"НЕЙРОС". Часть первая "Коннект"

Глава 7. Bad girls do it well

Лиранию держит за ворот куртки здоровенный мужичара. Плечи у него раза в три шире, чем задница повисшей на его локте и истошно голосящей Колбочки. Судя по всему, неплохо нашпигован силовыми имплантами — Лирания, поднятая за скрученную под подбородком куртку, еле касается пола ногами, Дженадин повисла на руке всем весом, а он даже не дрогнул. И на крики «Караул, убивают!» тоже не реагирует.

— Да мы корпа! Да ты знаешь, кто наш прем? — разоряется Колбочка. — Отпусти её сейчас же!

Она внезапно впивается в руку зубами, но громила только досадливо морщится, и стряхивает её с локтя одним движением. Движением, от которого у Лирании голова мотнулась так, что, кажется, вот-вот отлетит.

— Отставить! — рявкаю я как могу.

Голос у меня тонковат, выходит не очень убедительно, но интонация верная — мужик ставит Лиранию на пол и поворачивается ко мне.

— А ты что ещё за чёрт? — спрашивает он мрачно.

— Это наш прем! — верещит Колбочка. — Он крутой, он тебе наваляет.

— Заткнись, Дженадин, — прошу я её. — Не лезь. В чём проблема, уважаемый?

— Эта худая шлюха обвинила меня в воровстве! — заявляет полукиборг.

Теперь я вижу, что у него стальной плечевой пояс, а обтянувшая торс майка выдаёт мощные миоусилители. Арендовался в грузчики, или где там требуется навык «бери-тащи».

— Это. Мой. Комбарь! — зло и отрывисто говорит Лирания. — Я его не продавала, значит, его спёрли. А значит, он, если и не вор, то торгует краденым!

— Заткнись, Лирка! — говорю я ей. — Я разберусь!

— За такие слова отвечают! — раздаётся хриплый голос сзади. — Это серьёзное обвинение, ущерб репутации. Ты можешь доказать, что это твоя вещь, девка?

Невзрачный, худой, весь какой-то перекрученный мужичок с мутноватыми глазами на фоне амбала-продавца не смотрится, но я-взрослый мысленно застонал. Я таких мутноглазых ещё с 90-х помню, от них одно время спасу не было. Лирка очень конкретно влипла, а значит, и я тоже. Но она этого, увы, пока не поняла и изо всех сил усугубляет ситуацию.

— Это моя вещь! А он вор и торговец краденым! Пусть немедленно отдаст комбарь! А ты…

— Заткнись сейчас же, идиотка! — прошипел я, незаметно ткнув её пальцем в солнечное сплетение.

Девушка разинула рот, выпучила глаза и переключилась на более актуальный вопрос — как вдохнуть при неработающей диафрагме.

— Извините, что встреваю, уважаемые, — обратился я к мутноглазому, — но девочка не в себе. Травма головы, истерические приступы, болезненный бред. Сами от неё настрадались, вы удивитесь, как. Ждём-не дождёмся, когда в аренду заберут. Вижу, у неё опять обострение, приношу глубочайшие извинения за невольно причинённые ею неудобства.

— А вон та ещё и кусается! — пожаловался басом продавец. — Хорошо, что у меня имплы, а то вдруг ядовитая?

Колбочка уже открывает рот, чтобы возмутиться, но я прожигаю её взглядом, и она послушно закрывает его обратно.

— Ещё раз приношу свои извинения, — искренним тоном добавляю я, — сейчас я их уведу, они не доставят больше никаких проблем. Душевные болезни — такая трагедия! Вы не представляете, сколько хлопот…

Я аккуратно но решительно беру девчонок под руки и шаг за шагом отступаю с места действия. Лирания явно против, но она сейчас дышит только верхушками лёгких и не может ни протестовать, ни сопротивляться.

— А ну-ка стой, пацанчик!

Ну, вот, я так и думал.

— Мы пока не решили вопрос, — продолжает мутноглазый. — Девка обидела честного торговца, нанесла ущерб его деловой репутации. Кто за это ответит?

— С кем имею честь, уважаемый? — я лихорадочно сгребаю в кучку полузабытый опыт первой юности. — Простите моё невежество…

— Я Копень, здешний смотрящий.

— Крайне раз знакомству. Я Док, прем нашей корпы.

— И что у вас за корпа?

