Распоротый

– Тебе не нравится этот призыв? – спросил мужчина, и в голосе его я услышал угрозу.

– Мне нравится этот призыв, – ответил я сдержанно.

– Тогда почему ты не радуешься вместе с нами?

– Послушай, – сказал я, – у каждого человека могут быть свои проблемы. Я ведь не должен тебе их докладывать?

– Когда речь идет о процветании страны, – убежденно заявил мужчина, – личные проблемы от ходят на второй план.

– Служа отечеству, все должны быть счастливы, – иронично сказал я и тут же пожалел об этом.

Если бы ему вздумалось затеять со мной драку, я не смог бы ответить, а позориться в присутствии Таш мне не хотелось. С другой стороны, меня всегда безумно раздражала уверенность человека в том, что он владеет истиной.

– Вот, – одобрительно заявил мужчина, и я понял, что он не заметил иронии. – Теперь ты наконец говоришь, как надо. Мы все должны работать на благо нашей родины. И каждый должен быть готов, когда потребуется, подчинить свои интересы служению обществу.

Возможно, это было моей ошибкой, но я не выдержал…

– Мне что-то не нравится слово "должен", – заметил я. – Обычно я аккуратно плачу свои долги и хочу сообщить тебе, что сегодня я никому ничего не должен.

Мне показалось, что я перехватил изумленный взгляд Таш, но поручиться за это не мог. Внимание мое было приковано к руке мужчины, непроизвольно дернувшейся к бедру, где обычно носили пистолет.

Однако он быстро справился с собой.

– Жаль, что сейчас у нас праздник, – медленно сказал он. – Ты пачкаешь землю.

Это был вызов, причем такой, на который следовало отвечать ударом. И я отлично понимал, что удар этот катастрофическим образом перечеркнет сегодняшний вечер с Таш, а может быть, и вообще всю мою жизнь. Внутри у меня все дрожало, и сердце колотилось так, словно пыталось проломиться сквозь грудную клетку. Артиллерист спокойно стоял на расстоянии вытянутой руки, расставив пошире ноги в крепких башмаках и насмешливо глядя мне в глаза. С каждой секундой положение становилось все отчаяннее, я безвозвратно терял лицо, и самое страшное, что это происходило в присутствии Таш.

И тут я нашел выход. Быстро оглянувшись на Таш, я рывком двумя руками задрал разлетайку.

– Видишь, – сказал я артиллеристу, ошарашенно уставившемуся на мой шрам. – Один раз я уже расплатился с Керстом. Теперь я сам буду решать, кому и сколько я должен.

С минуту артиллерист молчал, тупо глядя на мою грудь, а потом, резко отвернувшись, пошел прочь. Я медленно опустил разлетайку и в эту же минуту почувствовал на плече руку Таш.

– Давай уйдем отсюда, – сказала она. – Ты был прав, надо было сделать это раньше.

Я вынул из кошелька на поясе два жетона и положил их рядом с так и оставшимся стоять подносом.

– Мне очень жаль, – сказал я смотревшей на нас хозяйке.

Поджав губы, она отвернулась и прошла к другому концу стойки. Таш дернула меня за рукав.

– Ну идем же, – сказала она. – Я тебя так хочу, что сил уже нет терпеть.

В гостинице, к моему облегчению, было абсолютно пусто. Оклахома, видимо, отправился на поиски вечерних развлечений, и я смог, не торопясь, провести Таш в самый конец правого крыла.

Правое крыло было хорошо тем, что сюда обычно никто не заглядывал. Кроме того, Луговой зал, расположенный здесь, был выстроен углом, и кровать стояла в нем так, что от входа ее не было видно. Если бы кого-нибудь все же занесло в это крыло и в этот зал, я смог бы услышать его раньше, чем он увидит меня. Годы службы в патруле приучили меня не пренебрегать мелочами. Несколько раз эти мелочи спасали мне жизнь.

Мы стояли напротив друг друга, рядом с кроватью. Я смотрел на темный силуэт Таш на фоне незадернутого окна и думал о том, что, как только мы ляжем, я тут же зажгу светильник, а пока достаточно пробивающегося сквозь туман света уличных фонарей, поскольку в нем не видно, как я робею. Что-то особенное было в этой встрече, такое, о чем я пока еще мог только догадываться, непонятно – страшное или прекрасное, но, несомненно, способное изменить мою судьбу. Совершенно мистически я чувствовал, что один-единственный шаг через незримую границу между мной и стоящей на расстоянии вытянутой руки девушкой вытолкнет меня за грань реальности, в которой я находился, переведет в иное, пугающее измерение, в то инфернальное пространство, в котором весь накопленный мной ранее опыт окажется бессмысленным.

Я никак не мог решиться на этот шаг, но и продолжать стоять без движения было уже невозможно И тогда я, словно прыгая в холодную воду, задержал дыхание и не шагнул, а почти что упал вперед, цепляясь руками за покатые плечи Таш.

Когда я раздевал ее, она не помогала мне, а стояла, пристально глядя мне в глаза, стараясь не терять мой взгляд, как бы я ни поворачивал голову. Больше всего я боялся реакции на свой шрам. Я показывал его только что в харчевне, но Таш там сидела сбоку и не видела мою грудь во всей красе. Чаще шрам нравился женщинам, но, случалось, и вызывал отвращение. Как отнесется к нему Таш, я мог только догадываться

Расстегнув и стянув с нее платье, я взялся за себя и стал развязывать разлетайку. Таш внимательно следила за моими движениями. Когда я потащил разлетайку через голову, она подалась вперед, и я вдруг почувствовал, что она трогает рубец пальцем.

– Нравится? – спросил я.

– Я и не такое видела, – сообщила Таш.

– Где?

– Там же, где и ты. На войне. Я начинала таскалкой, пока меня не взяли на операции.

– Не страшно было? – спросил я

– Сначала страшно, потом привыкла. Война не спрашивает.

– Да, – сказал я и расстегнул зажим ее стабитизирующего пояса, – это ты правильно заметила

Чем меньше оставалось на ней одежды, тем чаще пресекалось от восхищения мое дыхание и тем большее нетерпение чувствовал я в своих мышцах, переполненных закипающей быстрой кровью. У Таш была фантастическая фигура. Я видел много женщин и знал настоящую цену ее узким лодыжкам, тонким плечикам, нежной линии горла и хрупким верхним косточкам таза, выступающим над плоским животом. Колдовское очарование абсолютной беззащитности и затаившегося огня, спрятанного в гибком и упругом теле, мутило мое сознание, делало меня невероятно сильным и одновременно мягким, как нагретый изолят.

Уложив Таш, я не торопился. Соблюдая ритуал, я нагнулся и, разведя ее ноги, поставил их на свою голову. Член мои гудел, как колонна трансформатора, но я не спешил, изо всех сил растягивая предстартовую ласку, целуя и гладя ее от распахнутых настежь ключиц до нежнейших фасолинок пальчиков на ногах. Я действовал предельно технично, понимая, что искушенная в любви Таш заметит каждую мою ошибку, а я вовсе не хотел оказаться повторником, стыдливо выходящим с экзамена через запасную дверь.

Таш, надо сказать, держалась не хуже, а, возможно, даже и лучше. Она сразу оценила мою высокую боеготовность и поэтому разгонялась для решающей схватки так же, как и я, не торопясь. Я хорошо чувствовал, как нарастает у нее внутри напряжение на двигателях. Эта ночь обещала стать очень интересной. Однако чем дольше я ласкал ее, тем больше чувствовал сперва плохо осознаваемую, а потом все яснее и яснее тревожащую меня неудовлетворенность.

Чего-то не хватало в нашем слиянии, не было какой-то необходимой ноты, маленькой детали, которая позволила бы мне полностью ощутить Таш. В ее огромном, красивом и хорошо освещенном доме непонятно почему оставалось несколько замурованных, хранящих тайну комнат, куда ревнивые хозяева ни за что не хотели допускать посторонних. Она хорошо продолжала делать свою работу, но, не раскрывшись до конца, никак не могла оторваться от устланной простынями поверхности кровати, чтобы воспарить над ней в свободном полете. Кончики моих пальцев отзывались на охватившую тело Таш дрожь возбуждения, но я все равно ощущал, что, несмотря на эту дрожь, ее мозг остается холодным, четко отслеживающим происходящее. Я никак не мог заставить ее втянуть антенны и включить форсаж, и это вызывало у меня недоумение и легкое раздражение.

Напрасно я гладил ее эрогенные зоны, сменяя нежность грубостью, мял зад и кусал соски, а потом, оставив их, медленно поднимался поцелуями к шее и спускался к тончайшим щупальцам вокруг хорошо увлажнившейся уже вагины. Тяжело дыша, Таш вздрагивала и извивалась под моим натиском, но одновременно сама очень изобретательно обхаживала меня и так и не допустила, забывшись по-настоящему, ни одного неверного движения, не издала ни одного неконтролируемого звука.

В отчаянии я стал исследовать каждый квадратный миллиметр ее кожи. Перевернув ее, я проталкивался языком в тазовые углубления над татуировкой бабочки-капи, гладил по голове, кусал за бедра – все было тщетно. Стоя над ней на коленях, я в отчаянии засунул руки ей под мышки и, упершись большими пальцами в подмышечные впадины, попытался сгрести в пригоршню лопатки. Однако намерение свое я выполнить не успел. Ибо в ту же секунду уловил пробивший тело Таш импульс.

Развивая успех, я пошевелил пальцами, а потом, когда Таш снова непроизвольно дернулась, поднял ее правую руку и впился туда губами. И сразу рухнула и разлетелась вдребезги хрустальная стена, невидимым барьером разделявшая нас до этого. Взмыл и рассыпался в небе искрами фейерверк карнавального салюта. Таш громко стонала, умирая и плавясь от моих прикосновений, ее руки то стискивали меня, то бессильно соскальзывали с плеч, падая на простыни. Горячее тело порывисто изгибалось, с силой прижимаясь ко мне, больно вдавливаясь в бедра и грудь, и ослабевало разом, словно Таш на секунду теряла сознание. Не убирая рук из-под мышек, переплетясь с ней мертвым узлом, я ласкал ее ногами, губами, членом и языком, ловя каждое движение, каждый стон или вскрик – так, как вслушивается в серебристые звуки настройщик музыкального инструмента.

Сознание мое отключилось. Я просто не мог думать ни о чем, захлестнутый бурей сводящих с ума ощущений. Мои пальцы стали необыкновенно чуткими, и, касаясь каждой впадинки и выпуклости, я словно перебирал эфирные струны, вызывая к жизни волшебную музыку надзвездных сфер. Правая моя рука намертво вклеилась под мышку Таш, а левая, раздвинув ее ноги, тонула в захлебывающейся от клейкой влаги щели. Таш билась в моих руках, как рыба на крючке, и каждое движение пальцев исторгало из ее груди дивный, пьянящий меня стон. Только теперь Таш полностью отдалась мне. Не в силах больше сдерживаться, она трясла меня за плечи, хрипло крича:

– Ну давай же! Давай! Давай наконец!

– Сейчас, – шептал я, кусая и целуя в сладкой пытке бархатистые мочки ее ушей. – Сейчас, погоди немного, еще чуточку, самую малость. Ты ведь чувствуешь? Ты чувствуешь, как я невыносимо хочу тебя? Потрогай моего мальчика. Правда, он словно копье Безумного Латника? Там на конце горит пламя! Я спалю тебя этим факелом. Когда он пронзит тебя, ты почувствуешь, что внутри зажглась звезда. Берегись! Я отделаю тебя так, что глаза твои вылезут на лоб и ты будешь орать во весь голос. Я возьму тебя с потрохами. Я выпью тебя до капельки и обсосу каждую косточку. Держись за землю, девочка, я уже иду.

Давно я не был в таком ударе. Я вошел в нее так, как обычно бросают корабль на абордаж. Осатанев, я бил в нее, словно взламывал тараном ворота родового замка моего заклятого врага. Я даже не слышал криков Таш, кончавшей теперь беспрерывно. Ветер победы пел в моей груди. Я снова был в бою, разгоняя свой рейдер навстречу скрещивающимся лазерным лучам, подныривая и уходя, крутя на десяти «g» смертельные виражи и срываясь от солнца в атаку, в атаку, в атаку!

Таш давно уже не кричала, хрипло умоляя остановиться, но я вздергивал ее вновь и вновь, и она, подчиняясь, снова и снова взлетала к зениту, взрываясь и падая, прижимаясь ко мне и обвисая в моих объятиях, царапая мне плечи, скрежеща зубами, хватая за волосы, ругаясь и впиваясь в меня, и замирала, обессилев, чтобы через несколько минут снова хрипеть, и рвать меня пальцами, и неистовствовать, раз за разом взмывая от форте через фортиссимо к ураганному финалу.

Очнулся я оттого, что понял, что Таш лежит абсолютно без движения, и испугался, решив, что она потеряла сознание. Застыв над ней, я словно выныривал из омута, пробиваясь сквозь мутную многометровую толщу воды к светлеющему над головой далекому небу. Странно было, что мое сердце не лопнуло от этой безумной скачки. Ему давно полагалось разойтись по швам.

Я смотрел на неподвижное лицо вытянувшейся без сил на скомканных простынях Таш, на ее серебристые, разметавшиеся по валику локоны, на вздувшиеся соски и стройные, слегка раздвинутые бедра, и огромная нежность к этой девушке переполняла меня, теплой кровью пульсировала у ушей, забытым мужеством разливалась в мышцах, транквилизатором утишала нервную дрожь. Я так и не взял финального аккорда, но чувство удовлетворения было таким глубоким и всеобъемлющим, что я не двигался, боясь его расплескать.

Длинные ресницы Таш дрогнули, и вдруг неожиданно, так, что я зажмурился от брызнувшего света, мне навстречу распахнулись ее когда-то прозрачные, а теперь ставшие золотистыми глаза.

– Великий дракон! – прошептала она слабым еще голосом и пошевелилась, пытаясь подняться на локте. – Что это было?

– Не знаю, – сказал я, вытягиваясь рядом и обнимая ее рукой. – Наверное, смерть.

– Нет, – медленно, словно раздумывая, произнесла Таш. Лежа на спине, она неподвижно смотрела в покрытый желтыми и зелеными квадратами потолок, будто надеялась отыскать там ответ. – Это была не смерть…

– Хочешь, я отнесу тебя в душ, – предложил я.

