Глава 15

— Я сам поговорю с Сергеем, все ему расскажу. Это не женское дело. Потом ты соберешь вещи и приедешь сюда… — шептал Костя.

— Пока молчи. Он все равно скоро уезжает в Вятку на целый месяц. За это время я приготовлюсь, соберусь с духом.

Они уже давно обсуждали в деталях свою совместную будущую жизнь. Катя уволится с телевидения, пока утихнет буря и улягутся страсти, посидит дома. Потом он устроит ее куда-нибудь уже как мадам Евдокимову.

— Все забывается, дорогая, все забывается, — утешал он Катю, как ребенка, гладил по голове. — Мы начинаем новую жизнь, старая мне чертовски надоела.

Катя слушала, с тоской глядя в потолок. Чужие вещи, чужая квартира, Костя говорит, что снял специально для них. До чего она дожила. Обычно мужчины снимают такую квартиру втроем, вчетвером, чтобы водить сюда по очереди подружек. Раньше она испытывала брезгливость, слушая истории о гнездышках любви и о дамах, которые в такие гнездышки ходят.

Но та Катя, уверенная, непогрешимая и стойкая к соблазнам, осталась в прошлом. Теперь была другая, которая махнула на все рукой, лгала, плыла по течению. Прежняя Катя только бессильно наблюдала за своим двойником. Никогда она не думала, что любовь приносит столько унижений и несчастий, калечит и уродует людей. Она любила, в этом не было сомнений. Но ни минуты не была счастливой. Каждодневное хождение по мукам — больше ничего.

Когда Костя предложил как можно скорее развестись с Колесниковым и переехать в эту квартиру, она почти согласилась. По крайней мере конец вранью, возврат к простоте и ясности. Жизнь с Сергеем превратилась в каторгу. Он просто убивал ее своим благородством Молчал, отводил глаза. Ни слова упрека, обиды, недоумения. Как бы ей хотелось, чтобы он залепил ей хорошую затрещину, высказал все, что о ней думает. Тогда камень бы свалился с души. Она чувствовала себя последней дрянью, а Сергей был подчеркнуто мягок, предупредителен, не задавал ни единого вопроса.

Бросаться в ноги и каяться было поздно Еще недавно Сергей мог бы остановить ее, увезти куда-нибудь в Вятку, пока не схлынет евдокимовское наваждение. Теперь оно захватило ее всю целиком, без остатка, как тяжелая, неизлечимая болезнь. Костя ее приворожил и привязал к себе даже не узами, а тяжелыми морскими канатами. Эта мучительная страсть быстро затмила чистую, почти дружескую привязанность к Сережке.

Катя вдруг вспомнила Лену, соседку по площадке, молодую женщину лет тридцати. Два года назад в их счастливой благополучной семье произошло большое несчастье. Соседка, мать двоих маленьких детей, вдруг влюбилась в сослуживца. Да так, что чуть с ума не сошла, пыталась покончить с собой. Но ее муж, мягкий, интеллигентный человек, немного похожий на Сережу, повел себя очень разумно. Да, кстати, и свекровь ее оказалась мудрой старушкой. На семейном совете было решено отпустить бедную мученицу на неопределенное время, дать ей возможность все самостоятельно обдумать. И Лена уехала со своим возлюбленным сначала в отпуск, потом поселилась у него. Но через три месяца вернулась домой. Вернулась совсем другой, какой-то потухшей, но спокойной.

Ведь безудержная страсть сгорает очень быстро, почему-то с надеждой подумала Катя. Как хорошо было бы проснуться однажды утром и почувствовать, что этот груз свалился с души, что она снова свободна, счастлива. Как хорошо они жили с Колесниковым: летом планировали отправиться в Вологду, потом в Пицунду, к морю. Все-все рухнуло. Она искоса посмотрела на Костика. В полумраке его профиль казался таким спокойным, самоуверенным, что в ней вдруг всколыхнулось недоброе чувство.

— А когда ты собираешься наконец поставить в известность свою жену? — В ее голосе прозвучало скрытое раздражение.

