! Смотреть надо, куда идёте!

Лаэрт уставился на Рену так, словно пожирал взглядом — не как тот, другой химик, с вожделением, а иначе. Он, казалось, хотел добраться до самого нутра и выпотрошить его, чтобы узнать, что внутри — от этого взгляда хотелось спрятаться. Но голос Адвана звучал всё с тем же спокойствием:

— Извините, дана. Я не ожидал, что кто-то будет стоять позади. Что вы, собственно, здесь делали? Эта часть зала выкуплена.

На неё уже поглядывали сидящие рядом. Хорошо, играть так играть.

— Что-то я не вижу ни надписей, ни заграждений, — насмешливо ответила девушка. — Или что вам, жалко? Поэтому решили облить меня?

По взгляду Лаэрта Рена поняла, что выбрала не ту тактику — наглость с ним не пройдёт. Он не станет отвечать, а уйдёт молча. Не дав ему сказать, Рена с улыбкой склонила голову набок и произнесла игривым тоном:

— Но если вы посидите со мной, я забуду о вашей неуклюжести — или о намеренном преступлении.

Девушка в платье с открытой спиной, уставившаяся на них, недовольно скривила губы. Лаэрт заметил этот взгляд и ответил:

— С удовольствием, дана. С меня шампанское, вы правы, я должен загладить свою вину.

Голос прозвучал шутливо, но лицо оставалось бесстрастным. Рена явственно чувствовала, что не нужны Адвана никакие посиделки с незнакомой девушкой — он ищет повод сбежать от учёных. А может, что-то ещё?

— Лаэрт, не стоит оставлять кафедру в такой день.

Мужчина равнодушно пожал плечами, едва посмотрев на девушку в платье:

— Но она же меня оставила, — он повернулся к Рене. — Идёмте, дана.

Шагнув следом и оказавшись совсем близко, она почувствовала исходящий от него древесный аромат и едва заметный — табачный.

Они остановились у свободного столика в другой части зала, у самого окна. Лаэрт услужливо отодвинул стул, давая Рене сесть. Тут же подскочил вышколенный официант. Пока Адван заказывал шампанское, девушка смотрела в окно, разглядывая в нём размытое отражение себя и Лаэрта.

Наверное, это была ещё одна невозможная история. Они с Разом никогда не ходили в такие места. Их встречи происходили сначала в больничных коридорах, затем — в трущобах Киона, а позднее — в стенах «Вольного ветра». Никогда он не отодвигал ей стул, никогда они вместе не пили шампанское. А ведь в той, другой жизни, она могла бы войти в «Камень» на равных правах и по-настоящему веселиться, ловить взгляды окружающих, искренне улыбаться, знакомиться.

— Спасибо, что увели меня от них, — Лаэрт едва поднял уголки губ.

Рена перевела взгляд с отражения на него самого. Оставшись с ней наедине, он уже не казался таким самоуверенным и наглым как там, перед гильдией. Она снова видела того мужчину с печальным задумчивым взглядом, каким он был в поезде — и, кажется, одинокого? Даже это самое одиночество чувствовалось в нём, как и в Разе. Знал ли друг, как был похож на брата?

— Вам что же, не нравится ваша гильдия? — Рена изобразила лукавую улыбку.

— Ни капли, — Лаэрт рассмеялся тихим мелодичным смехом.

Наверняка, что-то было не так. Адван просто не мог открыто признаваться в своих тайнах. Подошёл официант, и пока он наливал шампанское, Рена пристально разглядывала своего собеседника, но вблизи он ну никак не походил на хитрого коварного лиса, каким она воображала его. И уж точно не на предателя и лгуна. Но так нельзя думать — Раз по вине брата оказался в больнице, и не могло быть причин, чтобы оправдать это.

— Вы сказали, ваша гильдия оставила вас? — осторожно спросила девушка, пытаясь нащупать границу дозволенных для незнакомки вопросов.

— Да, меня выгнали, когда я учился. А стоило изобрести что-то путное, приняли назад, — Лаэрт так нахмурился, что на лбу появилась морщина. — Но, конечно же, вы не услышите этого. Гильдия никогда не признается.

