Рейс туда и обратно

УОЛФИШ-БЕЙ. ТАНКЕР «ЭЛЬДОРАДО». ДЕК-БОЙ ТОММИ

«Порт Уолвис-Бей, или Уолфиш-Бей, оборудован у юго-восточного берега бухты Уолвис, против города Уолфиш-Бей. В порту имеется гавань, набережная Хофмейер и несколько пирсов р/к заводов... Лоцманская проводка обязательна. Лоцман обычно прибывает на судно утром, после рассвета... Вход в бухту с большого расстояния опознать трудно. Опознав город У. Б., следует проложить курс с расчетом пройти севернее светящего буя МГ. Проходить между этим буем и мысом Пеликан не следует. Когда середина белого здания холодильника придет на пеленг 160°, можно проложить курс на вход в канал, ведущий в гавань». (Лоция западного побережья Африки, ч. 2)

К порту Уолфиш-Бей подошли на рассвете. И Горин и Русов уже бывали здесь, «забегали» сюда то за водой, то за топливом или продуктами. Несколько лет назад на «Пассате» же заходили в Уолфиш-Бей с тяжело заболевшим моряком, в том рейсе у них не было судового врача, а потом, спустя две недели, вернувшись за парнем, вновь бросили якоря в мутных, остро пахнущих сероводородом водах залива бухты Уолвис, на низменных, песчаных берегах которой и раскинулся Уолфиш-Бей.

— Входной буй. И возле него два катера. — Русов подкрутил окуляры бинокля. — Капитана порта и фирменный катер компании «Шелл».

— Вижу, — сказал капитан. — Взгляни-ка вправо, Коля. Сторожевик «Крюгер». Не по наши ли души? Может, отвернем да назад?

— Некуда нам отступать, дорогой Михаил Петрович.

— Плакали наши с тобой дипломы, Русов, — криво улыбнулся Горин, но тут же согнал с лица улыбку, шумно, будто перед прыжком в ледяную воду, вздохнул, расправил плечи и строго, спокойным голосом окликнул Васю Долгова, стоящего на руле. — На румбе?

— Сто шестьдесят, — ответил матрос и тоже распрямился, поднял голову выше. Повторил: — Сто шестьдесят, капитан!

— Хорошо. Так держать. — Горин взял микрофон судовой радиосвязи. — Боцман, майнайте парадный трап.

— Майнаем трап, капитан, майнаем, — тотчас отозвался хрипловатый басок боцмана. — Все как в лучших домах...

— Отставить лишние разговоры, портовые власти принимаем! Перчатки-то белые надел?

— Надел-надел, — кашлянув, ответил боцман. И чуть помедлив, пошутил: — Может, и тапочки белые?..

— Боцман! Р-разговорчики! — Капитан кивнул Русову, и тот, поняв его сигнал, перевел ручку машинного телеграфа на «самый малый». Капитан сунул бинокль в ящик под иллюминатором, поправил галстук, фуражку, поглядел на Русова, и тот тоже поправил галстук и фуражку. — Ну, была не была, Коля.

Круто разворачиваясь, к правому борту танкера ходко мчались катера. В кабельтове от «Пассата» параллельным курсом шел сторожевой корабль ЮАР «Президент Крюгер». На его мостике толпились офицеры в белых, с погончиками рубашках. У носового орудия застыли комендоры, разворачивали тяжелый, рубчатый ствол крупнокалиберного пулемета двое пулеметчиков. Русов пожал плечами, подумал: «Все идиотские шуточки». Но сердце вдруг колыхнулось от легкого, летучего страха. Все же какие тут шуточки? Кто знает, что замыслили эти чертовы южноафриканцы?

Успокаивая себя, он прошелся по рубке, выглянул с крыла мостика: боцман и двое матросов опускали парадный трап, боцман уже был на его нижней площадке, поднимал леера ограждения. Вздувая пенные усы, приближались катера. Над свинцовой, в пятнах нефти водой лениво, как-то сонно взмахивая широкими серыми крыльями, летели пеликаны. Апельсинового цвета небо, мягкие фиолетовые контуры окруживших Уолфиш-Бей барханов пустыни Намиб, низкие, белые домики порта, громадные серебристые баки топливных пирсов фирмы «Шелл» — знакомый, привычный взгляду пейзаж. Обычно, когда Русов бывал здесь, в душе возникало приятное волнение: ведь какая бы это ни была, но все же суша. Земля, по которой можно будет прогуляться и ощутить ногами ее незыблемую твердость, побродить часок-два, ловя земные запахи, по которым так истосковался в соленых океанских широтах. Теперь от этой чужой песчаной земли веяло опасностью, и Русов подумал: «Господи, пронеси и помилуй».

— Как представитель официальных властей, я не говорю привычных, традиционных слов: поздравляем вас с прибытием в наш порт, — произнес капитан порта Уолфиш-Бей сэр Макдональд и скрестил на широкой, пышной груди толстые, в золотистых волосках руки. Был он низок ростом, беловолос, с одутловатым, пухлогубым лицом, выпуклые его серые глаза тускло поблескивали в набухших веках. Чем-то он походил на мистера Пиквика, каким его изображал знаменитый английский художник Семпер в книгах Диккенса. Оттопырив нижнюю губу, сэр Макдональд продолжил: — Да, я не произношу эту традиционную фразу, господа, так как вы нарушили мой запрет на заход танкера «Пассат» в воды Уолфиш-Бея и в соответствии с существующими на территории ЮАР законами...

— Простите, сэр, — вежливо прервал его Горин и повел рукой в сторону стола, где виднелся поднос с бутербродами и стояла запотевшая, только что из холодильника бутылка водки «Кристалл». — У русских есть поговорка: соловья баснями не кормят...

— Да-да, это правильно, — оживленно проговорил полномочный директор фирмы «Шелл» в Уолфиш-Бее сэр Мердл. — Такая рань! Я, например, и не позавтракал, по-видимому, сэр Макдональд тоже прямо из постели?

— По существующим на территории ЮАР законам, — возвысил голос сэр Макдональд, — я обязан, господин капитан...

— Но простите, законы ЮАР не распространяются на Намибию! — вновь перебил его Горин и, дружески обняв за пышное плечо, подтолкнул к столу. — Сэр Макдональд, вы же знаете об этом. И если вы арестуете наше судно, то в соответствии с международными законами ЮАР возместит все расходы за причиненные этим незаконным актом против нас убытки нашей стране. Это во-первых, а во-вторых...

— Южно-Африканская Республика взяла на себя великую и священную миссию, приняв под свое покровительство Намибию, и в соответствии с этим...

— Сэр Макдональд, мы ведь с вами встречаемся не в первый раз! — сказал Горин и поглядел на Русова. Тот открыл бутылку, налил холодную водку в рюмки. — И я помню, что вы в недалеком прошлом моряк, капитан дальнего плавания, не так ли? — Сэр Макдональд скупо улыбнулся, кивнул. — Так вот, наш заход в порт фас-мажорный случай: на промысле из-за отсутствия топлива сложилась критическая обстановка. Вот акт об этом. — Капитан протянул сэру Макдональду бумагу. — Соответствующие радиограммы даны в Лондон, в контору «Ллойд», международный союз моряков, арбитраж и Морскую контору в Претории. И вы как моряк понимаете, что поставите себя в глупейшее положение, если...

— Может быть, я и не арестую ваше судно, — задумчиво проговорил сэр Макдональд и взял пухлыми пальцами рюмку. — Тут вам просто повезло, у фирмы «Шелл» большие трудности со сбытом топлива. В связи с открытием Суэцкого канала тысячи судов опять пошли в Индийский океан кратчайшим путем. Так вот, лишь только потому, что мы откликнулись на настойчивые просьбы сэра Томаса Мердла, я разрешаю вам пройти к топливному пирсу, но...

— Выпьем же за это, господа, — предложил Горин. — Я верил, что...

— Но штрафа вам не избежать! — грозно проговорил сэр Макдональд. — И платить будете по пятьдесят центов с каждого барреля топлива!

— Вы посадите нас в долговую яму! — воскликнул Горин отчаянным голосом и переглянулся с Русовым. Глаза его весело блестели: всего по пятьдесят? Это их вполне устраивало. — И все же, что это вы держите рюмки в руках?

— С приходом, — буркнул сэр Макдональд.

— За сделку, — сказал сэр Томас Мердл и, выпив, потянулся к бутерброду с красной икрой. Мощно работая челюстями, открыл кейс, порылся в нем, проговорил: — Вот карта, капитан. Вот наш коридор. За его пределы — ни метра. С военными, как с нами, не сторгуетесь. Кстати, я еще не пил такой водки. «Кристалл»? Очень хороша...