— Как только ты переедешь сюда и уволишься с работы, — поспешно заверил он. — Моя супруга тут же бросится к тебе. Попытается открыть тебе глаза. Скажет, что ты губишь свою жизнь с таким беспринципным чудовищем, как я, что через десять лет мне будет почти шестьдесят — на самом деле всего пятьдесят пять, — а тебе сорок. Много чего наговорит, она женщина умная и красноречивая. Я хочу избавить тебя, детка, от лишнего беспокойства. Он нежно поцеловал ее в плечо, шею и вдруг властно обнял и притянул к себе. Но Катя решительно оттолкнула его — довольно, довольно! Все чаще в ней вспыхивало, как солома, безумное раздражение против него. Случалось, они жестоко ссорились. Ничего подобного не было с Сережей, да и быть не могло.

— Это уж мои заботы. С твоей женой рано или поздно все равно придется встретиться. Даже интересно, какие доводы она для меня припасла. Я вообще любопытная. Буду с ней кротка и молчалива. Потому что она — жертва, а я злодейка. Бедная женщина прожила с мужем двадцать лет, вдруг является молоденькая вертихвостка…

— Я понимаю, как тебе сейчас тяжело, птичка моя, — опасливо обнял ее Костя. — Но мне-то разве легче? Все утрясется, все узлы развяжутся — и ты успокоишься. «Мы отдохнем, дорогая, мы увидим небо в алмазах».

Евдокимов на каждом шагу цитировал классиков и всегда немилосердно перевирал их. Катя усмехнулась: в первый раз, пожалуй, он сказал «мы». Обычно, заглядывая в будущее, он говорил: «Я начну новую жизнь, я переступаю черту: мне так ненавистно мое прошлое». И Кате всегда хотелось поправить: мы начинаем эту самую новую жизнь. И всегда он переводил разговор на себя.

Она вдруг вскочила и принялась лихорадочно одеваться.

— Куда ты? Ведь уже первый час ночи, и Сергей в командировке, — жалобно спросил Костя.

Она посмотрела на него. Он сидел в постели — большой, простодушный, обиженный. Капризный ребенок, привыкший к хорошему уходу и вниманию близких. В другое время она бы посмеялась над ним. Но теперь Катя надолго разучилась даже улыбаться. Ей стало совестно и жалко Евдокимова, он всегда уступал ей в ссорах и перепалках, по-собачьи заглядывал в глаза, стараясь угадать ее желание и настроение. А она ведет себя как базарная истеричка.

— Несчастье ты мое! — Катя решила приласкать Костю и сжала в ладонях его лицо. — Когда я с тобой, у меня в голове туман. А я хочу побыть одна и подумать.

— Как подумать? О чем, птаха моя? Ведь все уже решено. По крайней мере мне казалось, — испугался он.

Все может случиться, лукаво подумала Катя. Она пыталась представить свою жизнь с Евдокимовым — и ничего не представлялось. Зато он взахлеб мечтал о будущем.

— Все двадцать лет мечтал о дочери. Она мне даже снилась. Такая крохотная, похожая на меня, в голубом платьице с оборками. Я буду утром заплетать ей косички, — с умилением рисовал себе картину будущего Костя.

И этот туда же, вздыхала Катя. Еще не поженились, а он уже грезит о ребенке. И каждый день жалуется ей на сына. Парень равнодушен к отцу, разговаривает с ним сквозь зубы, грубит.

— И у друзей то же самое. Какое время, какие нравы, — вздыхал Евдокимов, — дети ненавидят родителей, сестры — братьев.

И все же удивительно, размышляла Катя, почему человек, которому ничего не стоило «обаять» ближнего, не сумел наладить отношений с собственным сыном? И теперь вот размечтался о маленькой дочке, похожей на него и, главное, любящей.

Бедный Колесников. Он столько лет мечтал о ребенке, а вместо этого и жену потеряет, и останется один-одинешенек. А Евдокимов совершенно незаслуженно может получить желаемое. Какая несправедливость! Кате до боли становилось жалко Сергея в такие минуты. Завтра же она пойдет к Наталье и расскажет все-все. Больше нет сил носить это в себе и молчать. Она не откровенничала с подругой уже больше месяца и не сказала ей, что решила уйти от Сережи.


— Может быть, мне теперь и ключи тебе давать время от времени, чтобы ты здесь встречалась со своим любовником? И не надейся! Лучше бы я ничего не знала. Как мне теперь смотреть в глаза Сереже? — в сердцах выговаривала Кате Наталья.