Рена сделала глоток сладкого шампанского и удивлённо улыбнулась:

— А что, вы изобрели что-то путное?

Лаэрт провёл пальцем поверхности стола из белого мутного стекла, словно рисовал какую-то фигуру.

— Как вас зовут, дана? Откуда вы?

— Рена Рейтмир, — ответила девушка и тут же прикусила язык.

Раньше это имя было вызовом родителям — она хотела, чтобы они узнали, чем она занимается, и поняли, что это из-за них — из-за одинокого детства, из-за продажи в Орден, из-за непонимания. Но доказывать было больше некому и нечего. Наоборот, теперь стоило подумать о предосторожности. Первый же шаг провален.

— Я из Норта, — призналась девушка — короткое имя и длинная фамилия всё равно указывали на происхождение. — Последний год я путешествовала, но сейчас возвращаюсь домой.

Мужчина кивнул:

— Меня зовут Лаэрт Адван.

Он посмотрел так, что Рена не сдержала смеха:

— Я должна была это знать?

На секунду, на какую-то крошечную секунду, он опять посмотрел тем пожирающим взглядом — как хитрый лис, как охотник, как ублюдок, каким его рисовали. Но вот он улыбнулся и снова превратился в одинокого печального мужчину.

— Я счастлив, что вы меня не знаете, — показалось, или в его словах действительно слышалась насмешка? — Если бы вы обо мне слышали, я бы тут же ушёл.

Рена продолжала держать на лице игривую улыбку, но внутри было неспокойно. Они никак не могла понять, чего в Лаэрте больше, какой он на самом деле и насколько его стоит опасаться. Но ничего, на каждого хищника есть свой охотник, как говорил Раз.

— Что же с вами не так, дан Адван?

Лаэрт пригубил шампанское и сразу поставил бокал на стол, отвернувшись к окну.

— Дело не во мне, дана Рейтмир. Но разве это важно? Расскажите, где вы были во время путешествий?

— Я проехала весь запад Арлии, вплоть до Драконовых гор.

Она не соврала — перед выпуском ученики отправлялись в путешествие. На словах это делали для того, чтобы они могли набраться опыта, помочь людям своей магией. На деле, их возили, как цирковых собачек, и показывали, чтобы поддержать легенду о всесильном Ордене. Но не было никакого всесильного Ордена — только сборище лизоблюдов и шлюх, выпрашивающих деньги у правителей городов. Пока люди видели в служителях «свет», те всё больше склонялись к мраку.

— Я был в Норте и, кажется, слышал о вашей семье, — Лаэрт задумался.

Рена поспешила сказать:

— Это неважно. Хочу знать, что вы изобрели! — в голосе послышался каприз. Она положила руки перед собой и наклонилась к Лаэрту.

— Вы что же, интересуетесь наукой, дана Рейтмир?

— С сегодняшнего дня начала.

Лаэрт снял пиджак и остался в рубашке и строгом чёрном жилете, чем ещё больше напомнил Раза. Хотелось увидеть братьев вместе, но в то же время мысль об этой встрече пугала — для друга она могла стоить очень многого.

— Если послушаете на улицах, это я изобрёл всё, что появилось за последние три года. На самом же деле, я только создал мазь от ожогов, основу вакцины от холеры — доработал её другой — и под руководством дана Ольтера участвовал в изобретении целлулоида.

Учёному действительно приписывали с десяток новых изобретений за каждый сезон. Если это не было правдой, то что ещё могло оказаться слухами? Может, и всё их дело — сплошная ложь?

— Почему тогда вам приписывают так многое?

Мужчина пожал плечами:

— Обо мне вообще любят поболтать. Наверное, гильдия пытается купить меня народной любовью. Слухи об открытиях дают признание и известность. Многие подсаживаются на них, словно на наркотики, и уже не могут отказаться, а вместе с ними — от гильдии.

Рена изобразила на лице возмущение:

— Вас послушать, так гильдия — это зло. Почему тогда вы не уйдёте?

