Река любви

Глава 6

Герцог провел ночь гораздо более комфортно, чем ожидал, поскольку его камердинер Дженкинс, прибывший с готовым ужином, привез также все, что требовалось для ночлега.

Дженкинс был незаменим при любой экстремальной ситуации: он не задавал никаких вопросов, а только выяснил, что герцог намеревался остаться в миссионерском доме, и соорудил собственными средствами нечто, подобное походной кровати.

Она представляла собой всего лишь деревянную раму на четырех ножках, переплетенную веревкой вместо матраца, однако, когда на нее положили одеяла и подушку, она превратилась в отличную постель для герцога.

Он послал слугу Иризы в отель, и тот вернулся, сообщив, что среди его посетителей есть священник, вышедший на покой.

Герцог написал ему записку с просьбой отслужить за упокой службу следующим утром.

Он чувствовал необходимость этого в данных обстоятельствах, хотя и знал, что Ириза удовлетворилась бы похоронами в освященной ее отцом земле и без службы.

Устроив все это и отпустив гробовщика, который измерил умершего и обещал доставить гроб рано утром, герцог пошел к комнате Иризы сказать ей, что ужин готов.

Дженкинс накрыл стол в середине гостиной и нашел еще несколько свечей в резных деревянных подсвечниках, которые он расставил в комнате, так что она была ярко освещена равномерным, не бросающим теней светом.

Когда герцог постучал в дверь к Иризе, она открыла ее, и он увидел, что она была одета в другое, столь же скромное платье.

Ему показалось, что Ириза плакала, но не был в этом уверен, поскольку она держалась спокойно.

— Давайте поужинаем, — сказал он, — и постарайтесь не беспокоиться пока ни о чем.

— Я написала письма в Миссионерское общество в Англии, — отвечала она, — а также английскому епископу в Каире, который предложил папе принять служение здесь, пока не будет достроена церковь, которую они возводят.

Герцог сказал ей о священнике, остановившемся в «Зимнем дворце», и она воскликнула:

— Спасибо, что вы позаботились об этом. Я думала, что папу придется похоронить без молитв, не считая моих.

— И моих, — тихо сказал герцог.

Она с благодарностью взглянула на него и села за стол на отодвинутый для нее Дженкинсом стул.

— Благодарю вас, — сказала она ему. — Я вижу, что вы избавили меня от хлопот. Я очень благодарна вам.

— Это удовольствие для меня, мисс, — ответил Дженкинс и отправился в маленькую комнату за первым блюдом.

Заказанная герцогом еда была холодной, но превосходной, и он с удовольствием отметил, что Ириза хорошо поела и не возражала, когда Дженкинс налил ей вина.

Они говорили очень мало, пока камердинер обслуживал их, и лишь когда он собрал со стола и вышел из комнаты, Ириза сказала:

— Пожалуйста , не беспокойтесь и не оставайтесь… здесь на ночь. Я уверяю вас, что мне , не грозит ничего, и я… не хочу отнимать вас от ваших… друзей.

— Мои друзья развлекаются сами, без меня, — сказал герцог, — я же обеспокоен вашей безопасностью.

Он говорил твердо и был рад, что она поняла его беспокойство и уступила ему без возражений. Она лишь сказала:

— Вы поймите мое желание побыть… с папой… подольше, прежде чем отправиться спать.

— Конечно, — согласился герцог, — я почитаю, пока вы не устанете и не отправитесь заснуть.

Она поняла, что он мягко пытается убедить ее в необходимости поспать перед тяжелым завтрашним днем похорон.

Поколебавшись немного, она сказала:

— Может быть, вам интересно будет прочесть некоторые из заметок, написанные папой о храмах и гробницах с тех пор, как он приехал в Луксор.

— Вы хотите сказать, что он записал свои открытия?

— И открытия, и мысли, которые, я уверена, когда-нибудь подтвердятся.

— Тогда для меня не будет более интересного чтения, чем это, — сказал герцог. — Я всегда, Ириза, буду глубоко сожалеть, что не успел встретиться с вашим отцом.

Улыбнувшись, он добавил:

— Вам придется возместить эту мою потерю и поведать мне о том, что я хочу узнать и о чем не успел спросить у него.

Ириза открыла ящик стола, за которым, видимо, работал ее отец, и вынула несколько рукописных тетрадей из большой стопки, которую герцог заметил в столе.

— По-моему, вам лучше начать с последней тетради и так возвращаться вперед, — сказала она. — Я уже говорила вам, что, когда мы приехали сюда, папа вначале скептически ко многому относился.