– В душ? – Она снова зашевелилась и наконец, опираясь на валик, приподнялась и села, обхватив руками колени. – Да… Попозже…

Что-то тревожное было рядом, таилось в падающих на ворс покрытия тенях, но что – я никак не мог понять.

– Пора идти, – вдруг сказала Таш, поднимая голову.

– Зачем? – по-дурацки спросил я, разом осознавая, что меня мучило и чего я боялся с той самой минуты, как пришел в себя.

Чудо кончилось и больше не должно было повториться. Я хотел удержать выскальзывающее из пальцев мгновение, хотя знал, что это безнадежно.

– Ты придешь ко мне еще раз? – спросил я на всякий случай.

– Не стоит. – Таш покачала головой и, подвинувшись к краю кровати, спустила ноги на пол. – Так будет лучше. Ты же знаешь мое правило.

– Да, – согласился я. – Меня предупредили.

Я давно уже не ждал ничего от жизни и научился относиться к каждому подарку судьбы как к случайному событию, состоявшемуся по ошибке или недосмотру Плетущей Нить, Я понимал, что Таш неизбежно должна уйти от меня, но было все равно грустно и даже немного больно.

"Не будь свиньей, – сказал я себе. – И не дергай за хвост спящего дракона. Еще десять минут назад ты был невероятно счастлив. Скажи спасибо, что Таш вообще согласилась встретиться с тобой. У тебя давно ничего такого не было. И вообще могло никогда не быть".

– Ты привезешь мне экипаж? – спросила Таш.

– Конечно.

Я еще раз оглядел ее, стараясь сохранить в памяти такой, какой она была сейчас – нагой, стройной, невероятно красивой, сидящей на краю моей кровати, и быстро вышел, почти выбежал, стараясь избавиться от соблазна сесть рядом, обнять и, мягко повалив назад, снова погрузиться ртом в горячие, жадные, припухшие за последние полтора часа губы.

На ватных ногах я вывалился из гостиницы и, завернувшись в накидку, направился к площади Семерых. В это время найти экипаж было труднее, чем после полуночи, но на площади находилась любимая забегаловка возниц, и я рассчитывал на успех. Через четверть периода я уже входил обратно в гостиницу, пытаясь угадать, вернулся Оклахома или нет.

Таш я обнаружил уже полностью одетой и расчесывающей мокрые волосы. Увидев меня, она встала, Я остановился перед ней, и так мы стояли, застыв посреди зала, не отрываясь глядя друг другу в глаза. Я понимал, что прощаюсь с ней, по сердцу у меня скребли кошки, но говорить я не мог. Все, что я хотел бы сказать, не имело для Таш никакого знамения, и мне оставалось только молчать, доедая последние крошки с пиршественного стола.

– Почему ты так смотришь? – спросила Таш, насквозь прожигая меня своими прозрачными глазами. – Ты привез возницу?

– Идем, – сказал я, – не будем тянуть. А почему ты боишься открытого взгляда? По крайней мере это честный взгляд. В нем нет никаких уловок.

– Ты маньяк, – сказала Таш и улыбнулась. – Убийца. У меня не тело, а мешок с костями. Что ты сделал со мной?

Я пропустил ее вперед, но, когда она уже собиралась выйти в дверь, остановил, положив руку на плечо. Таш замерла, не оборачиваясь, и тогда я крепко обнял ее сзади, зарывшись лицом в пепельный водопад волос. Так мы стояли почти минуту, и я был бесконечно благодарен Таш за то, что она не делает попытки высвободиться.

Сейчас я был в таком состоянии, что мог улавливать ее мысли. И я отчетливо услышал, как мелькнула у нее в голове безглагольно-чувственная цепочка: "По-моему, он очень несчастен".

– Грустно тебе? – тут же спросила она вслух.

– Не весело, – коротко отозвался я и вдруг неожиданно для себя добавил: – Один я здесь…

Сам не знаю, как это вырвалось. Но предпринимать что-либо теперь было поздно. Начни я объяснять, что я на самом деле имел в виду, вышло бы еще хуже.

– Ладно, – сказал я, делая над собой усилие и разжимая руки. – Пора идти, возница уедет.

Мы вышли к подъезду. Больше всего мне сейчас хотелось узнать, где она живет. Однако на Керсте не принято было провожать дам, и я ограничился тем, что помахал вслед рукой. После этого я не стал возвращаться в Луговой зал, где уже наверняка трудились уборщики, а отправился к себе и как был в мокрой накидке бессильно свалился в кресло перед компьютером.

Мне хотелось привести в порядок спутанные мысли, но вместо этого я без устали снова и снова погружался в происшедшее со мной за последние два часа. Сказать, что у меня давно не было ничего подобного, значило покривить душой. У меня никогда не было ничего подобного. Ни с одной из девушек, с которыми я был близок, ни здесь, ни на Земле, ни на тех базах и планетах, где мы судорожно отдыхали и зализывали раны во время наших коротких передышек, я не переживал столь полного и глубокого слияния тел, а может быть, и душ.

За то короткое время, которое Таш была со мной, она успела вернуть окружающему миру поблекшие и вылинявшие в результате ухода Марты краски. Я словно возвратился на два часа в свое старое состояние, когда бытие имело вкус, цвет и запах и когда я вечером всегда знал, зачем должен просыпаться утром. Жалко, что все закончилось, но, несмотря на тихую печаль, я был бесконечно благодарен Таш. Теперь, после ее ухода, у меня появилась уверенность, что не все еще потеряно и рано или поздно я снова стану самим собой.

Вздохнув, я посмотрел на часы. До сеанса связи с Давантари оставалось больше периода. Я подумал, что ждать этот сеанс абсолютно бессмысленно, поскольку теперь нам нельзя даже толком поговорить. Надо было лететь к оставленным в предгорьях камерам слежения. Кого-то они сегодня, несомненно, взяли. Вот только кого? Вряд ли мне удастся быстро найти этих люден Но если кто-нибудь из них все же попадется мне однажды, я постараюсь его ни за что не упустить.

Я вытащил из ниши кибердоктора и прилепил его на грудь. Охватившая меня после ухода Таш умиротворенность вовсе не исключала возможности очередного приступа. Потом я пристегнул к наголовной повязке локатор, смотал до времени все это в клубок и сунул в карман. Без локатора в сегодняшнем тумане я рисковал вообще не долететь до своих камер. Бластер я решил не брать.

Вылетев за город, где, кроме придорожных, не было других линий электропередач, я спустился пониже и, ориентируясь на шум воды, полетел над Ясоко к горам. Я мчался, опустив голову, сквозь облепляющую лицо пелену мелких капель и, зажмурив глаза, слушал играющую внутри негромкую музыку, имя которой было Таш. Сегодня мне отчаянно повезло, и я хорошо понимал это. Я чувствовал искреннюю благодарность к этой девушке и почти любил ее за то, что она для меня сделала.

У моста, где стояла камера, я приземлился, но задерживаться надолго не стал. Быстро заменив кассетный блок, я поднялся и, снова ввинтившись в туман, полетел к дороге на Лайлес. Самый короткий путь туда проходил через поросший лесом конец горного отрога, отделяющий Драный Угол от долины, в которой находился город. Но я предпочел не рисковать в тумане на сложном рельефе. И только приняв решение, я вдруг осознал его причину. Еще вчера мне было абсолютно безразлично, что случится со мной в ближайшем будущем. Теперь я хотел жить.

Собрав записи, я вернулся в гостиницу, но прежде, чем вставить кассету в рекордер, вывел на экран и быстро прочитал послание Давантари. Давантари беспокоился за последствия знакомства с Принцепсом. В присущей ему настойчивой манере он просил меня глубже внедряться в деятельность правительства, но самому не предпринимать никаких действий. Я раздраженно усмехнулся и стер послание. Легко было догадаться, что сам Давантари ни разу еще не внедрялся в Деятельность какого-либо правительства.

После этого я устроился поудобнее и взялся за собранный урожай. К сожалению, за истекшие сутки из района Драного Угла не велось никаких радиопередач. Но зато видеоматериалов хватало с избытком. По дороге на Каймагир из города проехали пять экипажей и два всадника. При этом два экипажа и один всадник успели засветло вернуться обратно. Присланные мне Давантари камеры работали надежно, их разрешающая способность оказалась достаточно высокой. Несмотря на начавшие проседать облака, лица не только всадников, но и едущих в экипажах просматривались совершенно отчетливо. Я велел компьютеру подготовить рисованные портреты проехавших и стал смотреть запись с дороги на Лайлес.

В сторону Лайлеса проехало всего три экипажа, один из которых ближе к вечеру вернулся обратно К этому времени окончательно стемнело. И поскольку ночью движение по горным дорогам из страха перед «волчатами» прекращалось, я уже было собрался вынуть кассету. Однако не успел я открыть рот, как камера неожиданно мигнула еще раз и показала надвигающуюся на меня сквозь мутную пелену одинокую фару электромобиля.

Я замер, изумленно уставившись на экран. Похоже, это был как раз тот случай, которого я так ждал. Жаль только, что сам я в это время не находился на дороге на Лайлес. В таком тумане я мог беспрепятственно сесть электромобилю на хвост и проследить за ним до самого конца поездки. Впрочем, многое было ясно и без того.

Камера зафиксировала, что через два часа, как раз когда я искал возницу для Таш, электромобиль проехал обратно. За это время он никак не мог добраться до Лайлеса и вернуться. Получалось, что либо электромобиль доехал до какого-то места на дороге, после чего повернул обратно, либо он заезжал в тот самый необитаемый и сильно смахивающий на контрольный пост роя поселок, в котором я побывал прошлой ночью.

Я не сомневался, что электромобиль правительственный. В разрушенной войной стране мало кто мог позволить себе купить вместо предназначенного для перевозки грузов мощного паровика дорогую, но бесполезную игрушку. И это сочетание правительственного лимузина и ночной поездки в район Драного Угла показывало, что я на верном пути.

Строго рассуждая, здесь было два возможных варианта. Либо лимузин возил кого-то из городских на встречу в горах с представителями роя, либо он отвозил обратно приходившего в город бандитского связника. В любом случае этот след мог вывести меня на тех лиц в правительстве, через которых рой вел свою разрушительную политику.

Снова и снова прокручивал я последние кадры записи, то приближая, то удаляя изображение, но попытки мои были бесполезны. В темноте и в тумане разглядеть кого-либо внутри машины было невозможно. Впрочем, оставались шоферы правительственного гаража. При известной сноровке у них наверняка можно было узнать, кто и зачем ездил вчера по дороге на Лайлес. Правда, я пока еще плохо представлял, как объяснить причину такого интереса. Будь я наземником, у меня не было бы с этим проблем. Однако я не был наземником. Я был капитаном рейдера и всю свою жизнь провел на разных бортах. Если вспоминать каждый из них, то воспоминаний хватит до утра…

Я заметил, что мысли стали разбегаться, и впервые за много дней почувствовал настоящую усталость. Последние два дня оказались чересчур напряженными. Пора было спать. Но прежде, чем лечь, я обратился к синтезатору и заказал новые шелковые простыни. Старые показались мне слишком мятыми и пахнущими потом.

Раздевался я уже автоматически и, стянув в конце концов узкие шорты, замертво повалился на кровать, словно нырнул в омут. Я правильно прожил этот день, и Великий Дракон наградил меня за это. Во сне было много солнца, земной зелени и приветливой воды. Я бродил по небольшим террасам, поросшим подстриженной травой, перебирался по изогнутым мостикам через отсвечивающие золотом крохотные озера, с любопытством пробегал глазами по разбросанным тут и там садам камней, и все это время меня переполняли радость и покой. Во сне я твердо знал, что рожден для счастья и что судьба решила если не совсем оступиться от меня, то по крайней мере дать некоторую передышку.

Потом пейзаж изменился, террасы и водоемы куда-то пропали. Однако я все равно не останавливался в своем бесконечном движении. Раздвигая пронизанный солнечным сиянием воздух, я без устали все время спускался по травянистому склону вниз и не испытал никакого огорчения, когда этот сверкающий мир стал распадаться. К этому времени я твердо знал, что я сюда еще вернусь.

Проснувшись, я долго лежал с закрытыми глазами, пытаясь остаться в только что покинутой мной сказочной стране. Однако новый день властно пробивался под опущенные веки и дальше в мозг, и не прошло и десяти минут, как я понял, что осмысливаю план ближайших действий.

Было уже довольно поздно, когда я вышел из гостиницы. Облака над городом поднялись к этому времени достаточно высоко, и через них просвечивало солнце. Купив в ближайшей лавчонке цилиндр нюхательной пудры, я направился к Ракш.

Мне снова пришлось долго ждать ее в одной из комнат втиральни. Однако на этот раз я проигнорировал поставленную рядом плошку с айей, а лег на спину и воспользовался отпущенным мне временем, чтобы привести в порядок мысли. Итак, к сегодняшнему дню я точно знал, что в горах сидят люди, тайно общающиеся с кем-то за пределами планеты. Я видел, что чистильщики и министр полиции вступили в преследующий незаконные цели альянс. И наконец, я выследил правительственный электромобиль, посетивший ночью район Драного Угла, где находилась база пиратов.

Нарисованная мной картина не была противоречивой, но в ней имелось множество пробелов. Мне так и не было ясно, является ли министр полиции тем человеком, который помогает рою разваливать экономику страны. Собственно говоря, решения Административного совета в гораздо большей степени зависели от министра хозяйства и министра финансов. Если же все-таки именно Аркарнак Чара являлся несущим двигателем всей этой дьявольской интриги, то предстояло понять, с самого ли начала он выполнял эти функции. Вполне могло так случиться, что Чара вообще не понимал, что работает на рой. Я бы не удивился, если б узнал, что он подключился на каком-то этапе реализации плана, решив воспользоваться сложившейся ситуацией для осуществления своих собственных замыслов.

Поэтому первое, что мне предстояло сделать, это установить более жесткий контроль за поселком в Драном Углу и определить, кто его посещает. Через поселок я надеялся дотянуться до тех людей в правительстве, которые проводили в жизнь преступные замыслы пиратов, и одновременно определить местонахождение конечной цели своего поиска – про должающей молчать базы.

