Год 1492. ПЛАТЕЖИ В РАССРОЧКУ: я теряю терпение и начинаю тосковать, не имея возможности погубить все человечество. Мало-помалу я кое-что узнаю

«Господь Всемогущий, вполне обоснованно предполагая, что Ты существуешь и Твои желания человечество узнает из откровений, доступных моему времени и культуре, прости меня за все, что я делал, делаю и буду делать. Вообще-то я хочу хорошего, кроме тех случаев, когда хочу плохого, что, вероятно, происходит излишне часто (хотя винить в этом следует моих работодателей). Прошу Тебя, сдерживай мою меланхолию в приемлемых рамках. Не обращай внимание на мою известную симпатию к иудаизму: обращение, как Ты, без сомнения, согласишься, практически недопустимо в настоящее время. Воззри благосклонно на мое пристрастие к языческому стоицизму: я не хочу выказать этим даже капли неуважения к Тебе. Для начала благослови мою жену, где бы она ни находилась. И учти: я скорблю о людях, которых убил в этом году…»

Уверенное прикосновение к плечу нарушило молитву адмирала Солово. Он мгновенно повернулся, коснувшись большим пальцем пружинки, выпускающей жало из опалового перстня, и обнаружил возле себя длинноволосого молодого человека.

— Никаких благодарностей, — шепнул адмирал, не вставая с колен.

— За что? — удивился элегантный молодой человек.

— За то, что ты продаешь: себя ли (я слыхал, что сейчас это модно в Риме), сестру ли, всякие деликатесы или индульгенции. Чем бы ты ни торговал, твоего товара мне не нужно.

— Ты ведешь себя оскорбительно, — проговорил юнец, скорее высказывая предположение, нежели раздражаясь.

— А ты нарушаешь ход моих молитв, — заметил Солово, — теперь мне придется начинать с самого начала.

— Так… — отозвался молодой человек. — Каждое мгновение, проведенное возле христианских святынь, дорого обходится мне. Даже эта короткая беседа уже укоротила мою жизнь примерно на ваш век. Еще пять минут такой близости к освященной земле — и я умру.

— И что же? — спросил нисколько не обеспокоенный этой перспективой Солово.

— Но моя весть потребует много большего времени… Адмирал, я не прошу сочувствия, а исхожу только из интересов дела.

— Я человек рассудительный, — ответил Солово, медленно поднимаясь на ноги. — Сходим куда-нибудь, — и, обращаясь к Господу, добавил: — Прости мне, Боже, прерванные молитвы, но этот эльф желает поговорить о деле.

Молодой человек вовсе не желал чваниться, но его природная грация, если сравнивать с гражданами Рима, — тем не менее производила впечатление надменности. Оказавшись вне церкви San Tommaso degli Inglcse,[23] он прикрыл голову широкополой шляпой, расправил по плечам рыжие кудри и торопливо зашагал по Виа ди Монсеррато. Адмирал Солово не отставал, прекрасно сознавая, что при всей приобретенной с детства осанке рядом со своим спутником он напоминает хромую обезьяну.

Вечер лишь начинался; была та пора, что отделяет конец торговли от начала веселья. Редкие прохожие не обнаруживали особого любопытства, и влажность, порожденная человеческими телами, оставалась в допустимых пределах.

— Возникли споры, — проговорил молодой человек, не соизволив даже повернуть голову. — Элементы зреют быстрее всяких ожиданий. Ты должен выполнить поручение быстро: за один из ваших месяцев; будет предоставлена повышенная оплата. У себя дома, — продолжал он, — ты найдешь дубовый бочонок. Внутри его находится богато украшенная самоцветами тиара, прежде принадлежавшая пальмирской царице Зенобии, а также литой золотой меч, которым римский император Калигула пользовался для целей, бесспорно позорных в ваших глазах. Мы не знатоки людских цен, но считается, что после продажи этих предметов вы будете располагать достаточными средствами.

