Пятое Евангелие

1

После того жуткого случая в библиотеке Анна фон Зейдлиц боялась находиться в своем доме. Она твердо решила до выяснения всех обстоятельств не ночевать там. На те два дня в Мюнхене, в течение которых она была занята в основном тем, что меняла одежду и улаживала дела с магазином, она сняла номер в той же гостинице, где останавливался Клейбер.

Она очень переживала из-за обстоятельств, при которых они расстались с Адрианом, но в то же время Анна была даже в некоторой степени рада случившемуся, поскольку у нее начинало складываться впечатление, что Клейбер гораздо больше внимания уделял ей, чем решению проблем. А в нынешнем положении Анне меньше всего нужен был мужчина, преследующий ее. Конечно, она бы протянула Клейберу руку, если бы он приехал, – при мыслях об этом Анна вспомнила слова приемной матери, которая строгим голосом говорила, что никогда нельзя отталкивать протянутую руку, даже если это рука врага. Но она была уверена, что в ближайшее время встреча с Клейбером вряд ли могла произойти. В ее голове было на тот момент столько мыслей, что для мужчины просто не оставалось места.

Именно гордость является тем чувством, которое придает обманутой женщине силы. Раньше Анна представить себе не могла, что когда-либо будет способна в одиночку заняться низанным со множеством опасностей расследованием загадочных событий, которое заставит ее объехать полмира и даже случае успеха практически ничего не даст. Но между ней и таинственными, мистическими обстоятельствами установилась какая-то магическая связь. По крайней мере, так казалось Анне, и она была не в силах избавиться от этого чувства.

Может, именно непередаваемая магия зла, которую так часто описывают, держала Анну в плену и управляла всеми ее мыслями? Что заставляло ее продолжать бессмысленные и опасные поиски истины?

Однако мысли, подобные этим, возникали очень редко. И в сложившейся ситуации это было только на пользу Анне, иначе она заметила бы, как сильно изменилась.

Ни разу за всю жизнь она не была одержима идеей, а к людям, которые готовы на все ради достижения своей цели, относилась скорее с неприязнью, чем с удивлением. Теперь же когда все ее мысли занимали только возможные причины таинственных событий. Анна даже не отдавала себе отчета в том, что на задний план ушло абсолютно все: любовь, ее жизнь, работа. Но она этого не замечала, потому что есть вещи, от которых скрыться невозможно.

В результате поездки в Калифорнию Анна убедилась, что ее муж Гвидо оказался втянутым в заговор, опутавший своими сетями весь мир, но пока что не решалась сказать с уверенностью, знал ли он об этом. Само по себе открытие нового библейского текста не могло иметь столь страшных последствий, при которых одни ученые становились охотниками, а другие – добычей.

Миссис Фоссиус, жене профессора Фоссиуса, Анна отводила в этой истории двоякую роль, поскольку сомневалась в ее честности. По прошествии нескольких дней после встречи с ней Анна даже задавалась вопросом, не вела ли эта женщина двойную игру. Самой важной уликой, конечно же, оказалась полученная из Брэндона информация об ордене орфиков, обосновавшихся где-то на севере Греции. Анна не имела ни малейшего представления о том, чего следовало ожидать в случае, если ей все же удастся пробраться в цитадель этой загадочной секты. Но она приняла окончательное решение.

Анна отправлялась в Лейбетру.

2

Располагая достаточно подробной информацией, полученной от Гарри Брэндона, Анна вылетела в Афины, а оттуда в Тессалоники, называемый там Салоники для краткости, где и поселилась в гостинице «Македония-палас», в живописном центре города.

Гвидо, опытный путешественник по причине своей профессиональной деятельности, однажды дал Анне совет: если в незнакомом городе у тебя нет друга, дай портье в гостинице хорошие чаевые.

Молодого человека в столе регистрации звали Николаос – впрочем, как и каждого второго мужчину в этом городе, – он прекрасно говорил по-английски, а крупная купюра, Полученная от Анны, раскрыла в нем новые удивительные способности. Анна встретилась с ним после рабочего дня в кафе неподалеку от Белой башни, откуда можно было видеть море, и вкратце рассказала историю о том, что ее покойный муж оказался вовлеченным в какой-то странный заговор и, скорее всего, поплатился за это жизнью. По имевшейся у нее информации, за этим и многими другими странными событиями стояли люди из Лейбетры. В подробности Анна вдаваться не стала.

Николаос, которому на вид можно было дать не больше двадцати пяти лет, с черными вьющимися волосами и карими глазами, был явно польщен доверием женщины, совершенно его не знавшей, и пообещал помочь. Он тут же признался, что слышал об ордене в Лейбетре, но в Салониках вряд ли кто-то мог предоставить Анне более подробную информацию. Если люди знали о Лейбетре, то исключительно понаслышке, и к тому же придерживались мнения, что речь идет о монашеском ордене, который содержал приют для умалишенных. Однако там содержались больные не из Греции или окрестностей монастыря, а исключительно иностранцы.

Анна предположила, что приют существует только для прикрытия, а в действительности за этим названием скрывается нечто другое.

Николаос сказал, что в Катерини – а это в часе езды на автомобиле к югу от Салоников – его зять Василеос держит гостиницу под названием «Алкиона». И как раз от него новый знакомый Анны, кажется, слышал о жутком монастыре на склонах Олимпа. Но тогда он не проявил особого интереса к рассказу, поэтому ничего больше не запомнил.

На следующий день Николаос отвез Анну на своей машине в Катерини, к зятю Василеосу, который встретил ее не очень приветливо (даже несмотря на то, что Николаос хорошо о ней отзывался), и Анна остановилась в его гостинице, а не в «Олимпионе» напротив. Василеос оказался полной противоположностью Николаосу: он разговаривал неохотно, постоянно был мрачен и замкнут, особенно в общении с гостями. К тому же Василеос мог говорить только на жуткой смеси немецкого и английского, которая в сочетании с его сухим акцентом северной Греции звучала вовсе экзотически.

Николаос извинился за неприветливость зятя, уверяя, что здесь все ведут себя подобным образом. Затем они долго и громко говорили между собой, при этом лица их были очень серьезными. Анна не понимала ни слова, но догадывалась, что Николаос упрекал Василеоса и советовал быть более приветливым с гостями. Кроме того, кирия[38] из Германии очень щедра. На прощание он вручил Анне лист бумаги с номером своего телефона в Салониках и предложил немедленно обращаться, в случае если ей понадобится помощь.

Катерини расположен в стороне от единственного автобана страны. Это маленький живописный провинциальный городок, который остается таким даже в пасмурные холодные дни. Вряд ли кто-то из приезжих планирует приехать именно сюда. В Катерини попадают случайно. В гостинице Василеоса, которая была больше похожа на туристическую базу, редко кто задерживался дольше чем на одну ночь. Уже в этом отношении Анна отличалась от остальных постояльцев. На второй день, обойдя городок вдоль и поперек, побывав на всех улицах и во всех переулках, а также тщательно изучив рыночную площадь, она не уехала. Это дало старикам, сидевшим без дела на улице, повод для пересудов относительно того, кто эта приезжая и что ей нужно в Катерини. Это было странное ощущение, но в чужой стране, среди незнакомых людей Анна чувствовала себя гораздо спокойнее, чем в собственном доме, где за ней, казалось, постоянно следили.

У дверей своих домов сидели мужчины, и не все они были стариками. Мужчины с угловатыми лицами и густыми бровями, изнуренные, но ставшие более стойкими из-за тяжелой жизни, которая в городках, подобных Катерини, больше похожа на постоянную борьбу. Они живут исключительно благодаря друг другу: у лавочника покупает товар каменщик, каменщик получает заказы от застройщика, застройщик заключает контракты с владельцем деревообрабатывающей фабрики, а тот приобретает кое-что у лавочника. Здесь все иначе, гораздо труднее, чем на юге, где люди могут жить исключительно за счет истории. И даже за счет мусора, оставшегося после известных исторических событий. Бедность делает людей склонными к недоверию, а жители Катерини оказались крайне недоверчивыми – друг к другу, но особенно к чужакам-приезжим. А женщина, путешествующая в одиночку, делала их недоверчивыми вдвойне, поэтому все они сторонились кирии.

3

Георгиос Спилиадос развозил по всему городку булки и хлеб в своем магазине на трех колесах. Задняя часть его представляла собой раму большого старого велосипеда с педалями, а передняя – деревянный ящик на двух колесах, бывший когда-то упаковкой стиральной машины, которую электрик города продал десять лет назад одному из жителей Катерини. Георгиос нашел ящику применение – поставил его на колеса и врезал обычные оконные стекла, чтобы прохожим на улице были видны его румяные хрустящие баклава и катаифи[39]. Только пекарь Спилиадос решился начать разговор с Анной, когда она купила булочки, которые Георгиос завернул в коричневатую бумагу. В целях гигиены. Выяснилось, что Спилиадос. раньше, когда-то очень давно, жил в Германии, а сейчас зарабатывал на хлеб, открыв собственное дело. Он рассказал, что жители Катерини знали его греческое имя – он с гордостью показал надпись на деревянном ящике, – для большинства же Спилиадос так и остался «немцем».

– Если вы приехали сюда на отдых, – заметил пекарь, – то выбрали не то время года. В апреле Катерини – совсем другой город. Все вокруг цветет, а чудесная погода не позволит сидеть в доме.

– Нет, – ответила Анна с улыбкой и тут же спросила: – Вы никогда не слышали о Лейбетре?

Пекарь попытался было нажать на педали и скрыться за углом, но Анна схватила его за рукав и остановила.

На вопрос, почему он хотел уехать, Спилиадос ответил встречным вопросом:

– Вы одна из них? – Именно так он и выразился.

И лишь услышав отрицательный ответ, грек немного успокоился и остался на месте.

– У меня есть свои причины интересоваться ими, – добавила Анна в тон Спилиадосу.

Пекарь, который обычно мог поддержать разговор с кем угодно, провел рукой по лбу, вытирая выступившие капли пота, И заговорил почти шепотом:

– Если вы журналистка, то вам бы следовало знать, что репортера «Дейли Телеграф», который примерно две недели назад болтался в окрестностях и пытался собрать информацию о Лейбетре, предлагая некоторым даже деньги, нашли с проломленным черепом. Официально заявили, что, карабкаясь на Олимп, он сорвался со скалы. На самом деле этого несчастного нашел мой хороший знакомый Иоанис и рассказал мне, что рядом с трупом на километры не было ни одной скалы… Так что для вашей же безопасности я посоветовал бы вам уехать отсюда немедленно.

Анна поняла, что Георгиос Спилиадос был единственным человеком, способным ей помочь. Поэтому она положила в нагрудный карман не очень чистой рубашки пекаря крупную купюру, которую тот сначала порывался с возмущением вернуть, но потом все же спрятал за отворот своей черной шапки. Анна умоляла Спилиадоса никому не говорить, о чем она спрашивала, и даже не упоминать слово «Лейбетра». Георгиос охотно пообещал ей это.

Они договорились встретиться позже, после обеда, в его магазине, расположенном через две улицы. Спилиадос сказал, что если он будет задерживаться, то предупредит свою жену Вану.

– Будет слишком подозрительно, если кто-то заметит, что мы с вами так долго разговариваем, стоя прямо посреди улицы, – объяснил пекарь и нажал на педали.

Когда Анна в тот же день ближе к вечеру пришла в магазин по адресу, названному Спилиадосом, Вана выглянула из-за некоего подобия занавесок из цветных пластиковых лент в задней части крохотного магазинчика, пол которого был выложен плиткой. Вся обстановка лавки состояла из узкого, длинного стола и грубо сколоченной полки на стене, на которой виднелись лишь несколько лавашей. Над верхней губой женщины Анна заметила волоски, которые очень напоминали пушок на лице мальчиков-подростков, а испещренное морщинами лицо наталкивало на мысль, что это скорее мать пекаря, а не его жена.

Обстановка задней комнаты оказалась такой же скудной, как и в самом магазинчике: в центре – квадратный деревянный стол без скатерти, вокруг него – четыре стула; у двери – высокий шкаф без дверец, на полках которого расставлена пестрая посуда. Рядом с ним Анна увидела белую раковину, а над окном напротив – карниз на металлических уголках, прибитых к стене. Вана принесла ракию и сказала: «Bitte!»[40] Это было единственное слово, которое она знала по-немецки.

Скоро появился и сам Георгиос. Анна попыталась объяснить ему, что привело ее в Катерини. Она рассказала о загадочном несчастном случае, ставшем причиной смерти ее мужа Гвидо, а так же обо всем, что ей удалось узнать в результате поисков, которые привели ее на север Греции, к подножию Олимпа, и увидела на лице пекаря неподдельное сочувствие. Георгиос дослушал рассказ до конца, залпом выпил стакан разведенной водой ракии, закрыл двери магазина и вернулся назад к столу. Он пальцами отбивал по крышке стола незнакомый Анне ритм. Спилиадос делал так всякий раз, когда напряженно над чем-то размышлял.

Тусклый свет единственной лампы, на которой не было плафона, отражался от выбеленного известью потолка. Анна переводила взгляд с лица пекаря на его отбивавшую нервную дробь руку и назад – на лицо своего собеседника. Георгиос отрешенно смотрел куда-то мимо своей гостьи и молчал. И чем дольше он хранил молчание, тем быстрее таяла надежда Анны на то, что новый знакомый сможет ей помочь.

– Невероятная история, должен я сказать, – наконец заговорил пекарь. – Просто невероятная.

– Вы мне не верите?

– Отчего же, верю… – попытался успокоить ее Спилиадос. – Но сдается мне, что эти люди действительно опасны. Жители Катерини почти ничего о них не знают. А то, о чем говорят по вечерам от безделья, больше похоже на слухи. Один рассказывает такие истории на ухо другому. Алексия, жена кузнеца, утверждает, что видела, как эти люди зажигали огромные костры и танцевали вокруг них. Состис, которому принадлежит каменоломня на восточном склоне, говорит, что они там все сумасшедшие, которые убивают друг друга. Я впервые слышу, что они умные и даже мудрые люди. Такого я себе просто не могу представить. Как, говорите, они себя называют?

– Орфики, последователи Орфея.

– Какое-то безумие… Настоящее безумие…

– Мне кажется, – попыталась объяснить греку Анна, – что они распускают подобные слухи намеренно, чтобы скрыть свои истинные дела и цели.

– Официально, – сообщил Георгиос, – Лейбетра является приютом для умалишенных, но никто не знает, что на самом деле происходит за забором, который перекрывает вход в долину. Они обеспечивают себя сами, подобно монахам на горе Афон. У них есть свои автомобили и автобусы, на которых эти люди ездят в Салоники, чтобы делать покупки. А почтальон Катерини утверждает, что и всю почту они получают только в Салониках.

– И кроме всего этого, они невероятно богаты, – добавила Анна.

Георгиос скептически покачал головой.

– И как же я могу быть вам полезен? – спросил он.

– Я хочу, чтобы вы отвели меня в Лейбетру! – сказала Анна решительно.

Георгиос провел пятерней по кудрявым волосам.

– Вы сумасшедшая! – ответил он взволнованно. – Я этого никогда не сделаю.

– Я вам хорошо заплачу! – настаивала Анна. – Давайте договоримся: двести долларов.

– Двести долларов? Да вы действительно сошли с ума!

– Сто немедленно и еще сто, когда вы приведете меня на место.

Холодная расчетливость, с которой говорила Анна фон Зейдлиц, выбила Георгиоса из колеи. Он вскочил с места и начал расхаживать из одного угла полупустой комнаты в другой. Анна не спускала с него глаз. Двести долларов были огромной суммой для пекаря в крохотном городке Катерини. Господи всемогущий, двести долларов!

Анна достала из бумажника стодолларовую купюру и положила ее на стол. Не говоря ни слова, Георгиос исчез за второй дверью, ведущей из комнаты. Анна слышала его шаги по скрипучей деревянной лестнице вверх, на второй этаж. Она сама удивилась своей решимости, но внезапно поняла, что готова на все. Если она хотела получить хоть какой-то шанс пролить свет на эту историю, то нужно было отправляться в Лейбетру.

