Разведка боем

Глава 28

По возвращении Глеба ждал большой сюрприз.

Кто спал, давно проснулись – и вовсе не потому, что их встревожило отсутствие еще одного из членов команды. Нечто более удивительное подняло всех. Вернулся тот, кого они не ожидали больше увидеть. И не один.

Одежда Тарасова выглядела грязной и мокрой, хотя дождя с момента его ухода не было. Потные бесцветные волосы прилипли ко лбу, челюсти безостановочно перемалывали небольшие продолговатые бисквиты, упаковку с которыми он прихватил мимоходом с первого этажа.

Бисквиты он брал левой рукой. Пальцы правой оставались еще скрюченными – так бывает у тех, кто слишком долго и напряженно сжимал рукоять пистолета. Тарасов медленно сгибал их в суставах, не поворачиваясь к человеку, которого привел с собой.

От мужчины лет пятидесяти с двойным подбородком пахло дорогим одеколоном и хорошими сигаретами. Из всей команды только майор Воскобойников ценил в прошлой жизни хороший табак.

Никто не осудил бы летчика, если б он на спонсорские деньги время от времени баловал себя пачкой настоящих, а не липовых «Мальборо» или «Кэмел». Но во вторую жизнь Дмитрия – жизнь изгоя, потерявшего работу и семью, – гурманство никак не вписывалось. По большому счету, все потеряло вкус.

Теперь, рядом с незнакомцем не только Воскобойников чувствовал свою ущербность. Костюм, галстук, очки в тонкой золотистой оправе, – все обличало человека благополучного, преуспевающего.

– У меня запрос по существу, – при виде Сиверова Витек вскинул руку вверх. – Глеб с Тарасовым тоже нарушили правила. Какое для них будет наказание?

– Умолкни, – бросил, не оборачиваясь, Самойленко.

– Не выйдет. Нашли, тоже, салабона. Деды, блин…

По-прежнему не оборачиваясь, Самойленко двинул назад локтем. Витек зажал ладонью разбитую губу, с подбородка упали одна за другой две капли крови.

– Знаешь, кто это? – мрачно кивнув в сторону нового лица, спросил у Глеба спецназовец.

– Догадываюсь.

В первый момент Сиверов не мог поверить, что замкомполка притащил с собой заложника. Но с каждой секундой пребывания рядом с Тарасовым эта дикая нелепость рисовалась все очевиднее. Маленькие васильковые глазки светились двумя незамутненными точками на перепачканном грязью лице. Светились от безумия, теперь уже несомненного.

– Ну и как тебе? – продолжал интересоваться Самойленко. – Круто?

– Круче некуда.

– Я знал, что вы начнете канитель разводить, – кивнул Тарасов. – Ничего, потом спасибо мне скажете. Надо просто называть вещи своими именами. Прошу любить и жаловать: наш новый спонсор, Костромин Михаил Эдуардович.

Достав из кармана водительские права заложника, он протянул их Ди Каприо, стоявшему ближе всех. Тот обратил внимание не на фамилию, а на транспортное средство:

– «Опель-Астра».

– Не шестисотый «мере», – стал оправдываться Тарасов. – На тех с шофером ездят.

– А этот сам был за рулем? – спросил Самойленко.

Тарасов привел нового «спонсора» совсем недавно и по-настоящему еще ничего не успел рассказать.

– Неужели такого барыгу, как ты, подсадил?

Жутковатая улыбочка появилась на лице бывшего замкомполка.

– Да нет, я не пытался вызвать сочувствие.

Просто показал ему пушку на заправке, сообщил, что он теперь мой шофер.

– Приятная новость.

– Где теперь тачка? – Сиверов пристально посмотрел в васильковые глазки.

Он еще не решил для себя, как быть. Заложника, понятное дело, надо отпустить и как-то убедить его забыть о случившемся, не заявлять по горячим следам в милицию. С Тарасовым еще сложнее. Выгонять опасно, оставлять тоже. Связать по рукам и ногам во избежание еще худших выходок? А дальше? Как таскать его с места на место?

Тычками дула в спину? Вряд ли его напугаешь таким образом. Напугать легко Костромина – респектабельного, здравомыслящего, в очках с тонкой золотой оправой.

– Где тачка?

– На обочине. В километре отсюда? – рявкнул Самойленко.

– Тише, мыши, кот на крыше, – невозмутимо отреагировал Тарасов. – Или вы за время моего отсутствия закупили эти склады с потрохами, наняли охрану в бронежилетах? Нет, не заметно.

Тогда пищать надо под сурдинку.

– Чего нам бояться? Стукача ведь больше нет, слава героям, – ядовито процедил Самойленко.

