Разоритель Планет

26.12.2579, 09:03

Сектор Корво, Система Немезида, Планета Итарис, Город Кирен-1,

Район № 2, Дом 103, этаж 9, квартира 135,

26.12.2579, 09:03

Снег снова падал за окном. Теперь он был белым, хотя с два десятка лет назад он был серым. Да. Снег был серым, но в те времена город был весел, а не висел в петле на фонарном столбе. Как, например, тело вон того мужичка, который ночью специально залез наверх, привязал свою петлю, надел ее на шею, а потом сиганул вниз. Страшная картина, когда висельники оказываются посреди города под твоим окном.

Человек держал в зубах сигарету. Квартира за эти три дня пропахла табачно-смоляным дымом… Небритое лицо, покрасневшие глазами, за три дня спал от силы часа четыре и вид был подобающим. В доме была тишина, дочь почти не разговаривала с этой пародией на человека, которая теперь то и дело подбегала к двери, когда лифт останавливался на их этаже. Подбегал к лифту он с пистолетом в руках и всегда приводил курок в боевое состояние, после чего приставлял ствол к двери примерно на уровне живота жертвы за дверью. Глаза его в эти моменты становились безумными, в дом он уже никого впускать не планировал, тем более тех, кто ставил его на колени. Волосы были жирными, растрепанными, человек за эти дни будто бы превратился в какого-то жителя трущоб, от тела пахло потом и каким-то дешевым алкоголем.

Когда вдруг зазвонил телефон, Генрих чуть не упал со стула, так резко он среагировал на это «радостное» происшествие. На телефоне вырисовался незнакомый номер, но он все же поднял трубку.

— Да?

— Здравствуй, Генри, — снова послышался голос Романо, не было и нотки какой-либо дружелюбности или агрессивности, скорее… Какой-то холодный прагматизм. — Первое дело тебя ждет в пятом промрайоне, ствол не бери. Не нужно. Строения тридцать два и тридцать четыре — небольшое предприятие в два цеха. Встретимся на станции монорельса. И да. Возьмешь ствол — жить не будешь. Я тебе пока не доверяю, — человек ненадолго замолчал. — Хотя, постой. Мы лучше заедем за тобой. Можешь никуда не торопиться. Я позвоню повторно.

— Хорошо.

Генриха явно бесило, как вел себя этот корпорат. Он обращался к подчиненному на «ты»… Хотя… А как он сам обращался к подчиненным? На «Вы», что ли? Нет. Также тыкал. Видимо, пришло время и самому вжиться в шкуру работяги, ибо такое отношение явно будет длительным.

Он посмотрел на стол. Пепельница была вся забита окурками. Кажется, за эти дни он выкурил больше, чем выкурил за предыдущий месяц, но ничего не мог с собой поделать. Он встал, взял с собой пепельницу, после чего прошел на кухню. Высыпал все содержимое в мусорку. Дочь в этот момент сидела за кухонным столом и как-то устало смотрела на него. В ее когда-то детских глазах сейчас зияла полная взрослая пустота. Кажется, за эти несколько дней она увидела все, что только могла увидеть, ибо отец оказался всем тем, что она могла увидеть в живом человеке, а висельник за окном — все, что могла увидеть в мертвом.

— Сколько ты можешь курить?

— Сколько хочу.

— Отлично, пап. Ты легкие просадишь, и что дальше?

— Сдохну.

— Прекрасно. Ну и ладно.

— Что? — человек злобно развернулся к дочери.

— Ну и ладно, — девочка, несмотря на свою хрупкость, все же выдержала взгляд своего, казалось, озверевшего папаши. — Что ты мне сделаешь? Ударишь родную дочь? Давай. Вперед. Сегодня же соберу вещи и выйду на трассу, буду торговать собой. Маму же ты отдал, значит, и меня отдашь.