Если честно, то Анна сама точно не знала, что надеялась найти или узнать в этом осином гнезде. Но так же, как убийца и его жертва таинственным образом притягиваются друг к другу, Анна чувствовала, что монастырь на склонах Олимпа звал ее к себе, словно обещая раскрыть все тайны. Подперев руками голову и устремив взгляд на лежащую на столе банкноту, Анна ждала, когда вернется Георгиос.

Он спустился вниз, держа в руках старую карту. Не говори ни слова, Спилиадос взял со стола сто долларов и положил на их место карту.

– Вот здесь, – раздраженно пробормотал он и ткнул указательным пальцем правой руки в какую-то точку на карте – Лейбетра.

Место оказалось помечено символом: круг, а внутри нее крест. Это означало монастырь. Название отсутствовало. Грек молча провел пальцем по карте от Катерини в сторону Элассона и показал тонкую, почти стершуюся линию, которая должна была означать горную тропу. Она оканчивалась где-то на склонах Олимпа. Там, где заканчивалась тропа, Георгиос несколько раз провел по карте пальцем из стороны в сторону, указывая, что дальнейший путь вел примерно в этом направлении,

– Если и предпринимать подобную попытку, то ранним утром, – неохотно сказал он. – Днем они издалека видят всех, кто направляется к монастырю.

– Согласна! – ответила Анна таким тоном, словно это было нечто само собой разумеющееся, и смело добавила: – Когда?

Спилиадос неторопливо поднялся с места, подошел к выключателю, погасил лампу и взглянул через окно на звездное небо.

– Сейчас подходящее время. Рано утром светит луна. Если хотите, отправимся завтра.

Георгиос включил свет и снова сел за стол напротив Анны. Склонившись над картой, они начали составлять план действий на завтра. У грека был мотоцикл, «хорекс»[41], который не будет особо приметным на дороге, ведущей в Элассон. Они договорились, что Спилиадос будет ждать в четыре часа утра за кузницей, куда он приедет на мотоцикле. Грек не хотел привлекать к себе внимание. Анна сразу же согласилась с предложенным им планом. У жителей Катерини не должно быть повода для сплетен.

4

В первый день они решили провести разведку. Анну прежде всего беспокоил вопрос, имелась ли хоть малейшая возможность пробраться незамеченной в крепость орфиков. Конечно, она знала, что такой поступок крайне опасен, а Георгиос и вовсе назвал его самоубийством. Но одно соображение придавало ей уверенности: должна была существовать причина, которая до сих пор не позволяла орфикам убить Анну.

Ночью, когда Анна возвращалась к себе в гостиницу, было прохладно, но не холодно. С того момента, как она заплатил за номер на неделю вперед, Василеос стал неожиданно приветлив, что со стороны такого мрачного по натуре человека, как он, выражалось в следующих словах: «Kali meга, как у вас дела?» или «Kali spera, фрау Зейдлиц?», но поскольку с остальными жителями Катерини Василеос вовсе не разговаривал, Анна могла не бояться, что он расскажет кому-то о ее планах.

Окна комнаты, в которой жила Анна, выходили на улицу, и этой ночью все ее мысли занимала только предстоящая вылазка в горы. Было уже далеко за полночь, но кое-где лаяли собаки – одна отвечала другой, и их вой разносился по пустынным переулкам. Из кафе за углом, которое, как и все дома в Катерини, было больше похоже на гараж, доносилась назойливая мелодия, наигрываемая на бузуки[43]. Вытяжка в ресторане Василеоса, занимавшем первый этаж гостиницы «Алкиона» с гулом и металлическим позвякиванием выбрасывала на улицу острые запахи готовящейся пищи. Поздние прохожие беседовали друг с другом, перекрикиваясь через улицу, и даже через полчаса подобного общения не приближались друг к другу ни на шаг, хотя таким образом могли бы гораздо меньше напрягать. свои голосовые связки. Уже в четвертый или в пятый раз по улице, дробно стуча каблуками, словно куда-то спешила, прошла женщина. Через несколько минут она возвращалась назад, спеша уже в противоположном направлении. Тишину ночи нарушали только звуки проезжавших мимо автомобилей, водители которых использовали асфальт пустой рыночной площади как гоночный трек для своих болидов.

Анна думала, что без Клейбера будет находиться в постоянном страхе и неуверенности, но, оказавшись одна, вынужденная надеяться только на себя, она поняла, что все обстоит совсем не так.

Размышляя об Адриане, Анна решила отказаться от начального плана и не сообщать в полицейский участок Катерини о своем намерении отправиться в Лейбетру. Об этом должен знать только Георгиос, который в случае ее отсутствия более недели подаст заявление в полицию. Анна сама не знала, откуда у нее столько решительности.

Ближе к утру, когда еще было темно, она все же уснула. Ей шилось, что Олимп дрожит от сильного землетрясения, а по склонам, на которых образовались огромные трещины, провалы и даже ущелья, тысячами рек и ручьев течет в долину огненно– красная лава. Мужчины и женщины в металлических лодках управляют своими несущимися с огромной скоростью челнами при помощи длинных шестов и сталкиваются друг с другом, если Кто-то оказывается недостаточно ловким. На тех из них, кто управляет лодками и держит в руках шесты, надеты пестрые маски и белые развевающиеся балахоны, руки защищены такими же белыми перчатками. По движениям можно понять, что-то как мужчины, так и женщины. Многие из челнов, несущихся по направлению к долине, с треском ударялись о торчавшие камни, которые разделяли потоки лавы, и разламывались. Люди и обломки с шипением исчезали в кипящей лаве.

У подножия горы отдельные ручейки и реки соединялись в один мощный поток, который с каждой секундой становился те больше, смывая на своем пути города и деревни. Люди, видевшие его приближение, стояли словно парализованные и даже не пытались спастись. Среди них была Анна. Но когда огненная река добралась и до нее, с шипением обжигая пальцы ног, Анна проснулась в холодном поту. Она тут же постаралась избавиться от воспоминаний о кошмаре, как стряхивают случайно попавший на одежду пепел.

В условленное время она встретилась с Георгиосом за кузницей, возле выезда из Катерини в сторону Элассона. Анна надела блузу и широкие длинные брюки, какие носили женщины в этой местности. Грек смотрел на нее с нескрываемым удивлением: сейчас Анна вовсе не привлекла бы внимания на улице. Она ничем не отличалась от гречанок – на такое Спилиадос. и не рассчитывал. Словно извиняясь за столь необычную одежду, Анна пожала плечами и рассмеялась. Она ни разу в жизни не ездила на мотоцикле, чего грек никак не мог понять. Он считал, что любой водитель автомобиля должен был сначала научиться ездить на мотоцикле.

5

Дорога вела на запад, и чем дальше позади оставался Катерини, тем меньше автомобилей встречалось на их пути. Лишь изредка проносились грузовики. Они проехали большой перекресток с белыми указателями, на которых черными буквами были написаны названия городов. После перекрестка дорога потянулась по безлюдной местности, сильно напоминавшей пусты ню. Глаза Анны слезились: она не привыкла к быстрой езде на мотоцикле.

Примерно через полчаса Георгиос поехал медленнее, выискивая у левой обочины съезд на проселочную дорогу. Он рукой указал, куда им следовало ехать дальше, и Анна отметила про себя, что рядом росли два небольших кипариса. Они не увидели ни одного указателя, а дорогой оказались две засыпанные щебнем колеи. Георгиос остановился.

– Вот она, дорога в Лейбетру, – сказал он и с таким видом свернул на проселочную дорогу, как будто это далось ему с огромным трудом.

Было довольно сложно управлять тяжелым мотоциклом в узкой, засыпанной мелкими камнями колее. Георгиос показывая настоящее мастерство, удерживая равновесие.

– Держитесь! – говорил он каждый раз, когда собирался из одной колеи переехать в другую, если ему казалось, что ехать по соседней будет удобнее и безопаснее.

Возле поросшего кипарисами большого холма дорога круто уходила вверх. Щебень был здесь таким мелким, что заднее колесо мотоцикла прокручивалось и камни летели из-под него, словно снаряды. Георгиос попросил Анну встать с мотоцикла и подняться на холм пешком, а сам, отталкиваясь обеими ногами, кое-как заехал на вершину.

Занимался рассвет, когда они решили сделать привал на плоской вершине. Георгиос заглушил мотор и положил мотоцикл на землю. Он внимательно осмотрел простиравшийся перед ними ландшафт и показал рукой куда-то на запад. Дорога вилась вниз по холму, но примерно через километр – насколько это можно было разобрать в сумерках – вновь поднималась круто вверх и исчезала за казавшимися сейчас черными елями.

– Там, – сказал грек, – вход в ущелье, которое ведет в Лейбетру.

Анна глубоко вздохнула. Она рассчитывала, что путь окажется намного проще. Гробовая тишина действовала угнетающе, а местность вокруг казалась враждебной. Не улучшала настроение и влажная утренняя прохлада, которая пробиралась под одежду.

– Мы проедем на мотоцикле до следующего подъема, – сказал Георгиос. – Последнюю часть пути придется проделать пешком. Они могут услышать звук мотоцикла.

Анна кивнула. Она лишь с трудом могла представить, что где-то там наверху, за черными деревьями, живут люди.

Когда они добрались до указанного Георгиосом места, он втолкал мотоцикл в густой кустарник. Издалека доносился гул, словно от небольшого водопада. Звук слышался с той стороны, куда им нужно было идти. Снизу они видели тропу лишь на пятнадцать-двадцать метров вперед. Она круто поднималась вверх, в густой туман. Анна с трудом переводила дыхание.

– Вы сумасшедшая! – в очередной раз заметил грек, даже не взглянув на свою спутницу.

Анна ничего не ответила. Ее проводник был прав, но разве не казалось сумасшедшим все, что произошло в последнее время? И эта мрачная, круто уходящая вверх каменистая тропа была единственной дорогой, которая могла хоть сколько-нибудь приблизить Анну к разгадке.

Чем выше поднимались они в белесую мглу, тем громче становился шум падающей воды. На ходу Анна прислушивалась к нему, и этот звук напоминал шепот множества голосов. Слабый ветерок веял из долины и тихо шелестел в сухих ветках сосен. От влажной, похожей на болото почвы тянуло затхлостью.

Неожиданно для обоих лес закончился, и перед ними открылся вид на лощину. На противоположном краю ее виднелся похожий на клин разлом в каменной породе, слева и справа от которого возвышались скалы.

– Это, должно быть, он, – пробормотал Георгиос, – входя в ущелье.

До места, о котором говорил грек, было не больше трехсот метров. Подойдя ближе, они заметили у подножия скалы справа от входа в ущелье небольшую деревянную хижину с квадратными окнами, выходящими на долину.

– О Господи! – не сдержалась Анна и схватила Спилиадоса за руку.

– Похоже, это сторожка… Можно было догадаться, что они охраняют вход в ущелье, – заметил грек.

– И что же мы теперь будем делать? – Анна не отрывала взгляда от хижины у подножия скалы.

Георгиос не знал, что ответить, и молча шел дальше. Он хотел поскорее выполнить свое обязательство перед Анной и оправиться домой. В конечном итоге, ему неплохо заплатили за это.

– Если охранники вооружены, у нас нет ни малейшего шанса, – неохотно проворчал он.

Ни одно окно сторожки не светилось. Приблизившись к ней метров на тридцать, Анна и Спилиадос спрятались за кустарником в нескольких шагах от тропы. Немного подумав, грек поднял средних размеров камень и швырнул его в сторону деревянного домика. Камень с громким звуком ударился о стену и отлетел в сторону тропы. Тишина.

– Похоже, господа охранники здесь сейчас не обитают, – прошептал Георгиос.

Анна кивнула. Они осторожно начали приближаться к сторожке, которая выглядела так, словно в ней уже довольно давно никто не жил. Анна достала карманный фонарик и посветила в окно: ящик, простой деревянный стол и два стула – вот и вся постановка. На стене висел древний телефонный аппарат, являвшийся первым признаком того, что поблизости должны быть люди. Дверь была заперта.

– Похоже, жители Лейбетры чувствуют себя в полной безопасности, – заметила Анна, – если решили убрать отсюда охрану.

– Как знать, – возразил грек. – Возможно, за нами уже давно наблюдают, и мы, словно слепые котята, идем прямиком в ловушку.

– Неужели вы боитесь, Спилиадос? – прошипела Анна со злостью. – Хорошо, вы выполнили свою часть договора. Я благодарна вам. Вот еще сто долларов.

Она протянула греку руку с зажатой в ней купюрой. Казалось, что Георгиос боится, но пренебрежительное замечание кирии подействовало на него, и грек проявил упорство:

– Оставьте свои деньги! Я возьму их не раньше, чем вы здоровая и невредимая вернетесь назад, и буду сопровождать вас, пока не удостоверюсь, что вы у цели.

Своим поведением Анна надеялась добиться именно такого эффекта, поскольку предполагала, что самый опасный отрезок пути еще впереди. Едва заметная тропа делила дно ущелья с быстрым ручьем. На поворотах они пересекались, и в этих местах приходилось перепрыгивать с камня на камень, чтобы не намочить ноги в ледяной воде. Малоприятное занятие в слабом свете луны…

Мысль Спилиадоса, что за ними, возможно, уже давно наблюдают, вовсе не казалась Анне абсурдной, хоть она и пыталась убедить своего проводника в обратном. Здесь, в узком ущелье, ее не покидала мысль, что где-то могут открыть огромный шлюз и тогда у них не будет ни единого шанса на спасение. Но она предпочитала не высказывать подобные мысли вслух.

Холод от ручья обволакивал ноги, добирался до рук и заставлял путников вздрагивать. Однако дрожь пробирала их и от одной мысли о том, что в этом ущелье они полностью отданы на милость врага. В случае опасности на спасение не стоило даже надеяться. Они дышали тяжело и часто, холодный воздух резал легкие, словно острый нож. Но Анна продолжала идти вперед.

Внезапно – она потеряла чувство времени и не знала, как долго молча шла следом за своим проводником, – Спилиадос остановился. Впереди на расстоянии меньше ста метров мощный прожектор освещал сторожку, расположившуюся между ручьем и тропой, которые в этом месте расходились благодаря тому, что ущелье стало шире.

Георгиос повернулся к Анне.

– И как вы собираетесь пройти мимо? – спросил он и взглянул вверх, на видневшиеся края ущелья, которые здесь были гораздо ниже, чем раньше. Тем не менее высота оставалась не преодолимой для людей, не имевших специального снаряжения. Пять-десять метров отвесных скал.

– Давайте для начала проверим, есть ли кто внутри, – шепотом предложила Анна. Но не успела она еще закончить фразу, как дверь деревянного домика открылась и оттуда вышел мужчина. Он лениво отошел от сторожки шагов на десять и остановился. В ярком электрическом свете можно было рассмотреть, что у него в руках оружие. Буквально через минуту охранник вернулся в сторожку.

Крайне осторожно, стараясь не издать ни звука, Георгиос и Анна подобрались поближе к деревянному дому. Он был похож на заброшенную сторожку, виденную ими у входа в ущелье Они довольно долго рассматривали это препятствие, пока Георгиос наконец не сказал:

– Мне кажется, мы оба видим только одно решение.

– Да, есть только одна возможность. Если мы хотим остаться незамеченными, нужно идти по ручью.

– А он чертовски холодный.

– Да, – согласилась Анна.

Георгиос сомневался, решится ли кирия на подобный непростой и отчаянный шаг, но Анна давно уже все решила.

– Спасибо, Георгиос, – сказала она и пожала греку руку. Затем отдала ему деньги, сняла обувь и носки. Закатывая брюки, она добавила: – Если в течение недели я не дам о себе знать, сообщите в полицию.

– Боюсь только, что это вряд ли поможет. С тех пор как существует мир, полицейские здесь не появлялись ни разу.

Анна сделала неопределенный жест, словно говоря «Будь что будет!», и направилась к деревянному домику.

6

Да несколько десятков метров до сторожки, там, где прожектор ярко освещал дорогу, Анна вошла в ручей и, осторожно переставляя ноги, побрела в ледяной воде, держа сумку и обувь у груди. К счастью, вода доходила только до колен, и задача Анны оказалась легче, чем она рассчитывала. Она вышла с другой стороны сторожки, оставшись незамеченной.