— Я прочту в таком порядке, в каком вы мне посоветуете, — тихо ответил герцог.

В это время из кухни появился Дженкинс.

Он собрал посуду в корзину и поставил ее на пол.

— Не понадобится ли вашей светлости еще что-нибудь? — спросил он. — Я положил в туалетную комнату лезвия вашей светлости и рано утром буду здесь.

— Благодарю вас, — сказал герцог, — и, Дженкинс, мне понадобятся два стюарда, чтобы упаковать все украшения в этой комнате. Желательно, чтобы они взяли с собой деревянные ящики для лучшей сохранности этих вещей и побольше газет для завертывания каждого предмета.

Дженкинс оглядел комнату.

— Я позабочусь об этом, ваша светлость.

Он поднял голову и поклонился Иризе.

— Доброй ночи, мисс! Доброй ночи, ваша светлость!

Уходя, он прикрыл дверь, ведущую на террасу, и они услышали, как он спускался по ступеням в сад.

— Он такой внимательный, — сказала Ириза, — но я приношу вам… столько хлопот.

— Я рад хоть чем-нибудь отблагодарить вас за ваше участие в моем прошлом, — сказал герцог, — которое, надеюсь, не прекратится и в будущем.

Он шутил, пытаясь вызвать у нее улыбку, и она сказала:

— Мне жаль, что я не успела рассказать папе о том, что произошло нынче в святилище. Его бы это очень заинтересовало, и он, конечно, написал бы об этом.

— Я чувствую, что его записи имели бы неоценимое значение для многих людей, — сказал герцог, — поэтому их необходимо опубликовать.

А вдруг Ириза откажется от этой идеи, сочтя записи отца слишком личными? Но она сказала:

— Если такое было бы возможно, то оно оправдало бы все, что папа сделал в жизни, которую он избрал, несмотря на сопротивление многих людей.

Ее почему-то пронзило сильное ощущение, что ее отец отделен сейчас от них всего лишь деревянной дверью, и она добавила:

— Я надеюсь, что он… знает о том, что вы… предложили.

Не проронив больше ни слова, она прошла в комнату, где лежал отец.

Герцог сел в плетеное кресло, раздумывая о том, что никто бы не поверил, услышав его рассказ о всех невероятных происшествиях, которые случились с ним после прибытия в Луксор.

Положив рукописи на колени, он вновь оглядел комнату. Герцог был совершенно уверен, как и в первый раз, когда увидел эту коллекцию, что многие из стоящих здесь египетских резных изделий, статуэток и чаш имеют большую ценность.

«Очень многие коллекционеры во всем мире, — рассуждал он про себя, — захотели бы обладать этой маленькой статуэткой фараона с головой кобры на голове».

Здесь была и фигурка божества с головой сокола, которую с готовностью приобрел бы любой музей.

Он решил, что прежде, чем позволит Иризе продать хотя бы одну из этих ценностей, не только покажет их лучшему египтологу в Лондоне, но и постарается сам узнать побольше о подобных вещах, чтобы быть уверенным, что ее не обманут во время продажи.

«Я считал себя человеком сведущим, — со вздохом подумал он, — а тут обнаружилось мое полное невежество относительно царства, существовавшего за три тысячи двести лет до нашей, эры».

Прошло два часа, прежде чем открылась дверь спальни и вышла Ириза со свечой, которая стояла возле кровати.

Она тихо закрыла дверь и ничего не сказала поднявшемуся навстречу герцогу, лишь слабо улыбнулась, проходя мимо него к себе в комнату.

Он знал, что любовь к отцу и молитвы привели ее в то состояние, в котором она пребывала, общаясь с ним в том мире, куда он ушел, покинув бренную землю.

Герцог знал, что она надеется на его понимание, и он действительно проникся ее чувствами.

Записи, которые он читал, были настолько интересны и настолько поглотили его, что ему жаль было отрываться от них ради сна.

Несмотря на бодрый и активный умственный настрой, герцог все же чувствовал, что устал физически после долгой утренней поездки верхом.

Он снял с себя одежду, облачился в длинный голубой халат, приготовленный для него Дженкинсом, и лег на холодную кровать, оказавшуюся удивительно удобной.

Укладываясь, он вспомнил о маленьком револьвере, который Дженкинс привез по его указанию, спрятав в кармане халата.

Он вынул его, положил на стул рядом с кроватью, на котором горела свеча, бросил последний взгляд на сокровища, которые охранял, как Иризу, и задул свечу.

