Глава 20

Желание поделиться своей горечью с кем-то привело ее в спальню Фелици. Она четко понимала, что рабыня ни как не может быть ей другом. Особенно теперь — когда она становится почти ровней людям, близким императору. Долгие годы, прожитые вместе, тяготы преодоленные совместно. Все это сильно сглаживало в этот самый момент их социальную разницу.

— Фелица, ты не спишь? — спросила она, вытирая слезы.

В маленькой комнате служанки горела лампа. Ее света хватало чтобы тут было видно все. Рабыня лежала на своей софе. Рядом на полу сидел Дакус. Они держались за руки.

Гладиатор увидел ее, встал и, поклонившись, вышел.

— Простите, госпожа, мне еще очень тяжело подниматься.

— Ничего. Я присяду на край софы.

Сев, она заглянула в лицо Фелици. Темные круги под глазами говорили, как еще далеко до выздоровления.

— Завтра я переезжаю жить во дворец. Хотела взять тебя. Но вижу, еще не скоро ты сможешь выполнять свои обязанности.

— Извините, хозяйка… Я очень сильно провинилась перед вами — едва не плача сказала Фелица.

— Ты в этом не виновата. Я хотела о другом с тобой поговорить.

Атилия только теперь поняла насколько устала. Веки сами опускались. Она силилась их удержать, но удавалось с трудом.

— Хотела с тобой поделиться всем, что свалилось на меня со вчерашнего дня. Вот только вижу, как это сейчас не важно. Надо хорошо выспаться. В общем, я решила дать тебе вольную.

— Но, госпожа Атилия, — рабыня от неожиданности хотела подняться.

Удержав ее рукой, она не позволила.

— Не спорь, Фелица. У меня совсем нет желания и сил с тобой спорить.

Она поднялась и подошла к двери, приотворила ее и позвала:

— Дакус, зайди, есть разговор.

Гладиатор, видимо, ждал рядом. Почти сразу появился в комнате. К разговору он был не готов — стоял и с удивлением смотрел то на рабыню, то на нее.

— Скажи, ты любишь Фелицу?

— Я-а-а, как бы-ы, э-э-э. А почему вы спрашиваете?

— Ответь внятно: любишь или нет.

Он прокашлялся, сглотнул. Посмотрел на лежащую девушку.

— Да, люблю.

— Отлично. Ты хотел бы взять ее в жены?

Такой вопрос полностью выбил из равновесия бойца. Он стоял молча, и хлопал глазами, как провинившийся ребенок. Атилия подождала минуту. Не получив ответа, решила действовать строже.

— Ну, ты, как мужчина можешь принять решение? Или так и будешь стоять засватанной девицей?

— Могу, — Дакус теперь смотрел на Атилию, — Матрона, я хотел бы взять в жены вашу рабыню Фелицу.

— Замечательно, — она выдохнула, — Расслабься, ты еще не у алтаря. Фелица больше не рабыня — я освободила ее только что. Завтра у Клеменса получишь ее вольную. И еще. Когда свершится ваш обряд, он выдаст тебе приданое за Фелицу. Я выделила две тысячи динариев. Благословляю вас.

Едва дослушав слова хозяйки, служанка упала к ее ногам. Она целовала ступни Атилии. Слезы лились из ее глаз, чуть ли не ручьем. Слова благодарности еле слышно доносились. Видимо волнение не позволяло нормально говорить.

— Огромное спасибо вам, матрона, вы очень щедры. Мы принесем жертву Юноне в вашу честь, — сказал гладиатор.

— Все-все, Фелица, хватит. Я ценю это, но ляг назад на софу. У меня на сантименты нет времени. Дакус уложи ее.

Уже подойдя к двери, она вспомнила и обернулась.

— Пока Германус выздоравливает, можете жить здесь. После у меня будет к тебе, вместе с ним предложение. Я ему ранее уже озвучивала. Моему отцу вскоре понадобится ланиста с помощником, для подбора и обучения бойцов арены. Предлагаю вам стать ими.

— Ого! Я о таком и мечтать не смел. Всю жизнь за вас молиться буду.

— Спокойной ночи.

В коридоре ее ждала Сира с лампой. Она сразу догадалось, что рабыня все слышала. Радостная улыбка обнажала ее белые зубы. В глазах блестели отблески огня.