Под прикрытием темноты Анна, стараясь не произвести ни малейшего шума, обулась и пошла по уходившей вверх тропе. Теперь справа от дороги была отвесная скала, а слева – обрыв.

Отсюда открывался захватывающий дух вид на мрачную каменистую долину, освещенную слабым лунным светом.

Когда Анна повернула за следующий выступ скалы, то замерла на месте: прямо перед ней, словно из-под земли, вырос ярко освещенный небольшой город со множеством домов и узких переулков. Будто пытаясь прогнать наваждение, Анна провела по лицу ладонью. При этом ее взгляд поднялся немного выше, и от увиденного перехватило дыхание. В скалах на головокружительной высоте каким-то удивительным образом тоже построили дома, но они, в отличие тех, что Анна увидела внизу, были во мгле, словно скрывали мрачную тайну.

В освещенном городке она не заметила ни одного человека. Не было слышно даже лая собак, отчего увиденное казалось Анне нереальным. Из-за яркого света в нижнем городе его дома казались призраками, в которых лучи убили все живое. Это и была Лейбетра.

Подойдя ближе, Анна поняла, что в этом освещенном, как днем, городке не было ни одного уличного фонаря. Свет словно исходил от самих домов. Хоть это место на крутых склонах и казалось неприступным, словно крепость, со стороны долины. Анна заметила высокий забор с колючей проволокой наверху Каменистая дорога проходила через широкие ворота, открытые настежь. За ними виднелась улица, выложенная черными каменными плитами, которая была такой чистой, словно здесь ожидали приезда знаменитостей на премьеру спектакля. Чем-то этот безлюдный город-призрак напоминал сцену огромного театра. Для того чтобы все казалось настоящим, не хватало пыли и разбросанных бумажек, которые есть на улицах любого города, а также деревьев с опавшими листьями. Но в первую очередь недоставало звуков, издаваемых городами даже ночью.

Пока Анна впитывала образ Лейбетры, словно какую-то внеземную картину, и размышляла, как ей следует вести себя теперь, произошло нечто совершенно неожиданное. Она услышала монотонный мужской голос, приближавшийся откуда-то издалека, отражаясь эхом на пустынных улицах, и становившийся все громче. Сначала Анна подумала, что это ночной сторож, словно попавший сюда из средневековья – по крайней мере, именно так звучал этот голос, – но вскоре она уже могла различить отдельные латинские слова из текста григорианского хорала.

Анна поторопилась спрятаться за каменной колонной у входа в один из домов, откуда наблюдала за всем происходившим, оставаясь при этом незамеченной. Буквально через несколько минут из переулка на главную улицу вышел тощий мужчина с бритой наголо головой. Он был одет в длинную светлую робу, похожую на монашескую сутану, которая казалась слишком широкой для его худого тела. Человек усердно, словно молящийся в церкви, выводил хорал.

Анна испугалась. Неужели он ее увидел? Не замолкая, мужчина шел по улице прямо к ней. Анна со страхом прижалась к колонне. Певец остановился, распростер руки и закричал что было мочи, так что эхо прокатилось по всему городку: – Qui amat animam suam, perdet eam; et qui odit animam suam in hoc mundo, in vitam aetermam custodit eam, – затем повернулся в другую сторону и продолжил: – Ego sum via, veritas et vita. Nemo venit ad Patrem, nisi per me.

Одетый в белое мужчина произвел на Анну неприятное и жуткое впечатление. Он медленно опустил руки и поднял глаза к небу. Он неподвижно стоял в такой позе, словно статуя. Анне казалось, что вот-вот кто-то, кому мешал этот певец, должен открыть окно или выйти на улицу, чтобы заставить тощего мужчину замолчать. Но ничего подобного не происходило. Можно было подумать, что перед Анной единственный обитатель Лейбетры.

Она размышляла, стоит ли заговорить с незнакомцем. Получилось так, что Анна вышла из-за колонны еще до того, как успела принять какое-то решение, так что незнакомец обязательно должен был ее увидеть. Но он оставался в своей восторженной позе и не откликнулся даже на громкий кашель Анны, которая попыталась таким образом привлечь его внимать

– Эй! – крикнула Анна и сделала еще один шаг по направлению к незнакомцу. – Эй!

Незнакомец наконец услышал ее. Он повернул голову к Анне и невероятно медленно открыл глаза. Казалось, мужчина нисколько не удивился, увидев ее. Можно было даже подумать что он ожидал появления Анны, потому что приветливо улыбнулся ей и протянул руку. Но самым удивительным было то, что он сказал:

– Кто ты, незнакомка?

– Вы понимаете меня? – спросила Анна.

– Я понимаю любой язык, – ответил собеседник возмущенно, словно не видел в этом ничего странного. – Ваше совершенство не ответили на мой вопрос.

– Меня зовут Сельма Доблин, – соврала Анна. В то мгновение ей в голову не пришло никакой другой идеи, поэтому она воспользовалась именем и девичьей фамилией матери.

Тощий мужчина кивнул, давая понять, что услышал сказанное:

– Свое имя я вам назвать не могу. Я не имею на это права. Оно бы вас напугало. Я– воплощение раздора. Называйте меня Раздор.

– Странное имя для благочестивого монаха, – ответили Анна.

– Тогда называйте меня Гоффарт, если вам это больше нравится, – заметил ее собеседник, – или Гибрис, но не говорите что я благочестив, черт вас побери!

Анна вздрогнула от неожиданности. Лицо незнакомца, которое только что казалось таким дружелюбным, резко изменилось. Сейчас он всем своим видом внушал страх. Раздор, или Гоффарт, или Гибрис, в общем, как бы этот человек себя ни называл, впился в Анну взглядом, словно стараясь загипнотизировать. Она же видела перед собой лицо человека, в котором невообразимым образом смешивались тупость сумасшедшего и хитрость философа. Анна поняла, что стоявший перед ней тощий мужчина с бритой головой был частью человеческого щита, которым орфики хотели защититься от непрошеных гостей. В то же время она сообразила, что этот человек может оказаться полезным, если удастся направить события в нужное русло.

– Вы преступили закон, – сказал незнакомец холодно. – Ни один из жителей Лейбетры не имеет права ночью покидать свой дом. За такой проступок полагается наказание. Вы должны быть осведомлены об этом, даже если вы здесь новенькая. О случившемся я сообщу куда следует.

При этом он поднял руку, показывая пальцем на верхний город.

– А теперь идемте!

Тощий монах крепко ухватил Анну за руку и потащил за собой, словно воровку на допрос. Она могла убежать, но возникал вопрос: куда? Поэтому Анна не стала сопротивляться и пошла за братом Раздором по главной улице до перекрестка. Дом справа оказался двухэтажным, как и все остальные дома здесь, внизу, но был намного шире, со множеством маленьких неосвещенных окон. Пустой коридор вел к лестнице с каменными ступенями и угловатыми железными перилами. Он напоминал огромную клетку, поскольку между лестничными пролетами и вдоль перил была натянута проволочная сетка. Так же как и улицы, коридор оказался ярко освещенным.

Анна даже не представляла, что может случиться в следующую минуту. «Ты сама этого хотела!» – сказала она себе. Не ослабляя хватки, тощий мужчина провел Анну на первый этаж, открыл незапертую дверь, и они оказались в просторном помещении. Свет здесь оказался не настолько ярким, но Анна смогла увидеть около двадцати раскладных кроватей, на которых спали люди. В большой спальне было чисто, но мысль о том, что один из спящих может внезапно проснуться, пугала.

Раздор показал Анне на пустую кровать рядом с окном и исчез, не сказав ни слова. Анна затолкала сумку под свое скромное ложе и села. До утра – в этом она была абсолютно уверена – нужно во что бы то ни стало исчезнуть отсюда. Раздор наверняка ее выдаст, и кто знает, что может тогда случиться.

7

Анна сидела на раскладной кровати, подперев голову руками, и пыталась осмыслить происшедшее. Внезапно у нее возникло чувство, что со спины к ней кто-то подошел и даже прикоснулся рукой к волосам. Резким движением она обернулась, готовясь дать отпор, и увидела перед собой испуганное лицо маленькой девочки с нежными, мягкими чертами. Она прикрывала руками голову, словно боялась, что ее начнут бить. Внутри у Анны все сжалось. Когда девочка поняла, что незнакомая женщин не причинит ей вреда, она подошла ближе, аккуратно взяла в руку прядь волос Анны и нежно погладила, словно драгоценность. Анна все поняла: сама девочка была коротко острижена. Точно так же выглядели все спавшие здесь.

– Не бойся, – прошептала Анна, но девочка испуганно отпрянула и спряталась под одеялом.

– Она вас не понимает, – послышался голос из дальнего угла. – Она глухонемая и, кроме того, больна инфантилизмом. Если вы знаете, что это такое.

Женщина казалась очень старой. Глубокие морщины изуродовали ее лицо, а мешки под глазами создавали впечатление, что обычное состояние их обладательницы – печаль и скорбь. При этом ни одна деталь ее внешности не давала повода подумать о глупости или сумасшествии. Скорее наоборот, женщина наверняка была очень умна. В заблуждение не могли ввести даже коротко остриженные волосы, придававшие лицам остальных спящих глупый вид.

Анна внимательно смотрела на пожилую женщину. Та приложила руку к груди и сказала почти с гордостью:

– Гебефренная шизофрения[44]. Вы меня понимаете? – и добавила, наслаждаясь удивлением Анны: – А у вас?

Анна не знала, что сказать. Похоже, старуха хотела знать причину, по которой Анну доставили сюда.

– Вы можете со мной говорить совершенно открыто, – добавила женщина, стараясь подбодрить Анну. – Я врач.

Она говорила достаточно громко, так что Анна начала опасаться, что проснутся остальные. Сообразив, что Анна отвечать не собирается, старуха поднялась с кровати и подошла ближе. На ней была длинная ночная рубашка, из-под которой выглядывали огромные, неестественно белые ноги.

– Не бойтесь, – сказала незнакомка уже тише. – Я здесь единственный нормальный человек. Доктор Саргент. Разрешите, я попробую догадаться, почему вы попали сюда.

С этими словами она подошла вплотную к Анне, обоими большими пальцами надавила ей на скулы, отпустила и приподняла правое веко.

– Я бы сказала, пернициозная кататония[45], если вы знаете, что это.

– Нет, – ответила Анна.

– Что ж, кататония характеризуется возникновением трудностей при выполнении определенных движений, состоянием беспокойства и психического возбуждения. В некоторых случаях сопровождается общим повышением температуры тела.

Тогда мы говорим о пернициозной кататонии. Должна заметить милочка, это не такое уж безобидное заболевание.

Научные термины и ясность, с которой говорила старуха, поразили Анну. Что могла она думать об этой загадочной Саргент? Анна вынуждена была признать, что сердце ее билось слишком часто, неожиданный поворот событий очень обеспокоил ее, и потому, вполне вероятно, могло показаться, что движения Анны несколько беспорядочны. Но как старуха могла заметить все это и быстро свести воедино, поставив диагноз.

– Что он сказал Вашему совершенству? – спросила доктор Саргент.

– Кто?

– Йоханнес!

– Он не захотел назвать мне свое имя. Да, извините. Меня зовут Сельма. Сельма Доблин.

– Называйте меня просто «доктор», – кивнула старуха. Здесь меня все так называют.

– Хорошо, доктор. Скажите, почему здесь иногда обращаются этим странным словосочетанием «Ваше совершенство»?

Доктор Саргент подняла руки.

– Так велели свыше. Всем, что здесь происходит, управляют свыше. И я бы посоветовала Вашему совершенству даже не пробовать сопротивляться. У них строгие наказания. Йоханнес пытался заставить вас принять христианство?

– Он только декламировал что-то на латыни.

– Бедный. Он здесь совсем недавно. Бывший проповедник. Он потерял рассудок и думает теперь, что он – евангелист Иоанн. Днем и ночью он распевает отрывки из Евангелия и поставил перед собой цель заставить всех принять христианство. Типичная паранойя. Было бы интересно узнать, что стало причиной болезни. Иногда он ругается, как сапожник. В остальном же совершенно безобиден.

– Он сказал, что никому нельзя выходить на улицу. Это противозаконно.

– Верно, – подтвердила старуха. – И все придерживаются этого правила. Кроме Йоханнеса. Он пользуется особыми привилегиями. Почему – этого никто не знает.

Анну так и подмывало спросить, почему ее собеседница находится здесь. Ведь она, доктор, производит впечатление вполне нормального человека. У Анны возникло множество вопросов…

Почему доктор не спрашивает, как она оказалась здесь? К тому же среди ночи. Почему доктор Саргент разговаривает так, словно давно ожидала появления Анны? Почему доктор перестала спрашивать об ее умственном состоянии? Но Анна фон Зейдлиц не решилась задать ни один из этих вопросов. Она боялась.

– Они поставят вам диагноз, – продолжала доктор Саргент – И я бы вам рекомендовала вести себя в соответствии с симптомами болезни. Окажите им эту маленькую услугу, – прошептала старуха, словно отгадав мысли Анны, – и вам будет здесь не так уж плохо. В противном случае…

– Что же может произойти в противном случае?

– Отсюда еще никто не выходил без согласия сверху. По крайней мере, я не слышала ни об одном подобном случае.

После этих слов возникла длинная пауза, во время которой каждая размышляла о своей собеседнице. Наконец Анна собралась с духом и спросила:

– Вы здесь давно, доктор?

Доктор Саргент опустила взгляд. Анна испугалась, что своим вопросом потревожила незажившую рану и теперь психическое состояние старухи может резко измениться в худшую сторону. Через некоторое время женщина ответила вполне осознанно, но таким тоном, словно давно смирилась с уготованной ей судьбой:

– В Лейбетре я уже двенадцать лет. Но здесь, – доктор Саргент похлопала ладонью по краю кровати, – я только год. Они говорят, что у меня шизофрения. Вы только послушайте! Шизофрения! На самом деле просто мои исследования больше не соответствовали их концепции!

Внезапно доктор Саргент приложила указательный палец к губам. В коридоре послышались голоса.

– Патруль! – сказала доктор. – Быстро! Под одеяло!

Прежде чем Анна успела возразить, женщина заставила ее лечь, улеглась рядом и накрыла обеих шерстяным одеялом

В помещение вошли два охранника в форме и окинули взглядом кровати. Примечательными в их одежде были кожаные шлемы и широкие ремни, на которых болталась дубинка и крепилась кобура с пистолетом.

Когда они вышли, доктор Саргент отбросила одеяло в сторону и сказала:

– Теперь мы можем быть спокойны до самого утра. Я бы не советовала вам спорить с этими парнями. Жестокие люди, настоящие доберманы.

Анна села. Минута, проведенная с доктором Саргент под одеялом, была для нее крайне неприятной. Доктор тоже поднялась, и направилась на свое место. Лишь теперь Анна почувствовала тяжесть в руках и ногах. Проделанный путь давал о себе знать. Стараясь не шевелиться, Анна молча лежала под одеялом и прислушивалась, пытаясь уловить звуки ночи. Она не могла поверить, что оказалась в городе без звуков.

Она не могла сказать, сколько времени пролежала в полусне. Ей не удалось забыться полностью, потому что какой-то частью мозга она не переставала думать о предстоящем дне, строить предположения и гадать, не лучше ли убежать, пока не поздно и спрятаться. Но она понимала, что слишком сильно устала. Тяжесть во всем теле буквально придавила ее к раскладной кровати, и у Анны возникло ощущение, которое часто преследует нас во сне, – чувство, что нужно бежать, и осознание, что не можешь сдвинуться с места, потому что ноги не слушаются.

Два-три часа она пребывала между мучением и отдыхом, когда с улицы послышался голос, звучавший так, словно его обладатель плачет и жалуется. Это был мужчина, и он постоянно повторял одно и то же слово. В полной тишине приближающийся звук казался довольно странным, но внезапно Анне показалось, что она слышит свое имя.

Она вскочила на ноги, сдерживая дыхание, и прислушалась. Да, теперь она слышала довольно четко: «Анна! Анна!» Осторожно, стараясь никого не разбудить, она пробралась к ближайшему окну.