— Это невозможно. Вступление в гильдию означает пожизненное членство. Когда я соглашался, я был глуп, мне льстило, что меня позвали назад. Но это ничего не дало. Даже финансируют у нас лишь ту работу, которую одобрит научный совет.

— Почему вы об этом говорите? Вы не боитесь, что за это… Не знаю, что может гильдия?

— Мне нечего терять.

Рена передёрнула плечами. Слишком, слишком похоже на голос Раза.

— … Я не боюсь. Может быть, меня выгонят вновь за такие слова? С другой стороны, без членства в гильдии министры никогда не примут меня, и если я захочу представить свою работу, о ней не узнают. А я готовлю то, что требует внимания.

Взгляд Рены сделался жалостливым. Да Лаэрт специально напрашивался! Наверное, и не было на самом деле того хитреца, готового на всё — такой образ появился в результате слухов. Был только потерянный одинокий мужчина. Это стало видно с первой же минуты, и…

Нет, не могло это быть правдой. Перед ней сидел предатель — о таком не стоило забывать. Как сказал бы Найдер, надо перестать быть жалостливой мамкой. Грубо, но верно.

— И что же вы готовите? — Рена, улыбнувшись, облокотилась на подлокотник светлого кресла.

— То, что всем сделает лучше, — Лаэрт просиял.

В его словах прозвучало и самодовольство, и гордость, и даже какая-то детская наивная радость — это он говорил о магии? Но как он собирался представить своё открытие министрам? Какими словами хотел убедить их? За подобные эксперименты его могли отправить на пожизненные работы на северные рудники или заточить в тюрьме для особо опасных преступников.

Мог ли Лаэрт на самом деле быть настолько наивен, чтобы верить, что одолеет министров и предрассудки насчёт магии? Или за ним действительно стояли могущественные покровители? Как бы это узнать?

— Лучше? Обещаете? — Рена выпила ещё немного шампанского, Лаэрт последовал её примеру.

— Обещаю.

— У вас, наверное, миллион бумаг, где вы всё записываете. И сколько же деревьев на вас ушло!

Лаэрт снисходительно улыбнулся:

— На самом деле, их почти нет, — в голосе опять послышалось самодовольство. — Я с трудом запоминаю имена, но помню каждое получившееся значение и каждую букву в формуле. Открытия учёных сродни драгоценностям, и грабителей для них также много. Лучше держать в голове как можно больше информации, а на бумагах — как можно меньше.

Рена крепко сжал ножку бокала. Стоит ли такие слова расценивать как признание, что записей нет? Что для дела им придётся похитить самого Лаэрта? Это был совсем другой уровень, ещё незнакомый им. Но столько трупов, столько магии прежде в их делах тоже не было. Хотелось откреститься от сделки, но мысль о миллионах, о том, какую жизнь можно будет начать, ласково поглаживала совесть и страх, усмиряя их.

— И как же вы это всё придумываете? — округлив глаза, нортийка покачала головой, точно удивлялась и восхищалась учёным.

Лаэрт рассмеялся — это был красивый мелодичный смех, и захотелось услышать его вновь. Девушка убрала руки под стол и до боли сжала колено, заставляя разум проясниться. Нельзя думать о таком!

— Иногда мне кажется, что я ничего не решаю — это кто-то делает за меня. Я читаю, читаю, читаю — и вдруг озарение. Я чётко понимаю, что будет, если одно смешать с другим, нагреть, охладить, разбавить… Одни считают меня химиком, вторые — биологом, а третьи — врачом, но я просто экспериментатор с чрезмерным любопытством. Мой секрет в сочетании несочетаемого. По-хорошему, я даже не могу относить себя ни к одной из кафедр.

— И на ком же вы пробуете эти свои сочетания? — Рена лукаво улыбнулась.

— Вы слышали о добряках? Это уже целая профессия — так учёные называют тех, кто предлагает исследовать свойства новых препаратов на себе. Говорят, что они готовы на всё ради науки, но им просто хорошо платят.

Нет, Рена не слышала. И кого нужно было винить: ученых, поддерживающих добровольные жертвы, или сам город, доводящий до того, что люди шли на риск?

— И вам не было их жалко? Если бы что-то пошло не так?