— Презентую, — несколько торопливо сказал Горин, кашлянул и кивнул на два объемистых пакета в углу стола: — И вам, сэр Томас, и вам, сэр Макдональд. Надеюсь, что к получению топлива приступим немедленно?

— Конечно, — кивнул сэр Томас Мердл. Он выпил еще рюмку и жевал теперь второй бутерброд. Длинный, смуглый, сухощавый, в коротких шортах и гольфах, он был похож на теннисиста. Да наверняка он и играл в теннис, когда выдавалась свободная минута. Он сам налил себе третью рюмку и добавил, тяжело вздохнув: — К сожалению, капитан, есть одно сложное обстоятельство: пирс уже занят либерийским танкером, и топливо будете получать через его палубу.

— Что вы сказали? Брать топливо через палубу? Да еще либерийца?!

— Он простоит у пирса еще трое суток. Выгодно ли вам...

— Но вы же сообщали, что пирс свободен!

— Но пока вы подошли, танкер «Эльдорадо» обогнал вас. Не могли же мы отказаться от продажи пятидесяти тысяч тонн топлива?!

— Господа, по третьей. За тех, кто в море, — пробормотал Горин. Рука его дрогнула, и он пролил мимо рюмки. Хмуро взглянул на Русова: плохая примета. Отодвинул свою: нет-нет, не пью, забрал карту. — Пройдемте в рубку, господа. Надеюсь, что границы «коридора» обозначены на карте точно?

— Вначале нам следует подписать договор о продаже топлива, — сказал сэр Мердл. Он протянул Горину несколько бумаг: — Вот акт лаборатории анализов топлива, вот договор. Прошу.

— Простите, но когда мы обменивались радиограммами, стоимость барреля солярки была на полтора доллара ниже! — Горин кинул бумаги на стол и с возмущением поглядел на Мердла. — Как это понять?

— Пока вы шли в Уолфиш-Бей, стоимость топлива за баррель повысилась именно на полтора доллара, — спокойно ответил тот. — Ведь так, сэр Макдональд?

— Как акционер фирмы «Шелл», я подтверждаю это, — степенно проговорил сэр Макдональд и раскрыл свой дипломат. Протянул капитану стопку исписанных цифрами листков. — Вот последнее, утреннее, сообщение из Претории. Не мешкайте, господа. Кто знает, пока мы ведем переговоры, не подскочит ли стоимость топлива еще на доллар-два с барреля?

— А может, понизится? — сказал Русов.

— Вы меня убиваете, господа, — угрюмо произнес Горин и, внимательно прочитав текст договора, поставил свою подпись. Взглянул на Русова: глаза его блестели еще веселее: они укладывались, даже со штрафом, в нормы, оговоренные с Огуреевым. Повторил озабоченно: — Вы пляшете на моей могиле, господа!

«Господа» с деловым видом дожевывали бутерброды.

От одного взгляда на либерийский танкер «Эльдорадо» Русову стало дурно. Рыжий от ржавчины, не крашенный, видимо, со времен Ноева ковчега, с промятыми бортами и погнутыми леерами, танкер являл собой печальную и в данной ситуации для «Пассата» опасную картину. «Черт бы вас всех побрал, черт бы вас всех!.. — неизвестно кого проклиная, размышлял Русов, оглядывая в бинокль «Эльдорадо». — Ну и чудовище». Толстенная низкая труба, грязная палуба, деревянные, таких уже лет как пятнадцать на танкерах не ставят, спасательные шлюпки на ботдеке. Какое уж спасение на таких корытах, случись пожар! Шлюпки, как пересохшие стружки, вспыхнут от первой же искры. Деревянный выносной гальюн на корме. Дверь в гальюне отсутствовала, орлом над добычей согнулся на стульчаке рыжий моряк, в зубах у него дымилась трубка. Берут топливо, а он курит!.. А это еще что? В корме возле спасательных шлюпок ярко засверкал огонь электросварки, и сноп искр полетел через фальшборт в воду. Горин и Русов переглянулись и оба посмотрели на англичан. Сэр. Макдональд, сонно щуря глаза, как соску валял из одного угла рта в другой толстенную вонючую сигару. Сэр Томас Мердл, что-то тихонько напевая себе под тонкий, острый нос, раскачивался легко и мягко, перенося вес тела то на правую, то на левую ногу. Вот и рукой взмахнул, будто принимал низко летящий мяч.

— Куликов, в рубку, — скомандовал в микрофон капитан. И, поглядев в лобовое окно, спросил у боцмана: — Дмитрич, все кранцы приготовил? У либерийца я их что-то не вижу.

— И вообще, там никто не шевелится, будто и не видят, что швартуемся к ним, — добавил Русов. — Переговорить с «Эльдорадо»? — Капитан кивнул, и Русов, включив шестнадцатый канал радиопередатчика, позвал, перейдя на английский: — «Эльдорадо», «Эльдорадо», выйдите на связь, пожалуйста.

— Да, сэр, — тотчас отозвался либерийский танкер. — Слушаем вас.

— Мы к вам швартуемся, как меня поняли?

— Понял вас хорошо. Швартуйтесь.

— Прошу вывесить все, какие у вас есть, кранцы, это во-первых, а во-вторых, прикажите запретить курение на борту вашего судна и прекратите сварочные работы, вы же берете топливо. Одна искра и...

— Сэр, кранцев у нас нет, — вздохнув, ответил вахтенный с «Эльдорадо», — это во-первых, а во-вторых, у нас все курят, сэр, моряки не терпят запретов, все такие свободолюбивые, сэр, что...

— Вызовите, пожалуйста, капитана или старпома на переговоры, сэр!

— И капитан, и чиф, и второй, и третий помощники капитана в порту, сэр. Кажется, они направились в «Золотую звезду», а это такое заведение, из которого быстро не возвращаются... На судне из офицеров лишь я, Джимми Макклинз, четвертый помощник, практикант из Галифакса, да второй механик Боб Деллон, но он, кажется, пьян и спит под шлюпкой номер четыре правого борта, сэр. Да вы не волнуйтесь. И судно, да и каждый из нас, все мы застрахованы на крупные суммы, полагаю, что и вы тоже. Так что... Да и бог не допустит, чтобы мы сгорели в этой убогой, вонючей дыре!

— Ладно, Джим, мы тут будем глядеть в оба, но ты распорядись, чтобы у нас приняли веревки.

— Хорошо, сэр, но вряд ли я сейчас разыщу хоть кого-нибудь на судне, все расползлись по кабакам. Лишь толстяк Ли, судовой повар, да дек-бой Томми — слышите, Ли его лупит? — остались на судне. Так что с полубака концы приму я, а...

— Кто-то еще в гальюне корчится...

— Ах да, это Фредди, нажрался вчера в портовой пивной тухлых устриц, вот и... Сейчас я его позову.

«Фредди, прими на корме швартовные концы с русского танкера!» — тотчас прогромыхало радио над палубой и надстройками либерийского танкера, но Фредди и не шевельнулся в своем деревянном, нависшем над загаженной кормой танкера закутке. «Фредди, тебе говорят!» — вновь прогремело судовое радио.

Пришел Жора Куликов, он был на верхнем мостике, он уже все увидел, все понял, зачем его вызвал капитан, ему предстояло возглавить усиленную пожарную вахту. Матросы раскатывали по стапель-палубе пожарные шланги, Валька Серегин расчехлял носовой водомет, боцман с Шуриком Мухиным вываливали за правый борт кранцы.

Сонно взмахивая широкими крыльями, летели, будто плыли над самой поверхностью бухты, пеликаны. Все жарче, щедрее пригревало солнце. В носовой части танкера показался лохматый, голый до пояса парень в заплатанных джинсах, и Русов догадался, что это и есть практикант из канадского коммерческого мореходного училища, что в Галифаксе, четвертый помощник капитана «Эльдорадо» Джимми Макклинз. Вылез наконец-то из гальюна рыжий Фредди, все так же попыхивая трубкой, склонился над бортом, готовый принять бросательный конец. На ботдеке толстый повар колотил бамбуковой палкой белоголового мальчонку. Тот крутился в руках повара, пинался, отчаянно орал, но повар все взмахивал и взмахивал палкой, лупил ею мальчишку по спине, заду, по худеньким плечам. Вот отпустил, толкнул к ванне, наполненной грязными мисками, и мальчишка, утирая лицо руками, что-то зло выкрикнув китайцу, склонился над ней.

Спустя час по четырем перекинутым через палубу «Эльдорадо» шлангам в танки «Пассата» пошло топливо. Черные, раздувшиеся шланги плавно вздрагивали, тугие волны солярки прокатывались по ним, и шланги напоминали собой лоснящихся питонов, совершающих то и дело глотательные движения.