Посередине ярко освещенной улицы, примерно в пятидесяти метрах от дома стоял одетый в черное человек, неестественно белое лицо, которого контрастировало с одеждой. Гвидо! Анна чуть не упала в обморок. Глаза ее расширились от ужаса. Анна ущипнула себя за руку, чтобы убедиться, что не спит, и почувствовала боль. Анна хотела закричать что было мочи, но не могла. Одетый в черное мужчина словно знал, откуда за ним наблюдают. Он повернулся лицом к Анне. Да, это был Гвидо!

На цыпочках Анна пробралась к доктору Саргент, но та уже спала, и пришлось ее осторожно разбудить. Однако даже проснувшись, старуха не сразу согласилась встать с постели и посмотреть в окно.

– Неужели вы не слышите, как кричит мужчина? – настойчиво прошептала Анна.

Это наш евангелист Йоханнес, – недовольно проворчала доктор.

– Нет! – возразила Анна. – Прошу вас, взгляните в окно!

– Тогда это Мауро, раньше он танцевал в балете. Охранники несколько раз ловили его ночью. Он утверждает, что выступал в Большом театре.

Анна схватила доктора Саргент за руку.

– Прошу вас, взгляните! Я лишь хочу, чтобы вы подтвердили, что увиденное мною не наваждение!

Наконец доктор Саргент села.

– Подтвердить? Почему вы хотите, чтобы я подтвердила?

Анна ответила, запинаясь на каждом слове:

– Мужчина на улице… Я думаю… Я уверена… что мужчина на улице – мой муж.

Он здесь?

Далеко не сразу Анна ответила:

– Он умер три месяца назад. Разбился на машине.

Столь неожиданное утверждение окончательно разбудило доктора Саргент. Она посмотрела на Анну и неохотно встала, словно хотела сказать: «Ну, если так надо…» Как бы там ни было, она направилась, шаркая ногами в длинных носках, которые не снимала даже ночью, к небольшому окну и посмотрела на улицу. Анна все еще слышала жалобные возгласы: «Анна! Анна! Анна!»

Доктор Саргент раздраженно покрутила головой из стороны в сторону, встала на цыпочки, чтобы лучше видеть улицу, затем повернулась к Анне и проворчала, направляясь к своей кровати:

– Я не вижу на улице никого!

– Но вы же слышите крики!

– Ничего я не слышу. И ничего не вижу, – грубо ответила доктор Саргент. – Галлюцинации и акоазмы, заболевание ни сочной доли мозга.

Она укрылась одеялом с головой и повернулась спиной к Анне, давая понять, что разговор окончен.

Анна не поняла ее последней фразы, но до сих пор слышала возгласы с улицы. Она прижалась лбом к стеклу. Гвидо исчез. Но в ее голове все еще раздавалось жуткое эхо: «Анна! Анна!»

Глаза Анны буквально сверлили улицу, то место, откуда, казалось, исходил звук, но там никого не было. Ярко освещенная улица оставалась пустой. Но ведь этого не могло быть! Этого не должно быть! Неужели она сходит с ума? Анна чувствовала, что ее тело напряжено до предела – ей даже казалось, что еще немного, и мышцы порвутся. Она попыталась понять, не спит ли сейчас. А может быть, смерть Гвидо и все последующие со-

бытия ей тоже лишь приснились? Неужели она стала лишь беспомощной актрисой в собственном театре кошмара?

Оконное стекло приятно холодило лоб, и Анна еще сильнее прибилась к нему. Сейчас она была просто не способна подумать о том, что стекло – твердый, но в то же время довольно хрупкий материал, и достаточно одного удара, чтобы оно разлетелось на осколки. Анна лишь дрожала всем телом и не могла отвести взгляд от пустой улицы. На глаза навернулись слезы. И тут стекло треснуло, издав резкий звук. Анна успела почувствовать, как по лицу течет что-то теплое, а потом ей показалось, что она падает в бесконечную пустоту. Она ощущала холод черной бездны, которая с каждой секундой приближалась. Затем Анна почувствовала удар и потеряла сознание.

8

Когда она пришла в себя, все еще (или снова?) была ночь, а в спальне со скудной обстановкой ничего не изменилось. Анна ощупала голову и обнаружила на лбу повязку. Но больше всего Анна испугалась, поняв, что ее волосы коротко острижены, как и у остальных обитателей Лейбетры.

«Я не могу оставаться здесь!» – была ее первая мысль. Но еще до того как успела составить хоть какой-то план действий, Анна поняла, какое значение имели ее коротко остриженные волосы. Ее приняли здесь, в Лейбетре! Лучшей возможности раскрыть тайну этого места ей не представится. В то же время она боялась. Панически боялась Гвидо, который согласился принять участие в этой игре, или же – если это был не он – тех, кто был способен манипулировать ею и ее страхами в своих целях.

– Как вы? Пришли в себя?

Анна обернулась. Это была доктор Саргент, которая, опершись на локоть, приподнялась и с интересом следила за движениями Анны.

– Что вы со мной сделали? – спросила Анна обеспокоено и прикоснулась к повязке на лбу.

– Лучше спросите, что сделали вы! – не задержалась с ответом доктор. – Вы бредили и хотели просунуть голову сквозь оконное стекло! Если бы я не оттащила вас, вы остались бы без головы! Кроме того, вы постоянно говорили о каком-то Гвидо.

Пренебрежительный тон разозлил Анну.

– Что же, я, по-вашему, должна благодарить вас за то, что вы спасли мне жизнь? – спросила она вызывающе.

– Я доктор Саргент, – ответила старуха холодно. – Моя обязанность – спасать жизни.

– Спасибо, – сказала Анна.

– Не за что.

В комнате царил полумрак, но было достаточно светло, что бы рассмотреть практически любую деталь. Анна тут же посмотрела на окно.

– Доктор Саргент, – шепотом обратилась она к старухе – Окно!

– А что с окном? – скучающим тоном спросила доктор Саргент.

– Я думала, что выдавила стекло головой…

– Конечно, выдавили, да так, что оно разлетелось на куски.

– Но ведь стекло целое… Вы хотите сказать, что кто-то успел вставить новое?

– Как раз это я и хочу сказать. Вы ведь спали двое суток.

– Что?

– Два дня и две ночи. Доктор Норманн в таких случаях не церемонится. Здесь никто особо не церемонится, если нужно успокоить одного из жителей городка. Валиум здесь льется рекой.

Анна закатала рукава белой робы, в которую кто-то уже уст ее облачить. На обоих локтевых сгибах виднелись следы от уколов. – Вы удивлены? – поинтересовалась доктор Саргент. – Неужели вы думали, что все здешние сумасшедшие спокойные от природы? Посмотрите повнимательнее! Обратите внимание на каждого. На каждого, слышите?

Словно против воли, Анна поднялась с постели и медленно Пошла между кроватями в спальне. Здесь были женщины с акромегалией[46], с красными лицами и жутко искаженными чертами, словно их лица вырезал из дерева неумелый мастер. Анна увидела тех, кто родился с увечьями: их суставы были неестественно вывернуты, а на лицах застыла безумная улыбка. При взгляде на некоторых она даже начала сомневаться, могут ли эти существа передвигаться самостоятельно. Сердце Анны бешено колотилось, в висках начала стучать кровь. Она была растеряна и подавлена.

Вернувшись к постели доктора Саргент, Анна опустилась на колени и прошептала:

– Но ведь это чудовищно! Как долго вы терпите это?

– Привыкнуть можно ко всему, – лаконично заметила доктор.

Если сравнивать с другими женщинами, выглядела она довольно нормально. Анна не смогла сдержаться. Она должна была задать этот вопрос, чтобы он ее больше не мучил:

– Скажите же наконец, доктор Саргент, почему вы здесь?!

Глаза женщины засверкали от злости. Видно было, что ей хотелось ответить, но мешала какая-то мысль. Наконец она Коротко сказала:

– Спросите у тех, наверху.

«Будет непросто завоевать ее доверие», – подумала Анна. Она была в этом абсолютно уверена. Тогда Анна решила прибегнуть к другому способу и высказала предположение, что доктор Саргент находится здесь не как пациент, а как медсестра, которой доверили присматривать за спящими в этом помещении. Но доктору Саргент, похоже, не понравилось замечание Анны, и она ответила, что здесь все присматривают друг другом, поскольку это основной принцип в Лейбетре.

Анна не поверила в такое объяснение. Ее подозрение, что доктор Саргент принадлежит к касте орфиков, а не к душевнобольным, стало еще сильнее, когда она попросила побольше рассказать об этом странном брате Йоханнесе: о его прошлом, где он жил здесь, в Лейбетре. Почему-то у нее было чувство, что этот достойный сожаления человек мог быть каким-то образом связан с загадочными событиями нескольких последних месяцев.

Но доктор Саргент однозначно дала понять, что подобные расспросы здесь нежелательны, тем более со стороны Анны как пациентки. Всем своим поведением эта женщина подчеркивала, что относится к своей собеседнице как к больной, во всяком случае, после того происшествия, когда Анне якобы показалось, что она видит Гвидо и слышит его крики. Она также добавили, что в отделение, где содержится Йоханнес, у нее все равно нет доступа, так что она ничем помочь не может.

Анна обратила внимание, что глухонемая девочка внимательно следила за ее губами в течение всего разговора, словно хотела понять каждое слово. После обеда, когда женщины, собравшись в небольшие группы, проводили время на улице, – в этот день Анна впервые смогла понять, каким огромным был город над их головами – девочка, незаметно от охранников и доктора Саргент, положила в руку Анне маленькую, сложенную в несколько раз записку. На клочке бумаги Анна обнаружила рисунок, в котором при более внимательном рассмотрении она узнала план. Эта неумело нарисованная карта содержала казавшиеся поначалу непонятными пометки и стрелочки, указывавшие, где сейчас находится Анна, и ведущие к дважды подчеркнутому слову «Йоханнес».

Хотя Анна в течение дня то и дело осматривалась по сторонам, надеясь увидеть Йоханнеса, ей так и не удалось заметить достойного сожаления евангелиста, поэтому вечером, несмотря на запрет, она решила тайком отправиться на поиски. При этом рисунок девочки очень пригодился, поскольку Лейбетра оказалась запутанным скоплением домов и переулков, словно кто-то хотел сделать этот город похожим на лабиринт Минотавра. Анна удивилась своему абсолютному спокойствию, когда одиночку отправилась на ночную прогулку по пустому городу.

Больше всего ее беспокоило то, что в одном из переулков ей мог повстречаться Гвидо. Она не знала, как вести себя в ситуации, если муж окажется прямо перед ней. Бежать? Или подойти к нему и дать пощечину? А может, отпустить замечание, что этот мужчина отвратительный актеришка?

На домах в Лейбетре Анна не видела номеров, только буквы и слова, похожие на некий код, из-за чего непосвященному человеку было практически невозможно ориентироваться здесь. Но карта глухонемой девочки оказалась настолько точной, что Анна отважилась даже отклониться от описанного маршрута, чтобы узнать причину странного звука, который был похож на визжание собаки или мяуканье кота. Или на то и другое сразу.

Как и все здания здесь, это тоже оказалось незапертым. Все, что нужно было сделать Анне, – это поднять железный засов на больших деревянных воротах с одной створкой. Она вошла во двор, где увидела нагроможденные в три этажа и соединенные деревянными лестницами клетки различного размера. Хотя более половины из них оказались пустыми, дворик был полон самых разнообразных звуков, так что вряд ли кто-то мог услышать, что она вошла.

Громкое визжание раздавалось из клетки на первом этаже. Подойдя, Анна увидела двух наводящих ужас фантастического вида существ: борзые с головами котов и совершенно голыми хвостами. Издалека их можно было принять за собак, но при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что животные ведут себя как кошки: точат когти о кусок толстого дерева в клетке, взбираются по нему под самый потолок и осторожно спускаются вниз.

Анну увиденное повергло в настоящий ужас, но любопытство заставило осмотреть и остальные клетки. Она хотела узнать какие еще существа могли здесь находиться. В одной из клеток оказались звери, похожие одновременно на коз и овец, но с длинными пушистыми хвостами, как у дворняги. В другой – свинья с рогами горного барана, которая брюхом задевала пол и была в два раза длиннее, чем нормальные животные.

В самой большой клетке сидело чудовище с черно-коричневой шерстью, ниже пояса похожее на орангутанга. Верхняя часть с розоватой кожей без шерсти – и это пугало больше всего напоминала скорее человеческое тело. Руки казались неестественно длинными и свисали, словно плети. Но кисти, и прежде всего ногти, были как у человека. Лысая, красноватого цвета голова с крохотными ушами напоминала голову борца, а глубоко посаженные глаза под массивными надбровными дугами смотрели на Анну с таким выражением, что она нисколько бы не удивилась, если бы монстр заговорил с ней сквозь решетку и спросил, что она здесь делает.

От подобных мыслей Анна разволновалась и решила немедленно покинуть это жуткое место, чтобы продолжить путь по маршруту, нарисованному глухонемой девочкой. Она прошла мимо узкого ряда домов, через площадь, на противоположной стороне которой увидела огромных размеров ворота. Они были открыты, и за ними Анна рассмотрела гигантскую пещеру, из которой доносилось монотонное жужжание электрогенераторов и еще какого-то оборудования. На площади царило оживление. Люди сновали в разные стороны, так что никто даже не обратил внимания на Анну, когда она подошла поближе к воротам и увидела в пещере кроме всего прочего множество лифтов, ведущих в верхний город.

Те, кто входил в ворота и поднимался на лифтах вверх, сильно отличались от обитателей Лейбетры, которых Анна видела до сих пор. Волосы у некоторых были коротко подстрижены, а добротная черная одежда делала их похожими на монахов. Они и не разговаривали друг с другом и старались даже не встречаться взглядами.

Похоже, охранников, которые могли бы помешать кому-то попасть в верхний город Лейбетры, здесь не было. Этот факт поразил Анну, впрочем, как и все остальные меры обеспечения безопасности в этом странном месте. Несколько раз она замечала грозного вида вооруженных патрульных, но они появлялись крайне редко и ни у кого не вызывали страха. Спокойствие и дисциплина, царившие повсюду, казались Анне загадочными. Похоже, она оказалась в каком-то огромном закрытом учреждении.

Держа в руках рисунок глухонемой девочки, Анна отправились дальше. Она твердо решила, что сделает все возможное и найдет сумасшедшего евангелиста Йоханнеса, от которого надеялась получить полезную информацию.

9

Не поворотом в одном из переулков Анна увидела дом, который подходил под описание на листке бумаги. Прямо в фундаменте торчала труба, похожая на ствол пушки, из которой на тротуар тонкой струйкой текла вода.

Анна рассчитывала найти здесь что-то вроде спальни в больнице, в которой находилась сама. Но, к огромному своему удивлению, обнаружила библиотеку, если так можно назвать помещение, в пыльных и мрачных комнатах которого собрано множество книг и свитков. Войдя через незапертую дверь и миновав вестибюль, заканчивавшийся узкой почерневшей от старости дубовой лестницей, Анна стала свидетельницей разговора, происходившего в соседней ярко освещенной комнате.

Сначала Анна могла разобрать лишь отдельные слова, поскольку оба мужчины были крайне взволнованы, но постепенно смысл дискуссии становился ей понятен. Анна была почти уверена, что один из голосов принадлежал евангелисту Йоханнесу, который спорил со своим собеседником. Это очень удивило Анну: как мог кто-то всерьез воспринимать Йоханнеса ведь она ни секунды не сомневалась, что он был умалишённым. Но слова евангелиста не давали повода усомниться в ясности его мышления.

Темой разговора послужило первое письмо Иоанна, в котором он предупреждает своих последователей в Малой Азии о лживых учениях и говорит, что их должно появиться особенно много незадолго до конца света. Неизвестный лишь рассмеялся над этими словами и сослался на Матфея 24, утверждая, что сам Иисус предупреждал об опасности, исходящей от лживых пророков и мессий. Также говоривший не преминул заметить, что предупреждение это, хоть и было небезосновательным, не принесло никакой пользы.