Радостно влетела и остановилась посреди комнаты Ракш. По ее лицу было видно, что она не может решить, пришел ли я к ней просто так, соскучившись, или же у меня есть какое-то дело. Я махнул рукой, предлагая ей сесть рядом, вручил нюхательную пудру и достал из спрятанного в накидке пакета рисунки.

– Вот, – сказал я, – посмотри, пожалуйста. Ты знаешь кого-нибудь из этих людей?

Я понимал, что Ракш может отказаться отвечать, и поэтому краем глаза следил за ее реакцией, надеясь, что, увидев знакомое лицо, она каким-нибудь образом выдаст себя. Но Ракш прошла достаточно хорошую школу. Поэтому она ни на минуту не утратила выражения вежливого любопытства, которое затем, когда она просмотрела всю пачку, сменилось озабоченным недоумением.

– Ты все-таки ввязался в это, – укоризненно заметила она, не отдавая, однако, мне рисунки, а положив их возле себя на подстилку. – Я же тебя предупреждала: ты погибнешь сам и погубишь всех, кто окажется рядом.

– Я постараюсь выжить, – сухо заметил я. – И сделать это мне будет легче, если ты мне поможешь.

– Тогда тебе придется подождать. Я не охочусь вслепую.

Ракш вышла за дверь, и я услышал, как она тихим, но решительным голосом отдает какие-то указания. Потом она вернулась и села напротив, задумчиво разглядывая меня так, словно видела в первый раз.

– Я могу тебе помочь, – медленно сказала она. – Но я хочу понять, чем мне это грозит. Расскажи мне, во что я ввязываюсь.

Я кивнул головой. Рискуя многим, Ракш имела право знать хотя бы часть правды.

– Идеи Восстановления, – сказал я, – если их неумело реализовывать, могут привести экономику к кризису, а страну к упадку. Ты знаешь, что всегда есть те, кому это выгодно. Похоже, сейчас они не сидят сложа руки. Результаты, во всяком случае, налицо. Эти люди имеют в руках власть. Так вот, я хочу им помешать.

Несколько минут Ракш молчала, осмысливая услышанное.

– Неужели, – она вскинула голову, – это Ар… Резко выбросив руку, я закрыл ей рот. С минуту она пристально смотрела мне в глаза.

– А ты уверен в своих источниках? – спросила она.

– Более чем, – отозвался я.

– Мне нужны доказательства, – поразмыслив, сказала Ракш. – Тогда я помогу тебе всем, чем смогу.

Румянец сошел с ее щек, и я понял, что внутренне она уже приняла мою информацию.

– Доказательства в стенограммах Административного совета, – сказал я. – А вообще мне ничего не надо. Ответь мне только на мой вопрос, и я пойду.

Ракш грустно улыбнулась.

– Вот за это я тебя и люблю. – Она подалась вперед, желая, видимо, погладить меня по плечу, но только прикоснулась к моей накидке и тут же убрала руку. – Сейчас многое станет ясно, – пообещала она.

Занавеска отдернулась, и служительница в черном внесла на подносе два оракула, конусы которых еще дымились после термообработки. Между ними на матовом зеркале подноса лежал узкий бронзовый стилет.

– Я буду гадать по-настоящему, – предупредила Ракш, и не успел я открыть рот, как она быстро резанула себя по руке.

Струя крови, зашипев, пролилась на конус, который медленно двинулся и, набирая скорость, завертелся вокруг оси. Ракш сосредоточенно следила за тем, чтобы на оракуле не осталось сухого места. Когда она наконец откинулась назад, служительница сделала шаг вперед и ловко обхватила руку Ракщ приготовленным заранее жгутом.

– Хорошо, – сказала Ракш, не поворачивая головы. – Ты свободна. Завяжи и иди. Теперь ты, – обернулась она ко мне.

Не двигаясь и крепко держа свой жгут у локтя, я следил за Ракш, подсчитывающей количество и порядок шипов, на которых у срезонировавшего оракула остались бурые подтеки. Наконец она подняла голову и пристально посмотрела на меня. Мне всегда нравились ее глаза, но сейчас под взглядом Ракш я почувствовал себя неуютно.

– Ты знаешь, Тера, – сказала она изменившимся голосом, – у твоей дороги виден конец.

Я призвал на помощь все свое самообладание.

– Ну естественно, – сказал я. – Ты же видела мою грудь. Чего мне еще ждать?

На мгновение у меня мелькнула сумасшедшая мысль, что фиксируемый уже сегодня конец моего следа в информационном поле этой планеты может означать просто возвращение в ойкумену, но я тут же отверг ее как несерьезную. Моя игра оказалась слишком опасной, и теперь надо было готовиться к тому, к чему я и без того был давно готов. Впрочем, наши поступки постоянно меняли информационный континуум. Так что у меня, даже если оракул не врал, все равно оставался какой-то шанс.

– Сколько у тебя охраны? – спросила вдруг Ракш.

Она выглядела явно встревоженной, и мне захотелось благодарно коснуться ее. Очень давно никто не пытался заботиться обо мне, особенно с тех пор, как я стал жить с Мартой. Я даже забыл, что нужно говорить в таких случаях.

– Спасибо тебе, – сказал я. – Не волнуйся. У меня все в порядке. Я держу дракона за хвост.

– Неужели ты ходишь без охраны? – поразилась Ракш. – Ты ведь говорил, что за тобой много людей.

Я посмотрел на ее руки, нервно вцепившиеся в карманы шорт, и подумал, что вряд ли сумею объяснить ей, почему воюю один.

– Да, – сказал я. – За мной много людей. Но я стараюсь их беречь. И это правильно. Ты ведь тоже бережешь своих людей.

– Чтобы я могла беречь их, – быстро возразила Ракш, – они должны сберечь меня. Тебе нужна охрана. Я дам тебе своих лучших помощников. Без охраны тебя никакие обереги не спасут.

– Нет, – сказал я. – Я никого не возьму. Они будут мне только мешать. Я должен действовать один. Если мне что-то понадобится, я дам тебе знать.

– Хорошо, – кивнув головой, Ракш поднялась и снова вышла в коридор.

На этот раз ее не было минут десять, и вернулась она не одна. Два мордоворота, ввалившиеся с ней в комнату, производили жуткое впечатление. Один, со сломанным носом, зачесывал черные волосы на лоб, под которым глубоко прятались маленькие мрачные глаза. Другой, большой и вальяжный, поразил меня пудовыми кулачищами и ничего не выражающим лицом наемного убийцы. Возвышаясь надо мной, сидевшим на полу, они выглядели еще массивнее, чем были на самом деле.

Ракш, очень довольная собой, радостно представила мне свою гвардию.

– Это Базука, – она ткнула кулаком в вальяжного. – А это Протазан.

– Я же просил тебя… – начал было я.

– А это не охрана, – спокойно ответила Ракш. – Я даю их тебе для связи. Они поселятся у тебя в гостинице. Для выполнения любых твоих поручений.

Я понял, что спорить бесполезно.

– Ну хорошо, – сказал я, смиряясь с неизбежным, и повернулся к своей новой команде. – Моя гостиница – на пятом уровне к востоку от Разделителя. Это за площадью Семерых. Выберите себе любые комнаты и делайте что хотите. Вечером я вас найду. В гостинице сейчас живет всего один человек. Отвратительный тип, но выгонять его я не хочу.

– Это несложно сделать, – безразлично заметил Базука.

– Не надо, – я сделал запрещающий жест. – Вреда от него не будет.

– Какое обращение было бы лучше употреблять? – вежливо поинтересовался Протазан, и я с удовольствием отметил, насколько обманчивым бывает первое впечатление.

– Школа изящных искусств, высшая ступень, – горделиво произнесла Ракш. – У нас все лучшего качества.

– Вижу, – сказал я задумчиво. Мне вовсе не хотелось называться Терой. – Зовите меня Распоротым, – решил я после минутного колебания. – В конце концов ничуть не хуже Базуки.

– У каждого свой дракон, – флегматично отозвался Базука.

– А как насчет моего вопроса? – спросил я Ракш, осторожно отпуская жгут. – Ты наконец ответишь?

Ракш властным движением руки отпустила Базуку и Протазана.

– Ты все еще продолжаешь настаивать? – спросила она безнадежным голосом и сделала паузу, чтобы посмотреть, не передумал ли я.

Но я продолжал молчать. Тогда Ракш глубоко вздохнула и взяла лежащую рядом пачку листов.

– Это Чанторсат Хвара, – сказала она, с явной неохотой протягивая мне один из рисунков. – Помощник Стуры.

Я посмотрел на круглое, сосредоточенное лицо. Оно ничего мне не говорило. Я помнил только, что вчера утром этот человек проехал на лошади в сторону Каймагирского перевала, а после полудня вернулся обратно.

– А кто такой Стура? – спросил я.

– Стура? – изумилась Ракш. – Я была уверена, что ты знаешь. Это же он встречался с Чарой. Во втиральне скавра.

Какое-то время я сидел, испытывая горькое разочарование. Я понимал, что Ракш узнала достаточно важного человека, и ждал, что сейчас станет ясно, к кому из Желтого дворца тянутся ниточки с гор. Теперь же, когда оказалось, что в горы ездил помощник лидера чистильщиков, я почувствовал себя обманутым. Потерянное на разговор время да вылитый стакан крови не дали мне ничего, кроме предсказания моей близкой кончины. А это была не та информация, в которой я сейчас нуждался.

– Хвара… – задумчиво бормотала между тем Ракш. – Похоже на него… Редкий мерзавец. Хуже Стуры. Стура не смог бы… Вот они, значит, что замыслили…

"А почему бы и нет? – сказал я себе. – Ты думал: рой напрямую манипулирует правительством. И в итоге, похоже, попал в плен к собственной версии. Цепочка ведь может быть гораздо длиннее. Представь, что рой действует на Чару через чистильщиков. Или даже не на Чару, поскольку он, судя по всему, только недавно сошелся со Стурой, а на кого угодно, это не важно. Твоя задача теперь – проработать все варианты. И для начала ты обязан узнать, что делал Хвара вчера в горах и доехал ли он до Каймагира. Конечно, здесь много работы, но ты ведь пока что особенно не перегружен"…

– Ну что, Ракш, – сказал я бодрым голосом. – Теперь тебе предстоит выводить меня на Хвару. Расскажи мне о нем.

– Это страшный человек. – Ракш дотянулась до занавески и, осторожно отдернув ее, выглянула в коридор. Убедившись, что нас не подслушивают, она продолжала: – Мне говорили, что до войны он служил в одном из торговых домов клана Сотру. Я этого точно не знаю. Мы приметили его, когда у Северной марки был отбит Шида Раграм. Хвара описывал там присоединенные ценности и произведения искусства. Мои люди связывались с ним. Можешь мне поверить, он очень ловко вел дела.

Ракш на мгновение умолкла и искоса взглянула на меня, словно проверяя, понял ли я, что она имеет в виду. Я медленно прикрыл веки.

– Где был Хвара потом, я не знаю, – продолжала Ракш. – Здесь он вынырнул уже после войны как хозяин десятка квартальных рынков. Я не понимаю, зачем ему эта мелочевка. Только на замке Раграм он должен был взять не меньше миллиона стрендов. На это надо смотреть не глазами. Впрочем, меня это не касается. Хорошо было бы, чтобы и тебя это не касалось. Но раз ты решил, что тебя это касается, я тебе помогу. Я пообещала, и я помогу. Я знаю, где его искать. Но, Тера, милый, дорогой мой, может быть, ты все же откажешься от этой затеи? Пожалуйста, я тебя умоляю! Я хочу видеть тебя живым. Хвара очень опасен. Он – зверь. Когда за тобой придут, будет поздно что-то поправлять.

– Ну ты меня рано сжигаешь, – сказал я уверенным голосом. – Я уж как-нибудь постараюсь себя защитить. Тем более, – я позволил себе улыбнуться, – с помощью двух представителей изящных искусств.

– Хорошо, если они устоят против Хвары, – с сомнением заметила Ракш. – Знаешь что, нагни-ка голову.

Не совсем понимая, чего ей надо, я наклонился вперед. Ловко захватив прядь моих волос, Ракш быстро отсекла ее своим стилетом.

– Все равно я не верю в обереги, – сказал я выпрямляясь.

– А от тебя это и не требуется. Давай, – Ракш взяла меня за руку и подтолкнула к занавеске, – шагай. Кажется, кто-то жаловался, что у него много дел. Занимайся ими. Как только я буду готова, тебя найдут.

Я вышел, и все время, пока я шел по пустынному коридору, мне в спину доносилось усиленное эхом бормотание Ракш:

– Илье д иальпрт, соба упаак чие нанба зислей додзих…

На улице мало что изменилось за то время, что я провел с Ракш. Так же шумела листва на слабом ветру, серыми лохмами клубились облака, тек мимо меня по своим делам озабоченный народ и обиженно кричала где-то за углом бородатая лошадь. Но словно темнее стали краски, резче порывы ветра, пронзительнее звуки. Теперь я точно знал, что черта будет подведена в ближайшие дни.

Собственно, я и до этого понимал, что последний звонок может прозвучать надо мной в любое время. Однако такое абстрактное понимание вызывало лишь ностальгическое чувство прощания с миром, а не желание бороться с судьбой. Теперь же, зная, что на моей площадке начат предстартовый отсчет, я вдруг ощутил необычную собранность и готовность действовать. Я даже чувствовал себя счастливым. Еще несколько дней назад я был готов уйти тихо и незаметно, как смытый в унитаз таракан. Но позавчера я неожиданно получил шанс прожить оставшееся время как мужчина. Это был королевский подарок. Черт с ним, что на месяц или на год раньше! Главное для меня теперь было продать свою жизнь так дорого, чтобы никто из моих убийц не смог похвастаться совершенным.

Я не собирался ни с кем делиться услышанным прогнозом. Плакать обо мне было некому, и я мог обойтись без изматывающей процедуры составления завещания Единственным моим имуществом была гостиница, но мне было совершенно безразлично, в чьи руки она попадет. Меня не задевала даже мысль, что в конце концов гостиница достанется Марте со Стефаном.

"Станет потом рассказывать сыну, – устало подумал я, – что отец геройски погиб в неравном бою. Стефану будет неприятно, но она заявит, что это ее долг. Когда я умру, можно будет вспомнить и о долге".