—Так, знаете, по мелочи, ничего серьёзного… Шустрим, как можем, выживаем, как умеем.

— Зовётесь вы как, шустрилы?

— О, я польщён, что вы про нас слышали! — я выразил лицом максимум возможного восторга, больно сжав локоть Колбочки, которая снова попыталась что-то сказать. — Шустрилы мы и есть! Корпа начинающая, но у нас большие перспективы!

— Работа у меня такая, всё слышать, — задумчиво сказал Копень, рассматривая меня своими мутными, но острыми глазками. — Так ты, значит, прем?

— Так случилось, — развёл я руками. — Доком называют.

— Так вот, Док, проблема у тебя. Или ты за неё не подпишешься? — он показал кривым тонким пальцем на Лиранию.

— Подпишусь, — вздохнул я, — иначе какой я буду прем?

— Верно, верно… — удовлетворённо кивнул Копень. — Это ты правильный пацан, значит, хоть и молодой.

Я стараюсь не оглядываться и держать зрительный контакт, но краем глаза вижу, что вокруг собирается народ. Видимо, торговля идёт не очень, а тут бесплатный цирк — наглого молодого према будут жизни учить.

— Если бы ты за неё не подписался, — с удовольствием сообщает Копень, — мы бы с неё просто штраф взяли. Тем, чего с девок берут. Заодно, глядишь, и истерики бы прошли. Говорят, это от них лучшее лекарство.

Люди вокруг одобрительно заржали, Лирания дёрнулась, но я продолжаю фиксировать её локоть, а она ещё недостаточно продышалась, чтобы вырваться.

— Но раз ты вписался, то расклад уже другой. Это к твоей корпе конкретная предъява. Как решать будем, прем?

— Готов выслушать ваши предложения, уважаемый. Вы, я вижу, человек опытный, в авторитете, кого, как не вас, в таких делах слушать.

— Молодой, а соображаешь! — довольно кивнул Копень. — Так вот, ты всё ещё можешь расплатиться девкой. Думаю, пострадавший примет такую компенсацию. Что скажешь, Тягло?

— Худая она какая-то, — засомневался продавец, — не порвалась бы.

Вокруг снова заржали, Лирания ещё сильнее задёргалась. Приходится сжимать ей локоть изо всех сил. Наверняка ей больно, но я боюсь отпустить, потому что не знаю, что она ещё учинит. Ситуация и так на волоске.

— Но я не против проверить её на прочность! — продолжает улыбающийся Тягло. — Порвётся спереди, продолжу сзади!

Ржание вокруг нарастает, Лирания выдирает руку изо всех сил, одновременно пытаясь второй залезть в рюкзак. Я мысленно прошу у неё прощения и, на секунду сосредоточившись, использую талант. Девушка оседает на подгибающихся ногах, я пихаю её в руки Колбочке и делаю шаг вперёд.

— Это не очень хороший вариант, уважаемый Копень, — говорю я твёрдо. — Я за неё вписался.

— Тебя тоже могу проверить на прочность! — заявляет продавец. — Мне без разницы!

Народ вокруг откровенно веселится за мой счёт. Я игнорирую, пристально глядя на мутноглазого.

— Так предложи сам, прем! — оскалился в кривой улыбке Копень.

— Деньги смывают обиды, — ответно щерюсь я. — Готов выкупить предмет конфликта за двойную цену. И, разумеется, принести свои извинения за полоумную девку. Она, вон, уже сомлела, значит, приступ прошёл…

Лирания обвисла на руках присевшей на корточки Колбочки и выглядит чуть бодрее трупа. Но если бы она могла проткнуть меня взглядом, то я бы сейчас превратился в дуршлаг.

— Устроит тебя две цены, Тягло? — спрашивает Копень.

— Ну… — чешет продавец своими огромными граблями узенький лобик. — Я даже не знаю, что это за херня и на кой чёрт она сдалась, я за неё всего пять токов и просил…

Я опять мысленно застонал — всего пять токенов! И из-за такой суммы мы ввязались в этот блудняк?

— Не, две цены мало! — решает Тягло. — Пусть даст три!

— Сделка! — выпаливаю я торопливо. — Пятнадцать токов, и я прошу извинить глупую девчонку, наговорившую невесть что!

— Да я что, — вздыхает продавец, — я так… Забирай, чо уж.

— Кери, — зову я. — Тащи сюда свою задницу и мою карту!