Герцог проспал, может быть, часа два, когда неожиданно проснулся, предчувствуя опасность. Он не двигался, только прислушивался, зная, что его сон нарушило нечто необычное.

Сначала до него донеслись знакомые звуки ночи: уханье совы, лай собаки вдалеке, неопределенные шорохи, вызываемые крысами или другими зверьками и обычно не замечаемые днем.

Ему послышался вроде детский плач где-то далеко, а затем уже гораздо ближе, и скорее всего с террасы, раздался звук, который мог исходить лишь от человека.

Дверь в комнату была закрыта, и, после того как Дженкинс покинул их и Ириза ушла в комнату отца, герцог заперся на тяжелый засов.

Звук шел явно со стороны окна, и его осенило, что оттуда грабителю легче всего проникнуть в дом или даже просунуть руку и попытаться схватить что-либо поблизости.

Он решил, как будет действовать, и, сев на кровати, опустил ноги на пол и схватил сначала револьвер, а затем коробок со спичками.

Держа револьвер и коробок в левой руке, он чиркнул спичкой. Она не зажглась, и он вынул другую.

Все это время он чувствовал, что за окном кто-то неподвижно стоит, и ему показалось — хотя это могла быть и игра воображения, — что он слышал чье-то тяжелое дыхание.

Когда спичка загорелась и он зажег свечу, кто-то быстро сбежал по деревянным ступеням вниз, но так тихо, будто сбежавший был босой.

Герцог поднялся и подошел к окну, чтобы раздвинуть занавески. В свете звезд и луны маленький садик был пуст, и он вряд ли смог бы увидеть что-либо за кустами.

«Хорошо, что я оказался здесь!» — подумал он.

Он знал, что, если бы его не было рядом, у Иризы наверняка бы выкрали сокровища отца, а если бы она попыталась вмешаться, то могла бы пострадать.

Грабители, опустошавшие гробницы, не знали жалости, и он слышал от туристов в Каире, как воры грабили сокровища, найденные археологами, не останавливаясь перед убийством тех, кто пытался им помешать.

Герцог подумал, что, будь он один, он стал бы преследовать этого человека, у которого, возможно, был сообщник.

Но теперь для него важнее оградить от опасности Иризу, нежели ловить грабителей, оставив ее без защиты.

Он постоял у окна, чтобы те, кто наблюдал за домом, ясно могли видеть его, освещенного свечой.

Решив, что грабители вряд ли возвратятся, он снова улегся в кровать.

На следующее утро благодаря усилиям герцога все прошло гладко.

Он заплатил за гроб, значительно более дорогой, чем тот, который выбрала бы Ириза. Когда она вышла из своей спальни, бледная, но сдержанная, тело отца уже подняли с Кровати и уложили в гроб.

Те, кто бальзамировал его, пришли, чтобы удостовериться, что за ночь с телом не произошло никаких изменений, и принесли цветы, которые по распоряжению герцога должны были положить как в гроб, так и вокруг него.

Он увидел на Иризе другое платье, такое же простое, светло-голубовато-серое, цвета голубиного крыла.

В нем она казалась эфирной и неземной, а на шляпке, которую она несла в руке, были ленты такого же цвета.

Когда герцог взглянул на нее, она ответила на его немой вопрос:

— У меня нет ничего черного, и папа всегда говорил, что для тех, кто верит в вечную жизнь, будь то христиане или египтяне, было бы лицемерием носить траур по тем, кто оставил нас, но не умер.

Герцог подумал о том, что подобное мнение сильно отличается от настроений королевы Виктории, которая так долго сохраняла траур, что до сих пор носила черное по принцу-консорту, умершему двадцать шесть лет назад, но вслух он произнес:

— Все, что вы рассказываете мне о вашем отце, и все, что я прочел вчера вечером, позволяет мне думать, что он был выдающейся личностью.

Глаза Иризы осветились, и она ответила:

— Я хотела бы, чтобы он знал, что… такой человек, как. вы… сказал это… о нем.

Не дожидаясь ответа герцога, она вошла в спальню. Он не последовал за нею и мог видеть через открытую дверь, как она стоит и смотрит на гроб.

Спустя несколько минут он сказал дожидавшимся у дома мужчинам, чтобы они вошли и закрыли гроб крышкой.

Когда они вынесли гроб на террасу, в маленьком саду уже толпились люди, и они еще продолжали приходить.

Этим мужчинам и женщинам отец Иризы служил не тем, что пытался обратить их в христианство, а излечивал их от болезней.