Адмирал Солово едва ли собирался оспаривать это утверждение, однако не выразил удовольствия.

— Вечно эти курьезы, — скривился он. — Нагрудник Соломона, золотая плевательница Аттилы, косметический набор Клеопатры… вы представляете себе, какую славу приобрету я, торгуя подобными предметами? Антиквары задают мне вопросы, а жена моя, генуэзка, особа весьма корыстолюбивая, не хочет упускать из дому такие ценности. Почему бы просто не дать мне драгоценных камней: их было бы намного проще утаить от нее.

— Мы не ценим их, адмирал, — самым невинным образом ответил молодой человек. — Эти камешки мы отдаем нашим детям, если утруждаем себя, подобрав их. Будь доволен тем, что имеешь… о, прошу прощения, кажется, это еще одна вещь, на которую люди просто не способны?

— В основном, — вежливо согласился Солово. — Прости мне маленькую дерзость, но я нахожу, что ты не слишком хорошо подготовлен.

Юнец небрежно кивнул.

— Возможно. Я получил необходимые наставления, однако, увы, не проявил к ним Достаточного внимания. В общем и целом, разговоры о вашей породе вызывают у нас довольно неприятное чувство.

— Понимаю, — отозвался адмирал.

— Ну а теперь я считаю, что пора обратиться к той персональной награде, которую ты получишь за все труды; в противном случае тебя ждет немилость.

— Так, и что же я получу? — проговорил Солово, обращаясь к расовому стереотипу усталости ради.

Прекрасный молодой человек с видимым удовлетворением выслушал подтверждение своего предвзятого мнения.

— Король прислал тебе вот это. — Он извлек из кошелька крохотный цилиндрик из позеленевшей бронзы. Помни — через месяц. И не подведи нас, иначе других не будет. — С этими словами он передал цилиндр Солово и исчез.

Он мог бы и не спешить — ум адмирала ныне скитался неизвестно где. Более того, — что бывало весьма редко, — Солово с трудом сдерживал себя. Едва ли не трясущимися пальцами, с чувствами, прорвавшимися на лицо, он разобрал цилиндр на части. Адмирал не обращал внимания на мастерство, с которым на них были изображены причудливые сценки. Все мысли Солово сконцентрировались на обрывке пергамента внутри цилиндрика — уголке древней странички, грубо оторванном наискосок.

Забыв обо всем, адмирал Солово стоял посреди улицы и изучал классический греко-латинский текст: «…подобно парфянскому замку… не копи страданий, но размышляй, напротив, о смысле человеческой жизни, которая…»

Солово сражался с собой в титанической внутренней битве и, выиграв ее, испытал гордость за свою нерушимую веру стоическим принципам.

— Как это прискорбно, — проговорил он невозмутимо.

— На все один месяц, — промолвил адмирал Солово.

Сложновато будет…

— Недавно, — продолжил Солово деловым тоном, — мне улыбнулась удача: я обнаружил золотой меч императора Калигулы и продал кардиналу Гримани за непристойно огромную сумму. Кроме того, с учетом своего вклада у ювелира Мегиллаха в Риме я могу придать новую перспективу любым сложностям.

Послав за женой, чтобы зачитать договор, оружейник от всего сердца пожелал, чтобы все сложности испарились подобно флорентийской добровольной милиции перед швейцарскими копейщиками.

— Я найму всех искусников Капри, — проговорил он с гордостью. — Если потребуется, я обращусь к услугам неаполитанцев. Ваши аркебузы будут готовы вовремя, адмирал. Верьте мне. — С этими словами оружейник, без сомнения узрев умственным взором виллы, фермы и обеспеченную старость, сделался откровенным, едва ли не фамильярным. — Капри еще не видел подобного заказа, — восторгался он, откупоривая оплетенную бутыль совершенно мерзкого вина. — Столько сотен ружей! Прежде я делал за год одно или два, но при таких средствах, вместе со своими учениками… Само синее небо не может сдержать моего счастья!