Но тщетно — его и след простыл. «Ссыкло позорное», — думаю я.

— Так прем готов заплатить? — неприятно ухмыляется Копень. — Или вернёмся к обсуждению натуры?

— Готов, — говорю я с досадой и достаю из кармана нераспечатанную карту.

Колбочка держит Лиранию, та почти парализована, поэтому я срываю упаковку и прикладываю палец сам. Карта вздрагивает и высвечивает баланс.

— Вижу, ваша корпа неплохо… Как ты выразился? Шустрит? — сказал задумчиво Копень. — Надо к вам присмотреться получше.

Да уж, та карта, с которой свалил Кери, была так, мелочь на сигареты.

***

— Эх, а я там такое платьюшко себе присмотрела! — убивается Колбочка.

— Извини, в другой раз, — мрачно отвечаю я. — Не до платьев сейчас.

Мы тащим еле перебирающую ногами Лиранию, закинув её руки себе на плечи так, что девушка повисла между нами. Я поддерживаю её за талию, и в другой момент это ощущение полностью поглотило бы меня-подростка, но сейчас я думаю лишь о том, как бы свалить побыстрее.

— Ну, Кери, — говорю я зло, — вот же тварь ссыкливая! Выберемся — разобью ему харю!

— Не надо, Док, — натужно вздыхает Колбочка. — Он ничего не может с собой поделать. Такой человек.

— Тупой отмаз, — злюсь я. — Все мы не без недостатков, но других подставлять-то зачем?

— Он просто испугался. Блин, да что же она такая тяжёлая, ведь худая же, как доска!

— Это так кажется, потому что частичный паралич, — поясняю я. — Потерпи, скоро её отпустит, сама пойдёт. Я бы дождался, да нельзя.

— Как ты с ней это сделал?

— Пришлось. Я так умею. Прости, Лирка, но ты сама нас втравила в эту историю. Дать тебе нас угробить я не мог. Знаю, ты злишься, но я был вынужден. Зато комбарь твой выручили.

Комбик — треугольный в плане ящик с динамиком и усилителем к гитаре ― занял весь мой рюкзак и упирается углом в спину. Продавец отдал его со всеми проводами, педалью, микрофоном и ещё какой-то ерундой. Мне показалось, что не все детали именно от него, но я не стал привередничать.

— Блин, а как мы её наверх-то вытащим? — спросила Колбочка, когда мы вышли из тоннеля к платформе.

Здесь никакой лесенки нет, платформа высокая, почти в мой рост.

— Подержи её, я влезу. Потом я тяну, ты толкаешь.

Я подтянулся и залез на платформу, свесился, подхватил Лиранию под мышки и потащил наверх. Тащить тяжело, поднимаю из очень неудобной позиции, да ещё и рюкзак её мешается. Колбочка пыхтит, старается, а толку чуть.

— Не так, — говорю я ей, — ты присядь, обхвати её за бёдра, и вставай, ногами выталкивай.

— Какие там бёдра, — зло сопит она, — я тебя умоляю. Две палки, а не ноги. Только что длинные…

Дело пошло успешнее, я стал на колени, обхватил Лиранию, соединил руки под грудью, разогнулся, потом, встал и потащил безвольное тело, стараясь не ободрать ей спину о край перрона. Рубашка задралась, открывая живот, но я успешно усадил её на край, подтащил к себе и опрокинул на платформу.

— Давай быстрей! — помог влезть Колбочке.

Может, мне показалось, но вроде бы где-то в тоннеле мелькнул свет.

— Что у неё на животе? — спросила девушка — Ты видел?

— Дженадин, если она не может говорить, это не значит, что не слышит. Прекрати. Её жизни это не угрожает, а состояние её психики нас не касается.

— Так это она сама себя так? Я видела тех, кто руки себе режет, но живот?

— Ещё раз — это не наше дело. Хватай и тащи.

— Куда ты, выход же там!

— Мы не убежим с ней на руках, а искать нас будут именно в той стороне. Подавай её мне!

— Господи, мы её только что подняли, и я думала, что усрусь от натуги! А ты предлагаешь спустить обратно?

— Не обратно, а на встречный путь. Давай, давай, пройдём немного по тоннелю и затаимся. Пропустим погоню. Лирка как раз оклемается, своими ногами сможет.

— Смотри, второй раз я её не подниму, у меня до сих пор живот болит!