Он исцелял детей от глазных болезней, поражающих многих египтян, и они знали, что он всегда был рядом с ними и мог помочь, когда понадобится.

Они любили его при жизни и хотели почтить его теперь, после смерти.

Когда мужчины подняли гроб на свои плечи и двинулись, сопровождаемые герцогом и Иризой, за ними потянулась толпа молчаливых скорбящих людей, провожавших гроб До самого кладбища.

Там было уже полдюжины могил христиан, тех, которые Умерли уже после того, как Ириза и ее отец прибыли в Лукс? — На всех могилах были установлены небольшие дешевые деревянные кресты.

Приглашенный священник в белом стихаре стоял возле вырытой могилы с молитвенником в руке и, как только гроб был опущен в могилу, начал читать слова заупокойной службы.

Она была очень короткой. Но герцог подумал, что предпочел бы такие похороны для себя — без помпы и пышных церемоний, без скорбящих в черном крепе, с черными вуалями, в черных визитках и цилиндрах.

Вместо всего этого была Ириза, будто очутившаяся здесь из волшебной сказки или же с рельефа на храме, да еще местные жители с детишками, которые стояли перед входом на маленькое кладбище и с почтением смотрели на все происходящее.

После окончания службы Ириза бросила на гроб цветок лотоса, который, как понял герцог, был взят со священного озера в Карнаке.

Когда могилу засыпали песком, ее губы возбужденно шептали, и герцог знал, что она прощается со своим отцом.

Поблагодарив священника, они вернулись к дому, и жители деревни молчаливо разошлись по своим глинобитным хижинам.

Дети, не сдерживаемые больше строгостью похорон, гонялись друг за другом вокруг пальмовых деревьев, и их голоса и смех, казалось, наполняли воздух радостью.

Когда они вошли в дом, герцог увидел, что Дженкинс уже приготовил для них завтрак.

Ириза быстро прошла в свою спальню, и он подумал сначала, что она слишком удручена, чтобы присоединиться к нему. Однако, вновь проявив исключительное самообладание, она возвратилась минут через пять, чтобы присесть за стол и выпить кофе. Она только теперь заметила исчезновение большинства украшений в комнате, и, когда вопрошающе взглянула на герцога, он объяснил:

— Дженкинс сказал мне, что стюарды уже упаковали и забрали два больших ящика и вскоре принесут новые ящики.

Ириза поднялась из-за стола и прошла к полкам с керамикой. Она сняла три горшка и несколько красиво декорированных изразцов, прислоненных к стенке за горшками.

— Это подделки, — сказала она, — думаю, что их следует, наверное, отделить от прочих.

— Подделки? — воскликнул герцог. — Как вы узнали это?

Для герцога они выглядели точно так же, как и другие изделия, и ничем не отличались от тех, которые Ириза оставила на полке.

— Есть мастерские, — объяснила она, — которые делают копии с того, что находится в музеях, или с тех подлинных вещей, которые были выкрадены из гробниц.

— Как же вы отличаете подделки от подлинников?

Ириза впервые за это утро улыбнулась.

— Вы-то с вашим чутьем должны были их распознать, — ответила она. — Простые же смертные без вашей чуткой интуиции проводят совершенно несложные испытания, с помощью которых, например, можно определить, нанесена ли глазурь сотни лет назад или наложена лишь вчера!

Она заметила интерес герцога и продолжила:

— Всегда необходимо с настороженностью подходить к тому, что вам предлагают. Ведь египтяне — большие мастера по части подобного обмана. Остерегайтесь подделок.

— Вы хотите сказать, что они унаследовали от своих предков мастерство изготовления утвари и украшений? — спросил герцог. — Я собираюсь приобрести много древних изделии для моего дома, прежде чем покину Египет, и мне очень понадобится ваша помощь, Ириза.

— Я уверена, что в Каире найдется немало знатоков, которые с готовностью согласятся проконсультировать вас.

— Я предпочел бы довериться вам.

Ему показалось — хоть он и не был уверен в этом, — что Ириза была рада этому.

Он вновь взглянул на подлинные гончарные изделия, оставшиеся на полке, и обнаружил рядом с ними плоский камень, каравшийся неуместным там.

Ириза проследила за его взглядом.

— Эго папин освященный камень.

Герцог посмотрел с недоумением.

— Путешествующему священнику, — объяснила она, — не всегда попадаются церкви там, где он останавливается, но куда бы он ни положил этот камень, любое место приобретет святость освященного храма.