– Слава нам с Жорой, – кивнул Тарасов. – Если тебе точно нечего бояться, поезжай в Москву, потусуйся на Красной площади с воздушными шариками в руках. Пока не хочется? Вот и я о том же. Рано еще шуметь, товарищ сержант.

Тарасов ненавязчиво отметил разницу в их прежнем статусе. Прежде он себе такого не позволял.

– Так где конкретно машина? – решил все-таки уточнить Сиверов.

Не надо поддаваться искушению сразу применять жесткие меры. Безумец – самый опасный противник, его действия невозможно просчитать.

В импульсивном выбросе его сила и ловкость могут многократно превысить возможности нормального человека. Пусть лучше успокоится, расслабится.

Тарасов хотел того же самого от своих товарищей по команде:

– Спокойно. Не наведу я ментов на след. Тем более, что мы с Эдуардычем обо всем уже полюбовно договорились.

– Его будут искать.

– Уже позвонил, сообщил, что задержится.

Все это время бывший замкомполка говорил с, полным ртом, шумно жуя бисквиты и так же шумно проглатывая. Из бокового кармана куртки торчала рукоять «ТТ». Размявшиеся пальцы снова вцепились в нее.

– Если мы превратились в обычных бандитов, надо выходить на трассу и грабить, – глядя мимо всех произнес Воскобойников.

По лицу было видно, что летчик уже и в остальных сомневается – может, и они созрели для нового образа жизни? Демонстрируя потерю интереса к разговору, Глеб сел и, запрокинув голову, опустошил половину бутыли с минералкой.

– Грабить не надо, я вас избавил от этих проблем, – ответил Тарасов майору. – Я же знал, что завтра – послезавтра начнут камешки кидать в мой огород: с Кормильцем было хорошо, теперь стало плохо. Быстренько забудут, что решение приняло большинство. Я вас всех как облупленных знаю, кроме, вон, его.

Сиверов внешне спокойно принял кивок в свою сторону. Секунду назад он успел выразительно глянуть на Самойленко: давить сейчас не нужно, желательно усыпить бдительность.

– Насчет тебя, Глеб, я тоже не сомневаюсь. Боишься, что крыша у меня поехала, выбираешь момент, чтобы пушку отобрать. Давай попробуй.

Тарасов описал кривую дулом в воздухе и все. увидели, что пистолет у него на взводе. Рябое лицо спецназовца закаменело, он с трудом выдавил из себя:

– Если случайно пальнешь, пусть даже в потолок…

– ..ты за себя не ручаешься, – издевательским тоном продолжил Тарасов.

– Нет, я ручаюсь. Пристрелю как бешеного пса.

– Спасибо за предупреждение, – Тарасов упер дуло в левый бок заложника.

Тот, наконец, прервал свое молчание, обратился ко всем сразу:

– Прошу вас, не нервничайте. Мы обо всем уже договорились… Честное слово, я вполне мог бы.., удовлетворять ваши потребности.

На самом деле Костромин, конечно, нервничал больше всех. Стекла очков запотели, но он боялся снять их и протереть.

– Сегодня первый взнос, – кивнул довольный замкомполка.

– Ты серьезно думаешь, что он вернется на фирму и будет посылать нам пособие, как Кормилец? – Витек решил продемонстрировать свой здравый смысл. – Предателем был Кормилец или нет, в любом случае он не из страха бабки отправлял. А этот сразу побежит к ментам.

«Как будто сговорились портить дело, – подосадовал Сиверов. – Что Алексей не по делу влез, что Витек».

– Не побежит, – широко улыбнулся бывший замкомполка. – Я уже предупредил: из-под земли достану.

– Толя, мать твою, ты хоть помнишь, кто ты? – не вытерпел Воскобойников, от которого Глеб еще не слышал крепких выражений. – Ты же русский офицер, как ты мог до такого опуститься?

– Не надо ля-ля. Меня обгадили и выкинули вон из армии. В камере я Библию читал, больше нечего было. Мне там одно выражение понравилось: «изблевать». Тебя точно так же изблевали, как меня. Дело твое: можешь надевать белые перчатки, а потом уже браться за собственный член.

А я не намерен марку держать, ради чего? Надо будет, кому угодно продырявлю башку и глазом не моргну.

– Никто меня не изблевал, не надо нас равнять. И в ВВС я еще вернусь, запомни.

– Теперь понятно, какого хрена ты бережешь свою нравственную непорочность. Можешь не стараться, целка уже порвана.

Сиверов кожей ощущал, как накаляется обстановка. Психоз – штука заразительная. Тарасов заражал остальных, заставлял их раскачивать ситуацию вместо того, чтобы обмануть замкомполка безразличием.