— Если будешь подслушивать, никогда не дождешься от меня своей свободы. Поняла?

— Госпожа, но дверь осталась, приоткрыта, из-за этого все слышно. Я бы никогда…

— Все, спать, — Атилия не позволила ей оправдаться.

* * *

На следующее утро, когда уже все было готово к отъезду, Атилия чувствовала, что о чем-то забыла. Она еще раз проверила все приготовленные сундуки. Сира показала и отчиталась. Клеменс в нарядной тунике с мантией стоял у паланкина. Там же ее ждали и шесть носильщиков. Сначала ей показалось, что она оттягивает переезд, не желая покидать дом. Подумав, поняла — не в этом причина. Даже наоборот ей хотелось пожить в другом месте. Здесь все напоминало об ужасе, пережитом в последние дни.

Она планировала изменить дом. Даже приказала срубить аллейку из кипарисов, и перенести алтарь Юноны в другое место. Но потом передумала. Растения совсем не виноваты в ее беде. В этом был виноват только ее бывший муж, ныне покойный. В итоге попросила сменить камни на дорожках и перекрасить стены в другой цвет.

Напоследок пришла к тому самому алтарю. Немного постояла рядом. Подумала и поняла, что это место ее уберегло от смерти. Значит, оно священно и менять его нельзя — иначе ореол святости измениться.

Немного погуляв в саду, Атилия вдруг вспомнила. В суматохе дел и череде событий ни разу не смогла навестить Германуса.

Лишь вчера днем случайно увидев его лекаря, она спросила о здоровье гладиатора. Тот ответил, что опасность уже позади. Такой ответ ее успокоил, и она продолжила давать распоряжения.

Сейчас, приказала Сире ждать внизу, устремилась к нему.

Германус лежал на кровати в гостевой спальне. Видно, кто-то заботливо укрыл его покрывалом по грудь. Услышав шаги, он поднял голову и посмотрел прямо ей в глаза. Она помнила, как он любил смотреть, заглядывая практически в душу. Но сейчас это был добрый взгляд, почти родной. Такой же, каким стал для нее и он сам.

— Атилия, — еле слышно произнес он, — Знаешь, ты мне снилась.

Подойдя ближе, присела на край кровати. Накрыла своей ладошкой его большую, лежащую поверх одеяла, ладонь.

— Ты тоже мне приснился… один раз.

Не отводя взгляда, он улыбнулся. У него оказалась очень милая улыбка, такая открытая и располагающая к себе. До этого она видела только его ухмылку, нагловатую или ироничную. Сейчас было не так. Лицо Германуса излучало искреннею радость. Он взял ее ладонь в свою. Ощущение оказалось приятным.

— Вульфсиг. Когда мы одни зови меня так. Имя, которым меня назвала мать.

— Хорошо, Вульфсиг. У тебя очень необычное имя. Что оно значит?

— Тут в Риме оно необычное, а на моей родине нет. Волк-победитель, его значение. Тотем нашего племени — лесной волк.

— Очень благородное имя у тебя, мой боец арены.

Он попытался подняться. Она не позволила, положила ладонь на его грудь.

— У меня совсем нет времени, мой милый Вульфсиг. Император очень не любит ждать. До обеда я должна заселиться в новое жилье на палатинском холме.

Услышанное его сильно расстроило. Под ее ладонью колотилось сердце. Появились складки между бровей. Он взял ее руку и поднес к своим губам.

— Когда мы теперь увидимся, Атилия?

— Может через месяц. Ты выздоравливай к нашей встрече.

Она склонилась и поцеловала его в губы. Он ответил. Поцелуй получился долгим и горячим. Ее дыхание перехватило, кровь, казалось, ушла в низ живота — и там разлилась внутри чем-то жарким.

Заставив себя оторваться от его губ, она поднялась и встала. Горло пересохло, Атилия дышала, не закрывая рта. В глазах стоял туман.

— Прощай, Вульфсиг.

— Я буду тебя ждать, — ответил он.

Она развернулась, и быстрым шагом вышла из спальни. Заставила себя не оглядываться.

Дороги во дворец она не заметила. Даже не вспомнила, как туда ее доставили. Все время думала об этом поцелуе. Так еще никто не касался ее губ. Никогда.