— Я никогда прежде не слышал этого! — воскликнул герцог.

После завтрака возвратились стюарды с пустыми ящиками, которые несли местные носильщики.

Герцог не сказал ничего, но улыбнулся при мысли, что в чужой стране англичане, независимо от их социального положения, быстро привыкают к тому, что им с готовностью служат местные жители. В Англии этим стюардам и в голову не пришло бы, что кто-то должен нести ящики за них.

Пока они тщательно упаковывали каждый предмет, заворачивая в толстые слои газеты, Ириза вышла из гостиной, чтобы собрать свои вещи.

Гардероб у нее был небольшой, и все уместилось в два небольших кожаных чемодана, которым, судя по их виду, пришлось попутешествовать по многим пыльным дорогам.

Она вернулась в гостиную, чтобы собрать рукописи отца, и к этому времени все украшения были убраны, включая подделки, которые герцог велел упаковать отдельно.

Она сказала с некоторой беспомощностью в голосе:

— Что мне делать… с папиной… одеждой?

— Думаю, что вы должны оставить ее, — ответил герцог, — хотя я сильно сомневаюсь, что к приходу его преемника она будет еще здесь.

Она, соглашаясь, кивнула, и он сказал:

— Есть тут еще что-нибудь из ваших вещей? Мебель, наверное, предоставляется миссионеру вместе с домом.

— Нашим слугам заплатят за ее сохранность.

— Я дам им денег.

Она взглянула на него несколько смущенно, сказав:

— Папа всегда… сам заботился… обо всем этом. Я никогда… не вникала в эти дела. до сих пор.

— Тогда предоставьте все мне, — сказал герцог.

— Н-нет… пожалуйста… — начала Ириза, но он прервал ее:

— Мы можем поговорить о вашем финансовом положении потом, а теперь, мне кажется, вам пора уже уходить отсюда, чтобы больше не расстраиваться.

— Папа ненавидел людей, возражающих против… всего, — просто сказала Ириза.

Герцогу показалось, что на глаза ей навернулись слезы, когда она прощалась со слугами, которые, как он понял, помогали им с тех пор, как они прибыли в Луксор. Один из них, мужчина средних лет, видно, очень привязанный к Иризе, призывал богов благословить ее и, тут же вспомнив, что стал христианином, добавил: «И благословение Господа Бога и Его Святого Духа!»

Когда, наконец, Дженкинс и стюарды отправились с багажом к яхте, герцог с Иризой проследовали за ними, но не кратчайшим путем, как они, а по дороге через деревню к храму Луксора.

Люди в хижинах махали им на прощание, а несколько детишек подбежали с цветами к Иризе.

Вновь вступив под высокие колонны, они оказались одни, и магическая атмосфера храма, казалось, окутала их так, будто они были его частью.

Они молча миновали огромные внутренние дворы, красные гранитные статуи, пока не оказались в том месте, где впервые увидели друг друга.

Раскинувшаяся на том берегу Долина Царей была залита ослепительным солнцем, и Ириза долго вглядывалась туда, пока герцог не сказал ей тихо:

— Не надо прощаться со всем этим. Мы приедем сюда вновь.

— Вы… уверены? У меня такое ощущение, будто я оставляю все, что когда-либо знала, и вступаю в чужой и пугающий мир, о котором ничего не знаю.

— С вами уже случалось это прежде, — сказал он, вспомнив, как он видел ее в святилище, когда ее подняли на носилки и внесли во Дворец фараонов.

— Теперь — то же… самое, — сказала она, читая его мысли, — только тогда я… прощалась… с вами, а теперь я… прощаюсь… с папой.

— Как вы говорили сами, — отвечал он, — жизнь течет как река, и сейчас вы переплываете через эту реку. Но мы сюда еще вернемся.

Она улыбнулась ему, будто он разогнал тучи, нависшие над ней, и стало вдруг светло.

— Считайте это… приключением! — сказал герцог.

Он протянул ей руку, и она оперлась на нее.

Ириза была без перчаток, которые надевала на похороны, и он чувствовал, как ее пальцы сжимают его руку, словно она стремилась почерпнуть в нем силу и мужество.

Они сошли по ступеням к воде, где их ожидала шлюпка, прибывшая с яхты по указанию герцога.

Он помог ей сесть в шлюпку, и, когда они устроились рядом на корме и матросы опустили весла в воду, он сказал:

— Вы не должны смущаться, встретившись с моими гостями. Они все очаровательные люди и понравятся вам.