Как она противилась этому браку, словно предчувствовала: рано или поздно Сереже будет нанесен жестокий удар. Да, Наталья не скрывала, что в первую очередь думает о Колесникове. Катя почувствовала что-то вроде ревности и обиды.

— Ты жалеешь Колесникова, а меня кто пожалеет, утешит? Посмотри, что от меня осталось — одна тень, — тихо жаловалась Катя, еле сдерживая слезы. — Я рассказала тебе в надежде на сочувствие, а ты… Думаешь, я равнодушна к Сергею? Да меня совесть замучила, я день и ночь ищу выход из этого тупика.

Выход был, думала Наташа, сжав губы. Она так надеялась, что Катя выполнит обещание: покается перед Сергеем и решительно порвет с этим донжуаном. Но Катя вдруг заявила, что поздно каяться, потому что она уже не в силах отказаться от Кости.

— Ты же умная женщина, неужели не видишь, что этот Костик — простой пигмей рядом с Колесниковым. Сережа — великий человек, с благородной душой, тонкими чувствами. Быть женой Колесникова — великая честь для любой женщины. Только обывательница могла сделать такую мену. К тому же твой избранник завидует Сереже, и ухаживать за тобой он начал только ради того, чтобы насолить Колесникову… — Наталья понимала, что говорит ужасные вещи, ее все больше заносит, а остановиться не могла.

Но Катя не была задета — только устало махнула рукой на эти обвинения.

— Знаю, кто тебе это поведал. Все друзья Сережины считают, что Костя ничтожество, бездарь, бабник, да еще и завистник в придачу. Да, он маленький, обыкновенный человечек, а я обывательница. Согласна. Может быть, вначале он действительно из зависти приволокнулся за мной, но вскоре все изменилось. Я же тебе говорила, что мы решили пожениться, я ухожу от Сережи. Но ты как будто не слышишь. А Костя, поверь, не так безнадежен, как тебе его описали. Это эгоистичный, избалованный ребенок, но не монстр, не обольститель.

Наташа потому и не слышала подругу, что ни на минуту не поверила в этот нелепый брак. Оправившись от потрясения после признания Кати, она не потеряла надежду, что все может уладиться: это несчастный Казанова сбежит или Катерина сама одумается — но что-то должно произойти!

— И все же я не понимаю, матушка, что с тобой произошло? — немного успокоившись, спросила она Катю. — Ведь ты всегда была такой холодной, если не сказать фригидной, не обижайся. Разумной. Всегда презирала физиологичных женщин…

— Вот природа мне и отомстила. Я считала себя выше всего этого — страстей, влечений.

И оказалось, что до двадцати семи лет я не была женщиной…

— А кем же ты была, интересно? — не удержалась Наташа от ядовитой реплики, но Катя словно не обратила на нее внимания:

— Я стала женщиной только с Костей. Как говорят — «он до меня дотронулся». Даже с тобой я никогда не говорила об этом. Есть в нашей жизни такие тайные уголки, в которые никто не должен заглядывать, даже близкие.

Кате трудно было говорить об этом даже Наталье. Интимные отношения с мужем были для нее одной из домашних обязанностей и привычных дел, таких, как мытье посуды после ужина, чистка зубов, чтение на сон грядущий главы-другой из книги. И не самой приятной обязанностью, но она терпеливо исполняла ее как плату за его любовь и заботу. Зато потом наступали минуты истинной близости: они лежали, прижавшись друг к другу, и долго разговаривали, порой далеко за полночь. И все-таки ее интимная жизнь была уродливой. Ведь любовь должна доставлять радость и счастье.

Наташа во все глаза смотрела на нее: таких откровений она не ждала от сдержанной, целомудренной Кати. Но слово «должна» ее насторожило. Катерина не выносила чувства обделенности: если другие испытывают радости любви и подобные эмоции положены от природы, то несправедливо лишать ее этих радостей.