Лаэрт нахмурился, на лбу залегла глубокая складка, которая придала ему более взрослый строгий вид.

— Их — нет.

— А кого тогда было? — Рена продолжала держать руки под столом и крепко сжимала сиденье кресла. Она боялась, что если достанет их, мигом выдаст своё волнение.

— Рена, вы что же, любите грустные истории? — Лаэрт улыбнулся.

— Я люблю честные истории.

— А я ведь сначала решил, что вы ещё одна богатая приставучая девица.

Рена замерла. Нет уж, надо играть до конца!

Жестом она показала официанту, что нужно ещё шампанское, затем подперла голову рукой, так, чтобы сделать акцент на бриллиантовые серьги, и очаровательно улыбнулась:

— Что же, я для вас недостаточно богата? Или мне выпить всё шампанское здесь, чтобы стать для вас интереснее? Вот вы, мужчины, даже поговорить с вами нельзя!

— Говорите, Рена, говорите, только давайте не будем о грустном.

— Вы думаете, я не пойму? — она скрестила руки на груди.

Лаэрт посмотрел на девушку долгим, задумчивым взглядом. Оценивал её? Взвешивал, можно ли довериться? Да, наверное, взвешивал. В его глазах было так много того, что безумно напоминало Раза. Тот тоже никогда не говорил сразу — молчал секунду, две и размышлял, можно ли довериться. Обычно решал, что нельзя.

— Рена, у вас есть братья или сёстры?

— Да, были и брат, и сестра.

— Где они сейчас?

— Брат умер ещё маленьким, ему и шести не было. А сестра… Умерла от чумы.

— Вот и у меня был брат. Кираз.

Рена подалась вперёд. Пусть рассказывает. Феб говорил, что у истории всегда две стороны, и эта, новая, могла стать ключом к выполнению дела.

— Отец умер, когда мне было двенадцать, Киразу — восемь. Через два года — мать. В Кионе есть закон: если человек поступил в университет, то он юридически становится взрослым. Обычно учёба начинается в шестнадцать, но я поступил на два года раньше — получил права взрослого человека одновременно со смертью мамы. У нас почти не было родственников, и я совсем, совсем не знал, что делать: как воспитывать брата, как выжить на стипендию.

Рена кивала в такт словам Лаэрта, изображая сочувствие, но с языка так и просились слова: «Ну давай, давай, расскажи, ага». Да, ему пришлось тяжело. Но никакой груз ответственности не снимал вины за то, что он сделал с Разом.

— На работу без образования меня не брали, поэтому я, как мог, оборудовал лабораторию родителей и стал что-то делать и продавать. Отец получил медицинское образование, затем — химическое, мать была ботаником. Это они начали — соединяли просто немыслимые вещёства и создавали что-то новое, уникальное.

Да он сам даже не сделал ничего! Родители начали, ясно! Это вор, обманщик и предатель. Рена едва сдерживала возмущенный крик. Ради такого не страшно нарушить свой собственный запрет на магию и убийства.

— Мать в дневнике писала об одном растении… — Лаэрт махнул рукой и смущенно улыбнулся. — Слишком много слов. Суть в том, что я нашёл это растение, выделил из него эфирное масло, переработал и сделал что-то удивительное. Но тогда я сам не понимал этого. Понять мне помог Кираз. Он постоянно крутился рядом, задавал кучу вопросов, всё трогал, а мне ведь надо было работать, чтобы получить хоть немного денег! Я разозлился и на его очередное «А что это?» ответил: «Попробуй — узнаешь». И, поверьте, дана, это стало самым ужасным знанием на свете.

Рена вздрогнула. Раз говорил иначе — брат был помешан на науке и специально дал ему то, что пробудило магию. Чья «правда» правдивее?

— Вернее, я открыл настоящее лекарство, которое в силах спасти хоть всё человечество. Нотогда по незнанию, оно стало ядом.

— Ваш брат умер? — осторожно спросила Рена, подначивая Лаэрта продолжить.

Он сделался хмурым, из глаз исчез блеск — это был просто усталый мужчина, который тянул на себе груз прошлого.