Задумавшись, я брел по огибающей парк дороге и не заметил, как добрался до Разделителя. Необычный шум вернул меня к действительности. Я поднял голову и от удивления замер. Навстречу мне по Разделителю перла огромная, оживленно гомонящая толпа. Пестрели прически, развевались накидки, взлетали разноцветные дымы "хлопков". Сначала я подумал, что это шагают едущие сегодня в село, за которыми почему-то не пришли платформы. Но минуту спустя заметил, что никто из идущих не тащит с собой чемодан. Поскольку толпа приближалась достаточно быстро, я перепрыгнул через ограждение и стал напряженно вглядываться в накатывающиеся на меня ряды, пытаясь понять, что происходит в городе.

– Друзья! Просьба: не расходиться до конца выступлений. Нас непременно должны услышать! – повис над колышущимися головами громкий, заметно искаженный каким-то устройством голос.

Только тут я заметил несколько человек с рупорами, идущих на равном расстоянии друг от друга по периметру толпы. Они были чем-то неуловимо схожи между собой и напоминали сторожевиков, конвоирующих бредущую домой отару оминотов. И тогда я понял. Это была мирная демонстрация. Люди, собравшиеся вместе на Разделителе, хотели не только объяснить окружающим, чего они хотят, но и показать, как их много. Оставалось только выяснить, чем вызван этот акт публичного устрашения. Именно сейчас это было необходимо как никогда. Происходящее на поверхности позволяло понять до сих пор ускользающую от меня суть глубинных процессов.

Я перелез обратно на Разделитель как раз в ту минуту, когда со мной поравнялись первые ряды демонстрантов. Проходящие мимо пели: "В груди горит пожар! Мы можем побеждать! Мы только не умеем и не желаем ждать!" Две девушки, радостно хлопая в ладоши, танцевали на ходу.

Буквально через сто метров колонна стала круто поворачивать и свернула в парк. Здесь находилась огромная площадка, на которой до войны устраивались различные представления. На этом месте выступал уличный театр, бросали факелы и жертвенная фея карнавала принимала мужчин. В центре площадки до сих пор стоял предназначенный для этого помост. Больше всего меня интересовало, имеют ли отношение к демонстрации чистильщики. Однако, даже если они и являлись ее организаторами, внешне это никак не проявлялось. Я не увидел ни на ком из участников пучков мергса. Да и мужчина, вылезший на помост, с виду ничем не походил на обычно плохо одетых чистильщиков. Наоборот, он был завернут в роскошную зеленую с золотым шитьем накидку и выглядел по местным критериям вполне преуспевающим господином.

– Люди! – завопил этот субъект, едва успев выпрямиться. – Сограждане! До каких же пор наше нерешительное правительство будет испытывать терпение созидающего народа?! В то время, когда сотни тысяч тружеников, непокладая рук…

Он ораторствовал достаточно долго, призывая собравшихся "разбудить засевших в правительстве консерваторов" и убеждая, что "не за горами то светлое время, когда мы наконец увидим плоды своего самоотверженного труда". Это было достаточно интересно, тем более что я впервые попал на подобное мероприятие. В речи выступающего то и дело мелькали выражения типа "народный суд истории", "интересы безграничного большинства" и "испепеляющая энергия Восстановления". Толпа поддерживала его громкими выкриками, нестройным топаньем и мелодичными ударами в маленькие гонги.

Насколько я понял, смысл выступления сводился к следующему. Захваченные идеями Восстановления жители Керста хотят строить. Но строить нечего. Правительство занято бесплодными обсуждениями, а по всем начатым проектам сокращено или полностью прекращено финансирование, Люди готовы работать почти за бесплатно, в долг, но все-таки зарабатывать какой-то минимум на еду они должны. Тем не менее огромное число людей лишилось сегодня последних средств к существованию. Благодатная земля, колыбель всей цивилизации, не может про кормить население, сократившееся, кстати, за годы войны в полтора раза. Отсюда следует вывод. После долгих лет тирании кланов граждане Керста все как один гордились возможностью выбрать главу государства. Но если он и возглавляемое им правительство не справляются, придется выбирать нового Принцепса…

Это был неожиданный для меня вывод. Я думал, Принцепсу достанется за то, что он вовремя не затормозил. Оказывается, собравшиеся требовали увеличить скорость. Если Принцепс, рассказывая о положении дел, не врал, то это требование граничило с абсурдом. В полном недоумении я огляделся по сторонам. Площадка была заполнена до краев. Более того, на ней уместились далеко не все пришедшие в колонне. Я видел лица, белеющие в просветах между деревьями. Здесь собралось не менее пяти тысяч человек. Митинг по местным масштабам получился громадным, и я никак не мог понять причины этого коллективного безумия. Похоже, рой не остановился и перед массовой гипнообработкой, что переводило их деяния из экономического преступления планетарного масштаба в преступление уголовное.

Я толкался в толпе больше часа, но так и не нашел ответа на свои вопросы. Поскольку никто из сменяющих друг друга на помосте ораторов не сказал за это время ничего нового, я ушел, не дожидаясь конца. Но всю дорогу от парка до Желтого дворца я пытался понять людей, оставшихся на площадке. Они не могли не видеть, что их труд превращается в труху. Более того, положение, как правило, ухудшалось прямо на глазах. И тем не менее они без всякого принуждения пришли сюда, требуя более решительного продвижения по пути, ведущему в тупик.

Молоденький солдат охраны дворца, которого я повстречал по дороге, объяснил, как пройти к зоне стоянок и гаражей. Однако войдя под высокий купол главного ангара, я еще добрых полчаса искал секцию, где разместились новые серебристые машины. Когда я появился, шоферы электромобилей стояли небольшим полукругом возле одного из лимузинов, хозяин которого молча копался в моторе. Здесь были одни мужчины, что, на мой взгляд, осложняло ситуацию. Заметив меня, все они сделали вид, что не видят чужака, однако разговор все-таки прервался. От этого молчания под ложечкой на мгновение возник неприятный холодок, но отступать было некуда.

– Приветствую электриков, – сказал я, уважительно отделяя местную элиту от возниц экипажей и водителей перевозок. – Я – Тера, советник Принцепса.

– Привет, – ответило мне несколько угрюмых голосов, но большинство предпочло отмолчаться.

Я был несколько обескуражен таким приемом, но повернуться и уйти я не мог.

– Кто вчера ночью ездил по дороге на Лайлес? – деловито продолжал я, надеясь, что в моем голосе отчетливо звучит возможность заработать.

Однако шоферы молчали, спокойно разглядывая меня почти в упор.

– Жалко, – сказал я, делая вид, что собираюсь уходить. – Думал застать.

– Хотелось бы знать, что стоит за этим интересом? – произнес ближайший ко мне мужчина в аккуратной разлетайке, вышитой сложным орнаментом.

– О-хо! – обрадовался я. – Вот и встретились…

– Нет, – мужчина скорчил презрительную гримасу. – Я вчера не работал. Я сейчас вообще не работаю – руку отбил. Однако хочу разобраться: может, и я для чего сгожусь?

– Стоявшие рядом с ним шоферы дружно заржали, и я понял, что в дальнейшем разговоре нет смысла. Они еще не переиграли меня, но, если наша беседа затянется, это обязательно произойдет. Видно было, что каждый из них готов держаться до конца. Может быть, поступая на работу, они взяли определенные обязательства, а может, просто ненавидели окружение Принцепса, кто знает. Но искать здесь мне было абсолютно нечего, и оставалось только засчитать себе поражение и постараться достойно отступить.

– Я скажу ему самому, – сообщил я, делая шаг назад и собираясь уходить. – Когда разыщу.

– Удачи и счастья, – пожелал мне вслед ехидный голос.

– Всем нам, – ответствовал я, не поворачивая головы.

"Плохо-то как начинается, – думал я, возвращаясь домой. – Зря я сюда пришел. Конечно, я дилетант. И у меня мало времени. Но только кому ты все это собираешься объяснять? Нечего тогда было лезть к ним. Ты что, не понимаешь, что если в результате сегодняшней ошибки тебе однажды ночью проломят череп, то проиграешь не только ты. Жалко, что нельзя вешать "маячки"! Я бы давно уже знал, кто по ночам мотается в поселок. Хотя даже если б я мог узнать, кто ездит в поселок, это бы не решало главной проблемы. Рою вовсе не обязательно иметь дело с правительством напрямую. Точно так же они могут действовать и через "чистильщиков". Однако с поселком все равно надо разобраться. Я обязательно дотянусь! Сяду на хвост лимузину, залягу в кустах у въезда, повисну над поселком – придумаю что-нибудь! Не может быть, чтобы при моих возможностях я не взял такой простой информации. Не расстраивайся, три нашивки, будут и у тебя удачи!"

Я вошел в гостиницу и почти пересек холл, когда меня окликнули. Я недоуменно огляделся. Над конторкой торчала расплывшаяся в улыбке голова клоуна.

– Удачи и счастья! – сказал я, улыбаясь в ответ.

Я чувствовал к нему странную для меня самого симпатию. Может быть, она была связана с тем, что он, как и я, тоже был неудачником.

– А я тебя давно жду!

– Случилось что? – поинтересовался я, подходя ближе.

– Нет, что ты! Все в порядке. А вот вчера – да. Вчера я мог умереть. Но ты меня спас…

Я понял, что клоун пришел благодарить за вчерашнее, и испугался. На Керсте существовала древняя форма благодарности, когда благодарящий дарил себя на определенный период тому, кому был обязан. Отказаться от этого было невозможно. Я понял, что у меня осталось меньше минуты, и, не раздумывая, бросился вперед.

– Что-то я этого не заметил.

– Ну как же! Я даже пошевелиться не мог. А ты дал мне лекарство, и я проснулся здоровым.

– А, – сказал я. – Ты вот о чем. Так это было всего лишь снотворное. Тебе просто надо было выспаться, старина. Кстати, за полдня в гостинице с тебя причитается тринадцать жетонов.

Последней фразой я наконец добил его.

– Но… у меня сейчас нет… – забормотал клоун. – С собой… – добавил он едва слышно.

– Ерунда, – я успокаивающе похлопал его по плечу, – отдашь потом. А пока пойдем ко мне, выпьем скруша. Мне поставляют отличный скруш. Гордость гостиницы, можно сказать.

Следующий час я слушал сперва трезвые, а потом все более пьяные излияния клоуна, поддакивал ему и наливал еще, все время пытаясь сообразить, как от него избавиться. Сначала клоун держался прилично, рассказывал мне о своей прошлой работе и о том, какой я хороший друг, но потом, когда его голова перестала с ним советоваться, пустился в бессвязные воспоминания о Беш, с занудной восторженностью повествуя о своей великой любви и о том, какая она несравненная фея, особенно в постели. В конце концов я не выдержал и сказал ему, что должен уходить.

Чтобы не обидеть Клоуна, я действительно вышел, прошел с ним несколько блоков и только после этого распрощался и, сделав круг, вернулся обратно в гостиницу.

Базука с Протазаном не подавали признаков жизни, хотя я видел по индикации, что они заняли ближайший к выходу двухкомнатный номер. Оклахома тоже болтался где-то, видно, шустрил по сиделкам, выискивая очередных жертв своей необузданной сексуальности. На улице я обнаружил, что уже темнеет, и удивился, как быстро прошел день. Через несколько часов мне предстояло снова лететь к камерам, а до этого я должен был успеть подготовить очередное послание Давантари. Однако не успел я надиктовать и двадцати строк, как услышал сигнал алярма.

Чертыхнувшись, я отключил компьютер и, затягивая шнурки разлетайки, вышел к контроллеру. То, что я увидел на втором экране, заставило меня вцепиться в стол. По коридору гостиницы, озираясь по сторонам, медленно шла Таш.

Этого не могло случиться даже во сне! С минуту я торчал перед монитором, не в силах оторваться от ее озабоченного и вместе с тем бесконечно милого лица, красиво обрамленного черными как смоль волосами. Потом я пришел в себя и со всех ног бросился к переходу. К счастью, Таш еще плохо ориентировалась в гостинице и вынуждена была читать указатели. Благодаря этому я успел выскочить во внешнюю часть и встретить ее неподалеку от Лугового зала.

Теперь мы стояли вплотную друг к другу, я держал ее за руки и с отчаянием ждал, когда наконец выяснится, что я срочно понадобился Принцепсу или что завтрашний Совет переносится на два дня. Пауза затягивалась, пора было начинать разговор, но я никак не мог найти подходящих слов. Специально Для таких случаев любая цивилизация изобретает ни к чему не обязывающие шаблоны. Были они и на Керсте, но почему-то именно сейчас эти безликие фразы отказывались срываться с моих губ.

И тут я почувствовал, что Таш дрожит. Это была особая дрожь, и в мгновенной вспышке озарения я получил ответы на все незаданные вопросы, после чего слова стали уже не нужны. Этот разговор гораздо лучше вели руки, еще лучше губы, а точки наивысшего понимания он достигал, когда переплетались тела. Сегодня все было не так, как в прошлый раз, когда, казалось, над нашей постелью ревел торнадо. Словно открылись какие-то тайники, где за долгие месяцы одиночества скопились огромные запасы неизрасходованной нежности, ласки и тоски.

Я входил в Таш так медленно и сладко, как будто погружался в теплый, пронизанный солнцем водоворот возле Большого барьерного рифа. Я неторопливо плыл над волнисто колышущимся подо мной дном, осторожно продвигаясь все дальше и дальше в доверчиво и жадно распахивающиеся мне навстречу глубины. Каждое движение было полно невыразимой неги, и я стискивал челюсти, удерживая в себе похожий на завывание стон.

Я вслушивался в Таш так же тщательно, как радисты подбитого штурмовика слушают после боя окружающий эфир. Все мое внимание было сконцентрировано сейчас на головке моего члена, как сосредоточивается внимание взломщика на кончике его электронного щупа. Я понимал, почему Зевс выбрал форму дождя, просачиваясь к Данае. Стыковка могла считаться произведенной, только если все выступы вошли в положенные пазы и штекеры кабелей попали в предназначенные для них разъемы. Я очень хотел достичь полного слияния если не душ, то хотя бы тел, и Таш благодарно отозвалась на мои усилия, гибко обвив меня и вобрав в себя вместе со всем моим барахлом, воспоминаниями и официальным послужным списком.