«Сдержит, еще как сдержит, — подумал Солово, бросив хмурый взгляд в кубок с вином. — И как ни скорбно, раньше, чем ты рассчитываешь». Он поглядел на блаженствующего оружейника и, если бы не долгое самовоспитание, испытал бы жалость по вполне понятным причинам: трудяга сей не должен был пережить окончания работ — об этом еще следовало позаботиться. Солово не мог обратиться к нему с утешениями или соболезнованиями и потому ограничился тем, что похвалил вино.

— Мы растем или уменьшаемся, — проговорил король, — в прямой пропорции нашей силе в представлении человечества. Некогда мы были гигантами и титанами, теперь мы просто высокие. Я не сомневаюсь, что вскоре люди совсем перестанут в нас верить. Ваша литература сделает из нас статуэтки, пригодные для украшения ваших садов.

Адмирал Солово ответил приятной улыбкой и подумал, что король, пожалуй, отстает от времени. Когда сомкнутые ряды эльфийской пехоты дали очередной учебный залп, он заметил, что в шеренгах было маловато стрелков.

— Вот еще одно несчастье, — сердитым тоном продолжил король, — это ваши сады! Повсюду, куда ни направится ваша родня, — сады. Зачем вечно лезть со своими усовершенствованиями в то, что дано вам от природы?

«Потому что это в нашей природе», — подумал Солово, однако ответил:

— Ваше величество, не мне защищать человечество. Я всего лишь купец, доставивший вам оружие.

Король повернулся к нему, желтые колючие глаза горели под козырьком бронзового шлема.

— И достаточно умелый для такого ренегата. Полагаю, что на этот раз мы сможем отплатить тебе целой страницей.

Адмирал Солово постарался сдержать восторг и бесстрастно оглядел тренировочный лагерь. Отсюда с высоты он мог видеть верхушки леса, разбегавшегося во все стороны едва ли не до бесконечности. До Рима было весьма далеко. Адмиралу еще не случалось настолько удаляться от пределов родной цивилизации. И с некоторым утешением он обнаружил, что ее отсутствие не особенно расстраивает его.

Внизу на поляне воины-эльфы выстрелили еще раз, терзая занавес леса. Солово приходилось видеть и более метких стрелков, однако он понимал, что это всего лишь начало. Отметив неловкость, с которой стрелки перезаряжали оружие, он поспешил предупредить следующий вопрос короля.

— Содержание железа абсолютно минимально. Дальнейшее увеличение содержания бронзы вызвало бы чрезмерное ухудшение характеристик оружия. Об отвращении вашего народа к железу мне прекрасно известно, но хотя бы в этом отношении вам придется потерпеть. Не забудьте — вы нанимали меня как искусного оружейника.

— Да, в этом деле вы мастера, — согласился король. — Память человечества о нас еще не настолько померкла, чтобы я мог разослать своих золотоглазых посланцев закупать мириады бронзовых ружей для долгоруких страшил. К тому же ты знаешь толк в деньгах и торговле. Твое высокое положение в Ватикане предоставляет нам великолепное прикрытие… как и отсутствие у тебя расовой лояльности. У нас не было более подходящей кандидатуры.

— Ваше величество излишне добры ко мне, — ответил Солово, слегка кланяясь.

Король глядел в сторону — куда-то недалеко.

— Нам придется научиться терпеть жгучие прикосновения железа, — заметил он. — Железо изгнало нас и железом же — хорошо, пусть только Долей его мы вернем себе землю. Никаких кремней и меди против стальных клинков: на этот раз мы будем столь же смертоносны, как вы…

Заведовавший в последнее время римским государственным арсеналом, Солово позволил себе усомниться в этом, но промолчал. Он только что с удивлением обнаружил, что иные из гибких эльфийских девиц определенно привлекают его.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — проговорил король.

