ГЛАВА 3

На седьмой день он пришел.

На этот раз не ночью. И без маски.

Я ждала почтальона, кажется, его зовут Карл, поэтому открыла дверь, когда раздался стук.

Мои руки даже не дрожали на дверной ручке, сердце не колотилось, а дыхание не было глубоким. Чудо, что я вообще смогла открыть дверь. Но мне это было необходимо. Припасы истощались, и погода обещала, что в ближайшие дни будет холодно, а это означало, что я окажусь здесь в изоляции на несколько недель.

Никто не станет меня искать. Никого не волнует.

Ледяные голубые глаза встретили мой дрожащий взгляд.

Я не закричала, не захлопнула дверь перед его носом и не убежала.

Не кричала, потому что в этом не было бы никакого смысла. Мой ближайший сосед примерно в семи милях отсюда и, вероятно, даже не знал о моем существовании. К тому же, крики не помогут. Никогда не помогали.

Не захлопнула дверь перед его носом по той же причине, по которой не убежала. Я застыла на месте. От страха или шока, я не знала. Куда мне бежать? Дом приковал меня к себе, мне некуда было идти. Он знал это. Я знала это. Поэтому я осталась стоять как вкопанная.

Он моргнул, как будто ожидал моего страха.

Ресницы у него были длинные, темные, обрамляющие пронзительные глаза. Без маски он был неотразимо красив, как я и ожидала. Челюсть у него была выбритая, угловатая, жесткая. Его нос был идеально симметричен, либо он не дрался, либо не проигрывал ни разу.

Его заделанные в пучок волосы были почти такими же белыми, как снег позади него. Он был одет в дорогой костюм и шерстяное пальто, его мускулистое тело занимало весь мой дверной проем.

Он сделал шаг.

Я отпрянула назад, когда его запах снова атаковал мои ноздри своим очарованием.

Он вежливо стряхнул снег с ботинок, прежде чем войти в дом, и тихо прикрыл за собой дверь, все время наблюдая за мной.

— Ты вернулся, чтобы убить меня? — спросила я ровным, но дрожащим голосом.

Он посмотрел на меня еще немного, а затем прошел мимо меня в спальню.

Я последовала за ним на деревянных ногах, мои шлепанцы шаркали вслед за его итальянскими мокасинами.

Он обошел мою кровать и направился прямо к шкафу, почти пустому. Когда целыми днями сидишь дома, не нужны коктейльные платья.

Мой стиль - это толстые черные леггинсы, теплый и мягкий шерстяной кардиган и угги. Такая одежда не только для тепла, но и для защиты. Даже в середине лета их носила.

Шкаф был почти пустой, но мужчина - мой убийца - нашел единственную сумку, которая у меня была, и бросил на кровать.

Я посмотрела на сумку.

Как и он.

Потом я посмотрела на него.

— Собирай вещи, — приказал он.

Я моргнула. Не двигаясь.

И он тоже, пока не прошла почти минута. Я считала. Сорок восемь секунд тишины, зевающей по всей комнате.

— Собирай вещи, — повторил он твердым голосом.

Я словно проглотила наждачную бумагу.

— О чем ты говоришь?

Он вздохнул, долго и целеустремленно.

— Я говорю: собери сумку.

— Зачем?

— Съеденные молью свитера и обвисшие леггинсы, — огрызнулся он. — Похоже, это все, что у тебя есть, — он взглянул на жалкое подобие шкафа. — Мы исправим это, как только выберемся отсюда, — он посмотрел на сумку. — Собирайся.

Я снова моргнула, на этот раз быстро.

— Как только мы выберемся отсюда? — повторила я.

Он кивнул один раз.

— Быстро.

Я сглотнула и скрестила руки на груди.

— Я вообще не выхожу отсюда, если ты не заметил, — тихо сказала я. — Тем более с человеком, который, уверена, может меня убить.

— Лучше быть сильной, чем уверенной, — сказал он. — А я уверен, что люди, которые придут сюда, должны знать о твоей смерти. Вот этому можно поверить, solnyshko.

Этот комплимент на мгновение потряс меня. Но не звучало так, как будто комплимент принадлежал этому человеку, смотревшему на меня со слегка враждебным безразличием.

Он сказал по-русски, если не ошибаюсь. В старших классах я кое-что учила. Родители позаботились о том, чтобы я свободно владела несколькими иностранными языками - мандаринским и испанским, и еще три более-менее знаю.

Но у него ни намека на акцент. Он был либо американцем в первом поколении, либо преуспел в избавлении от каких-либо определяющих черт своего голоса.