Матросы то и дело окатывали палубу и надстройки «Пассата» водой. Пустив тугую, мощную струю из водометной пушки, Серегин чуть не смыл за борт «Эльдорадо» электросварщика. Тот что-то прокричал, погрозив массивным кулаком, и вновь принялся за работу, но второй струей был сшиблен с ног и, поняв, что работы не будет, покинул ботдек. Русов посмеялся и, окликнув Серегина, кивнул ему: молодец. Серегин улыбнулся и пальнул струей воды по гальюну, где все так же дымил трубой несчастный Фредди. Сметливый парень тотчас понял, в чем дело, поднял руки вверх — сдаюсь! — и убрал трубку в карман.

После обеда сэр Макдональд привез распоряжение портовых властей Уолфиш-Бея, согласно которому на танкер «Пассат» налагался штраф в сумме пятьсот долларов за самовольный, без разрешения капитана порта, вход в акваторию бухты, который Горин молча подписал, и три пропуска для старшего командного состава для посещения Уолфиш-Бея.

Когда сэр Макдональд покинул танкер, капитан зло сказал, что «плевать он хотел на этот чертов, пыльный Уолфиш-Бей, судно он не покинет» и что, если Русов хочет, пускай с Жоркой Куликовым побывает на берегу. Штурман еще никогда тут не бывал, пускай взглянет на эту юаровскую дыру. Сдав пожарную вахту Волошину, Жора быстро переоделся, и вместе с Русовым они отправились на берег.

Толстый повар опять колотил мальчишку. Трап с «Пассата» был перекинут на ботдек «Эльдорадо», как раз возле него и происходила экзекуция. Неторопливо, как бы ленясь, но делая необходимую, весьма важную работу, китаец шлифовал спину дек-боя палкой. Легкая-то она легкая, бамбуковая, но, судя по хлестким ударам и бурой от кровоподтеков спине мальчишки, удары были сильными и болезненными.

— Эй, прекрати! — сказал Жора, когда они с Русовым оказались на палубе «Эльдорадо».

Китаец лениво повернул голову, торчащую, будто и шеи-то нет совсем, из жирных плеч. Вновь взмахнул палкой. Обширная его, обвислая по-женски грудь мягко всколыхивалась. На груди синей и красной краской был вытатуирован дракон, который от этих движений казался живым: разевал и захлопывал огромную огненную пасть. Рясь! Рясь! Рясь! — ударяла палка по спине и плечам мальчишки. Китаец цепко держал юнгу за распухшее ухо, плечи и спина его лоснились от пота, черные глаза были зло сощурены. «Пых-пых», — мерно, как машина, пыхтел повар, поднимая и опуская палку. Жора схватил его за руку, выкрикнул:

— Прекрати бить мальчишку, слышишь?

Китаец шевельнул плечом, и под жирной, цвета сливочного масла кожей рельефно проступили мощные мышцы, отер лицо тыльной стороной ладони и, не глядя на Жору, подтолкнул мальчишку к бочке с грязными поварскими передниками. Всхлипывая, тот склонился над ней, выволок охапку, кинул в корыто. Русов сжал локоть Жоры: идем. Не связывайся.

— Совьет экспансионист! — будто опомнившись, выкрикнул им вслед повар и опустился на разостланную в тени шлюпки циновку.

С полчаса, проклиная жару, топали по пыльному шоссе. Вдоль него, утробно урча двигателями, сгребали золотистый песок в огромные кучи три оранжевых бульдозера. Возле шоссе тянулся бетонный, надо полагать, с целью остановки песка забор. Но пустыня Намиб, вплотную подступившая к этому унылому пустынному шоссе и самому городку, куда ни кинешь взгляд, всюду перетекала через бетон и насыпала остроспинные золотистые барханчики на мягкий от зноя асфальт.

Везде песок. Он мерзостно скрипел на зубах, хрустел под ногами, от него чесалось тело. Песком был насыщен воздух, и, когда Русов и Жора вошли в городок, лица у них были как после желтухи. На узенькой с низкими, убогими домишками улочке, тем не менее особенно пышно именуемой Король Фридрих Второй (в городе многие из улиц сохранили старые немецкие названия, ведь когда-то этот утолок Африки был германской колонией), вымыли лица, протиснувшись к водяной колонке. Смуглые женщины, набиравшие воду в бидоны, боязливо и с удивлением сторонились. Ребятишки весело щебетали, как стайка птиц, а потом, лишь только Русов и Жора пошли прочь, ринулись за ними с пронзительными криками: «Сэр, мани, мани, мани! Плиз — мани, мани!» К ребятне присоединились седой, в рванье, одноглазый старик, парень на костылях и старуха, напоминавшая собой вылезшую из саркофага мумию. Разевая беззубый рот, хватая то Русова, то Жору за руки, она жалко шамкала: «Мани... мани... мани...»

Толпа попрошаек отстала на улице Королевы Елизаветы. Остановилась, будто натолкнулась на незримую черту. С облегчением вздохнув, моряки вышли на широкую, с красивыми, пестро раскрашенными домами улицу. Оглянулись: толпа детей и взрослых, еще надеясь на что-то, нестройно выкрикивала: «Мани, мани, мани», тянула руки, но не двигалась с места. Деньги! Откуда они могли быть у Русова да Жоры Куликова? В карманах мелочь, которой едва хватит на бутылку прохладительного напитка: денег в Уолфиш-Бее, полагая, что увольнений в город не будет, не заказывали.

Отирая потные лица, они медленно пошли вдоль магазинов, баров, ресторанов, заглядывали в обширные витрины, читали вывески — были они написаны и по-немецки, и по-английски.

— Самые дешевые в мире алмазы, — перевел Жора. — Воспользуйтесь нашими услугами, не упускайте свой шанс разбогатеть! — Засмеялся: — Может, заглянем? Купим по камешку? Хотя нет, вот магазин ружей фирмы «Зауэр». Ах, какие ружья. Двухстволки, тройники, штуцеры...

— Жора, а вот контора по организации охоты на львов, — толкнул его в бок Русов. — Видишь, что тут написано? — Оба остановились перед витриной, в которой красовались чучела львиных голов, и Русов перевел рекламный текст: — Единственная в мире страна, где разрешена охота на львов без лицензий, — это Намибия. Доступные цены, оазис «Оливия» с великолепным ночным баром и бассейном, где вас ожидает отдых после удачной охоты на царя пустыни — льва, оставят у вас память о нашей стране на всю жизнь. Цены доступные. Охота на льва — пятьсот долларов, на львицу — триста.

— Сэр! Желаете попытать счастья? — услышали они чей-то зов по-английски: — Прошу вас, заходите. Выпейте холодного пива — и в пустыню!

Бронзоволицый африкандер выглядывал из стеклянной двери, махал рукой: заходите же, цены доступные. Русов вынул из кармана сигареты, сунул одну в рот, подошел к зазывале, и тот щелкнул зажигалкой.

— Мы из общества охраны животных, — сказал Русов.

— Простите, — поскучнев, отозвался африкандер и закрыл дверь.

— Ты понял, почему просители денег не двинулись за нами следом? — спросил Русов у Жоры, когда они немного отошли от охотничьей конторы. — На этой улице черным появляться запрещается. Видишь, таблички на домах «Только для белых».

— Читал про это, но как-то трудно было поверить в подобное, — пробормотал Жора. — Чиф, может зайдем в бар, глотнем водички да повернем назад?..

— Согласен. Давай сюда, в «Золотой штурвал»... Ч-черт, ну и жара.

Русов толкнул тяжелую, с иллюминатором посредине дверь. «Динь-динь» — прозвенел небольшой, тоже надраенный до жаркого блеска судовой колокол, и они очутились в приятной прохладе. Ох, благодать: бар с «кондишкой»! Полусумрак, низкие массивные столики, окованные медью бочонки вместо стульев. Русов и Жора устроились за ближайшим столиком, осмотрелись. За стойкой вяло двигался бармен. На его белом, будто посыпанном мукой, лице ярко выделялись словно нарисованные тушью усики. Поправив галстук-бабочку, бармен вопросительно поглядел на моряков, и Русов сказал:

— Две пепси-колы, пожалуйста.

Бармен кивнул, нажал на кнопку магнитофона, и помещение наполнилось знакомой мелодией. «Арриведерчи, Рома...» — пел квартет АББА. На маленькой эстрадке, чуть приподнятой над полом, облокотившись на спинку, сидела смуглая девушка. Склонив голову с тяжелой копной каштановых волос, она устало и равнодушно глядела в их сторону. Встретившись взглядом с Русовым, улыбнулась какой-то кукольной, механической улыбкой.

— Пст! — позвал бармен и щелкнул пальцами. — Стрип?