Да нет. Это самый лицемерный в мире лгун.

— Рена, достаточно, не будем о грустном. Вывод прост. из-за меня пострадал брат, единственный, кого я любил, и конечно после этого других мне было в десятки, в сотни раз менее жаль. Я использовал их, чтобы тот яд превратить в лекарство. Так было нужно — ради Кираза.

Рена не могла ответить ни слова. Сказанное Лаэртом прозвучало так легко и естественно, словно не было притворством, а в голосе слышалось столько боли. Даже серые глаза потемнели и стали походить на хмурый зимний день.

— Лаэрт, мне искренне жаль вашего брата. Если захотите закончить свою историю, знайте, я выслушаю.

На лице мужчины не появилось улыбки, голос оставался холоден, но Рена ясно чувствовала, что это напускное.

— Я рад нашему знакомству. За несколько дней до Дня прогресса состоится большой приём в Южном дворце. Вы приглашены? Я был бы рад видеть вас вновь, Рена.

Слишком долго! И слишком мало! Да, Лаэрт сам захотел новой встречи, начал делиться тайнами, но этого было недостаточно. Нужно разговорить его больше, сильнее. Он занёс лапу над капканом, однако ещё не сделал шаг внутрь ловушки.

Девушка провела кончиком пальцам по краю бокала, допила шампанское и, поднявшись, наклонилась к учёному.

— Нет, не приглашена, но если вы обещаете меня ждать, я получу приглашение.

— Обещаю, — откликнулся Лаэрт с улыбкой.

Рена, поправив пиджак, сделала несколько шагов в сторону.

— До свидания, дан Адван.

— Я провожу вас, дана Рейтмир.

Мужчина начал подниматься, однако нортийка остановила его повелительным взмахом руки.

— А мне уже не хочется, чтобы вы провожали меня. Сидите, увидимся на приёме.

Рена последний раз улыбнулась и повернулась к выходу.

— Нет, — донеслось вслед. — Я хочу видеть вас завтра.

— Может быть, — ответила девушка. — Я напишу вам.

— Рена, — голос вдруг переменился, и это заставило прямо, уже без улыбки, посмотреть на Лаэрта. — Я ведь дал вам достаточно ответов? Если сядете на поезд вновь, передадите мой привет кондуктору?

Краска быстро сошла с лица, Рена уставилась на Адвана. Весь образ одинокого потерянного мужчины растаял, как дым — вместо него появился холодный человек, действительно готовый на многое, как и говорили. И способный на это «многое». Она чётко поняла, что каждое его слово было сказано не просто так — он знал, что ему расставляют ловушку. И по своей воле побежал в сторону капкана, чтобы отвлечь от верного следа.

Но…

Лаэрт видел её в поезде, узнал Раза или что? Зачем он тогда стал говорить с ней, делиться — хотя было ли это правдой?

Рена чувствовала себя так, словно её с размаху ударили и опрокинули в грязную лужу. Она не просто не сделала шаг вперёд — сразу увела дело в сторону отрицательных чисел, как сказал бы Раз. И теперь выбор был таков: бежать от этого охотника или попытаться перехитрить его.

— Обязательно, — ответила девушка ледяным голосом и вышла из зала, высоко держа голову.

«Так кто ты, Лаэрт Адван?» — хотелось обернуться, но Рена не сделала этого. Она найдёт ответ. Может, сегодня это не удалось, но время ещё оставалось.

Воздух показался особенно свежим и чистым после тяжёлой атмосферы «Камня». Успокоенные ночью, люди скрылись в домах, и вокруг царила непривычная тишина, без шума паромобилей, цокота копыт, криков торгашей и людской ругани. Рена постояла несколько секунд, закрыв глаза, а затем быстрым шагом пересекла площадь.

От одного из домов отделилась тень, превратившаяся в Раза.

— Ты в порядке? — спросил он так неожиданно, что Рена вздрогнула.

— Да.

— Тогда идём домой?

Девушка молча кивнула.

Всё равно уедет после дела. Но сделает свою часть хорошо — и для этого завтра вновь встретится с Лаэртом.