Мы успели скрыться в темноте тоннеля, когда на платформу вылезли какие-то люди. Мы их не видим из-за изгиба пути, только слышим.

— Давайте, давайте, живее наверх! — командует кто-то. — Они не могли далеко уйти! Вы двое, остаётесь здесь. Вы — встаньте наверху…

— Зачем?

— На случай, если они не дураки, вот зачем. И не маячьте на виду! В тоннеле, вон, что ли, спрячьтесь.

Мы с Колбочкой подхватили Лиранию и заковыляли вглубь тоннеля. Наощупь, нащупывая ногами рельсы, стараясь не шуметь и не переломать ноги на бетонных шпалах.

— Идём до следующей станции, — сказал я тихо, когда мы отошли подальше. — Попробуем вылезти там.

— А если не получится?

— Тогда придумаем что-нибудь ещё. Тащи давай.

Тоннель закончился не станцией, а мостом. Он когда-то был крытым, но сейчас арочный тонкий свод состоит в основном из дыр, через которые льётся на ржавые рельсы дождь.

— Надо же, влило! — удивляется Колбочка. — Что будем делать?

— На мосту мы как на ладони, — сказал я недовольно. — Давайте поищем, где отсидеться.

В небе полыхнуло, гром грянул так, что мост содрогнулся, ливень зашумел с новой силой.

— Смотри, можно подняться наверх! — дёрнула меня за рукав Колбочка, показывая на лестницу. — Там кусок крыши цел.

— Бегом, — согласился я.

В небе снова сверкнуло, ударил гром. Пока мы протащили Лиранию два длинных пролёта вверх, выбравшись на второй пешеходный ярус моста, промокли до нитки. Правда, здесь действительно цела кровля и не льёт. Вымотались так, что с облегчением уложили Лиранию на пыльную пластиковую скамейку и рухнули на неё сами. Я пристроил голову девушки у себя на коленях, мы с Дженадин прижались друг к другу, постепенно пригрелись и под шум дождя уснули сидя.

***

Пробуждение не было приятным. Мало приятного в том, чтобы проснуться от пинка по щиколотке.

— Блин, Лирка, больно же! — возмутился я, осторожно высвобождая намертво затёкшее плечо от отлежавшей его Колбочки.

— О, уже утро? — забормотала она, протирая глаза.

Дождь закончился, мост заливают розовые рассветные лучи встающего из-за башен верхнего города солнышка.

— Ты! — Лирания пнула меня снова, но я успел убрать ногу. — Подонок!

— И тебе доброе утро, — ответил я, потягиваясь.

Всё тело затекло, но мне, слава ихору, шестнадцать. В пятьдесят после такой ночки меня было бы дешевле пристрелить, а тут гляньте — почти ничего не болит. Жопу только на твёрдой лавке отсидел.

— Апчхи! — присоединилась к утренним приветствиям Колбочка и шумно втянула сопли. — Апчхи! О, чёрт..

Кажется, сон в мокрой одежде не пошёл ей на пользу.

— Ты меня ударил! Сделал беспомощной! Всю облапал! Почти раздел!

— Он тебе жизнь спас, дура! Апчхи! — заявила Дженадин.

— Я не нуждаюсь в вашей помощи! Ни сейчас, ни тогда!

— Ну да, — Колбочка вытерла текущие потоком сопли рукавом, — ты бы справилась. Спереди, может, порвалась бы, но сзади-то точно справилась!

— Я. Вас. Ненавижу. — сказала Лирания. — А ты такая же тварь, как все. Насильник и урод.

Я встал, и примирительно коснулся её плеча:

— Прости, так вышло…

Она выбросила в мою строну руку с зажатой в ней коробочкой, и меня скрутило от непереносимой боли. В глазах полыхнул белый свет, и я повалился на грязный пол.

— НИКТО! НЕ СМЕЕТ! МЕНЯ! ТРОГАТЬ! — закричала она и пнула меня ногой.

— НИКТО! НИКТО! НИКТО! — она пинала меня от души, но я почти не чувствовал, меня крутило от более сильной, ослепительной боли, которая выкручивала моё тело, как тряпку, не оставив ни единого нерва, который не заходился бы в агонии.

— Прекрати, сука! — врезавшаяся в неё с разгона Колбочка чуть не сбила девушку с ног, но та ловко восстановила равновесие, секунду раздумывала, а не врезать ли и ей, но не стала.

Развернулась и ушла. Сначала вниз, а потом по мосту вдаль.