Я сделала ставку на последнее.

В нем было что-то темное, чужое, странное. Он не отсюда.

Мой желудок скрутило от уверенности в том, что произошло до комплимента.

— Ну, они все равно придут, — сказала я тихим голосом.

Гнев, настоящий горячий гнев, вспыхнул в глубине его ледников.

— Что? — прошипел он.

— Они придут, — повторила я. — И ты прав, моя смерть будет неизбежна. Скорее всего, медленная, — я взглянула на сумку. — Потому что я ни за что не упакую сумку и не выйду из дома, — я сделала паузу. — Не могу.

Он расстегнул пиджак, видимо, для свободы движений. Потому что потом он подошел к моему шкафу и выдернул оттуда все вещи, запихивая их в сумку. Я стояла, приклеив ноги к полу, язык к нёбу, и наблюдала. Я молча позволила ему сложить мои скудные пожитки в одну сумку.

Он поднял глаза.

— Я предполагаю, что у тебя в ванной есть аптечка, полная наркоты, которые тебе понадобятся?

Я моргнула.

— Наркоты?

Он коротко кивнул.

— Антипсихотики, антидепрессанты. Усиливающие. Успокоительные. Валиум, Лоразепам, Прозак, — перечислил он с нетерпением и злобой.

— Я их не употребляю, — тихо сказала я.

Раздражало, что каждая частичка меня сжималась в его присутствии. Не то чтобы я была очень сильной. Но хотелось бы думать, что у меня больше сил для сражений в такой ситуации.

Но, как я уже неоднократно узнавала, никакой борьбы внутри меня не было. Только неудача.

Он постучал указательным пальцем по штанине. Возможно, незначительное проявление раздражения. Но я была уверена, что для него это маленькое подергивание было равносильно удару в стену.

Я не знала, откуда мне это известно. Я просто поняла.

— Неудивительно тогда, почему ты в такой жопе, — пробормотал он почти про себя.

Я услышала. Всё, что осталось от моей силы, лежало среди разбитых осколков. У него было ко мне полнейшее отвращение.

— Ты даже не представляешь, через что я прошла, — прошипела я.

— Нет, не представляю, — согласился он. — Но предполагаю, что это было ужасно. Уродливо. Злобно. К сожалению, ужасное, уродливое и злое не удивительно и не редко, — он подошел к моей тумбочке, теребя раскрытую книгу. — Невозможно найти человека, которого ни разу не затронул ужас. Некоторые только слышали, другие пережили, многие наполнены этим ужасом.

Он поднял книгу и сунул в сумку. Я не успела рассмотреть этот странно задумчивый жест, как его жестокость и безразличие вернулись.

Его глаза сфокусировались на мне, когда он застегивал молнию на сумке.

— Так что в этом нет ничего особенного, и это не повод сдаваться. Потому что после ужаса есть два варианта. Ты выживешь. Или нет. Вот и все. Третьего варианта нет. А ты каким-то образом нашла способ болтаться между. Ты должна выбрать. А сейчас я заставляю тебя действовать. Поэтому, откровенно говоря, солнышко, мне плевать, через что ты прошла, потому что ты не особенная. Люди переживали и похуже, и они выжили. Меня не волнует твое прошлое, но я обеспечу тебе будущее. Почему? Я не знаю. Но мое решение принято, а я не так легко отклоняюсь от принятых решений.

С этими словами он вскинул сумку на плечо, пересек комнату, схватил меня за руку и потащил за собой.

Как только я поняла, куда он направляется, я начала бороться.

— Отпусти меня! — я закричала, извиваясь, вырываясь от него.

Но это было бесполезно, его сильная рука обхватила мою костлявую руку: я была слаба от недоедания и… жизни. Поэтому он продолжал тащить меня к предвестнику гибели.

Входная дверь.

— Я не могу пойти туда! — закричала я.

Он резко остановился, взявшись за ручку.

— Можешь, — сказал он. — Ты можешь, потому если нет, ты умрешь. Неужели ты этого не понимаешь?

Я с трудом втянула в себя воздух, а на лбу выступили капельки пота.

— Конечно, я понимаю, — прошипела я между вдохами. — Но это ничего не меняет. Я не могу уйти, — мысль о близости к двери заставила мой желудок болезненно и сильно сжаться, зрение затуманилось.

Он осмотрел меня с презрением и чем-то еще.

— Ты не можешь умереть, — заявил он с какой-то яростью.