Девушка поднялась со стула и вяло шевельнула бедрами. Хорошенькое ее личико было еще совершенно детским, а тело тяжелым, женским, с крутыми бедрами под тонкой фиолетовой тканью длинной юбки. Русов отрицательно покачал головой, и бармен махнул девушке: сиди отдыхай. И та опустилась на стул, склонила голову, на плечи будто полились тяжелые волосы.

В углу, под портретом мужчины, строго глядящего в объектив фотоаппарата — рыболов какой-то со странной рыбиной в руках, — шептались парень и девушка. Парень о чем-то просил ее, убеждал. «Бу-бу-бу...» — настойчиво, назойливо гудел его низкий, басовитый голос, а девушка весело мотала головой: «Ноу-ноу-ноу!» — И смеялась.

— Так это же профессор Смит, — сказал Русов, прочитав надпись. — Помнишь про редкостную рыбину, целлаканта, добытую в пятидесятых годах возле берегов Намибии? Считалось, что «Старина четвероног», как Смит называл рыбину, вымер пятнадцать миллионов лет назад, а местные рыболовы нет-нет да и тягали целлакантов на удочки и их шкурой зачищали прорванные велосипедные камеры! Так вот, сэр Георгий, мистер Смит бывал в этом кабачке, о чем и гласит его собственноручная надпись на портрете.

— Да-да, мистер Смит часто бывал в моем «Золотом штурвале» и сидел именно за этим столиком, где сейчас сидите вы, — сказал, услышав, видно, слова Русова, бармен. Он поставил перед ними два стакана с пепси-колой. Спросил, вежливо наклонив голову: — Откуда, господа?

— Из России, — ответил Жора. — Далековато забрались, а?

— Из России?! — удивился бармен и оживился, окликнул девушку: — Джил, подойди сюда, эти парни из России, ты слышишь? Я тут двадцать четыре года и впервые вижу русских. Джил, ты заснула?

— Россия? — спросила девушка, подходя к столику; она выгнула бедро, подмигнула Жоре. — А разве есть такая страна, папа?

— Есть, моя дурочка, есть. Это в Азии, или в Сибири, в общем, где-то возле Северного полюса. Если господа русские позволят, то можешь даже их потрогать.

— Там, наверно, так холодно, — проворковала девушка и, потрепав Жору по голове, плутовато сощурила синие глаза: — А ты мне нравишься, моряк.

Вошли мужчина и женщина, бармен подвел их к соседнему столику и, понизив голос, сказал:

— Именно за этим столиком, где я вас посадил, любил пить пиво знаменитый мистер Смит. И вот что еще, господа, мой «Золотой штурвал» — единственный бар, в котором бывают самые настоящие русские... Да-да, вот же они сидят рядом с вами!

Покачивая бедрами, Джил вернулась на свой стул, а бармен кому-то тихо говорил в телефонную трубку:

— У меня русские. Двое. Да-да, самые настоящие. Приходите, такое еще вряд ли когда увидишь...

Русов поднялся, подошел к стойке, отдал двадцать центов, и бармен выдал ему жетончик для телефона-автомата, кивнув на дверь кабинки. Жора удивленно поглядел, но Русов махнул ему рукой: сиди, не волнуйся, достал из кармана рубашки визитную карточку капитана «Принцессы Атлантики», отыскал в табличке, прикрепленной к стене кабинки, код города Людериц и набрал номер телефона ранчо Юнатас: 634724.

Длинные гудки. Отчего-то Русов волновался, он чувствовал, как гулко билось сердце. Что тревожило его? Вдруг показалось, что никакой «Принцессы Атлантики» не было, что все это ему приснилось, капитанская каюта, женщина с пулевым ранением под розовым соском левой груди... Гемма, Руди Шмеллинг?.. Да-да, все это ему приснилось, пригрезилось!

— Алло? — раздался в телефонной трубке низкий женский голос. — Я вас слушаю. Это Макс?

— Простите, это ранчо Юнатас, принадлежащее Руди Шмеллингу? — спросил Русов. — Ингрид?

— Да. А с кем я разговариваю?

— Видите ли, я старпом русского танкера. Мы обнаружили в океане покинутое командой судно, «Принцессу».

— Вот как? И вы видели там моего мужа?!

— Нет, я его не видел, но...

— А эту его девку, Гемму, видели?

— Видел. Она была мертва...

— Туда ей и дорога. Да и ему тоже! Подлец, три года с ней путался, болтал какую-то чушь, будто однажды прямо в море она вдруг появилась в его каюте, вы представляете? Вот так взяла да и появилась! Говорит: мол, инопланетянка она, представляете? То ему русские мертвые мерещатся, то... Шлюха, пробравшаяся на судно, вот кто она. Ну да черт с ней и с ним! Неделю назад я получила сообщение от Кейптаунской службы спасения, что «Принцесса» затонула...

— Приношу свои...

— Ничего не надо приносить. Вот если бы этот болван оставил завещание и вы, побывав на «Принцессе», взяли бы его да привезли его мне, я бы вас отблагодарила по-королевски. А то у меня настоящая домашняя война, представляете? Дети рвут ранчо на части, каждый требует свою долю. Ужас! Правда, есть тут один добрый человек, сосед, мой старый друг, который помогает мне, но... Алло! Вы меня слушаете?

— Так он утверждал, что Гемма — инопланетянка?

— Утверждал! Он жил с ней, козел старый. Мне бы, дуре, сообщить в Агентство мореходных прав, что он не в своем уме, но я его видеть дома не хотела, черт с ним, пускай плавает, путается с этой девкой. Уплыл, ха-ха, на дно морское, туда ему и дорога. Алло! Слава богу, мир не без добрых людей, вот сосед, Френк Джюно, пришел мне на помощь в трудную минуту. — Женщина шумно вздохнула. — Еще что-нибудь хотите узнать?

— А кто-нибудь из команды ее, Гемму, видел?

— Никто. Все же не в своем он уме, видимо, был, вот и мерещилось.

— А мы ее видели. И я, и врач, матросы.

— Значит, так ловко прятал эту девчонку у себя в каюте.

— Простите, еще вопрос. Руди воевал на востоке? Под Ленинградом?

— Да. На каком-то ужасном, ледяном Ладожском озере. Он был там командиром лыжников-диверсантов. Их звали «белыми привидениями» и «снежными волками»... Они там убивали русских. Всех, кто ни попадется: солдат, женщин, детей. На какой-то «Дороге смерти».

— Мы эту дорогу называли «Дорогой жизни».

— Нет-нет, на «Дороге смерти», так он называл ту дорогу. Они там убивали русских, и русские убивали их. После каждого набега кто-то из его бойцов оставался там, на той дороге, представляете? А потом, уже после войны, ему постоянно мерещились убитые. Какие-то девчонки-регулировщицы с перерезанными горлами, дети... Однако мы заболтались, спасибо, что позвонили. Будете в Людерице, посетите ранчо, если, правда, от него что-нибудь останется. Я с ума сойду от этой дележки! Всего вам доброго, счастливого возвращения домой, незнакомый мой корреспондент.

— И вам всего доброго, — ответил Русов.

В баре послышался шум, топот ног, громкие голоса. Русов повесил трубку и вышел из кабинки. За столики возле эстрадки, шумно переговариваясь, сдвигая столики в один, устраивались американские матросы в белых, похожих на шапочки врачей пилотках-колпачках.

— Бармен! Виски и музыку! — громко выкрикнул один из моряков, высокий, широкоплечий парень, и кинул серебряный доллар на стойку. И тотчас, следуя ему, моряки, кто просто кинул, кто ловко стрельнул пальцем серебряные монеты. Они звонко посыпались на стойку. Бармен, что-то выкрикивая, ловил монеты. А парень крикнул девушке: — Хеллоу, красотка, шевельнись!

И серебряные монеты звонким дождем посыпались на эстрадку.

Джил пружинно вскинулась со стула и с неожиданной стремительностью закружилась в каком-то странном танце. Взметнулись волосы, колоколом вздыбилась юбка. Будто сильный поток воздуха дул откуда-то снизу. Юбка поднялась выше колен, обнажились бедра, юбка взметнулась еще выше, а потом легко соскользнула.

— Стрип! Стрип! — заорали матросы. Они хлопали ладонями по крышкам стола, кто-то свистнул, загоготал: — Стрип! Стрип!

На эстрадку упала кофточка и лифчик. Бармен ставил на стол бутылки с виски и стаканы. Сыпал в них лед. Девушка кружилась на эстрадке, кукольное ее личико было полно вдохновения. Серебряные монеты, крутясь, мелькали в воздухе, похожие на мотыльков, стремительно взмахивающих серебряными крылышками. Конечно же, не только ради того, чтобы взглянуть на портрет мистера Смита, посещает публика «Золотой штурвал».