Он чувствовал, что должен ободрить ее, и тем не менее не был уверен, что Лили благосклонно отнесется к появлению на яхте еще одной очень красивой женщины.

Ириза улыбнулась.

— Не думаю, — сказала она, — что они окажутся более опасными, чем людоеды, с которыми мы с папой столкнулись в Конго, или Мтеза, царек Буганды, который привык отмечать любой свой значительный сон человеческими жертвоприношениями, предпочтительно из числа христиан.

— Как же вам удалось уцелеть?

— Лишь благодаря счастливой случайности! — ответила Ириза, и герцог рассмеялся.

Было еще сравнительно рано, хотя они бодрствовали уже не один час, и когда взошли на яхту, то застали на палубе лишь Гарри, сидевшего под тентом и занятого чтением устаревших газет.

При появлении герцога и Иризы он поднялся на ноги, воскликнув:

— Рад видеть тебя, Счастливчик! А я уже боялся, что ты заблудился в пустыне или тебя замуровали в гробнице какого-нибудь давно умершего фараона и нам придется перерыть гору, чтобы найти тебя.

— Но, как видишь, я еще жив-здоров, — ответил герцог.

Он повернулся к Иризе.

— Позвольте представить моего старейшего друга. Гарри Сэтингем — мисс Ириза Гэррон, Он видел, что Гарри не сводит с Иризы удивленного и восторженного взгляда.

Когда Гарри вновь взглянул на герцога, тот понял, что ему хочется что-то сказать.

— Наверное, вам хотелось бы сначала пройти в вашу каюту, — сказал он Иризе, — чтобы снять вашу шляпку.

Не дожидаясь ее ответа, герцог провел ее вниз, где были расположены каюты.

Появился Дженкинс, и герцог сказал ему:

— Не проводите ли мисс Иризу в ее каюту, Дженкинс?

Я хочу поговорить с мистером Сэтингемом.

— Конечно, ваша светлость.

Оставив Иризу на попечение Дженкинса, готового предоставить ей все, что нужно, и распаковать чемоданы, герцог поспешил к Гарри.

Они так хорошо понимали друг друга, что герцог, не теряя слов, спросил его:

— Что случилось?

— Очень многое! — ответил Гарри. — Знаю, что ты будешь поражен, но сомневаюсь, что очень расстроишься.

— Что ты имеешь в виду?

— Лили уехала!

— Уехала! — воскликнул герцог.

Этого он точно не ожидал.

— С Чарли!

Герцог недоуменно глядел на Гарри.

— Что ты хочешь сказать?

— То, что Лили оказалась достаточно проницательной, чтобы понять, что ты потерян для нее, и довольно эффектно компенсировала свою потерю.

— Неужели она уехала с Чарли?

Губы Гарри искривились в ехидной улыбке.

— По официальной версии, он направился в Англию, чтобы проследить за какой-то финансовой сделкой, требующей его обязательного личного присутствия.

— А на самом деле?

— Он и Лили отправились сначала в Каир, а затем, по-моему, собирались посетить Париж.

— Боже милостивый! А что Эми говорит обо всем этом?

— Я не решился обсуждать это с нею. Лучше тебе поговорить.

— Благодарю тебя! — саркастически ответил герцог. — Но каков Чарли! Я никак не ожидал от него!

— Хочешь знать, как все это произошло? — спросил Гарри. — Она увидела тебя вчера вечером с этим прелестным созданием, которое ты только что привез сюда.

— Где она увидела меня?

— Когда ты сходил по ступеням храма и садился в лодку.

У герцога было недоумевающее выражение лица, потому что это происходило на значительно большом расстоянии от яхты. Но Гарри объяснил ему:

— Чарли, Лили и я стояли здесь и наблюдали за птицами через бинокль, по словам Чарли, самый сильный из всех, когда-либо изготовлявшихся. И действительно, у него фантастическое увеличение.

Гарри умолк, но поскольку герцог молчал, он продолжил:

— Чарли рассматривал птиц в пальмовых деревьях, когда Лили внезапно вскрикнула и выхватила у него бинокль.

Я и без бинокля мог ясно видеть, как ты спустился по ступеням и помог молодой женщине войти в лодку.

Герцог не произнес ни слова, и Гарри продолжал:

— Я знал, что Лили весь день была раздражена оттого, что ты отправился верхом, не повидавшись с ней, и она утащила нас из «Зимнего дворца» намного раньше, чем нам хотелось бы, просто потому, что надеялась поймать тебя, как только ты возвратишься.