— Да что ты такое говоришь? — в этот момент во взгляде человека возникло просветление, он обошел плиту столешницы и, упав на колени, взял одну из рук дочери. — Нет. Не отдам. Что ты? Да ты у меня единственное, что осталось. Нет-нет-нет! Не отдам! — комок начинал сковывать горло непроницаемым сгустком.

— Да что ты? — дочь вырвала руку из отцовских объятий. — Ты же ничтожество, которое меня ни во что не ставит. Ты выше всего ставишь себя. Самолюбие свое. Поставили тебя на колени, видишь ли. Унизили. Избили. Что? Выйдешь на улицу с пистолетом? Расстреляешь их? Хорошо. А дальше что? Придут другие, убьют тебя. А еще лучше тебя просто завалят прямо там, а меня потом пустят по кругу. Ты этого хочешь, верно?

Голова Генриха опустилась на колени девочки, а сам он в этот момент сжимал зубы, чтобы не раздалось его собственное скуление. Эти слова, как нож проникли под ребра, а после ранили самое сердце. Теперь он ощущал то, какую боль принес своему самому родному и близкому человеку, который сейчас прямо осуждал все прошлые действия и, быть может, те, которые он хотел сделать. Нет. Он не должен был совершать того, о чем сказала девочка. Он просто не имел на это права.

— Я обещаю, что ничего плохого для тебя не сделаю. Обещаю, — он поднялся с колен и как-то вяло, немного ссутулившись, пошагал вон из кухни.

Еще недавно они были семьей, а сейчас… Сейчас он ощущал себя одиноким. Одиноким настолько, что хотелось повторить действия того мужичка, который висел на столбе. И также как он повесить себе на шею табличку с надписью: «Кризис лишил меня семьи, и теперь я лишаю общество себя» или что-то подобное…

…

Звонок. Уже никакого вздрагивания. Телефон достается из кармана.

— Да?

— Мы подъехали. Выходи, Генри. Мы прямо у твоего входа, аэромобиль серого цвета. Кстати… Давно у вас тут гирлянда висит?

— Какая гирлянда?

— Ну… Висельник. Висит такой красивый, весь покрытый инеем. Хоть бы службу вызвали.

— С утра висит, но мне он не сильно мешает.

— Не заботишься ты о психологическом здоровьице дочурки. Поторопись. Время не ждет.

— Тороплюсь-тороплюсь.

Генрих отключил свой телефон, после чего положил его в карман. Пара мгновений, и тело скрывается под броней пальто, снова обуваются немытые берцы, а затем на руки натягиваются кожаные перчатки. Он выходит, затем закрывает дверь и слышит дружелюбное пиликание. Как это странно, когда в недружелюбном состоянии слышишь такие звуки.

Человек мрачно подходит к лифту, далее нажимает на сенсорную панель и спускается вниз, на быстро пришедшем лифте. В голове возникают очередные паршивые мысли, но он быстро их гасит, ибо… Какой смысл думать о том, что итак знаешь? Если они прибыли сюда отнять рабочих, значит, следующее действие — захват завода. «Сколько их будет? Так же, как и в прошлый раз? Пятеро? Нет. Это невозможно. Нас поубивают работяги».

Он вышел из дверей дома, когда на улице уже стоял негр, который открыл дверь в салон аэромобиля. Машина чем-то напоминала змея, а именно его голову с частью шеи. Дверь поднялась вверх, затем Генрих сел внутрь. Внутри был Романо, за рулем один из бугаев, на заднем сидении Чаки и второй бугай, а впереди, рядом с первым здоровяком, сел негр.

— Здравствуйте, — проговорил Генрих, опустив взгляд.

— Здравствуй-здравствуй. Судя по тому, что датчик не среагировал, оружия у тебя нет. Молодец. Знаешь… Я тут про тебя еще кое-что нашел. Ты вот мне скажи. Тебя совесть не мучает? — спросил Романо, с улыбкой глядя на человека.

— По поводу чего?

— Ну, смотри. Процессоры твоих планшетиков производились заводом «Military&PC». Это процессоры, которые применяются сугубо в КПК и НПК военных. Далее смотрим на материнку, аккумулятор и прочее железо, все произведено военщиной. Кроме того, мне в руки попал один занятный НПК… На нем твоя марка. Кому принадлежал этот НПК?