В конце улицы Королевы Елизаветы Русова и Жору догнала военная патрульная машина. Зеленый «виллис» вначале проехал мимо, но потом остановился, из него вылезли двое военных в легких, со многими карманами комбинезонах серо-песочного цвета, и один из них, козырнув, попросил документы. Оба очень долго изучали паспорта Русова и Жоры Куликова, пропуска, тихо о чем-то переговаривались, потом один из военных, тот, что попросил документы, сказал:

— Удивительно, в первый раз вижу настоящего русского. Коммунисты?

— Да, коммунисты, — ответил Русов. — Самые настоящие. Даже можете нас потрогать.

Патрульные засмеялись, и оба потрогали и Русова и Жору.

— Сержант Дуглас, — сказал один из них. — Вы в порт? Если хотите, можем подвезти.

Русов с удовольствием согласился, вместе с Жорой они забрались в машину, и «виллис» мягко и неторопко покатил по улице. Повернувшись к ним, сержант сказал:

— Неспокойно у нас тут. Вокруг города шныряют банды из «Свободной Намибии». — Сержант сплюнул, достал из кармана пачку жевательной резинки, предложил Русову и Жоре, сунул одну в рот, мерно задвигал мощными челюстями. Сказал: — Хотят захватить этот край, скоты.

— Но ведь это их родина, — ответил Русов. — И не они, а ЮАР пытается присвоить себе этот край.

— А, какая разница! — махнул рукой сержант. — Родина! Тут алмазы, понимаете? И отдать алмазы черномазым?! — Он выглянул из машины. Миновав центральную часть города, «виллис» катил теперь по его окраинам. — Ну-ка, закройте окна... Сейчас эти вонючие гаденыши устроят на нас охоту.

Сержант знал, что говорил. На следующей улице вслед за машиной ринулась толпа мальчишек и девчонок: «Южане — вон! Южане — вон!» — орали юные намибийцы и швырялись самодельными «бомбами». Шофер хоть и прибавил газу, но несколько комьев грязи сочно влепились в кузов и заднее стекло автомобиля.

А на ботдеке толстый китаец все воспитывал юнгу, крутил ему ухо. На этот раз мальчишка молчал. Яростно скалясь, показывая зубы, как звереныш, он пинался, пытаясь угодить черной пяткой повару в пах. Тот, усмехаясь, уворачивался и крутил, крутил дек-бою бурое, разбухшее ухо.

В корме, ярко слепя даже при столь обильном солнечном свете, вспыхивал и гас огонь электросварки. На «Пассате», в носовой его части и пеленгаторном мостике, виднелись запаренные зноем моряки, дежурившие возле брандспойтов и водометных пушек. Спасаясь от солнца, Степан Федорович Волошин, второй помощник капитана, закутался в сырую простыню. Он шлепал босыми ногами в воде, которая небольшой струей бежала из наконечника брандспойта, а над головой держал пестрый женский зонтик. Завидя Жору, Степан Федорович обрадованно замахал рукой: смена идет.

— Я уже подал три протеста фирме «Шелл», — сказал капитан, когда Русов зашел в его каюту. — Видел! Опять электросварка! Так вот, мистер Мердл заявил, что либерийское судно есть суверенная территория Либерии и руководство фирмы не имеет права запретить производить на судне сварочные работы. Я говорю: «Так прекратите подавать им топливо!» А он в ответ: «Капитан «Эльдорадо» заявил: в случае прекращения подачи топлива они тотчас уйдут в Людериц, где будут брать его у фирмы «Бритш петролеум». — Горин прошелся по каюте, выглянул в иллюминатор и устало опустился в кресло. — Тогда я пригласил к себе вахтенного штурмана, этого волосана чертова...

— Джимми Макклинза?

— Что? Да, этого Джимми. Говорю ему: «Мы же можем взорваться, Джим!» А тот руками разводит: «Разошлись швы обшивки правого борта и кормы. Наняли сварщика, а это стоит двадцать пять долларов в час. Не будем же мы специально после получения топлива держать «Эльдорадо» на рейде ради каких-то сварочных работ! А без подварки борта в океан нельзя». Говорю ему: «Ведь взорваться можно в любую минуту». А тот в ответ: «Да, взорваться можно всегда, у пирса ли, в океане ли, от одного окурка, капитан». С ума можно сойти!

— Отдыхайте, Михаил Петрович, на вас лица нет. Я принимаю вахту.

— Полежу немножко, Коля. Что за духота, дышать нечем. Но ты будь повнимательнее: ведь словно возле мины замедленного действия...

— Не волнуйтесь, капитан. Завтра уже будем в океане.

Какое солнце. Ярким сгустком огня висело оно над желтыми песчаными холмами. Весь воздух был желтым, насыщенным песком пустыни Намиб. Ветер, горячий, как из жерла мартеновской печи, нес его над горбинами дюн, постройками порта, над танкерами и насыпал на палубах маленькие, горбатые дюнки. Желтая гладь бухты Уолвис время от времени вспучивалась, и на поверхности появлялись мутные, илистого цвета, пузыри, несущие с собой резкий запах сероводорода.

Что за край. Русов склонился над картой: Уолфиш-Бей, Людериц, Фридрихсхафен... Берег алмазов, Берег скелетов — так когда-то называли эти гиблые песчаные края отчаянные искатели приключений и золота, пытавшиеся проникнуть в глубь страны. История Намибии кровава и трагична. Англичане, французы и немцы вели долгие, изнурительные войны с отважными, свободолюбивыми племенами, населявшими эти берега, вели войны между собой. Так и не победив намибийцев, лишь оттеснив их в глубины пустыни, германский экспедиционный корпус, посланный в эти далекие широты королем Вильгельмом Вторым, создал здесь военизированные поселения, из которых в конце концов и образовалась одна из богатейших в Африке германских колоний. Вильгельм знал, зачем посылал на смерть своих солдат: алмазы!

Пустыня. На тысячи километров в глубины Африки ни поселочка! Лишь жиденькая цепочка поселений вдоль побережья. Жара. Изнуряющий дневной зной и пронизывающий ночной холод. Отсутствие воды. Даже скупая морская карта говорит об этом. Русов читал: «Высохший колодец Денхиб». Вот еще один, еще...

В дверь стукнули, и на отклик Русова: «Да!» — в рубку вошел Джимми Макклинз. Сразу можно было понять, что вахта его кончилась: побрит, причесан, длинные, под «битлзов» волосы не топорщились во все стороны, как утром. Одет штурман «Эльдорадо» был в наглаженную голубую рубашку и белые брюки фирмы «Вранглер», а в руке держал бутылку зеленого стекла.

— Надеялся вас перехватить на «Эльдорадо», да проморгал! — весело сказал Макклинз и, отодвинув карту, поставил бутылку на штурманский стол. — До утра я свободен, чиф, и собираюсь как следует проветриться. Куда бы вы мне советовали сунуться? Как тут девочки? Представляете, я еще ни разу не спал с негритянкой! Но уж на этот раз...

— А кто остается вместо вас?

— Том Дрейк, второй помощник. Правда, после проведенной в порту ночи он едва на ногах стоит... — Джимми пошарил глазами по рубке, обнаружил стакан, и, вытянув из бутылки пробку зубами, плеснул в стакан. — Хлебните, чиф, и, если вы на вахте, она «пролетит быстрее», так всегда говорит Том, а он знает, что говорит, ведь Том, как он утверждает, из тех самых Дрейков, помните? «Пролив Дрейка», так вот, как утверждает Том, знаменитый его предок Френсис Дрейк...

— Джим, я на вахте и по уставу не имею права пить. И вообще...

— Я вас понял, сэр. На всех судах, кроме Либерийских, вахта — дело святое, но вы все же сделайте хоть глоток, не обижайте меня, попробуйте, что за гадость я пью, а потом я скажу, для чего я это делаю...

— Ладно уж. — Русов сделал глоток и тотчас вы плюнул. — Слушай, что это?! Бензин, настоянный на старых калошах?

— Ха-ха-ха! Я же говорил вам: гадость, которая называется кактусовой водкой! А знаете, почему я ее пью? Бутылка стоит доллар, но, если выпьешь стакан утром, а вечером вольешь в себя пол-литра простой воды, ты опять пьян! Видите ли, чиф, я весь в долгах. Под Галифаксом я купил великолепный домик в рассрочку, ах, какой это домик, но он стоит двадцать тысяч долларов! А в домике мебель... В рассрочку, конечно, ах, какая мебель! А в гараже стоит «мустанг». Чиф, в нем триста лошадиных сил, что за чудо-машина, но... Чиф, я живу в долг, мне нужно много денег, вот почему я и плаваю на этом проржавевшем корыте. Ведь офицерам на либерийских судах платят в три раза больше, чем в других странах. И если я отплаваю на этом «Эльдорадо» пять лет подряд, то я стану хозяином и дома, и мебели, и «мустанга», чиф, вам все ясно?