Герцог не сказал ничего, но подумал, что Лили была уже раздражена днем ранее, когда он не пришел к ней в ту ночь, как она, очевидно, ожидала.

Но он был поглощен теперь не столько чувствами Лили, сколько своим собственным ощущением огромного облегчения оттого, что был избавлен от необходимости объяснять появление Иризы на яхте.

Лили не ожидала теперь продолжения их романа, который, он знал, подошел к концу в тот момент, когда они прибыли в Луксор.

Не только Ириза была причиной столь внезапного его охлаждения к Лили, но и то, что Лили принадлежала миру, который в тот момент не интересовал его. Ее красота не вызывала больше даже отстраненного восхищения, не говоря уже о страсти.

Если бы она была сейчас на яхте, он вынужден был бы признать себя виновным и объяснять моментальную перемену своих чувств, которыми не в силах был управлять, как и река не могла прекратить свой бег.

Его так поглотила и увлекла новизна сделанных им в Египте открытий, он так был пленен увиденным и пережитым, что не мог думать, а также не понимал, каким образом Лили его очаровала.

— Когда мы узнали вчера вечером, что ты не вернешься на яхту до утра, — сказал Гарри, — Лили приняла неизбежное решение возместить свою потерю.

— С помощью Чарли, — буркнул герцог.

— Да, как ты говоришь, с помощью Чарли, — повторил Гарри.

Чувствуя ответственность за то, что случилось, и необходимость загладить свою вину, он сказал:

— Мне даже трудно в это поверить, и я очень сочувствую Эми.

— Чарли был очарован Лили с самого начала, как только увидел ее.

— Я не имел представления об этом.

— Я знаю, — сказал Гарри. — Ты всем видом показывал, что она твоя, как будто советуя всем держаться подальше.

Но Лили понимала, что Чарли очень, очень богатый мужчина.

— Мне отвратительно все это! — воскликнул герцог. — Я пойду вниз поговорить с Эми.

Он знал, что не только удручен случившимся, но и опасается того, что может сказать или сделать Эми. , Герцог очень хорошо относился к ней и всегда считал Чарли одним из своих лучших друзей, поэтому был в смятении, что у них все разладилось по его вине.

Он постучал в каюту Эми и, когда она пригласила войти, увидел ее в кресле за составлением писем.

— Можно войти? — спросил герцог.

— Да, конечно, Счастливчик, — ответила Эми. — Рада снова тебя видеть. Я начала уже волноваться за тебя.

— Я очень обеспокоен тем, что узнал только что, — сказал герцог.

Он прошел через каюту, чтобы сесть в кресло рядом с — нею, и, помолчав секунду, она сказала:

— Я понимаю, что ты смущен. Но ты должен знать, что Чарли вернется ко мне.

— Ты уверена в этом?

— Конечно же! — ответила Эми. — С ним такое уже случалось, и, когда проходило первое опьянение молодостью женщины, годящейся ему в дочери, Чарли обнаруживал, что в его жизни есть две вещи, которые для него превыше всего.

— Что же это? — спросил герцог.

— Его сын и я!

Эми тихо вздохнула.

— Ты, наверное, знаешь, что Джек заканчивает в следующем году Итон, и Чарли любит его больше всего на свете.

Хотя я никогда не была такой красивой, как Лили, но я понимаю и люблю его, потому что, когда он не играет роль беспутного ухажера, он всего лишь маленький мальчик, нуждающийся в опеке и заботе.

Герцог взял руку Эми и поцеловал ее.

— Ты восхитительна!

— Не совсем, — возразила Эми. — Мне хочется визжать, выцарапать ей глаза и выдрать волосы! Но этим не поможешь, и мне приходится как-то развлекать себя, пока Чарли не возвратится.

— Он ведет себя отвратительно! — гневно воскликнул герцог.

— Мужчины — слабые существа, — сказала Эми, — а Лили очень, очень хороша и, как я поняла, обладает ненасытным аппетитом к изумрудам.

Герцог удержал смех.

— Так говорит Гарри, но ты как узнала об этом?

— Она склонила Чарли отправиться в Каир, и если она не найдет там того, что ей нужно, Париж, без сомнения, удовлетворит все ее прихоти, включая платья от знаменитого мистера Уорта.

— Я рад, что мы разгадали ее, — сказал герцог. — Меня ей удалось ввести в заблуждение.

Эми немного насмешливо, с довольно ироничной улыбкой посмотрела на него.

— Мне она всегда казалась подозрительной, — сказала она после паузы, — и я никогда не верила в эту чепуху о ее ясновидении.