— Не знаю.

— А я знаю. Шок-пехотинцу. Вся местная пехтура снабжена НПК, твоего и тебе подобных заводов. Не стыдно? Ты, кровососущее? Еще меня ты будешь считать нелюдем.

— Это государственный заказ, — человек отвернулся к окну.

— Ха-ха! А ты знаешь, что государственные заказы можно не принимать? Для тебя это открытие, мил человек? — человек подождал ответа, но, не дождавшись, начал говорить. — И вновь обиженное молчание… Сердце кровью обливается от того, как ты сам себе противен. Хотя, думается, что об этом ты только сейчас и задумался, когда тебе в жопу могут запихать электродубинку и включить на полную мощность. Откуда знаю такие извращения? Читал сводки определенные, они так недавно мальчишку запытали. Анархиста в нем признали. А копы его приняли в твоем районе. Может, ты его видел?

В этот момент в голове человека возник тот паренек, который что-то кричал шок-пехотинцам, то, как его скрутили, а потом через НПК связались с полицией. На душе стало как-то невыносимо больно, а дальнейший путь проходил в молчании и лишь время от времени, он с ненавистью всматривался в фигуры людей в черной броне.

…

При подъезде к промышленной зоне было видно несколько машин шок-пехоты. Кроме того, какие-то грузовики без марок. Что-то здесь было не так. Все это какие-то странные совпадения. А особенно было странным то, что все они пришли в движение при подлете машины Романо.

— Что это значит?

— На нас облава, наверное. Все! Конец. Приплыли… Как жаль, как жаль… А мы только начали с вами всеми работать. Прощайте, друзья, сейчас нас с вами убьют, — с какой-то издевкой проговорил Романо, а после добавил. — Ты серьезно думаешь, что мы бы в шесть рыл пошли брать завод? Хренового ты о нас мнения.

— И шок-пехота пойдет?

— Нет. Они оцепят территорию завода.

— Шайка… — прошипел Генрих.

— Не шайка, а эффективное предприятие. А эффективное предприятие всегда должно иметь помощь от государства. Шок-пехота — инструмент, а я его владелец в этот момент, — ответил Романо на шипение. — Давай. Выходи. И откроешь мне дверь. Это — жест покорности, и ты его произведешь.

Генриха немного затрясло, но все же он вышел из аэромобиля, после чего обошел машину и открыл дверь своего нового «хозяина», который довольно спокойно вышел из машины. К аэромобилю уже двигался человек в черной броне, с двумя красными полосками рядом с правым окуляром шлема, что чем-то напоминал череп.

— Здравия желаю, лейтенант Романо, — послышался искаженный хрипениями и довольно страшный голос этого шок-пехотинца. На броне виднелись «громоотводы», которые ловили ток и направляли его в аккумулятор. Кроме того, виднелись и типичные для шок-пехоты «излучатели» на кулаках в виде этакого кастета, небольших выступов на локтях, на коленях и на сапогах, иногда излучатели ставились и на наплечник.

— Здравия желаю, старший сержант, — Романо в этот момент ударил себя правой рукой по левой ключице, то же произвел и сержант.

— Я правильно понимаю, что нам нужно оцепить завод? — спросилоколо металлический голос сержанта.

— Так точно, сержант. Ваша задача заключается именно в этом.

— Нам полагается определенная плата, как понимаете, лейтенант запаса.

— Так точно. Четверть денег, что мы выручим с продажи оборудования, будут переведены от корпорации Вашей части.

— А Вам не паскудно работать с рогарийцами? — спросил сержант.

— Мне паскудно, ибо я с ними воевал. Звание лейтенанта запаса ношу не просто так, но корпорация имеет иные цели. Сами понимаете, сержант. Я здесь лишь представитель интересов корпорации.

— Жаль, что хороший боец стал торгашом.