— Джим, такая жара, а ты уже навеселе... Послушай, но ведь суда, приписанные к портам Либерии, и тонут чаще, чем все остальные. Ты знаешь об этом?

— Вот и поэтому я пью такую дрянь, как кактусовая водка, — сказал Джим, и лицо его стало грустным. Он уставился в палубу, а потом махнул рукой и приложился к горлышку. Глотнул, сморщился, засмеялся и выкрикнул: — А я не утону, чиф, черта с два, я живучий. И за такие деньги можно рискнуть, ведь правда? А если утону, то моя Эллен, мы с ней поженились весной прошлого года, получит страховку в пятьдесят тысяч и оплатит все то, что я накупил, вам все ясно, чиф?

— Удачи тебе, Джим, но гляди: уцелеешь, но сопьешься.

— А не пить нельзя, чиф. Ведь каждую секунду ждешь, что... А когда в голове туманчик, то на все наплевать, да и время летит быстрее.

— Кому судно-то принадлежит?

— Греку Онассису. Слышали про такого? Который жену Кеннеди сцапал... Вот дурища-то, а? Видел я их: он низенький, жирный, как наш китаец Ли, нос что груша, а она красотка. На яхте, где ванная и унитаз золотые, с ним по Средиземному морю раскатывает... Ну, дурища, после Джона Кеннеди — и этот жирный индюк?! Тьфу.

— А этот Ли? Он же истязает мальчишку!

— А что я могу поделать? Как-то вступился за него, так Ли мне чуть горло ладонью не перерубил... Да не волнуйтесь вы за нашего юнгу: палка-то легкая, а уши у нашего Томми будто каучуковые.

— У него же вся спина в синяках.

— Да не волнуйтесь, говорю вам, за него! И я был юнгой, и меня так же лупил кок, только не палкой, а поварешкой, да все по башке. Злым будет, волевым, превратится наш Томми из морского волчонка в настоящего зубастого волка, ну вот, теперь вам все ясно? Ну а я пошел... Ах да, ведь я не просто так заглянул к вам, а по делу: один из ваших матросов заявил, будто наш Томми — его сын, которого он разыскивает уже несколько лет.

— Вот как?! Кто же это?

— Звать его Юрэк, этакий здоровяк с мрачным лицом. Томми сирота, мы его подобрали в прошлом году в Дакаре, куда он добрался на попутных судах из Плимута, но вряд ли Юрэк его папаша. Так что...

— Иди, Джим, тебя уже ждет очаровательная намибийка. Я разберусь.

— И вот что еще, чиф, этот «папаша» Юрэк пригрозил, что если Ли еще хоть раз стукнет Томми, то он уложит повара на палубу. И надолго.

— Поменьше пей, Джим. Не забывай, что тебя ждет Эллен.

Джим поднял на Русова глаза. Несколько мгновений они глядели друг на друга, и вдруг лицо Джима Макклинза исказилось гримасой боли. Он отвернулся, всхлипнул и протянул Русову руку. Тот крепко сжал ее, похлопал Джима по плечу. Тот сделал вид, что закашлялся, потом как-то хрипло рассмеялся и, махнув рукой — до встречи! — вышел из ходовой рубки.

Ну, Юрик! Этого еще только недоставало! Еще не хватало конфликта с китайцем Ли. Да этот жирный поварюга из «Юрэка» лепеху сделает, да еще полицейский протокол, а может, и арест Юрика, да тут на месяц застрянешь в этом чертовом Уолфиш-Бее!

— Шурик, разыщи и приведи ко мне нашего пассажира, — сказал он вахтенному матросу. — А что это у тебя рука забинтована?

— Схватился за кормовой леер... Так накалился! А тут всегда этакая жарынь?

— Да нет. Как-то заходили сюда, было пасмурно, сыро, прохладно... Но что это там за шум?

— Вроде бы драка на либерийском танкере, — воскликнул Мухин, выглянув в дверь ходовой рубки. — Да там же наш Юрик!

— Куликов! — окликнул Русов Жору. — Посматривай тут, я сбегаю на «Эльдорадо»...

— Да никакой там драки нет, просто наш Юрик с китайцем из-за юнги спорит, — отозвался Жора. — Просто беседуют на повышенных тонах.

Зной, духота. Влажная рубаха липла к телу, песок на лице, шее, спине. Кожа чесалась, словно посыпанная красным перцем.

Забыв о предостережениях Мухина, Русов схватился за леер и чертыхнулся: через железо будто ток пропущен. Подул на ладонь, щуря глаза, окинул взглядом «либерийца». На ботдеке толпились люди, среди которых были хорошо приметны высокая фигура Юрика и низкая — бочка на коротких, толстых ногах — китайца. Возле Юрика метался щуплый кок «Пассата» Федор Петрович, что-то выкрикивая, он отталкивал Юрика, а повар «Эльдорадо» держал дек-боя за ухо и тоже что-то говорил, резко и властно взмахивая толстой, с короткими, будто обрубленными пальцами рукой. В тени шлюпок сидели и стояли несколько моряков с «Эльдорадо», и среди них уже знакомый рыжий страдалец с трубкой в зубах, так неудачно объевшийся тухлыми устрицами. А, и наш доктор здесь! Русов ступил на палубу либерийца и огляделся. Итак, что тут происходит? Толя Гаванев громко говорил смуглому, курчавому парню с «Эльдорадо»:

— Да разинь же ты рот как следует! Говори: «А-аа-а!»

— Это мой сын, уверяю вас! — наступал на китайца Юрик. Э, да он и английский знает. — Я его ищу уже три года, я побывал уже в пятнадцати портах и...

— Пошли домой, Юрий. Домой! — выкрикивал кок, толкая «инопланетянина» жилистыми руками к переходному трапу: — Тебе голову напекло, а? Не связывайся ты с этим китайцем.

— А-ааа-а! — хрипел курчавый «эльдорадец», в рот которому пытался заглянуть доктор. — А-ааа-а!

— Отойди! Ударю! — хрипло, сдавленно выкрикивал китаец и все взмахивал и взмахивал своей короткопалой рукой, но хоть и была она толстой, на вид тяжелой, но взмахи были такими резкими и быстрыми, что Русову показалось, будто он услышал, как тоненько посвистывает воздух. — Сын?! Какой еще сын? Это го безмозглого дурака мы подобрали в Дакаре! Я одел, накормил, напоил его, я обучаю его поварскому искусству...

— В Дакаре! — вскричал Юрик. — Конечно же, это Гем, мой сын. Именно там, слышите вы? В ста милях от Дакара наша яхта потерпела катастрофу!.. Гем, мой мальчик, неужели ты не узнаешь своего отца?

— Да, это мой отец! — вдруг отчаянно вскрикнул Томми и, скривившись от боли, крутнулся, выдернул свое ухо из пальцев Ли, кинулся за спину Юрика, крича: — Отец, отец, я знал, что ты найдешь меня, я знал!

— Что тут происходит? — перекрывая шум и гам, ввязался в перепалку Русов. — Юрик, кто тебе позволил переходить на «Эльдорадо»? Какой сын? Томми — твой сын?! Мистер Ли, — обратился Русов к китайцу, — минутку, не горячитесь... Да что это: солнце вам всем мозги размягчило?! Минутку, Ли, не напирайте...

— А-ааа-а! — ревел курчавый матрос, а Толя Гаванев раздирал ему рот, заглядывал в глотку: — А-ааа-а!

— Толя, ты-то что тут делаешь?!

— Да кость у этого оболдуя в горле застряла, — отозвался Гаванев. — Рыбья.

— Отведи его к себе в лазарет, там и... Да не напирайте же, мистер Ли!

— Отдай мальчишку! — орал китаец, наступая на Русова и кока, которые пытались остановить эту глыбу мяса и сала. — Да это же похищение! Вахтенный! Звоните в полицию!..

— Коллега, прошу вас, успокойтесь! — визгливо выкрикивал кок Федор Петрович, выставляя навстречу синему дракону свою хилую грудь. — Прошу вас, коллега, сейчас мы во всем...

— Отдайте дитя! — взревел «коллега». — Или буду бить!

— Бей их, Ли! Гони русских с судна! — подзадоривали китайца моряки «Эльдорадо». — Пусть не суют свои носы куда не надо!

— Стоп! Что тут за конфликт? — послышался вдруг тихий, уверенный басок, и Русов увидел, что к ним направляется плотный, седой мужчина в фуражке с позеленевшим крабом и таким большим козырьком, что можно было сразу понять: сшита она в Плимуте, лишь там делают такие морские «капитанки». Правда, кроме фуражки, на мужчине были лишь плавки, но голос его был командирски строг, и матросы, завидя его, шевельнулись, кто-то кивнул, кто-то что-то сказал, а китаец слегка склонил голову. — Старший помощник капитана танкера «Эльдорадо» Андре Сабатье, — представился мужчина, признав в Русове одного из командиров «Пассата». Улыбнулся узкими губами: — Простите, сэр, что одет не полностью: жара.