«Надеюсь, что нет», — подумал адмирал.

— Ты думаешь, что нас чересчур мало для подобного предприятия, что наше военное искусство и аркебузы ничто перед вашей швейцарской, французской, английской или германской пехотой…

— Итальянцы тоже могут иногда, — запротестовал Солово.

— …которая раздавит нас просто численным превосходством. Ты думаешь о том, что твоя порода размножается быстро, в то время как мы рождаем потомков изредка и лишь при удаче… разве не так?

— Нет, — ответил адмирал вполне чистосердечно, — мой ум обращен к иным предметам.

— Но даже если и так, — король не желал отказываться от привычного хода мыслей, — подумай об этом и ты ошибешься.

— Несомненно, — поддакнул Солово.

— Мы только авангард, адмирал. Случилось непредвиденное. Здесь со мной сошлись лучшие из некогда враждовавших племен. Все, кто решился прикоснуться к железу и мечтает вернуть утраченное, собрались вокруг меня; старые вожди не в силах удержать их. Мы не будем больше таиться в глухих уголках и бежать, уступая вашему наступлению. Мы учимся у вас. Древние расы еще не знали такого: нами выбран Верховный король, и он перед тобой. Мои мечты переплавляют нашу жизнь и обычаи. Мы будем вооружаться и научимся пользоваться вашими ружьями. Наш день возвращается, и как только мы будем готовы, то сразу возьмем какой-нибудь город людей, и перебьем до последнего всех узурпаторов. А когда об этом узнают повсюду, все эльфийские нации, таящиеся по уголкам мира, восстанут и объединятся!

— Весьма похвальная перспектива, — проговорил адмирал Солово тоном, воплощавшим самую благородную терпимость к дурацкой авантюре. — Я бы предложил вам начать с Пизы. Стены города находятся в плачевном состоянии, кроме того, мне пришлось провести там целых три месяца в довольно безрадостном положении.

Король, подобно всякому эльфу и человеку, насмешек не терпел и потому понизил голос на октаву-другую.

— И тогда наступит ваш черед влачить свою жизнь в лесах и горах и добывать себе пропитание, — мрачно заключил он. — Кстати! — Король вспомнил о насущных интересах. — Закажи еще тысячу штук стрелкового оружия и двенадцать легких пушек. Я надеюсь, что прежний оружейник уже мертв?

— К моему прискорбию, — подтвердил адмирал.

— Тогда пусть их сделают в ином месте… подальше.

— Может быть, в Венеции? — предложил Солово.

— Великолепный выбор, у нас там достаточно связей. Мой посланник вступит в контакт с тобой.

— Тот же молодой человек, что и прежде, ваше величество?

— Нет: визит в вашу… церковь подорвал его здоровье, пришлось убить.

— Понимаю.

— Он полностью согласился с моим решением, адмирал. Среди нас нет наблюдателей: только мученики… будущие. Взгляни сам. — Король поднялся с поваленного дерева, на котором сидел, и жестом пригласил Солово в сторону долины. — Не страшись, тебе ничего не грозит — в отличие от всех остальных людей.

Тем не менее негромкий, но музыкальный ропот неодобрения приветствовал адмирала Солово уже на подступах к эльфийской армии. Не имея возможности изменить положение дел, он предпочел игнорировать шум и скоро оказался посреди увенчанных перьями и конскими хвостами солдат.

В соответствии с племенными обычаями или наклонностями некоторые были просто в черном, зеленом или золотом. Другие же блистали великолепием, как какой-нибудь кардинал во всей своей славе. За свою долгую эволюцию, на много более длительную, чем могли позволить себе люди, мечи и алебарды эльфов обрели сложные и дикие очертания, множеством лезвий контрастируя с откровенной практичностью сделанных человеком ружей.