— Никто тебе ничего не должен. Тысяч! женщин живут так же, как жила ты, и не считают себя несчастными. Гораздо хуже, если муж пьет, не обеспечивает семью, занудствует или изменяет. Недавно, гуляя с Ивкой в парке, я познакомилась с молодыми мамашами Мы бродили с колясками по аллеям, сидели на скамеечках, разговаривали. В том числе и на эти темы. Первое время я даже смущалась, потом привыкла. У одной из моих новых подружек, Ирочки, двое маленьких детей, замечательный муж. Она всегда с гордостью о нем рассказывала. Он хорошо зарабатывает, любит ее и детей. Но для полного счастья, оказывается, ей не хватает знаешь чего? Спят они с мужем раз в месяц, но при этом она не испытывает ничего, кроме отвращения. Мечтает, чтобы этого не было совсем…

— Но ведь это ужасно! — даже всплеснула руками Катя. — Наверняка у ее мужа есть подружка на стороне, и их счастливая семейная жизнь в один прекрасный день потерпит сокрушительный крах.

Не думаю, так живут очень-очень многие пары. Ирочка просто холодная женщина и не чувствует себя обделенной. А ужасна, ты права, наша обыденность, которая превратила женщину в ломовую лошадь. Представь себе: она целый день на работе, вечерами — магазины, очереди, ужин, дети. К ночи она мечтает, как бы до кровати доползти. Какие тут радости любви! У мужчин не лучше — неврастения, стрессы.

— Но я вовсе не фригидна, как твоя Ирочка, — не без обиды возразила Катя. — Со Стасом у меня бывали минуты, когда я боялась за себя. И знаешь, о чем я сейчас жалею? Нужно было тогда безрассудно отдаться этому порыву, вспыхнуть и прогореть дотла. Стасик должен был стать моим первым мужчиной. Зато потом в тихом, безмятежном супружестве я бы не чувствовала себя обойденной. Но куда там! В те времена я была так строга по части нравственности, да и боялась забеременеть. Мы же такие невежды во всех этих вопросах.

Вот именно. Мы, взрослые женщины, поразительные невежды, — согласилась Наташа. — И я ничего не могу понять в твоих проблемах. Прогорела бы ты со Стасом или нет, не уверена. Если ты чувствовала какую-то неудовлетворенность, нужно было обратиться к психологу или сексопатологу. Для нас это пока непривычно, но скоро, уверена, станет таким же обычным делом, как поход к зубному врачу. А ты вместо этого, голубушка, бросилась в объятия первого встречного жеребца и наслаждаешься безумной страстью. Но если ты сделаешь такую непростительную глупость — уйдешь от Сережи, то через год будешь умирать от тоски по нему. Ты, умная Женщина, не сможешь жить с мужчиной, у которого в голове три извилины, даже если он удовлетворяет тебя по ночам.

— Какие три извилины, Наташка? Ведь ты совсем не знаешь его! — горячо вступилась за Евдокимова Катя. — Он неглуп, начитан. Шагу ступить не может, чтобы тут же не процитировать какого-нибудь классика. Любит серьезную музыку. В душе добрый и нежный. Обожает детей и животных. Но главный его талант — удивительное обаяние и хорошо подвешенный язык. А ты Костю представляешь каким-то сибирским валенком…

Наталья невозмутимо и сурово выслушала перечисление несомненных достоинств Евдокимова.

— Да, возможно, я несправедлива к этому несчастному, — неохотно признала она. — Возможно, у него бездна всяческих добродетелей. Но прошу тебя, умоляю, не уходи пока от Сережи. Подожди, может быть, ты прозреешь, опомнишься. Колесников простит твое заблуждение. Хочешь, я сама с ним поговорю? Главное, чтобы он обо всем знал. Поезжай со своим селадоном куда-нибудь на юг, в Пицунду, а осенью возвращайся новым, образумившимся человеком.

Катя усмехнулась, вспомнив свою соседку Лену. Она рассказывала Наталье историю этого семейного соглашения. Но у нее так не получится. Да, возможно, очень скоро она будет тосковать по Колесникову и жаловаться Наталье на нового муженька. Но такова ее судьба. Это судьба — волокита Костик.

— Прости, Наталья, не могу ждать! — взмолилась она. — Устала от вранья, сама себе противна. Колесников великодушный, простит. Но ведь я не в силах отказаться от Костика. Не станем же мы жить втроем.