То, что она сумела пробить мне по яйцам, как заправская футболистка, я понял уже позже, когда меня отпустило. Одно отпустило, другое накатило. Сука, больно-то как!

— Эй, не рыдай, жить буду, — сказал я плачущей надо мной Колбочке. — Хотя насчёт качества жизни теперь не уверен.

— Она тебя искалечила? Что болит? — задёргалась, перемежая сопли чиханием девушка.

— Что болит, того у тебя нет, — сказал я, пытаясь встать.

— Ох, бедный… Давай, помогу. Обопрись на меня, вот так…

— Блин, Дженадин, у тебя температура! — сказал я, обняв девушку.

— Ничего, пойдём, пойдём, тут не очень далеко.

Я сначала ковылял, расставив ноги, но потом расходился. Может быть, в моей жизни и останутся некоторые радости. Сообразил, что всё ещё тащу в рюкзаке тяжёлый и неудобный комбик. Некоторое время боролся с соблазном мстительно скинуть его вниз с моста, но потом передумал — всё-таки пятнадцать токов. Кери сделает из него мегафон для массовой агитации в корпе «Шустрилы». После того, как я этому Кери морду разобью, конечно.

Одарил я нас названием, блин.

***

На моей кровати спят, раскинувшись, как две морские звезды, Нагма и Онька. Мне места не осталось, но я спать не хочу. Взбодрила меня Лирания с утра. Проводил Колбочку до её комнаты, но внутрь она меня не пустила — смутилась, сказала, что не убрано. У неё начался кашель, температура явно повышена. Жаль, померить нечем.

— Как ты себя чувствуешь, Дженадин?

— Не волнуйся, отлежусь… — сказала она слабым голосом.

— Не нравится мне это. Где тут у вас ближайшая аптека?

— Ближайшая что?

— Аптека. Место, где берут лекарства.

— Какие ещё лекарства?

— Что вы делаете, если кто-то заболеет?

— Лежим и выздоравливаем. Дышкой ещё можно вмазаться, если что-то болит.

— А если болезнь тяжёлая?

— Тогда в клинический пункт надо. Но это если уже совсем край, потому что там и разобрать могут.

— Разобрать?

— Ну, для пересадки. Вершки не любят имплы.

— Дичь какая-то, — поразился я. — Ты уверена?

— Так говорят. Если, мол, в клинику попал, то либо выйдешь с таким долгом, что аренда вырастет лет на пять, либо вообще не выйдешь. Может, брешут, конечно, но я бы не стала проверять. Да не бойся ты, это просто простуда. Посплю и всё пройдёт. Сам-то как? Не отшибла тебе Лирка хозяйство?

— Выздоравливай, проверим.

Колбочка приоткрыла дверь своей комнаты, ловко просочилась в щель, не давая мне возможности заглянуть, и закрыла перед моим носом. Нашла чего стесняться, можно подумать, я подросткового бардака не видал.

Вернувшись, застал Нагму уже одну, проснувшуюся, но ещё не умытую.

— Братец, ты вернулся! — зевнула она. — Мы вас ждали-ждали, а потом уснули. Онька пошла к себе. А вы ходили на рынок? А что видели? А что там интересного? А карандаши там есть? А заколочки? У меня совсем мало заколочек теперь…

— Так себе сходили, — признался я. — Из интересного нашли кучу неприятностей. В основном, правда, я. И ещё Дженадин простудилась, под дождь попали.

— Да, так громыхало… Представляешь, Онька грозы боится! Спряталась под одеяло и заплакала. Я к ней туда залезла с фонариком, и говорю: давай играть, что мы в пещере? В пещеру молния никак не попадёт! Она сначала боялась, а потом перестала.

— Умничка, ватрушка. Так и надо.

— Агась. Хорошо, что ты вернулся, — сказала Нагма. — Грозы я не боюсь, а вот остаться без тебя — очень!

Она запрыгнула мне на колени, и так неудачно попала по больному месту, что я непроизвольно дёрнулся.

— Я сделала тебе больно? Прости, я случайно…

— Нет, не ты, не волнуйся. Иди умываться, чисти зубы, и подумаем, чем тебя покормить…

— Я чувствую, тебе больно, — упрямо сказала девочка. — Тебя побили? Где болит?

— Да, немного досталось, ерунда. Пройдёт.