– Сознательные? Будете честным трудом бабки зарабатывать? Попробуйте, желаю удачи. А мне все равно билет в рай не светит, – поднявшись на ноги, Тарасов рывком поднял пленника.

– Сядь, шакал. Никто тебе не разрешал уйти, – Ильяс побледнел, его ноздри вздрагивали.

– Угомонитесь вы в самом деле, – Сиверов приобнял за плечи молодого ингуша. – Прекратите пустой базар.

«Только горячего джигита здесь не хватало», – подумал он, следя за пистолетом в руке Тарасова.

Глебово спокойствие, однако, еще больше раздражало замкомполка.

– Грамотный ты наш. Где научился зубы заговаривать?

Шаг за шагом он пятился назад, оттаскивая Костромина, чьих глаз уже не было видно за мутными стеклами – только второй подбородок мелко подрагивал.

– Где рябой? – внезапный визг Тарасова прозвучал как скрежет ножа по стеклу.

Все непроизвольно оглянулись на место, где только что сидел спецназовец. Никто, даже Сиверов, не заметил, когда и куда исчез Самойленко.

Наверняка собрался напасть на Тарасова сзади – оглушить, обезоружить.

Замкомполка вовремя заметил недостающее в тесном кругу звено. Еще секунда – и звено может материализоваться снова, причем достаточно ощутимо для Тарасова. Левой рукой ухватив пленника за шею, человек с прилипшими ко лбу бесцветными волосами резко сдвинулся вбок, оглянулся назад и вверх.

– Шалишь, Леха. Рэмбо драный. Ты хоть десять черных косынок повяжи, а меня не возьмешь, обожжешься.

Покорный и вялый пленник неожиданно рванулся, едва не выскользнул из цепкий объятий.

– Ах ты, сука!

Замкомполка побоялся ударить рукоятью «ТТ» – это означало отвести от Костромина дуло, отвести угрозу. И подставить под угрозу самого себя. Ткнул изо всех сил дулом в глаз, но чуть промазал – иначе выбил бы, сделав заложника инвалидом. Попал в бровь, правда, Костромин все равно охнул и побледнел как полотно. От болевого шока он мгновенно поплыл, ноги подкосились.

Пистолет был на взводе и палец лежал на спусковом крючке. Только чудом обошлось без выстрела. Пока обошлось.

– Не шевелиться, уроды! – на губах Тарасова проступила пена. – Не дышать!

Послышался мягкий гул очередного погрузчика, скоро он окажется совсем близко.

Начало припадка стало уже несомненным. Лицо с прилипшими ко лбу волосами будто расползалось по швам, но глаза продолжали с маниакальной дотошностью въедаться в бывших сотоварищей – казалось, от них действительно ничто не ускользнет.

Все замерли: белобрысый вихор на макушке Витька встал торчком, интеллигентное лицо майора ВВС дышало негодованием, гордый профиль ингуша – ненавистью. Только жутковатая маска Ди Каприо по-прежнему ничего не выражала.

Вдруг Тарасов отшатнулся, выронил пистолет и стал не правдоподобно медленно валиться набок. Тут же сверху, с кучи поролоновых подушек, спрыгнула низкорослая фигура в черном платке, жилистая рука резко дернула на себя пленника.

Народ, как по команде, бросился вперед. Никто не понял сразу, что случилось, – кто попал в Тарасова и не успел ли сам безумец выстрелить в пленника? Вроде бы не успел – мужик вовсю шевелится, ищет упавшие в суматохе очки.

Зато замкомполка не дышал. Круглое отверстие повыше виска толчками выплевывало кровь.

– Ты его так лихо? – спросил у спецназовца Воскобойников.

– Разуй глаза, смотри, что у меня в руках, – Самойленко продемонстрировал видавший виды «калаш».

– В н-натуре, – ежась пробормотал Витек. – В-выстрела же не было… То есть слышно не было.

Все обернулись к Глебу – что у него в руках?

Ничего, пусто.

Только Самойленко и Ди Каприо понимали, из какого оружия был застрелен Тарасов, но показывать свою осведомленность не спешили.

Заложнику дали минеральной воды из бутылки.

Первым глотком он поперхнулся. Потом, откашлявшись и отфыркавшись, выпил все до дна.

– Еще?

– Нет, спасибо.

– Учись, студент, – бросил Самойленко Витьку. – Человек с того света выскочил и все равно не забывает про вежливость.

– К-к-курва, – беззлобно, с уважением покачал белобрысой головой Витек.

Слово ни к кому конкретно не относилось, а было только вздохом облегчения.