Они вспоминали давние прожекты Кати о новом типе семейных взаимоотношений, когда она собиралась поселить с собой под одной крышей Стаса и Колесникова. Теперь такая семья не казалась ей разумной и возможной. Наталья вдруг вдохнула, как перед прыжком в воду, и сказала твердо и решительно, глядя Кате прямо в глаза:

— Прости, Катерина, но меня сейчас совершенно не интересует ваше с Евдокимовым будущее и настоящее. Мне безумно жаль Сережу. И если ты все-таки предашь его, не приходи больше ко мне, не хочу тебя видеть!

Наталья повернулась к ней спиной и тупо уставилась в фиолетовое ночное окно. По стеклам хлестали крупные, звонкие капли дождя. Ее так лихорадило от волнения, что она крепко сжала кулаки, чтобы унять дрожь. Катя, опешив, молча смотрела на нее. Оказывается, говорить можно не только с помощью слов и жестов. Наташина спина сейчас выражала такую непреклонность и презрение к ней, что слезы брызнули у Кати из глаз.

— Он тебе дороже, чем я, твоя подруга чуть ли не с колыбели. Я давно замечала, — бессвязно бормотала она сквозь слезы. — Пришла поделиться с подругой. Надеялась на утешение, поддержку. А вместо этого меня гонят прочь. Я, видите ли, злодейка, обижаю бедного Колесникова, этого святого человека. У меня ни принципов, ни совести…

Наталья так и не обернулась к ней и не сказала ни словечка. Катя долго искала в темной прихожей зонтик, натыкаясь на стулья и громко всхлипывая. Но никто к ней не вышел, никто ее не остановил.

— Прощай! — громко крикнула она и закрыла за собой дверь.

Но удивительно, стоило ей выйти из подъезда, как слезы высохли и на душе будто стало легче. Она словно переложила на плечи Натальи львиную долю своих забот. Наташа, бедняжка, будет страдать ее бедами так же, как своими собственными. Никогда бы Катя не поверила, что они могут поссориться или разойтись навсегда. Ну, расстанутся ненадолго, до осени, пока все не утрясется. Осенью она придет с повинной, бросится Дорофеевой на шею, сумеет найти нужные слова.

От ревности и обиды не осталось и следа. Идея, которая давно подстерегала ее, неожиданно ярко вспыхнула в голове. Катя даже остановилась, потому что на ходу обдумывать такую важную мысль было трудно. «Это было бы замечательно!» — шептала она. Редкие прохожие с удивлением смотрели на нее. Катя спохватилась и уверенно зашагала дальше. Совсем крыша поехала, стала разговаривать сама с собой на улице. Немудрено при такой-то жизни.

Под стук колес в вагоне метро Катя лихорадочно думала. Они всегда нравились друг другу, две родственных души, половинки целого, идеальная пара. Колесников получит замечательную жену и сразу двоих детишек. О таком чуде он и мечтать не мог. Нынешний муженек Наташкин — недоразумение, а не муж. Его все равно что нет. Формально они разведены. Все это произойдет, конечно, не вдруг, постепенно, но обязательно произойдет, сама судьба толкает их друг к другу. Ей даже не придется тратить много усилий и выдумки, чтобы немного помочь судьбе.

Катя вернулась домой странно возбужденная и довольная собой. Эту перемену настроения сразу же отметил Колесников, привыкший видеть ее в последнее время подавленной и несчастной. Хотя был уже двенадцатый час ночи, они уселись на кухне пить чай, и Катя долго рассказывала ему о детях и Наталье.

— Она уже вернулась в театр, начались репетиции, и теперь на бедную Наташку свалилась двойная ноша. Хорошо, что эта змея подколодная, свекровь то бишь, любит детей и не отказывается с ними сидеть, а то хороша бы Наталья была. Сожитель ее по-прежнему по нескольку дней не показывается дома и даже не ночует. Ты бы позвонил ей завтра и заехал навестить, она сегодня долго расспрашивала о тебе. И Петька соскучился…

— Обязательно позвоню и заеду, — обещал Сергей Петрович, удивленно посмотрев на Катю.

— Ей сейчас, как никогда, нужны поддержка и помощь. А ты у нас великий утешитель женщин. Кто, как не ты, выслушает, поймет и пожалеет?