В какую-то минуту, в самом начале моего проникновения в Таш, я вдруг испугался ее абсолютного могущества и бесконечного превосходства. Мне почему-то почудилось, что я теряю себя и гибну в разросшейся до размеров космоса черной дыре, бесследно поглощающей даже кванты света. И действительно, Таш всосала меня жадно и быстро, с влажным утробным чмоканьем, как всасывает неосторожного путника болото или зыбучий песок. Однако через некоторое время, когда я смог осмотреться, я понял, что страхи мои нелепы. Под тонким слоем песчинок оказался спрятан подземный дворец с роскошными залами, висячими садами, крытыми переходами и уютными будуарами.

Аристократически чувственное влагалище Таш обхватывало меня теплыми нежными ладошками, ласково терло, посасывало и, быстро выполнив положенный ритуал, взрывалось долго истекающей из загадочных глубин многоступенчатой волной оргазма. Я оказался в залитой теплым светом свечей дворцовой зале, где чарующе звучал клавесин, пела флейта и прекрасные пары с тихим шорохом легко кружились вокруг меня в подчеркнуто техничном менуэте. Больше всего чудесное слияние с Таш напоминало танец эльфов на фейерической планете Лориен. Я видел его всего один раз, но запомнил на всю жизнь.

Мне очень хотелось, чтобы это никогда не кончалось. С каждой минутой мое одиночество отступало, растворялось и таяло. Все происходящее сейчас было так сладостно, что я готов был на все ради продления этих фантастических минут. Я смотрел на тонкое, невыразимо прекрасное лицо Таш, на нежные, влажно блестящие губы, на пушистые тени от ресниц и чувствовал, как плавится мое сердце в ослепительном пламени наконец пришедшего ко мне счастья. Я долго ждал эту женщину, может быть, всю жизнь, и вот наконец дождался.

Бескрайний мир, простирающийся от переливающейся всеми красками ойкумены до мрачных и темных лабиринтов втирален Керста, сжался сейчас до размеров принявшего меня женского тела, и из него исчезли рой и "Трезубец", Марта и Стефан, патруль и Давантари – все, что мучило и жгло меня бессонными кошмарными ночами, оглушало днем, постоянно стонало и ныло под сердцем, уводя до срока к Последнему Причалу. Таш, даже не подозревая об этом, спасала меня от самого себя, и я был безмерно благодарен ей за ее бескорыстный подвиг.

Потом мы лежали, вытянувшись, тесно прижимаясь друг к другу. Одну ногу Таш забросила мне на бедро, а ее голова покоилась у меня на плече – так, что она не могла видеть моего потрясенного лица.

– Ты нарушила свое правило, – сказал я, целуя ее волосы.

– Да. Впервые.

– Спасибо тебе.

– Не за чем. Я сама этого хотела.

– Мне ни с кем еще не было так хорошо.

– Мне тоже. Я погладил ее свободной рукой по груди, вычертил на плече замысловатую виньетку.

– Я очень устал от одиночества.

– От одиночества? – Таш хмыкнула. – Насколько я знаю, у тебя хватает контактов. Мне рассказывали о Распоротом.

– Это не так. – Я хотел привстать на локте, чтоб лучше видеть ее, но передумал. – Можно иметь партнера… или кучу партнеров… и все равно быть одиноким. Так даже еще хуже. Вроде ты с кем-то, а на самом деле ни с кем.

– Я не понимаю, – сказала Таш, поворачиваясь и заглядывая мне в лицо.

– Я сам не понимаю. – Я и вправду не знал, как это ей объяснить. – Я думаю: контакт, он только тогда настоящий, когда люди пересекаются еще и сутью.

– Сутью? – задумчиво сказала Таш. – Зачем? Это же больно.

– Это не всегда больно. Если совпадает главное, это не больно.

– Главное никогда не совпадает. У каждого свой дракон.

– Иногда главное совпадает.

– Это тебе кажется, что главное совпадает. А чем больше ты узнаешь человека, тем лучше видишь, что он другой.

– Нет, – упрямо сказал я. – Главное – это главное. Его немного. Оно может совпадать.

Я уже жалел, что затеял этот разговор. То, что я говорил, было скучным даже для землянок. Но знание это пришло ко мне совсем недавно, и у меня до сих пор ни разу не выпадало случая поделиться им.

– А если главное совпадает, что тогда?

– Тогда? – переспросил я, удивляясь простоте этого вопроса и сложности предстоящего ответа. – Тогда к тебе приходит настоящее счастье.

– И у тебя были такие женщины?

– Несколько раз я думал, что были. Потом понимал, что ошибся.

– Неужели тебе нужна такая женщина?

– Нужна, – сказал я. – Конечно, нужна. Такая женщина нужна каждому.

– Ты – сумасшедший, – сказала Таш. – Ты даже не представляешь, о чем говоришь.

– Может быть, – согласился я, механически поглаживая ее предплечье. – Смой мои слова в памяти.

Было немножко грустно, но я уже привык к потерям. Если ты сразу не смог объяснить, не стоит повторять безуспешных попыток. Сразу понимают только те, кто настроен на эту волну. Остальные тебя никогда не услышат.

– Как там Принцепс? – спросил я, лишь бы что-нибудь спросить. – Он и сегодня знал, что ты идешь ко мне?

– Сегодня? – Таш повернулась поудобнее, прижалась щекой к моей груди. – Нет, сегодня не знал. – Она тихо улыбнулась чему-то своему. – Он сегодня вообще будто мозги потерял.

– А что с ним случилось?

– Да ничего. Просто завтра очень тяжелый Совет.

– Мне казалось, все Советы тяжелые, – пробормотал я.

– Когда сорок процентов пережившей войну промышленности остановлено или близко к остановке, причем остановлено после полугода напряженнейшего труда по ее восстановлению, то за это следует отвечать, – спокойно сказала Таш.

Судя по всему, эту фразу она где-то услышала и теперь с пользой для себя пустила в дело.

– Сорок процентов?! – поразился я.

– Это в целом. В металлообработке спад достиг пятидесяти пяти процентов, в промышленности стройматериалов – пятидесяти трех, в легкой – сорока восьми. А чего еще ожидать при таких безумных государственных расходах? Ты разве не видишь, что в последнее время инвестиционная политика абсолютно не согласуется с реальной перспективностью и прибыльностью проектов и отраслей? Сколько средств, например, бездарно вогнали в химическую и биологическую промышленность! А что в итоге? Полное истощение бюджета и резкое сокращение инвестиций. Думаю, что в ближайшие месяцы промышленность Керста ожидает коллапс.

Этого я не ожидал. Мне казалось, что секретарша Принцепса может только кидать шарик и забавляться с вазгифом. Я был настолько изумлен, что не успел закрыть рот, когда Таш вскинула на меня взгляд. Лицо ее странно дернулось, и мне показалось, что я заметил в глубине прозрачных глаз след мгновенно погашенной досады. Что ж! Я действительно плохо понимал хитросплетение экономических факторов и взаимодействие разных хозяйственных механизмов. Амалазунта отнеслась бы к сказанному Таш гораздо живее, У меня же в голове явно не хватало какой-то специальной шишки. Может быть, женщины любых миров вообще лучше мужчин приспособлены к экономическому анализу, не знаю. Во всяком случае, теперь я понимал, что был несправедлив к Таш. Она умела ходить гораздо дальше, чем я решил сначала, и ей вовсе не надо было подслушивать ничьих фраз.

– Я был сегодня на митинге, – сообщил я, пытаясь заполнить возникшую паузу. – Они требовали как можно быстрее двигаться в выбранном направлении.

– Это прекрасно. – Таш мечтательно улыбнулась. – Люди готовы восстанавливать нашу страну, не считаясь с трудностями.

– Что же тут прекрасного? – удивился я. – Ты ведь сама говорила, что все используется крайне неэффективно. Зачем еще больше усиливать негативные процессы?

– Залить костер легко, а разжечь потом трудно: мокрые дрова не загорятся. Надо улучшать технологии, принимать более точные решения, в конце концов наказать кого-то за отдельные ошибки. Но гасить порыв десятков тысяч людей нельзя. Это обойдется государству дороже.

"Как же, дороже! – подумал я, вспоминая вчерашнюю сходку чистильщиков, на которую попал, идя к Ракш. – Что может быть дороже крови? А ее есть кому пускать".

Но спорить мне не хотелось. Я хорошо чувствовал Таш, видел ее длинные, легкие мысли и знал, что этот вечер у нас не последний и что ситуацию в Керсте мы еще успеем обсудить.

– Иди ко мне, девочка, – сказал я, переворачиваясь на живот. – Я, кажется, по тебе соскучился. Дай я тебя поцелую…

– Поцелуй, пожалуйста, – согласилась Таш, и в голосе ее вдруг отчетливо прорезалась страсть. – Поцелуй меня скорее!

В этот вечер я очень не хотел ее отпускать, но Таш настояла на своем. И, настояв, тем не менее не спешила одеться и уйти. Она сидела на постели среди скомканных простыней и молча тянула скруш, который, к счастью, нашелся в подкроватном баре.

– Страшно тебе? – спросила она, глядя на меня. Проследив за ее взглядом, я скосил глаза на шрам, багровеющий в распахнутом вырезе разлетайки.

– Страшно? – Я удивленно пожал плечами. – Теперь уже не страшно.

– А ты не боишься умереть?

– Умереть! – сказал я презрительно. – Я жить не боюсь, а ты говоришь умереть!

Я взял свой бокал скруша, пожалев, что это не спиртное, и сделал порядочный глоток.

"Ты этого еще не знаешь, – думал я, глядя в занавешенное длинными ресницами лицо Таш, спрятавшейся за ними после моего ответа. – И хорошо бы тебе этого не узнать. Даже в моем окружении, которое состояло из одних мужчин, многие не знали этого. И я не знал до недавнего времени. А теперь знаю. Когда нечего терять, исчезает всякий страх. Жизнь вообще грустная штука, в ней нет места надежде. Но только не все это понимают. А это надо выучить наизусть. Потому что, как только ты перестаешь надеяться, к тебе наконец приходит настоящее мужество – спокойное и лишенное ярости".

– Теперь я буду жить долго, – сказал я с улыбкой. – Ты залечила мою сердечную рану.

Таш наконец поставила бокал на пол и слезла с кровати.

– Я поеду, – жалобно попросила она.

У входа мы неожиданно столкнулись с Оклахомой. Я как раз только взялся за плетеную ручку двери, как она отъехала в сторону и на пороге вырос постоялец. К счастью, он ничего не сказал. Может быть, хотел, но не успел. Я быстро и вежливо пропустил Таш вперед и, взяв ее за руку, повел вдоль гостиницы к углу, за которым можно было скрыться. Подозреваю, что Оклахома вывалился обратно наружу, посмотреть мне вслед, но принципиально он уже не мог ничего изменить.

На улице лил сильный дождь. Я хотел, как вчера, сбегать за возницей, но Таш решила немного пройтись. Мы брели в потоках теплой воды, журчащей вокруг босых ног, смеялись и целовались, и мне казалось, что я вернулся на Землю, в свою забытую школьную юность, когда вот так же бродилось по весне и можно было ни о чем не Думать и никуда не спешить.

На углу, перед площадью, Таш остановилась и, вцепившись в мою мокрую накидку, запрокинула голову, вглядываясь мне в лицо. Ее прозрачные глаза потемнели в ночи, мокрые волосы надо лбом склеились в тонкие прядки, а на щеках и носу блестели капельки дождя. Однако, несмотря на это, она была так хороша, что у меня от восторга на миг перехватило дыхание.

– Милый мой, милый, – она, прощаясь, закинула руки мне за шею, – чудесный мой, дорогой, настоящий мужчина, откуда ты взялся такой? Я буду помнить тебя, Распоротый, я хочу снова увидеть тебя, я хочу снова умирать под тобой. Я увижу тебя еще? Я обязательно должна увидеть тебя еще! Можно я опять приду к тебе? Я хочу тебя, я не наелась. Просто я сегодня больше не могу.

– Ну конечно, конечно! – засунув руки в прорези накидки Таш, я в который уже раз принялся ласкать ее грудь и ягодицы и сам возбудился, ощутив, как на мгновение сладостно обвисло, а потом напряглось и жарко прильнуло ко мне ее гибкое тело. – Мы обязательно увидимся снова! Куда же я от тебя денусь? Ты потрясающая! Я был по пояс в земле, ты вытащила меня. Такое счастье! Я не хочу тебя отпускать. Хочешь, я заберу тебя завтра после Совета?

– После Совета? – Таш прижалась ко мне долгим поцелуем. – Давай доживем до завтра, милый. Сегодня я не в состоянии даже думать об этом.

Я стоял на обочине, глядя ей вслед до тех пор, пока можно было видеть через дождь ее экипаж, а потом повернулся и, не замечая льющих на меня с неба потоков, побрел обратно. Я шел, переполненный ощущениями, и боялся их расплескать. Сейчас я чувствовал себя по-настоящему счастливым. Это была моя женщина. Мой размер. В моем зыбком мире, случайно задержавшемся на границе Нави и Яви, во тьме, в которой еще вчера не было ни тверди, ни светил, вдруг, словно по волшебству, волей непостижимого демиурга появился крохотный островок надежды, освещенный робкой пока еще искоркой любви. Оклахома ждал меня в дверях своего номера. Судя по всему, он караулил специально и вышел, едва заслышав шаги.

– Ну, ты даешь, рулевой! – закричал он еще издалека. – Вчерашняя подружка как – не ревнует? Девочка – предел! Давай завтра втроем!

Я молча подошел поближе.

– Слушай, – тихо сказал я ему, глядя прямо в водянистые глаза, тускло поблескивающие на багровом, покрытом бугристыми уплотнениями лице, я тебя предупреждаю: держись от меня подальше. Похоже, тебе пора улетать. Ты меня достал.

Оклахома изумленно вытаращился на меня, потом протянул руку, готовясь схватить за разлетайку, но в последнюю секунду усмирил порыв.

– О-ля-ля, – рассмеялся он. – Меня, кажется, пугают. А ты не боишься, паренек?

– Тебя? Нет.

Обогнув его, я пошел по коридору, чувствуя лопатками сверлящий спину взгляд. Мне очень хотелось обернуться, но делать этого я, естественно, не стал.