— Да… Мне тоже жаль.

— Ага. Хватит соплежуйства. Пора действовать, лейтенант, потом, может быть, как-нибудь бухнем за былые времена, — проговорил сержант, после чего нажал на НПК. — Начать оцепление цехов завода. Всех кто выходит — вязать, но без вызова полиции. Подключить также глушители связи.

Генрих опустил глаза вниз, чтобы не смотреть на эти переговоры двух отродий. Его уже прямо-таки трясло от того, что Романо сначала унижал его за сотрудничество с шок-пехотой, а теперь прямо с ними сотрудничал.

— Что такое, детка? — спросил негр, глядя на Шпака. — Тебе что-то не нравится? Меня вот Джек зовут, ну или просто можешь звать «Черный», — Черный протянул руку белому, а тот не пожал. — Что ж… Как хочешь. Только вот мы все похожи. Не от хорошей жизни здесь находимся. Да, у тебя в семье заложник, а у меня на родине этих заложников десять рыл, и жрать все хотят. Не жми. Пошел ты. Ишь какой… Белый господин!

Далее начал говорить Романо, когда люди из грузовиков подошли к площадке, а шок-пехота установила глушители вокруг высоких стен завода. Всего их было человек пятьдесят, большая часть в балаклавах, с каким-никаким, но обмундированием, вплоть до полноценного экзоскелета у одного из наемников.

— Итак, граждане. Наша задача сегодня захватить эти цеха. Судя по времени, начальство сейчас находится внутри, а это значит то, что мы можем спокойно войти внутрь и взять тех, кого нужно. По рабочим огня не открывать, разве что в тех случаях, когда кто-либо открыл огонь первым, но… Это маловероятно, поэтому тот, кто хоть кого-нибудь убьет, будет застрелен лично мной. Всем все ясно?

Бойцы лишь покивали головами, а Романо двинулся первым, рукой указав Джеку и Чаки с одним из бугаев двигаться во второй цех, а вот Генрих и второй бугай с плазменной пушкой двинулись на первый цех. Вместе с ними двинулся и мужик в бронекостюме с пулеметом в руках. Сами цеха выгляделикак большие коробки, которые принадлежали машиностроителям, пусть и мелким. Аэромобили эти единоличники делали на заказ, а значит, обеспечивали в основе лишь богатых людей. Захват такого завода был, судя по всему, сигналом для всех остальных о том, что теперь здесь властью стало некое ЗАО, и именно оно будет диктовать свои условия.

Генрих следовал прямо за Романо, вскоре они оказались у высоких дверей завода. Бугай из охраны Роберто остановился. Плазмомет, покоящийся у него в руках, имел цилиндрическую форму с голубой светящейся емкостью сверху, которая во благо дизайну была перекрыта двумя стальными мостками. На задней части цилиндра красовалась крышечка от емкости с плазмой. Он направил плазмомет на дверь цеха, после чего нажал на спусковой крючок. Плазма ярким голубым сгустком вырвалась из дула оружия, после чего встретилась с поверхностью двери и прожгла сталь, оставляя яркий голубоватый свет на расширяющемся отверстии. Как только жар плазмы слегка утих и расплавленное железо прекратило капать, рука здоровяка проникла в отверстие и вслепую нащупала кнопку открытия дверей.

Внутри цеха тут же началось какое-то движение, а снаружи послышались выстрелы, отчего это движение практически прекратили. Шеренгой наемники вошли внутрь и также бесстыже стали палить в потолок. Люди старались разойтись или как-то спрятаться. Кто-то пытался набрать полицию, но глушители шок-пехоты действовали отменно.

— Здравствуйте, граждане! Мое имя Роберто Романо. Я представитель ЗАО «КаренияИндастриз». С этого момента, попрошу Вас всех покинуть помещение. Мне нужны лишь представители организации этого завода для разговора тет-а-тет. Пожалуйста, выдайте мне этих граждан и все уйдете подобру-поздорову, и никто не пострадает.