— Ваш повар избивает мальчика, вот и возник небольшой конфликт, — сказал Русов и повернулся к Юрику. — Отпусти юнгу, Юра, и пойдем домой.

— Я же сказал всем, что это мой сын, слышите вы все?! — нервно ответил тот и обнял Томми, привлек к себе. — И Гем пойдет со мной! Идем, малыш.

— Отдайте дитя! — опять взревел китаец: — Ударю!!

— Да я тебя сейчас самого отдую как следует, подлец! — отозвался вдруг Юрик и, отстранив Томми, оттолкнув кока Федора Петровича, который, слабо вскрикнув, отлетел к леерам, Юрик оказался лицом к лицу с китайцем. — Я тебя так отдую!..

— Юрик, назад.

— А-ааа-а! — донесся рев из лазарета. — О-ооо-о!

— Пускай подерутся, — остановил Русова старпом «Эльдорадо». — Кто победит: несчастный Ли, у которого отнимают ребенка, или его русский «папаша», в ту пользу и решится конфликт...

— Вве-ее! — неожиданно тонким голосом вскрикнул китаец. Выставив ногу, он резко выкинул вперед руку со сжатым кулаком и едва не угодил Юрику в лицо. — В-ве-еее!

— Давай, Ли! Покажи этому русскому, где омары ночуют! — подзадоривали оживившиеся моряки «Эльдорадо». — Ставлю сто против одного, что наш Ли...

— В-веее! — еще пронзительнее заверещал тот, делая новый выпад.

— Дай ему! Юрик! — неожиданно призвал к бою «инопланетянина» кок Федор Петрович. — Вмажь!

«Вжи-ии...» — просвистела широкая, короткопалая ладонь над головой Юрика, тот пригнулся и ударил китайца правой рукой в челюсть. Вытаращив глаза, китаец на мгновение застыл, а потом с тяжким громом повалился на палубу. В наступившей тишине шумно дышал Юрик, присвистнул старпом «Эльдорадо»: вот это хук! Ошарашенно глядели на поверженного повара матросы, жался к Юрику дек-бой Томми.

— Идем, малыш, — сказал ему Юрик. — Больше тебя никто не тронет.

— Позовите-ка нашего доктора, — попросил Русов кока Федора Петровича, и тот побежал в лазарет, а Русов протянул руку старпому «Эльдорадо»: — Простите, сэр, надеюсь, мы не будем раздувать этот маленький инцидент в международный скандал, а? Сейчас мы все уладим.

— Конечно, сэр, конечно. Я и не собираюсь звонить в полицию, ведь мы же моряки, одна обширная морская семья, — кивнул старпом и восхищенно добавил: — Какой хук.

— Такая жара, зной, — пробормотал Русов. — Мозги набекрень... Да где же доктор?

— Иду-иду! — послышался задыхающийся басок Гаванева. — Не волнуйтесь, чиф, через минуту наш Ли запляшет. Подумаешь — нокаут! А у меня дела поважнее. У одного мореплавателя кость в горле, закрытый перелом пальца у моториста Рауля и фурункул в ухе у матроса. Фурункул надо вскрыть, а то может и оглохнуть парнишка...

«Фурункул в ухе, фурункул!.. А у меня — Томми, который признал в Юрике своего отца и наверняка дальнейшее плавание решил совершить не с «Эльдорадо», а с нами», — размышлял Русов. Была уже ночь, и он совершал обычный обход танкера. Посторонний на борту судна! Как быть? Как доложить о неожиданной ситуации капитану? Того совсем головная боль замучила, а тут еще... Да, вот ведь ситуация! «Папа» Юрик заперся с «сыном» в каюте, крикнув Русову через дверь, что отопрет ее лишь тогда, когда танкер выйдет в море. Скандал! Собственно говоря, местные власти и не выпустят «Пассат» в море с человеком, не вписанным в судовую роль... Ломать дверь? Забирать мальчишку силой?

Закутавшись в одеяла, мерзли на палубе матросы, несли свою противопожарную вахту. Что за край! Что за холодная, просто прямо-таки ледяная ночь.

А с «Эльдорадо» слышалась музыка, то и дело раздавались возбужденные голоса, крики, смех и взвизгивание женщин. Несколько раз на ботдек выбегал китаец Ли и кричал в темноту: «Томми! Вернись!» Действительно, Гаванев его быстро привел в чувство, поставил на место выбитую великолепным ударом Юрика нижнюю челюсть. Ну, Юрик! Да их там и отличному боксу обучают. Русов помотал головой, он так естественно и просто думал о Юрике как о инопланетянине...

В машинном отделении слышался звук металла: воспользовавшись стоянкой, стармех Володин ремонтировал масляный сепаратор, кажется, с начала стоянки он и его ребята так и не поднимались на палубу и ничего не слышали еще о конфликте... Юрик, Юрик... Как же быть?..

Русов подошел к отсеку, где расположен лазарет, и услышал тихие голоса. Толкнул дверь, вошел и удивленно замер на комингсе: в каюте доктора были старпом с «Эльдорадо» и юная черноволосая женщина, вжавшаяся в уголок дивана. Она поглядела на Русова большими зелеными глазами, и по спине того прокатился ледяной холодок: так была похожа она на Гемму! Чувствуя, как слабеют ноги, Русов сел в кресло, а доктор, взглянув в его побледневшее лицо, налил в стакан воды.

В этот же момент дверь каюты распахнулась, и вошел Юрик, который вел, положив руку на узенькое плечо дек-боя с «Эльдорадо» Томми. И Русов увидел вдруг, как легко соскользнула с дивана женщина, как она с уважением и каким-то особым почтением посмотрела в лицо Юрика, а тот кивнул ей слегка, как командир кивает подчиненному, находящемуся при исполнении служебных обязанностей. И на то обратил он внимание, что и доктор Анатолий Петрович Гаванев быстро поднялся со стула, и Юрик тоже ему кивнул. Заметив взгляд Русова, Гаванев как бы смутился и сел за стол, а старпом «Эльдорадо», взяв женщину за руку, вышел из каюты.

— Док, я приготовил Тему кое-какую одежонку, но он грязен, как крокодиленок, вылезший из ила, — сказал Юрик. — Пускай помоется в твоем душе. Сведи туда мальчика.

— Идем, Томми, — позвал доктор юнгу. — Идем, милый.

Проходя мимо Русова, Томми внимательно и спокойно, будто изучая, посмотрел на Русова, а тот поглядел на него. Мальчик был белоголов, лицо симпатичное, глаза не зеленые, а серые, но по телу разбросаны темные мушки, кажется, напоминающие созвездие Северная Корона... Русов выпил воды, усмехнулся: все ему что-то кажется! Из любых «мушек» на теле при желании можно составить очертания любого созвездия! И тут же нахмурился — эта женщина... Откуда она?

— Юрик, ты мне и не говорил, что знаешь английский, — сказал Русов.

— А я его и не знал, — невозмутимо ответил Юрик. — Но потребовалось, и я изучил этот язык за два часа. Надо сказать вам, Николай Владимирович, это были очень трудные два часа! Чертов китаец лупил Томми, а мне, чтобы войти в контакт с ним — ведь я надеялся решить вопрос мирным образом, — мне, Русов, надо было перелистать словарь в тридцать тысяч слов и учебник.

— К-ха!.. — Русов поставил стакан на стол. — Значит, если тебе понадобится изучить немецкий или испанский, то...

— В спокойной обстановке на это уйдет не более пяти часов.

Из душевой появился доктор и, не дожидаясь расспросов Русова, сообщил:

— Принял сегодня шестнадцать больных с «Эльдорадо». Механик неделю работал с закрытым переломом указательного пальца левой руки! Наложил шину, подлечил моряка, а кроме того, вскрыл фурункул, вправил челюсть, вытащил глубоко засевшую в мякоть стопы правой ноги занозу, вырвал зуб, вытянул из горла рыбью кость...

— Что это за женщина?

— Да жена старпома с «Эльдорадо», — ответил Гаванев и, как показалось Русову, незаметно переглянулся с Юриком: — Три года в замужестве, но нет детей. Консультировались в разных портах, вот решили и со мной поговорить.

— Ну и?..

— И Гаванев сказал им, что детей у них не будет, — ответил за доктора Юрик и поднял глаза на Русова: — Ведь это женщина с Геммы, и она не может родить от землянина.

— Да, это так, — совершенно серьезно подтвердил Гаванев.