Пора было лететь. На этот раз я решил действовать умнее. Чтобы не лопухнуться, как вчера, я решил взять с собой всю считывающую аппаратуру. Особо не разбираясь, я покидал в сумку зачехленные рекордеры и заторопился к выходу. Дверь Оклахомы на этот раз была закрыта, однако я прекрасно понимал, что военные действия теперь неизбежны. Сейчас это было более чем некстати, я чувствовал свою вину. Но сдерживаться я уже не мог.

Несмотря на позднее время, народу на улицах болталось еще много, поэтому я никак не мог взлететь. Мелькали какие-то тени, некоторое время сзади тащился перебравший скруша молодой человек, выскочил прямо на меня и исчез в тумане экипаж. Наконец я дошел до парка, нырнул в него с освещенной улицы и, скрывшись в спасительной тьме, сразу же поднялся в воздух.

Оставив позади быстро растворившиеся в облаках огни города, я летел сквозь пропитанный водой мрак, и теплый ветер ласково щекотал мне ресницы. Впервые за долгое время я был по-настоящему счастлив. Дождь громко стучал по капюшону, забивая писк локатора в ухе. Заброшенная за спину тяжелая сумка все время заваливала меня, съезжая на правый бок. Пару Раз я снизился так, что получил метелками по физиономии. Однако все эти помехи оставались где-то на периферии сознания, нисколько не раздражая меня Снова и снова я мысленно прокручивал в голове все, что произошло за последние два часа, и нелепая улыбка не сходила с моих губ.

Это была справедливая награда – награда за то, что, несмотря на сильное желание ускорить окончательный расчет, я не сломался и остался жить. В моей аптечке хватало средств, обеспечивающих эту процедуру. Стыдно признаться, но несколько раз, во время наиболее сильных приступов отчаяния, я доставал одну из запаянных коробочек и, чувствуя, как болезненно стягивает лицо гримаса кривой ухмылки, задумчиво водил пальцами по черной шероховатой поверхности. Вряд ли бы я осмелился когда-нибудь на этот шаг. Но представлять, как прибывшие спасатели вынимают из кресла мой окоченевший труп, было одновременно и стыдно, и сладко.

Все это происходило давно, в самые первые после приезда сюда дни Но даже надежно похоронив позорные для меня мысли о самоубийстве и заблокировав от этих сюжетов дриммер, я продолжал отчаянно просить богов всех планет, чтобы отпущенные мне дни подошли к концу. Я был уверен, что теперь уже никогда не смогу жить так же легко и радостно, как жил раньше. А позорно влачить тоскливое существование я не хотел.

То, что Таш пришла ко мне снова, оказалось для меня абсолютной неожиданностью. Она не должна была делать этого. И тем не менее она пришла. Теперь я очень боялся спугнуть слабое ощущение счастья, зарождающееся в моей душе. Я старался думать о деле, о странных событиях, происходящих в стране, и о рое, который где-то неподалеку устроил свое отвратительное гнездо. Но получалось это у меня плохо. И все время, пока я летел, я видел перед глазами то запрокинутое в страстном крике, то улыбающееся, то нежно смотрящее на меня снизу вверх лицо Таш.

Камеру у моста через Ясоко я обнаружил не сразу. Мне пришлось как следует поползать по прибрежной гальке с фонариком в руке. Сначала я испугался, что камеру засекла электронная разведка роя, но потом она все-таки нашлась – метрах в пяти от того места на бугре, где я ее оставил. Похоже было, что ее отбросило в сторону прошедшее здесь вечером стадо оминотов. Камера не включалась на животных, поэтому проверить свою гипотезу я не мог. Однако гипотеза имела весьма материальное подтверждение: футляр камеры, замаскированный под булыжник, был основательно испачкан результатами их метаболизма.

Обмыв тайник, я вскрыл его и тут же через вьюер просмотрел запись. Увы! Сегодня мне опять не повезло. За весь день через мост проехали только три человека. Все они направлялись из города к перевалу, и никто из них не вернулся обратно. Кроме того, датчики в горах не зарегистрировали никаких возмущений лямбда-полей. А самое главное – не было ни одной радиопередачи.

Расстроенный, я сидел на камнях, слушая шум воды на перекатах, и думал о том, что полет ко второй камере вряд ли добавит что-нибудь существенное к полученной информации. Контролирующая дорогу на Лайлес аппаратура принимала сигналы трансляторов с другой стороны отрога. Но радиопередачу роя взяли бы все пеленгаторы периметра. Раз ничего не было здесь, значит, ничего не было и там. Прошли еще сутки, а местонахождение базы роя так и осталось неизвестным.

Я летел над рекой, борясь с одолевающей в монотонном полете сонливостью. Веки слипались, тяжелая голова все время свешивалась вниз, норовя завалить меня в пике, а писк локатора в ухе превратился в высокую гудящую ноту, напоминающую своими переливами музыку. Понимая, что дальше так лететь опасно, я сбросил скорость, включил автоштурмана и снизился почти до самой воды, надеясь взбодриться от высоко взлетающих холодных брызг.

Однако я так устал, что никакие брызги не могли вырвать меня из полуобморочного состояния и заставить перейти границу реальности. Случалось, что время от времени я выдирался из опутывающего меня ватного кокона, но потом опять проваливался в дрему, и, если бы не автоштурман, не долететь бы мне этой ночью до Тесеко.

Выныривая из коротких отключек, я все время возвращался к мучающему меня вопросу: как получилось, что граждане богатейшей на планете страны сразу, не только без сопротивления, но даже с радостью приняли экономический порядок, который ежедневно продолжает разрушать их очевидное благополучие?

Сейчас я уже понимал общий ход событий. Бандиты из роя, действуя быстро и напористо, дотянулись до правительства, организовали направленную гипнообработку достаточно широкого круга лиц и одновременно активизировали существовавших здесь фанатиков. Расчет их, безусловно, был точен. Для не защищенного горьким опытом Керста такое воздействие должно было стать смертельным. Когда я думал об этом, у меня от ненависти сводило зубы. Их надо было остановить любой ценой. И больше всего меня страшило, что один я это сделать не смогу.

Аппаратура с дороги на Лайлес показала то, что я и так уже знал. Радиопередач не было, возмущений лямбда-поля не зарегистрировано. Из Лайлеса в город рано утром продымил паровик, за ним проследовали три экипажа и всадник. Из города в Лайлес проехали два всадника, экипаж и электромобиль. Обратно электромобиль не вернулся. Похоже было, что он остался в Драном Углу. После сегодняшнего разговора с шоферами мне страшно не хотелось лететь туда, но я понимал, что другой возможности разобраться с тайной этого поселка может и не представиться.

Электромобиль стоял под окнами самого маленького дома в поселке. В двух окнах еще горел свет, и машину было видно очень хорошо. Кусты чинзара подступали вплотную к домику, и, чтобы не хрустнуть веткой, мне пришлось буквально сползать по стене. В домике разговаривали. Я быстро раскрыл сумку и, не заглядывая в нее, нащупал контейнер с контактными датчиками. Прилепив их к теплой и влажной стене, я отлетел подальше и, спрятавшись за кустами, стал вслушиваться в ведущийся в домике диалог.

В комнате, где горел свет, находились два человека. Приборы фиксировали гораздо большее количество биомассы, но остальные обитатели домика, похоже, спали. Сколько их было, я сразу сказать не мог, а разбираться в этом не хотелось, поскольку то, что я услышал, оказалось чрезвычайно интересным.

– Вот мы и дождались, – говорил мужской голос. – Сегодня впервые обвиняли правительство.

– Ну, – его собеседник издал короткий смешок, – нельзя сказать, что это было безосновательно.

– Не надо! – Я услышал гневные ноты в голосе говорящего, и голос этот показался мне знакомым. – Ему ничего нельзя доказать. Я начал действовать недавно. В конце концов он сам виноват. Если бы он слушал, что ему говорят, ничего бы не было. Еще немного, и недовольство станет всеобщим.

– Пока этого нет, – почтительно возразил второй мужчина, и я понял, что он подчиняется первому. – Наоборот, директора химической фабрики в Арконе чуть не побили, когда он отказался отпускать удобрения. Рыбаки в порту сами красят свои суда, чтобы сократить стоянку во время ремонта. Я был в Хармонге, работники плиточного завода хотели послать делегацию в столицу. Они второй месяц получают треть зарплаты, но недовольны тем, что на завод перестал поступать песок. Между прочим, их едва удалось удержать.

– Скоро это закончится. Иссякнут запасы, энтузиазм перестанет подкрепляться победами, люди зададутся вопросом, во имя чего они выкладываются Вот тогда все и взорвется. Первыми начнут города, которые ближе к болотам, там жизнь самая трудная. Их тут же поддержат остальные. Уверяю тебя, дело не ограничится митингами. Конечно, люди устали от войны. Однако они не разучились стрелять.

– Этого нельзя допустить.

– Нельзя.

– Не пора ли с ним покончить?

– Сначала надо убрать его владельца.

– Это опасно. Если он вдруг решит играть по правилам…

– Он никогда не сможет играть по правилам Он их не знает.

– Но если он все-таки захочет, то наиболее подходящие виновные – мы.

– Здесь дело не в нас.

– Я привык думать в первую очередь о себе.

– Я это знаю. Ты думаешь, я не помню, как ты отвел свою бригаду от замка Раграм?

– Ну и что? Тогда у замка остался Вера. Его соединение измолотили в труху. И где теперь Вера? Ты же знаешь, что он сделал все, что мог. Но его судили. А я вот помогаю тебе.

Они заговорили о какой-то операции, в которой участвовали на войне, а я упорно пытался вспомнить, кто при мне недавно упоминал Шида Раграм. После полуночи вспоминать было трудно, почти невозможно, но я в конце концов выдавил нужную информацию. О Шида Раграм говорила Ракш. И говорила она об этом в связи с Чанторсатом Хварой. Чанторсат Хвара занимался там трофеями. Это была совсем не военная деятельность. Но не исключено, что кто-то из находящихся в домике знал Хвару достаточно близко.

– Решительность – хорошая черта характера, – говорил между тем тот, кого я определил как подчиненного. – Но как бы из этого не вышло беды.

– Его надо стереть, – уверенно отвечал ему голос, показавшийся мне вначале знакомым. – И чем раньше это произойдет, тем лучше. Ты сам это знаешь, Кора. Не мне тебя учить.

Кора! Теперь я понял, кто находится сейчас в домике и чей голос я узнал. Там, за тонкой стенкой, в двух метрах от меня, беседовали начальник охраны Принцепса Кора и министр полиции Аркарнак Чара. Я поймал себя на том, что совершенно не удивился, обнаружив здесь Чару. Вероятно, я подсознательно был готов к этому. Министр полиции представлял для роя даже больший интерес, чем министр хозяйства или финансов. Однако сейчас не время было гадать, зачем Чара оказался здесь, важнее было слушать. Речь, судя по всему, шла о Принцепсе. Я затаил даже дыхание, но, к сожалению, разговор вдруг свернулся. Чара объявил, что устал и хочет спать.

Задвигались стулья, протопали шаги, откуда-то из дальней комнаты донесся сонный женский голос, потом властный мужской рык, и я услышал возню, постепенно превратившуюся в ритмичный скрип дерева в пазах кровати. Мне стало ясно, что ничего интересного сегодня теперь уже не произойдет, а сидеть до утра и рисковать, возвращаясь при свете, я не хотел. Продолжая размышлять над услышанным, я медленно отлепил датчики и, взлетев, переклеил их под карниз крыши, поближе к месту, где продолжали скрипеть кровати. Камни с рекордерами я просто бросил в кустах, собираясь вернуться за ними завтра ночью.

Услышанное было настолько неожиданным, что сон слетел с меня, как лист с дерева. Впервые в жизни я слышал, как люди хладнокровно планируют убийство доверившегося им человека. Оно могло случиться не завтра и, может быть, даже не в ближайшие дни, поскольку существовал еще некий хозяин Принцепса, которого надо было «стереть» в первую очередь. Но в том, что оно произойдет, я не сомневался. Если убийство замышляет личный начальник охраны, оно, как правило, бывает успешным.

Я не очень понимал, кого имел в виду Чара, говоря о хозяине Принцепса. Чара выразился даже сильнее: "владельце". Неужели рой дотянулся прямо до главы государства и «хозяин» Прннцепса был членом банды? Однако если так, зачем Принцепсу понадобился я с моей способностью предвидеть опасность? Кого он боялся? Чару? Или, может быть, самого "владельца"?

В этой схеме многое не сходилось. Ясно было, что, вместо того чтобы приветствовать экономический кризис, Чара боится его. Благодаря хорошей мнемотехнической подготовке я отчетливо помнил каждое сказанное слово – даже из той части, которую слушал невнимательно. Я помнил твердую интонацию Чары, когда он согласился с Корой, что социального взрыва допустить нельзя. Запомнил я и его тревогу при оценке ждущих страну потрясений.

К тому времени, как я долетел до города, новые сведения уже улеглись у меня в голове. Этой ночью я узнал много интересного, но так и не понял, где находится база роя и с кем в структуре власти рой имеет сношения. Это были старые, можно сказать, вечные вопросы. Однако сегодня к ним добавились новые. Когда Чара планирует убить Принцепса и как связан с этим во времени готовящийся им переворот? Кто мог бы быть хозяином Принцепса и уж не сам ли Принцепс является креатурой роя? И последний, самый для меня трудный: может ли министр, который желает благополучия своей стране, сознательно сотрудничать с роем? И если нет, то что же он тогда делал здесь, в Драном Углу?

Хотя до рассвета было еще далеко, туман уже полностью сполз с гор и выглядел сверху в свете малой луны, как пена на дне громадной воронки. Благодаря ему я благополучно дотянул по воздуху почти до самого дома. В рекордере меня ждало послание из констабулария.

Даваптари сообщал мне, что расшифровать текст сообщения пока не удалось, что десант готовится и что высадка ориентировочно состоится через три-четыре дня. Он повторял обычные советы не рисковать попусту и просил и дальше информировать о настроениях в обществе.

"Настроения… – думал я, медленно пережевывая пластинку ветчины и отламывая пальцами кусочки хлеба от горбушки. – Я тебе сейчас все расскажу про настроения. Я тебе сейчас много чего расскажу. Сидишь там…"

Я дочитал текст до конца. В конце, после подписи Давантари, значилась приписка: "Держись. Юкира". Судя по тому, что она шла после стандартных выходных параметров, приписка была набита Юкирой Уже на передатчике. Я почувствовал, как теплая волна благодарности мягко сжала мне горло. В этой приписке была особая надежность. Такая же, как в Щелчке ставшей в бластер батареи. Человеку всегда нужно знать, что он может к кому-то прислониться. Даже у самых сильных бывают минуты, когда кто-то должен прикрыть им спину. Женщины, сколько бы их ни было, такой опорой служить не могут. И большинство мужчин тоже. Юкира – мог.