Рабочие закопошились, в цехе в этот момент на магнитном кране висел каркас машины. За станками находились разные люди и мужчины и женщины, все они были одеты в комбинезоны синего цвета, а вот работодателей было видно сразу: люди в красивых костюмчиках. Сейчас, вероятно, занимались проверкой того, как работают их батраки. Здоровый и толстый мужчина с красным лицом, которое постепенно теряло цвет, смотрел на тех, кто были по другую сторону. Другой — невысокий, с крысиными чертами лица, будто бы хотел влезть в чей-то комбинезон и свалить куда подальше. Рабочие уходили с рабочих мест для того, чтобы попасть в руки шок-пеха. Все было продумано. Романо оказался отличным тактиком, который обезопасил самого себя от ненужных свидетелей в виде полиции.

Вскоре были приведены еще двое мужчин: высокий седовласый старичок, который отличался военной выправкой, а также, кажется, его внук, такой же высокий и с такой же осанкой. Их всех усадили на стулья, которые принесли сверху. Романо ходил с улыбкой, излучал самую настоящую «доброту».

— Приветствую Вас, господа Николсоны, господин Борман и господин Фирс. Сегодня настал тот день, когда Вы уже не являетесь господами мира и всего вокруг. Надеюсь, Вы были готовы к подобному? — спросил человек, глядя сначала на старика с молодым человеком, затем на толстяка, а после на крысоподобного Фирса.

— Нет. Не были и не будем, — ответил старик.

— Боюсь, что Вы, господин Николсон, такими словами можете знатно сократить себе жизнь или жизнь своего внука. Выбирайте… Чью? Вашу или его? — в этот момент Николсон замялся. — Ага. Жить хотите, поэтому подпишете то, что я Вам дам. Теперь Вы. Борман и Фирс?

— А чтобы это я стал бояться такой собаки, как ты? — спросил Борман, глядя на корпората. — У меня много связей в полиции.

— И все эти связи куплены мной. Там, за стенами завода, Ваших работников вязали шок-пехотинцы. Как думаете, если я командую шок-пехотой, то не стану ли я главным над Вашими «связями»? Армейская структура будет повыше копов.

— Сука… — Борман в этот момент уставился на Фирса, и тот нехотя, но все же начал говорить.

— А что скажете насчет бандитов? Их не боитесь? — в зеленых глазах этого человека сверкнула какая-то искорка злобы.

— Вы хотите напугать меня «несчастным» случаем или лесопарком где-нибудь в городе? Ну, пусть попробуют. Правда, не удивляйтесь, если все Ваши преступные «связи» окажутся в крематориях. Понимаете, в каком положении Вы, господа, находитесь?

На этот раз снова начал говорить старший Николсон:

— Допустим, понимаем. Однако, вопрос: а вы потянете против всего бизнеса планеты?

— Не преувеличивайте значение Вашей богадельни для всей планеты. Стерев Вас с лица Итариса, как представителей определенного класса, я лишь умножу те силы, которые за мной скрываются. Ну а, если убьют? Тем лучше. Сюда прибудет сразу несколько таких, как я, и уж они задавят каждую крысу, которая пыталась нарушить волю корпорации. Давайте разойдемся мирно? Я плачу Вам определенную сумму, и Вы можете улетать в другую систему, стать прекрасными менеджерами или… Допустим, работать на меня. Вы, господин Борман, и Вы, господин Фирс, являетесь интересными кадрами, которые вполне имеют шансы стать полезными для корпорации людьми, — человек помотрел сначала на Бормана, затем на Фирса, а после взглянул на Николсонов. — Гражданам же потомственным военным я не стану предлагать ничего, кроме компенсации, ведь для Вас это паскудство — работать на бесчестную мразь, да и возраст уже не позволяет.

— Какова компенсация? — спросил Борман.

— Что-то около миллиона кредитов. Говорю же, на эти деньги можно улететь в любой сектор Федерации, а далее прикупить там хорошую квартирку и жить еще некоторое время. А если Вы продадите свои местные апартаменты, которые у Вас, Борман, есть… Думаю, Вам хватит даже на постройку нового завода, — с улыбкой проговорил Романо.