Анна, которая могла лишь поверхностно следить за дискуссией двух специалистов, с любопытством осмотрелась в темной комнате. Большую часть помещения занимали книги, которым казалось, заменяли даже мебель. Обычно комнаты со множеством книг излучают спокойствие и создают впечатление гармонии, но здесь бесчисленное количество печатных трудов казалось скорее намеренно устроенным хаосом, кирпичиками которого и были книги. Столь малоприятное впечатление возникало, скорее всего, по той причине, что многие книги стояли на полках, обратив наружу не корешки с названиями, а лишенную каких-либо изображений или надписей переднюю, а некоторые и верхнюю, сторону. Кроме того, почти из каждой второй торчали клочки бумаги, а пыль, собравшаяся на этих импровизированных закладках, позволяла сделать вывод, что книги давно утратили свое значение. Если не считать голого деревянного стола и простого стула в центре комнаты, мебели не было вовсе.

Неожиданно спор двух мужчин прервался, и Анна вынуждена была спрятаться за выступом стены в задней части комнаты. В дверях появился Йоханнес. Он со злостью мотал головой из стороны в сторону, словно пытаясь стряхнуть что-то. Пробормотав несколько непонятных слов, он направился по деревянной лестнице на второй этаж и, поднявшись, громко хлопнул дверью.

Немного позже из комнаты вышел второй участник дискуссии, державший под рукой целую стопку папок. Когда мужчина вышел из тени, Анна сразу же узнала его, но от неожиданности потеряла дар речи. Конечно, этот голос ей тоже приходилось слышать! Она вспомнила: Гутманн.

Он же, напротив, узнал Анну не сразу. Очевидно, еще и потому, что она обвязала вокруг головы черный платок, соорудив что-то вроде тюрбана, скрывавшего повязку на лбу.

– Я Менас, – сказал Гутманн, подойдя к Анне и слегка кивнув головой в знак приветствия.

– Менас? Вы профессор Вернер Гутманн! – возразила Анна, которая уже успела овладеть собой. – И вы до сих пор не дали ответов на мои вопросы.

Гутманн подошел ближе и, запинаясь, ответил:

– Я вас не понимаю…

– Я Анна фон Зейдлиц.

– Вы? – Гутманн испугался. Даже в полумраке Анна заметила, как он вздрогнул и рукой изо всех сил прижал к себе папки. Наконец он почти прокричал: – Но это невозможно!

Анна неожиданно почувствовала себя совершенно спокойно. Она подошла вплотную к Гутманну и заметила с иронией в голосе:

– В этих стенах возможно все. Или вы, профессор, так не считаете?

Гутманн, соглашаясь, энергично закивал головой. По тому, как он вцепился в папки, можно было сделать вывод, что встреча с Анной оказалась для профессора не просто неприятном, а даже мучительной. Она бы нисколько не удивилась, если бы сбитый с толку Гутманн бросился со всех ног прочь.

– Вы до сих пор не дали ответов на мои вопросы, – настойчиво повторила Анна. – Я оставила вам копию пергамен с коптским текстом. Вы же, вместо того чтобы перевести его, вдруг исчезли!

– Я вас предупреждал, – сказал Гутманн, не обращая вин мания на слова Анны. – Вас похитили и привезли сюда?

– Похитили? – Анна деланно рассмеялась. – Я сама пробралась сюда. Я хочу наконец узнать, что здесь происходит.

Гутманн с сомнением смотрел на стоявшую перед ним женщину. Он производил впечатление человека, который не знает, как быть. В конце концов он заговорил со слезами в голосе

– Ни один нормальный человек не отправится добровольно в Лейбетру.

– Так почему же вы здесь? – спросила Анна.

– Как бы лучше объяснить… Я тоже попал сюда добровольно, если можно так выразиться. Но я поддался искушению. Это была ловко расставленная ловушка, а теперь на моей шее петля.

– И что же вы здесь делаете?

Гутманн кивнул головой, словно ожидал этого вопроса, и ответил:

– Им нужны мои знания и моя работа…

– … потому что Фоссиус мертв, а он был единственным, кто прекрасно знал о тайне Бараббаса!

– О Господи! Откуда вам все это известно?

– Господин профессор Гутманн, – начала Анна официально, – я вот уже несколько месяцев гоняюсь за фантомом, который оставил следы в разных уголках мира. Имя этого фантома – Бараббас. И насколько я могу судить, оно упоминается в одном Евангелии, о котором до сих пор никто не знал. Это так называемое пятое Евангелие.

– Вы знаете слишком много! – воскликнул пораженный Гутманн. – Почему вы не оставите в покое эту тайну?

– Я все еще знаю слишком мало. В первую очередь я хочу выяснить всю правду о двойной жизни моего мужа. Вы знаете Гвидо фон Зейдлица?

– Нет, – признался Гутманн.

– На самом деле я должна была по-другому сформулировать свой вопрос. Вы знали Гвидо фон Зейдлица? Потому что он погиб в автокатастрофе, а я выложила за его похороны две с половиной тысячи марок. Но три дня назад он стоял здесь, в этом городе, на ярко освещенной улице и выкрикивал мое имя. А до этого я видела его в библиотеке моего дома. Я не знаю, чему можно верить и что я теперь должна думать. В любом случае, я не сдамся до тех пор, пока не выясню все.

Некоторое время Гутманн не говорил ни слова, лишь смотрел себе под ноги. Затем он спросил:

– Почему вы приехали сюда?

– Все просто, – ответила она. – Мужчина, которого вы знаете как евангелиста, был первым, кого я встретила в Лейбетре. Говорят, что он выжил из ума, и на меня он произвел именно такое впечатление. Но я стала невольной свидетельницей вашей с ним дискуссии, и мне показалось, что этот человек должен что-то знать. Кто он такой?

– Его зовут Джованни Фосколо, но это не имеет никакого значения. Он иезуит из Италии и гений в своей области – великолепный знаток Нового Завета, знает наизусть не только все четыре Евангелия, но и Деяния святых Апостолов, свободно цитирует любые места из писем апостола Павла римлянам, коринфянам, галатам, ефесянам, филиппийцам, колоссянам, салоникийцам, а также Тимофею, Титу и Филимону, может слово в слово пересказать «Откровение Иоанна Богослова». Но самое удивительное то, что он может сравнивать все четыре Евангелия, как, например, Матфей 16:13–20 и Марк 8:27–30 или Лука,і 9:18–21. Действительно гений, достойный восхищения.

– Так вот почему здесь столько старых книг и свитков! сказала Анна, в который раз окидывая взглядом комнату. – Но почему все говорят, что он сумасшедший, если он на самом деле гений?

Гутманн пожал плечами, но Анне показалось, что он пытается что-то скрыть.

– Возможно, – начала Анна неторопливо, – иезуит наткнулся на некое указание, которое обрушило его мир?

Профессор взглянул на Анну со страхом.

– Что вы хотите этим сказать?

– Раз уж орфики не жалеют сил и денег, чтобы открыть тайну пятого Евангелия, а Джованни Фосколо на самом деле гений то вполне логично предположить, что итальянец раскрыл тайну фантома по имени Бараббас– и в результате этого его разум помутился.

Слова собеседницы явно обеспокоили профессора. Он начал перекладывать папки из одной руки в другую, и в голосе вновь послышалась растерянность, как в самом начале встречи.

– Я и так сказал уже слишком много. Прошу меня извинить…

– Нет, профессор Гутманн! – запротестовала Анна. – Им не можете так просто снова исчезнуть! Один раз вы уже бросили меня в беде!

Гутманн попытался успокоить Анну, показывая жестом, что не стоит говорить так громко.

– Тише! В Лейбетре у всех стен есть уши! Вам и мне не не завидуешь, если нас застанут вместе. Я предлагаю встретиться здесь завтра, в это же время.

И еще прежде чем Анна успела выразить свое согласие, Гутманн развернулся и вышел.

10

Анна вновь оказалась совершенно одна среди книг, наедине с немой наукой, покрытой пылью, словно зимний лес снегом.

И так же как в зимнем лесу можно увидеть следы, Анна различала, какие книги Джованни Фосколо брал с полок, а потом ставил на место. Некоторые следы были совсем свежими, оставленными накануне или даже сегодня, другие же почти незаметны под новым слоем пыли, и наверняка пройдет не много времени, прежде чем они исчезнут вовсе.

Названия книг на отдельных повернутых корешках плясали перед глазами нежданной гостьи этого хранилища знаний: «Митры», «Тайны и раннее христианство», «Дамасские фрагменты и происхождение еврейско-христианской секты», «Теологические исследования и критика», «Когда в Евангелие от Матфея добавили главу 16, стихи 17–19?», «Апокрифические тексты, относящиеся к Новому Завету», «Liber di Veritate Evangeliorum».

Как многое можно узнать о человеке по его одежде, так и корешки книг говорят об их происхождении и возрасте. Анна обратила внимание на то, что некоторые печатные труды были помечены буквами «О» или «Р», выведенными черными чернилами. И с каждым новым прочитанным названием росла уверенность Анны в том, что это были далеко не набожные или укрепляющие веру книги. Все хранившиеся здесь труды, даже стоя на полках, казалось, излучали угрозу. Поэтому Анна долго не могла решиться взять одну из привлекших ее внимание книг в руки. Она называлась «Апокрифические тексты, относящиеся к Новому Завету», и первая буква была помечена чернилами. Но, бегло просмотрев содержание, Анна не обнаружила ничего таинственного, никаких особых отклонений и поставила книгу на место.

Как раз в тот момент, когда Анна собралась подняться по крутой лестнице на второй этаж, чтобы поговорить с Джованни Фосколо, она услышала приближавшиеся к дому шаги и решила, что будет лучше спрятаться за один из огромных шкафом с книгами. Два человека в униформе – такие патрули Анна уже видела в Лейбетре – вошли в дом и направились наверх. Она услышала короткую словесную перепалку, а потом увидела их своего надежного укрытия, как сумасшедшего иезуита увели

Анна последовала за охранниками, стараясь держаться на приличном расстоянии. Она слышала, как Джованни Фосколо кричал: «Блажен тот, кто читает слова пророка и внимает им и поступает только так, как говорит пророк! Ибо время близится!» Но эта бессмыслица вряд ли могла пригодиться Анне. Казалось, Фосколо знал, куда его ведут. Он шел по пустынным улицам впереди охранников, направляясь, как выяснилось похоже, к ярко освещенному зданию с матовыми стеклами и стеклянной дверью, очень похожему на клинику.

Фосколо и оба патрульных исчезли внутри, и, несмотря на то, что вход никто не охранял, Анна не решилась последовать за ними. Она поймала себя на мысли, что Гвидо, если он до сих пор жив, вполне мог находиться за этими стенами.

Она уже начала понимать, что единственными людьми, которые могли помочь ей в расследовании, были доктор Саргент и профессор. Женщине Анна не доверяла. Роль Гутманна но всем происходящем, с одной стороны, казалась довольно странной, с другой стороны, его скрытность позволяла сделать вывод, что он знал гораздо больше, чем рассказывал.

Вечером следующего дня Анна, как и было условлено с профессором, пришла на встречу. Она нисколько не удивилась, обнаружив библиотеку, в которой вчера спорили Гутманн и Фосколо, незапертой. Более того, внутри горел свет, хотя во всем здании не было ни души. Как успела заметить Анна, это была одна из особенностей Лейбетры. Всякий и каждый должен понимать, что кто-то есть рядом и, возможно, следит за ним. Любопытство заставило ее подняться по лестнице на второй этаж и, хотя Анна старалась идти как можно осторожнее, на каждый шаг старое сухое дерево отзывалось скрипом, который наверняка выдавал Анну, если кто-то все же скрывался внутри дома.

На последней ступеньке Анна остановилась. Она прислушалась и, не заметив ничего подозрительного, сделала несколько шагов по направлению к закрытой двери. У нее и в мыслях было стучаться, хотя посторонний человек по правилам приличия должен был поступить именно так. Но о каких правилах приличия может идти речь в подобном месте? Анна решительно крыла дверь и с удивлением обнаружила, что внутри темно. Она щелкнула выключателем, и под потолком зажглась лампа в матовом плафоне, осветившая просто обставленный кабинет. На широком деревянном столе около двух окон, выходивших на улицу, громоздились пачки перевязанных бечевкой листов бути, папки и карты. Стена слева оказалась заклеенной листочками разного размера и формы, исписанными словами на непонятном Анне языке, которые, однако, были очень похожи на содержавшиеся в тексте пергамента. У стены справа стояла старая софа с красно-коричневым вытершимся геометрическим орнаментом, какие часто встречались в Греции.

Закрыв за собой дверь, Анна вздрогнула от неожиданности – на крючке закачалась одна из длинных ряс, в которых расхаживал Фосколо. Не оставалось сомнений в том, что это кабинет итальянца, и Анна спросила себя, похоже ли это помещение на комнату, в которой работал сумасшедший. Хаос, царивший повсюду: на полках, на столе и на полу, где тоже громоздились папки, – казался вполне систематизированным

Толстая переплетенная машинописная книга вызвала особый интерес Анны. Она лежала на стопке папок и называлась «Неизвестная минойская гробница в Среднем Египте и ее значение для Нового Завета». Автор – Марк Фоссиус. Это открытие позволило Анне сделать вполне обоснованный вывод о том, что профессор Фоссиус на самом деле являлся ключевой фигурой в этой истории, а один из следов, существование которого она раньше даже не предполагала, мог вести в Египет.

Пока Анна перелистывала страницы, содержание которых казалось ей по большей части непонятным, у нее вдруг возникло чувство, что за спиной кто-то стоит. Она хотела обернуться и но страх сковал ее, и в этот миг оцепенения Анна увидела руку, появившуюся из-за спины. Прежде чем она успела крикнуть, к ее лицу прижали кусок материи, полностью закрыв нос и рот. Анна потеряла сознание.

11

Анна очнулась, но все еще была в полусне. Во всяком случае, позже это воспоминание казалось ей именно сном, и она не могла сказать наверняка, что случилось на самом деле, а что ей привиделось. Она также не могла понять, где находится. Анна увидела женщину, которая вышла откуда-то из темноты и поднесла к ее глазам маятник. Он раскачивался из стороны в сторону, а Анна лежала, не в силах даже пошевелиться.

Незнакомка начала говорить тихим, вкрадчивым голосом и хотя лица ее Анна не могла различить, она была уверена что это доктор Саргент. Ее голос казался несколько приглушенным, а интонация очень отличалась от той, к которой Анна привыкла во время разговоров с этой женщиной. Она держала маятник и тяжело дышала, словно это была невероятно трудная работа.

Сейчас звук голоса доктора Саргент казался Анне таким же отталкивающим, как и ее внешний вид. Поскольку она не могла сопротивляться физически, Анна изо всех сил сопротивлялась мысленно.

– Вы слышите мой голос?

– Да, – ответила Анна еле слышно и заметила, что даже говорить могла лишь с трудом.

– Вы видите маятник перед глазами?

– Да, вижу.

Анна его действительно видела, хотя не имела представления, были ее глаза закрыты или открыты.

– Сосредоточьтесь на моем голосе и только на моем голосе. Все другое с этого момента не имеет для вас никакого значения. Вы меня действительно поняли?

– Да, – ответила Анна механически. Все в ней сопротивлялось, но она просто не могла не ответить.

– Сейчас вы будете отвечать на мои вопросы, а когда проснетесь, обо всем забудете.

Анна судорожно пыталась сжать губы, чтобы не произнести ни слова, но против своей воли ответила:

– Я буду отвечать, а позже обо всем забуду.

Она ненавидела себя и, если бы только могла, вскочила бы на ноги, чтобы бежать, не разбирая дороги. Но руки и ноги словно налились свинцом, и она осталась лежать.

– Что вы ищете в Лейбетре? – неприятный голос доктора Саргент проникал, казалось, в каждый уголок сознания Дины.

– Правду! – не задумываясь, ответила Анна. – Я ищу правду!

– Правду? Здесь вы ее не найдете!

Анна хотела спросить: «Где же, если не здесь?» – но почувствовала, что утратила способность задавать вопросы. Собственный голос ее не слушался. Поэтому Анна с нетерпением ждала следующего вопроса доктора Саргент.

– Где вы спрятали пергамент? – спросил голос громко и настойчиво.

– Я не знаю, о чем вы говорите, – ответила Анна без промедления.

– Я говорю о пергаменте, в котором упоминается имя Бараббас!

– Не знаю…

– Пергамент у вас!

– Нет.

