НА БЕРЕГАХ ТУБЫ

Село Курагинское, куда я прибыла, расположено на берегу притока Енисея, реки Тубы. По размерам оно значительно уступало Казачинскому. Жизнь в этом далеком от больших дорог уголке протекала тихо и незаметно. До моего приезда и последующего прибытия Пантелеймона Николаевича единственным ссыльным, находившимся тут, был Виктор Константинович Курнатовский. Я устроилась и начала работать в местной больнице.

В восьми-десяти верстах от Курагинского, в селе Тесле, проживала семья золотопромышленника Окулова. Старшая его дочь Екатерина Ивановна Окулова была социал-демократкой. После ареста в Петербурге за участие в революционной деятельности она отбывала некоторое время наказание в тюрьме, а затем была выслана на родину под надзор полиции. В ее судьбе было нечто общее с моей судьбой. Впрочем, и младшая дочь, и сын Окуловых были также настроены революционно.

В свободное время я с удовольствием посещала эту семью, и встречали меня там всегда радушно и гостеприимно. Молодежь занималась не только серьезными разговорами, но и устраивала веселые товарищеские вечеринки с обязательными танцами. Благодаря Окуловым я не чувствовала себя в Курагинском одинокой.

Месяца через полтора после моего переезда из Казачинского я получила от Пантелеймона Николаевича телеграмму. Он сообщал мне, что наконец-то добился перевода в Курагинское и выедет ко мне на пароходе «Модест». Я навела справки, когда должен прибыть в Минусинск этот пароход, и принялась ожидать его.

Но проходили дни, а «Модест» все не прибывал и никаких сведений о нем не поступало. Не только я, но и другие, ожидавшие с этим пароходом своих близких, заволновались, не зная, что думать и что предполагать.

Оказалось, что с пароходом «Модест», на котором первоначально отправился Лепешинский, произошла катастрофа: судно наскочило на порогах на подводный камень и начало тонуть. Вероятно, не обошлось бы без жертв, если бы пассажиров — рискуя собственной жизнью — не спасли местные крестьяне. Пантелеймон Николаевич приехал с другим пароходом — «Дедушка».

После треволнений в Казачинском жизнь в Курагинском потекла так тихо и спокойно, так однообразно, что порой забывалась и сама ссылка. Вскоре у меня родилась дочь Оля; забот прибавилось, но жизнь от них стала только полней. Обычно я уходила в больницу, а Пантелеймон Николаевич оставался нянчить дочурку, в чем ему нередко помогал Курнатовский. Так они и хозяйничали вдвоем.

Курнатовский, ставший близким другом Лепешинского, был весьма своеобразным и интересным человеком. Его революционная деятельность начиналась с хождения в народ, за что он — еще в восьмидесятых годах — был арестован и сослан в Шенкурск на три года. После ссылки Виктор Константинович уехал в Швейцарию и там, в Цюрихе, получил образование инженера-химика. При возвращении в Россию он прямо на границе был арестован и снова сослан на пять лет.

Как видно, нелегкая жизнь профессионального революционера наложила на него свой отпечаток. Он был довольно замкнутым, малоразговорчивым и рассеянным человеком, иногда глубоко и подолгу задумывавшимся. Однажды с ним произошел случай, который, собственно, и послужил причиной тому, что в нашей чересчур уж мирной и спокойной жизни наступили перемены.

В часы, когда я бывала свободна от больницы и заботы о маленькой дочке переходили ко мне, Пантелеймон Николаевич и Курнатовский уходили на прогулку. Виктор Константинович, бывший страстным охотником, всегда брал с собой ружье. И вот как-то под вечер оба они шли по тропинке, подымавшейся в гору. Курнатовский шагал молча, задумавшись о чем-то. Лепешинский шел рядом. Пока они поднимались в гору, деревья скрывали от них добрую часть неба; но на каком-то повороте из-за леса неожиданно показался полный круг луны. В ту же минуту Курнатовский вскинул ружье, но, оглянувшись на Пантелеймона Николаевича, сразу же опустил его…

Случай этот встревожил Лепешинского, хотя дома за ужином он и говорил шутливо, что Курнатовский сегодня чуть не подстрелил луну. Виктор Константинович возражал ему, но как-то неохотно, вяло, словно говоря не о себе, а о ком-то постороннем.

— Ах, да не верьте ему, Ольга Борисовна. Все не так было… — Он внезапно встал из-за стола, прошелся по комнате и, круто обернувшись, сказал: — От этого ничегонеделания можно просто сойти с ума! Нет, нет, так дальше жить невозможно. Необходимо что-то предпринять!

И Лепешинский, и Курнатовский, посвятившие себя революционной работе, привыкшие к постоянному напряжению, томились от вынужденного безделья. А что касается Виктора Константиновича, то он, видимо, был угнетен таким состоянием в серьезной степени.

В тот вечер они долго и взволнованно что-то обсуждали. Я была занята ребенком и не принимала участия в разговоре. Потом Курнатовский ушел, а Пантелеймон Николаевич сказал:

— Знаешь, Оля, решили мы с Виктором Константиновичем просить о переводе нашем в Ермаковское. Авось, полицейское начальство и не откажет.

Ольга Борисовна Лепешинская с дочерью Олей (посредине) и воспитанницей Леной.

Почему именно в Ермаковское — я догадалась. Там мы смогли бы быть поближе к Владимиру Ильичу.

Приняв такое решение, оба друга повеселели и начали деятельно хлопотать о разрешении на переезд. Месяца через два такое разрешение было получено, и мы перебрались в село Ермаковское.

Загрузка...