— Ага. Только вот тут насиженное место. Связи там, прочее. Ты никак хочешь выбросить меня на улицу с голой жопой. Верно, понимаю, ЧОПа? — довольно агрессивно проговорил Борман, а корпорат лишь улыбнулся на отождествление себя с охранником.

— Знаете, Борман, если бы я хотел бросить Вас с голой жопой, я бы раздел Вас прямо здесь, а после выбросил бы на улицу, чтобы Ваша попка немного покраснела, примерно до состояния Вашей морды, — в этот момент из ряда бойцов даже послышался какой-то смешок, а Борман еще сильнее покраснел, но замолчал.

— Допустим, я согласен работать с Вами. Какова ставка? — спросил уже Фирс.

— Ну, смотрите… Ваш завод будет распродан, так что не надейтесь, что станете его единоличным собственником, однако я обещаю, что Вы не останетесь бедным.

— Угу. А можно ли верить Вашему слову, господин Романо? — спросил Фирс, глядя на Романо хитрым и слегка паскудным взглядом.

— Боюсь, что Вам придется довериться, господин Фирс, впрочем, я могу гарантировать то, что Вы не будете убиты. В принципе, ЗАО требуются подходящие кадры для работы в офисе, а с Вашими связями… Мы сможем купировать часть преступного промысла.

— Вы хотите пустить мои связи против моих же связей?

— Именно так. Корпорация довольно сильно заинтересована в ликвидации преступности, после исполнения мы найдем для Вас какое-то другое дело.

— Лично я согласен сотрудничать, — сказал Фирс, улыбнувшись.

— Вот же крыса… — пробормотал Борман.

— Ну да. Крыса, а вот ты — свинья, — ответил Фирс на слова Бормана, отчего тот продолжил краснеть и, вероятно, если бы был один на один с Фирсом, разбил бы его лицо.

— Вы согласны, господа Николсоны? Вам будет выдана компенсация в размере двух миллионов, так как Ваша семья имеет здесь сразу двух собственников. Также говорю прямо. Вы ничем не рискуете, улетая с планеты. Мы проследим за тем, чтобы Вы улетели без каких-либо проблем.

— Согласны, — ответил старик. — Только скажи мне. Каковы Ваши интересы на этой планете?

— Ее разорение, впрочем, со многим Вы и Вам подобные и без меня справились. Я прилетел на уже угасающую планету и теперь произвожу удар милосердия.

— Благородно, однако, все эти люди окажутся на улице.

— И будут вынуждены лететь в центральные миры, становясь штрейкбрехерами.

— То есть Вас преследует желание уменьшить плату своим рабочим? Урезать их права? — продолжал интересоваться старик.

— Именно так, но не меня, а корпорацию.

— Вы и есть корпорация, только на нашей планете. Вы с ней — единое целое.

— Тоже верно. Вы согласны?

— А у меня есть выбор? — спросил седовласый мужчина с какими-то дворянскими чертами, аккуратным лицом и носом, он напоминал какой-то старый портрет, который теперь должен был влачить жалкое существование в этом мире.

— У Вас нет выбора, но тоже особенно себя не обеляйте. Все же Вы эксплуатировали своих рабочих неслабо.

— Назовешь процент эксплуатации, собака? — спросил старик.

— Назову. Сто двадцать процентов, но все же это немало.

— Хах… Немало? Да эти парни, мужчины, девушки и женщины работали здесь, как у Христа за пазухой.

— Вы крещены?

— Так точно. Христос прошел через века, а вот такие, как Вы, будете забыты и растоптаны будущими поколениями. Вас вдавят в асфальт истории и забудут…

— Равно как и Вас, — перебил человека Романо. — Стоит понимать одну вещь. Сколько бы высокопарных слов Вы бы не сказали, хуже Вы этим мне не сделаете, однако я делаю больше для того, чтобы нас всех забыли.