«Кто знает, — подумал Солово. — Быть может, я заблуждаюсь и у них еще остался хотя бы один шанс». Ведь даже самый хилый и занюханный эльф возвышался дюймов на шесть над головой адмирала.

— Вижу твое потрясение, — заметил король, — и понимаю его. Старые вожди советовали терпеть… они говорили: вооружайтесь, если хотите, но втайне. Ждите, чтобы узурпаторы оступились… ждите мора, голода, всемирной войны, способной уравнять шансы. Но мы и без того ждем чересчур» долго: твое племя, подобно крысам, переживает все несчастья и делается только сильнее. Младшие и лучшие из нас теряют терпение и оставляют свой народ. Они присоединяются к победителям и сливаются с ними… становятся знаменитыми среди людей художниками, солдатами и тому подобное. Они работают не на свой род, а на вас! — Король качнул головой в шлеме. — Это должно закончиться, — заявил он и, выхватив двуручный меч, скосил ближайшего воина. — Но этого не произойдет, — продолжил он, вытирая клинок об одежду убитого, — если эльфы будут проявлять такое же разгильдяйство, как этот тип. Волосы его не были причесаны. Я не могу терпеть подобной расхлябанности, а вы, адмирал?

— Вы правы, ваше величество, — ответил Солово, приятно удивленный отсутствием реакции среди эльфов. Учение продолжалось и над покойником, и вокруг.

— Ну а теперь, — проговорил король, когда, миновав солдат, они очутились в лагере на противоположной стороне долины, — ты должен получить заслуженную награду.

— Если это не затруднит вас, — сказал адмирал, скрывая нетерпение в голосе.

Король пожал укрытыми кольчугой плечами.

— Мне это безразлично. Но кто есть этот Марк Аврелий, из уважения к которому ты предаешь свою расу?

Адмирал Солово вновь обратился к скудеющим запасам терпения.

Был, ваше величество… был. Во втором столетии христианской эры этот человек стал римским императором и основным выразителем принципов стоической философии, которую я исповедую с подобающим смирением. Всегда полагали, что его труды сохранились в одном только томе, вмещающем несравненные «Размышления». Однако, насколько я понимаю, вы располагаете второй его книгой, столь же достойной внимания…

— Именно так. — Король эльфов безжалостно улыбнулся.

— …копией, переписанной в девятом столетии монахом с оригинала, наименование которого остается до сих пор неизвестным мне.

— Потому что я не хочу показывать ее тебе, — дружелюбно заметил король.

— Действительно, — согласился Солово, понимая теперь муки, выпавшие на долю Тантала в Аиде.[24]

Король согнул палец, и из хаоса кухонных очагов и коновязей возник мальчишка-эльф, в руках которого оказался сверток, обернутый алым эльфийским шелком.

— Кажется, я обещал страницу, — заметил король, извлекая из ткани переплетенную в дерево книгу. Одним длинным пальцем он перелистал ее потрепанные листы, не отводя глаз от Солово. — Но, конечно, тебе может достаться лишь заголовок или просто пустой вкладыш, — проговорил он с поддельной скорбью.

— Такое и в самом деле возможно, — согласился Солово.

— Но судьба предписывает, чтобы ты получил… эту! — Левая рука короля остановилась в своем продвижении вперед, и его большой и указательный пальцы взяли страницу за верхний уголок. — Надо же — полна текста, целый отрывок: «О произращении изобильного урожая безразличия». Мамаша Фортуна улыбнулась тебе, адмирал; пусть же удача принесет тебе радость — или безразличие к ней.

Страница была беспощадно выдрана из книги и передана адмиралу.

Не сходя с места, адмирал Солово торопливо пробежал ее глазами, чтобы эльфы в припадке жестокости не лишили его награды. Он успел хорошенько запомнить содержание, прежде чем вновь поднял глаза.

Подобно детям, — каковыми они в известном отношении и являются, — эльфы вдруг потеряли к нему всяческий интерес и отправились по своим делам. Книга исчезла вместе с королем и эльфийским мальчишкой, и Солово остался в одиночестве посреди лагерной суматохи. То есть ему указали на дверь.