Анна напряженно ожидала следующего вопроса, но доктор Саргент молчала. Анна не знала, где находится, и как ни пыталась расслышать хоть какой-нибудь звук, который помог бы предположить, куда она попала, ничего не получалось. Анна не слышала абсолютно ничего, словно оглохла. Ее попытка открыть глаза не увенчалась успехом. Впрочем, ей не удавалось, ничего, что требовало даже минимальных усилий. Тяжесть во всем теле буквально приковала ее к постели. Анна понимала, что доктор Саргент пытается подчинить себе ее волю с помощью гипноза.

Слова врача вновь и вновь страшным эхом повторялись в голове Анны:

– Где вы спрятали пергамент… пергамент… пергамент…

Анна уже сотни раз говорила себе (и эта мысль не покидала ее и сейчас): «Если я скажу, где пергамент, моя жизнь не будет стоить и ломаного гроша. Они ничего со мной не сделают до тех пор, пока не завладеют пергаментом».

Как долго она находилась в этом состоянии, Анна не могла сказать. Она сосредоточилась на одной-единственной мысли главное ничего не сказать. Внезапно Анна, хотя глаза ее были закрыты, заметила над собой какую-то тень, и голос доктор Саргент зазвучал снова:

– Вы будете отвечать на все мои вопросы и не утаите ничего, что не стерлось из вашей памяти.

Анна чувствовала на лбу пальцы женщины – довольно неприятное прикосновение, – но не могла увернуться или попробовать хоть как-то сопротивляться.

– Вы знакомы с содержанием пергамента? – вновь послышался голос.

Анна ответила:

– Нет, я с ним не знакома.

– Но у вас есть копия!

– Никто не смог расшифровать написанное.

– А где оригинал?

– Я не знаю.

– Вы прекрасно знаете!

Анна чувствовала, как врач схватила ее за руки и начала трясти. Она слышала угрозы, произносимые холодным, полным ненависти голосом доктора Саргент:

– Мы сделаем вам инъекции, которые заставят вас быть более разговорчивой!

Позже Анна больше ничего не могла вспомнить.

12

Когда Анна проснулась, то поняла, что находится в затемненной комнате и лежит в крайне неудобной позе. Она потянулась и попыталась прогнать свинцовую тяжесть из рук и ног. Подобная ситуация могла бы вызвать ужас у кого угодно, но Анна не испытывала и тени страха, словно израсходовала весь отведенный ей запас этого чувства в течение прошлых недель. Напротив, она ощутила прилив сил и отваги. Анна поднялась на ноги и в темноте пробралась к небольшому отверстию, через которое в комнату пробивался луч света. Это было окно. Нащупав ручку, Анна потянула ее на себя и обнаружила деревянные ставни, которые, отодвинув засов, смогла немного приоткрыть.

Резкий свет ударил в глаза, и прошло довольно много времени, прежде чем Анна привыкла к нему. Сначала она могла различить только небо, но, опустив взгляд, увидела далеко внизу горы и поняла, что находится в верхнем городе. Анна была вынуждена признать, что ей не удалось пробраться в Лейбетру незамеченной. По всей видимости, за ней наблюдали самого начала.

Анна не видела причин закрывать ставни, поэтому решила оставить окно открытым и впустить в комнату солнечный свет. Осмотревшись, она увидела, что находится в скудно обставленном помещении с ничем не покрытым бетонным полом. Выкрашенная белой краской железная кровать выглядела жутко, а дверь, как и все двери в Лейбетре, была без замка. Следовательно, ее не могли запереть. Приоткрыв дверь, Анна увидела перед собой длинный коридор со множеством таких же дверей.

Ей показалось бессмысленным даже пытаться выйти за пределы комнаты. Сам факт, что ее не заперли, говорил о том, насколько уверенно чувствовали себя орфики. Похоже, не было ни малейшего шанса на побег. Кроме того. Анна чувствовали что еще слишком слаба для подобных отчаянных действии Голова ее болела. Анна вновь прилегла на кровать и сжала виски руками. Теперь ей пришлось бороться со сном и тошнотой. Глядя невидящим взглядом перед собой, Анна заметила, что в комнате находится стул, на спинку которого кто-то аккуратно повесил выглаженную одежду. Она поняла, что одежду в длинную бесформенную ночную рубашку – в такие одевают пациентов в психиатрических клиниках, – и испугалась, представив, как сейчас выглядит.

Но чем дольше она смотрела на одежду, развешанную на стуле, – при этом Анна изо всех сил терла глаза руками, потому что ей казалось, что она спит, – тем чаще дышала и тем сильнее билось ее сердце и стучала кровь в висках. Она видела перед собой одежду Гвидо!

Она встала и осторожно, словно рубашка или брюки внезапно могли ожить и напасть на нее, подошла к стулу. На спинку повесили пиджак, а брюки лежали на сиденье.

Сначала Анна не решалась даже прикоснуться к одежде, но потом заставила себя сделать это и осмотрела подкладку пиджака, на которой нашла метку портного из Мюнхена. Это был действительно костюм Гвидо.

Анна бросила пиджак на пол, словно тот обжег ей пальцы. Она представила себе жуткую картину: Гвидо с угрожающим видом входит в комнату. Анна чувствовала, что начинает паниковать. Что же это была за жестокая и ужасная игра, которую вел Гвидо или орфики? И кто на самом деле стоял за ней?

Анна уже собиралась выйти из комнаты, когда услышала в коридоре медленные и тяжелые шаги.

Гвидо!

Она задрожала всем телом и почувствовала, что колени ее подгибаются. Анна беспомощно схватилась за железную кровать и широко раскрытыми от ужаса глазами уставилась на дверь.

Шаги приближались, и чем ближе они раздавались, тем более угрожающими казались Анне. Перед дверью шаги стихли. Раздался стук.

Горло Анны словно перетянули тонкой бечевкой. Ей не удавалось даже вдохнуть, и она, если бы и хотела, не смогла бы произнести ни слова. Она судорожно пыталась проглотить комок в горле и, будто завороженная, смотрела, как ручка медленно повернулась, а потом так же мучительно медленно начала открываться дверь. Анна пыталась закричать, но из груди ее не вырвалось ни звука. Она могла лишь стоять и смотреть, как открывалась дверь…

Несколько секунд они молча стояли друг напротив друга Анна и Талес. Это был тот самый румяный мужчина, с которым она встречалась в Берлине, и он заговорил первым.

– Похоже, вы не ожидали увидеть меня? – спросил он с наглой ухмылкой, которая сразу не понравилась Анне и делала его лицо еще шире, отчего щеки казались краснее.

Она до сих пор не могла говорить и лишь энергично кивнула в знак согласия. Она думала, что подготовлена к шоку, который вызвала бы встреча с Гвидо, но сейчас, когда стало ясно что эта встреча пока откладывается, Анна поняла: в данный момент она не была готова к происходящему. А в голове крутилась одна только мысль. Анна хотела, чтобы Гвидо был мертв, мертв, мертв!

– С момента нашей последней встречи в Берлине, – начал краснощекий, довольно улыбаясь, – своим поведением вы доставили нам немало трудностей. Хочу быть честен и не стану, скрывать, что вы ввязались в опасную игру. Я бы даже назвал ее смертельно опасной.

– Где… Гвидо? – заикаясь, спросила Анна, словно не расслышав слов Талеса, и указала на стул с одеждой. Антипатия которую Анна ощутила к этому человеку еще во время первой встречи с ним, превратилась сейчас в самую настоящую ненависть. И ненависть была настолько сильной, что, казалось, должна была убить Талеса на месте.

– Где пергамент? – спросил Талес, не обратив внимания на вопрос Анны, и тут же холодно добавил: – Естественно, я имею в виду оригинал.

При этих словах он по привычке шумно выдохнул через нос.

Заметив, что Анна не настроена отвечать на его вопрос первой, Талес решил продолжить разговор и сказал с той отталкивающей сдержанностью, которой всегда отличался:

– Вы были замужем за Гвидо фон Зейдлицем? Разве вы не говорили, что он погиб в автокатастрофе?

Холодность, с которой говорил собеседник, и насмешка в его голосе заставили Анну насторожиться.

– Да, – ответила она, – в автокатастрофе.

– Я повторяю свой вопрос: где пергамент? Если хотите, мы можем обсудить сумму. Итак, я вас слушаю.

– Я не знаю, – солгала Анна, делая вид, что смогла овладеть собой в той же степени, что и собеседник. Во всяком случае, следующая ее фраза прозвучала еще более дерзко: – А если бы и знала, то не уверена, что сказала бы вам.

– Даже за миллион?

Анна пожала плечами.

– Что такое миллион по сравнению с гарантией безопасности, которую дало бы мне знание местонахождения пергамента? Неужели вы всерьез верите, будто я до сих пор не поняла, что происходит со всеми, кто знает что-либо о пергаменте? Они убиты или просто исчезли! Значит, тому факту, что я до сих пор жива, есть только одно объяснение.

По всему было видно, что Талес не собирался долго думать над словами Анны. Он недовольно покачал головой, и этот жест свидетельствовал о том, что Талес не хотел отвечать на упреки.

Но он был умен и понимал, что должен сменить стратегию. У Анны были на руках лучшие карты (по крайней мере, ее собеседник должен был так думать), и Талес понимал, что угрозами он от этой женщины ничего не добьется.

Поэтому он сменил тон и начал с деланным дружелюбием рассказывать, что орфики следили за Анной с момента ее прибытия в Тессалоники. Заметив, что Анна сомневается в его славах, Талес заметил с ухмылкой:

– Похоже, вы меня недооцениваете. Неужели вы считаете, что действительно смогли тайно проникнуть в Лейбетру?

– Да, – ответила Анна вызывающе. – Во всяком случае, я не видела никого, кто мог меня обнаружить и помешать попасть в Лейбетру.

Словно разъяренный бык, Талес тяжело и шумно дышал.

– Если вы и вошли в Лейбетру, то это соответствовало моим планам! – закричал он, но уже в следующее мгновенно овладел собой, и на его губах вновь заиграла фальшивая улыбка. – Георгиос Спилиадос, пекарь из Катерини, который привел вас сюда, является одним из нас. Это вам информация для размышления.

– Это невозможно! – сорвалась на крик Анна.

– Я уже говорил, что вы меня очень недооцениваете. Здесь в Лейбетре, мы никогда не полагаемся на случай. Все, что про исходит в наших владениях, а зачастую и за их пределами, происходит по нашей воле. Как вы могли подумать, что вам удастся и попасть сюда незамеченной? Эта мысль настолько же абсурдна, как и идея сбежать из Лейбетры. Можете попробовать. У вас ничего не выйдет. Только глупец мог бы сделать подобные выводы! Вы уже сами успели убедиться: в Лейбетре нет ни одной запертой двери. Зачем?

Анна никак не могла смириться с мыслью, что Георгиос был подкуплен орфиками.

– Но Георгиос говорил о вашем ордене далеко не безобидные вещи, – сказала она задумчиво, – и мне с огромным трудом удалось убедить его стать моим проводником и помочь добраться сюда. Я ему хорошо заплатила.

Талес усмехнулся, пожал плечами и развел руками:

– Цель оправдывает средства. Разве вы еще не успели эти понять?

Анна не могла не согласиться с Талесом, но промолчала. Слишком много мыслей роилось в ее голове. Наконец она спросила

– Что вы сделали с Гвидо, с Фоссиусом и с Гутманном? Отвечайте же!

Лицо Талеса внезапно помрачнело, и он заметил:

– Вам нужно привыкнуть к одному: в Лейбетре не задают вопросов. Здесь повинуются нашим указаниям. В этом отношении мы совершенно обычный христианский орден. Но прошу вас заметить, только в этом отношении.

– Я разговаривала с профессором Гутманном… – начала Анна

– С братом Менасом, – поправил Талес и добавил: – Я знаю.

– Мне показалось, что он ни в чем не уверен.

– А в чем он должен быть уверен?

– Мне показалось, что Гутманн боится.

– Менас настоящий трус!

– Но он известный ученый.

– Да, так считают многие…

– А вам нужны его знания и опыт.

– Верно.

– Вам не кажется, что настало время сказать мне правду?

– Вы снова задали вопрос, – ответил Талес. – На самом деле правда вам известна. Вы прекрасно знаете, о чем идет речь. В одной гробнице был найден пергамент, который содержит текст пятого Евангелия. К сожалению, значение этой рукописи поняли слишком поздно, когда отдельные ее части уже разошлись по миру.

Талес отошел к окну и сложил руки за спиной. Глядя на горы, он сказал:

– Этот документ способен подорвать основы власти католической церкви. С помощью этого пергамента мы уничтожим Ватикан!

Голос Талеса стал громче, в нем слышалась угроза. Таким Анна его еще не видела.

– Я тоже не являюсь поклонницей Церкви, – заметила Анна, – но в ваших словах я слышу ненависть.

– Ненависть? – переспросил Талес. – Это больше чем просто ненависть. Это ненависть, смешанная с презрением. Человек – творение Бога. Но те, кто считает себя вправе говорить от имени Бога, отрицают все божественное. Две тысячи лет истории Церкви – это не что иное, как две тысячи лет унижений, эксплуатации и борьбы против прогресса. Священники и проповедники сотни лет заставляли строить огромные заборы, утверждая, что это делается во славу Господа. На самом деле у них была другая цель – подавить личность в каждом христианине, показать его ничтожность и незначительность. Осознание собственной незначительности мешает людям думать, поскольку мысль является настоящим ядом для Церкви ее существование основано на приказах. В ее учении две непреложные истины: одни приказывают, а другие повинуются. И все это с одним призывом – во ИМЯ веры. Верш, гораздо легче, чем думать. Тот, кто в вопросах веры пытался обратиться к разуму, получает ответы, пугающие истинного христианина. Именно по этой причине с самого начала своего существования Церковь противится прогрессу и знаниям. Знание – это конец веры. Любая бессмыслица, которую Церковь до сих пор выдавала за чистую монету, объяснялась одним универсальным волшебным словом – «вера». Кто бы ни выступал против Церкви, он тут же обвинялся в том, что недостаточно сильно верит. Нельзя доказать наличие веры, а ее отсутствие легко доказуемо.

Талес повернулся к Анне.

– Этот пергамент– динамит, который поможет взорван фундамент Церкви. Он сможет в течение нескольких дней обрушить власть, державшуюся два тысячелетия. Вы понимаете все его значение?

Анна понимала, но никак не могла взять в толк, почему ими. но тот фрагмент рукописи, который оказался в ее распоряжении, имел столь огромное значение. В то же время она не решалась спросить об этом у Талеса, ведь такой вопрос был (и косвенным признанием в том, что Анна знает, где находится пергамент. Что же скрывалось за именем Бараббас? Почему этот фантом нес такую угрозу существованию Церкви?

– Я предлагаю вам миллион, – сказал Талес. – Хорошенько подумайте над этим предложением. Рано или поздно мы все равно завладеем пергаментом. Но тогда вы не получите ни гроша.

Сказав это, Талес вышел из комнаты, и Анна слышала, как его шаги удалялись по коридору.

Если сказанное соответствовало действительности и пергамент на самом деле мог подорвать власть католической церкви, то для Ватикана данный документ должен был иметь еще большее значение, чем для орфиков. Анна испугалась, поймав себя на том, что играет с этой мыслью.

13

Несмотря на то, что теперь Анна представляла, какие цели ставили перед собой орфики, ей ничего не удалось узнать о Гвидо. Но в ее комнате лежала одежда мужа, его брюки и пиджак, и, со страхом глядя на нее, словно та могла ожить, Анна подумала, что ввиду отсутствия собственной одежды можно надеть эту и отправиться осматривать верхний город Лейбетры.

Идея показалась столь смелой и пришла так неожиданно, что даже понравилась Анне. Она улыбнулась при мысли, что Гвидо не сможет появиться до тех пор, пока на ней его одежда. Существует теория, что страх можно победить только при помощи объекта, который его вызывает. Например, страх перед змеями – прикосновением к рептилии, а страх перед полетами на самолете – уроками управления летательным аппаратом. Примерив одежду Гвидо, Анна поняла, что не боится его появления, и даже решила во что бы то ни стало покончить наконец в этой жуткой игрой в прятки.