Слова Романо раздались эхом в голове Генриха. Что-то было в них странное, а старичок замолчал, судя по всему, все из находящихся здесь бизнесменов задумались о том, что же имел в виду этот этнический итальянец.

— Так что же Вы скажете, господин Борман? — спросил Романо.

— Я согласен.

— На что?

— На службу. Мне лететь отсюда, резона особого нет. Здесь у меня связи — там пустота. Поэтому я работаю с тобой.

— Хорошо, — Романо достал из портфеля, который поднес ему Чаки документы, после чего раздал людям: два документа на куплю-продажу Николсонам, еще два на дарственные Борману и Фирсу. Он будто знал кто, из них решит сотрудничать, похоже, он просмотрел все личные дела, проследил линии связей и прочего. Это был ход настоящего стратега, который просчитал все наперед, он уже знал, у когона что надо давить и от этого у Генриха пробежал холодок по спине. Страх к этому человеку с каждой секундой становился все сильнее.

Люди же в этот момент ставили росписи в двух экземплярах документов. На лицах была какая-то обида у всех, пожалуй, кроме Фирса, который сейчас будто бы избавился от лишнего бремени и наконецпозволил бы своей бандитской натуре пойти в разнос.

…

Они вышли на улицу. Люди лежали мордой в снег, рядом красовалась шок-пехота. Романо дал отмашку, а до Генриха донесся разговор искаженных голосов шок-пехотинцев:

— Какая у нее жопка в этих джинсах…

— Ага. Так порвал бы, да вкусил женского тепла.

— Ага. Тебе и жена даст, а вот у меня бабы уже долго не было с этой работой, так что… Уж прости.

«Ублюдки…» — пронеслось в голове Генриха. Пожалуй, сейчас его еще сильнее покорежило. Он никогда еще не слышал того, как эти самые шок-пехотинцы относятся к людям, но теперь услышал это вживую.

— Что такое, Генри? — спросил Чаки. — Обосрался? Связей у босса многовато для тебя, верно?

— Отвали.

— Чего? Мы с тобой вообще-то коллеги. Или ты меня ненавидишь только за то, что я тебя немного попинал?

— Ты участвовал в том, что захватывал мою жену и дочь. Я не стану относиться к тебе иначе.

— А ведь Джек тебе важную вещь сказал… Мы все кушать хотим и зарабатываем, как можем. Я хочу, Джек хочет, ты хочешь. Мы все зарабатываем, как можем.

— Ты подраться хочешь?

— Как ты угадал? Такого олуха, как ты, стоит бить ежедневно, чтобы с тебя побои не сходили.

— Не сегодня.

— Хорошо. Договорились, детка, — улыбнулся человек.

— Отвали от него, Чаки, — проговорил негр. — Его можно понять.

— Чего? Джек, да ты никак начал периферийца защищать.

— Да, начал. Мы не лучшие люди…

— Но и он не лучше, Джек.

— Не лучше, но мы хуже. Мы зашли в его квартиру, затем Мартин ударил его жену, а потом увезли ее. Мы похитители родного человека!

— Еще расплачься, нигер, — улыбнулся Чаки, глядя на чернокожего, что шел рядом, а на сердце у Генриха становилось все хуже и хуже.

Кулаки сжимались. Он остановился. Вдох. Выдох.

— Че встал? — удар.

Чаки валится с ног. Он явно не ожидал этого удара, но тут же Генриха под руку хватает Джек.

— Успокойся! — кричит он перед тем, как получить под дых, после чего Чаки получает с ноги в живот.

Звук выстрела. Сердце вдруг раздается в висках, а в глазах проносятся все картинки из прошлого. Вздох. Дырки в теле не появилось, а к месту потасовки подошел Романо. Взгляд его был недобрым, в руке находился револьвер.

— Что происходит, Генри?

— Недопонимание, — ответил мужчина, глядя на Чаки, который кое-как поднялся, а Джек начал говорить, выдохнув.