— Знаешь, братец, почему-то Аллах не хочет тут смотреть моими глазами, — пожаловалась она. — Я пробовала, ничего не получается. Рисунки остаются просто рисунками.

— Возможно, в этом мире нет Аллаха, козявка, — сказал я почти серьёзно.

— Аллаха нет только в аду, — покачала головой Нагма. — Потому что там Шайтан. Разве тут ад?

— Знаешь, колбаса, этот мир ближе к нему, чем кажется…

***

Пока Нагма умывалась, вернулась расстроенная Онька. Глаза опять на мокром месте — я заметил, что девочка часто плачет и вообще довольно нервная. Ничего удивительного: остаться в семь лет в чужом мире без родителей — не лучший опыт.

— Лира не вернулась! — пожаловалась она, шмыгая носом. — Комната закрыта. Я боюсь! Вдруг она пропала!

— Я её видел недавно, она чувствовала себя хорошо, — утешил я ребёнка. — Определённо лучше, чем я. Может быть, она просто решила прогуляться. Проветрить тараканов.

— Каких тараканов?

— Неважно. Всё с ней нормально будет, я думаю.

— Я кушать хочу! — сказала Онька. — А дверь закрыта! И айдишка внутри!

— Ничего. Сейчас Нагма умоется, и пойдём кормиться. Тебе бы тоже не помешало умыться и причесаться, кстати.

— Мне Лира волосы всегда заплетает…

— Я не умею плести косички, извини. Но умыться всё равно стоит. У тебя такой вид, как будто ты много плакала.

— Это потому, что я много плакала!

— А, ну тогда всё в порядке, разумеется. Всё, санитарный отсек свободен, иди умываться…

***

Здоровенный вендинговый автомат в вестибюле кондоминиума я посещаю впервые. Без айди тут не получить даже бесплатное пластмассовое хрючево для соцавансников, но наличие активированной токен-карты всё меняет. Все автоматы низов помимо урезанного бесплатного ассортимента имеют и возможность заказа за деньги. В списке не так много, как на Средке, но всё познаётся в сравнении. Платная еда, по крайней мере, меньше похожа на политый сиропом пенопласт.

— Выбирайте что хотите, мелочь! — сделал я щедрый жест.

— Всё-всё? — переспросила Нагма.

— С одним условием — поешьте нормально, сладости на десерт. А не наоборот.

Девчонки заметались перед терминалом заказа — выбирая, отменяя выбор, выбирая снова, увлечённо споря о вкусах и меряясь предпочтениями.

Я заказал себе стакан горячей острой лапши и одноразовую термокружку с кофе.

Проходивший мимо Ойпер — который Пегля, оставшийся не при делах шнырь, — повёл носом.

— О, пахнет, как на Средке!

— Хочешь?

— Спрашиваешь, прем!

— Выбирай, я угощаю.

Пегля выбрал быстро — просто ткнул пальцем в несколько пунктов, отсортировав список по цене. И нет, не с того конца, где дешевле.

Я без возражений оплатил, и на его лице отразилась досада, что взял так мало.

— Собери народ через часик во дворе, — сказал я ему. — Скажи, прем говорить будет!

— Так, мелочь, кто там хотел заколочек? — обратился я к детям, когда Пегля ушёл. — За деньги тут не только еда!

— Уи-и-и-и! Братик Док, а можно Оньке браслетик? Она очень хочет!

— Можно. А ещё набери себе трусиков и носочков.

— И фубольку?

— И футболку. И знаешь, Оньке тоже возьми, а то у неё только то, что на ней. Вдруг Лирания ещё задержится?

Нагма посмотрела на меня серьёзным вдумчивым взглядом, покосилась на девочку и ничего не спросила. Она удивительно чувствительна к людям и обстоятельствам. Даже если Аллах сейчас не хочет смотреть её глазами.

Кстати, это он зря. Чьими же ещё?

***

Подростки, собравшиеся во дворе, выглядят рассеянными и скептичными. Наверное, уже решили, что новый прем такой же пустой трындёжник, как старый, только морды не бьёт. А раз не бьёт, то можно и внимания на него не обращать.

В этот раз даже меньше народу, чем в прошлый. Так и не вернулась Лирания, нет Колбочки — наверное, отсыпается, — не хватает ещё человек пяти-шести, но я их не знаю. Я тут никого почти не знаю, кроме как в лицо. Некогда мне было ими заниматься и незачем. Но придётся.