Длинный коридор, в который вышла Анна, заканчивался с обеих сторон дверями с матовыми стеклами, но эти двери тоже казались приоткрытыми, а значит, не могли быть запертыми. Все здесь напоминало больницу. В середине коридора располагалось помещение, похожее на комнату для врачей и медсестер, но оно оказалось пустым. Анна с любопытством приложила ухо к одной двери, затем к следующей, но до ее слуха не доносилось ни звука. Одиночество тяготило Анну, и он начала открывать дверь за дверью. Осмотрев несколько комнат, она пришла к выводу, что на самом деле находится в отделении больницы, однако пока что не видела других пациентов.

Пустота, царившая за каждой дверью, могла свести с ума любого нормального человека. Она подумала, что наверняка орфики устроили это намеренно. И Анна сначала неуверенно, а потом все быстрее начала открывать дверь за дверью в бесконечно длинном коридоре. Увидев перед собой очередную пустую комнату, Анна переходила к следующей.

Открыв последнюю дверь на стороне, противоположной той, где находилась ее собственная комната, Анна вздрогнула неожиданности. Она осмотрела сорок палат, и все они оказались пустыми. В этой лежал человек.

Подойдя ближе, она вскрикнула:

– Адриан!

Это действительно был Адриан Клейбер.

Иногда в жизни случаются ситуации, которые оказывают на мозг действие, сравнимое с нокаутирующим ударом. В такие мгновения люди, как правило, не способны мыслить достаточно ясно и разум отказывается воспринимать реальность. Именно в таком положении оказалась Анна, когда поняла, кто перед ней. Единственным словом, которое она смогла произнести, было: «Адриан!» И Анна повторила это имя несколько раз.

Клейбер, казалось, находился в состоянии глубокой апатии. Во всяком случае, на его лице, в отличие от лица Анны, не было написано удивление. Адриан лишь слабо улыбался. Без сомнения, его накачали наркотиками.

– Ты узнаешь меня, Адриан? – спросила Анна.

Клейбер только кивнул, а через несколько мгновений еле слышно сказал:

– Конечно…

Если принять во внимание внешний вид Анны – мужской костюм и коротко остриженные волосы, – можно было предположить, что этот факт не являлся чем-то само собой разумеющимся.

– Что они с тобой сделали? – спросила Анна со злостью.

Клейбер закатал левый рукав пижамы и взглянул на локтевой сгиб. На коже не было живого места от многочисленных следов уколов.

– Они приходят два раза в день, – сказал он устало.

– Кто?! – воскликнула Анна, нахмурившись.

– Пока что мне никто не представлялся, – попытался улыбнуться Клейбер.

Анна уже успела осознать все значение сложившейся ситуации и обрушила на Адриана град вопросов. Он отвечал медленно, но видно было, что мысли его совершенно ясные. От Клейбера Анна узнала, что вооруженные люди похитили Адриана по приказу орфиков и, словно в шпионском романе, перевезли через Марсель в Салоники.

– Это настоящее безумие! – бушевала Анна. – Тебя должен разыскивать Интерпол! Люди не исчезают просто так, тем более такой известный журналист, как ты!

Клейбер безразлично махнул рукой.

– Эти люди – хладнокровные преступники. Насколько я смог понять, они наблюдали за мной днем и ночью, ожидая удобного момента. Во всяком случае, они знали, что я купил билет в Абиджан и располагали информацией о дне отлета и номере рейса. Когда я приехал на такси в Ле Барже, они схватили меня и затолкнули в свою машину. Потом я потерял сознание, а когда пришел себя, то находился внутри лимузина в окружении трех одетых как священники мужчин. Как я узнал позже, мы направлялись на юг Франции. Никто не будет меня искать. Официально я отправился в командировку на Берег Слоновой Кости.

– Давно ты здесь?

– Точно не могу сказать. Дней пять-шесть, может быть, две недели. Я потерял ощущение времени. Эти проклятые инъекции…

– А допросы? Они пытались заставить тебя говорить?

Клейбер тяжело дышал. Видно было, что он пытается вытащить на поверхность воспоминания о допросах. Наконец он покачал головой:

– Нет, не было никаких допросов. Во всяком случае, я не помню, чтобы меня о чем-то спрашивали или пытались заставить в чем-либо признаться.

Анна с горечью в голосе заметила:

– Эти люди прекрасно разбираются в наркотиках. Есть способы заставить человека забыть определенный отрезок своей жизни. Но в этом случае парализуется и память, поэтому они не могут получить нужную информацию. Нет, я думаю, что они пытаются постепенно сломать твою волю и рано или поздно начнут задавать вопросы.

Адриан взял Анну за руку. Ее друг, который знал, как действовать в любой ситуации и был полон идей, сейчас производил впечатление беспомощного, вызывающего сочувствие больного.

– Чего же они хотят от меня? – с трудом проговорил Клейбер, и казалось, что он вот-вот заплачет.

Увидев перед собой беспомощного Адриана, Анна внезапно почувствовала огромную симпатию к нему. Она понимала, что глаза смотревшего на нее известного журналиста Адриана Клейбера молили о помощи. И, нежно сжав правую руку Клейбера, Анна тихо сказала:

– Мне очень жаль, что так все случилось в Сан-Диего.

Адриан слабо кивнул, словно хотел сказать, что если кто и должен извиняться, то это он. Клейбер и Анна смотрели друг на друга и чувствовали, что сейчас понимают друг друга лучше, чем когда-либо.

Иногда люди должны попасть в необычную ситуацию, чтобы найти путь друг к другу. И в тот момент Анна и Адриан думали, наверное, об одном и том же – о ночи в мюнхенской гостинице, когда совершенно неожиданно для себя оказались вместе на полу после таинственного появления Гвидо в библиотеке.

Да, мысли их действительно были об одном и том же, поэтому Адриан сразу же понял, о чем речь, когда услышал от Анны:

– Он здесь. Я видела Гвидо два раза.

– Ты думаешь, это действительно он? – спросил Клейбер и окинул взглядом Анну, одетую в мужской костюм, с головы до ног.

– Не знаю. Я ни в чем не уверена, и, по большому счету, мне все равно. Сейчас я бы не стала исключать любую возможность. То, что ты находишься здесь, и мы разговариваем, кажется не менее безумным, чем мои предположения относительно возможных причин появления Гвидо здесь и в библиотеке. Когда я увидела тебя, то в первые мгновения начала сомневаться в том, что не сошла с ума, как и в ту жуткую ночь в Мюнхене.

– Анна, – сказал Клейбер и крепко сжал ее руку, – что эти люди собираются с нами сделать?

В его голосе послышался ужас. Это был не тот Адриан, которого знала Анна. Она видела перед собой лишь тень Клейбера, которую мучили бесчисленные страхи. Хотя Анна сама боялась возможного развития событий, она понимала, что находится, в отличие от Адриана, в относительно хорошем состоянии. Ее чувства уже пересекли черту, за которой ужас превращается ярость, направленную против причины страха.

– Ты не должен бояться, – сказала она. – Пока ты ничего не расскажешь, эти люди не причинят тебе вреда. Они привезли тебя сюда не для того, чтобы убить. Гораздо проще было бы сделать это в Париже. Вспомни Фоссиуса. Нет, они похитили тебя и привезли сюда по одной простой причине – орфики во что бы то ни стало хотят узнать, где находится пергамент. До сих пор, пока они этого не знают и думают, что от тебя можно получить полезную информацию, можешь быть спокоен за свою жизнь. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Но что мы можем сделать? Рано или поздно они заставят нас все рассказать. Они не остановятся ни перед чем. Что же ним делать?

По лицу Клейбера было видно, что он в отчаянии.

– Прежде всего мы не должны покоряться судьбе! – ответила Анна, пытаясь приободрить Адриана. – Мы должны попытаться отсюда выбраться.

– Это невозможно, – устало заметил Клейбер. – Они настолько уверены в себе, что даже не считают нужным закрывать двери тюрьмы.

– В этом я и вижу единственную надежду на спасение.

14

Анна подошла вплотную к Адриану и прошептала:

– Вот уже несколько дней я наблюдаю из окна за небольшой подвесной дорогой и не заметила какой-либо системы, позволяющей сделать вывод о том, насколько регулярно ею пользуются. Но с ее помощью наверняка можно попасть в верхний город, где мы и находимся.

– Ты хочешь сказать… – Клейбер задумчиво взглянул на Анну.

– Адриан, это наш единственный шанс на спасение! Согласна, безопасным его назвать нельзя, но я видела, как в деревянной гондоле переправляли даже бочки, похожие на те, в каких перевозят масло. А одна такая бочка весит столько же, сколько ты и я вместе взятые. Мне кажется, мы гораздо больше рискуем, если останемся здесь.

Клейбер безразлично кивнул и, подумав некоторое время, что требовало с его стороны видимых усилий, грустно сказал:

– Я бы с удовольствием попробовал бежать вместе с тобой, но, думаю, ничего не выйдет. Эти уколы убили во мне вон желание что-либо делать. Попробуй сама. Беги! Может быть тебе удастся вытащить меня отсюда каким-нибудь другим образом.

По длинному коридору приближались шаги.

– Это медсестра, которая должна сделать мне следующий укол, заметил Клейбер.

Анна разволновалась. Нельзя, чтобы ее видели здесь. Тогда все пропало!

В следующее мгновение произошло нечто, позже казавшее– Анне совершенно необъяснимым. Она вовсе не собиралась совершать подобные действия, но впоследствии понимала, что именно благодаря ним тогда все обошлось. И за это Анна себя уважала. С другой стороны, описанные ниже события в очередной раз подтверждают, что люди, попадая в безвыходную, казалось бы, ситуацию, способны на невероятные поступки. Итак, даже не задумываясь, Анна спряталась за дверью, ожидая, когда войдет медсестра.

Анна узнала ее даже со спины. Это была доктор Саргент. Похоже, ее отправили в нижний город и поселили в одной из палат, чтобы она попыталась завоевать доверие Анны. Сейчас она держала в руке шприц. Не размышляя ни секунды, Анна схватила полотенце, висевшее за дверью на крючке, накинула его женщине на голову и изо всех сил потянула за оба конца. Доктор Саргент издала приглушенный крик. Шприц упал на пол, но не разбился, Анна что было сил сдавила полотенцем горло женщины, которая неожиданности даже не пыталась сопротивляться. Довольно скоро она, обессилев, рухнула на пол.

Адриан сначала широко открытыми глазами наблюдал за неожиданно разыгравшейся перед ним сценой. Но когда доктор Саргент оказалась на полу, он вскочил с кровати и поспешил Анне на помощь. Она кивком головы показала, что прекрасно справится сама, и, с ненавистью глядя на жертву, прошипела:

– Это чудовище больше не причинит тебе вреда! Прекрати, ты ее убьешь!

Услышав обеспокоенный голос Адриана, Анна пришла в себя немного ослабила полотенце на горле женщины, которая тут же начала хватать ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Анна вовсе не собиралась убивать доктора, но ее ярость, ставшая

выражением инстинкта самосохранения, не стала слабее. Анна подняла шприц и с размаху вогнала иглу в бедро Саргент.

Клейбер смотрел на Анну с нескрываемым удивлением, словно хотел сказать: «Никогда не думал, что ты способна соверши нечто подобное!» Лишь через несколько секунд он пришел в себя и спросил:

– Что же делать дальше?

Женщина на полу тихо стонала. Анна, не вставая с колен, посмотрела ей в глаза и со злорадством спросила:

– И как ты чувствуешь себя после укола?

Адриан, сидевший рядом на корточках, со знанием дела начал объяснять:

– Первые два-три часа ты словно летишь на облаке. Все происходящее вокруг кажется невероятно далеким, и ты не в состоянии каким-либо образом реагировать. Воля тебе не повинуется. Ты хочешь, например, что-то сказать, но не получается произнести ни звука. Пытаешься встать, но ноги тебя не слушают. Получивший подобную инъекцию погружается в состояние полной апатии.

На его слова Анна отреагировала холодно.

– Тем лучше, – заметила она рассудительно. – Теперь и можем ее не опасаться, по крайней мере, в течение двух часов.

Клейбер кивнул.

– Как ты себя чувствуешь?

– Отлично! – солгал он.

Анна взяла Адриана за руки.

– Мы должны сделать это. Если они нас застигнут, то непременно убьют! У нас просто не остается другого выхода. Ты это понимаешь?

Сердце Клейбера забилось быстрее. Лишь теперь он полностью осознал, что должен мыслить ясно и просто обязан собраться с силами. На размышления времени не оставалось. Он доверял Анне. Вместе они смогут осуществить ее план и бежать. В этом Клейбер больше не сомневался.

Быстрее, помоги мне! – сказала Анна и схватила бесчувственную Саргент за ноги. Адриан взял ее под руки, и совместим и усилиями им удалось перетащить женщину на кровать. Анна накрыла ее одеялом, чтобы любой заглянувший в комнату решил, что пациент на месте. Клейбер быстро оделся. Упавший при этом на пол носовой платок Анна подняла и положила себе в карман. Как только они вышли из комнаты в коридор, Анна взяла Адриана за руку и потянула его за собой.

– Быстрее!

15

Во время прогулок по лабиринтам верхнего города Анна в первый же день обратила внимание на небольшую деревянную постройку, в которой укрывали от непогоды гондолу подвесной дороги. Тогда ей в голову и пришла мысль воспользоваться ею для побега. Как и все двери в Лейбетре, вход к приводной станции канатной дороги оказался незапертым и неохраняемым. Пустые бочки, ящики и мешки громоздились до самого потолкав ожидании, пока их вновь спустят в долину. Именно мешками Анна и решила воспользоваться для маскировки во время спуска вниз.

С волнением Клейбер осматривал электрический привод, казавшийся примитивным по сравнению с другим оборудованием в Лейбетре. Огромный рубильник со старомодной фарфоровой ручкой включал и выключал установку. Две стрелки показывали положение для спуска в долину и для подъема грузов Единственная сложность, как показалось Клейберу, состояла в том, чтобы успеть перевести рубильник в нужное положение и заскочить на ходу в гондолу, представлявшую собой деревянный ящик без крышки, подвешенный на четырех цепях. Затем нужно было накрыться мешками и сидеть не шевелясь, потому что внутрь гондолы мог случайно заглянуть кто-нибудь из верхнего города.

– Ты знаешь, куда мы попадем в долине?

Анна довольно усмехнулась.

– Мужчина, который привел меня сюда, был одним из орфиков, хотя я об этом даже не подозревала. Его с самого начала приставили следить за мной, о чем я узнала только здесь, в Лейбетре. Но он сделал огромную ошибку: по пути сюда показал мне станцию в долине, откуда по канатной дороге поднимают припасы в верхний город. Эта станция расположена в стороне от сторожки, охраняющей вход в нижний город.

Адриана охватила паника:

– Это ловушка! Неужели ты не понимаешь?! Это же ловушка!

– Я так не думаю, – ответила Анна спокойно, – хотя Я готова признать, что от этих людей можно ожидать чего угодно. Ты боишься?

Вместо ответа Клейбер крепко обнял Анну. Она чувствовала, что Адриан испытывает страх, но, если честно, Анна боялась не меньше его.

Что будет, если их побег не удастся? Если они беспомощно зависнут между небом и землей? Анна боялась даже думать о подобном повороте событий.

Обнимая Адриана, она поняла, что в ее душе вновь оживают чувства, которые ей так успешно удалось подавить в течение последних недель. Она любила этого человека, хоть и не отваживалась сказать ему об этом. Сейчас же ситуация была действительно неподходящей для подобных признаний. Начался дождь. Огромные капли стучали по жестяной крыше, а из долины вверх ползли огромные клочья тумана. Анна недовольно скривилась и взглянула вниз.

– Черт возьми! – сказала она негромко. – Этого только не хватало!

– Почему? Ничего лучшего и желать нельзя! – возразил Клейбер и достал из-под мешков две прорезиненные накидки – мы можем спокойно спрятаться в гондоле и накрыться ими Никто ничего не заподозрит.

– Ты прав, – согласилась Анна, отметив про себя, что к Адриану постепенно возвращается живость ума. А он уже пытался придумать, как поступить с рубильником.

– Да, это проблема, – пробормотал он задумчиво.

– И в чем же она состоит? – спросила Анна и подошла ближе.