— Чаки спровоцировал Генри. Ух… Он не виноват.

Романо перевел зрачки на чернокожего, затем на Чаки, после этого на Генриха и улыбнулся.

— Хорошо, что между вами двоими нет женщины, а то есть у меня ощущение, что здесь лежал бы чей-то труп, — человек вдохнул холодный воздух, а затем выдохнул пар. — Ладно. Нужно разъезжаться. Ты, Генри, наверное, поедешь на монорельсе. Хватит с тебя на сегодня. Вел ты себя достойно, поэтому в добрый путь. Завтра, возможно, будет наша с тобой встреча, если что, тебе снова напишет администратор. Вернее всего, с утра. Удачи.

Романо помог подняться Чаки, а тот бросил на Генриха злобный взгляд. Генрих посмотрел на Джека своими серыми глазами, а чернокожий просто улыбнулся. На этот раз руку протянул Генрих, а Джек пожал ее, после чего люди разошлись. Наемники и шок-пехотинцы расходились по своим машинам. Это был страшный день, но теперь он был позади.

…

Генриху пришли деньги. Первая плата. Тысяча кредитов. Он с улыбкой пошел в магазин, что был рядом с домом, чтобы купить что-нибудь для Киры. Все-таки она, правда, многое пережила за эти дни и… ей нужна была какая-то отрада. Поэтому Генри прошел в отдел со старыми добрыми книжками. Она, несмотря на то, что жила в другое время, до сих пор любила книги. И Генрих это знал. Хотелось взять какую-то добрую историю, и на глаза попалась книжка с какой-то любящей парой на обложке.

— Хе-хе… Романтика-романтика… — мужчина улыбнулся, потом открыл описание. — «История о молодой девушке, которая пережила страшные события, но в жизни ее возник лучик света. Такой жепереживший многоемолодой человек, который вступил на страшный путь бандитизма, и только любовь может поставить точку в этой страшнойистории». Как наивно. Любовь может стать ложкой меда в бочке дегтя, но никак не спасением. Но ладно… Все же наша ситуевинка не самая лучшая. Пусть почитает… Порадуется. Хоть чьему-то счастью.

Мужчина с какой-то грустной улыбкой положил упаковку с микрокартой в свою корзину, далее двинулся в продуктовый отдел и набрал чего-то. Впервые за несколько дней он ощутил голод. Теперь хотелось сожрать чего-нибудь или кого-нибудь.

— Завтра проведу день с дочкой. Все-таки выходной должен быть.

С немного блаженной улыбкой он прошел на кассу, где постоял в очереди, а затем оплатил все то, что купил. На кассе он улыбнулся девушке, что сидела там, и даже сказал спасибо и какой-то комплимент, после чего вышел из магазина и пошел в свой дом.

Он поднимался наверх на лифте, усталый и очень сильно желающий спать. Да, он в каком-то плане был подавлен, но… Тот удар. Он был таким смачным, и так хотелось его повторить снова, что не терпелось снова встретиться с Чаки, но все же теперь усталость брала свое, да и Романо оказался не таким уж и ублюдком, как думалось ранее. Кажется. Он, по крайней мере, никого сегодня не убил. Хотя нет. Он ублюдок, но ублюдок, исполняющий свою работу на все сто. Да. Да. Да.

Он вошел в квартиру. Разулся, разделся, поставил пакеты на кухню, а после, достав из внутреннего кармана пиджака книжку, прошел в комнату его маленькой и такой ценной Киры. Она в этот момент лежала на боку, смотря какой-то фильм, а он как-то виновато прошел к дивану и аккуратно сел на край.

— Кира, привет.

— Ну, привет, — довольно холодно ответила девочка.

— Кир. Я тебе кое-что принес. Прости меня, пожалуйста, — в глазах человека сейчас сверкала какая-то влага, а он протянул книжку на флеш-накопителе.

Девочка тоже улыбнулась, а после села рядом с отцом и прижалась к нему… Так и сидели до первого урчания в животе.