А потом повернул ручку.

Я погружалась в безумие. Давление открытого воздуха душило меня, мои легкие сжимались, всё закружилось, когда он тащил меня. Я кувыркалась за ним, спотыкаясь о рыхлый гравий и лед, не в силах упасть, потому что его хватка мешала этому. Моя кожа пульсировала от той силы, с которой я пыталась вырваться. Легкие струйки воздуха вырывались из моего рта. Я попыталась втянуть в себя побольше воздуха, но ничего не вышло. Только безопасный, внутренний воздух из дома будет поддерживать меня насыщенным кислородом.

Это был яд.

Мир вокруг меня был как в тумане. Я анализировала его в мельчайших подробностях из безопасного окна, наблюдая за ним, запечатлевая в памяти. Но теперь не было ни стекла, ни защиты, и перед глазами плясали черные пятна. Я увидела темную вспышку автомобиля, услышала, как хлопнула дверь.

Я стояла внутри тюрьмы, которую создал мой разум. Но это все реальность.

И с этой мыслью, в тот момент, когда он с жестокой силой схватил меня за руку, запихивая в машину, я поддалась реальности.

Другими словами, приступ паники лишил мой мозг кислорода, и я потеряла сознание.

«Где я буду, когда проснусь?» — подумала я, крича в темноту. Проснусь ли я вообще?


***

Я проснулась, но не была уверена, в этом ли я мире или в другом. Конечно, если бы я была мертва, проснувшись, я бы не чувствовала себя трупом, да?

Мое сердце все еще билось, болезненно и быстро стучало в грудной клетке. Я не в своей комнате, сразу это поняла. Камень осел у меня на груди, когда в ноздри ворвался воздух.

Этот воздух пах неправильно. Чисто, почти стерильно. Холодно. Я знала, что должна запаниковать. Мне хотелось запаниковать. Но в этой панике было что-то бестелесное. Это не могло полностью осуществиться. Мои мысли были слишком легкими.

Я знала, что должна задыхаться, кричать, если бы мой голос не застрял где-то ниже горла. Но в этом не было необходимости.

Мои глаза наткнулись на темный потолок, покрытый замысловатой резьбой. Старый, блестящий. Очень чистый. Я чувствовала мускусный запах дерева, струящийся по воздуху навстречу моим ощущениям.

Или, может быть, мне это приснилось.

С тех пор как разум медленно начал душить меня, когда я отважилась выйти во внешний мир до того, как меня изолировали в доме, я была непреклонна, что никаких лекарств не понадобится.

Я не заслуживала, чтобы мои проблемы для таблеток были сахарной ватой. Чтобы они не съедали мои внутренности каждый день. Нет, я этого не заслужила. Я заслужила то безумие и боль, в которые впала.

Но теперь у меня не было выбора. Кто-то сделал выбор за меня.

Я посмотрела вниз. Белые простыни. Толстое пушистое дорогое белое покрывало. Я занимала лишь небольшое пространство большой кровати, на которой лежала. Богато украшенная рама кровати соответствовала потолку. Я слабо попыталась поднять руку, чтобы поиграть с тонкими узорами покрывала. На секунду мне показалось, что я марионетка, и кто-то другой дергает меня за ниточки, как та, что привязана к моей руке.

Затем я поняла, что прозрачная трубка воткнута прямо в мою кожу и прикреплена к прозрачному мешочку с жидкостью.

IV.

Капельница выглядела неуместно в большой комнате, оформленной в стиле английской кантри-роялти.

У большого комода, скрестив руки на груди, стоял мужчина. Сначала я думала, что он статуя: он был неподвижным. Потом я вспомнила о человеке. Не моргающая статуя.

Мой убийца.

Его глаза встретились с моими, пока мое сердце боролось с лекарством, поддерживающим жизнь.

Он ничего не сказал, просто продолжал смотреть на меня пустым взглядом.

Он правда пустой? Нет, он может быть настолько полон чем-то, что просто выглядит пустым.

Я тоже молчала, но только потому, что во рту у меня была вата. Сухо. Мои губы отяжелели, не в силах разжаться и произнести слова. Я просто смотрела на него, безмолвная, может быть, испуганная. Потому что я была в ужасе. Под всеми слоями того, что подавляло панику в моем организме. Я вылезала из собственной кожи. Как будто кто-то обманул тебя, заставив думать, что вода - это кислород, и ты спокойно утонул. Сам того не зная.