– Если я переключаю рубильник, гондола начинает двигаться. Без меня.

– Хм… – лицо Анны стало задумчивым. – Что же мы будем делать?

– Есть идея! – воскликнул Клейбер и осмотрелся по сторонам.

– Что за идея?

– Нужен длинный кусок веревки или проволоки.

– Вот! – воскликнула Анна и вытащила из-под мешков веревку, которой перевязывали прорезиненные накидки.

Клейбер привязал один конец веревки к рукоятке рубильника, затем опустил ее вниз, зацепил за ручку шкафа с инструментами и второй конец протянул к гондоле. Анна поразилась:

– Гениально! Это должно сработать! В самом деле гениально!

Клейбер рассмеялся:

– Посмотрим, что из этого получится. По крайней мере, другой возможности я не вижу.

Поднялся довольно сильный ветер. Он завывал в щелях между досками, и Анна озабоченно поглядывала наружу. Адриан погрузил в гондолу пустые мешки, разложил на них прорезиненные накидки и дал знак Анне забираться.

– Боишься? – спросил он, пытаясь подбодрить ее улыбкой.

Не ответив на вопрос, она перелезла через борт ящика и бралась под накидку. Адриан дал ей конец привязанной к нм выключателю веревки и устроился поудобнее в раскачивавшейся из стороны и сторону гондоле. Несколько мгновений оба молчали, глядя вниз, на долину, где клубилось грозовое облако.

Чтобы подбодрить себя, Анна сказала:

– Через десять минут все будет уже позади.

– Там, внизу, уже наверняка позаботились о теплом приеме! – добавил Клейбер с иронией и потянул за веревку.

Рубильник со скрипом опустился вниз, и в ту же секунду деревянная гондола пришла в движение. Анна и Адриан спрятались под накидками, оставив лишь небольшую щель, через которую можно было смотреть вперед, на долину. Дождь все усиливался, капли громко стучали по поверхности накидки. Резкие порывы ветра раскачивали гондолу из стороны в сторону. Анна испугалась и сильнее сжала руку Адриана. Возможно, раньше на него действовали наркотики и теперь он вновь стал прежним Клейбером, но на лице Адриана не было и тени страха. Казалось, он готов на все, потому что хуже вряд ли могло быть.

Они не проехали в раскачивающемся из стороны в сторону ящике и пятидесяти метров, как Анна начала дрожать всем телом и зажмурилась.

– Мы не можем упасть, – повторяла она еле слышно. Только не вниз!

Чем дальше гондола отходила от приводной станции, тем сильнее раскачивалась, причем совершенно беспорядочно: из стороны в сторону, вверх и вниз. Лишь теперь, бросив взгляд назад, на верхний город за пеленой дождя, Клейбер понял, какой огромной была Лейбетра с ее башнями и странными постройками, которые в такую погоду делали ее больше похожем на замок Франкенштейна, чем на монастырь.

Между тем гондола достигла точки, откуда нельзя было увидеть ни приводную станцию, оставшуюся позади, ни место прибытия в долину. Клейбер не мог понять, двигались они или стояли на месте. Беспорядочное раскачивание еще больше сбивало с толку.

– Мы стоим на месте! – паниковала Анна, открыв глаза всего лишь на мгновение. – Они отключили привод!

Клейбер закрыл ей рот рукой.

– Немедленно успокойся! Это лишь кажется! Успокойся и поверь мне. Через пару минут ты поймешь, что мы почти на месте! – перекрикивал ветер Адриан.

Второй рукой он обнял Анну за плечи. Она тяжело и часто дышала, ее тошнило. Анна не способна была мыслить ясно, в голове ее засела лишь одна фраза: «Поскорее бы закончился этот ужас!» В этот момент она хотела лишь одного – почувствовать под ногами землю. Пусть даже их план не удался и гондолу вернут назад, в верхний город! Только бы вновь почувствовать надежную опору под ногами!

Что же касается Клейбера, то многолетняя профессиональная деятельность приучила его к подобным ситуациям, поэтому он нашел в себе силы преодолеть страх. Это была одна из его отличительных особенностей – он умел идти на риск. Но прежде всего он хотел поддержать Анну. Адриан уже давно следил за тем, как вращаются колеса, на которых висела гондола и его уверенность ослабевала…

Из тумана прямо перед ними возникла мачта, подпиравшая канат. И прежде чем они смогли хоть как-то приготовиться столкновению, гондола ударилась о препятствие. Сторона ящика, у которой сидел Клейбер, разлетелась в щепки, и одна из них угодила Адриану в правое бедро. Он громко вскрикнул от неожиданности и боли. За доли секунды до столкновения Клейбер успел обнять Анну и крепко прижать к себе, чтобы она случайно не выпала из гондолы. Возможно, это спасло Адриану жизнь, поскольку ему пришлось немного отодвинуться от боковой стенки, чтобы дотянуться до Анны. Бедро болело, рана кровоточила, и Клейбер зажал ее рукой.

– Ты ранен! – Анна была близка к истерике.

– Пустяки! Всего лишь царапина, – ответил Адриан с деланным спокойствием. На самом деле он даже не представляя насколько серьезной могла оказаться рана, а только ощущал колющую боль в бедре. Взглянув на Анну, Клейбер понял что она плачет с закрытыми глазами. Ему показалось неуместным пытаться успокоить ее в данной ситуации. Клейбер всей душой надеялся, что эта поездка скоро закончится.

Видневшийся впереди деревянный сарай казался чем-то нереальным и призрачным. Примитивное строение, сбитое из досок. Половина одной стены отсутствовала, чтобы огромный деревянный ящик мог проехать внутрь. Ни Анна, ни Адриан даже не представляли, как остановить гондолу.

– Прыгай! – закричал Адриан и отбросил прорезиненные накидки в сторону. – Мы должны прыгать!

Но Анна с широко раскрытыми от страха глазами схватилась за переднюю стенку и не могла даже подняться на ноги. До земли оставалось не больше двух-трех метров, с такой высоты вполне можно было прыгать, но Анна не могла заставить себя сделать это. Адриан схватил ее сзади за плечи и попытался вытащить из гондолы, выкрикивая:

– Соберись! Мы должны прыгнуть! Я знаю, ты сможешь.

И в этот миг шатающийся из стороны в сторону ящик резко дернулся. Было видно, как дрожит канат. Затем стало тихо. Только дождь тарахтел по жестяной крыше.

Постепенно Анна пришла в себя. Клейбер осматривался в похожем на сарай помещении. Оно напоминало то, что осталось наверху, в Лейбетре. Здесь тоже стояли ящики, были свалены в кучу мешки, а картонные коробки с провизией громоздились одна на другой. Похоже, их побег действительно не заметили. Во всяком случае, здесь их никто не поджидал.

Адриан и Анна посмотрели друг на друга и рассмеялись. Этот смех звучал искренне, и они казались такими счастливыми! Подобный смех приходит на смену огромному нервному напряжению.

– Мы еще далеко от цели, – напомнила Анна, выглядывая небольшое окошко наружу. В пятидесяти метрах от сарая виднелись сторожка и ручей, едва различимые за пеленой дождя.

– Где мы? – неуверенно спросил Клейбер.

– Не беспокойся, теперь я знаю, куда идти дальше. Если нам удастся незамеченными пройти мимо сторожки, то можно считать, что худшее позади. Можешь в этом даже не сомневаться!

Анна пыталась подбодрить Клейбера, хотя сама не верила в то, что побег из Лейбетры мог оказаться таким простым. Вспомнив, как пробиралась туда под покровом ночи, Анна засомневалась еще больше. Во всяком случае, она бы нисколько не удивилась, если бы из сторожки вышел охранник с оружием наперевес и сказал: «Мы ждали, когда вы наконец спуститесь вниз Выходите!» Но ничего подобного не произошло.

16

Перспектива выйти из укрытия и оказаться под проливным дождем нисколько их не прельщала, но Анна и Клейбер были единодушны в том, что здесь нельзя оставаться ни минуты. Адриан набросил ей на плечи пустой мешок – хоть какая-то защита от дождя и холода. Он свернул прорезиненную накидку и немного приоткрыл ворота, дорога от которых вела прями ком к сторожке. Клейбер шепотом спросил:

– Почему, ради всего святого, мы не можем пойти в противоположном направлении? Почему мы обязательно должны идти мимо этого дома?

Анна открыла ворота пошире, чтобы Адриан мог видеть окрестность.

– Потому, – ответила она холодно, и Клейбер увидел, что разу за их укрытием начинались отвесные скалы. Указывая

в сторону сторожки, Анна добавила: – Поверь, это единственный путь, ведущий в долину.

Адриан взял в одну руку сверток, другой ухватил Анну за руку, и они побежали вперед, к сторожке для охранников.

Холодные дождевые капли больно били по лицу, земля размокла и хлюпала под ногами. Не отрывая взгляда от сторожки они бежали прямо к ней. Поравнявшись с домиком, Клейбер и Анна пригнулись, медленно прошли мимо и, оказавшись на некотором расстоянии, помчались со всех ног в сторону долины. Они бежали до тех пор, пока у Анны не начало колоть в боку Тогда они остановились, чтобы отдышаться.

В деревьях вокруг них шумел дождь. Следы шин на размокшей земле говорили о том, что совсем недавно здесь проехал автомобиль. Но они не слышали никаких звуков, кроме дождя. Адриан развернул накидку и предложил Анне спрятаться от ливня.

Обнявшись и кое-как укрывшись от холодных капель, они шли вперед, по направлению к долине. Они не могли позволить себе потерять даже минуту, и не только из-за того, что их отсутствие скоро должны были заметить. Приближалась ночь, а в темноте они вряд ли смогли бы продолжить путь. Анна и Клейбер почти не разговаривали, у них едва хватало сил на то, чтобы с трудом переставлять ноги. Лишь изредка они останавливались и внимательно прислушивались.

Анна уже с трудом узнавала дорогу. Дождь очень меняет ландшафт. Но она знала, что в долину есть только один путь Ноги ее болели, потому что Анна постоянно поскальзывалась и наступала на камни. Было холодно, к тому же они промокли, отчего мерзли еще сильнее. Анна и Клейбер шли вперед из последних сил.

Они преодолели примерно десятую часть пути до того места, где проселочная дорога выходила на главное шоссе. Когда Анна сообщила об этом Адриану, он предложил поискать укрытие на ночь где-нибудь в стороне, подальше от тропы. Анна вспомнила, что впереди должен быть огромный стог сена и хлев для овец, но до того места было не меньше двух часов ходу, а уже смеркалось.

Поэтому они решили сойти с тропы и поднялись немного вверх, к кустарнику у подножия огромной скалы удивительной фирмы – два остроконечных выступа на ее вершине были похожи на огромные каменные указательные пальцы, направленные в небо. Ветер и непогода сделали камень хрупким, по основанию скалы пошли трещины, и в самом низу образовались небольшие естественные пещеры, вполне подходящие для ночлега.

– На номер люкс совсем не похоже, – заметил Клейбер, – но зато здесь сухо. Кроме того, пещера хоть немного защищает от холода.

Анна кивнула. Ей ни разу в жизни не приходилось ночевать под открытым небом, но сейчас это было все равно. Она смертельно устала и хотела только одного – спать. Похоже, Клейбер думал о том же. Он еще пытался делать вид, что полностью контролирует положение, но на самом деле чувствовал себя как выжатый лимон.

Привалившись к задней стенке пещеры, беглецы попытались устроиться удобно, насколько это было возможно. Они укрылись прорезиненной накидкой, надеясь поспать хотя бы несколько часов.

– О чем ты думаешь? – спросила Анна через некоторое время.

В темноте она не видела лица Адриана, и создавалось впечатление, что она разговаривает с пустотой. Дождь стих, но было слышно, как крупные капли, падая с деревьев, ударялись о землю.

Клейбер ответил:

– Я думаю о том, как нам выбраться из этой передряги. Даже через холодную, мокрую одежду Адриан чувствовал тепло, исходившее от тела Анны.

Значит, наши мысли сходятся, – заметила Анна с ноткой иронии в голосе. – И к чему ты пришел?

Клейбер пожал плечами.

– Они будут охотиться за нами, как охотились за Фоссиусом, Гутманном и всеми остальными, – глухо пробормотал он. – И все ради старого, пожелтевшего от времени клочка бумаги. Абсурд какой-то!

– Ты прекрасно знаешь, что это не обычный клочок пергамента, – возразила Анна рассерженно. – Несмотря на то что мы не знаем его содержания, значение этого документа эпохально. В противном случае орфики не тратили бы столько сил на его поиски!

– Хорошо, допустим, что существует пятое Евангелие. Вт можно, придется дополнить Новый Завет или незначительно изменить. Но этот факт не объясняет, почему возникло столько шума. И он не дает права убивать людей лишь за то, что посвящены в некоторые детали.

– Нет! Конечно же, нет! – воскликнула Анна так громко что Адриан был вынужден закрыть ей рот рукой и напомнить, о возможных последствиях такого поведения. Анна продолжила уже шепотом: – Ключом к разгадке тайны является имя Бараббас. Пока мы не узнаем, какую роль сыграл этот исторический фантом, мы будем брести наугад в темноте…

– Мы этого никогда не узнаем, – сказал Клейбер и после длинной паузы добавил: – Не думаю, что разумно с нашей стороны продолжать поиски. Нас это не должно касаться. Сама видишь, к чему привело наше любопытство. Еще бы немного, и…

– Ты говоришь о любопытстве, – прервала его Анна, мне же кажется, что более правильным словом будет «самозащита». Так уж получилось, что меня впутали в это дело, и я не успокоюсь до тех пор, пока не выясню все обстоятельств Пойми ты это наконец!

Клейбер крепче обнял Анну, словно хотел извиниться за свои слова. Прижавшись друг к другу, они проговорили всю ночь напролет. Когда один из них от усталости замолкал, его сменял второй. Они обсуждали все, что их беспокоило.

– Я должен тебе кое в чем признаться, – сказал Адриан.

– Я тоже должна тебе признаться, – перебила его Анна. – Я тебя люблю!

Слова Анны оказались для Клейбера полной неожиданностью. Он молчал…

Так началась удивительная ночь любви в пещере под выступом скалы, где до сих пор спали только дикие звери.

Ближе к утру, когда сквозь мокрые ветви деревьев на востоке стали видны первые признаки рассвета, Клейбер и Анна в страхе проснулись. До них донесся приближающийся звук мотора.

– Они поняли, что мы сбежали, и отправили погоню! – прошептала Анна. – Они пустят по нашему следу собак, отвратительных чудовищ, которых выращивают в своих лабораториях.

Клейбер попытался ее успокоить:

– Не бойся, любимая, дождь смыл все наши следы. Автомобиль приближался. Совсем рядом со своим укрытием они увидели фары внедорожника, который с ревущим двигателем прокладывал себе путь по размокшей тропе в направлении долины. Рассмотреть пассажиров было невозможно. Автомобиль исчез так же быстро, как и появился, словно это было привидение, растворившееся с наступлением рассвета, лишь звук мотора еще долго доносился до их слуха. Анна вздохнула с облегчением.

Ночью они разработали план. Можно было не сомневаться, что орфики установили наблюдение за аэропортом в Салониках, поэтому Анна и Клейбер решили пробираться на юг страны. Безусловно, ни в коем случае нельзя было появляться в Катерини, ведь город, по всей видимости, находился под полным контролем орфиков. Они решили через Элассон добраться до Лариссы, а там расстаться.

Клейбер предложил Анне отправиться домой из Корфу, сам же собирался добраться до Патры. В обоих городах находились консульства, которые должны были им помочь. Выдвигая подобную идею, Клейбер упирал на то, что орфики приведут в действие все рычаги, чтобы вернуть беглецов. Если с Анной расстанутся, то их шансы увеличатся ровно вдвое. В любом случае путешествие на пароме было гораздо безопаснее, чем перелет на самолете. В качестве места встречи Адриан предложил отель «Кастелло» в Бари.

Через три дня Анна фон Зейдлиц прибыла в Бари и, к своем разочарованию, выяснила, что отеля «Кастелло», в котором предложил встретиться Клейбер, не существовало. Ей так же не удалось найти ни одной гостиницы с похожим названием Анна даже не представляла себе, где искать Адриана.