Мне снова захотелось спать, но, несмотря на то что уже наступало утро, я решил на всякий случай сделать хотя бы предварительный набросок сообщения. Как сложится мой завтрашний день, не мог сказать даже хармонгский оракул. Я быстро набросал текст, в котором описал вчерашний митинг и высказал предположение о влиянии роя на правительство через министра полиции Чару. Последние строки я дописывал уже через силу, тряся головой, чтобы взбодрить отключающийся мозг.

Потом я, видимо, все же добрался до кровати, поскольку очнулся именно там. У меня было странное ощущение. Я чувствовал себя так, словно вернулся в юность, в свою школьную комнату в родительском доме. С удивлением я глядел на окно, где вот уже третий месяц угрюмо светилась холодная пустыня Саркара, и думал о том, что я, похоже, начал всплывать, поскольку сумел проспать ночь без депрессивных симптомов. Часы на компьютере показывали, что скоро полдень, впереди меня ждали достаточно серьезные и опасные дела, а я неподвижно лежал в кровати и наслаждался забытым уже ощущением свежести и силы в хорошо отдохнувшем теле.

В конце концов я энергично выбрался из простыней и, подсев к контроллеру, стал просматривать записанное. Я видел, как ушел куда-то Оклахома, как чуть позже государственный разносчик принес почту, потом камера показала Базуку, заходящего в мою приемную. Не найдя меня, Базука с минуту покружил по комнате, а затем, согнувшись над столом, нацарапал что-то на выдранном из деловой книги листке бумаги. Знобкий холодок опасности пробежал по моим плечам и затылку. Я понял, что Ракш нашла Хвару. Охота началась.

Из того, что после этого Базука заглядывал через каждые полпериода, следовало, что надо торопиться. Чувствуя, как закипает обжигающая нервные окончания кровь, я быстро принял душ и, выкрасив наспех волосы, помчался в номер, который заняли вчера мои сторожа. Картина, которую я там застал, была самой идиллической. На столе лежали завернутые в плотную тростниковую бумагу объедки, постель была свернута в криво завязанный узел, а Протазан с Базукой сидели на полу и яростно сражались в интеллектуальную игру кешдаш, похожую на помесь земных нард с пасьянсом.

Увидев меня, они тут же вскочили.

– Где же ты ходишь?! – сердито вскричал Базука, бросая цветной маркер. – Мы тебя искали! Ты должен идти к королеве. Она посылала за тобой.

Я хотел было возразить, что я их королеве не подчиняюсь и потому ничего не должен, но вовремя вспомнил, что сам просил о контакте с Хварой, и прикусил язык.

Дальше все разматывалось с ошеломляющей быстротой. Мы почти бегом пересекли парк, добрались до втиральни, у входа в которую нас встретила Высокая Мать, и меньше чем через треть периода я уже стоял перед Ракш, царственно восседающей в высоком резном кресле, которое я хорошо помнил еще с довоенных времен.

– Что случилось?!

Она спрашивала не меня, а Базуку с Протазаном. Однако я невольно вздрогнул: столько властного гнева таилось в ее спокойном голосе.

– Нашей вины нет. – Протазан сделал шаг вперед, но шаг этот дался ему с трудом. – Его не было в гостинице.

– Меня не было в гостинице, – подтвердил я. – Если бы я знал, Ракш.

– Тебе надо торопиться, – прервала меня Ракш. – Осталось всего четверть периода. Слушайте все внимательно…

Меньше чем через десять минут мы уже спускались к порту, норовя забрать как можно круче вправо, чтобы обогнуть набережную и пирсы и выйти на территорию доков. Там в одном из пустующих складов должна была состояться сегодня сходка чистильщиков. Ракш снабдила нас заранее заготовленными пучками мергса и велела Базуке переодеться, чтобы выглядеть попроще. Сходку устраивал Чанторсат Хвара. Ракш полагала, что у меня найдется там повод заговорить с ним и в конце концов заинтересовать Хвару собой.

Поскольку строже всего проверяют тех, кто приходит загодя, и тех, кто опоздал, мы спешили изо всех сил и там, где нас не видели, даже бежали. Благодаря этому мы успели в самый притык. Перемахнув с разбега через ржавый забор, мы продрались сквозь бурьян, взбежали, запыхавшись, по узкой, увешанной еще довоенными наклейками лестнице и, уверенно кивнув выстроившейся в два ряда охране, быстрым шагом проследовали в огромный отсек, засыпанный когда-то зерном. Сейчас от зерна остались лишь сухая шелуха в пазах железного пола да темные пятна в углах, где зерно обычно подгнивало. Народа в зале было немного, человек пятнадцать, располагавшихся кольцами вокруг огромного облезлого, выкрашенного когда-то белой краской стола. Кольца, вероятнее всего, соответствовали субординации. Едва мы устроились в заднем ряду неподалеку от входа, один из сидящих впереди мужчин встал и начал говорить.

Начало его речи я слушал невнимательно, увидев на другом конце стола Хвару. В действительности Хвара оказался несколько старше, чем в записи, и гораздо неприятнее. Отчетливо видны были мешки под глазами, склеротические жилки на щеках, заросшие волосами уши. Но наиболее отталкивающее впечатление производил хмурый, подозрительный взгляд исподлобья. Видно было, что Хвара жесток и что жестокость его рассудочна. Некоторое время я исподтишка изучал его, пытаясь выработать сегодняшний план действий, и поэтому упустил момент, когда моим спутникам стала ясна ситуация. Только через какое-то время Протазан ткнул меня в плечо, привлекая внимание.

– …и мы предлагаем нашим горным друзьям, – услышал я голос выступающего, – начать серьезно координировать наши усилия. До сих пор в этом не было острой необходимости, но события развиваются все быстрее, и кто знает, что предстоит нам уже в ближайшие дни.

Горные друзья! Я еще не успел понять, кого он имеет в виду, но тело мое непроизвольно подобралось, как у почуявшего запах угрозы волка, шерсть на загривке встопорщилась, и зубы отчетливо лязгнули. Похоже было, что мы попали вовсе не на сходку чистильщиков. Я затаил дыхание.

– Мы готовы, – ответил сидящий напротив него зеленоволосый крепыш, выглядевший достаточно массивным даже по земным меркам. – Но с самого начала речь шла о коалиционном правительстве. Подтверждается ли это? И каковы будут гарантии?

– Гарантии? – выступающий смешался и вопросительно оглянулся на Хвару. – Какие гарантии? Договор…

– Мы не будем подписывать никакого договора, – резко перебил его Хвара. – Надеюсь, это понятно. Лучшие гарантии – военные успехи. Места в коалиционном правительстве будут распределяться в соответствии с числом взятых поселений.

Я слушал в оба уха, пытаясь вместить в себя происходящее. Если бы я знал заранее, куда иду, я вряд ли решился бы на эту авантюру. Здесь, в этом зале, куда мы так нагло проникли, собрались вожаки «волчат» и чистильщиков. Они встретились, чтобы обсудить готовящийся переворот и договориться о взаимодействии. Похоже, что Ракш получила сильно искаженную информацию о предстоящей встрече. Иначе бы она нас сюда ни за что не послала.

Растерявшиеся после реплики Хвары представители «волчат» собрались наконец с духом.

– Сейчас мы берем дань с половины секторов внутренней стороны хребта, – сказал сосед крепыша в черной наголовной повязке. – В случае активных действий мы выставим до семи штандартов. Они смогут удержать все предгорье между Ачейко и Нарсеко.

– Хорошее предложение, – согласился человек, сидящий позади Хвары, – но нас больше всего интересует район болот. Сможете ли вы в случае нужды выйти на плоскость?

– Наверное, сможем. Если только из столицы не пошлют правительственные войска.

– За столицу мы отвечаем. Войска высланы не будут.

Я слушал становящийся все более напряженным обмен репликами и чувствовал, как расправляет в груди жесткие черно-красные крылья охотничий азарт.

– Вожди кланов смогут вернуться из-за моря и войти в правительство?

– Зачем вам это? Кланы распущены.

Откуда-то из-за спин выскользнул человек с кнопочным пистолетом у пояса и склонился к уху Хвары. Краем сознания я уловил сигнал о деформации информационной среды. Но понять, чем нам это грозит, не успел.

– Мы вряд ли сможем объяснить своим солдатам…

Хвара поднял глаза, и взгляд его уперся прямо в меня.

– Кто эти трое? – громко вопросил он, вытягивая вперед заскорузлый палец. – Это ваши люди, Гура?

– Бежим! – бросил мне Базука и вскочил, опрокидывая стул.

В два прыжка он очутился у двери, где сгрудилась опешившая охрана, и вдруг неожиданно бросился в ноги передним, перекрывавшим выход. Наступая на шевелящиеся спины и головы, мы с Протазаном перемахнули через образовавшуюся кучу и выскочили в ведущий на лестницу коридор. Сзади над нашими головами бухнул выстрел. Не помня себя, мы скатились по лестнице, но, вылетев наружу, Протазан внезапно остановился.

– Хорошее место, – сказал он, вытаскивая пистолет. – Беги, Распоротый, я их задержу.

– Нет! – Я протестующе схватил его за рукав. – Бежим вместе!

– Не болтай! Нас выцелят на пустыре! Наверху хлопнула дверь, и посыпался громкий топот.

– Беги, я тебе сказал. Уноси услышанное!

Прощально сжав его предплечье, я бросился к забору. Протазан был прав, но легче от этого не становилось. Словно во сне, я бежал через пустырь, слыша, как трещат позади меня выстрелы и кричат взбешенные голоса. Перепрыгнув через забор, я на минуту остановился и прислушался. Выстрелы уже стихли, но через щель были видны мелькающие над бурьяном головы и плечи бегущих за мной людей. Отряхнув руки от ржавчины, я обогнул ближайший Дом и, сдерживая злые слезы, пустился быстрым шагом вверх по улице, время от времени оглядываясь, нет ли за мной хвоста.

Мирный город лежал вокруг меня. Тихо дул с гор теплый ветер, играли на керамических плитах мальчишки, и мужчина в пронзительно голубых штанах красил оградку возле сиделки. Никто из идущих мне навстречу даже не догадывался, что всего лишь в двухстах метрах отсюда, возле заброшенного склада, плавал в луже собственной крови Протазан и озверевшие чистильщики насмерть забивали ногами связанного Базуку. Кусая губы, я шел по улице и чувствовал, как меня знобит. Три месяца я мечтал умереть, а вот теперь, когда дошло до дела, подставил вместо себя других. В отчаянии я заскрипел зубами и ускорил шаг.

"Суки! – хрипело во мне, пока я петлял переулками, стараясь отвязаться от возможной слежки. – Самоебы! Отсосы гнойные! Отплачется вам Базука. И Протазан отплачется. Мы еще встретимся, суки! У нас все впереди. Отбойное дело вы затеяли, твари. Когда рванет, своих не узнаете. Но я вас найду. Я вас всех найду, чтобы рассчитаться. Можете на меня положиться, отсосы. Внакладе никто не будет. Вы еще пожалеете, что упустили меня!"

Теперь, когда я знал весь замысел чистильщиков, я мог представить масштаб катастрофы, спровоцированной роем. Страшнее всего будет вторая фаза мятежа, когда недавние союзники начнут резать друг друга, походя грабя и уничтожая мечущееся в панике население. Судьба, конечно, разберется с каждым, развязавшим эту войну. Большинство из них скорее всего погибнет в запущенной ими же мясорубке, а у оставшихся после смерти будет разрушен информационный носитель. Но ждать, пока этот праведный суд свершится, я не мог.

Я должен был как можно быстрее разобраться в сложившейся головоломке. Чистильщики были связаны с Чарой. Но чистильщики были связаны и с «волчатами» – злейшими врагами Чары. Знал ли Чара об этом? И кто все-таки направлялся роем? Чара? Хвара?

"Волчата"? Или, может быть, все-таки Принцепс? Теперь было понятно, к кому в горах ездил Хвара в тот день, когда его взяла моя камера. Но ведь контакты с «волчатами» вовсе не мешали контактам с роем и не выводили Хвару из числа подозреваемых. С другой стороны, Принцепс меньше всего подходил на роль креатуры роя. Но кто тогда был его "владельцем"? И что делал Чара в Драном Углу?

Вопросов было гораздо больше, чем ответов. События явно обгоняли меня. Захват базы роя уже ничего не мог изменить в развитии ситуации. До начала мятежа оставались считанные дни, а я никак не мог понять, что же я должен делать. Хуже всего было то, что мне не с кем было даже посоветоваться. Давайтари мгновенно изъял бы меня с Керста, если бы узнал, как глубоко я влез в происходящее. Законы ойкумены запрещали вмешиваться в дела неприсоединенных планет. Я мог еще на свой страх и риск разыскивать базу роя. Но мятеж не должен был становиться моим делом. Однако, случайно узнав о нем, я никак не мог теперь остаться в стороне.

Если бы я был на месте Принцепса, я бы незамедлительно арестовал верхушку чистильщиков и все руководство министерства полиции. Конечно, многие из этих людей могли и не знать о планах своих руководителей, в этом потом можно было бы не спеша разобраться. Но лишенные лидеров чистильщики в любом случае не посмели бы тронуть впервые избранного главу государства, да и «волчата» за хребтом попрятались бы после этого по норам. Кроме того, я мобилизовал бы на всякий случай армию и сделал тем самым мятеж просто невозможным.

Но это если бы я был на месте Принцепса. В реальности я ничего не мог предложить ему, не располагая убедительными доказательствами. Он не поверил бы мне и был бы при этом прав. Глава государства не может арестовывать высших руководителей страны, полагаясь на безответственный бред человека, которого он впервые увидел несколько дней назад. Конечно, я мог прибегнуть к гипнозу. Я достаточно владел им, чтобы заложить в неподготовленного человека простейшие импульсы. Но в отношении арестов результат представлялся мне крайне сомнительным. Слишком серьезны должны были быть принимаемые решения, и слишком твердым орешком мог оказаться Принцепс.