— И то, как мне это сразу не пришло в голову? — засмеялся Русов и подмигнул доктору, как бы принимая и его в эту забавную игру.

Дверь душевой открылась, и в каюту вошел, кутаясь в махровую простыню, Томми. Лицо его было чистым, розовым, кажется, что и глаза стали светлее, приняв легкий зеленоватый оттенок. Наверно, впервые за многие-многие месяцы этот мальчишка почувствовал внимание к себе и ласку. Положив Томми на плечо руку, Юрик повел его к себе.

— Хеллоу, слушайте меня внимательно, старпом...

Русов прижал трубку радиотелефона к уху. Он глядел в темный иллюминатор: небо над дюнами приняло лимонный оттенок. Светает. Только что звонил стармех Володин, сообщил, что через два часа все топливо будет на борту. Спустя полчаса позвонили из управления капитана порта, спросили, на какое время заказывать лоцмана, Русов сказал: на шесть утра. Ходил в своей каюте капитан, он так еще ничего и не знал, но надо пойти доложить ему о случившемся и принимать какие-то меры, Юрик опять заперся с мальчиком.

— Да, я слушаю.

— Старпом, моя суточная вахта подходит к концу, — донесся низкий, с хрипотцой голос старшего помощника капитана «Эльдорадо» Андре Сабатье. — Так вот, меня сменит третий помощник, Вальтер Ригель, а он о славянах слышать ничего не может без зубовного скрежета. Его родителя, майора танковой дивизии «Мертвая голова», в сорок третьем году спалили русские где-то под Курском. Есть у вас такой город, а? Этот Вальтер настоящий наци, в его каюте висит портрет Гитлера, так вот, Ли накатал заявление в местную полицию о похищении вашей командой дек-боя Томми Уокера, а я придержал бумагу, хотя в таких случаях в полицию следует обращаться немедленно, но Вальтер...

— Я вас понял, старпом.

— Так вот, в крайнем случае я постою лишних два-три часа, хотя у меня чертовски трещит башка, и не буду поднимать Вальтера. Вы симпатичные ребята, и доктор, и этот отважный боксер, но... Вы слышите меня? Может быть крайне неприятный скандал. Дай только об этом знать местным писакам, как уже завтра все газеты Англии, Германии и Америки будут орать о похищении русскими гражданина Либерии. Так что не медлите, решайте быстренько, как поступить с мальчишкой, да отдавайте концы. До связи, старпом.

— Одну минутку, еще несколько слов о мальчике... Как он все же появился на «Эльдорадо»?

— В Дакаре жена привела.

— Ваша жена?

— Да, Олинда. Знаете, что это означает в переводе с испанского? «Прекрасная»! И она действительно хороша, ведь правда?.. Так вот, она привела его из города. Говорит: мальчик одинок, отец и мать погибли в море, мол, мечтает стать моряком. В общем, одинокий мальчик, как инопланетянин.

— Инопланетянин?..

— Это так моя Олинда шутит: «Мы оба одиноки, Томми и я. Мы как инопланетяне».

— А она что, тоже одинока? Где ее родители?

— О, тут романтическая история. Я ее подобрал на скалах острова Святой Елены. Вы меня слушаете? Поболтаем немного, да? Эти чертовы вахты тянутся так долго... Так вот, закурю только... Так вот, проходя мимо этого острова, мы получили сигнал о помощи: испанская яхта «Мучача», совершающая кругосветное плавание, налетела из-за неисправности навигационного оборудования на рифы острова и тонет. Тут было рукой подать, мы чуть отвернули от генерального курса и рано поутру подошли к острову. Спустили шлюпку, подошли к рифам, а там накат — смотреть страшно... Парни говорят: «Поворачиваем, чиф, расшибет нас к чертям собачьим». А я в бинокль по камням шарю. И вижу — женщина на одном из валунов лежит. «Была не была, ребята, — говорю, — привязывайте к моему спасательному жилету линь. Поплыву: потравливайте, а как женщину подхвачу — тяните что есть сил». Бросился я в волны, поплыл... Уж и не знаю, как добрался до тех чертовых камней, наверное, пол-океана вылакал. Вылез на камень, приподнял ей голову, взглянул в лицо, в ее зеленые глаза и подумал: «Утону сам, но ее дотяну до шлюпки». Огляделся: никого больше тут не видно, прижал женщину к своей груди, как ребенка, махнул парням: «Тяните!» — и кинулся в воду... Это просто чудо, старпом, что они вытащили нас из накатных волн.

— А что остальные? Из тех, кто был на яхте?

— Говорит: отец и двое братьев. Все погибли... Так вот, когда она пришла в себя, то целую неделю молчала, как бы прислушиваясь к голосам. Я ее спрашиваю: «Кто ты? Откуда?» А она молчит, но чувствую: со всем вниманием вслушивается в мой голос, а потом стала повторять мои слова: «Кто ты? Откуда?» Дней через десять разговорилась, объясняет, что родственников у нее больше никого нет и вернуться туда, где раньше жила, она не хочет...

— А куда именно?

— Да вот до сих пор не говорит. И знаете еще что? Я навел справки в Международной ассоциаций яхтсменов — яхта «Мучача» у них не зарегистрирована, а без такой регистрации ни одна яхта не имеет права, отправляться в кругосветку... Странно, не правда ли?

— Не берите в голову, чего только в океане не случается? — успокоил его Русов. — Спасибо вам за доброжелательность, за разговор. Сейчас буду что-то предпринимать.

— Жаль, что вы уходите, а то бы пообщались.

— Да уж вся наша моряцкая жизнь такая: только познакомишься с хорошим человеком, почувствуешь к нему тягу, как уже надо идти в рейс.

— Чертова Африка. То жара, то холод.

Русов взглянул на часы — сейчас должен был прийти на смену Жора Куликов, и тот действительно появился в рубке минута в минуту, сказал ему, что направляется к Юрику, чтобы там его искали, если потребуется. Ах, Юрик! Чем дальше, тем все сложнее...

Он постучал в каюту Юрика, и тот сразу отозвался, словно ждал этого стука возле двери.

— Открой, — попросил Русов. — Поговорить надо.

— Мальчишку забирать не будете?

Русов не ответил, и, немного помедлив, Юрик открыл дверь, тотчас приложив палец к губам. Томми спал в его койке, одетый в длинную тельняшку. На столике лежали пирожки, как видно, срочно испеченные коком Петровичем, и стояла недопитая бутылка кока-колы. Юрик пододвинул Русову стул, сам сел на чемодан, выжидательно и настороженно поглядел на старпома.

— Утром приедет полиция, Юра, — сказал Русов. Они оба взглянули на спящего мальчика, Юрик кивнул и провел ладонью по лбу Томми, откидывая тяжелые прядки волос. Русов вздохнул: — Надеюсь, ты понимаешь, что это будет значить? Гм... твой сын...

— Это не мой сын, Николай Владимирович, да и откуда ему быть моим сыном? — вздохнув, проговорил Юрик. — Мне двадцать шесть, ему одиннадцать. Уж и не знаю, чего это мне взбрело такое ляпнуть? Но уж очень хотелось вырвать его хоть на денек, на ночку из лап этого жирного Ли.

— Юрик... — Русов даже как-то всхлипнул от радости. — Значит...

— Утром он уйдет на «Эльдорадо», но вы-то чему радуетесь, Русов? Ведь этот подлец забьет мальчишку до смерти. — Юрик опустил глаза, потом поднял их на старпома, они у него блестели. — Но я бы действительно усыновил мальчишку!

— Верю, Юрик, верю. А как он?

— Мы уже обо всем с ним поговорили. Он стойкий, мужественный мальчик, он все понял... И вот что еще: я договорился с Олиндой, что она попытается устроить, его в Галифакское училище юнг. Есть такое училище для сирот. И сказала, что сэр Андре Сабатье, ее муж, поспособствует в этом.

— Ну, спокойной ночи.

— Спокойной, старпом. Если вы не возражаете, я отдам Томми свои матрац, одеяло и подушку, у него ничего этого нет. За все это я заплачу на берегу.

— Хорошо. Скажи коку, он у нас ведает спальными принадлежностями, чтобы все это приготовил. И еще пару наволочек да простыней.

— На созвездии Северная Корона ваш благородный поступок будет оценен по достоинству, — торжественно произнес Юрик. — Обещаю.

— Юрик... ну о чем ты опять? — устало пробормотал Русов.

В семь утра, полностью получив топливо, «Пассат» покинул порт Уолфиш-Бей. Раскаленное солнце уже повисло над пепельно-серыми, пологими горбинами дюн, плоскими крышами строений порта и свинцово-серой водой бухты. Тройка пеликанов, вяло взмахивая широкими крыльями, летела над гладкой водой, отражаясь в ней зыбкой, белесой тенью.