Пышечка

Три

– Я решила, что этим летом займусь с Тимом сексом, – говорит Эллен, копаясь в своем обеде и вылавливая кубик сыра, который затем отправляет в рот.

Вот уже год каждую пятницу Эл «решает» заняться с Тимом сексом. Серьезно, перед каждыми выходными мы взвешиваем все «за» и «против» того, чтобы Эллен и Тим наконец сделали это.

– Звучит тупо. – Я не поднимаю глаз от тетрадок.

Я не плохая подруга, просто мы дискутировали на эту тему бессчетное множество раз. Кроме того, сегодня последний день учебы, а у меня впереди еще один экзамен. Я пытаюсь зубрить, а Эл – нет, потому что уже всё сдала.

Набив рот засахаренным пеканом, она спрашивает:

– Почему «тупо»?

– Проверь меня. – Я закидываю в рот несколько виноградин и протягиваю ей таблицу со сравнительным анализом органов государственной власти. – Потому что это тебе не свадьба. Нельзя сказать: «О-о-о, мне нравятся летние цвета. Лучше сделаю это летом и надену белье в оттенках любимого времени года». Нет. Ты должна делать это, когда действительно захочешь.

Она закатывает глаза.

– Но лето – это же вроде как время перемен. Я могла бы вернуться в школу женщиной. – Эллен не жалеет драматизма в интонациях.

В ответ я тоже закатываю глаза. Ненавижу болтовню ради болтовни. Будь у Эл серьезные намерения, я бы уже перебралась к ней через стол и обсудила все нос к носу в мельчайших подробностях. Но она ничего такого не сделает. Не могу понять, как можно столько трепаться о гипотетическом сексе.

Почувствовав, что я не заглотила наживку, она смотрит на листок с таблицей.

– Три ветви государственной власти.

– Исполнительная, законодательная и судебная.

Ладно, теперь я готова чуть-чуть ей подыграть.

– Да и вообще сам по себе секс не делает тебя женщиной. Что за дурацкое клише! Хочешь заняться сексом – вперед. Но зачем придавать ему дополнительные оттенки и смыслы? Ты сама себе готовишь почву для разочарования.

Она хмурится, понурив плечи.

– Сколько в Конгрессе сенаторов и представителей?

– Четыреста тридцать пять и сто.

– Нет, но почти. Ты перепутала цифры местами.

– Точно. – Я повторяю их себе под нос. – И время года совершенно не имеет значения, лишь бы ты чувствовала, что пора. Верно же? Зима, например, – это тоже прикольно, потому что все думают об одном: «О боже, как холодно. Согреем же друг друга!»

– Ну да, да, – смеется она. – Ты права.

Но я не хочу быть права. Не хочу, чтобы у Эл секс случился раньше, чем у меня. Может, это эгоистично, но я не понимаю, как смириться с тем, что у нее появится опыт, которого нет у меня. Наверное, я просто боюсь, что не смогу оставаться ее близкой подругой. Ну правда, секс – штука серьезная, и как мне давать ей советы на этом пути, если я понятия не имею ни о маршруте, ни о месте назначения?

Я хочу сказать, чтобы она не торопилась. Но они с Тимом встречаются уже почти полтора года, а она до сих пор краснеет, когда говорит о нем. Не знаю, возможно ли измерить любовь, но, кажется, это уже неплохой показатель. И потом, как я могу ее отговаривать, если единственный мой аргумент – это мои собственные чувства?

Пока я просматриваю свои записи, мимо между столами проходит Милли с подносом, полным еды. За ней следует ее лучшая подруга Аманда Ламбард. Вместе эта парочка являет собой гигантскую движущуюся мишень с надписью «ПОИЗДЕВАЙСЯ НАД НАМИ».

У Аманды ноги разной длины, поэтому она носит ортопедические ботинки на толстой подошве, которые делают ее похожей на Франкенштейна (во всяком случае, так утверждает Патрик Томас). В детстве Аманда не носила коррекционную обувь и хромала так, что бедра при каждом шаге ходили ходуном вверх-вниз. Ее это, кажется, нисколько не смущало, но народ все равно вечно пялился. Если подумать, прозвище ей дали довольно дурацкое: Франкенштейн ведь был доктором, а не монстром.

Милли машет, и я быстро поднимаю руку в ответ, когда она с нами равняется.

Эл усмехается:

– Новая подружка?

Я пожимаю плечами.

– Иногда мне ее жалко.

– Как по мне, так она вполне довольна жизнью.

Пока мы заканчиваем обедать, Эл задает мне новые вопросы по экзамену.

– Какая система отвечает за то, чтобы никакая ветвь власти не получила избыточного влияния?

– Система сдержек и противовесов.

– Кстати, как там у тебя дела на работе? Как поживает Мальчик-из-частной-школы?

Я натягиваю на палец пружинку, скрепляющую листы тетради.

– Хорошо. – Я опускаю взгляд в тарелку. – Он хороший.

Мне так хочется рассказать про его мерзких друзей и про щетину у него на щеках… Только как это сделать, чтобы у нее не сложилось впечатление, будто я конкретно чокнулась и храню обрезки его ногтей в шкатулке под кроватью? Вчера вечером мне пришлось трижды пересчитывать деньги в кассе, потому что он все время топтался поблизости.

– Мне, конечно, нравится «Свит сикстин»[4], но я немножко завидую, что ты там у себя работаешь с парнями. – Она закидывает недоеденную морковку в пластиковый пакет с молнией и застегивает его. – До сих пор не верится, что мы работаем порознь.

Эл никогда не устанет напоминать, что я нарушила наши планы на летнюю подработку, согласившись на предложение «Харпи». Но если она не догадывается, почему я не хочу работать в магазине одежды, где ни одна вещь на меня не лезет, то сама я не собираюсь ей ничего разжевывать.

– Какое тебе дело до других парней? Разве не ты только что говорила, что хочешь переспать с Тимом?

Она пожимает плечами.

– Да просто было бы прикольно.

После обеда я отправляюсь на экзамен по праву. Вот и все. Десятый класс окончен. С парковки раздаются первобытные вопли и визг шин. Но я ничего не ощущаю – никаких перемен. Наоборот, я будто бы застряла и все жду, когда же начнется моя жизнь.