Адмирал на всякий случай перечитал страницу и с любовью опустил ее в карман. Конь его неподалеку отдыхал среди арабских скакунов эльфов. Пренебрегая удобствами, — но при удачном стечении обстоятельств, — он мог вернуться в Рим дней за пять. Можно будет сперва выполнить свои обязанности в Ватикане и только потом придумать, как устроить эту смерть в Венеции.

Все шло просто великолепно, однако адмирал старался сдерживать свою радость. Солово с улыбкой обернулся в сторону эльфов, выделывавших пехотные упражнения под вечерним солнцем.

На то, чтобы приобрести всю книгу целиком, надеяться не приходилось. Между тем адмирал полагал, что вполне возможно в известной мере ознакомиться с ее содержанием до грядущего исхода событий. Ведь если нападение эльфов на Пизу завершится успехом и, как предсказывал король, вернутся старые добрые времена, древней расе потребуется дополнительное оружие, чтобы стереть человечество с лица земли. К тому же Пиза (получив здравое предупреждение от… кого-нибудь) может отразить нападение и тем самым навести Верховного короля на иные мысли. Лишь со временем стало бы ясно, что поставленные Солово ружья не могли (и вполне осознанно были рассчитаны на это) выдержать более полусотни выстрелов. Так или иначе, поступления в пользу адмирала будут продолжаться.

Что бы ни случилось, но адмирал Солово услышит мнение императора-стоика Марка Аврелия через всю пропасть столетий… ну а прочитав книгу и всем сердцем усвоив ее, он удовлетворится любым будущим.

— Так, значит, не сработало, адмирал?

Там, у конца своей жизни, Солово все еще беседовал с уэльским фемистом.

— Как ни прискорбно. Когда я в следующий раз вернулся в лагерь Верховного короля, все исчезло, как и не бывало. Ах да, кроме одной вещи: одна из моих аркебуз лежала посреди поляны, аккуратно раскроенная пополам. Я воспринял это как жест, сделанный ради моего же блага.

— Совершенно верно, — подтвердил фемист.

— Ну а истолковав его смысл, — продолжал Солово, — я более не возвращался туда и больше никогда не слышал об эльфах. Но, увы, не получил и свою книгу.

— Конечно, — проговорил фемист, пытаясь выразить благопристойное сожаление. — Мы сочли, что вы не заслужили ее.

Адмирал играл с зеленой фигой, старательно проминая ее сильными пальцами.

— Итак, это была еще одна из ваших интриг? — спросил он, разглядывая изуродованный плод.

Фемист ответил:

— Мы урезали ваше свободное предпринимательство, посчитавшись с нашими союзниками. Учтите, ваша преданность до той поры просто восхищала нас. Мы начали догадываться лишь после нападения на Пизу.

— О! — улыбнулся Солово, — так, значит, они перешли к делу? Почему же я ничего не слышал об этом?

— Потому что, — откровенно признался фемист, — тогда мы сами взялись за дело. Все заинтересованные партии — открыто или тайно — стремились набросить вуаль на события. К тому же пизанцы не любопытны, они не склонны к историям и анналам. Все, что нельзя съесть или вы…

— Безусловно, — прервал на этом слове щепетильный адмирал. — И что же случилось?

— Я же говорил, что вы спросите, — рассмеялся фемист, — но мой господин не согласился и сказал: «Этого человек в его положении знать не должен». Хорошо, что я заранее ознакомился со всей папкой…

— Я — человек военный, — промолвил Солово. — И люблю краткость.

— Конечно, адмирал, я должен порадовать вас во всем. Скажем просто: они были в общем-то и не так уж плохи, учитывая все обстоятельства. Имейте в виду, например, что это всего лишь отдельные племена и личности. К тому же они в последний раз участвовали в настоящей войне примерно… э…

— Тысячу? — подсказал Солово.