Колесников собирался в очередную творческую командировку. Он любил путешествовать в поисках интересных сюжетов и тем. Раньше Катя роптала, когда он слишком часто уезжал осенью или зимой. Летом все менялось. В мае она начинала загодя выспрашивать:

— Сергей Петрович, ты когда свалишь? Мне нужно помыть окна, покрасить балкон, тысячу дел переделать. А ты путаешься под ногами, поминутно просишь есть, помощи от тебя никакой, только морока.

— Скоро, Катюша, — кротко отвечал Колесников, — только допишу очерк, сдам в редакцию и отбуду.

Он чувствовал себя виноватым, что хозяин он никудышный, недомовитый и все тяготы хозяйственных забот несет на себе жена. Но делает это как будто с удовольствием. Проводив Сергея на вокзал, как самая примерная супруга, Катя возвращалась в пустую квартиру, мыла, драила, наслаждалась одиночеством. Брала к себе на несколько дней Петьку, не обращая внимания на квохтанье Марии Игнатьевны.

Теперь все изменилось. Пряча виноватые глаза, она робко спросила, когда он уезжает. Видеть эту тихую, словно запуганную Катю было невыносимым испытанием для Колесникова, и он спешил поскорее уехать. Если бы не защита дипломов в июне, он бы с удовольствием исчез на все лето.

— Знаешь, Сережа, я хотела тебя предупредить. Когда ты вернешься в начале июня, меня, возможно, не будет дома, — робко начала она и запнулась.

Сердце у Колесникова екнуло, рука так и не донесла к губам чашку с горячим чаем. Он заметил, как испугалась Катя, значит, он изменился в лице, побледнел. Только сейчас понял Сергей, как он ждал этого разговора и панически боялся его. Он готов на любые унижения, готов получать анонимные письма, в которых доброжелатели именуют его рогоносцем, только бы она не уходила… Катя сразу поняла, о чем он подумал.

— Хочу на недельку съездить к маме, — поспешила продолжить она.

Колесников с облегчением вздохнул. OHА каждый год в начале лета навещала своих и обычно брала командировку, обещая сделать какой-нибудь интересный материал. Катя не могла долго сидеть без дела и не умела отдыхать. Через день-другой вызывала к себе oпeратора с камерой, и работа закипала.

Чтобы окончательно прийти в себя, Сер гей расспросил ее, что она нынче надумала сделать.

— Наверное, возьму интервью у нашего главы администрации. Он хоть из бывших, исполкомовец, но очень интересный, изворотливый мужичок. Ухитряется не предавать старых, коммунистических идеалов и одновременно приспосабливается к новым веяниям. В общем, хозяйственник, — все больше увлекаясь, рассказывала Катя.

Колесников с интересом слушал. Он хотел бы и сам заехать к теще, за пять лет успел полюбить эти места и новую родню. Но Катя его почему-то не приглашала. А сам он из деликатности не навязывался. Может быть, Катюше хочется побыть одной.

Сергей засобирался в редакцию, радуясь, что хотя бы крупицы их прежней семейной жизни еще теплятся в этом доме. Иногда они снова оживленно говорят о работе. Завтра обещают дать на выходные Петьку, и они все вместе отправятся в зоопарк или просто погуляют. Может быть, все и наладится скоро.

Катя, оставшись одна, задумалась. Ни в какую командировку она не едет. Эта новая ложь далась ей нелегко. Рохля Евдокимов так и не решился до сих пор поговорить с Сережей. Все тянул, оправдывался. Только было собрался неделю назад, но ему показалось, что Колесников ужасно выглядит, болен, подавлен.

— Я понял, что просто добью его этим разговором. Пускай поправится, придет в себя. Ох, Катя, как мне не по себе, какая я скотина…

Катя видела, что он не преувеличивает, действительно страдает, и не стала попрекать его за медлительность. Она сама как огня боялась решительных объяснений. На самом деле они едут с Костей отдохнуть неделю у его друга в Сочи. Она знала, что Сергей никогда не станет выслеживать ее, справляться на работе, звонить матери. Так что поездка обещала остаться тайной. А уж потом Евдокимов наберется духу и поговорит с Сережей.

Загрузка...