— Конечно! Это все было плутовством, — сказал герцог.

Он как будто слышал слова Иризы, сказанные ее нежным голосом о египетских изделиях: «Остерегайтесь подделок».

Если б он проявил большую проницательность и не пренебрег бы здравым рассудком и интуицией — так он думал теперь, то с самого начала раскусил бы, что Лили не та, за кого хочет выдать себя, а ее утверждение о своем чутье «фей» было просто уловкой, на которую, к несчастью, поддался бедный Чарли.

«Подделка!» — шептал он про себя и знал, что теперь он привез на яхту ту, которая является воплощением подлинности и неподдельности.

Он оставил Эми, вновь сказав, как восхищается ею, и вернулся к Гарри.

Тот ожидал его и, когда герцог погрузился в удобное кресло, сказал:

— Не буду задавать никаких вопросов. Но мне бы только хотелось знать, что происходит, куда мы направимся теперь и что ты намерен делать с мисс Гэррон.

— А что я должен делать, по-твоему? — спросил герцог.

— Ну тогда я задам вопрос: «Кто она?»

— Она — дочь миссионера.

Он увидел изумление на лице друга, позабавившее его.

— Ее отец умер, — объяснил герцог. — Мы похоронили его сегодня утром, и она хочет вернуться в Англию. Ты удовлетворен ответом?

— Я и не представлял себе, что у миссионеров могут быть такие прекрасные дети. Я лишь знал, что их жены способны самостоятельно прорубить путь в джунгли и обратить в бегство сотни кровожадных зулусов!

— Ты слишком начитался приключенческих историй для мальчишек! — заметил герцог. — Но Ириза действительно сказала, что более страшным, чем встреча с тобой, были для нее людоеды, с которыми она и ее отец имели дело в Конго.

— Я склонен поверить скорее в это, чем в пророчества Лили относительно повышения акций и гигантских прибылей!

— Эми говорила, — заметил герцог, — что Чарли уже не впервые сбегает таким образом, однако он всегда возвращается домой.

— Я знаю это, — сказал Гарри. — Три года назад он на три месяца уехал на юг Франции с женой Филиппа Гудвина.

— Боже милостивый! Я и представления не имел об этом! — воскликнул герцог.

— Мы замяли это ради Эми, и, когда он вернулся, мы делали вид, что ничего не знаем.

— Что же случилось с женой Филиппа?

— Утешилась с каким-то греческим судовладельцем, я думаю. Во всяком случае, Филипп отказал ей в разводе, так что они все еще в браке, хотя у него с тех пор было несколько романов.

— Не могу понять, почему ты никогда не рассказывал мне об этом? — посетовал герцог.

— Ответ довольно прост, — сказал Гарри. — Ты не интересовался, Герцог согласился, что его друг прав.

Его никогда не занимали сплетни, он не интересовался, кто от кого убежал, поскольку у него была насыщенная жизнь и он мог сосредоточиться на том, что в данный момент считал для себя важнее всего.

Теперь все его существо поглотило нечто значительное, никогда раньше не испытанное им.

Герцогу внезапно очень захотелось побыть рядом с Иризой, говорить с нею, слышать ее нежный голос, которым она рассказывала ему столько необычных вещей.

Видимо, она не покидала каюту, чтобы не помешать ему общаться наедине с Гарри.

Ничего не объясняя, он встал и пошел искать ее. Гарри глядел ему вслед так, будто пытался что-то для себя уяснить.

Наконец он улыбнулся, как человек, нашедший ответ на мучивший его вопрос.

Он вновь взялся за отложенную газету.

Внизу герцог увидел Дженкинса, выходившего из его каюты.

— Где мисс Ириза? — спросил он.

В ответ Дженкинс показал на каюту рядом, которую прежде занимала Лили.

В первый момент герцог почувствовал раздражение, но затем он сообразил, что это была лучшая каюта после его собственной, и поскольку она теперь пустовала, Дженкинс вполне резонно предоставил ее Иризе.

Пожалуй, он не признавался самому себе, что хотел бы видеть Иризу именно здесь.

Она была гораздо прекраснее Лили и полной ее противоположностью.

До сих пор, слишком ошеломленный всем, что она показала и рассказала ему, он не вникал в то, что теперь стало так ясно: она была желанна для него.

Во взгляде герцога вновь блеснул огонек, который уже много раз светился в его глазах и который Гарри безошибочно распознал бы.

С улыбкой на губах он постучал в дверь каюты.