Человек, странный человек, внезапно оказался у кровати. Может быть, он подошел, а я была так глубоко внутри себя, что не заметила. Может быть, я была слишком сосредоточена на пустых -или слишком полных - ледяных глазах.

Я не видела его, пока он не оказался рядом. Он был высоким, худым. В хорошем свитере. В очках.

Его глаза, увеличенные стеклом, сфокусировались на мне. Они были добры, но в то же время холодны.

Потом он посмотрел вниз.

В замедленной съемке я сделала то же самое, когда холодные и сухие пальцы прикоснулись к моему запястью. Нежно, но решительно. Он задержался на секунду. Или даже больше. Я не очень хорошо разбиралась во времени. Затем холодная хватка исчезла.

Его губы шевельнулись.

Я все еще будто была под водой, потому что ничего не слышала. Или, может быть, потому, что мое грохочущее сердцебиение заглушало звуки. Резко, со вздохом, я почувствовала огонь в горле и легких, когда осознала реальность. Я была вне своего безопасного пространства. В чужом доме. Руки незнакомца трогали меня. Глаза убийцы меня разглядывали.

А потом появилась боль, небольшой укол по сравнению с жжением, но за ним последовало ощущение холода.

— Сахарная вата, — пробормотала я, уставившись на шприц, выходящий из моей руки.

Теперь вся жидкость была во мне, и это приятно.

Никакого огня. Мой взгляд мечтательно остановился на полных-пустых глазах. Ледяных. Но теперь лед был теплым. И он последовал за мной во сны.


***
Он

Он тихо закрыл дверь, сам не зная почему. Не было никакой необходимости в тишине, ведь ее накачали лекарствами. Он говорил мягким тоном, пока они шли по коридору.

— Ты должен это исправить, — сказал он, то есть скомандовал.

Он работал, не задавая вопросов или просьб, а лишь отдавая команды.

Доктор искоса взглянул на него.

— Под «Этим» ты подразумеваешь девушку, я полагаю?

Он кивнул, борясь с желанием сжать кулак. Такой жест показал бы эмоции, слабость. Он этого не делал. Физические тики были одним из первых признаков дискомфорта. От отсутствия контроля. Это была одна из первых вещей, которыми он овладел.

— Оливер, ты не можешь исправить то, что у нее есть, — сказал Эван, останавливаясь у входной двери.

Он сердито посмотрел на мужчину за то, что тот назвал его имя. Не настоящее, но всё же. Может быть, он и был близок с доктором, но ему все равно не нравилась фамильярность в его тоне.

— Можешь. Дай ей таблетку. Или еще что-нибудь. Чего бы это ни стоило, — сказал он холодным, опасным голосом.

Доктор - Эван - испытующе посмотрел на него, что Оливеру не очень понравилось.

— От этого нет никаких таблеток, — вздохнул он. — Особенно на этой стадии. Мы можем только дать ей успокоительное. Ты вызвал огромный психологический срыв, вынудив девушку, страдающую агорафобией, покинуть свой дом. Такие вещи никогда не должны делаться по принуждению и за несколько часов. Постепенное воздействие в дополнение к агрессивной терапии и стабилизаторам настроения - это наибольший успех в постепенном возвращении агорафобии в мир. Я не психолог, но она почти в коме от психологической травмы, — он снова вздохнул. — Ни от меня, ни от тебя ей легче не будет. От чего бы она ни пряталась, оно нашло ее. И только от нее зависит, позволит ли она этому поглотить себя.

На этот раз Оливер сжал кулаки: не смог сдержаться. Он также не мог контролировать свою реакцию на слова Эвана. Потому что он был взбешен тем, что не мог контролировать. Он исключал такие вещи, потому что они были угрозой.

Она - угроза, но вместо исключения он привез ее сюда. К себе домой. Скорее всего, это единственное место, где она будет в безопасности от того клиента. Но она не была в безопасности от него самого. Его реакция слишком эмоциональная. Слишком неконтролируемая. Одно лишь сжатие кулака говорило об этом.

— Оливер, — пробормотал Эван.

Он резко перевел взгляд на него. Мужчина не дрогнул и не отвел взгляда.

— Ей нужно в больницу, — сказал он.

— Не вариант, — прошипел Оливер.

Эван поджал губы

— Ну что ж, тогда только время покажет, — задумчиво произнес он, зная, что Оливера не переубедить.

Уходя, Оливер закрыл за ним дверь.

— Только время покажет, — повторил он.

Да, так и будет. Покажет, вернется ли Эван к пациенту, или у Оливера появится еще одно дополнение к коллекции.


Загрузка...