— Итак, всем слушать сюда, — сказал я внушительно. — Это, возможно, самое важное, что вы услышите в своей жизни. Это ваш единственный шанс. Вы можете свободно его просрать, и многие из вас так и сделают. Но другого шанса у вас не будет.

Внимания я добился. Шушуканья прекратились, воцарилась тишина, все на меня смотрят.

— Сегодня, вот прямо сейчас, всё решится. Я никого не удерживаю и ни за кого не сделаю выбор. Но те, кто останется со мной, навсегда выпадут из системы. Они не сдадут себя в аренду, не станут чужим имуществом, их не будут драть во все дыры в борделях, они не станут подъёмными механизмами на складах, манипуляторами у станков, устройствами для убийства и так далее. Если вы остаётесь — аренды для вас не будет.

— А что будет? — спросила красивая девушка с огненными волосами.

— Будет разное, — сказал я честно. — Иногда будет страшно, иногда — опасно, иногда будет пусто, иногда — густо. Вы начнёте делать вещи, о которых сейчас даже боитесь подумать, и пожалеете о многом из сделанного. Но лучше сделать и пожалеть, чем не сделать. Может быть, жизнь для кого-то из вас превратится в кошмар. Но эта жизнь у вас по крайней мере будет. Целая ваша жизнь, а не пунктир аренды.

— Не, нахрен, — сказал незнакомый мне парень. — Я на это говно не куплюсь. Мне нравится тут тусоваться, но не настолько, чтобы от аренды отказываться. Эта ваша «настоящая жизнь» — та ещё дрянь.

— Посмотрите на интиков. Всё равно вкалывают, но за гроши и сами, — поддержала его темноволосая девушка. Я лучше в аренду. Закрыла глаза нищей девчонкой, открыла — уже взрослая, токов полный счёт и крутые имплы. Да хрен с ними, с годами.

— Ну вот, сейчас мы не в аренде, и что? — добавил ещё один парень. — Скука. Тупим в бесплатные игры, смотрим бесплатную дрянь, жрём бесплатное говно, носим бесплатное убожество. Да я жду не дождусь, когда уже стукнет семнадцать! А ты предлагаешь так всю жизнь? Не, я не подпишусь.

— Аренда — она как-то надёжнее, — рассудительно сказала полная блондинка с глазами навыкате. — Там контракт. Точно знаешь, что с тобой будет всё в порядке. Гарантированное будущее. А за крайм и замести могут. Будешь так же вкалывать в аренде, только на самой паршивой работе и даром, пока не отмотаешь штрафной срок. А потом сразу заново арендоваться, потому что ничего не заработала. Нет, это без меня. Вы как хотите, а я пошла. Поживу пока в родительском модуле, они всё равно опять арендовались.

— Я тоже!

— И я!

— Я с вами!

— Народ, а давайте новую тусовку забацаем? В жопу эту корпу!

— Да, к чёрту крайм, давайте просто тусоваться!

— Мы уходим, прем!

Подростки один за другим направляются к лестнице. Ну что, все уйдут? Или кто-то всё же останется?

— Слабаки! — фыркнула рыжая. — Тоже мне, корпа! Но тебе, прем, придётся меня убедить, что это не пустой трындёж.

— И меня, — ответил смуглый решительный парень.

— А я и так с тобой, прем! — тут же заявил Пегля. — Я в тебя верю!

Конечно, он же видел, что у меня есть токи. Пупер этим похвастаться не мог.

— Аренда — то ещё говнище, — сообщает девица, крашеная в два цвета поперёк башки. — Но что вместо? На соцавансе сидеть не хочу.

— У тебя есть идеи, прем? Доказать можешь? — спрашивают другие.

Разошлись не все. Человек десять осталось. Они не выглядят уверенно, но они ещё тут.

— Балласт мы сбросили, — говорю я уверенно и немного снисходительно, кивая в спины уходящим.

Оставшиеся переглядываются. Ещё немного, и они пожалеют, что не разделили выбор большинства.

— Поскольку вы настоящая корпа, а не это ссыкливое мясо для аренды, — одобрительно сказал я, оглядев подростков, — то вам и выглядеть надо соответствующе. Отныне — никаких убогих бесплатных шмоток! Ну, кто со мной на Средку? Пора вас приодеть, покормить и вообще выгулять!

— Ура нашему прему! — верноподанно выкрикнул Пегля.