В полном отчаянии я добрался до втиральни ачи и, миновав атрий, торопливо зашагал вниз, от самых дверей выкликая Высокую Мать.

Ракш ждала меня в том же самом кресле, в котором сидела около часа назад. Когда Высокая Мать ввела меня в комнату, Ракш сразу поняла все. Лицо ее, обращенное ко мне в ожидании рассказа, казалось спокойным, но я видел, как побелели костяшки ее пальцев, впившихся в обитые мехом подлокотники.

– Вас опознали, – угадывающе сказала она. – Да, – ответил я, переводя дух. – Но это была не сходка чистильщиков, Ракш.

Сердце после быстрой ходьбы колотилось как сумасшедшее. Я давно не бегал и теперь тщетно пытался отдышаться, прислушиваясь к гулким ударам у себя в груди. Совсем недавно мы стояли здесь втроем, полные надежд и планов, и слушали напутственные советы Ракш. Теперь в маленькой комнатке оставалось слишком много пустого места, и от этого мне было холодно и неуютно.

Я рассказывал Ракш о случившемся, а перед глазами, словно в тумане, качалось жабье лицо Хвары и звенел над ним отчаянный крик Протазана: "Уходи! Уноси услышанное!"

Вот я ушел и унес. И что теперь делать с этим? Как можно предотвратить ставший уже неизбежным путч?

– Значит, они связались с "волчатами", – задумчиво произнесла Ракш, когда я умолк. – Ах, ты ж, Хвара, мерзот вонючий. Зря я тогда отпустила тебя. Говорили ведь мне…

Глядя на погрузившуюся в молчание Ракш, я думал о том, что не имел права привлекать ее к этому делу. Вначале я пришел просто за советом, а потом увидел, что могу взять больше, и, не задумываясь, использовал ее в своих целях. Тогда меня волновали только препятствия, которые мне предстоит преодолеть, но никак не Ракш. Теперь, когда Базука попал в плен к "волчатам", над ней нависла вполне реальная угроза. Если она погибнет, причиной ее смерти буду я.

"Она знала, какой это риск, – сказал я себе, испытывая жгучий стыд. – Но она любит тебя и потому согласилась. Мужчина не должен был делать этого. Ты перестал быть мужчиной за эти месяцы, Тера Витварги. Зачем ты полез в то, что тебя не касалось, и еще втянул в это других людей? Протазан уже заплатил за твое любопытство. И Базука скоро заплатит. Расскажи теперь Ракш, что ей делать, когда за ней придут".

Ракш нужно было выводить из-под удара любой ценой.

– Тебе надо немедленно уходить, – сказал я вслух. – Ты можешь где-нибудь отсидеться?

– С какой это стати? – удивилась Ракш.

– Всех твоих сил не хватит, чтобы защитить тебя от «волчат» с чистильщиками.

– Меня? – возмутилась Ракш. – Меня не надо защищать! В лабиринт легко лишь войти. Это они должны испытывать страх! И они мне заплатят за Протазана с Базукой. Лично Хвара! Тебя волнует, как остановить путч? Надо срезать головку. Я беру на себя Хвару, у меня свои счеты. Убей Чару – и Дело сделано! «Волчата» без них ничего не смогут.

– Чару? – Я почувствовал, как внутри меня сработали невидимые ограничители, впаянные в мозг за многие годы работы в патруле. – А ты уверена что это необходимо?

Сощурясь, Ракш внимательно изучала мое лицо.

– У тебя есть другое предложение?

– Можно убить и Хвару, и Чару, – попробовал защититься я, – но в заговоре задействованы сотни и даже тысячи человек. На место этих придут другие.

Губы Ракш презрительно скривились.

– А ты трус, Тера, – объявила она. – Если бы я знала, то не стала бы жертвовать ради тебя своими людьми. Конечно, мои люди – не твои люди, ты им ничем не обязан.

Я вспыхнул от обиды, но постарался сдержать себя.

– Ты несправедлива, Ракш. Я ненавижу их всех не меньше тебя. Но у меня своя война.

– Своя война? – Глаза Ракш стали пустыми, словно она глядела сквозь меня. – Ну тогда иди. Иди делай свою войну. Только ко мне больше не приходи. Я для тебя кончилась.

У меня было такое ощущение, словно я получил пощечину. Слова, которые я хотел сказать в свое оправдание, застряли у меня в горле. Я непроизвольно дернулся и, промедлив несколько секунд, молча повернулся и вышел.

"Конечно, Ракш по-своему права, – угрюмо думал я, шагая по бесконечным коридорам втиральни к светлому пятну выхода. – Если убрать вожаков, мятеж временно захлебнется. Но корни проблемы не в этом. И даже не в том, что вместо убитого Чары придет Кора, а после Хвары «волчатами» займется Стура. Суть в том, что огромное число жителей Керста крайне раздражено тем, что творится. Они полностью отдали себя восстановлению разрушенной страны. А что получили взамен? Голод, нищету и отсутствие каких бы то ни было понятных перспектив. Эти люди поддержат любого, кто пообещает им радикально изменить положение дел. И так будет до тех пор, пока на планете сидит рой. Можно убить того, этого, разогнать чистильщиков, переловить "волчат". И все равно возникнут новые чистильщики, а невыловленные старые станут их "горными друзьями". Пока рой не достигнет своих целей, все будет повторяться снова и снова в разных вариантах. Так что у меня действительно своя война. Кто б только подсказал, как ее вести?"

Я миновал атрий и вышел на улицу, чувствуя ярость, смешанную со стыдом. Я понимал, что никогда больше не увижу Ракш, и по-настоящему радовался этому. Вчера я был полным дерьмом по отношению к ней, но сегодня она превзошла меня. Все вышло плохо. Так плохо, что лучше бы я вообще не приходил сюда. Лицо у меня горело, и уши словно заложило ватой. Остановившись рядом со входом, я тяжело сглотнул и огляделся. Мне почему-то казалось, что меня должны ждать чуть ли не у самых ворот, но улица была пуста, и лишь в отдалении две маленькие девочки играли в мяч.

"Принцепс… – продолжал размышлять я, бесцельно бредя по середине грязно-розовой мостовой. – Пока у меня нет координат базы, надо работать с Принцепсом. Нельзя сидеть сложа руки и ждать. И если ничего не остается, кроме гипноза, значит, гипноз. Ракш права. Надо делать хоть что-то, потому что, когда рванет, бессмысленно будет что-либо предпринимать. Ураган уничтожают в момент зарождения, а не когда он начинает сметать поселки. Мне надо идти к Принцепсу… Великий Дракон!"

Я сунул руку в карман и уставился на часы. Сегодня должен был состояться Совет, на который меня пригласил лично Принцепс. Я совсем забыл о нем, захваченный вихрем утренних событий. Неужели я опоздал?!

Однако, взглянув на часы, я облегченно выдохнул и даже рассмеялся. До начала Совета оставалось почти полпериода – как раз достаточно, чтобы дойти отсюда до Желтого дворца. Именно там, на Совете, я и начну обрабатывать главу государства. Может быть, мне в этом повезет.

Полный надежд и замыслов я вошел в зал Совета за несколько минут до начала. Прннцепс уже сидел за столом, и вокруг него привычно трудились министры и советники. Встретившись с ним глазами, я вежливо сделал приветственный жест и уселся на стул у стены. Таш еще не было, она появилась через несколько минут, впорхнув в зал золотистой молнией. Сегодня она была блондинкой в коротких бежевых шортах и легкой, расшитой золотыми драконами разлетайке. Легко проскользнув в дальний угол, Таш уселась, положив на колени полный зажим табличек. Глядя на ее опущенные вниз ресницы, я ощутил сильнейшую эрекцию. Первым моим побуждением было встать и подойти к ней, но я не успел.

– Ну что, начинаем? – спросил Принцепс, отпуская от себя Кетабара Мору. – Пора, пожалуй.

Пережив два часа назад смертельную опасность, я воспринимал окружающее очень остро. Может быть, именно поэтому столкновение взглядов на Совете представлялось мне беспощадной схваткой непримиримых врагов. Я слушал, как задавали вопросы выступавшему министру финансов Ларе, и за каждой вежливо-сухой фразой мне чудился блеск опускающегося клинка.

Лара начал с того, что зачитал письма двух директоров предприятий, сообщавших о том, что половина рабочих с их заводов подалась в деревню и что предприятия придется останавливать, поскольку свободных людей в городе уже нет.

– Я думаю, – говорил Лара, – мы должны пересмотреть наши планы по выпуску удобрений. У нас нет денег платить за эти удобрения, хоть хозяева биохимических заводов и готовы поставлять их в кредит.

– Выходит, мы должны свернуть программу увеличения полевой продукции? – тут же спросил его кто-то за столом.

– Нам не нужно столько удобрений. Они лишь вызывают интенсивный рост хайси.

– Я уверен, что люди справятся с сорняком, поскольку это нужно делу Восстановления.

– Но это же неэффективно: вносить лишние удобрения, чтобы потом надрываться, выпалывая сорняк.

– А что же тогда нам делать с людьми, которые выехали уже на поля, чтобы принять участие в подготовке к севу? Вернуть их обратно?

– Я бы вернул. Ведь получается замкнутый круг: машиностроительные производства, дававшие основные налоговые поступления в бюджет, останавливаются из-за ухода людей в село, и нам в результате нечем платить тем, кто по нашему же призыву уехал туда трудиться.

– Не стоит сомневаться в мужестве наших граждан. Люди готовы работать бесплатно на благо Восстановления. Мудрость правительства не в том, чтобы гасить пробудившийся созидательный гений народа, а в том, чтобы продолжать вдохновлять людей на великие свершения.

Длинный, худой Лара выглядел жалко под градом сыплющихся на него реплик. Он съежился, лицо его покраснело, но тем не менее он нашел в себе силы еще одного аргумента.

– Они, конечно, готовы работать бесплатно или только за одну еду. Но скоро это закончится. Экономически невыгодное поведение не может продолжаться бесконечно. В конце концов возникнет недовольство, которое быстро достигнет своего предела. И кто тогда окажется во всем виноват?

– Возмущение достигнет предела, если люди так и не увидят плодов своего труда! Тот, кто не верит в бескорыстное служение высоким целям, тот не верит в свой народ!

Последняя реплика принадлежала женщине неопределенных лет с неряшливо выкрашенными волосами. До сегодняшнего дня я даже не подозревал, что на Керсте существуют подобные особы.

После ее слов Яалстрак Лара смешался. Он нервно потирал ладони, пытаясь что-то сказать, но вместо связных речей из него выходило что-то вроде:

– Да, я, конечно… Однако вполне возможно. И все-таки тем не менее…

Словно из далекого далека я слушал возникшую дискуссию и испытывал глухое отчаяние. Взвешенные и, судя по всему, хорошо просчитанные доводы Лары падали в пустоту. На панический крик о том, что за углом горит школа, ему отвечали, что в огне рождаются саламандры. Оппоненты Лары говорили и думали в совершенно другой логике – логике, которую я, сколько ни слушал, так и не мог постичь. Страшнее всего было то, что эта непонятная мне логика вот уже несколько месяцев определяла порядок жизни в обеих частях и без того измученного войной государства.

С виду все было, как обычно. Люди работали, сидели в харчевнях, гуляли с детьми и занимались любовью. Но иногда их поступки, особенно связанные с Восстановлением, оказывались настолько странными, что я просто терялся. Керст несся по орбите, сухие сезоны сменялись дождливыми, сползал с гор

и втягивался обратно туман, а в одной небольшой, отрезанной проливами от материка стране творился абсурд. Невозможность разобраться в мотивах женщины, приходившей ко мне в гостиницу и готовой забыть ради Восстановления о своем ребенке, или ракш, одобряющей передел власти, при котором ее деятельность будет преследоваться гораздо жестче, чем сейчас, вызывала у меня не просто недоумение, а состояние, близкое к интеллектуальному ступору.

Гипнообработка! Это была точно обработка с помощью мощного излучателя, использовавшегося в гипнопедии. Мы уже сталкивались с такими случаями на других планетах. Пираты всегда находили неожиданное применение новым изобретениям. Я и раньше думал о гипнообработке, но только теперь по-настоящему убедился в этом. Однако теперь я понял то, чего не понимал раньше. Обработка велась еще и точечно. Рой интересовали вполне конкретные люди, и он смог-таки в конце концов дотянуться до них.

Теперь эти люди давили Лару, метя в Принцепса. И надо сказать, получалось у них неплохо. Лара уже чувствовал себя загнанным в угол. Видно было, что еще немного – и он ощутит страх. По слаженности действий нападавших было понятно, что готовились они загодя. Я скосил глаза на Аркарнака Чару. Чара сидел неподвижно, с холодным выражением лица, но я абсолютно не сомневался в его причастности к ведущейся атаке.

– Если министр не чувствует духа времени, экономическая политика не соответствует нуждам общества.

– Нуждам общества соответствует идея Восстановления.

– Не стоит забывать: инициатива масс обладает огромной созидательной силой.

– Сейчас нельзя тормозить!

– Если министр не разделяет идей Восстановления, он должен отойти в сторону.

Лара уже не говорил. Он сидел с бледным лицом, переводя взгляд с одного выступающего на другого. Кетабар Мора попытался было сказать что-то в его защиту, но Мору ловко отвлекли, затеяв с ним частный спор. Я наблюдал за происходящим с отвратительным чувством. Подлость и предательство – редкие гости в патруле. Может быть, это происходит потому, что там рискуют жизнью, а может быть, потому, что в одиночку ты в космосе ничего не можешь В любом случае Пограничье не признает подставок и ударов в спину. За десять лет я успел привыкнуть к безусловной надежности тех, кто меня окружал. Успел я и пожалеть об этом.

Если бы у меня был иммунитет, Марта не сумела бы причинить мне столько боли. Может быть, именно из-за Марты я воспринимал происходящее на Совете так болезненно. Я с трудом удерживал лицо, не позволяя губам сложиться в презрительную гримасу Мне омерзительно было смотреть, как загоняют в угол говорящего дело Лару. Чем это кончится, я сказать не мог. Мое предвидение опасности упорно молчало, хоть я и ощущал бродящий по залу призрак непоправимости происходящего. Очевидно было, что Лару сегодня решили добить.