— Ага, примерно тысячу лет назад… Более того, они использовали не свое привычное оружие — арбалет с репетиром и убийственные клинки, а те самые ружья, которые вы столь любезно поставили им. Я бы сказал, что их предприятие производило вполне внушительное впечатление.

— Однако оно не принесло им успеха, я правильно понимаю?

— Вы правы. Они повели колонны копейщиков к городским воротам под прикрытием цепи пехотинцев с аркебузами. Все было достаточно внушительно, невзирая на разболтанность эльфов. Их пушки даже несколько раз попали относительно точно, хотя я не представляю, как можно промазать в городскую стену.

— Просто вы никогда не стреляли из пушки в разгар боя, — едко заметил адмирал.

— Нет, слава богам, — ответил фемист, отмахиваясь от колкости. Конечно же, пизанцы были захвачены врасплох, но они отстреливались, и как только несколько эльфов упали, весь их порядок — увы! — рассыпался. Словом, эльфы, забыв обо всем, повалили к воротам, вытащив ножи и пылая расовой ненавистью.

Адмирал скорбно покачал головой. Все это уже ничего не значило, однако даже спустя десятилетия подобная распущенность все еще расстраивала его.

— Итак, к городской стене они подступили уже обезумевшей толпой, продолжал фемист, мужественно стараясь скрыть весьма умеренное удивление. — Тем временем пизанская милиция, если можно так выразиться, проснулась, подкатила к месту действия пушку-другую… ну а после этого орде эльфов было просто нечего делать…

— То есть, — вмешался адмирал, завершив повествование фемиста, — они были рассеяны картечью и в панике бежали, пав жертвой собственного солипсистического индивидуализма.[25]

— К тому же бросив своих раненых, — с укоризной добавил фемист.

— Естественно, — отозвался Солово. — Это ведь эльфы.

— Что их нисколько не извиняет, — настаивал на своем фемист. Брошенные эльфы — живые и мертвые — ничуть нас не смутили. В конце концов все улеглось… официальное объяснение поминало бандитов, правда, неожиданно нахальных. Подобное определение удовлетворяло все заинтересованные стороны.

— Ну а что случилось с забытыми? — поинтересовался Солово.

— Мы устроили неподалеку от городской стены довольно странный курган… загадку для грядущих антикваров и грабителей могил… такие длинные конечности, элегантные черепа. По их просьбе мы разрешили этим господчикам самостоятельно разделаться с Верховным королем. Все было проделано с чрезвычайным коварством.

— Я так и думал, что рано или поздно это произойдет, — сказал адмирал. — Он вылез раньше времени и создал им дурную славу. Эта раса не любит излишнего внимания.

— Именно так, — согласился фемист. — Теперь им суждено населять болота, топи и горы — если только амбиции их не поумерятся или не уляжется людская нетерпимость. Конечно, если какая-нибудь подобная вам беззаветная личность своими поступками не пробудит в них память прежних обид и не направит их вновь дорогой, ведущей к погибели.

— Я потерял тогда терпение, — проговорил адмирал Солово, удивляясь себе самому… с какой это стати он чувствует потребность пояснить свои действия. — Даже если забыть ту наживку, которую приготовил для меня Верховный король, вы словно забыли про меня в этих пыльных лабиринтах ватиканской бюрократии.

— Грех, и самый прискорбный, — признался фемист. — По всей видимости, в те годы наш взор был устремлен в другие края… хотя подобную забывчивость едва ли можно извинить. Ваше небольшое предприятие заставило нас вновь обратить свое внимание на Италию и понять — там остались клинки, которые мы еще не сумели заточить. И было решено сообщить вам побольше.

— Ах да, — припомнил Солово. — На ежегодном обрядовом пиршестве вашего международного заговора…

Фемист улыбнулся и вздрогнул.

Загрузка...