* * *

Жизнь во дворце императора оказалась очень скучной и, весьма, ограниченной. Их с Сирой поселили в корпусе где жили различные чиновники и гости не из близких. Такое объяснялось тем, что ей необходимо по закону выдержать траур. Лишь после можно проводить церемонию с ее будущим мужем. Общаться с Антиноем она могла через письма. К ней приставили личного посыльного — юного раба.

Паренек оказался бойким с обаятельной улыбкой, которая очень к нему располагала. Он практически сразу подружился с Сирой. Иногда даже заигрывал с ней. Атилию такое сильно забавляло, учитывая его возраст — он лет на пять был моложе ее рабыни.

Юноша, хоть и являлся рабом, но здесь, на Палатине, имел больше свободы чем она сама. Им с Сирой не разрешалось заходить на территорию основного дворца. Это три четверти всего императорского комплекса. Огромный парк и сады для них оказались недоступны.

Собственно, кроме самих ее покоев и общей трапезной, она могла гулять в небольшом парке рядом и молится в двух маленьких святилищах. К ее удивлению они почти всегда пустовали. Обитатели чиновничьего корпуса предпочитали городские центральные храмы.

Вольного выхода в город она тоже лишилась. Для того чтобы посетить свои любимые термы необходимо выписывать пропуск у специального гвардейского магистрата. Он выделял для этого носилки и охрану. Без них выйти не разрешали. Добиться этого оказалось не так просто — пропуск выдавался лишь через день. Она стала затворницей бюрократии.

Паренек посыльный мог свободно проходить практически везде. Его не пускали только в личное крыло императора и августы Сабины. Каждый день она отправляла его в свой дом с поручениями для Клеменса. И узнавала обстановку там. Пару раз писала письма своему жениху Антиною. Не получив ответа — забросила это дело.

Через пару дней посыльный, вернувшись из города, стал очень бурно и эмоционально рассказывать.

— На Форуме и всех рынках сейчас только и болтают про этого главаря из Субуры. Сегодня его голову нацепили на арку. Ну, ту, что перед входом в эти самые трущобы.

— Жмыха поймали? — она решила уточнить.

— Ага, кажись так его звали. Только не поймали. Говорят, дружок его голову притащил. Там много серебра обещали. Ну, за голову. Вот он ему ее и откромсал.

— И кто же поверил разбойнику?

— Дак, никто и не поверил. Поначалу. А после привели шмар из борделя, все знают — этот его бордель. Так те и узнали своего хозяина.

— Я ничего не поняла — кто его узнал?

— Ну, шамары из борделя.

— Госпожа, он говорит о волчицах из публичного дома, — Сира решила помочь разобраться.

— Ага, я так и сказал. Привели, значит их всю кодлу из этого волчатника, и мамку ихнюю разом. Те и узнали. «Жмых это, точно» — говорят, — после этих слов паренек расплылся в широкой улыбке и, глядя на Сиру, продолжил, — Я сам видел эту бошку на воротах Субуры. Как жива, только бледная и губы синие.

Он явно хотел произвести впечатление на ее служанку. Сиру такое ни разу не смутило.

— Я такие бошки в Антиохии видела десятками.

— Да ладно… Я еще вызнал один секрет. На рынке форумском рабыня мясника мне шепнула. Короче, того самого дружбана, который голову притащил, тоже повязали.

— Ему не заплатили обещанной награды? — Атилию такое удивило.

— Та не. Заплатить то заплатили. Отсыпали серебра прямо при всех на площади. А после, та самая мамаша из волчатника, префекту стуканула, мол видела, как тот пырнул одного шишкаря. И его втихаря повязали и повели на крытую.

— Стоп! Я тебя через слово не понимаю. Кто кого стукнул, кого повели, чем накрыли? Ты можешь нормально говорить?

Парень стушевался и, обиженно, замолчал. Он с надеждой посмотрел на Сиру.

— Госпожа, он сказал: разбойника, принесшего голову главаря, арестовали. На него донесли, что он зарезал кого-то из знатных. Его увели в тюрьму, так чтобы никто не видел.

— Ну, а я же так и сказал!

— Откуда рабыня мясника об этом знает?

— Да, ясное дело — служанка префекта у них берет мясо для стряпни хозяину. А хахаль еешний писарем у самого префекта.

— Все. Ты меня утомил своей болтовней. Хватит на сегодня сплетен. Вот тебе сестерций за хорошую весть. Теперь в городе будет меньше разбойников.

— Ха, госпожа, да вы наивны. Свято место пусто не бывает. А за монетку благодарствую.

Она спрятал деньги за щекой и вышел.

Атилия понимала, что вместо Жмыха и его дружков появятся другие, со временем. Только именно тот, чья голова висела на арке Субуры, не сможет теперь отомстить Германусу. Это ее успокаивало.

После этой новости ничего особенного не происходило. Если удавалось выбраться, Атилия полдня проводила в термах. Занималась гимнастикой, а после наслаждалась баней. Народу тут поубавилось. Когда раскрылось, что предыдущий управляющий подглядывал и подслушивал — знатные девушки стали реже сюда ходить.

Дни, в которые не удавалось выйти в термы, тянулись монотонно. Вместе с Сирой они пряли и ткали покрывало с узором. Решили подготовить подарки — она для Антиноя, Сире поручила соткать в благодарность посыльному. И сама же, от нечего делать, подшучивала над ней за это. Служанка надувала губы и обижалась. Атилию такое немного забавляло.

По ночам, когда не могла уснуть, часто вспоминала Германуса. Особенно поцелуй с ним. Она не должна была такое допустить. Если бы кто-нибудь узнал — последствия оказались бы не предсказуемыми. Атилия не собиралась так с ним целоваться, думала, просто чмокнуть на прощание. Вышло совсем не просто.

Лежа в постели, в ночной темноте, она дотрагивалась до своих губ. Медленно водила, едва касаясь, кончиками пальцев. Старалась вспомнить те ощущения. Иногда, почти удавалось, и это казались непередаваемо волнительные и приятные моменты.

Поделиться таким она ни с кем не смела. Даже произносить вслух его имя — означало выдать себя. Но и не думать о нем долго не получалось.

Так прошло две недели.

Однажды, когда они с Сирой собирались в термы, прибежал их посыльный. Видно очень торопился, дышал тяжело, как после бега.

— Госпожа, Атилия, — сказал он, едва не задыхаясь, — Вас просит к себе император. Готовьтесь, я вас провожу.

В огромном кабинете Адриана оказалось пусто. Только у входа стояли два высоких преторианца. Они без труда ее впустили. Сира и паренек посыльный остались на скамье в длинном коридоре с колоннами.

В самом кабинете тоже были колонны и высокий потолок. Писарь кивнул ей в приветствии, и стал к своей тумбе из мрамора.

Император вошел через другой вход. Его сопровождали два чиновника со свитками, и несколько офицеров из гвардии.

Он подошел прямо к ней и взял за плечи.

— Приветствуя тебя, дорогая.

Она поклонилась в ответ.

Адриан расположился в высоком кресле за массивным дубовым столом с большими резными ножками. Ее пригласил сесть рядом в кресло поменьше. Все кто его сопровождал стали в линию по правую руку.

— Не переживай, Атилия, — старался успокоить ее августейший, — Это не займет много времени. Сам хочу закончить поскорее.

Она попыталась улыбнуться в ответ. Получилось не очень. Что за дело такое даже представить себе не могла. Перебирала в голове разные догадки. Может связано с ее покойным мужем, или что-то касаемо гладиаторов.

Когда вооруженные гвардейцы завели двух мужчин, ей стала понятна суть дела. Она узнали их сразу, хоть и видела всего один раз в жизни. Это были те самые два сенатора, что пытались требовать оплатить выигрыш за ставки на гладиаторский бой.

Преторианцы поставили их посредине кабинета.

— Представьтесь, — потребовал один из чиновников, — император начинает свой суд.

Сначала представился тот у которого было два подбородка. Он говорил пафосно и высокомерно. Стал перечислять своих предков, их заслуги и регалии.

Император кашлянул, и чиновник потребовал у сенатора замолчать.

— Называй только свое собственное имя, без должностей и прочего. Это все есть в протоколе.

Тот представился и обиженно выпятил губы.

Его приятель вел себя гораздо скромнее. Он поклонился и назвал себя.

— Вы знаете, по какому поводу вас сюда вызвали? — сухо спросил все тот же чиновник.

— Да, я хочу получить свои законные деньги от этой… вдовы, — показал пальцем на Атилию сенатор с двумя подбородками.

Загрузка...